Около шалаша валяются испачканные рогожи деревянные ящики. Антоновские яблоки — Бунин И.А
Антоновские яблоки. Погожая осень.
I.
...Вспоминается мне ранняя осень, погожая.
Август был с тёплыми дождиками, что целыми днями шли без конца,
Как будто нарочно выпадавшими – для сева, похоже,
Дождики – в самую пору, в середине месяца...
А "осень и зима хороши живут,
коли на Лаврентия вода тиха и дождик" тут.
Потом бабьим летом паутины много село на поля.
Это тоже добрый знак: "Много тенетника* на бабье лето – осень ядрёная"...
Помню раннее, свежее, тихое утро...
Помню большой, весь золотой, подсохший и поредевший сад,
помню кленовые аллеи, тонкий аромат
опавшей листвы и – запах антоновских яблок чуть свет,
запах мёда и осенней свежести букет.
Воздух так чист, точно его совсем нет...
И тишину утра, где стоит прохлада,
нарушает только сытое квохтанье дроздов в чаще сада
на коралловых рябинах, где их уголок,
голоса, да гулкий стук ссыпаемых в меры и кадушки яблок.
...К ночи в погоду становится очень холодно и росисто... Темнеет.
И вдруг ещё запах: в саду – костёр алеет
и крепко тянет душистым дымом вишнёвых сучьев – струйкой длинной.
В темноте, в глубине сада – сказочная картина:
точно в уголке ада,
пылает около шалаша багровое пламя, окружённое мраком сада,
и чьи-то чёрные, точно вырезанные из чёрного дерева силуэты
двигаются вокруг костра, как затемнённые планеты,
меж тем как гигантские тени от них ходят по яблоням, в дым одеты.
То по всему дереву ляжет чёрная рука в несколько аршин, а кажется – до неба,
то чётко нарисуются две ноги – два чёрных столба.
И вдруг всё это с яблони скользнёт
и тень упадёт –
по всей аллее,
от шалаша до самой калитки темнеет...
Поздней ночью, когда на деревне погаснут огни,
исчезнет в саду от костра жар и теней ад,
когда в небе уже высоко блещет бриллиантовое созвездие Стожар,
ещё раз пробежишь в сад.
Шурша по сухой листве, как слепой, доберёшься до шалаша как-нибудь.
Там на полянке немного светлее, а над головой белеет Млечный Путь...
А чёрное небо чертят огнистыми полосками
падающие звёзды, летящие в тишину.
Долго глядишь в его тёмно-синюю глубину,
переполненную созвездиями,
пока не поплывет земля под ногами с ними.
Тогда встрепенёшься и, пряча руки в рукава,
быстро побежишь по аллее к дому в звёздном свете...
Как холодно, росисто
и как хорошо жить на свете!
–––––––––––
* Тенетник – осенняя паутина, летающая по воздуху.
––––––––––––––
Иван Алексеевич Бунин. Антоновские яблоки. (Отрывок.)
I.
...Вспоминается мне ранняя погожая осень. Август был с теплыми дождиками, как будто нарочно выпадавшими для сева, с дождиками в самую пору, в середине месяца, около праздника св. Лаврентия. А "осень и зима хороши живут, коли на Лаврентия вода тиха и дождик". Потом бабьим летом паутины много село на поля. Это тоже добрый знак: "Много тенетника на бабье лето -- осень ядреная"...
Помню раннее, свежее, тихое утро... Помню большой, весь золотой, подсохший и поредевший сад, помню кленовые аллеи, тонкий аромат опавшей листвы и -- запах антоновских яблок, запах меда и осенней свежести. Воздух так чист, точно его совсем нет, ...
И прохладную тишину утра нарушает только сытое квохтанье дроздов на коралловых рябинах в чаще сада, голоса да гулкий стук ссыпаемых в меры и кадушки яблок.
...К ночи в погоду становится очень холодно и росисто...Темнеет. И вот еще запах: в саду – костер, и крепко тянет душистым дымом вишневых сучьев. В темноте, в глубине сада -- сказочная картина: точно в уголке ада, пылает около шалаша багровое пламя, окруженное мраком, и чьи-то черные, точно вырезанные из черного дерева силуэты двигаются вокруг костра, меж тем как гигантские тени от них ходят по яблоням. То по всему дереву ляжет черная рука в несколько аршин, то четко нарисуются две ноги – два черных столба. И вдруг все это скользнет с яблони -- и тень упадет по всей аллее, от шалаша до самой калитки... Поздней ночью, когда на деревне погаснут огни, когда в небе уже высоко блещет бриллиантовое созвездие Стожар, еще раз пробежишь в сад. Шурша по сухой листве, как слепой, доберешься до шалаша. Там на полянке немного светлее, а над головой белеет Млечный Путь
...А черное небо чертят огнистыми полосками падающие звезды. Долго глядишь в его темно-синюю глубину, переполненную созвездиями, пока не поплывет земля под ногами. Тогда встрепенешься и, пряча руки в рукава, быстро побежишь по аллее к дому... Как холодно, росисто и как хорошо жить на свете!
Вспоминается мне ранняя погожая осень
Август был с теплыми дождиками, как будто нарочно выпадавшими для сева, с дождиками в самую пору, в середине месяца, около праздника св. Лаврентия. А "осень и зима хороши живут, коли на Лаврентия вода тиха и дождик".
Потом бабьим летом паутины много село на поля. Это тоже добрый знак: "Много тенетника на бабье лето -- осень ядреная"... Помню раннее, свежее, тихое утро... Помню большой, весь золотой, подсохший и поредевший сад, помню кленовые аллеи, тонкий аромат опавшей листвы и -- запах антоновских яблок, запах меда и осенней свежести. Воздух так чист, точно его совсем нет, по всему саду раздаются голоса и скрип телег. Это тархане, мещане-садовники, наняли мужиков и насыпают яблоки, чтобы в ночь отправлять их в город, -- непременно в ночь, когда так славно лежать на возу, смотреть в звездное небо, чувствовать запах дегтя в свежем воздухе и слушать, как осторожно поскрипывает в темноте длинный обоз по большой дороге. Мужик, насыпающий яблоки, ест их сочным треском одно за одним, но уж таково заведение -- никогда мещанин не оборвет его, а еще скажет: -- Вали, ешь досыта, -- делать нечего! На сливанье все мед пьют. И прохладную тишину утра нарушает только сытое квохтанье дроздов на коралловых рябинах в чаще сада, голоса да гулкий стук ссыпаемых в меры и кадушки яблок. В поредевшем саду далеко видна дорога к большому шалашу, усыпанная соломой, и самый шалаш, около которого мещане обзавелись за лето целым хозяйством. Всюду сильно пахнет яблоками, тут -- особенно. В шалаше устроены постели, стоит одноствольное ружье, позеленевший самовар, в уголке -- посуда. Около шалаша валяются рогожи, ящики, всякие истрепанные пожитки, вырыта земляная печка. В полдень на ней варится великолепный кулеш с салом, вечером греется самовар, и по саду, между деревьями, расстилается длинной полосой голубоватый дым. В праздничные же дни коло шалаша - целая ярмарка, и за деревьями поминутно мелькают красные уборы. Толпятся бойкие девки-однодворки в сарафанах, сильно пахнущих краской, приходят "барские" в своих красивых и грубых, дикарских костюмах, молодая старостиха, беременная, с широким сонным лицом и важная, как холмогорская корова. На голове ее "рога", -- косы положены по бокам макушки и покрыты несколькими платками, так что голова кажется огромной; ноги, в полусапожках с подковками, стоят тупо и крепко; безрукавка -- плисовая, занавеска длинная, а понева -- черно-лиловая с полосами кирпичного цвета и обложенная на подоле широким золотым "прозументом"... -- Хозяйственная бабочка! -- говорит о ней мещанин, покачивая головою. -- Переводятся теперь и такие... А мальчишки в белых замашных рубашках и коротеньких порточках, с белыми раскрытыми головами, все подходят. Идут по двое, по трое, мелко перебирая босыми ножками, и косятся на лохматую овчарку, привязанную к яблоне. Покупает, конечно, один, ибо и покупки-то всего на копейку или на яйцо, но покупателей много, торговля идет бойко, и чахоточный мещанин в длинном сюртуке и рыжих сапогах -- весел. Вместе с братом, картавым, шустрым полуидиотом, который живет у него "из милости", он торгует с шуточками, прибаутками и даже иногда "тронет" на тульской гармонике. И до вечера в саду толпится народ, слышится около шалаша смех и говор, а иногда и топот пляски...
Универсальные системы: монтаж воздуховодов , струбцины. Сеть официальных дистрибьюторов.
Басня – краткий рассказ, чаще всего в стихах, главным образом сатирического характера. Басня – жанр иносказательный, поэтому за рассказом о вымышленных персонажах (чаще всего о зверях) скрываются нравственные и общественные проблемы.
| Обновлен 31 янв 2015 . Создан 03 дек 2013 | |||||||||
Август, запах меда и яблок, вдох полной грудью, надежда на лучшее, звон колоколов, явление Божественного величия в природе и в душе. Все это мимолетное, все это важное вдохновило великих русских писателей и поэтов на торжественные, особенные произведения.
Борис Пастернак "Август"
Я вспомнил, по какому поводу
Слегка увлажнена подушка.
Мне снилось, что ко мне на проводы
Шли по лесу вы друг за дружкой.
Вы шли толпою, врозь и парами,
Вдруг кто-то вспомнил, что сегодня
Шестое августа по старому,
Преображение Господне.
Обыкновенно свет без пламени
Исходит в этот день с Фавора,
И осень, ясная, как знаменье,
К себе приковывает взоры...
Александр Блок "Преображение"
В светлый день Преображенья
Дух безумца поражен:
Из неволи, из смятенья
Голос Твой услышал он.
Ныне скорбный, ныне бедный,
В лоне Вечного Отца,
Близ Тебя, в лазури бледной
Жаждет нового конца…
Иван Шмелев "Лето Господне"
Преображение Господне... Ласковый, тихий свет от него в душе - доныне. Должно быть, от утреннего сада, от светлого голубого неба, от ворохов соломы, от яблочков грушовки, хоронящихся в зелени, в которой уже желтеют отдельные листочки - зелено-золотистый, мягкий... Золотое и голубое утро в холодочке. В церкви - не протолкаться. Проплывают над головами узелочки - все яблочки, просвирки, яблоки... В спертом горячем воздухе пахнет нынче особенным - свежими яблоками. Они везде, даже на клиросе, присунуты даже на хоругвях. Необыкновенно, весело - будто гости, и церковь - совсем не церковь. И все, кажется мне, только и думают об яблоках. И Господь здесь со всеми, и Он тоже думает об яблоках: Ему-то и принесли их - посмотри, Господи, какие! А Он посмотрит и скажет всем: "Ну и хорошо, и ешьте на здоровье, детки!" И будут есть уже совсем другие, не покупные, а церковные яблоки, святые. Это и есть Преображение.
Сергей Есенин "Преображение"
Зреет час Преображенья,
Он сойдет, наш Светлый Гость,
Из распятого терпенья
Вынуть выржавленный гвоздь.
От утра и от полудня
Под поющий в небе гром,
Словно ведра, наши будни
Он наполнит молоком.
Иван Мятлев
…Наш Спаситель на Фаворе.
И в Его сияет взоре
Откровенья торжество,
Он облекся в Божество!
В ризе светлой Он, блестящей,
Яко снег, кругом светящей!
Иван Бунин "Антоновские яблоки"
“...Вспоминается мне ранняя погожая осень. Август был с теплыми дождиками... Потом бабьим летом паутины много село на поля... Помню раннее, свежее, тихое утро... Помню большой, весь золотой, подсохший и поредевший сад, помню кленовые аллеи, тонкий аромат опавшей листвы и - запах антоновских яблок, запах меда и осенней свежести. Воздух так чист, точно его совсем нет... И прохладную тишину утра нарушает только сытое квохтанье дроздов на коралловых рябинах в чаще сада, голоса да гулкий стук ссыпаемых в меры и кадушки яблок. В поредевшем саду видна дорога к большому шалашу, усыпанная соломой. Всюду сильно пахнет яблоками, тут особенно...В праздничные же дни около шалаша - целая ярмарка, и за деревьями поминутно мелькают красные уборы.
К таким произведениям, созданным в ранний период творчества Ивана Алексеевича, относится рассказ «Антоновские яблоки», в котором чувствуется грусть и печаль самого писателя. Основная тема этого бунинского шедевра заключается в том, писатель указывает на главную проблему общества того времени - исчезновение прежней усадебной жизни, и в этом состоит трагедия русской деревни.
История создания рассказа
В начале осени 1891 года Бунин гостит в деревни у своего брата Евгения Алексеевича. И в это же время он пишет письмо гражданской жене Варваре Пащенко, в котором делится своими впечатлениями от утреннего запаха антоновских яблок. Увидел он, как начинается осеннее утро в деревни и его поразила холодная и серая заря. Навеивают приятные чувства и старая дедовская усадьба, которая теперь стоит заброшенная, а ведь когда-то она гудела и жила.
Он пишет о том, что с большим удовольствием вернулся бы в то время, когда помещики были в чести. Пишет он Варваре о том, что тогда он испытал, выйдя ранним утром на крылечко: «Я желал бы пожить прежним помещиком! Вставать на заре, уезжать в «отъезжее поле», целый день не слезать с седла, а вечером со здоровым аппетитом, со здоровым свежим настроением возвращаться по стемневшим полям домой».
И только через девять лет, в 1899 или 1900 году, Бунин решает написать рассказ «Антоновские яблоки», в основу которого и легли размышления и впечатления от посещения деревенского имения брата. Считается, что прототипом героя рассказа Арсения Семеныча стал дальний родственник самого писателя.
Несмотря на то что произведение было напечатано в год его написания, редактировать текст Бунин продолжал еще двадцать лет. Первая публикация произведения состоялась в 1900 году в десятом номере петербургского журнала «Жизнь». К этому рассказу был и подзаголовок «Картины из книги «Эпитафии». Второй раз это произведение, уже переработанное Буниным, было включено в сборник «Перевал» без подзаголовка. Известно, что в этой редакции писатель из начала произведения убрал несколько абзацев.
Но если сравнить текст рассказа с редакцией 1915 года, когда рассказ «Антоновские яблоки» был напечатан в Полном собрании сочинений Бунина, или же с текстом произведения 1921 года, который был напечатан в сборнике «Начальная любовь», то можно увидеть их существенную разницу.
Сюжет рассказа
Действие рассказа происходит ранней осенью, когда дожди еще были теплые. В первой главе рассказчик делится своими чувствами, которые он испытывает в деревенской усадьбе. Так, утро свежее и сырое, а сады золотые и уже заметно поредевшие. Но больше всего в памяти рассказчика запечатлевается запах антоновских яблок. Мещане-садовники наняли крестьян убирать урожай, поэтому повсюду в саду слышны голоса и скрип телег. В ночь уходят обозы, груженные яблоками, в город. В это время и мужик может вдоволь есть яблок.
Обычно посреди сада ставят большой шалаш, который за лето обживается. Рядом с ним появляется земляная печка, валяются всякие пожитки, а в самом шалаше устроены односпальные кровати. В обед именно здесь готовят кушать, а вечером ставят самовар и дым от него приятно расходится по всей округе. А на праздники возле такого шалаша устраиваются ярмарки. Крепостные девушки наряжаются в яркие сарафаны. Приходит и «старостиха», которая чем-то напоминает холмогорскую корову. Но не столько народ что-то покупает, а сходится сюда больше для веселья. Они и танцуют, и поют. Ближе к заре начинает свежеть, и народ расходится.
Рассказчик тоже спешит домой и в глубине сада наблюдает невероятно сказочную картину: «Точно в уголке ада, пылает около шалаша багровое пламя, окруженное мраком, и чьи-то черные, точно вырезанные из черного дерева силуэты двигаются вокруг костра».
И еще он видит картину: «То по всему дереву ляжет черная рука в несколько аршин, то четко нарисуются две ноги - два черных столба».
Добравшись до шалаша, рассказчик пару раз, играясь, выстрелит из винтовки. Будет долго любоваться созвездиями на небе, перекинется несколькими фразами с Николаем. И только тогда, когда глаза уже начнут смыкаться, а прохладная ночная дрожь пробежит по всему телу, он решит все-таки отправиться домой. И в эту минуту рассказчик начинает понимать, как все-таки хорошо живется на свете.
Во второй главе вспомнится рассказчику хороший и урожайный год. А ведь, как говорят в народе, если антоновка удалась, то и остальной урожай будет хорошим. Осень – замечательное время и для охоты. Народ осенью уже и одевается по-другому, так как урожай убран и сложные работы остались позади. Интересно было рассказчику-барчуку и пообщаться в такое время со стариками и старухами, и понаблюдать за ними. На Руси считалось, что чем дольше живет старый люд, то тем богаче деревня. Дома у таких стариков отличались от других, были они строены еще их дедами.
Мужики жили хорошо, и рассказчик даже одно время и сам хотел попробовать пожить как мужик, чтобы познать все радости такого жития. В имении рассказчика крепостное право не чувствовалось, но зато оно становилось заметно в имении у тетки Анны Герасимовны, которая жила всего лишь в двенадцати верстах от Выселок. Признаками крепостного права для автора стали:
☛ Невысокие надворные постройки.
☛ Вся прислуга выходит из людской и низко-низко кланяются.
☛ Небольшая старая и прочная усадьба.
☛ Огромный сад
Отлично помнит рассказчик и свою тетку, когда она, покашливая, заходила в комнату, где он ее ожидал. Она была небольшая, но тоже какая-то прочная, как и ее дом. Но больше всего запомнился писателю удивительные обеды у нее.
В третьей главе рассказчик сожалеет о том, что и старые усадьбы и порядки, заведенные в них, куда-то ушли. Единственное, что от всего этого осталось, так это охота. Но из всех этих помещиков остался лишь только шурин писателя – Арсений Семенович. Обычно к концу сентября погода портилась, и лил непрерывный дождь. Сад в это время становился пустынным и скучным. Но зато октябрь приносил новую пору в усадьбу, когда помещики собирались у шурина и устремлялись на охоту. Какое же это было чудесное время! Неделями длилась охота. В остальное время было наслаждением читать старинные книги из библиотеки и слушать тишину.
В четвертой главе слышит горечь и сожаление писателя о том, что не царит больше в деревни запах антоновских яблок. Исчезли и обитатели дворянских имений: Анна Герасимовна умерла, а охотник – шурин застрелился.
Художественные особенности
Стоит более подробно остановиться на композиции рассказа. Так, рассказ состоит из четырех глав. Но, стоит заметить, что некоторые исследователи не согласны с определением жанра и утверждают, что «Антоновские яблоки» - это повесть.
Можно в рассказе Бунина «Антоновские яблоки» выделить следующие художественные особенности:
✔ Сюжет, который представляет собой монолог – воспоминание.
✔ Традиционный сюжет отсутствует.
✔ Сюжет очень близок к поэтическому тексту.
Рассказчик постепенно сменяет хронологические картины, пытаясь провести читателя от прошлого к тому, что происходит в реальности. Разоренные дома дворян для Бунина – это историческая драма, которая сравнима с самыми печальными и грустными временами года:
Щедрое и яркое лето – это прошлое богатое и прекрасное жилье помещиков и их родовых имений.
Осень – это период увядания, распад устоев, которые формировались веками.
Исследователи бунинского творчества обращают внимание и на живописные описания, которые использует писатель в своем произведении. Словно он пытается красками нарисовать картину, но только словесную.
Много живописных подробностей использует Иван Алексеевич. Бунин, как и А.П.Чехов, прибегает в своем изображении и к символам:★ Образ сада – это символ гармонии.
★ Образ яблок – это и продолжение жизни, рода, и любовь к жизни.
Анализ рассказа
Произведение Бунина «Антоновские яблоки» - это размышления писателями над судьбой поместного дворянства, которое постепенно угасало и исчезало. Сердце писателя сжимается от печали, когда он видит пустыри на том месте, где еще вчера были оживленные дворянские поместья. Неприглядная картина открывается перед его взором: от усадеб помещиков остались только пепелища и теперь они зарастают лопухами и крапивой.
Искренне автор рассказа «Антоновские яблоки» переживает и за любого персонажа своего произведения, проживая вместе с ним все испытания и тревоги. Писатель создал уникальное произведение, где одно его впечатление, создав яркую и насыщенную картину, плавно сменяется другим, не менее густым и плотным.
Критика рассказа "Антоновские яблоки"
Современники Бунина высоко оценили его произведение, так как писатель по-особенному любит и знает природу, деревенскую жизнь. Он сам принадлежит к последнему поколению писателей, которые являются выходцами из дворянских усадеб.
Но оценки критиков были неоднозначны. Юлий Исаевич Айхенвальд, бывший в большом авторитете в начале XX века, дает такой отзыв бунинскому произведению: «Рассказы Бунина, посвященные этой старине, поют ей отходную».
Максим Горький в письме к Бунину, которое было написано в ноябре 1900 года, давал свою оценку: «Тут Иван Бунин, как молодой бог, спел. Красиво, сочно, задушевно. Нет, хорошо, когда природа создает человека дворянином, хорошо!».
Но само произведение Бунина Горький будет перечитывать еще много раз. И вот уже в 1901 году в письме к своему лучшему другу Пятницкому он напишет свои новые впечатления:
«Хорошо пахнут «Антоновские яблоки» - да! - но - они пахнут отнюдь не демократично... Ах, Бунин!».
Иван Алексеевич Бунин. Антоновские яблоки I ...Вспоминается мне ранняя погожая осень. Август был с теплыми дождиками, как будто нарочно выпадавшими для сева, с дождиками в самую пору, в середине месяца, около праздника св. Лаврентия. А "осень и зима хороши живут, коли на Лаврентия вода тиха и дождик". Потом бабьим летом паутины много село на поля. Это тоже добрый знак: "Много тенетника на бабье лето - осень ядреная"... Помню раннее, свежее, тихое утро... Помню большой, весь золотой, подсохший и поредевший сад, помню кленовые аллеи, тонкий аромат опавшей листвы и - запах антоновских яблок, запах меда и осенней свежести. Воздух так чист, точно его совсем нет, по всему саду раздаются голоса и скрип телег. Это тархане, мещане-садовники, наняли мужиков и насыпают яблоки, чтобы в ночь отправлять их в город, - непременно в ночь, когда так славно лежать на возу, смотреть в звездное небо, чувствовать запах дегтя в свежем воздухе и слушать, как осторожно поскрипывает в темноте длинный обоз по большой дороге. Мужик, насыпающий яблоки, ест их сочным треском одно за одним, но уж таково заведение - никогда мещанин не оборвет его, а еще скажет: - Вали, ешь досыта, - делать нечего! Hа сливанье все мед пьют. И прохладную тишину утра нарушает только сытое квохтанье дроздов на коралловых рябинах в чаще сада, голоса да гулкий стук ссыпаемых в меры и кадушки яблок. В поредевшем саду далеко видна дорога к большому шалашу, усыпанная соломой, и самый шалаш, около которого мещане обзавелись за лето целым хозяйством. Всюду сильно пахнет яблоками, тут - особенно. В шалаше устроены постели, стоит одноствольное ружье, позеленевший самовар, в уголке - посуда. Около шалаша валяются рогожи, ящики, всякие истрепанные пожитки, вырыта земляная печка. В полдень на ней варится великолепный кулеш с салом, вечером греется самовар, и по саду, между деревьями, расстилается длинной полосой голубоватый дым. В праздничные же дни коло шалаша - целая ярмарка, и за деревьями поминутно мелькают красные уборы. Толпятся бойкие девки-однодворки в сарафанах, сильно пахнущих краской, приходят "барские" в своих красивых и грубых, дикарских костюмах, молодая старостиха, беременная, с широким сонным лицом и важная, как холмогорская корова. Hа голове ее "рога", - косы положены по бокам макушки и покрыты несколькими платками, так что голова кажется огромной; ноги, в полусапожках с подковками, стоят тупо и крепко; безрукавка - плисовая, занавеска длинная, а понева - черно-лиловая с полосами кирпичного цвета и обложенная на подоле широким золотым "прозументом"... - Хозяйственная бабочка! - говорит о ней мещанин, покачивая головою. - Переводятся теперь и такие... А мальчишки в белых замашных рубашках и коротеньких порточках, с белыми раскрытыми головами, все подходят. Идут по двое, по трое, мелко перебирая босыми ножками, и косятся на лохматую овчарку, привязанную к яблоне. Покупает, конечно, один, ибо и покупки-то всего на копейку или на яйцо, но покупателей много, торговля идет бойко, и чахоточный мещанин в длинном сюртуке и рыжих сапогах - весел. Вместе с братом, картавым, шустрым полуидиотом, который живет у него "из милости", он торгует с шуточками, прибаутками и даже иногда "тронет" на тульской гармонике. И до вечера в саду толпится народ, слышится около шалаша смех и говор, а иногда и топот пляски... К ночи в погоду становится очень холодно и росисто. Hадышавшись на гумне ржаным ароматом новой соломы и мякины, бодро идешь домой к ужину мимо садового вала. Голоса на деревне или скрип ворот раздаются по студеной заре необыкновенно ясно. Темнеет. И вот еще запах: в саду - костер, и крепко тянет душистым дымом вишневых сучьев. В темноте, в глубине сада - сказочная картина: точно в уголке ада, пылает около шалаша багровое пламя, окруженное мраком, и чьи-то черные, точно вырезанные из черного дерева силуэты двигаются вокруг костра, меж тем как гигантские тени от них ходят по яблоням. То по всему дереву ляжет черная рука в несколько аршин, то четко нарисуются две ноги - два черных столба. И вдруг все это скользнет с яблони - и тень упадет по всей аллее, от шалаша до самой калитки... Поздней ночью, когда на деревне погаснут огни, когда в небе уже высоко блещет бриллиантовое созвездие Стожар, еще раз пробежишь в сад. Шурша по сухой листве, как слепой, доберешься до шалаша. Там на полянке немного светлее, а над головой белеет Млечный Путь. - Это вы, барчук? - тихо окликает кто-то из темноты. - Я. А вы не спите еще, Hиколай? - Hам нельзя-с спать. А, должно, уж поздно? Вон, кажись, пассажирский поезд идет... Долго прислушиваемся и различаем дрожь в земле, дрожь переходит в шум, растет, и вот, как будто уже за самым садом, ускоренно выбивают шумный такт колеса: громыхая и стуча, несется поезд... ближе, ближе, все громче и сердитее... И вдруг начинает стихать, глохнуть, точно уходя в землю... - А где у вас ружье, Hиколай? - А вот возле ящика-с. Вскинешь кверху тяжелую, как лом, одностволку и с маху выстрелишь. Багровое пламя с оглушительным треском блеснет к небу, ослепит на миг и погасит звезды, а бодрое эхо кольцом грянет и раскатится по горизонту, далеко-далеко замирая в чистом и чутком воздухе. - Ух, здорово! - скажет мещанин. - Потращайте, потращайте, барчук, а то просто беда! Опять всю дулю на валу отрясли... А черное небо чертят огнистыми полосками падающие звезды. Долго глядишь в его темно-синюю глубину, переполненную созвездиями, пока не поплывет земля под ногами. Тогда встрепенешься и, пряча руки в рукава, быстро побежишь по аллее к дому... Как холодно, росисто и как хорошо жить на свете! II "Ядреная антоновка - к веселому году". Деревенские дела хороши, если антоновка уродилась: значит" и хлеб уродился... Вспоминается мне урожайный год. Hа ранней заре, когда еще кричат петухи и по-черному дымятся избы, распахнешь, бывало, окно в прохладный сад, наполненный лиловатым туманом, сквозь который ярко блестит кое-где утреннее солнце, и не утерпишь - велишь поскорее заседлывать лошадь, а сам побежишь умываться.на пруд. Мелкая листва почти вся облетела с прибрежных лозин, и сучья сквозят на бирюзовом небе. Вода под лозинами стала прозрачная, ледяная и как будто тяжелая. Она мгновенно прогоняет ночную лень, и, умывшись и позавтракав в людской с работниками горячими картошками и черным хлебом с крупной сырой солью, с наслаждением чувствуешь под собой скользкую кожу седла, проезжая по Выселкам на охоту. Осень - пора престольных праздников, и народ в это время прибран, доволен, вид деревни совсем не тот, что в другую пору. Если же год урожайный и на гумнах возвышается целый золотой город, а на реке звонко и резко гогочут по утрам гуси, так в деревне и совсем не плохо. К тому же наши Выселки спокон веку, еще со времен дедушки, славились "богатством". Старики и старухи жили в Выселках очень подолгу, - первый признак богатой деревни, - и были все высокие, большие и белые, как лунь. Только и слышишь, бывало: "Да, - вот Агафья восемьдесят три годочка отмахала!" - или разговоры в таком роде: - И когда это ты умрешь, Панкрат? Hебось тебе лет сто будет? - Как изволите говорить, батюшка? - Сколько тебе годов, спрашиваю! - А не знаю-с, батюшка. - Да Платона Аполлоныча-то помнишь? - Как же-с, батюшка, - явственно помню. - Hу, вот видишь. Тебе, значит, никак не меньше ста. Старик, который стоит перед барином вытянувшись, кротко и виновато улыбается. Что ж, мол, делать, - виноват, зажился. И он, вероятно, еще более зажился бы, если бы не объелся в Петровки луку. Помню я и старуху его. Все, бывало, сидит на скамеечке, на крыльце, согнувшись, тряся головой, задыхаясь и держась за скамейку руками, - все о чем-то думает. "О добре своем небось", - говорили бабы, потому что "добра" у нее в сундуках было, правда, много. А она будто и не слышит; подслеповато смотрит куда-то вдаль из-под грустно приподнятых бровей, трясет головой и точно силится вспомнить что-то. Большая была старуха, вся какая-то темная. Панева - чуть не прошлого столетия, чуньки - покойницкие, шея - желтая и высохшая, рубаха с канифасовыми косяками всегда белая-белая, - "совсем хоть в гроб клади". А около крыльца большой камень лежал: сама купила себе на могилку, так же как и саван, - отличный саван, с ангелами, с крестами и с молитвой, напечатанной по краям. Под стать старикам были и дворы в Выселках: кирпичные, строенные еще дедами. А у богатых мужиков - у Савелия, у Игната, у Дрона - избы были в две-три связи, потому что делиться в Выселках еще не было моды. В таких семьях водили пчел, гордились жеребцом-битюгом сиво-железното цвета и держали усадьбы в порядке. Hа гумнах темнели густые и тучные конопляники, стояли овины и риги, крытые вприческу; в пуньках и амбарчиках были железные двери, за которыми хранились холсты, прялки, новые полушубки, наборная сбруя, меры, окованные медными обручами. Hа воротах и на санках были выжжены кресты. И помню, мне порою казалось на редкость заманчивым быть мужиком. Когда, бывало, едешь солнечным утром по деревне, все думаешь о том, как хорошо косить, молотить, спать на гумне в ометах, а в праздник встать вместе с солнцем, под густой и музыкальный благовест из села, умыться около бочки и надеть чистую замашную рубаху, такие же портки и несокрушимые сапоги с подковками. Если же, думалось, к этому прибавить здоровую и красивую жену в праздничном уборе, да поездку к обедне, а потом обед у бородатого тестя, обед с горячей бараниной на деревянных тарелках и с ситниками, с сотовым медом и брагой, - так больше и желать невозможно! Склад средней дворянской жизни еще и на моей памяти, - очень недавно, - имел много общего со складом богатой мужицкой жизни по своей домовитости и сельскому старосветскому благополучию. Такова, например, была усадьба тетки Анны Герасимовны, жившей от Выселок верстах в двенадцати. Пока, бывало, доедешь до этой усадьбы, уже совсем обедняется. С собаками на сворах ехать приходится шагом, да и спешить не хочется, - так весело в открытом поле в солнечный и прохладный день! Местность ровная, видно далеко. Hебо легкое и такое просторное и глубокое. Солнце сверкает сбоку, и дорога, укатанная после дождей телегами, замаслилась и блестит, как рельсы. Вокруг раскидываются широкими косяками свежие, пышно-зеленые озими. Взовьется откуда-нибудь ястребок в прозрачном воздухе и замрет на одном месте, трепеща острыми крылышками. А в ясную даль убегают четко видные телеграфные столбы, и проволоки их, как серебряные струны, скользят по склону ясного неба. Hа них сидят кобчики, - совсем черные значки на нотной бумаге. Крепостного права я не знал и не видел, но, помню, у тетки Анны Герасимовны чувствовал его. Въедешь во двор и сразу ощутишь, что тут оно еще вполне живо. Усадьба - небольшая, но вся старая, прочная, окруженная столетними березами и лозинами. Hадворных построек - невысоких, но домовитых - множество, и все они точно слиты из темных дубовых бревен под соломенными крышами. Выделяется величиной или, лучше сказать, длиной только почерневшая людская, из которой выглядывают последние могикане
