Экспедиционная автобаза ан ссср в полевых условиях. Общественный транспорт - органы управления экспедиционная автобаза автомобильного отдела управления делами ан россии в чертаново центральном

Восхождение на пик Коммунизма*

20 июня. Широкой выжженной долиной движемся к перевалу Талдык. Деревца попадаются лишь по самому руслу речки, а по бокам уже громоздятся огромные ска­листые хребты. Шоссе хорошее, и часа через полтора мы в Софи-кургане. Вскоре выехали. Шоссе и тут доброе. Ветер в спину. В радиаторе вода кипит ключом. Прихо­дится часто останавливаться доливать машину или менять воду. Запылились мы жутко.

Кругом замечательные горы и по цвету, и по форме. Внизу - глубокий каньон речки, отвесные края промыты глубокими кулуарами и стоят гигантской колоннадой. Выше - горы из красной глины с ясно выраженной слои­стостью принимают пластичные и самые неожиданные формы. Зелень лугов, необычайно ярких, и деревьев - изумрудом вкраплена в красный фон. Еще выше - нагро­мождение серых с разными оттенками огромных скал с вершинами, убеленными снегом. На цветных лугах груп­пами приютились юрты киргизов. Дети бегут к дороге посмотреть на машину. Смех, шум, говор.

С 2800 метров свернули в боковое ущелье, а с 3000 до­рога пошла зигзагами по склону. «Перевал Талдык» - гла­сит дощечка на столбе. Высота 3625, а на моем высото­мере - 3550. В будущем будем примерно на 50 метров делать поправку.

Конечно, не взойти на ближайшую «кочку» совершенно невозможно.

Пригласили и Ивана Георгиевича Волкова - нашего топографа. Он очень лениво поплелся за нами. Первая вершина под нами. Но, увы, и отсюда почти никаких ви­дов на Заалайский хребет, лишь в одной выемке показа­лись окутанные снегом белые громады. Конечно, этот уго­лок попал на пленку.

Гудит клаксон. Спешим к машине. Шофер поражен: «быстро умеете бегать!». Еще один зигзаг, изобилующий скелетами верблюдов, и машина плавно несется по долине, затем круто сворачивает влево - в долину, выходящую уже в Алайскую.

У самого поворота открываются могучие вершины. Необычайно белые, стеной стоят вершины Заалая. Гигант­ский массив Курумды открывается первым с уходящими влево вершинами (Заря Востока и Мальтабар). На запад высятся остроконечный пик Пограничника и пик Архар, эффектно заканчивающий скалистый, очень крутой и обледенелый гребень. Затем, после небольшого пониже­ния - четыре очень похожие друг на друга вершины: это пик Е. Корженевский, горы Баррикад и Кзыл-Агын. За ними высится громадный массив пика Ленина, явно до­минирующий над всем хребтом, но не имеющий характер­ной формы пика, настолько пологи его ребра. Большое понижение - и вновь вздымается красивой округлой вер­шиной пик Дзержинского.

Характерная и необычайная особенность Заалая: снеж­ники его спускаются очень низко к расположенной на высоте 3200-3300 метров Алайской долине, как бы це­пляясь за нее пальцами. Поэтому Алайская долина даже в летние месяцы нередко бывает засыпана снегом.

Не велика, кажется, Алайская долина, а пересекали мы ее на машине часа полтора. Дорога пошла хуже, кое-где ее размыло, кое-где она еще не достроена. Приходилось пользоваться старой. К Бордобе небольшой подъем. Не­сколько домиков - база и один домик на отлете - кон­тора Памирстроя. А дальше - долина с сетью речушек, до крайности насыщенных глиной, и стена белых грома­дин. Напротив базы большая поляна. Здесь лагерь.

Стало совсем не жарко. Полушубки - одно удоволь­ствие. К тому же и дождик накрапывает. От нашего зав­хоза Михаила Васильевича Дудина узнали много ново­стей: путь по Балянд-киик оказался для каравана непро­ходимым. Придется двигаться через Алтын-мазар, и нужно спешить, пока еще речки невелики.

22 июня . Утром, пока не покажется солнышко, до­статочно прохладно. Без полушубка просто тоскливо. Доупаковываем вещи. Вес груза получился основательный - 2,5 тонны. Все взять - нечего и думать. Остается надеж­да на обещанных в Дараут-кургане верблюдов.

Я занялся чисткой винтовки, грязной до жути. Вычи­стил здорово, и все пошли потренироваться - стреляли в мишень. Стрелки здесь хорошие. Живут на мясе кийков и архаров, так что поучиться у них не грех.

Вьючим на полный ход. Необходимые верблюды при­шли, и это сразу вывело нас из затруднения. Восемь верблюдов и десять лошадей. В Бордобе нам выделили в помощь четырех верховых и еще две лошади, и мы, рас­прощавшись, пошли догонять уже ушедший караван.

Широкое галечное русло бывшего ледника абсолютно ровно. Перепрыгнули через несколько рукавов желтой реч­ки, но последний преодолеть прыжком не удалось - ши­рок. Чтобы не разуваться обоим, я сел верхом на товарища и так транспортировался до другого берега. Одна долина соединяется с другой, еще большей. Долго идешь и, ка­жется, ничуть не продвигаешься. Речка Корженевского. Эта речка дала себя знать. Разуваться пришлось уже обоим. Ледяная вода сводит ноги.

Вступили на моренные холмы левого берега. Масса цветов и все как в далеком Красноярске. И сурков не меньше. Целыми семьями, штук по пять, стоят у норок большими рыжими столбиками; и так по всем окрестным холмам. Вскоре их свист стал надоедать.

Наконец показалась и наша кавалькада красноармей­цев. Выехав за морену, она поднялась на нее и поехала правым берегом. Так, на разных берегах двигались мы километров десять. Но вот с того берега отделились двое с двумя лошадьми на поводу. «За нами, видно»,- решили мы, и не ошиблись. Сели на лошадей, и продвижение пошло быстрее. Вскоре после подкормки лошадей и осталь­ные решили перебраться на левый берег.

Выезжаем на широкую равнину. У предгорий движется ленивым шагом верховой. Обратили на него внимание красноармейцев. Двое отделились и поскакали наперерез. Лишь только верховой заметил их, как повернул к горам, и сразу взял в галоп. Еще двое наших дали шпоры и вчетвером в хорошем темпе понеслись догонять всадника. Тот мчался к долине и скрылся. Наши взяли в холмы, наперерез, но расстояние большое, надежды настигнуть мало.

Догнали караван. Я иду пешком, ничуть не отставая от лошадей. Раз даже взял рысцой, за мной побежали и лошади. Даниил Иванович взмолился. Караванщики пой­мали заблудившегося верблюда (это уже девятый) и на­валивают на него груз без стеснения.

Лагерь устроили в цирке холмов. Палатки в ряд. Верблюды жалобно кричат, когда их ставят на колени, чтобы развьючить. Из вещей караванщики делают подобие шалашей, накрывая их кошмами.

Приехали наши бойцы и, конечно, с пустыми рука­ми - ушел! К вечеру распределили дежурства: один из нас и один красноармеец по два часа. Настроение тревож­ное. Кроме винтовок, у нас есть одна граната, которая и передается каждой смене. Я уже начал засыпать, когда пошел дождь. Досталось дежурным порядком. Спал чутко, будить на дежурство не пришлось. Натянул гольфы, по­лушубок, винтовку наперерез. Кругом тьма. Верблюды легли тесной массой и свистят, как змеи. Храпят усталые лошади и люди. Контуры холмов неясны. Смотреть сверху нет смысла. Лучше видно снизу, на фоне неба. Долго тянулись два часа. Все время напряженно вслушиваешься, вглядываешься. Что-то высовывается на ровной черте холма. Приглядываюсь, кажется движется. Долго наблю­даю - оказывается камень. Смочило дождиком. Приятно будить следующего на смену.

24 июня . Утро облачное. С пяти часов варят суп. К семи часам управляемся с ним, быстрые сборы, вьючка - и в путь!

Сегодня еду на молодом верблюде. Печет солнце. Ши­рокая сухая долина. Направо в дымке сероватой гаммой в скалистых вершинках - Алайский хребет. Налево белы­ми призраками стоят громады Заалайского. Прямо перед нами - массив пика Ленина. Размашисто и мерно пока­чивается верблюд. Нападает дрема. Мертвая тишина иног­да нарушается резким жалобным криком верблюда. Солн­це клонится к западу. Очень надоело качаться. За бродом кормежка лошадей. Сполз с верблюда - на ногах стоять трудно, словно чужие стали. Дальше с удовольствием по­шел пешком.

Опять встреча с подозрительным всадником у кишлака. Долгие поиски пастбища и воды. Лагерь разбили за широким каньоном охристой речки на чудесной зеленой поляне. Меркнет нежно-розовый пик Ленина. Лишь одно облако долго лежит на его фирнах, но вот и оно рас­плылось.

Сегодня дежурю третьим - с двух до четырех часов утра. Тепло. Чудесная ночь. Хожу и как привороженный смотрю на небо. Кончилось тем, что потерял наган. На рассвете нашел его с помощью Даниила Ивановича.

25 июня . Сегодня у меня новый вид транспорта - еду на вьючной лошади без седла и стремян. Уздечка им­провизированная. В довершение из-за стертой холки сижу на крупе. Ничего, даже удобно.

Дудин с двумя красноармейцами поехал в Дараут-курган договариваться насчет верблюдов и прочего, сказав, что к вечеру догонит нас на повороте к Терс-агару или в колхозе, куда ориентировочно мы должны прибыть к этому времени.

К 4.30 доехали лишь до мазара и остановились. Лоша­ди и верблюды устали. Кругом трава, чистый ручей - для ночлега лучшего места желать нельзя. За Дудиным реши­ли послать одного из караванщиков; но они категорически отказались. Рассудив, что Дудин сам догадается и найдет нас, успокоились.

Подзаправившись недоваренным супом, распределили дежурства. Расчет на возвращение Дудина с приближе­нием вечера сильно уменьшился. Приходилось распола­гать лишь наличным составом. Решили: я один с вечера буду дежурить полтора часа, затем по парам по два с по­ловиной часа.

Я вышел на горку - кругозор хороший. Сегодня нужно быть особо внимательным и осторожным ввиду теплившейся надежды на появление Дудина. Резко стемнело. Ползет туча. Блеснуло: гром, еще и еще. Ветер рвет по долине, едва устоишь. Ослепительно полыхнула молния, затем черный мрак и раскат. Пошел дождь. Почти ощупью спускаюсь к палаткам. Сажусь на корточ­ки около нашей палатки. Снизу еще еле-еле видны ближ­ние предметы: вещи, два-три силуэта лошадей. Стараюсь успеть всмотреться во время вспышек молний. А дождь все льет и льет. Со шляпы побежало за шиворот. Ноги до колен насквозь промокли. Хорошо хоть полушубок за­щищает. Понемногу светлеет. Дождь кончился как раз к половине двенадцатого. Повезло Даниилу Ивановичу! С наслаждением скидываю мокрую одежду и лезу в мешок.

26 июня . В восемь часов уже вышли, предваритель­но осмотрев мазар. Он интересной архитектуры, глино­битный, с волосом и сухой травой. Внутри могила. Масса молитвенников, каких-то восточных письмен. На стене иероглифические рисунки - очень хороши. Видимо, до нашего прихода здесь молились; пахло чем-то вроде ла­дана. Остались и свежие тряпочки па многочислен­ных рогах кийков и архаров. Фотографировали со всех сторон.

Высота 2700. Спустились почти на километр от Бордобы. Караванщик, показавшийся сзади верхом на верблю­де, крикнул, что надо сворачивать. Внизу я с радостью отдал свою клячу Позыр-хану.

Начался легкий подъем по долине реки. Встречный охотник сказал, что видел наших на расстоянии одного камня (около пяти километров). Однако самого Дудина встретили почти сразу: он выехал к нам навстречу. Слегка ругнул нас (самый пыл прошел). Ругали они нас ночью во время грозы, промочившей их до нитки и при неудав­шихся попытках перейти через взбухнувшую речку. По­шли к месту их ночлега, захватив предварительно съестно­го: они со вчерашнего дня не ели. Речка действительно бурная, хотя сейчас уже небольшая. Переехали вдвоем на лошади.

Под языком ледника Федченко был разбит лагерь.

Рисунок сделан Е. Абалаковым из лагеря «2900»

Опять брод. На этот раз моя лошаденка чуть не свали­лась в воде; я едва успел выпрыгнуть на берег. В хорошем темпе вполне успеваю за лошадьми и так разогнался, что чуть не пробежал свой лагерь.

Караван стал довольно рано, расположившись в сторо­не от дороги среди холмов. Кругом открываются хорошие вершинки. Пришла блестящая идея: а почему бы не схо­дить вон на ту, снегом запорошенную вершинку? Завтра все равно в Алтын-мазаре. Решено! Докладываем Михаи­лу Васильевичу - ему не совсем «по шерсти», но мы уго­ворили, обещав завтра к четырем часам пройти в Алтын-мазар. Быстрые сборы. На ходу пообедали. Двинулись размеренным шагом.

Высота лагеря 3100. Прикинули - вершинка более 4500 метров не должна быть. До вечера еще часа два.

«Травянистый ледник» буграми уходит вверх. Вдали на горе появились, три всадника. Подозрительно. Но тут же за ними показалась собака. Видимо, охотники. Да и все равно не нагнать - высоко.

По главной гряде поднялись почти до морен. Начало вечереть. Высота 3900 метров. Нашли огромный камень и под ним с двух сторон залегли. Погодка - снег, про­хладно. Надели белоснежные телогрейки и по телу прият­но разлилось тепло. Я забился под камень. В трусах влез в мешок и занялся шоколадом - неплохо! Снег не заста­вил себя ждать, пришлось с головой влезть в мешок. Под камнем тает, и вода каплями скатывается как раз на голо­ву. Неприятно, но все же под монотонные звуки скоро заснул.

27 июня . Высунул голову - кругом бело, нас присы­пало. Встали, конечно, без задержки. Закусить решили выше. У первого ручейка, покрывшегося за ночь толстой коркой льда, подкрепились шоколадом, сахаром и галета­ми. По моренам двинулись дальше. Немного выше 4000 метров вступили на снег. Сюда спадает небольшой ледник с левого склона (орографически), образующий ледо­пад, а левее довольно ровный фирновый взъем на седло­вину.

Траверсируя левый склон в нижней части, подошли к нему, обойдя с левой стороны, и начали подъем в лоб. Снег местами проваливается и затрудняет передвиже­ние, но в общем хорош. Я иду первым, сильно врубая ботинки. Делаю траверс вправо, затем опять в лоб, обхожу небольшие каменистые выходы. Взъем становится положе. Вот и седловина. Ах, черт! Да, вправо она ниже. Кричу ребятам: траверсируй на другую сторону.

Исключительная панорама: богатые оснежением сте­ны, с массами сбросов; образуют большой ледник, уходя­щий на юго-восток. На востоке высится вершина со ска­листым гребнем высотой примерно 5700-5800 метров. На запад - намеченная нами вершина, образующая две гла­вы. До нее нужно пройти несколько вершинок на гребне седловины.

Разгорелась дискуссия: кто за вершину, кто против... Очевидно, что к четырем часам в Алтын-мазар не успеть. Я стоял за вершину. Даниил Иванович воздерживался. Но в конце концов стало ясно: без ночевки с вершиной не справиться. Пришлось апеллировать к остаткам благора­зумия и начать спуск. Написал записку, и маленький тур остался стоять на маленьком пике. Пошли.

Как только стало круче, мы сели на лед и «взяли курс». Ледоруб сзади регулирует ход, ноги впереди, если нужно бороздят. Получается целый снежный каскад, который окончательно забивает очки. Ничего не видно. Попали ё полосу тумана. Я слегка торможу, потому что обогнал ребят порядочно. Выскочил из тумана. Спуск положе. Ход замедлился. Стоп! Смотрю: высота 4500. Здорово - 500 ме­тров в пять минут!

Пошел пешим ходом, с подбежкой, а там опять испы­танным способом. На пологом спуске несет плохо. При­шлось применить новый метод: поднять ноги и сильно отклониться назад. На пологом месте ход развивается приличный. Далеко обогнал ребят. По морене идем, только камни сыплются.

Внизу показывается большой караван - лошадей сем­надцать. Чей бы это мог быть? Не Бойкова ли?* Решили идти, не заходя на старое пепелище, влево по верхней тро­пе. Вершины заволокло. Сыплет мелкий дождичек - прият­но освежает. С холмов вышли на равнину.

Родник вытекает прямо под дорогой и ниже образует озерко, чистое, как слеза. Я моментально раздеваюсь и стою в задумчивости на камне. Выглянуло солнце. Я рысью по­бежал в воду и поплыл. Как ошпарило! Рысью на берег, и пляска в хорошем темпе. А ребят после такого экспери­мента купаться не потянуло. Мне же понравилось и я еще раз «освежился». Быстро накинул трусы, рубаху, рюкзак и, не дожидаясь остальных, понесся в гору и вполне со­грелся.

Долина стала положе. Речка бежит в изумрудных бере­гах, иногда образуя плесе. До перевала подъем почти не­заметен. Сам перевал крайне оригинален. С правого склона бурно сбегает поток и, немного не доходя долины, делится на две части - одна бежит на север, другая на юг. Терс-агар бежит к Алтын-мазару.

Долина сходит на нет. Перед нами огромная белая стена с массой сбросов. Вершину окутали облака, понемно­гу рассеивающиеся. И вдруг высоко вверху выплыла вер­шина. Масштабы потрясающие. За ней другая, третья. Это уже на той стороне Мук-су. Все это основные верши­ны, образующие хребет Академии наук. Высшая, пра­вая - Мусджилга, левее, трапециевидная, с острым греб­нем - Сандал и затем Шильбе. Но удачно сфотографиро­вать не пришлось. Все снова закрыло облако.

Крутая часть спуска началась неожиданно, сразу по выходе из долины. Змейкой вьется дорожка с высоты 3300 до высоты Алтын-мазара - 2700. Итого на 600 метров.

В Алтын-мазаре теплая встреча. Здесь оказался Арка­дий Георгиевич Харлампиев со своим неизменным пова­ром Усумбаем. Дудин был уже и тому рад, что мы сегодня пришли. Усумбай. угостил обедом, и не плохим. Вечером и кибитке занялись проявлением фотоснимков - получи­лось удачно.

Приятная особенность Алтын-мазара: здесь много зе­лени, деревьев, цветов. Это оазис среди громадных скали­стых обрывов, ограничивающих ровную, как стол, широ­кую долину, перерезанную сеткой бурных речек.

28 июня . Сегодня день бродов. Собрались довольно быстро, и кавалькада двинулась. Первый и самый серьез­ный брод через Саук-сай, вырывающийся из крайнего ле­вого ущелья, бурлящий желтыми бурунами. До брода пе­реходили бесконечное количество старых русел.

Аркадий Георгиевич Харлампиев - коновод. Гуськом пересекаем Саук-сай вверх по течению. Я еду последним. У берега самое глубокое место, а сзади уже буруны. Но конишко упорно идет к берегу, ноги его уже еле держат. Все старания направить вверх ни к чему не приводят. Я озлился, взмахнул плеткой, но она зацепилась за луку и сломалась. Тогда я поддал ногами, направил коня и удачно «вынесся на берег пенистый». Товарищи поздрави­ли меня с успехом.

Вторая светлая река Коинда далась совсем легко.

На третьей, Сельдаре, всадники переправились через все рукава удачно, но одна вьючная лошадь с неопытным караванщиком взяла ниже, попала в глубокое место и перевернулась. Мы уже отъехали далеко, когда поднялась паника.

Караванщики сбросили одежду - и в воду. Попытки поднять лошадь с грузом ни к чему не привели, и лишь, когда обрезали веревки, удалось вытянуть уже не раз пе­ревернувшуюся лошадь. Подмокли манная крупа и ячмень.

Громадные скалистые стены высятся с обеих сторон долины. Высоко нужно задирать голову, чтобы глянуть на небо. Впереди вылезает черный язык ледника Федченко.

Через час мы у места бивуака. Несколько березок и зеленый склон приятно оттеняют суровую панораму. Горячо палит солнце, рядом ледяная речка с ледника Малый Танымас (температура 1,5 градуса тепла). На больших камнях поставили палатки. Много суматохи с вещами. Разборка и пересмотр всего снаряжения и продуктов.

После обеда погода несколько испортилась. Подул хо­лодный ветер. Чуток брызнул дождь. Полушубки опять оказались не лишними. Пробудем здесь, видимо, дня три. Необходимо передохнуть, поохотиться на кийков и про­думать организацию дальнейшего пути.

Сегодня уезжает в Алтын-мазар наш караванщик узбек Елдаш. Готовим срочно письма. Три красноармейца уеха­ли еще вчера; здесь нечем кормить лошадей. Решили се­годня же выйти па Балянд-киик на охоту. Уже собрались, как показался всадник, за ним долгожданный караван с необходимыми продуктами. Это изменило наши планы. Вечером решено идти охотиться на Малый Танымас. Пока занялся печатанием фотоснимков на дневной бумаге, по­лучается хорошо.

Вышли в семь часов. Я и еще несколько человек подня­лись сразу вверх по скалам. Остальные пошли берегом по камням. Впереди отвес. Пришлось взять еще и еще выше.

Широкая долина между двумя языками. Подошли к нашим. Они в трагическом положении: припертые к стене потоком, уныло бросают камни, пытаясь сделать перепра­ву через рукав. Безнадежно. Пришлось всем бродить в бо­тинках.

Опять стена. Обход через верх. Вышли на язык, эффект­но вклинившийся в ущелье. Ждем отставших и обсуждаем, где ночевать. Решили на противоположном правом берегу. Приятно залечь в мягкий мешок. Утром решено встать со светом, подняться по первой лощине и взять ее в кольцо.

30 июня . Уже стало светать, когда Аркадий Георгие­вич разбудил незадачливых охотников. Холод подгонял. Быстро оделись и сразу же вышли. Киргизенок, сын одно­го из караванщиков, как всегда, впереди, за ним я. Вошли в ущелье и по ущелью вверх.

Вдруг киргизенок затаился и нам машет. Залегли и мы. Но я лично ничего увидеть не смог. (Вот зоркий чертенок!). И только спустя порядочное время над скалами увидел козла. Рога его, как ниточки,- далеко! Крадучись, долезли выше - козел скрылся и больше ого уже не видели. Нако­нец киргиз сел и заявил: «Киик теперь далеко ушел». И сам дальше не пошел.

Кругом вершины изумительные. Мощный пик Комин­терна - 6600 метров. Правее, за острой, как бы гофриро­ванной, вершиной Сандала виднеется пик Мусджилги и правее, еще более мирный, но тоже мощный Шильбе. Ниже они обрываются очень крутыми голыми скалами, изрезанными узкими кулуарами. Кулуары заполнены изорванными ледниками; а в нижней части черными лед­никовыми моренами. Танымас тоже, насколько видно, по­крыт целиком моренами.

Я решил лезть выше - по крутым травянистым скло­нам, изрезанным скалами и осыпями. «Вот до выступа долезу, посмотрю - и обратно». Долез. Дальше опять ухо­дит склон вверх и венчается скалистым пиком. Ну конеч­но, как же на него не влезть, к тому же и кийков, навер­ное, с него увидеть можно. Долго пришлось «поцарапать­ся» до него. Вот уже снежники начались. У скал перелез один снежник. Скалы обошел справа и вылез на гребень. Надо спускаться. На снежнике применил старый способ. Съехал удачно, хотя внизу оказался лед, выходящий пря­мо на камни. Дальше вперепрыжку быстро пошел вниз.

На скалистом спуске из-под ног выскочил камень, и я съехал как-то неудобно, боком. Немного поцарапался, но задержался. Дальше без особых приключений спустился до места нашего ночлега.

Наши ушли! Оставлен. Ну что же делать? Галеты и ле­пешку сунул в рюкзак (хочется лишь пить). Туда же в мешок и страшно надоевший свитер и штурмовку. Пошел правым склоном. Следы ребят: видно, пошли тем же пу­тем. Начались осыпи. Впереди песчаный склон с дерев­цами арчи, похожими на тую.

Увлекшись хорошей дорожкой, взял ниже и попал в узкие сыпучие и крутые кулуары. Пришлось опять лезть вверх, песок сдает - тяжело. Дальше, осторожно, по осы­пи. Спустился до речки - отлегло. Прошел долинку под правым обрывом и около ледника с наслаждением напился чистой ледяной воды. Опять подъем по леднику, засы­панному мореной. С холма вышел на караванную дорожку. Напротив палатки. Аркадий Георгиевич издали привет­ствует меня.

1 июля . Опять сборы на охоту, и удержаться я, ко­нечно, не смог. На Балянд-киик вышли довольно рано. Первая забава переходить реку Малый Танымас. «Старич­ки» пошли ниже. Я же переправился против лагеря. Бой отчаянный, холод сводит ноги. Вылез мокрый выше пояса.
Вот старое русло Сельдары. С прошлого года эта река от­ступала к долине Балянд-кйик и сейчас огромным клю­чом бьет из самого правого угла ледника, клубясь дальше огромными бурунами.

До лагеря на Балянд-киик прошли больше двух часов.

Иван Георгиевич сразу же значительно отстал. Арка­дий Георгиевич тоже не спешит. На скалах, почистив вин­товки, решили сделать засаду и ночлег. Иван Георгиевич подошел значительно позже, предварительно аукнув (это в засаде-то!).

Настигнув нас, заявил: «Ну, знаете, очень высоко за­лезли, тут и кийков не бывает!» А залезли не более чем на 200 метров. Засада неплохая. Но тут и Аркадий Геор­гиевич заявляет, что Абдурахман еще давно сказал ему, что кийков здесь не бывает. Оба они решили идти в ла­герь (вот так номер!). Мы, конечно, остаемся. Повыше на склоне заночевали. Чудесная ночь. Луна мягко освещает склон. Прислушиваюсь к шорохам: видимо, повлияли рос­сказни про барсов.

2 июля . Когда встали, утро было уже не раннее. Кийков, конечно, нет. Начали подниматься с расчетом

осмотреть склон, направленный к Казыл-кургану. Подъем небольшими скалами и травянистыми склонами нетруден. Дошли до самых обрывов. И здесь ни одного кийка! Доли­на Кызыл-курган с левой стороны увенчана белыми кону­сами хорошей формы. Я начал подъем выше. Поднялся опять до снежка - и тут никого! Зато панорама на самые верхние скалистые вершинки исключительная. Спустился быстро.

С аппетитом поели, запивая кристальной водой. Взгля­нули вниз - там движется вторая группа и почему-то только двое. Где Даниил Иванович? Нагоняем уже пол­ную тройку в кустах. Выяснилось: попытка перебродить через Кызыл-куро не удалась. Говорят - глубоко очень. И засели «орлы» в скалах, под нами же (а мы-то пек­лись об их участи!). Начался дождик. Торопимся «до дому».

Перейдя «мост», решил срезать путь прямо через лед­ник. За мной и остальные пошли. Поломали ноги крепко, но дошли быстрее - часа за полтора.

Приехали караванщики. Сборы. Завтра отправляемся в дальнейший путь. Еще новость: один из старателей утонул в Саук-сае. Вот тебе и малая вода!

Последняя ночь под шум Малого Танымаса.

3 июля . Втроем отправляемся в девять часов марки­ровать дорогу. За нами выйдут красноармейцы. Они долж­ны привести дорогу в порядок, и затем уже пойдет караван. Вначале бойковская дорога - как шоссе и прилично мар­кирована. Дальше пошло хуже. С передвижкой ледника целые куски дороги пропали совсем или были едва замет­ны. Приходилось подолгу искать новые пути и ставить бес­конечное количество туров. На первый лед вышли в чет­вертом часу. Итого шесть часов на проклятой морене!

Здесь нас подозрительно быстро догнали красноармей­цы, вышедшие на час позже. На наши вопросы о дороге заявили, что она готова для каравана. Дальше пошли быстро, с одного ледяного камня на другой (как на Безингийском). За два часа проделали добрый конец.

Опять морена. Пересекаем наискось, прямо на выступ, заканчивающий правый берег Бивачного. Открылись пик Орджоникидзе и нижняя часть пика Коммунизма. Масшта­бы колоссальные. На морене пометок не делали - ровная. Вторая, рядом, пошла ехиднее, но проходима.

Впереди вздымается высокая гряда морен. Проход нашли быстро и удачно. Опять полоска грязного льда. Идем вверх и отсюда начинаются основные поиски. Врезались в трещины. Даниил Иванович ушел дальше, кричит: «Путь есть». Пришлось рубить и строить всерьез. К самому вечеру добрались до «чертова гроба». Действительно, дыра чертова.

Сидеть и отдыхать некогда. Иду обратно навстречу ка­равану. Ребята залезли на ближние морены и подняли крик. Дальше я услышал три выстрела. (Это, видимо, вер­нулись ушедшие вперед посмотреть кийков). Вышел на первый ледок и встретил Аркадия Георгиевича с Абдурах-маном. Оказалось, что караван не смог пройти по нашему пути. Вызвали завхоза Дудина. Он ушел навстречу кара­вану в четыре часа. Из всего этого можно было заключить, что караван сегодня не дойдет.

По моему настоянию Аркадий Георгиевич пошел со мною навстречу каравану. Уже темнеет. Морена, лед, опять морена, опять лед. Идем вниз, кричим и непрерывно стре­ляем. Все зря, никакого ответа. Они или совсем не вышли, или прошли очень мало.

Идем обратно уже явно механически - зверски хо­тим есть (целый день ничего не ели). При чуть просве­чивающей сквозь тучи луне отыскиваю путь и довольно удачно. К «гробу» сгустились - Аркадий Георгиевич пря­мо повалился: «Дальше не пойду». Я слышал ответные крики с верха ледника, видимо, ребята залезли туда. По­шел по морене почти ощупью, а больше на четвереньках... Вырастает фигура, ближе, оказался Абдурахман.

Сразу же за выступом морены открылся пик Орджоникидзе

Где ребята?

Там, Бойков, дрова, чай, - и показывает на паль­цах три.

Обратно Абдурахман идет впереди по едва заметной тропе, за ним я и Аркадий Георгиевич.

Ура, внизу огонь. В лагере Бойкова нас встречают мрачные фигуры. На мои приветствия отвечают туманно. Потом выяснилось: киргизы.

Залезли на склон, а я на самый гребень и там разлегся. Временами привставал и вглядывался в грандиозные доро­ги ледника, но все выделяющиеся точки оставались непо­движны: караван не появлялся. Жаль, пик Коммунизма отсюда рассмотреть не удалось - закрывал ближний гре­бешок. Зато пик Калинина (6300) весь открыт. К двум часам спустился вниз.

Решили возвращаться к языку Федченко. Аркадий Георгиевич с красноармейцами пошли верхней тропой, до­говорившись на случай встречи с караваном выстрелить два раза. Дошли до второго льда и... ура! караван. Вот и Михаил Васильевич показался на своем верном коне, а за ним другие... Мы несколько холодно поздоровались, по­требовав объяснения столь крупного опоздания. Но те в свою очередь навалились на нас, заявив, что дорога про­ложена черт знает как, что все лошади перекалечены и хорошо, что они вообще дошли. Доводы, судя по их виду, достаточно основательны, возражать не приходится. Вспомнился быстрый пробег красноармейцами самого тя­желого участка. Очевидно они сделали там слишком мало!

Перекусили наскоро лепешками с сахарным сиропом. (Одна лошадь с грузом сахара и конфет купалась в лед­никовом озере). Дали залп и рысью пошли подправлять оставшийся уже прилично разработанный участок дороги. Перед носом лошадей забрасывали большие дыры, скапы­вали склоны. Прошли удачно; лишь в одном месте лошадь дала кульбит через голову, завязла ногой в камнях и оста­валась в этом положении до тех пор, пока мы не обрезали веревки с грузом. Удивительно, как ноги целы остались.

Мы в лагере. Первое дело - есть, есть! Консервы всех видов и рисовая каша с мясом в заключение. Как только наелись досыта - половину усталости как рукой сняло! Тут же решили идти на охоту.

Часов в пять вышли с рюкзаками. Идем по прошлогод­ней тропе. Вот поворот к Бивачному. Открывается пик Коммунизма во всей мощи. Самая трудная часть - обход над ледниковым озером: тропа почти целиком съехала. Дальше хорошая дорога по береговым моренам.

Условились: Михаил Васильевич садится в засаду на гребешке с обзором левой долины и небольшого ледничка, а мы значительно далее, в моренных столбах. Разошлись.

Уже стало темнеть, когда мы подошли к нашим местам. Я начал подъем к первым столбам, условившись насчет мест и сигнализации. Увы, от первых столбов засады не видно, да, к тому же самый столб принял форму гриба и ночевать под шляпкой что-то не хочется. Полез к следую­щей колоннаде. Ни одного сколько-нибудь подходящего места! Лишь на третьей колоннаде нашел гребешок, ножеобразный, меж двумя столбами. Потрудился здорово, пока гребень превратился в узенький мостик, на который д уда­лось положить спальный мешок.

Луна ярко освещает противоположные вершины. Вы­лез на вышестоящие столбы и увидел всю панораму. Изу­мительная картина! Правда, в мягком свете луны пик Ком­мунизма терял свою грандиозность, перспектива пропадала.

Укладываюсь с величайшей осторожностью. От всякого движения каскады камней с грохотом сыплются вниз. Вин­товку девать некуда. Кладу с собой в спальный мешок, сплю чутко. Тепло.

5 июля . На рассвете несколько раз просыпаюсь. Сон­ным глазом обвожу склоны - никого. И вновь засыпаю. Солнце уже здорово пригрело. Спросонок слышу - рядом камни валятся, а затем голос: «Женя! Выше стадо. Идем!» Балансируя, оделся.

Подходим с двух сторон. Еще до бугорка заметил мир­но пасущегося козла. Пригнувшись, крадусь. Не замечает. Шагах в двухстах лег, взял па прицел, но решил, что нуж­но ближе подползти. Совсем почти на бугор выполз, но лишь успел залечь - выстрел, за ним второй. Встрепенул­ся козел - и наутек влево в ложбинку. А из зеленой ямки рядом со мной - целое стадо, штук шесть! Еще выстрел, стадо врассыпную. Один киик - прямо вниз, совсем мимо меня. Щелкнул затвором - не выходит патрон! Еще и еще - все без толку, выдернул шомпол и тогда лишь вы­бил. Киик тем временем скрылся.

Вдогонку стаду, пересекающему осыпь, веду беглый огонь. Пули ложатся рядом, лишь кийки не ложатся. Вижу в скалах поднялась подозрительная пыль, затем вы­бежал козел и резко подался вниз. Огонь по нему, но да­леко уже. Все скрылись. Охотнички возвращаются домой. Вносится предложение - пойти посмотреть места, где паслись кийки. Смотрим - кровь. Значит ранили. Дальше по кровавым следам. Неожиданно впереди в ущелье обла­ком поднялась пыль. Что есть духу кинулись по осыпи. На ходу загоняю патрон прямо в ствол. С края увидали: козел скатился с обрыва и лежит на дне. С винтовками наготове спустились, но в них уже нет нужды - мертв. Рана в жи­вот и все кишки смотаны на рога.

Освободили рога и поволокли козла вниз по ущелью. Иногда он легко катился сам, стукаясь о камни. На остат­ках лавины в узком ущельи мы его оставили. Место поме­тили туром. Поздравили себя с удачей, распределив каж­дому по полкозла.

За полтора часа дошли до «Гроба». Михаила Василье­вича нет. Ну, видимо, решил не отступать. Наши расска­зы об охоте привели Абдурахмана в страшный восторг.

Уже около четырех, а Миши нет. Беспокоимся. Не сва­лился ли со скал, а может быть, барс задрал? Масса пред­положений о конце жизни славного завхоза. Мы опять идем на поиски, отказавшись от помощи красноармейцев.

На пути вдруг вынырнул маленький человек.

Миша! а мы уже твой труп искать пошли.

Ну, я живучий!

Оказалось, что мы разошлись. Оп, Заслышав нашу пальбу, пошел навстречу, а мы тем временем, видимо, опе­рировали с козлом в ущелье. Нас он искал с полдня, а за­тем, не спеша, пошел дорогой, расставляя туры.

Договорились: он сходит в лагерь, вернется, а мы тем временем вскроем козлу брюхо (я взял Мишину финку), и у ручья сойдемся, а затем пойдем в засаду к перевальчику.

Оставив рюкзаки и винтовки у ручья, налегке пошли по осыпям к лавинным сбросам. Немного не дойдя до ущелья опешили, глаза протираем: по сбросам на пере­ломленных ногах ковыляет козел: то свалится, то вспрыг­нет, перевернется, опять свалится. Воскрес из мертвых. Без кишек бегает. Что делать? Ножом бить - рука не поднимается. Камнем тоже. Глаза огромные, печальные и умные. Решили моим ремнем ноги связать. Козел сва­лился и не встает. Побежали за винтовкой вниз, а я полез вверх, чтобы окончательно убедиться тот или не тот киик. На полпути обнаружил - нет ножа (выронил, когда сни­мал ремень).

Вот тур. Приподнимаюсь над обрывчиком и вижу рог. Здесь! Поддавшись волнению, рванулся вперед и... опроки­нул на себя огромный камень. Он свалился на кисть. Боль зверская. Пробую согнуть - гнется и пальцы тоже: костя, видимо, целы. Опираясь ободранными локтями, все же влез и убедился - козел не воскрес. Значит это был вто­рой. Здорово! С трудом спустился. Рука опухла, как по­душка. Глухая боль.

Второй козел еще больше первого и, видимо, это он первым запылил в скалах. Через час с небольшим расска­зываем в лагере необычайную историю. Ну теперь мясо есть, пятая часть нормы нами выполнена.

Ложимся, выбирая место с меньшими шансами на кам­непад. Луна залила все мягким светом.

6 июля . Утром киргизенок, Абдурахман, я и два крас­ноармейца двинулись вперед. Мы - спустить и выпотро­шить козлов, а красноармейцы привести в порядок Пере­вал пяти.

Абдурахман, как заправский хирург перед операцией, по дороге вымыл тщательно руки и, пока мы лазали за верхним козлом, разделал нижнего, а затем и за спущенного принялся. Ловко работает! Затем - за рога и воло­ком донизу, с передышками. Козлы тяжелые, пудов по пять каждый. Прикрыли их камнями и курткой Абдурахмана.

Подходим к перевалу и видим: красноармейцы разраба­тывают совсем не тот путь. Пришлось начинать сначала.

Наконец показался и караван, замеченный, конечно, Абдурахманом, которого и послали сказать насчет козлов. Началась перевальная эпопея. Первые лошади взошли еще ничего, а затем пошло! Одна перевернулась, за ней другая, сшибли третью и четвертую. Вьюки рассыпались. Пришлось самим взяться за переноску. Однако все оста­лось цело, лишь банку с рыбой помяли, ее же и съели с аппетитом, пожалев, что пострадала только одна. Позже я серьезно волновался за судьбу высотомера, спрятанного в суме.

В одном месте врезались. Гривка, на ней большой тур. Михаил Васильевич говорит, что в прошлом году дорога шла низом. Но Аркадий Георгиевич уверяет, что верхом. Пошли верхом, тем более, что ребята сверху не сигнали­зировали, и попали в. такие развалы - ужас, все кончи­лось обрывом. Даниил Иванович кричит: «Низом нужно». Ну где ж тут возвращаться!

Пришлось наскоро делать дорогу и с большим риском проводить лошадей. Одна все же сорвалась и чудом как-то сбежала на собственных ногах. Часа через два по хорошей дороге добрались до Подгорного лагеря.

Начался пир. Козел, жаль один (второго лошадь не подняла), пошел в ход. Высотомер оказался цел. Спим без палаток. Тепло. Высота около 4000 метров.

7 июля . День совещаний. Остро стоит вопрос о но­сильщиках, которые так и не появляются. Любителей еще раз ехать за ними не нашлось. Если не подойдут, придет­ся из местных сил набирать.

Мы с Аркадием Георгиевичем остановились на таком плане: идем с красноармейцами и Усумбаем до Леднико­вого лагеря «4600», ищем дорогу для каравана. Затем от­правляем «носильщиков» обратно, а сами лезем на плечо пика 5600, ставим палатку и по возможности пытаемся взять гребень и установить лагерь на 6200 метрах.

Взяли питания на шесть дней, три палатки. Вес полу­чился солидный.

8 июля . В девять часов выходим солидно нагружен­ные. Красноармейцы с рюкзаками из простых мешков, а Усумбай - верх кустарщины - даже фляжку с кероси­ном в руках несет.

Застряли в сераках и вскоре действительно полезли. Для лошадей пути здесь нет. Пройдя дальше, обнаружи­ли: есть обход по левой (орографически) морене.

Отсюда разделились: Даниил Иванович с красноармей­цем Шибшовым пошли правой мореной, Аркадий Геор­гиевич с остальными - средней, я - левой, наиболее буг­ристой. Условились сойтись на углу пика Орджоникидзе. Мне много идти не пришлось, чтобы убедиться, что ка­равану здесь не бывать. Частые морены покрывали тон­ким слоем крутые ледяные склоны, на которых и с ледо­рубом корячишься, а из-под ног все плывет. Рядом тре­щины, обходов нет, а там сплошные бугры. По бокам путь замыкают стены и иглы белоснежных, чудесной фор­мы сераков, с протекающими в промежутках потоками. Вылез на возвышение, впереди впадина, подъем, еще впадина и тогда лишь желанный угол. Иду на грани се­раков у потока, нависают ледяные громады, готовые рухнуть. Руки без действия не остаются: лезть приходит­ся на всех четырех конечностях. Впереди береговая море­на и вот, наконец, вылез на склоны. Снял рюкзак и хоть бегом в гору беги - легко стало. Залез повыше, кричу - нет ответа. Лишь через полчаса показались Аркадий Георгиевич со «свитой».

У озерка начали варить кофе и суп. Даниил Иванович что-то запаздывает. Успели доотвала наесться и напить­ся, а их все нет. Пошли к ним навстречу. С высокого серака я заметил на той стороне фигуру. Кричим. Лишь после долгих усилий разобрали фразу: «Пойдем выше» я что-то еще. Но и этого достаточно, целы - выше пе­рейдут.

Путь между льдом и склоном труден: скалы и крутые осыпи, страшно сыпучие, с одной стороны, и ледяная стена – с другой, а внизу озерами вода, достаточно холодная и глубокая, чтобы отбить всякое желание искупаться в ней. Едва удерживаясь на ледорубе, траверсируем осыпи. Красноармейцу Рынкову и Усумбаю приш­лось лезть черт знает куда к скалам, чтобы обойти прок­лятые местечки. Отстали здорово. Я ожидал их с верев­кой: на тот печальный случай, если придется вылавливать их из озера. Легче пошло по моренам и лавинным сбросам.

Выше на склоне фигура, другая - это группа Даниила Ивановича. Подтянулся и я. Оказалось, здесь они совсем легко перешли ледник, а ниже из-за трещин у них не выш­ло. Идем верхом среди крупных обвалов. Даниил Ивано­вич отстает. И вот конец. Большая выемка меж осыпью и льдом. Здесь лагерь.

Подошел Даниил Иванович, позже Аркадий Георгие­вич и уже под вечер остальные, уходившись весьма крепко. Я не терял времени, занялся рисунком. Вечер. Стоят две палатки. Одна с белой крышей, наша будущая кибитка, пока спим без нее. Раздевшись до трусов, быстро ныряю в теплый мешок. Высота 4400 метров - выше «Приюта одиннадцати», но высоты еще не чувствуем. Температура - плюс 1,5 градуса.

9 июля . Температура - на нуле. Ночь проспали, не мерзли. «Носильщики» покушали и отправились восвояси. Мы не спешим и лишь в одиннадцать часов выходим.

Спор, как пройти сераки ледника левого цирка. Взяли правее. Пролазали 50 минут, но вылезли удачно, почти прямо к подъему. Сераки красивейшие. С высоты 4500 мет­ров начали подъем на пуп полувисячего ледника. Порядок: 15 минут ходу, 5 минут отдыха. За первый переход, идя сугубо медленным шагом, поднялись примерно на 100 мет­ров. Тут же прикинули - если подниматься даже по 200 метров в час и то часов за пять дойдем.

Пошли трещинки, связались веревкой. Больная рука не дает мне с нужной силой втыкать ледоруб. На кошках легко поднимаемся по крутеньким склонам. По мосту про­шли через крупную трещину. Выше таких уже не замет­но. Проблема обходов на невидимый карниз решилась в пользу обхода ледяных сбросов справа (орографически), как предлагал Аркадий Георгиевич, а не между скал и льда. Есть еще один возможный путь - по скалам через левое седлышко, но не видя, я не мог точно сказать, выве­дет ли он на карниз.

Высота 5000 метров. Начались более свежие сбросы, но и эти, видимо, давние - весенние. А сверху грозно на­висает грандиозный висячий ледник. Траверсируем сбро­сы. Подъем круче.

Высота 5200 (седловина Эльбруса). Поперечные тре­щины. Обходим правой стороной. Солнце скрывается за жандармом пика. По настоянию Аркадия Георгиевича, к которому присоединился и я, траверсируем влево. Исклю­чительно удачно вышли на карниз. Мерзнут ноги. Под­крепляемся и пьем, видимо, последнюю воду. Даниил Ива­нович идет первым. Левые склоны грозят камнепадом. Начались скалы. Долой кошки и веревку. Я и Даниил Иванович впереди. Высота дает себя знать: 5400 метров. Часто отдыхаем. Седловинка и полуосыпной скат.

Вылезаем на гребень. Высота 5600 метров. Немного правее находим меж карнизом и склоном осыпь, достаточ­но широкую и удобную. Принялись за площадку для ла­геря. Аркадий Георгиевич пошел дальше к прошлогоднему лагерю - он оказался засыпан снегом. Работы поря­дочно. Две палатки прочно встали рядом на высоте Эль­бруса.

10 июля . Сон часто перерывался: будили лавины. Одна, видимо, была громадной. Даниил Иванович говорит, что хотел выскочить из палатки. Во всяком случае наши палатки крепко обдало снежной пылью. Чуть сыплет сне­жок из застрявшей на пике тучи.

Сегодня решили сходить вверх по гривке к жандарму, обследовать его - и вниз. Хороший подъем по гривке и осыпи вдоль карниза. На первый маленький жандармик взобрались легко. Снежный гребень рядом со скальным - иди, где удобнее. Второй жандармик, пустячный. Лишь на третий ушло довольно много времени и то из-за расчист­ки на редкость сыпучей породы.

Впереди снежный гребень, прерывающийся еще не­сколькими жандармиками, а затем - жандарм, и на сей раз не пустяковый и по величине и по трудности.

Лавины грохочут очень часто. Особенно грандиозны две. Нас обдало снежной пылью. Однако до нашего пути они не докатились. Быстро сбежали назад. Спустили па­латки, в них сложили оставшиеся продукты, кое-какое снаряжение, примус, высотомер. Все это привалили кам­нями и в пять часов начали спуск.

За 25 минут прошли скалы, надели кошки и, обвязав­шись веревкой, двинулись по карнизу. Кошки держат хорошо. С карниза прошли несколько ниже (я иду пер­вым) и дальше - по старой дороге. Несколько спрями­ли путь сбросами, а затем удачно обошли трещину с пра­вой стороны.

У сераков спустились на километр за 1 час 25 мин., (а вверх шли около девяти часов). В сераках резво раз­бежались, и каждый шел своей дорогой. «Залевили» здо­рово и вышли значительно выше. Пролазали до лагеря 35 минут, а в общей сложности, со всеми остановками - два с половиной часа.

11 июля . Сегодня день отдыха и дневника. Сидим преимущественно в трусах. Печет зверски. Изумительная панорама. Чудесная сияющая вершина близлежащего пика и искрящиеся грандиозные сбросы. Видны пять ба­стионов пика Коммунизма со свисающими меж ними громадными висячими ледниками. Стоят они, как крепкое основание трона вершины.

Выходим с расчетом просмотреть дорогу и заночевать на той стороне, чтобы утром подняться на гребень, об­следовать его, а также заснять и зарисовать пик Комму­низма.

12 июля . Меня разбудил Даниил Иванович. Фото­ графы забеспокоились: пик, мягко залитый утренним солнцем, обнажен. Холодно. Страшно не хочется вставать. Даниил Иванович уже ушел. «Ну его к черту!» - отвечаю спросонья и влезаю с головой в мешок. Мысленно пы­таюсь себя оправдать: «Фотографам еще щелкать можно,
ну а рисовать в такой мороз удовольствие маленькое...» Но как-то стало не по себе. В одних трусах быстро выско­чил из мешка; сразу прошибло ветерком. Схватил рубаш­ку - она мокрая и покрылась инеем. Штаны тоже обледе­нели. Надел. Сверху натянул пуховку и штурмовку,
обулся. Вот теперь ладно! До снежника долез - жарко стало. Довольно быстро по снежнику добрался до наклон­ных плит. Ярко ударило солнце, - теперь совсем жарко, а тут еще пришлось не в шутку карабкаться по гладким плитам. Вылез на хребет выше ребят - увы, за время вос­хождения весь пик влез в облака. С выступа хорошо виден Бивачный со всеми завершающими вершинами.

Решили подняться на Довольно большой выступ. Ё об­легченном состоянии быстро пошли по страшно сыпучей гривке. Скалистым препятствием встала ближняя вершин­ка. Траверсируем справа на заключительной оледенелой стенке. Вдруг с Даниила Ивановича соскочила и полетела вниз шляпа. Чуть замедлит и дальше, дальше, пока не скрылась в кулуарчике. Даниил Иванович переживал каж­дый прыжок своей единственной и любимой. Решили на обратном пути достать ее. Однако Даниил Иванович с го­ря дальше не пошел. Мы, пройдя снежник, уперлись в крупный жандарм-вершину. Помучились порядочно, об­лезая вправо по карнизу и дальше по лривке.

Вершина! Чудесно виден весь Бивачный. Смотрим по карте - слева, несколько отдельно, охристый острый пик ГПУ, за ним венчает большой цирк Дарваз, дальше цепь заканчивается значительной вершиной, чуть ниже пер­вой. Ясно видна перемычка, отделяющая долину Бивач­ного от Ганди) (предположительно), правее две вершинки: 5400 и 5600 метров. Севернее опять впадина, образующая с северо-запада прекрасную, мягкой формы вершинку. Вершина перемычкой соединена с большим пиком, закры­тым, к сожалению, от нас облаками. Эти две вершинки образуют еще цирк со спадающим большим ледником, ползущим вдоль нашей гривки. А над перемычкой вдали видна еще одна прекрасная и громадная вершина. Какая? Засел за рисунок.

Спустились с вершинки. Вторую обошли справа, сде­лав лихой траверс отвесной стены. Вышли недалеко от наших вещей. Свитера Даниила Ивановича не нашли, зато я обнаружил записку: «Шляпу нашел, буду ждать внизу». Значит все в порядке.

Спуск. Взяли вправо и врезались. Отсюда спадает на первый взгляд безобидный снежник, с которого мы и со­бирались съехать. Но при ближайшем рассмотрении склон оказался почти ледяным, и камень, сброшенный нами, развил сразу же бешеную скорость. Чтобы нам так же съехать, нужно иметь по крайней мере прочность этого камня.

Пришлось лезть по невероятно сыпучим, чуть не съе­хавшим под нами плитам, а затем с ледорубной работой траверсировать снежник. Лишь спустившись не совсем приятными наклонными плитами, сошли на более глубо­кий снег и покатили сидя, подпрыгивая на кочках, к ждущему нас внизу Даниилу Ивановичу. Баночки сгу­щенного молока и языка приятно подкрепили и прибавили резвости на дальнейший спуск.

Кругом большие камни, надоедает лазать по ним. У конечного ледопада пришлось полазить всерьез по не­приятным сыпучим скалам. На лед вылезли, лишь подру­бив ступени, и после сотни обходов спустились вниз. Чудесный вид назад на пик Ворошилова. Гордо стоит он над ущельем, охраняемый громадными иглами белых сераков. Пересечь ледник большого труда не составило. По тропе кийков резво добежали до лагеря.

Начался пир горой - и консервы, и киик (вернее, остатки, так как в наше отсутствие уплели почти всего), и кофе, и какао, и каша рисовая с молоком.

Вечером Аркадий Георгиевич и Даниил Иванович перебрались на «дачу», где и были сейчас же залиты во­дой разбушевавшегося ручья. Даниил Иванович с лопа­той в руках с воинственным видом, не успев даже обла­читься в одежды, бросился вверх отводить злосчастный ручей. Работал он с жаром, до тех пор, пока опасность не миновала.

13 июля . Первая зарядка на высоте 4000 метров. Да­ниил Иванович с противоположной стороны озера снимает в двойной проекции наши неторопливые движения. В за­ключение небольшая пробежка и купанье. Так как это не стадион «Динамо», то даже от такой зарядки легким боль­шая работа.

Аркадий Георгиевич приглашает к себе побеседовать. Устроившись поудобнее, приготовились слушать речь на­чальника. После небольшого вступления о наших успехах, он полностью перешел на роль начальника. Попало всем. Стало тоскливо. Вечером палатку поставили, а спали все же на воле.

Пик Реввоенсовета

14 июля . Солнце разбудило горячими лучами. Чудесное утро, озеро спокойно отражает величавые снежные шапки вершин. Позавтракав, Аркадий Георгие­вич тоном приказания, но не очень уверенно сказал:

Разведчикам идти левой стороной, к серакам; туры будете ставить через каждые двадцать шагов.

Мы не выдержали.

Да там непроходимо. Нужно правой стороной!

Аркадий Георгиевич тут же согласился, изменил при­каз и мы отправились действовать, конечно, по своему усмотрению.

Закипела работа. Вначале искать пути особенно не приходилось - морены хорошие. Лишь в одном месте нужно было обдумать переправу через поток. Дальше встала проблема: идти ли вверх, вдоль сераков? Едва ли целесообразно - до них не было и вполне хорошего пере­хода. Все же мне пришлось просмотреть весь путь вдоль сераков и убедиться в невозможности перехода. Думаю, дорога должна быть правее. Завтра посмотрим еще раз.

Издали кричат: «Кончай, обедать ушли».

Я сложил еще тур, огромный, и пошел обратно. У ла­геря Аркадий Георгиевич раздвигал камни. В общем до­рога получилась неплохая. Только наши камнесвалы пе­рестарались: наставили такой частокол туров, что глаза разбегаются и не знаешь куда идти. На обед - остатки кийка, затем каша и какао (уже без всякого энтузиазма). Нам выдали премиальные: по баночке рыбных. Нет соли. Рынков отправился за ней галопом на лошади. Через пол­часа вернулся с сообщением: идет караван. Какой? С кем?

И вот картина: в авангарде каравана Иван Георгиевич на белом коне, руки в боки и рядом адъютант Белов. Ка­раван въехал под звуки фанфар.

15 июля . На зарядку нынче вышли все, включая Ива­на Георгиевича и Белова. Потом - омовение: брюхом в ил, а в спину - холод ледяных вод. Занялись печатанием вчерашних снимков на дневной бумаге.

Много ледорубной работы. Аркадий Георгиевич крик­нул клич: «Давай, ребята, проведем дорогу до потока!» Опять зазвенел лед под ледорубами, с грохотом покати­лись отваливаемые камни. Дорога становится длинной.

Вечером чтение «Евгения Онегина» (на высоте 4000 метров). Занятие удивительно приятное. Иван Георгиевич возвратился лишь к темноте. Долго болтаем о былом.

16 июля . Трубный, хриплый, со срывами звук раз­ будил меня. Собственно, я уже не спал - солнце будит раньше. На зарядке опять полный состав. Даже Усумбай в кальсонах трусит за нами. Иван Георгиевич явно недо­волен утренним беспокойством и стоит за снижение нормы зарядки.

А погода изумительная. Немногочисленные облака лишь сели на пик Коммунизма и на пик Орджоникидзе. Солнце печет. Тихо. Глубока синева неба, ярки и сильны белизной вершины.

На этот раз решено идти на прокладку дороги после обеда. Занялся акварелью. Привел в систему высохшие краски и, прикинув заранее (как Делакруа), довольно быстро набросал приличный эскиз нижней долины.

Обедали без соли, спасаясь консервами. Работаем впятером. Проложили дорогу через поток и дальше, в глубь последней морены. За мной установилась специаль­ность разведчика.

Прекрасен пик ГПУ. Видимо, из мрамора, охристо-теплого. Мощными готическими башнями и стрельчатыми арками убегает он ввысь. Решено - завтра беру альбом.

Вечер. Дочитываем «Евгения Онегина»; даже Аркадий Георгиевич пришел слушать.

17 июля . Зарядка. Потом всплески и вопли. Завтрак. Зарисовал общий вид лагеря. Перед обедом вторично осве­жающее купанье.

После обеда, отдохнув, выходим на работу. Ведем путь вверх по последней морене.

С увлечением рисую пик ГПУ. А ближе и левее еще один не менее интересный, особенно по богатству красок, пик. Долго присваивали ему различные имена и остано­вились на имени Менжинского. Сделал еще один беглый, но удачный набросок - вид с береговой морены.

18 июля . Утренняя зарядка. Усумбайка бойко скидывает рубаху и бегом бежит в строй; ревностный физкультурник в усердии готов носом землю пахать. Очередное купанье. Лишь Аркадий Георгиевич отка­зался: плохие сны видел - и других отговаривает ку­паться.

Дорога дошла до грядообразных морен. Я опять бегу вперед. Смотрю - уж близок переход. Елдаш оказался ре­тивым работником. Кончили работу, забрались на морен­ный холм, сидим, дорога вьется к нашим ногам.

Сегодня, по расчетам Аркадия Георгиевича, должен подойти караван. Завтра с караванщиками прокладываем путь до гривки. Послезавтра караван отправляется по но­вой дороге, а мы тем временем прокладываем ее дальше. Затем новая вылазка на высоту 5600 метров и прокладка пути на 6200 метров.

Это - планы, а факты иные: караван вечером «не при­шел. Явные признаки ухудшения погоды. Тяжело заложи­ло восток. Облака пошли с юга. Все же решили лечь на воле. Лишь заснули - молния как-то особенно продолжи­тельно осветила небо, и пошел дождь. Паника. С кошмой, полушубками, песком, камнями и спальными мешками мокрые вдвигаемся в палатку. Дождь застучал по крыше.

19 июля . Сыро. Низко сели облака. В палатке лужа. Не вылезая из мешков, завтракаем. Уже поздно. Немного расступились облака, солнце пригрело нас и подсушило вещи. День нарушен, зарядки нет. Скоро обед, а мы толь­ко встали. На работу все же вышли и путь с Елдашем проложили отменный. А я и переход нашел, поставил боль­шой строй туров. Облака бурным потоком несутся низ­ко над лагерем, окутывая подножья гор. (Полное подо­бие Миссес-коша.)

Начальник предложил нам полудатскую палатку. Вот палок только нет. От двух палаток Шустера мы взяли палки, составили их и, потрудившись, поставили на кам­нях палатку.

На новоселье, на траве, у палатки, расстелив мешки, пьем какао и ведем долгую беседу о своем ремесле, о на­ших сподвижниках, заслуженных и рядовых, молодых и старых.

Ночь. Не спится. В полумраке мерцают полчища ярких звезд. Красиво прорезав полсвода, блеснет и мерк­нет падучая звезда.

Уснул. И вдруг на меня начало капать, Я терпеливо жду. Но капли все крупнее. Видно, не избежать палатки. Мы вдвинулись в нее, а дождь забарабанил еще сильней.

21 июля . Я отправился с альбомом в кулуар, к лед­нику. И вскоре в альбоме остался след и висячего ледни­ка, и легких призрачных вершин.

Сегодня опять поработали на славу. Разрыли всю гря­ду морен, дорогу провели почти до спуска и вернулись в темноте.

Опять крутит непогода, сыпется снежная крупа. Заж­женный фонарь освещает палатку, спальные мешки, две фигуры и томик Пушкина с историей Гринева.

Я решил взобраться повыше и с высоты зарисовать мощные хребты. Сперва легко поднимаюсь по травяни­стым склонам, по первой гривке. Пошли крутые осыпи, скользит нога. Двигаюсь по киичьим тропам, осторожно прощупывая путь. Иду уже час, а ближайший гребень все на месте. Но вот горы и ледники лежат подо мной, а впереди необозримая панорама.

Какие чудные громады, белые, как перламутр, а ниже выпирают грозные темные массивы, в ущелье сползают ледники и в глубине чешуйчатой змеей средь черных скал поблескивают речки. Подавляющей громадой возвышает­ся пик Коммунизма. Правее белой пирамидой - пик Орджоникидзе, затем пик Ворошилова, рядом прекрас­ная стена РККА. Что за вершина над цепью подняла го­лову? Незнакома, но величава! Притупился карандаш. Но не зря - образы ваши, вершины, я увезу в Москву.

На обратном пути взял вправо и понесся вниз. Пыль, шум, грохот, едва ногами успеваешь работать и голову от камней уберегать. Так скакал донизу. Внизу спешу стащить ботинки; они имеют жалкий вид! Запудренный пылью, бегу к ручью, а потом к обеду.

Еще не окончен обед, а Даниил Иванович уже торопит провести дорогу к спуску (а ведь еще до спуска работы уйма!). Я ушел вперед, побегал - искал переход меж сераками. Нашел, и мы поставили тур. Скатывали камни. Установили переход. Кончили поздно. Обратный путь длинен. Через час извилины выводят к крутой морене и лагерю.

На ужин вкусная каша и чай с шоколадом, вечером три главы из «Капитанской дочки» и сон.

23 июля . Зарядка явно разладилась. Остались лишь двое. Но мы за всех усердно проделываем упражнения над озером. В воде отражаются все наши движения.

Скалы манят. Идем снимать и зарисовывать. Все выше и выше. Ноги ступают осторожно. Стена загородила путь, но на помощь приходят руки - и стена покорена. Поро­да ужасно рыхлая. На гривке так рвет ветер, что с трудом можно устоять. Гул падающих камней. Летят, как снаря­ды. Грохот, пыль! Возвращаемся назад, лавируя в зыб­ких камнях. Одна стена заставила нас изрядно покру­титься.

Лагерь оживлен. Приехал Усумбай и привез отряд­ную весть: вдалеке он видел караван, а впереди его пять человек. Пошли догадки, толки и началась подготовка к встрече.

Шум, говор, рассказы, вопросы. Гурьбой идут в ла­герь носильщики, караванщики, среди них Абдурахман.

Ну, Коля, как бутылки? Привез?

Вы знаете, ребята, разбились бутылки, попортили все вещи. Довез только две...

Довольны и этим. Вечером банкет. Закуска: сыр, кол­басы, по чашкам разлит коньяк. Первый тост за взятие высот, за дружный коллектив. Глаза блестят. Коля уже поет романс. Шум, смех.

Вырос новый строй палаток.

24 июля . Все вошло в норму. Утром трубный глас на зарядку. Абдурахман сзывает всех носильщиков. У таджиков усердия хоть отбавляй. Замелькали руки, торсы согнулись, разогнулись, влево, вправо, ногу вверх, глубо­кое приседание, бег легким шагом и под конец веселый плеск в озере.

Сегодня отдыхаем. Сортируем вещи и понемногу соби­раемся в дорогу. Занялся рисунком. Вечером рвет ветер и заставляет поспешно обновить новые ватные штаны, они вздуваются. Не альпинист, а рыжий в цирке, зато приятное тепло. Получаю пару пуховых рукавичек, теплое белье, рюкзак. Сзади хохот. Костюмы приводят всех в ве­селое настроение: у каждого свой оригинальный покрой. Особенно забавен Коля.

Сборы в основном закончены. Завтра - в дальний путь по Бивачному.

25 июля . Приподнял голову. Лагерь освещен косы­ ми лучами солнца. Подъем. Суматоха. Надо еще кое-что уложить, позавтракать и вперед, не дожидаясь каравана, готовить дорогу. Лицо дороги изменилось: там мост разру­шен, там оплыл кусок грунта, здесь яма, тут открылся
лед. Мы идем вперед доделывать неоконченный участок. Время пробежало быстро. Нас нагнал караван.

Вот перевал. Хотя работали мы дружно, но он задер­жал нас на два часа. На поворотах поддерживая лошадей, вывели их удачно наверх. Далее пошло благополучно, лишь у одной лошади завязла нога. Лошадь ободрала живот и ноги - едва жива. Я с Масловым поспели кстати. Весь груз навьючили на себя и потащили вверх. Лошадей вытягивали за хвосты.

Была уже вторая половина дня, когда мы спустились в котловину. Там, около озера остановились на отдых и ночлег. Поужинав, залегли в две шеренги и после трудно­го пути быстро смолкли. Я читал вслух Маяковского, но вскоре обнаружил, что все спят. Залез в мешок, пригрелся и заснул.

26 июля. Солнце ярко светит и гонит сон. У ручья зарядка. Потом купанье и приятный завтрак. Подняли на плечи рюкзаки и вновь помечаем дорогу. Туры растут, катятся камни. Близок переход, но еще не ясно, где он будет. Наконец Даниил Иванович его находит. Нужно лишь в одном месте подрубить, засыпать дыры и офор­мить проход между крупными сераками. Срубаем между сераками кусок крутого льда, вырубаем на нем ступени и присыпаем все мелкими моренными камнями.

Но самое сложное - ледяной мост. Здесь бездна руб­ки! Громадный камень, с трудом сдвинутый с насиженно­го места, летит в воду и островом торчит из озера. Я с усердием выбил во льду полдороги, но ледоруб нагрузки не выдержал - сломалась рукоятка. Однако мост полу­чился эффектный!

Спешим провести к нему дорогу. Ворочаем крупные камни, закладываем дыры. Даниил Иванович недоволен, что мы расточаем силы, которые нам будут нужны потом. Но караван уже идет, и разговоры бесполезны.

Быстро бежим среди сераков кончать спуск. И вот уже растянутая за хвост и за повод первая лошадка благопо­лучно проходит мост, скользя среди сераков и задерживая ход на морене. За ней другая (крепко держу за хвост) - не менее удачно. Итак, по очереди все. Путь дальше уже нетруден.

Первая гряда сераков. Берем легко. Опять морена. Идем вдоль нее и... новый переход! Снова держу хвост ло­шади, она скользит, а я за ней, лавируя и хватаясь за ру­ки Даниила Ивановича. Забавная картина. Но все же ло­шадей вывели.

Последняя морена. Легко идем вверх. Один небольшой переход и можно считать, что мы «дома». Наспех разгре­баем последнюю извилистую тропу среди моренной зыби.

Мы довольны успехом. На лошадях под самый пик! Довольны, что отмаялись с дорогой. По этому случаю за­катили пир. Чудесный вечер. Ветер стих, совсем тепло. Спим на старом месте - на площадке, среди камней. Звезды светят ярко. Все погрузилось во мрак. Лишь гро­хот лавин часто нарушает тишину ночи.

27 июля . Жизнь идет обычным порядком. Утром за­рядка. Пробиваем в озере лед и из чашек обливаемся ле­дяной водой, которая хватает за сердце и обжигает, но зато прибавляет энергии и бодрости и возбуждает аппе­тит.

Караван уже подходит. Прошли хорошо. Радостные крики. Все довольны. Якши!

Лагерь опять занят раскладкой. Банки, лестницы, ве­ревки, сумы, рюкзаки, кунган. Всюду живописный беспо­рядок - прелюдия походов.

28 июля . Ребята гурьбой спешат на сераки и там дают таджикам первые уроки альпинизма.

Ярким блеском сверкают сераки. На одном из них, по­добно цветку на стебле, копошатся люди. Слышен звон льда, идет рубка ступеней, натягиваются веревки и с серака в глубину, напрягая руки, вонзаясь кошками в лед, спускаются таджики. Смелые ребята! Абдурахман сколь­зил не раз, но выпрямлялся и не трусил. Лазание закон­чил я, «проделав для лейки» эффектный подъем и спуск. Коля волновался, в результате всего не сняли. Он был страшно недоволен.

К вечеру закончили все сборы. Ребята опять прояв­ляют, и на этот раз результаты приличные.

Зрелище солидное: шесть альпинистов и шесть но­сильщиков вытянулись цепью, лавируя по морене. В сераках, как и всегда, путаемся. Отсюда же увидали грандиозную лавину, заполнившую весь кулуар, половину лед­ника. Снежная пыль перелетала через гривку. На носиль­щиков лавина произвела подавляющее впечатление.

Связались, надели кошки и вытянулись гуськом. Пер­вая пара, возглавляемая Аркадием Георгиевичем, берет сугубо медленный темп, так что отдых решили уменьшить, делая Переходы по полчаса. Вторая пара - Коля и Витя. Коля усиленно водит Витю, соблюдая сверх меры теорию зигзага. Затем идут две

1. Гарин «очерки истории земли домодедовской»

   Документ

   Полвека для истории срок небольшой. Однако, как и другие города, До­модедово имеет свою, скажем так, предысторию. Когда речь заходит о ней, обычно считают, что она начинается со времени строительства железной дороги и основания на

2. Ссср клим Дегтярев Александр Колпакиди

   Документ

   На протяжении своей истории советская разведка меняла название более десяти раз (от Иностранного отдела ВЧК–ОГПУ–НКВД до Первого главного управления КГБ и Службы внешней разведки РФ), однако всегда, во все времена, оставалась лучшей в мире.

3. Егора Ивановича Каратова (1795 г р.), дочь Евдокия Егоровна (1823 г р.), 1851 г. (замужем за Даниилом Ефимовичем Ермаковым (незакон

   Закон

   Домна (Домника) Васильевна Бородулина, дочь Василия Федоровича (1769 г.р.), 1830 г. (замужем за Алексеем Ивановичем Пузановым (1812 г.р.), дети умерли в младенчестве);

4. Смирнова-Россет А. О. Воспоминания

   Биография

   родилась в 1809 году шестого марта, день мучеников в Аммерии. Мои воспо­минания начинаются с трехлетнего воз­раста. В Одессе выпал снег в 1812 году. Я шепелявила и сказала отцу:

5. А. Н. Стрижев Шестой том Полного собрания творений святителя Игнатия Брянчанинова содержит выдающийся его труд «Отечник» сокровищницу назидания и поучения святых Отцов. Книга учит страху Божиему, умной внимательн

   Книга

   Шестой том Полного собрания творений святителя Игнатия Брянчанинова содержит выдающийся его труд «Отечник» - сокровищницу назидания и поучения святых Отцов.

Предлагаем Вашему вниманию воспоминания непосредственного участника первых лет раскопок на легендарном античном памятнике — городище Тахти-Сангин. Будем рады новым фотографиям. Пишите свои отзывы, авторам это важно!

Анатолий Жеганов

Раскопки на Тахти-Сангине. Гриф секретности снят (часть I).

Дошло до меня о, дружище Олег, что захотелось тебе узнать правдивую историю о том, что происходило на берегу великой Аму в тот далекий теперь уже от нас год, когда Великая страна еще была едина, в мирном Афганистане правил король, а легендарный Тахти-Сангин скромно именовали Каменным городищем. Итак, внимай. С чего все началось. Широка страна моя родная. Шел 1977 год. Один юный, но уже довольно опытный, «археолог», только-только завершив свое среднее образование, полный светлых надежд радостно покидал стены ненавистной школы на севере Москвы с троечным аттестатом в кармане, но с твердой убежденностью в величайшем значении любимой науки. Варан Конемур (так нарекли его при посвящении), несмотря на юный возраст, уже не раз принимал участие в различных раскопках и разведках в пределах средней полосы Европейской части СССР. В экспедициях он нахватался необходимых познаний: разбирался в неолитическом кремне и керамике РЖВ, умел копать курганы, безошибочно мог отличить, например, городище от стоянки или селища. Много чего еще помимо наматывания портянок, знал и умел Конемур в свои 17. А еще, вот уже вторую пятилетку он активно занимался в кружке археолухов при ГМИИ им. Великого поэта на Волхонке. Безмятежное детство вчерашнего школьника уже закончилось, скоро надо будет вставать в строй призывников. Зато он твердо знал, что отдав долг Родине, как и подобаем мужчине, обязательно поступит на истфак и станет НАСТОЯЩИМ. Ах, Археология – царица наук, эх, Экспедиция – сказочная и прекрасная. Такая романтика. Такие люди… А т.к. до армии времени было еще вполне достаточно, то молодой герой решил отправиться куда-нибудь подальше расширять свои географические познания, просторы Родины звали свалить от мамы, папы и любимых бабушек. Рыжий жизнерадостный здоровяк Юрий Ильич Тильман – научный вдохновитель нашего кружка и в ту пору еще не эмигрант, дал мне (автор и был тем самым юношей) самые лестные рекомендации в Институт Востоковедения АН СССР. Там я познакомился с невысоким лысоватым крепышом кавказской наружности известным под именем Игоря Рубеновича Пичикяна. Хитро улыбаясь, мой будущий начальник популярно объяснил, что мне еще надлежит сделать в Москве и как его разыскать в Душанбе. «Как прилетишь, найдешь на улице Ленина Институт Истории. Любую собаку спросишь, они там все Пичикяна знают». На этом мы и порешили. Я написал заявление в ОК, получил командировочное удостоверение, все как у взрослых. Экспедиция начинала работу с первых дней августа, надо было поторопиться. Мне было необходимо: купить билет на самолет, оформить в родном отделении милиции разрешение на въезд в пограничную зону, успокоить родных, убедив их, что все будет хорошо. Билет на ночной рейс до столицы Таджикистана был не дешев – целых 82 рубля, но Пичикян обещал вернуть деньги, штамп на командировку менты мне поставили и лишних вопросов не задавали, мамины «Ахи» и «Охи» затихли. Я обещал одеваться тепло и взять с собою дедушкину телогрейку. Сестры не выступали, отец был спокоен, он многое испытал в жизни. Один бывалый родственник кратко объяснил мне необходимые правила поведения принятые на Востоке. Выглядело это примерно так: Восток – дело тонкое, как известно. Там до сих пор басмачи кругом, как в «Белом солнце пустыни». Главное, не нарушать местных обычаев. Если, самую малость нарушить – зарежут, а если не нарушать, то и бояться нечего. Азия-с. Обогащенный грузом подобных знаний, с небольшим рюкзаком за спиной и с ватником под мышкой, я вылетел из Домодедово в сторону солнечного восхода.
Первые впечатления. Город в ладонях гор. Восточное гостеприимство.

Ранним утром, взглянув в иллюминатор, я был потрясен и заворожен красотою удивительной картины, открывавшейся взору с борта воздушного судна. Все пассажиры, те, что не спали, приникли к стеклам. Краешек огромного ярко-красного диска показался над слегка закругленным горизонтом, осветив пылающим цветом многочисленные клинки острых горных пиков, проткнувших насквозь белоснежное ватное одеяло облаков, накрывавшее землю. Горы были повсюду. Самолет пошел на снижение, Салям, Азия. В 7 часов утра я уже спешил к остановке городского автобуса, который должен был довезти меня до проспекта Ленина – центральной улицы Душанбе. Сев в автобус, я был несколько озадачен отсутствием в салоне привычных приспособлений для оплаты проезда. В Москве тогда еще билеты пассажиры отрывали себе сами, предварительно опустив деньги в специальную кассу. В других городах, где мне до этого приходилось бывать, билеты продавались кондуктором. Не увидев в автобусе ни кассы, ни кассира, я обратился к водителю с вопросом: как поступить и куда мне опустить свой пятачок за проезд? Шофер автобуса, усатый загорелый мужик в тюбетейке, взял микрофон и на весь салон посоветовал по- русски: «Засун свой пятак себе в ….». И мы поехали. Вот так я впервые столкнулся с местными нравами. Путь был не долгим, город не показался мне особенно большим, вокруг много зелени, красиво. Уже минут через 15 я шагал по улице Ленина, с интересом наблюдая за всем, что происходило кругом. Многие из прохожих были облачены в национальные одежды, почти все были в тюбетейках. Особенно красочными показались мне наряды женщин, которые напоминали стайки разноцветных птичек. Ни одной в парандже я еще не заметил. Вон человек едем на живом (!) ишаке. Два каких-то аксакала-бабая в чалмах (один в белой, другой в голубой) зачем-то громко «ругаются» на перекрестке. Ого, у одного нож висит на пузе, наверное, басмач. Вон собачонка мелкая бежит. «Собака, собака, где найти Пичикяна?». Убежала. Разыскиваемого Института Истории на улице Ленина никогда не было, был Президиум АН Таджикской ССР. Но Пичикяна знали и здесь. Симпатичная, восточная, еще не старая женщина – археолог объяснила мне, что Институт Истории им. Дониша всегда находился, и теперь находится на улице Кирова, и что если я не найду Пичикяна там, то, если захочу, могу поехать к ней в экспедицию, которая занимается изучением средневековых памятников на севере республики. Время уже приближалось к обеду, когда нужный мне институт был обнаружен. Непосредственно перед этим, со мной произошла забавная история, приключившаяся на почве строгого соблюдения обычаев. С утра было прохладно, и ватник оказался, вполне, кстати, но постепенно значительно потеплело, и на меня начали подозрительно коситься прохожие. Решив, что пора позавтракать, я стал искать какой-нибудь подходящий объект общепита. Но сколько бы я ни крутил своей головой, всюду я видел лишь вывески с пугающим словом «ХАНА» (Чойхона, Китоб хона и т.д.)… Наконец, я заметил ярко-зеленое деревянное сооружение под названием «Павильон». Внутри стояли полтора десятка квадратных столиков с железными трубочками-ножками, таких же, как и в наших столовых. К прилавку выстроилась небольшая очередь, состоящая из молодых людей в тюбетейках, по внешнему виду – студентов. Выбрав себе в качестве «образца» одного юношу в белой рубашке с короткими рукавами и коричневой дерматиновой папкой под мышкой, я решил во всем следовать его примеру, что бы, не оскандалиться. Что-то пролопотав продавцу, юноша взял поднос и направился к ближайшему свободному столику. И мне того же – сказал я работнику прилавка. К моему восторгу за 23 копейки я получил: чайник зеленого чая, половину довольно большой лепешки и сто грамм козхалвы (бело-розовый кубик видимо из топленого сахара). С полным подносом всего этого богатства я направился к тому же столу где сидел мой «объект». Расположившись напротив юноши, я стал внимательно наблюдать за всеми его движениями, самым тщательным образом копируя их. Он отломит кусочек, и я отломлю такой же. Он наливает чай, и я хватаюсь за чайник. Он отхлебывает из пиалы, и я тоже… Через пару минут парень занервничал. Сначала он начал оглядываться (я тоже), затем вскочил из-за стола, бросив все что осталось, и, подхватив свою папку, пулей вылетел на улицу. Хотя мне и жаль было оставлять завтрак, но я, не раздумывая последовал за ним. Как требовал местный обычай! Так все оно и было.
В Институте мне сказали, что Пичикяна знают, но его давно никто не видел. Ну, хотя бы и так. Будем ждать. На первом этаже в холле, у входа в Институт стоял огромный черный кожаный диван, на котором, возможно, сиживало еще руководство третьего рейха. Вид у этого монстра был таков, что при первом же взгляде на него, сами собой в голове возникали образы черных офицеров СС. Ждать я решил на этом диване. Может чего-нибудь и дождусь? Хотелось немного расслабиться. Будь что будет. Уже вечерело, когда открылась входная дверь, и голос с милой кавказской хрипотцой произнес: «А ты что здэсь делаешь?» На пороге стоял удивленный Пичикян, который совершенно забыл обо всех наших московских договоренностях. Все напасти были теперь позади. Счастливый, я сел в кузов нашего экспедиционного ГАЗона. Колесили тогда по бескрайним просторам Родины такие солидные машинки военного образца. Теперь такая редкость сохранилась только у Миши Гоняного, ну, может быть, и еще у кого-нибудь. ГАЗ 66 А с академической эмблемой, с завораживающей надписью «НАУЧНО-ИЗЫСКАТЕЛЬСКАЯ» на дверцах кабины и нештатной дополнительной дверцей для пассажиров в передней части тента, был визитной карточкой советских научных экспедиций. Центральная автобаза этих чудо-машин находилась в Москве, в Чертаново. Каждую весну, на ж.д. платформах и своим ходом машины и такие же чудо-водители – настоящие ассы дорог и бездорожья разъезжались по всей стране. В 77-м у Пичикяна тоже был такой асс по имени Коля, по прозвищу «Карга». Но о нем речь будет поздннее. Сейчас мы направлялись в уже знакомый мне аэропорт, сегодня Земля оказалась для меня круглой. Мы ехали, что бы встретить остальных москвичей-участников экспедиции, прилетающих вечерним рейсом. Прибыло 4 человека, теперь я уже не помню доподлинно всех имен, а паче фамилий, но все мужики были люди взрослые, возможно даже, семейные. Двое из них работали в архиве, один был сотрудником библиотеки, четвертым был экспедиционный художник. Профессиональных археологов среди них не было, да и в экспедицию кое-кто попал впервые. Их представления об этих экзотических краях не слишком отличались от моих. Единственным человеком, который раньше уже был знаком со Средней Азией, был художник – человек с украинской фамилией и слегка монголоидной внешностью, доставшейся ему от узбекских предков, действительный член СХ СССР, звали его Женя Кравченко. Мы пожали друг-другу руки, познакомились. Пичикян сообщил, что сегодня мы переночуем за городом. А завтра, встретим еще одного очень важного члена экспедиции, закупим продукты и отправимся на юг, к самой границе.

Камень. Бронза. Железо [экспедиция к истокам тверской истории] Воробьев Вячеслав Михайлович

"...ИДЁТ РАЗВЕДКА"

"...ИДЁТ РАЗВЕДКА"

"Я бы его с собой в разведку не взял!..” Эта фраза, вошедшая в обиход мирной жизни из суровой военной поры, звучит, как своеобразный приговор, как знак ненадёжности того, о ком речь. Подзатёрли эту фразу, пускают её в ход и в мелких бытовых ситуациях. Но суть её от этого не меняется. Поведение в разведке - критерий человеческих качеств. Эгоизм, безволие, трусость, уныние грозят трагедией. В самом слове “разведка” скрыта какая-то энергия, сила, позволяющая собраться, приготовиться к испытаниям, почувствовать себя частью целого, которое потому и называется “целым”, что имеет чёткую цель.

Сейчас разведка как вид работы осталась разве что у геологов и у нас, в археологии. Есть, конечно, разведка в пожарной авиации, ледовая разведка, но это, так сказать, технические виды.

А здесь совсем другое. Вывозят тебя на берег реки или озера, рюкзак на плечи, полевую сумку на одно плечо, фотоаппараты на другое, “сапёрку” в руки - и пошёл... Места, как правило, незнакомые, на то она и разведка. Карта говорит многое, но не всё. Остальное решают опыт, интуиция и удача.

Как и в любом деле, здесь есть прирождённые таланты. Отнести себя к ним не могу. Многое, конечно, набрал в актив за четверть века, но установленный для нашей экспедиции чиновниками “план на открытия” (400 памятников в год) заставлял порой держать темп выше разумного. Это осознавалось и не приветствовалось, но выхода я как начальник экспедиции не находил. “Вылизывать” берега - значило выбиваться из твёрдых сроков и обрекать археологов на разрыв договора с областным управлением культуры.

Ежегодно меня тыкали носом в то, что археологи не дают экономического эффекта, что только добрая воля начальства даёт нам возможность работать. Какие только барские, снобистские рассуждения ни приходилось проглатывать, лишь бы сохранить Дело. Когда кто-то из моих коллег детально прочёсывал маленький участок местности, тратя на это недели и месяцы, это выглядело очень по-научному, но вся программа работ летела вверх тормашками. А ведь в Тверской области 36 районов!

Нет ничего страшного в высоком темпе разведок. Во-первых, ни один археолог не может поручиться, что после прохождения им маршрута не осталось чего-то неоткрытого. Во- вторых, когда в каком-то уже обследованном месте начинаются раскопки, то окрестности ещё раз прочёсываются, и эта детальная разведка позволяет найти всё остальное (есть и время, и силы). Я всегда относился к нашим маршрутам как к самому первому этапу работ и не видел большого греха в том, что что-то пропустил. Неприятно, конечно, но вполне объяснимо и переносимо. Неприятно не то, что это какой-то удар по профессиональному самолюбию, а то, что неоткрытый памятник ничем не защищён от уничтожения.

Возьмём реальную ситуацию: на берегу реки или озера, на участке, где уже прошла разведка, предполагается строительство промышленного объекта (или дороги, посёлка, моста...). В соответствии с законодательством проектировщики предполагают провести археологическое обследование этого участка местности. Не было случая, чтобы когда-нибудь археологи отказались от этой возможности. Но если они готовы провести детальную разведку, значит, уверенности в полноте результатов своего прежнего маршрута у них всё-таки нет, даже у тех, кто ползал здесь едва ли не на животе?!

Разведка - совершенно особый мир, особые отношения людей. На раскопках многое по-другому. Вроде бы тот же коллектив, там тоже есть фактор открытия, вещевые находки на раскопках в целом гораздо ярче, их много больше по количеству. Что же так влечёт именно в разведку, помимо самого этого тревожного и романтичного слова?

Наверное, прежде всего - движение, когда не знаешь, что тебя ждёт за следующим поворотом. В разведке открываешь не какую-то вещь, а целый мир. Разведка - это и проверка на профессионализм. Зачем идут в горы альпинисты? Прежде всего, испытать себя. А у нас это всё-таки не на первом месте. Главное - Работа. Дело. Это и объединяет.

Дешёвая романтика не приветствуется. Если говорят, что разведка шла в любую погоду, значит, работа плохо организована, о людях не заботились. Нет смысла выходить в маршруты в дождь: обзор плохой, внимание отвлекается, физические и психологические нагрузки резко возрастают, фотографировать нельзя. А работать ещё недели и месяцы. Можно простудиться, заболеть, поставить под удар всю дальнейшую работу. Особенно это касается начальников маршрутов. Авантюризм экономически невыгоден. Конечно, если дождь застал тебя в маршруте, надо идти. Но порой - просто идти, без работы, чтобы завтра начать с того места, где сегодня тебя застала стихия. Иначе это - имитация работы.

В экспедиции любят петь. Многие песни написаны на раскопках и в разведке. Несколько лет подряд, в начале 1970-х годов, ездил с нами Юра Панов, тогда студент истфака, а сейчас криминолог, кандидат юридических наук. Юра - человек широко одарённый. Песни на его стихи и на музыку Игоря Черных - наш золотой фонд, наши гимны. Их поют во многих российских экспедициях. Одна из лучших среди них “Разведка”:

Накрыла землю косая сетка.

Дождь барабанит марши свысока.

По липкой грязи идёт разведка,

Топча ногами в лужах облака.

Давно забытой тропою предков

Идёт разведка...

Для того и идёт разведка, чтоб тропа наших предков не забылась навсегда, чтоб протянулась нить от них к нам, чтоб сохранилось то немногое, что земля успела спрятать от разрушения.

Как-то недавно я стал на досуге припоминать, сколько же разведок по Тверской области у меня за плечами с 1975 года, с того времени, когда я впервые получил Открытый лист - единственный документ, дающий право на разведки и раскопки. Оказалось, более сорока, причём во все, кроме четырёх, ехал начальником экспедиции. Есть право на воспоминания, выводы, раздумья.

Жизнь с апреля по октябрь чётко делится по экспедициям, по разведкам. Если мысленно встать в самое начало пути и зашагать к дню сегодняшнему, то каждый день в поле, каждый маршрут - это шаг, который связан с предшествующим и следующим. Поэтому нет для меня ничего проще, чем точно вспомнить любой день в любой разведке.

Событий и приключений было предостаточно. Недаром любимое резюме по поводу очередного казуса: “Ни дня без приключений!”. Это и иронический лозунг, и грустноватая констатация фактов.

Почти полсотни разведок... Для того, чтобы о них рассказать, нужна отдельная книга, и не маленькая. Здесь годится жанр летописи, но он ушёл в прошлое. Впрочем, обо всём по порядку.

В сентябре 1975-го, изголодавшись после армии и туристского бюро по любимому делу, я пришёл на работу в группу “Свод памятников” на истфак университета к Юрию Николаевичу Урбану. Первый блин, раскопки под Бежецком, получился комом. Жили мы в деревне Стогово, в двух домах, поставив вдобавок несколько палаток во дворе. Места эти зовутся в народе “луковым краем”. Население зажиточное, скуповатое и не шибко доброжелательное. Выращивают лук. Здесь он родится прекрасно, этот знаменитый бежецкий лук. Вывозят его на продажу в областной центр и дальше, сбивают неплохой капитал. Молодёжи было ещё много, время ей девать некуда. У большинства мотоциклы. Сбиваются в моторизованные отряды, вливают в себя бормотуху и терроризируют окрестности. Мы для таких - просто находка. Экспедиция превратилась в три недели битвы за выживание. Власти и ухом не ведут, милиция приехала лишь однажды, когда напротив нашего дома задавило трактором пьяного мужика. И в последующие годы немало я натерпелся в Бежецком районе. Уезжал из тех мест после окончания экспедиции с лёгкой душой.

Юрий Николаевич сказал, что имеется транспорт для разведки на октябрь, и эту возможность надо использовать. Машина осенью бывает далеко не всегда, а здесь их оказалось сразу две: ГАЗ-6З с ветераном Верхневолжской экспедиции Василием Никифоровичем Любимовым (в обиходе “Кефирыч”) и “козлик”, ведомый единственной на автобазе АН СССР женщиной-шофёром Эммой Викторовной Шигиной. Примета насчёт “женщины за рулём” не забывалась ни на минуту, но Бог миловал. Ничего серьёзного с нами не случилось.

Дело шло к середине октября, сильно похолодало. Снег ещё не выпал, но отщепы из пашни иногда выбивали каблуком. Стоянок нашли много, ведь Селижаровский плёс - выход из Селигера и вход в него. Здесь имелись обширные рыбацкие угодья, существовали долговременные поселения. Одна стоянка у Нижних Котиц долго мне не давала потом покоя: небольшой карьер обнажил мощный культурный слой, мы нашли в осыпи много камней и керамики. Через шесть лет случилось снова быть в этих местах. Юрий Николаевич навестил стоянку и вернулся донельзя расстроенный: карьером её уничтожили целиком. Ещё одна вина легла на сердце. Какой же смысл в такой работе?

Весь следующий год прошёл под знаком разведок в Ржевском Поволжье. Институту археологии АН СССР поручили обследовать предполагаемую зону затопления Ржевского гидроузла. Информация о строительстве оставалась на уровне слухов, радости она нам не доставляла, но без разведки было не обойтись: хоть что-то спасём!

В мае нас было трое: Лев Владимирович Кольцов, я и шофёр Вадим Васильевич Дрожжин. Прошли мы от Ржева вверх по Волге до устья Тудовки, и с каждым днём на душе у меня становилось всё тоскливее: какие места пойдут под затопление! Ведь стоило бы хоть один раз тому, кто тычет в столице пальцем в карту, определяя место для нового “проекта века”, приехать сюда, чтобы отменить губительное решение. А впрочем, наверное, выезжали и сюда, и в другие места. “Покорителя” не проймёшь красотой и патриотизмом. Только приказом сверху.

Недалеко от верхней окраины Ржева на левобережье Волги есть чудесная берёзовая роща. Сюда на выходной приезжают или приплывают ржевитяне, причаливают туристы, сплавляющиеся с Селигера и Верхневолжских озёр. Той весной открыли и мы для себя это место. У нас-то к нему отношение особое: в роще курганная группа в полсотни насыпей. Некоторые из них раскапывались при содействии Тверского музея к Антропологической выставке 1879 года в Москве. Здесь же и несколько стоянок-мастерских каменного века на выходах прекрасного ржевского кремня, два дьяковских городища, селища... Целый заповедник! Вот только бы режим здесь установить тоже заповедный. Лишь неосведомлённость туристов спасает пока древние памятники. Поневоле задумываюсь: чего будет больше от моей книжки - пользы или вреда?

На правом берегу Волги, в устье Сишки, остатки одноимённого средневекового города. Величественный холм, занимавший стратегическое положение. Напротив, через Сишку, две могилы. В одной похоронен русский генерал, герой 1812 года Александр Никитич Сеславин, чьё имение было здесь, в Кокошкине. Другая могила братская, в ней лежат солдаты Великой Отечественной. И всё это на дно морское?

Вода в том мае стояла большая, ручейки стали речками, по сухим оврагам пошли мутные потоки. Самым сложным оказался последний маршрут - до устья Тудовки. Берега здесь у Волги очень высокие, изрезаны оврагами. Речку Тилицу Лев Владимирович преодолевал верхом на мне. Посреди речки, довольный своей позицией, он отпустил фразу из экспедиционного фольклора: “Слязай, кума, дальше не повязу!” Я припомнил оригинал, представил всё в лицах (одна вполне реальная старушка сказала так другой по дороге в церковь, высаживая подругу в лужу), остановился и затрясся от смеха. Тут уж и начальник перепугался, не рад, что сказал. Еле на берег выбрались.

Шли целый день. Маршрут казался бесконечным. Вдобавок ко всему в одном месте подзаблудились, сделали петлю километра в три и вернулись в ту же точку. Поздним вечером увидели впереди родную машину и Вадима Васильевича. Молча подошли, сели, сняли амуницию, и лишь тогда Лев Владимирович произнёс: “Слава, последние километры я шёл на одном самолюбии”. Я лишь кивнул в ответ, чтоб не тратить сил.

Вадим заявил, что обратно не поедет той дорогой, по которой заезжал, потому что её нет. Человек он был надёжный и безотказный, так что положение наше следовало считать серьёзным. Мы представили, как он сюда пробивался сверху по размытому склону, и взгрустнули. А он продолжил: “Я лучше через Тудовку поеду”. Мы понимали, что это он для красного словца, но фраза в голове засела. Тудовка в устье широкая и бурливая, противоположный берег довольно крутой. Место для переправы неподходящее. Если в ней не утонем, в Волгу снесёт. “А может, рискнуть,” - думаем. - “Других-то вариантов нет, летать пока не умеем”.

Наутро рванули поперёк Тудовки и... переправились! Дно оказалось твёрдое, каменистое (оттого и буруны, течение). Вышли на берег на пределе возможного: в кабине вода, радиатор дымится. Когда мы въехали со стороны Волги в деревню Трубино, жители смотрели на нас, как на пришельцев, и даже пустили в магазин без очереди. Нас буквально распирало от важности, но надо было ещё перебраться через Волгу на Селижаровский тракт. Выяснили дорогу к Новоалексеевскому парому, одолели то, что местные жители называли дорогой, выехали на берег. Паром на той стороне. Стали кричать. Минут через двадцать над паромом поднялась испуганная голова. Мужичок перегнал к нам свой транспорт и сказал, что за задержку извиняется. Заснул, мол, в полной уверенности, что с правого берега не позовут, ибо наша машина в нынешнем году с этой стороны - первая.

Так начиналась ржевская эпопея, растянувшаяся на долгие годы и породнившая нас с этими местами. В августе разведка продолжилась, а я подключился к ней уже в процессе работ, подъехав из Костромской области, где мы с Урбаном помогали составлять местный Свод памятников археологии.

Год оказался урожайным и на древности, и на грибы, и на малину. Три наших маршрута приносили к вечеру в лагерь, помимо кремней и керамики, по полторы-две сотни белых грибов. В грибном супе ложка спокойно стояла в буквальном смысле этого слова. От ведра с малиновым компотом народ воротил носы: надоело, хочется чего-то новенького. В маршруте на мой невинный вопрос, почему это он урчит, Серёжа Кольцов, тогда ещё школьник, а ныне российский вице-консул в Сайгоне, дипломатично ответил, продираясь сквозь очередной малинник: “Вячеслав Михалыч, я урчу не потому, что она мне очень нравится, а потому, что я не могу её всю съесть”. Через два дня около Бенских порогов, самых больших на Волге, Серёжа в маршруте сгинул с глаз моих, как сквозь землю провалился. Он и в самом деле провалился в воронку военного времени, и его там заклинило поваленными деревьями. Склоны западни густо поросли малиной, и при всей ограниченности в движениях этот умелец всё-таки подтягивал веточки ко рту. Когда я его обнаружил, несмотря на отсутствие сигналов бедствия, и стал организовывать извлечение на свет Божий, Серёжа нежно, но твёрдо заявил: “Не надо меня доставать, мне здесь хорошо”.

На склонах городища Осечен мы нашли в маршруте, мимоходом, 42 огромных ядрёных луговых белых (фото сохранилось!), которыми можно было роту солдат накормить.

Но главное, конечно, - наши открытия. Поразила мастерская на Бенских порогах. Когда делали зачистку берегового обнажения, Серёжка подначил: “А слабо Вам хоть раз по кремню не попасть?!” И вправду, оказалось - слабо. Культурный слой мастерской буквально напичкан кремнем: нуклеусами, сломанными орудиями труда, пластинами, отщепами. Под речной террасой, на пойме, лежал “нуклеус” с длиной ребра около 80 сантиметров. На нём виднелись негативы сколотых пластин. Это было ощущение лилипутов, увидевших творение рук Гулливера. “Что они, мечи что ли из кремня делали?” - растерянно пробормотал я. Всё это могло бы сойти за галлюцинацию, но нас было четверо, и каждый потрогал этот нуклеус.

Лишь через семь лет мне довелось проездом побывать на Бенских порогах. Но того нуклеуса уже не было. Видимо, одним из мощных весенних половодий его опрокинуло в Волгу. Ищи теперь на дне! Думаю, ни в одном музее мира такого уникума нет. Конечно, это не настоящий нуклеус, а, так сказать, “нуклеус нуклеусов”. С этого подкубического монолита (кремень чёрный, очень высокого качества) скалывали пластиноподобные куски, из которых сильными поперечными ударами получали заготовки обычных нуклеусов. Обидно, что он канул на дно, надо было сразу за ним ехать и грузить в машину.

Была у меня и творческая неудача в той разведке. Выехали однажды к деревне Митьково, на берег Волги. Сразу нашли две неолитические стоянки. Сделали, что положено: собрали подъёмный материал, заложили шурф, сняли план, сфотографировали, дали подробное описание в дневнике и, довольные таким началом, двинулись дальше. Эта эйфория стоила мне большого конфуза. Через километр-полтора - устье речки Озерёнки. Место хорошее, берега высокие, как раз для мезолитических стоянок. И стоянка на самом деле попалась. Но только туристская. Целый палаточный городок. А у меня на туристов аллергия. “Не буду, - думаю, - связываться. Придётся копать шурф прямо между палатками. Начнут приставать, а я сорвусь - и пойдёт-поедет. А если найду что-то, они увидят и после нашего ухода всё перекопают. Делать-то им нечего. Прости меня, наука, если стоянку пропустил! Когда-нибудь вернёмся”. И вправду, пропустил. Даже несколько стоянок. Через десять лет мезолит в устье Озерёнки (туристов не было) нашёл Миша Жилин. А на следующий год здесь начал раскопки Максим Робертович Зотько, получив прекрасные материалы по самой ранней истории Ржевского Поволжья. Закончилось всё хорошо, но промашка есть промашка. Одно оправдание: это был первый год моих самостоятельных разведок.

Фиаско компенсировалось удачей во второй половине того же маршрутного дня. Сначала мы нашли две распаханные неолитические стоянки, затем очень симпатичную курганную группу из 14 насыпей, сплошь усыпанных крупной черникой, и приблизились к концу маршрута - устью речки Каменницы. Миновали весёлую компанию грузин, выехавших на пикник с возлияниями и фруктами, и вышли на опушку. Виднелись большая поляна и мыс в приустье речки. Чтоб не терять времени, я оставил Валеру Михайлова, петрозаводского студента-историка, копать шурф при овражке, а сам с Серёжей Кольцовым прошёл вперёд и стал зачищать лопатой обрыв на мысу. Прекрасный мезолитический материал в зачистке! В конце 1980-х годов эти мастерские раскопал Александр Витольдович Мирецкий, поддавшись на мою рекламу. И не пожалел: раскрыты уникальные производственные комплексы по изготовлению кремнёвых орудий труда. Я участвовал в Сашиных раскопках и радовался, что мы не обманулись в предположениях.

А в том давнем маршруте я вдруг услышал с опушки, где остался Михайлов, какие-то крики. Оказалось, отдыхающий напустился на Валеру: вон, мол, отсюда, я здесь живу! Я подошёл, огляделся... Боже мой! Палатка обнесена настоящим забором с калиткой, даже собака имеется. Будочки, правда, не видно. В общем, советский собственник в собственном соку. Декорация к дешёвой кинокомедии. И при этом непрерывно орёт. Как оперативно бороться с этим воинствующим хамством, не можем придумать. Подрастерялись. Разъяснения про древности не помогают.

Тут подъехала наша машина, ибо устье Каменницы было в тот день местом сбора маршрутов. Вылез из неё Вадим Васильевич, прислушался. А турист продолжает орать. Вадим, не обращая на него внимания, приказывает Валере: “Так, теперь вот здесь шурф, здесь и здесь (показывает внутрь загородки). И можно закладывать заряды. Вас, гражданин (обращается подчёркнуто вежливо к туристу), просим отойти на полчасика в сторону. И мы быстрей управимся, и для Вас безопасней. Серёжа, неси динамит!” - “Кто вы такие? Что тут делаете?!” завизжал гражданин, но уже с некоторым беспокойством.

“Лаборатория направленного взрыва Академии Наук СССР”, - отчеканил Вадим и ткнул пальцем в дверцу машины. На ней красовался большой фирменный знак: цветной глобус, опоясанный надписью “Академия Наук СССР. Экспедиционная автобаза”. Ниже, крупными буквами: “Научно-изыскательская”.

Вадим почесал в затылке: “Может, конечно, волна и не прямо по палатке пройдёт, но погрешность не исключена, гражданин. А переносить испытания не можем. План!”. Гражданина будто наизнанку вывернули. Еле-еле умолил он нас подождать со взрывами до завтра. Когда мы на следующий день приехали в это же место отправлять новый маршрут через Волгу, ни туриста, ни палатки, ни заборчика, ни пса уже не было. Как будто направленным взрывом слизнуло! Валера спокойно выкопал шурф, нашёл мезолитическую мастерскую Каменница 3, а наш шофёр удовлетворённо и победительно крякнул.

Дойти до верхней границы будущего “рукотворного моря” мы в августе не успели, но впереди была ещё золотая осень. Дело осложнялось тем, что Лев Владимирович Кольцов собрался во Францию, в Ниццу, на конгресс по мезолиту Европы. Как обычно, ситуация с выездом оставалась неясной до последнего дня. Начало сентябрьской разведки откладывалось. Наконец, шофёр приехал из Москвы с таким наказом Кольцова: “Разведку начинайте, а дней через пять, когда будете в Селижарове, зайдите на почту и спросите, нет ли телеграммы от меня. Если я не уехал, в ней будет сказано, где встретимся”.

Мы выехали в устье Малой Коши и начали разведку. Нам с Игорем Черных в первый же день попалась в маршруте курганная группа из 29 насыпей. В низкой пойме, в чернолесье. Науке она не была известна, что здесь, в местах цивилизованных, редкость. Погребальные памятники древнерусского времени, да ещё такие большие, обычно довольно полно представлены в книге Владимира Алексеевича Плетнёва “Об остатках древности и старины в Тверской губернии”, изданной в Твери в 1903 году. Но нет правил без исключений.

Через несколько дней остановились на ночлег в родном селе Юрия Николаевича Урбана - Тальцах. Решили помыться в бане, но ночевать после помывки в палатках в сентябрьские заморозки не рискнули. Можно народ простудить и разведку сорвать. Пришёл я в сельсовет: “Нет ли, - говорю, - крыши для нас на одну ночь?” - “Отчего же? - отвечает председательша. - Вон там дом: новый, двухэтажный, кирпичный. Занимайте, коли понравится. А то и насовсем в нём оставайтесь”. Я оторопел: - “А чего же он пустой-то?” - “Некому жить, - вздохнуло начальство. - Поселили одну доярку, а она в запой ушла. Пришлось обратно выселять, наказывать. Больше желающих нету”. Пустующая двухэтажная квартира поразила всех нас - и тверских, и столичных жителей. Конечно, кто-то произнёс напрашивавшуюся фразу: “Если бы в Калинине...”. Его оборвали: “Размечтался!”. И больше к этой теме не возвращались...

Отличный средневековый комплекс - селище и курганный могильник, в составе которого имелись и полусферические насыпи, и большая сопковидная, и несколько удлинённых - встретился мне в устье Соколовского ручья. Потом - курганы у Талиц, два могильника у деревни Будаево. Наконец, пришли в райцентр Селижарово.

Заявляемся с Вадимом на почту, бородатые, оборванные, грязноватые. Шофёр сунул физиономию в окошко: “Телеграмма есть? Дрожжину, до востребования?..”. В окошечке юное создание. С полминуты она держала бланк в руке, не решаясь отдать его Вадиму, потом робко протянула нам бумажку, недоверчиво обозревая внешний вид гостей. Мы тоже автоматически бросили взгляд друг на друга, прочли телеграмму: "Я ВО ФРАНЦИИ РАБОТЫ ПРОДОЛЖАЙТЕ КОЛЬЦОВ" И всё ПОНЯЛИ. Нас приняли за шпионов! Не разоблачая себя, мы хмуро вышли и лишь на улице захохотали. Как ни клянчил я телеграмму в свой личный архив, Вадим не поддался, прихватил себе.

Разведка подходила к концу. В последнем маршруте я убедился, что Волга в верховьях узкая: немного пониже посёлка Селище встретилась на реке низенькая плотинка. Вода в сухое время устремляется в два-три узеньких прохода в плотине, которые перекрыты вершами. Ни одна, даже мелкая, рыба ниже по течению не пройдёт. Хозяин ходит по плотинке и вынимает добычу. Вся Волга протекает через три верши!

До возвращения домой оставалось четыре дня, а план уже выполнен. Я предложил: “Давайте попробуем прорваться дальше на озеро Волго, только не этим берегом (здесь заливы и топи, дорог нет), а правым, южным”. Принято... Мимо ветхой турбазы, так и не справившей новоселье, осторожно двинулись по разбитому просёлку. Вскоре поняли, что мосты здесь существуют лишь на карте. Так, например, обстояло дело с рекой Бойней, возникшей на пути. Невдалеке, на пригорке у деревни Колобово, стоял в позе дозорного дизельный трактор, а возле него слонялись мужички, поглядывая в нашу сторону. Ситуация, хорошо знакомая мне по кологривской глухомани в Костромской области, где работал летом: аборигены ждут, когда чужаки заплатят вкусную дань с белой головкой, и тогда могучая техника придёт на помощь. “Чёрта с два вы у меня получите, - процедил Вадим, остановился и скомандовал: - Народ, разматывай лебёдку!”. Добровольцы форсировали речку, таща трос, зацепили его. Вадим включил лебёдку, и вскоре машина оказалась на левом берегу. Вещи в кузове немножко подмокли, но зато не подмокла наша репутация. Автономия, мастерство и деньги были сохранены. Аборигены сокрушённо ретировались, не солоно хлебавши и пивши.

Трос на лебёдке теперь можно было и не заматывать, потому что следующие два километра мы двигались вперёд так: разматывали его на всю длину, метров на 60, цепляли за дерево, машина подтягивалась, а дальше всё начиналось сначала.

Зато финиш оказался радостным: мы поставили лагерь в чудесном месте на берегу озера, в тишине и покое, в километре от деревеньки с лукавым названием Девичье. За два дня маршрутов открыли 69 (!) археологических объектов. Это рекорд, не побитый и по сей день. Кремнёвые изделия устилали пляжи. Не требовалось никакой шурфовки и даже никакого поиска. Сбор подъёмного материала, план, фото, описание... Сто-двести метров по бечевнику и снова - сбор подъёмного материала...

В первом маршруте по озеру я зафиксировал 21 памятник. Кроме размытого неолита было два примечательных объекта: большая курганная группа из сопковидных насыпей хорошей сохранности, в лесу, и мезолитическая стоянка, получившая название Тухачёво 4. Береговая часть её подмыта озером, но культурный слой сохранился. В зачистке попался резец довольно раннего типа и пластина со скошенным ретушью концом. До этой стоянки руки впоследствии всё-таки дошли. В 1992 и 1994 годах Саша Мирецкий провёл здесь охранные раскопки. На них я впервые привёз своего младшего сына Никиту. Начал он свою экспедиционную жизнь поздновато - в восемь лет. Фёдор, мой старший, выехал впервые на раскопки в шесть лет. Раскапывая Тухачёво 4, мы спасли прибрежную часть стоянки и получили уникальный для этих мест комплекс эпохи мезолита. Других стоянок с сохранившимся культурным слоем на озере Волго почти нет.

Хорошие, яркие материалы попались и в других маршрутах. Свод памятников археологии заметно пополнился. Но без приключений не обошлось. Миша Жилин и Саша Мирецкий вернулись с северного берега озера озадаченные и сердитые. Рассказали: “Идём по берегу, собираем подъёмку. Видим: навстречу не спеша тоже идёт группа, что-то поднимают с приплёска. Встретились: - Здравствуйте! - Здравствуйте! Вы кто? - Археологи. - И мы археологи. - Какая экспедиция? - Верхневолжская. - И мы Верхневолжская. - Откуда? - Из Москвы (это Миша отвечает). - А мы из Ленинграда”. Оказывается, разведочный отряд экспедиции Н.Н. Гуриной. Сама она, как и наш Лев Владимирович, в это время заседала в Ницце. Мы-то чувствовали себя правыми: работаем по Своду памятников. А у ленинградцев - чистая наука, разведка не комплексная: их, видите ли, интересует только неолит, памятники других эпох фактически не фиксируются. Значит, опять после них проходить те же маршруты. Абсурд! Несогласованность, трата денег, сил... Но с разгневанной по поводу нарушения воображаемых границ её воображаемой вотчины Н.Н. Гуриной мне всё-таки потом пришлось объясняться. А разведку мы закончили благополучно, даже Бойню на обратном пути форсировали самостоятельно.

Разведочный сезон 1976 года под Ржевом закончился, а раскопки в массовом масштабе здесь начались лишь через восемь лет.

Из моего рассказа выпал один сюжет того лета, который стоит особняком и географически, и по содержанию и значению его для меня. В июле я проводил первую самостоятельную разведку на озёрах Вселуг, Пено и в западной части озера Волго. Выпросил у декана троих студентов-практикантов, пригласил соседа-школьника Юру Иванова (того, что открыл тем же летом мезолитическую стоянку Красново 1, о которой шла речь в начале книги), и мы отправились... Транспорта у нас не было, зато имелись хорошие знакомые в посёлке Пено. Арендовали две лодки и стали плавать по Верхневолжским озёрам.

Посёлок состоит из нескольких частей, расположен живописно, и люди замечательные. Прочесали мы извилистые берега в пределах райцентра, нашли больше десятка стоянок каменного века, в том числе раннемезолитическую, со слоем. Вода в озере стояла высоко, так как плотину у Селищ на время закрыли. Находки нередко приходилось добывать со дна, бродя вдоль отмелей по колено в воде.

Гвоздём разведки стало обследование городища Нечай Городок, расположенного у места перетекания Волги из озера Вселуг в озеро Пено. Крепость занимала оконечность моренной гряды с очень крутыми, дополнительно подрезанными склонами. Думаю, во время интенсивной жизни на нём, в 1 тыс. н. э., городище было практически неприступно для врагов. Не оно ли известно в летописях как средневековый пограничный городок Селук? Скорее всего, да, но без раскопок этого нельзя ни доказать, ни опровергнуть.

Разведкой этой я остался доволен чрезвычайно, хотя настоящих открытий оказалось немного: кроме упомянутого, ещё несколько курганных групп и хорошая неолитическая стоянка в приустье Жукопы, в урочище “Горностаиха”.

На следующий год в разведку мне удалось выехать только в августе: в июне копали мезолит у деревни Култино на границе Калининского и Старицкого районов, на левом берегу Волги, а в июле по призыву Льва Владимировича приехали под Рыбинск исследовать позднемезолитическую стоянку у деревни Пеньково.

Поселение это замечательное, раскопки дали много науке, в том числе обширные сведения по иеневской культуре на последнем этапе её существования. Но расположена стоянка в Ярославской области и выпадает географически из моего рассказа. В Пенькове мы обсудили на “Большом совете ветеранов” разведочную стратегию Свода памятников и порешили, что логично будет закрыть в этом году неисследованный участок Волги от Ржева до границы Старицкого и Зубцовского районов.

В тот год в нашей экспедиции появился Эдуард Павлович Мустикас, легендарный “водила”, с которым мы не расстаёмся до сих пор. Его нам рекомендовал перед своей кончиной великий Бадер.

Писать о Палыче бесполезно, его надо видеть и слышать. Больше половины моих друзей и знакомых уже двадцать лет едут в экспедицию только потому, что там Палыч. Нет его - и они остаются дома. В тот год лучшим другом у Палыча был Серёжка Волобуев, школьник из Клина, всеобщий любимец, работавший у нас два предыдущих сезона. Паренёк очень спортивный, умница, с удивительным чувством юмора, проказник и мастер розыгрыша. Его прозвали “Боня”, почему - никто не знает. Прозвище привилось, и Серёжка на него охотно откликался. Внушительная фигура Палыча, вышагивающего “походкой сокольнического хулигана”, и рядом шустренький Боня - зрелище, достойное кисти мастера.

Вот друзья направляются после маршрута на рыбалку. Через какое-то время возвращаются, и Боня спокойно и обстоятельно доказывает Палычу его бездарность как рыбака. Палыч в ответ подводит научную базу под свой вывод, что именно здесь, именно сегодня и именно на эту снасть никто в мире не смог бы поймать ничего приличного, поскольку таково роковое стечение метеорологических и прочих причин. И вообще - не приставай!..

Работа шла споро. Однажды я отличился: прошёл мимо городища Опоки на окраине Ржева. Берега там метров под сорок, изрезаны оврагами, а мы в этом месте шли по нижней террасе, найдя, кстати, две стоянки и селище. Подняться на коренной берег сил уже не было. Но именно там и находилось знаменитое городище, средневековый русский город Опоки. Это тверской город всего в двух километрах ниже по Волге от смоленского города Ржева! В 1983 году мы всё-таки побывали на нём, сделали описание, сняли план, исправили оплошность. Пишу специально для ржевитян: берегите свои Опоки, это крепость огромной научной ценности. Площадка городища свободна от строений, на неё давно заглядываются различные организации. Не пускайте их туда ни в коем случае!

Были в той разведке у меня и удачи. В их числе открытие мезолитической стоянки Горбуново 1, самой верхней на Волге среди иеневских памятников. Она как бы фиксирует поворот иеневцев с Вазузы на Волгу, начало движения вниз по великой реке. Тесло с перехватом в подъёмном материале не оставляет сомнений в культурной принадлежности поселения. У деревни Юркино нашёл мощное дьяковское городище. В других маршрутах у моих коллег тоже были свои открытия.

Много попадалось военного наследия. Однажды наткнулись на лимонку. Саша Мирецкий заставил всех нас лечь, швырнул гранату в Волгу и сам упал ничком. Взрыва не последовало. Подняли головы, глядим, а она... плывёт. До сих пор не пойму, в чём секрет. Скорее всего, она так проржавела, что стала почти невесомой.

В один из рабочих дней при заброске в маршрут проезжали бывшую дворянскую усадьбу Борки (имение драматурга пушкинской поры Владислава Александровича Озерова). Барский дом на горе виден издалека. Остановились, осмотрели. Когда отъехали на порядочное расстояние, Палыч невозмутимо проинформировал девочек-студенток, что это имение поручика Ржевского и что именно оно является для нас наиболее надёжным обратным адресом. Назавтра утром сажусь я в кабину, и Палыч молча показывает мне один из конвертов, которые попросили бросить в ближайший почтовый ящик. На конверте обратный адрес: “Калининская обл., Зубцовский р-н, имение поручика Ржевского”. “Палыч, - говорю, - не пугай родителей и Министерство связи. Я понимаю, что студенток ты можешь убедить в чём угодно. А вот с Боней этот фокус не пройдёт”. - “Не пройдёт”, - эхом отозвался Палыч.

Самым напряжённым был последний день разведки, 13 августа. “Чёртова дюжина” едва не стала роковой для Палыча. У меня с Боней в тот день в рабочей программе было целых два маршрута: с утра снимаем планы трёх уже найденных стоянок на противоположном берегу Волги, а потом Палыч отвозит нас в другое место, переправляет на резиновой лодке, и мы проходим маршрут от деревни Матюково до Зубцова. Всё прошло гладко, по задуманному сценарию, с одной небольшой накладкой. Думаю, Боня продумал её заранее, хотя потом глядел честными глазами и ему почти поверили.

Палыч привёз нас на берег к Матюкову, спустили на воду надувную лодку, сели в неё втроём (Боня на вёслах, мы с Палычем пассажирами) и поплыли к левому берегу. Оставалось лишь высадиться и уйти в маршрут, а Палычу - отгрести обратно к машине и ждать всех в Зубцове, но...

К сожалению, зрителей и слушателей было всего двое: я и Боня. События развивались так. Боня стал осторожно причаливать к поросшему травой бережку высотой с полметра, обрывающемуся в омуточек. Палыч протянул свои длинные руки, перевесился, схватился не то за траву, не то за землю... Боне оставалось сделать только один гребок - и лодка ткнётся в берег. И он сделал этот гребок, но... в обратную сторону. Палыч повис над водой, как Бруклинский мост, а над деревней Матюково зазвучал русский устный, показывающий, что деревне не зря дали такое название. Думаю, что именно за счёт могучей силы слова Палыч и остался в надводном положении. Он вытянулся, как питон, грозя Боне адскими муками. Тот стал нудно торговаться, чувствуя временное преимущество, а я сполз на дно лодки, корчась от смеха. В конце концов Боня резко причалил, стрелой пронёсся мимо Палыча на берег и исчез в лесу. Палыч не сразу поверил в чудесное спасение. Осознав случившееся, рявкнул для порядка в направлении Бони нечто невразумительное и в несколько гребков пересёк Волгу. Что ни говори, а автомобиль гораздо надёжней любого водного транспорта!

В сентябре мы копали мастерскую Петрищево 11 и занимались экспериментами с луком, расщеплением кремня, вкладышевой техникой и так далее, а также снова побывали в Зубцовском районе. Маршруты выдались разъездными: мы фиксировали курганные группы по старым сведениям В.А. Плетнёва. Я сделал маленькое, даже очень маленькое, открытие, заслуживающее, однако, того, чтоб над ним серьёзно поразмыслить. У деревни Гостовня есть курганная группа, которую незадолго до нашего приезда самовольно копал любознательный учитель Ульяновской школы, оставшийся безнаказанным. Думаю, раз есть курганы, значит, неподалёку должно быть и средневековое поселение. Перешёл я овражек и на околице нашёл искомое. Но не только селище. Здесь же поднял с земли и прекрасный концевой скребок на правильной ножевидной пластине Старицкого кремня. Мезолитический, бутовский!

Вообразите ситуацию: склон к долине пересохшего ручья, который впадал когда-то в ещё один ручей, тот - в речку Жабню, приток Шоши в самых её верховьях. Мы не можем на Селигере, крупнейшем озере Центра Русской равнины, найти вразумительный мезолит, а тут - пересохший приток четвёртого порядка. Единственное объяснение: ударная волна иеневцев, отбросившая бутовское население в глубину Волго-Окского междуречья. Там они первоначально цеплялись за малейшие возможности выживания, потом освоили места поблагоприятней, а в конце мезолита многие вернулись на берега Волги. Такие вот глобальные мысли по поводу одного-единственного скребочка, найденного вдалеке от тех мест, где ему положено бы находиться.

Неразведанным оставался северо-восток области, и в мае следующего 1978-го года мы в минимальном составе, то есть Палыч и я, выехали в Весьегонский, Сандовский и Молоковский районы. Озёр здесь нет, только притоки Мологи да сама она, превращённая в низовьях в залив Рыбинского водохранилища. Перед затоплением в конце 1930-х годов разведки провели довольно торопливо, многое пропустили. А цена этому дорогая: памятники затапливались неоткрытыми.

В 1972 году, ещё студентом, я нашёл в Весьегонске на городском пляже прекрасный шлифованный костяной наконечник стрелы, выброшенный на берег прибойной волной. Видимо, здесь, в пойме Мологи, была стоянка неолита, впоследствии заторфованная. Она затоплена и размыта. На следующее лето весьегонский историк Александр Иванович Кондрашов, краевед и рыбак, собрал на отмели Долгий Бор несколько десятков кремней и показал мне. Мезолит в бутовском варианте! Стоянка существовала на мысу при впадении Рени в Мологу и затоплена вместе с моим родным Весьегонском.

В Весьегонске археологические традиции основательные. Ещё в начале века местный учитель Александр Александрович Виноградов, окончивший Петербургский и Гельсингфорсский университеты по отделению археологии, раскапывал курганы на Рене и даже выпустил две брошюры, полезные и ныне. Работая сельским учителем, он создал в деревне Гора музей, ставший основой районного. Я ещё застал учителя-археолога в живых. Жил он в Москве, получив хорошую квартиру как ходок к Ленину, но родные места навещал. Для нас, школьников, провёл экскурсию по Горскому музею. А было ему тогда за восемьдесят.

Весьегонское начальство советской поры археологию не почитало. Не раз обращался я в местный райисполком с требованием прекратить карьерные разработки у Малыгинских сопок, но без результата. Начальство лишь похохатывало. Этих двух новгородских сопок теперь нет: карьер их съел.

Если б сейчас возникла идея написать книгу, подобную плетнёвской, из этого ничего бы не вышло. Повыбила большевистская система провинциальную интеллигенцию, некому отвечать на анкеты относительно древностей. А официальные лица уж очень напоминают гротескные образы, созданные нашим великим земляком Салтыковым-Щедриным.

Больше, чем Малыгинским сопкам, повезло пока их ровеснику - средневековому комплексу конца 1 тыс. н. э. у деревень Лукино и Городище под Сандовом. Комплекс включает городище, селище и несколько десятков сопок. Городище внушительное. Мои обмеры дали такие цифры: 195x90 м. Сопки высятся, как задремавшие богатыри, на берегах речки Саванки, а также на полях и огородах деревни Городище. Любознательные крестьяне попортили многие из них. От окончательного уничтожения сопки спасает только добросовестность предков. Насыпи очень прочные. Их укрепляли слоями дёрна и валунами внутри и снаружи. Научные раскопки этого уникального комплекса стали бы событием в славяно-русской археологии.

Осмотрел я в этой разведке и городище Орлов Городок на реке Могоче под Молоковом. Потом его в течение нескольких сезонов раскапывал отряд нашей экспедиции, и это стало яркой страницей в изучении раннего железного века не только бассейна Мологи, но и всего Верхневолжья.

В июле скоротечно промелькнула разведка на Волге, между Калязином и Кимрами, но через несколько лет она отозвалась раскопками найденных нами памятников: Александр Николаевич Хохлов раскопал славянское селище у села Никитского, Лев Владимирович Кольцов - двуслойную стоянку (мезолит, бронзовый век) Авсергово 2, а Константин Иванович Комаров - курганные могильники у деревни Плешково, давшие богатый погребальный инвентарь.

На севере области, в Валдайском Поозёрье, оставался административный район, где ещё не ступала наша нога - Фировский. В августовской разведке мы нашли здесь на двух озёрах, Шлино и Тихмень, несколько десятков памятников. К сожалению, Шлино зарегулировано в месте истока из него реки Шлины, поэтому при большой воде культурные слои неолитических поселений размываются. Пейзаж такой же, как на Верхневолжских озёрах: пляжи и отмели, усеянные кремнёвыми изделиями. Курганы стоят поодаль от воды, в лесу. Пока что целы. Туристы на каждом шагу. Насчёт каменного века познания у них, слава Богу, нулевые. Только бы курганы не трогали!

Перебазировались на озеро Тихмень... Берега болотистые, но к воде выходят и песчаные мысы, довольно высокие. Прикинули маршруты и поняли: болота можем не одолеть, надо попробовать объехать топи на лодках, а твёрдый берег проходить обычным порядком. Это озеро тоже оказалось зарегулированным плотиной в истоке Тихменки, а памятники на нижних береговых уровнях размыты.

Тихмень - земной рай. На озере площадью около 10 кв. км нет ни одной моторной лодки. Мелкие заливы с песчаным дном, вода чистейшая. Плюс - рыбалка. Правда, не очень азартная, потому что рыба клюёт беспрестанно, ощущения притупляются. Мы замкнули озеро двумя маршрутами навстречу друг другу. Все найденные на мысах стоянки имели облик кратковременных поселений. А базовым было одно - то, у которого мы и разбили свой лагерь. Современные принципы выбора удобного места те же самые, что и в каменном веке (мы же не знали, ставя лагерь, что здесь самая лучшая неолитическая стоянка).

Разведка наша оказалась очень короткой. Машина уходила в Горьковскую область, и мы возвратились домой. Ситуация была грустная: начало августа, прекрасная погода, есть время, люди, есть даже деньги, но без транспорта разведка остановилась. Приняли отчаянное решение: едем без машины! Будем ориентироваться на попутный транспорт. Но это значило, что при переездах всё тащить на себе. Прикинули объём поклажи, свои силы - не потянем. Решили отказаться... от палаток. Район работ - озеро Вселуг. Преимущество в том, что это замкнутый водоём. Маршруты имеют в итоге кольцевой, а не линейный характер, то есть можно работать с одного лагеря.

Приехали на поезде в Пено. Ребята, знакомые мне ещё с позапрошлого года, вывезли нас на двух лодках на Вселуг, в деревню Косицкое. Как потом выяснилось, это был последний день навигации на Верхневолжских озёрах. Плотину открыли, вода упала, и лодки не могли уже преодолевать обмелевший участок Волги между Вселугом и Пено.

Председатель сельсовета определил нас на жительство в закрытую недавно школу - двухэтажный деревянный дом. Наутро нас вывезли в маршрут к погосту Ширково, и мы полюбовались недавно отреставрированной деревянной церковью Рождества Иоанна Предтечи (1694 год). Сообщение с Ширковом в те годы было только по воде, так что мало кто видел тогда это чудо вживе.

Один эпизод в самом начале маршрута сильно поднял моё настроение. Шли мы с моим другом Ильёй Биллигом по западному берегу озера и набрели на симпатичный низкий мыс. Поставили шурф - пусто. А место, нутром чую, не мной первым примечено. Побродили по приплёску, видим: попадается какая-то окатанная водой керамика. Может, деревенская, а может, и более древняя. Говорю напарнику: “Илюша, попробуй углубить шурф”. Он пожал плечами: обычно-то культурный слой селища, если он есть, проявляется сразу под дёрном и подзолом, а то и прямо в них. А у нас в шурфе под подзолом чистенький песочек. Взяли на глубину второго штыка лопаты - то же самое. Но на душе неспокойно. Илья видит мои сомнения и копает ещё на штык. Смотрю, а на кончике лопаты, на глубине 60 см, чернота. Гумус! Культурный слой! Мощность его до 30 см, сохранность идеальная, в заполнении - лепная керамика конца 1 тыс. н. э. Итак, раннеславянское селище. А балласт оказался поздним намывом, следствием работы половодий.

Маршрут закончили в деревне Одворице, найдя там разрушенные огородом селище и стоянку. Вспомнилась мне история, прочитанная в описании академиком Д.Н. Анучиным его путешествия к истоку Волги в конце прошлого века. Дмитрий Николаевич странствовал в коляске и остановился в Одворице у знакомого помещика Обернибесова. Обедали, пили чай и вдруг услышали звериный рёв и крики людей. Выбежали на берег и увидели, что мимо по озеру плывёт лодка, а в ней сидит медведь и недовольно ревёт во всю мочь. Весёлая картинка средь бела дня! Он, видно, забрался в непривязанную лодку, топтался там, качал посудину да и отплыл нечаянно. Мужички, правда, пристрелили бедолагу.

Неприятель не идет Генрих VIII заложил основы первого в истории Англии военного флота. Эдуард VI, а затем Мария Тюдор не интересовались состоянием своих кораблей. Филипп, будучи в свое время принцем-консортом Англии, знал численность британского флота: всего 83 корабля. Из

18. «Идет Манштейн!» В конце первой недели декабря начались обильные снегопады. Балки завалило сугробами, и тем, кто жил в палатках, приходилось по утрам разгребать снег, чтобы вылезти наружу. Горючего для танков и автомобилей не хватало, а лошади были настолько истощены,