Карельские "сепаратисты" - это люди озабоченные выживанием коренных народов карелии.

Этот снимок после освобождения Петрозаводска сделала фотокорреспондент Галина Санько. Фото использовалось как доказательство военных преступлений на Нюрнбергском трибунале

Новая власть

Летом-осенью 1941 года финские войска . Многие из захваченных земель в состав Суоми никогда не входили, но главнокомандующего Маннергейма это не смутило. Цель была – создать великую Финляндию.

Великая Финляндия – идеология финского национализма, предполагавшая расширение границ Суоми на восток вплоть до Белого моря и Онежского озера. В состав финского государства сторонники концепции планировали включить земли, на которых исторически жили родственные финнам народы – карелы, вепсы, эстонцы, ингерманландцы.

Захватчики переименовали карельскую столицу в Äänislinna («Крепость на Онего») и начали делать из КФССР территорию, где могут жить только финно-угорские народы. Русских же и других представителей «неродственных» национальностей планировали выселить в захваченные Германией районы СССР – южнее реки Свирь.

Но уже к октябрю стало ясно, что немцам не удается реализовать план «Барбаросса» и молниеносно захватить основные политические и промышленные центры Советского государства. Переселять славян финнам было некуда. Для того чтобы временно разместить представителей «неродственных» народов, пришлось создать сеть концентрационных лагерей.

Сегрегация

Еще по мере продвижения финской армии в глубь Карелии советские граждане постепенно эвакуировались на восток, в не охваченные войной районы страны. По некоторым подсчетам, только из КФССР за несколько месяцев 1941 года перебрались в тыл около 500 тысяч человек.

На момент оккупации в республике оставалось порядка 86 тысяч человек, примерно поровну представителей финно-угорских и славянских народов. Новые власти официально разделили всё оставшееся население по национальному принципу на родственные (или «национальные») и неродственные («ненациональные») народы. К первым относились финны, карелы, вепсы, ингерманландцы, эстонцы и прочие финно-угры, ко вторым – все остальные.

Узники финского концлагеря под Медвежьегорском. Фото из архива пресс-службы правительства Карелии

Среди «родственных» жителей республики финны развернули масштабную пропаганду, одной из главных задач которой было посеять среди них антирусские настроения. Отражалось это даже на языке: так, по отношению к русским повсеместно стали использовать не обычное «веняляйнен» (venäläinen), а уничижительное прозвище «рюсся» (ryssä).

Юрий Килин, доктор исторических наук:

Финская оккупационная администрация к карелам и представителям других финно-угорских народов относилась в целом, конечно, более лояльно, чем к славянам. Выдавались более весомые пайки, выше была оплата труда, выделялись земельные участки, обеспечивался свободный доступ в церковь. Кстати, оккупационная администрация попыталась было превратить православных карелов в лютеран, но Маннергейм своим решением укротил это желание.

Карелам можно было держать свое хозяйство. Свобода передвижения, конечно, была тоже ограничена: нужно было получать разрешение. Но всё-таки для местного финно-угорского населения жизнь была вполне приемлемой, по крайней мере в экономическом смысле.

Фактически, если использовать научную терминологию, можно говорить о сегрегации: население было разделено на «национальное» (финно-угорское) и «ненациональное», да и то временно, с последующей депортацией. И для славянина стать частью «национального» населения можно было лишь одним способом – вступлением в брак с представителем финно-угорского народа.

Лагерный архипелаг

Создание системы концлагерей финны объясняли необходимостью предупредить формирование партизанского движения в оккупированных районах. Сначала в лагеря помещали советских и партийных работников, активистов и членов их семей. Однако вскоре заключать в них стали всех, кто подозревался в нелояльности режиму. За решетку сажали как по политическим, так и по уголовным статьям.

Первый концентрационный лагерь для советских граждан финны создали 24 октября 1941 года в Петрозаводске. У заключенных конфисковали имущество, на их одежду нашивали красные нарукавники шириной около пяти сантиметров.

Заключенные финского концлагеря в Петрозаводске. Фото: vse.karelia.ru

Узников начиная с 14 лет использовали на самых разных работах, чаще всего – на лесозаготовках. Это объяснялось тем, что экономическая политика оккупационных властей была направлена на интенсивную заготовку карельского леса и его вывоз в Финляндию.

Всего на территории КФССР финны организовали девять концентрационных и еще несколько трудовых лагерей. Через этот «архипелаг» за три года оккупации, по официальным данным, прошло около 24 тысяч человек, то есть 27 процентов населения республики. Около четырех тысяч заключенных погибли.

К весне 1942 года оккупационная администрация разрабатывает окончательные правила для руководства концлагерей. В соответствии с этими правилами в ведении военного управления лагерей находились три категории граждан:

• ненациональное население, вывезенное с прежнего места жительства, где его пребывание по военным соображением было нежелательным;
• политически неблагонадежные лица (в том числе и представители национальных народов);
• в исключительных случаях — люди, чье пребывание на свободе считалось нежелательным.

Из этих правил можно сделать два вывода. Во-первых, в концлагеря вполне могли попасть не только славяне, но и финны, карелы и вепсы. Во-вторых, военное управление могло причислить к одной из указанных категорий практически любого жителя оккупированной территории.

Та же инструкция содержала указания заключенным и лагерной администрации.

Хельге Сеппеля, финский историк

Из книги «Финляндия как оккупант в 1941 — 1944 годах» :

В основе своей правила были следующими. Помещенным в лагеря следует соблюдать порядок и чистоту. Заключенным надо быть старательными, честными и добросовестно относиться к работе. С 21 часа и до 6 не занятые на работах должны находиться в помещениях.

Разговоры о государственных и военных делах в лагере запрещены. Заключенному в лагерь запрещается общение с посторонними людьми. Каждый заключенный обязан немедленно доложить о лицах, без разрешения появившихся на территории лагеря или в помещении для заключенных.

Заключенным в лагере категорически запрещается иметь крепкие напитки, литературу, оружие, боеприпасы и взрывчатку. Заявления заключенных передаются руководству лагеря через старшего по бараку. Отправление и получение почты производится через управление лагеря.

Инструкция включала и систему наказаний. Основной карательной мерой были работы вне очереди. За более серьезные нарушения предусматривались простой и строгий арест. Самая жесткая мера – телесные наказания, которые не применялись к женщинам. При попытке к бегству охрана могла использовать огнестрельное оружие.

Режим

Заключенные вспоминают, что персонал концлагерей часто обращался с людьми более жестко, чем предписывалось инструкциями. По их словам, финны при детях расстреливали заключенных, назначали телесные наказания женщинам, детям и старикам. Одна из узниц рассказала финскому историку Хельге Сеппеля, что перед уходом из Петрозаводска оккупанты по неизвестным причинам расстреляли нескольких молодых людей.

Пища в лагерях была скудной, а иногда и недоброкачественной. Узникам платили зарплату, но небольшую: на руки они получали около пяти марок в день. Для сравнения: жалование финского солдата в то время составляло 12 марок, фельдфебель зарабатывал 35 марок, капитан – 45 марок плюс полное довольствие. Квалифицированные рабочие из числа «националов» могли получать до десяти марок в час.

Из интервью с Людмилой Александровной Банкет (опубликовано в книге «Устная история в Карелии»):

— Вы говорили, что ваших родителей водили на работу. Что это были за работы?

— Работа – разбирали, где что-то взорвалось, где что-то чистили, такие работы. Кормили очень, конечно, плохо. Только потом, я думаю, когда Красный Крест выделил какую-то определенную, видимо, сумму денег, продукты стали лучше.

— А какой рацион был? Не помните, что вам давали?

— Ну, что… каши, баланду всякую. Мы, ребятня, ходили под проволоку на финские кухни. У каждого из нас была какая-нибудь баночка или что-нибудь, и они нам отливали. Причем меня поразило, что большинство из них сначала нам отливали, а потом себе оставляли. Но были и такие, которые объедки отдавали. Но нам уже было всё равно. Картошку копали мороженую, капусту. Так и жили.

Целую серию интервью с бывшими узниками финских концлагерей несколько лет назад провели студенты и преподаватели ПетрГУ. Результатом их работы стал получасовой фильм «Детство за колючей проволокой».

Расплата

27 июня 1944 года финские войска покинули Петрозаводск. На следующий день в город вошли советские солдаты.

После окончания советско-финской войны руководитель Контрольной комиссии Андрей Жданов передал премьер-министру Финляндии Урхо Кастрену список из 61 человека, которых советские власти требовали задержать за военные преступления.

По списку с октября 1944-го по декабрь 1947 года было задержано 45 человек, из которых 30 были освобождены за отсутствием вины, 14 наказаны лишением свободы и один - штрафом. Других наказаний не последовало.

Проект — попытка выразить неформальное отношение к теме Великой Отечественной. Возможность рассказать о том времени без лишнего пафоса и не по случаю. Сделать истории, которые происходили на нашей земле и с нашими людьми, своими личными переживаниями. Мы собираем мнения историков об обороне Петрозаводска и Карелии, письма, хронику, документы, живые воспоминания людей – свидетелей войны. Мы должны успеть это сделать.

Дети войны… Их осталось совсем мало. Еще немного, и некому будет рассказать о том, как выглядит война в детских глазах. «Черника» встретилась с одним из свидетелей той трагической эпохи, «сунским партизаном» Василием Дийковым, который рассказал нам немало того, что не прочтешь ни в одном нынешнем учебнике истории.

Мы сидим с Василием Михайловичем и его супругой Евгенией Александровной в палатке, разбитой в Сунском бору. Здесь пенсионеры из карельской деревни Суна под песчаный карьер. «Сунские партизаны» показали всей стране, как нужно отстаивать свои права – встать живым щитом перед лесозаготовительной техникой, жить в лесу под дождем и снегом, не поддаваясь на провокации, падать в обмороки, но все равно защищать свою Родину. И они победили.

Супруги Дийковы в лагере «сунских партизан». Фото: Алексей Владимиров

Мы записали это интервью во время последнего лесного дежурства Дийковых. Пили чай, разговорились, и Василий Михайлович поделился с нами своими воспоминаниями о детстве в оккупированном Петрозаводске.

– Василий Михалович, помните начало войны?

– Начало войны помню хорошо. Мы тогда в Петрозаводске в районе «Петушки» жили. Помню, как финны баржу разбомбили на Онежском озере с людьми. Это как раз перед занятием города было. Потом эвакуация. Мать решила нас с бабушкой и с младшей сестренкой Алевтиной в Ладву увезти. Сели на поезд, только поехали, как два самолета налетели. Солдат меня с полки выдернул, под столик пихнул и давай из винтовки стрелять. Финны два захода только сделали, но ни одна бомба в нас не попала. В Ладве встретил нас дядька – брат отца, а на следующий день со своей эскадрильей улетел воевать. Так и не вернулся. Потом нас начали готовить в эвакуацию из Ладвы, но не успели, финны пришли раньше. Рано утром прибежали солдаты, которые должны были сопровождать нас к месту эвакуации и начали кричать, что финны идут. Все попрятались в засеки для картошки, мы плакали. Потом стук резкий в дверь и крик: «Открывай!». Открыли, конечно. Те нас разгонять начали по сторонам. Мужиков в одну, нас, детей и женщин, в другую. Потом всех по домам стали гнать. Так мы оказались в оккупации. Порядок быстро навели. Идут по дворам и смотрят, все ли хорошо. Если навоз не убран, или дрова не сложены, или двор не подметен, сразу плеткой по спине. Скот ни у кого не отобрали, когда все на работах, его пастух пас, все его Рёх звали. Он потом финнам партизанские склады выдал, и после войны его посадили. Финны долго продукты из этих складов вывозили. За воровство финны нещадно наказывали. У нас белорусы жили, так пошли колосков нарвать и попались. Как их беспощадно пороли, потом мать, отца вытащили и тоже до полусмерти избили.

– А финны к вам, детям, как относились?

– Да по-разному. Молодые злые, как черти, были, чуть что – сразу плеткой, а те, кто старше, более добрые были, даже подкармливали иногда. Помню случай один. Финн ставил катиску и рыбу ловил. Так мы с другом высмотрели это и решили покопаться у него. Дождались, когда он на велосипеде туда не поехал, и полезли. Вытянули катиску, а там щука и несколько окуней. Давай спорить, кто щуку возьмет, а кто окуней, и вдруг сзади тень и крик. Мы напугались, расплакались, а он рыбу себе в ранец вытряхнул, потом спрашивает: «Кушать путете?», мы давай отказываться. Думаем, как кинет нас сейчас в реку. Он достал галеты, еще что-то, кофе нам налил. Ну, мы что, давай есть. Потом он нам вицу показывает, мы как рванули. А финн пожилой был. А чуть позже у них на пилораме кто-то костыли в бревна вбил, там все поломалось. Всех стали проверять, и кто не с ладвинской пропиской был, выселять из деревни стали. Нас, не местных, посадили в машину и увезли в Петрозаводск…

– Так вас, как русских, наверное, в концлагерь сразу определили?

– Нет, повезло, в лагерь нас не определили, привезли в район 75 завода, там сараи стояли, туда и поселили. Прямо на полу спали, потом морозы начались, и дети умирать стали, всех давай расселять по частным домам. Мы жили на улице Анохина у дяди Пети, там же еще финская врачиха квартировалась. Добросовестная женщина была. Дядя Петя работал на мясокомбинате и, как сейчас помню, привяжет ливерную колбасу под штанами и в сапог. Принесет, достанет и говорит бабушке: «Давай не брезгуй, чистая». Врачиха финская мою мать устроила к себе в больницу, это как к пристани от площади Кирова спускаться, наверное, и сейчас здание живое. Мы голодно жили. Придем с Алевтиной к маме в больницу, там у них повариха была, толстая такая, так спрячет нас, накормит, потом еще в бидончик супу с собой нальет, посмотрит, нет ли никого, и проводит. А мне тогда уже семь лет исполнилось, начали собирать в школу. Тогда она на улице Антикайнена открылась. Правда, учился не долго. Я крещеный был, так вот пришел финский поп, что-то говорить стал, а я его за бороду поймал. Меня и выгнали. После этого к группе ребят пристал, и мы ходили «промышлять». Один раз к разведчикам пришли, те откуда-то на своих санках приехали, в баню собирались, и давай попрошайничать. Те рассердились и выгнали нас. Уходим, смотрим, один ранец свой забыл, мы его и сперли. Самое интересное, что все это видел часовой, но не выстрелил в нас. Финны потом побегали, не нашли, наверное, подумали, что где-то оставили и укатили на своих санях в сторону Лососинного. Подстрелили один раз. Мы в заборе лаз проделали и ходили туда к шоферам. А старший Юрка у нас был, ему лет 15 было. Так он предложил один раз доску с гвоздями под колесо машины какого-то офицера подложить. Стали подкладывать и тут выходит помощник этого командующего. Увидел, закричал: «Перкеле! Перкеле!», мы деру, те начали стрелять. Чувствую – обожгло ногу, я бегом домой, забегаю, реву, там как раз финка-врачиха, увидела, что кровь у меня. А тут свистки, кругом солдаты бегают. Вбегают к нам, так врачиха давай на них орать. Те увидели ее форму и ушли. Финка ногу мне перевязала и отвела к нам, мы в полуподвале жили. Матери и бабушке кричит, чтобы никуда меня не выпускали, иначе «пух-пух». Повезло, что хорошая финка попалась, иначе всех бы расстреляли. В общем, просидел я две недели дома. С бабушкой тоже один раз у финнов сапоги уперли. Идем по улице Гоголя вниз, солдаты во дворе за столами сидят, а в окно видно, что на подоконнике сапоги стоят, и форточка открыта. Я говорю, смотри какие красивые. Она: «Ой, а как взять?», а мне что – в форточку прыг и подал сапоги. Потом смотрю, а это склад вещевой, и форма в тюках свалена. Вытащил еще пару френчей, подал ей, она быстренько за угол все это отнесла. Я выбираться и ушли. Приходим домой, а там дядя Петя. Спрашивает, откуда мы все принесли. Рассказали. Тот на бабушку матом, мол, что старая совсем сдурела, ребенка под пули подставлять. Это перед освобождением было.

– Про освобождение Петрозаводска было бы очень интересно послушать.

– Да, конечно. Мы с мальчишками бегали по улице, вдруг смотрим – финны забегали, в машины начали грузиться и уезжать. Одна машина, вторая, третья. Солдаты, стоя в кузове, битком набились. А потом город три дня без власти был, а финны перед уходом еще тюрьму открыли, и зэки все это время грабили магазины, склады, в квартиры врывались. А потом опять стрельба. В районе порта что-то обстреливали. Потом после стрельбы видим – танк идет, подъезжает к мосту, а мост-то финны взорвали. Мы к этому танку и давай показывать, где мелко. Танк переехал речку, танкист из него высунулся и спрашивает, где финны. Мы ему, какие, мол, финны, их уже три дня как нет, здесь только одни заключенные рыскают, и у людей все отбирают. Он что-то передал по рации и нам: «Ребята бегите на пристань, сейчас катера придут!». Мы и рванули. Прибегаем, а там народищу, с красными флагами уже пришли. И катера подходят. Сначала два, а потом еще три. Спускается морской офицер, спрашивает про финнов, все ему отвечают, что финны, наверное, давно уже дома. Тут одна женщина к нему подошла, что-то на ухо сказала и показала на мужика, а тот с флагом стоял. Офицер к мужику подошел, что-то спросил, потом подозвал двоих моряков и приказал арестовать. Вот так я встретил мир.

– Василий Михайлович, вы рассказывали, что ваш отец на Зимней войне погиб, и вы его долго разыскивали.

– Да, отец как ушел на финскую, так и не вернулся. Он воевал в18-й стрелковой дивизии, которая была окружена финнами под Питкярантой и полностью разгромлена. Был простым артиллеристом и погиб уже в конце войны – 29 февраля 1940 года. Разыскивал я его долго. Запросы делал, знал только, что он лежит где-то под Питкярантой. Потом, после войны уже, когда шофером работал, ездил в Сортавалу, останавливался в тех местах, все могилу искал, а их там очень много – бои страшные были. Помню один знаменательный случай из этих поисков. Как-то ехали в Сортавалу и женщину у меня в автобусе укачало. Пришлось остановиться как раз в тех местах. Пока она отдыхала, пошел посмотреть и наткнулся на пушечный лафет. Смотрю – какие-то инициалы там выцарапаны. Запомнил место и в следующий раз уже с бензином пришел, отмочил, оттер, а там надпись: «Терешков». Господи, думаю, наверное, тот самый. Приезжаю в Петрозаводск и Сенькину (первый секретарь Карельского обкома КПСС (1958-1984 – прим. «Черники») позвонил, я с ним знаком был. Помните, говорю, Терешкова (Валентина Терешкова – единственная в мире женщина, совершившая космический полет в одиночку – прим «Черники») приезжала, а я могилу ее отца нашел. Тот взял этот вопрос под свой контроль. Она потом приезжала на могилу отца, хотела меня видеть, а я в командировке был. А разыскать могилу отца помогли поисковики из Питкяранты, сын потом и нашел, я потом туда ездил. Оказывается, в похоронных списках фамилия была перепутана, не Дийков, а Динков, но разобрались.

После войны Василий Михайлович работал водителем, служил в пограничных войсках в Заполярье. В 1958 году встретил девушку Женю, вскоре женился, и с тех пор они вместе живут уже 58 лет в деревне Суна.

Финский мульфильм о кровавом педерасте Маннергейме

Кому соорудили капище на стене военного училища глава администрации президента и министр культуры...

При этом его отряды перебили и много белых офицеров, простых горожан, женщин и детей, которые не имели никого отношения к "красным" - их убивали только потому, что они были русскими. Специально для тех, кто по незнанию (или по заданию) защищает "русского офицера" Маннергейма, якобы, "с честью воевавшего за белых против красных":

Егеря составляли ядро армии «русского генерала» Маннергейма. Это были финны, прошедшие подготовку в Германии и воевали в Первую мировую против русских. Яростных русофобов возглавил "военный пенсионер" К.Г. Маннергейм. (Очень любят с придыханием говорить, что «русский он знал лучше, чем финский»).

Чем же отметились его любимцы в Гражданскую?

Войдя в город Выборг 28-29 апреля 1918 года после отхода красной финской гвардии, егерские батальоны устроили в городе «чистку». Убивали красных и белых, военных и гражданских, взрослых и детей. Но в первую очередь - убивали русских.

Швед Ларс Вестерлунд выпустил книгу-исследование этого феномена «Мы ждали вас как освободителей, а вы принесли нам смерть.. .». Её надо давать читать курсантам училища перед заступлением на пост у мемориальной доски, что водрузили вчера власти на Захарьевской, 22 с целью расколоть общество и плюнуть в Историю.

Приведу несколько отрывков из этой работы.

Из записи от 2 и 3 мая в дневнике барона Пауля Эрнста Георга Николаи , владельца имения Монрепо:

«… Мадам Наумова пришла попросить сертификат для своего мужа. Ее сын, 16-летний мальчик, был схвачен и расстрелян в первый день, без всякой причины. Я думаю, услышали, что он говорит по-русски! Все русские названия улиц должны быть сняты в течение 48 часов. Это кажется идиотизмом в городе с таким большим русским населением».

Проводились как массовые расстрелы, так и и убийства во дворах.

Петербургская газета «Дело народа» писала о расстрелах в Выборгском замке. Согласно статье, 150 русских спрятались в находящихся напротив замка укреплениях. Всех их отвели в замок, где мужчин отделили от женщин. После этого мужчин поделили на группы по 20 человек и расстреляли во дворе замка. Среди расстреляных был и неизвестный полковник. Жены и матери смотрели на расстрел из окон и в ужасе от увиденного, некоторые из них сошли с ума.

Выборгский архитектор Виетти Нюканен рассказывал, как 29.04.1918 г. в 3.30 или 4.00 часа атакующие войска егерей захватили Выборгский замок: «Начиная с утра, егеря приводили в замок арестованных, среди которых было много людей с чинами и примерно десять человек из них позднее там же и расстреляли». Речь, очевидно, идет о русских представителях дворянства, чиновниках и офицерах, которых убили еще до начала массовых расстрелов в первую половину дня.

...Портного Ивана Удалова расстреляли во дворе замка. Его жену Александру Капитоновну Удалову арестовали вечером 29.04.1918 г. в русском клубе возле площади Св. Анны. Всех остальных присутствующих также арестовали и отвезли в Выборгский замок .»

О массовом расстреле между валами у Фридрихсгамских ворот во второй половине дня 29.04.1918 г.

«Из здания железнодорожного вокзала принесли стол, за которым одетые в напоминавшую австрийскую униформу офицеры совещались 10 минут. Они объявили задержанным, что те приговорены к смертной казни, после чего отправили их на валы у Фридрихсгамских ворот ».

Во второй половине дня 29.04.1918 г. собранных на Выборгском вокзале русских пленных заставили маршировать к западным выборгским укреплениям. Примерно в 15 часов, как только группу расставили между валами в четыре ряда у Фридрихсгамских ворот, привели в исполнение, вероятно, заранее спланированный и подготовленный массовый расстрел.

Очевидец, солдат Оскари Петениус , рассказывал об этом: «Один из заключенных попытался сбежать, и его застрелили посреди дороги. Когда все заключенные прошли через первые ворота укреплений, им приказали встать в левой части крепостного рва так, чтобы образовался прямой угол. Когда пленные подошли туда, солдаты - охранники окружили их. Рассказчик слышал, как им отдали приказ стрелять, но не знал кто приказал ». Никакой возможности сбежать у заключенных не было. Их всех до единого расстреляли из винтовок, ручного оружия или при помощи гранат. Петениус тоже принимал участие в казни, произведя пять выстрелов из винтовки.

Видевший все командир выборгского щюцкора, капитан Микко Турунен рассказывал: «(...) их расстреливали между рвами, где была уже часть расстрелянных, и часть как раз в эту минуту расстреливаемых русских, около нескольких сотен. Расстрел производило примерно сто финляндских солдат, среди которых были и офицеры. Согласно наблюдениям рассказчика, получилось так, что сначала стреляли перекрестным огнем из винтовок, затем палачи спустились вниз в ров и добили одного за другим оставшихся в живых пленных ».

Поверенный из города Вааса Ёста Бреклунд , который лично участвовал в расстреле, рассказывал о случившемся: «Пленных расставили во рву так, чтобы они образовали прямой угол. Охранявшим приказали выстроиться в цепочку перед пленными и стрелять. Первыми начали стрелять солдаты, находившиеся в начале процессии, затем все остальные, в том числе и рассказчик (...). Почти сразу, как только начали стрелять, большая часть заключенных упала на землю. Несмотря на это, стрельба продолжалась еще примерно пять минут. На валах были военные, егеря (...). Через некоторое время человек в немецкой егерской униформе приказал поднять винтовки и огонь прекратился, после чего мужчины подошли ближе к убитым. Затем сначала двое, один из которых был в немецкой егерской форме, начали из револьвера стрелять в головы раненых, но еще живых людей. Постепенно к ним присоединились и други е».

«…Зрелище было неописуемо ужасно. Тела расстрелянных лежали как попало, кто в какой позе. Стены валов были с одной стороны окрашены запекшейся кровью. Между валами было невозможно двигаться, земля превратилась в кровавое месиво. О поиске не могло быть и речи. Никто не смог бы осмотреть такие груды тел ».

Сочувствующих белофиннам военных чиновников расстреливали так же легко: «Капитан ликвидационного управления Константин Назаров , по рассказам жены Анны Михайловны Назаровой , «вышел из дома в обозначенный день (29.04.1918 г.) в половину девятого утра поприветствовать белогвардейцев, и примерно в половину десятого пошел на вокзал, чтобы получить какое-либо разрешение на пребывание. Но на вокзале была большая очередь из ожидавших, и он отправился домой, а затем в свою контору по адресу Екатерининская улица 21, где его вместе с другими членами ведомства арестовали в 11 часов утра ». Он ни коим образом не помогал красногвардейцам и не являлся большевиком. Назарова расстреляли между валами в тот же день.

Согласно информации, рассказанной бывшим смотрителем церкви Юхо Кочетовым , один живший в Выборге русский офицер в день взятия города «с букетом в руках и в униформе пошел приветствовать белогвардейцев, но был вместо этого расстрелян ».

Убивали мещан: «Торговый посредник Иван Прокофьев был убит 29.04.1918 г. между валами. Купец А. Ф. Вайтоя и домовладелец Юлиус Хяурюнен подтверждают: «Юхана (Иван) Прокофьев не входил в красную гвардию и, тем более, не принимал участия в мятеже ».

Убивали детей: «Самыми молодыми из убитых были 12-летний Сергей Богданов и 13-летний Александр Чубиков , которых расстреляли между валами. 14-летний сын рабочего Николай Гаврилов пропал. Возможно, это был тот самый мальчик, о котором рассказывал Импи Лемпинен : «я опять попал в группу, где шепотом говорили по-русски, было много русских. Там был и мой знакомый 14-летний мальчик, говоривший по-русски, который родился в Выборге. К группе устремился один изверг с веткой лапника на шапке и прокричал: «Разве вы не знаете, всех русских убивают?». Тогда этот молодой мальчик обнажил грудь и прокричал: «Здесь есть один русский, стреляйте». Изверг достал оружие и выстрелил, погибший мальчик был отважным русским».

В воспоминаниях некоего активиста из рабочих говорится о расстреле трех молодых русских на площади Красного колодца утром 29.04.1918 г. Согласно им, белые заметили в группе собранных на площади пленных «пару русских школьников лет 18-19. Также на голове одного мужчины средних лет была русская военная фуражка. «Русские, в строй!», - прокричал один егерь. Этих трех русских быстро отвели в ближайший двор, откуда сразу раздались выстрелы. Палачи вернулись смеясь »...

Движение егерей начало активно расширять круг своих приверженцев в Финляндии в 1914 году особенно в университетской среде и привело к инициативе военного обучения финских добровольцев в Королевском прусском 27 егерском батальоне германской армии в 1915−1918 годах.

Но не все егеря были так верны правительству, как обычно считают. За время обучения коллектив егерей сплотился в единую группу и им было важно и в Финляндии действовать сообща. Вильгельм Тхеслеф выразил идею — образовать на основе 27-го батальона сильную ударную группу. Егеря были бы костяком бригады, численность бы дополнилась из охранных отрядов. Бригаду должны были усилить два пехотных полка, конница, батарея полевой артиллерии и рота разведки. Главнокомандующий только ещё создаваемой финской армии Маннергейм выступил против этой инициативы. Он опасался, что сражаясь одной единицей, егеря подвержены риску полного поражения . «…я сильно убежден в том, что это приведёт к уничтожению белой армии», сказал он, докладывая о ситуации сенатору Ренвалле..."

"БЕССМЕРНЫЙ ПОЛК ПУТИНА"

цитаты из финских газет:

- Снова бьет наша артиллерия. Пять батарей одновременно начинают посылать снаряды ленинградцам. (газета Ууси Суоми).

- Бомбардировка Ленинграда - величественное зрелище. Нет сомнения, что тысячи и еще тысячи, особенно из гражданского населения, погибнут в этой игре. (газета Илкка).

- Ленинград попадет в наши руки в виде руин. Жители погибнут от голода. (газета Суомен Саномат).

- Теперь этот город Ленинград должен погибнуть. (газета Ани Суунта).

9 июня 1944 года началась Выборгско-Петрозаводская операция. Советские войска при активной поддержке Балтийского флота взломали оборону финнов на Карельском перешейке и 20 июня взяли штурмом Выборг. Корреспондент газеты «Правда» сообщал 25 июня: «С каждым километром продвижения по земле, освобождаемой от врага, перед нашими воинами всё шире развертывается картина кровавых злодеяний финнов. В самом начале наступления на Карельском перешейке бойцы одного из наших подразделений, ворвавшиеся в поселок Тудокас, увидели около пылавшего дома изуродованный труп красноармейца. Спина его была исколота штыками, кисти рук отрезаны... Чудовищным пыткам был подвергнут красноармеец Лазаренко , попавший в лапы маннергеймовцев. Финские палачи вогнали ему в ноздри патроны, а на груди раскаленным шомполом выжгли пятиконечную звезду. Но и этого показалось мало гнусным садистам. Они разбили своей жертве череп и запихали внутрь сухари ».

Из доклада о злодеяниях белофиннов на временно оккупированной территории СССР, направленного начальнику ГлавПУРККА А.С. Щербакову его заместителем И.В. Шикиным (Москва, 28 июля 1944 года): «Собран многочисленный материал относительно зверской расправы финских белобандитов над пленными, особенно ранеными, советскими бойцами и офицерами. Он свидетельствует о диких, варварских истязаниях и пытках, которым подвергали финские садисты свои жертвы перед тем, как умертвить их. Множество найденных трупов замученных советских офицеров и бойцов имеет ножевые раны, у многих отрезаны уши, нос, выколоты глаза, конечности вывернуты из суставов, на теле вырезали полосы кожи и пятиконечные звезды. Финские изверги практиковали сжигание людей заживо на костре. 25.VI —1944 г. на берегу Ладожского озера найден труп неизвестного красноармейца, заживо сваренного на костре в большой железной бочке. Из показаний военнопленных видно, что среди белофинской солдатни нашел распространение дикий, каннибальский обычай вываривания голов умерщвленных советских военнопленных с целью отделения мягких покровов от черепа. Не менее ужасна участь советских военнопленных, которым в первую минуту была сохранена жизнь. В концлагерях был установлен режим, рассчитанный на вымирание военнопленных медленной, мучительной смертью. Когда в иностранной, в том числе швейцарской, печати появились сообщения о варварском режиме и высокой смертности в финских лагерях для военнопленных, Маннергейм вынужден был в декабре 1942 г. выступить со следующим заявлением: “Английская информация утверждает, что в лагерях для военнопленных в Финляндии умерло от голода 20.000 пленных. До августа этого года действительно умерло 12.000 пленных... ”».

Согласно приказу главнокомандующего финской армией фельдмаршала Маннергейма от 8 июля 1941 г. все «инородцы», то есть русские, направлялись в концентрационные лагеря в рамках программы этнических чисток. По данным доктора исторических наук С.Г. Веригина (Петрозаводский государственный университет), «в 1941—1944 гг. финские войска оккупировали две трети территории Советской (Восточной) Карелии, на которой осталось около 86 тыс. местных жителей, считая и перемещенных из Ленинградской области. Родственные финнам в этническом отношении карелы, вепсы, представители других финно-угорских народов должны были остаться на своей территории и стать будущими гражданами Великой Финляндии. Этнически не родственные финнам местные жители, в основном русские, рассматривались как иммигранты, не националы или инонационалы (эти термины использовались в документах финских властей) ».

Н.И. Барышников в книге «Пять мифов в военной истории Финляндии 1940—1944 гг.» отмечает: «Наличие такого приказа Маннергейма все время тщательно скрывалось в официальной финской историографии, хотя указанный документ существует и хранится в Военном архиве Финляндии. Это секретный приказ № 132, подписанный главнокомандующим 8 июля 1941 г., за день до перехода в наступление финских войск — карельской армии в направлении севернее Ладожского озера. В пункте четыре приказа говорилось: “Русское население задерживать и отправлять в концлагеря” ».

В сборнике «Чудовищные злодеяния финско-фашистских захватчиков на территории Карело-Финской ССР (Сборник документов и материалов, Государственное издательство Карело-Финской ССР, 1945) в сообщении Чрезвычайной государственной комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их сообщников говорится, что правительство и верховное военное командование Финляндии стремились превратить Карело-Финскую ССР в колонию. В наставлении Финского штаба, захваченном Красной Армией в июне 1944 года, сказано: «Если в Финляндии теперь недостает строительного леса, то богатые леса Восточной Карелии ждут превращения их в капитал».

К концу 1941 года в концлагерях было около 20 тыс. человек, в подавляющем большинстве русские. Наибольшее их количество пришлось на начало апреля 1942 года — около 24 тыс. человек, или около 27 % всего населения, находившегося в зоне оккупации. Для русского населения Олонецкого округа, а также жителей Вологодской и Ленинградской областей, переселенных на оккупированную территорию Советской Карелии в начальный период войны, были созданы концентрационные лагеря в деревнях Видлица, Ильинское, Кавгозеро, Погранкондуши, Паалу и Усланка, а также шесть концлагерей в Петрозаводске. Всего же в период финской оккупации Карелии было создано 14 концлагерей для гражданского населения. По данным карельского историка К.А. Морозова, в результате тяжелого принудительного труда, плохого питания, голода, эпидемий, расстрелов в лагерях погибло свыше 14 тыс. советских людей, или 1/5 оставшихся на оккупированной территории. Единственной их виной было то, что они были не-финнами, а также не относились к группе «хеймокансалайнен» («соплеменники», т. е. карелы, вепсы и ижорцы). В отношении «провинившихся» применялись пытки и расстрелы. В эту статистику не входят данные о лагерях для военнопленных, первые из которых начали создавать ещё в июне 1941 года и режим в которых мало чем отличался от режима концентрационных лагерей.

А то, что делали белофинны с пленными на поле боя, вообще не поддаётся никакому разумному объяснению. 28 июня 1944 года у деревни Тоску-Сельга на группу раненых красноармейцев напали финны. Они наносили им удары ножом по лицу, разбивали головы прикладами и топорами и умертвили таким образом 71 раненого красноармейца. Так, у гвардии лейтенанта Сыч череп расколот надвое и выколоты глаза, у гвардии рядового Князева пять штыковых ран на лице, у гвардии сержанта Артемова изрезано лицо бритвой, вывернуты руки назад, один раненый облит бензином и обожжен (труп опознать нельзя).

4 июля 1944 года на участке обороны, отбитом нашими бойцами, рядом с окопом лежал труп старшего сержанта. Орудие своего зверства - большой финский нож - финны оставили воткнутым в грудь советского воина. Руки старшего сержанта были выпачканы в крови, а положение трупа доказывало, что бандиты засовывали руки старшего сержанта в его перерезанное горло. По найденной красноармейской книжке установлено, что это был старший сержант Бойко . Недалеко от Бойко находились трупы других бойцов. У одного бойца финны отрезали ухо, у другого продолбили во лбу огромную дыру, у третьего выкололи глаза.

Кожа, снятая финнами с пленного русского солдата

20 июня 1944 года при занятии 7-й ротой 3-го стр. батальона 1046 сп обороны финнов была обнаружена в траншее финнов, перед входом в землянку командного пункта, голова неизвестного советского бойца, надетая на кол, вбитый перед дверью заминированной землянки.

В газете «Комсомольская правда» от 11 августа 1944 года опубликовано письмо старшего лейтенанта В. Андреева :

«Дорогой товарищ редактор! Взгляните вот на это фото. На нем снят лейтенант финской армии Олкинуоря . В руках к него череп замученного и убитого им красноармейца. Как показали пленные, этот зверь в мундире решил сохранить «на память» череп своей жертвы и приказал солдатам выварить его в котле и очистить. И в чемодане у взятого в плен фина Саари мы нашли фотоснимки вроде этого. Саари истязал пленных, отрубал им руки и ноги, вспарывал животы. Он даже установил систему: сначала отрубал ступни, кисти рук, потом голени, предплечья и только потом отсекал голову».

Пленный капрал 4-й роты 25-го батальона 15-й финской пехотной дивизии Кауко Иоганнес Хаикисуо 6 июля 1944 года показал: «Я слышал от солдата Маркуса Койвунен такой случай. Один взвод глубокой разведки бронедивизии Лагуса поймал весной 1943 г. где-то в Карелии красноармейца. Финские разведчики скальпировали красноармейца, повесили скальп на сук, а затем убили пленного. Из этого вы можете заключить, как у нас относятся к русским военнопленным».

Август Лаппетеляйнен , сержант медицинской службы 7-й роты 30-го пп 7-й пд финской армии сделал следующее заявление командованию Красной Армии:

«25 апреля 1943 года я и командир 2-го взвода фельдфебель Эско Саволайнен отправились на КП 7-й роты. Командир роты Сеппо Русанен обратился ко мне: “Послушайте, младший сержант. У меня для вас есть задание: мне нужно достать человеческий череп, и вам, как медицинскому работнику, нужно будет выварить голову, чтобы достать череп”. 26 апреля командир роты позвонил мне. Проехали около 2 км. Там был расположен опорный пункт Калле, куда зимой делали нападение русские разведчики. Здесь были убиты три красноармейца, их трупы валялись неубранными. Когда мы с командиром взвода осмотрели эти трупы, то он нашел подходящую голову, я находящимся при мне топором отрубил голову. Затем лейтенант сказал мне: “Возьмите эту голову на лопату, а я ее сфотографирую”. Затем лейтенант сказал мне, что я ее должен буду выварить как можно быстрее, чтобы она не испортилась. До того, как я положил голову в котел, пришел лейтенант и еще раз сфотографировал ее. После этого я видел этот череп на его рабочем столе. А затем в первых числах августа Русанен поехал в отпуск и взял этот череп с собой. По рассказам солдат отделения управления Лиявала и Рясянен, Русанен отвез череп в подарок своей невесте» (перевод с финского).

Солдат 101-го финского пехотного полка Аариэ Энсио Мойланен на допросе показал: «Разведывательно-диверсионный отряд, участником которого я являюсь, поджег деревню Койкари… женщины бежали нам навстречу и просили их не расстреливать. Мы изнасиловали некоторых из этих женщин и расстреляли всех. Никого не оставили. У меня в памяти осталась красивая девочка, которую мы с товарищами изнасиловали, а после расстреляли».

Финны истязали не только взрослых, но и детей. Пленный финский солдат 13-й роты 20-й пехотной бригады Тойво Арвид Лайне показал: «В первых числах июня 1944 года я был в Петрозаводске. В лагере помещались дети от 5 до 15 лет. На детей было жутко смотреть. Это были маленькие живые скелеты, одетые в невообразимое тряпье. Дети были так измучены, что разучились плакать и на все смотрели безразличными глазами».

Для «правонарушителей», преимущественно состоявших из женщин и детей, были созданы лагери специального назначения в Кутижме, Вилге, Киндасове, не уступавшие средневековым казематам. «Здесь узники лагерей питались мышами, лягушками, дохлыми собаками. Тысячи пленных умирали от кровавого поноса, тифозной горячки, воспаления легких. Врач-зверь Колехмайнен вместо лечения бил больных палками и выгонял на мороз» . Под этим письмом подписалось 146 советских граждан, бывших заключенных петрозаводских лагерей.

Комиссия с участием главного судебно-медицинского эксперта Карельского фронта майора Петропавловского, главного патолога Карельского фронта, доктора медицинских наук, подполковника Ариэль , осмотрев петрозаводское кладбище «Пески», обнаружила 39 групповых могил, в которых захоронено не менее 7 тыс. трупов. Причиной смерти большинства погребенных явилось истощение. У части трупов имелись сквозные повреждения черепа огнестрельным оружием.

Захваченный в плен Красной Армией заместитель начальника Олонецкого лагеря № 17 для военнопленных Пелконен на допросе показал: «Я полностью разделял проводимую финнами фашистскую пропаганду. В лице русской национальности я видел исконных врагов моей страны. С таким мнением я пошел воевать против русских. Мой начальник, лейтенант Соининен говорил, что русские даже в плену продолжают оставаться для финнов врагами».

Чрезвычайная Государственная Комиссия установила, что виновными за все злодеяния, совершенные финско-фашистскими захватчиками, являются, в первую очередь, финское правительство и командование армии. Таким образом, фельдмаршал Маннергейм безусловно является военным преступником.

Касательно мифа о том, что

"МАННЕРГЕЙМ НЕ ХОТЕЛ ПРИЧИНИТЬ ВРЕДА ПЕТЕРБУРГУ"

Финская артиллерия в расчете на одно орудие выпустила снарядов в сторону Ленинграда не меньше немецкой, но до Ленинграда они не долетели не из-за любви барона к городу, а из-за законов физики. Ближайшая точка к Ленинград у финнов находилась в 35 км, а у немцев в 10. Поэтому немцы расстреливали Ленинград даже дивизионной артиллерией. Не говоря про мощнейшую группировку тяжелых и сверхтяжелых орудий.

У финнов таких орудий было мало, но они были, и по Ленинграду пусть и не так много как немцы, но стреляли - известны несколько случаев попаданий в важные объекты "не с той" стороны, в том числе попадание тяжелым снарядом в бомбоубежище, вызвавшее большие жертвы. Это были результаты артогня с финской территории. Да и остальная финская артиллерия беспощадно била по советской земле надежно замыкая блокадное кольцо, и добросовестно выполняя приказ Гитлера:

"Ни один житель Ленинграда не должен выйти за кольцо окружения, город должен быть полностью уничтожен артиллерией и авиацией".

Директор Военного музея Карельского перешейка , российский военный писатель Баир Иринчеев :

УСТАНОВКА ПАМЯТНОЙ ДОСКИ МАННЕРГЕЙМУ ЯВЛЯЕТСЯ БОЛЬШОЙ ОШИБКОЙ

...При этом приводились следующие доводы: мол, Маннергейм был русский генерал, слуга императора, белый. Это часть тенденции по романтизации имперского периода России и попытка забыть все то, что было в советский период. Сторонники доски говорят: давайте забудем, что Маннергейм был союзником нацистской Германии с 1941 по 1944 год, и вспомним, как он нес хоругви на коронации Николая II . Но так разрывать биографию одного человека просто нельзя. Это антинаучно.

В результате "попытка преодолеть произошедший после Октябрьской революции трагический раскол в обществе" привела к явно противоположным последствиям. Это можно увидеть по сложившейся дискуссии. Маннергейм после 1917 года вернулся в Финляндию, служил там. Он не препятствовал массовым расстрелам населения в Выборге, когда туда вошла его белая армия. После победы белой армии в Финской гражданской войне весной 1918 года был его приказ «Клятва меча». Он тогда сказал: «Я не вложу меч в ножны, пока народы Карелии не будут свободны от ига большевизма». Он был обеими руками за экспансию Финляндии и присоединение к ней Республики Карелии. В 1919 - 1922 годах он никоим образом не противостоял военным экспедициям - вторжению в Карелию финских добровольческих отрядов. В 1941 году финская армия не остановилась у границ 1920 года, взяла Олонецк, Медвежьегорск, форсировала Свирь, заняла Подпорожье. Начиная с 1918 года Маннергейм поддерживал отделение Карелии от России и в 1941 году это осуществил. И только в 1944 году, когда понял, что Советский Союз не будет повержен, от этого отказался. Какое преодоление раскола?

В августе 1944 года, когда разгром Германии стал очевидным, Финляндия официально "вышла из войны". Тогда Маннергейм сменил на посту президента Финляндии Ристо Рюти . Это было сделано молниеносно, для того, чтобы избавить Финляндию от обещания Рюти быть с нацистской республикой до конца (такое письмо он подписал Гитлеру 23 июня 1944 года). 24 августа Маннергейм стал президентом и дал Советскому Союзу сигнал, что готов выполнить поставленные условия перемирия. условия. Сталин, как очень прагматичный политик понял: Маннергейм в Финляндии - фигура уважаемая и компромиссная, и если его взять и повесить, то у правых партий будет свой мученик. Все преступления были повешены на Ристо Рюти. Его свои же посадили на 7 лет как военного преступника, он вышел достаточно быстро по УДО. Маннергейм же был исключен из списка военных преступников, но это не равносильно тому, чтобы вешать ему памятную доску.

Я немного общаюсь с финнами, но правые не в восторге, так как настроены русофобски. Левые же говорят, что в Тампере памятник Маннергейму раз пять обливали краской в память о кровавой бойне весной 1918 года. У Финляндии много своих внутренних проблем, и фигура слегка забытая. В следующем году это снова станет актуально: Финляндия будет отмечать 100-летие независимости и в 2018 году - 100-летие гражданской войны.

Кстати, сама доска Маннергейму содержит ошибки: на ней указана дата окончания службы - 1918 год, а он тогда уже командовал белой армией в Финляндии и отворачивался, когда стреляли в русских офицеров. В целом установка доски - это попытка встать на сторону белых и взять реванш за их поражение, а вовсе не попытка преодолеть раскол.

В этом смысле поразительным выглядят действия властей, которые с одной стороны "осуждают фашизм", ходят на акцию "Бессмертный полк", пишут книги о виновности Финляндии в смерти миллиона блокадников, а потом устанавливают памятник непосредственному организатору геноцида... (ниже копии страниц из книги нынешнего министра культуры В.Мединского)

У нас есть свое объяснение произошедшему. И речь идет не только о "попытках примирения", "тайных гомосексуальных поклонников" и "демонстрации дружественных знаков" во время шабаша Петербургсого международного экономического форума. Мы предлагаем взглянуть на «теорию и практика олигархического коллективизма » правящего режима через призму антиутопии практикующего идеолога ВВС Дж. Оруэлла.

Мы записали рассказ Валентины Александровны Семко, ничего не добавляя от себя.

Сейчас в Братске проживают 69 человек, которые, будучи детьми, пережили ужасы фашистских концлагерей. Валентина Александровна Семко три года своего детства провела в концентрационном лагере в Петрозаводске. Мы решили записать рассказ Валентины Александровны как прямую речь, ничего не добавляя от себя, кроме трёх небольших исторических справок.

22-го июня началась война, а в июле мне уже исполнилось 9 лет. Мы с семьёй жили у реки Свирь. Прекрасное место. Между Петрозаводском и Ленинградом. Мы были оккупированы финнами. Они были союзниками фашистов.

Я знала, что шла война. Первым мы увидели самолёт со свастикой, он очень низко пролетел, а мы в это время сидели у школы. Были слышны раскаты орудий. В деревне было волнение, угоняли скот на восток. А по реке Свирь буксиры тянули баржи, на которых были тюки с вещами, и сидели беженцы. И помню только, как бомба упала на баржу. Люди закричали на барже и на берегу тоже.

Старшая сестра взяла наши свидетельства, оторвала доски от крылечка и закопала там наши документы. Потом через деревню прошли финны. Люди уходили в лес, закапывали там вещи, я помню, как закопали патефон. У нас отчим был уже в возрасте, хромал, и его не взяли в армию. Семья была у нас большая, детей восемь человек. Мама вышла за вдовца, и её детей было двое - я и маленький Васяточка, ему тогда всего 7 месяцев было. И разница была между детьми большая - старший сын уже служил на флоте.

Всё гражданское население финны определили в концлагеря на окраине Петрозаводска, а сами заняли город и дали ему другое название (Aanislinna - Онежская крепость - прим. авт.).

Историческая справка

В 1941-1944 г.г. финские войска оккупировали две трети территории Советской (Восточной) Карелии. По приказу главнокомандующего финской армией маршала Маннергейма от 8-го июля 1941-го года на оккупированной территории русское население следовало отправлять в концентрационные лагеря. Детей с 15-ти лет отбирали у родителей и направляли в трудовые лагеря, которых на территории Карелии было немало. Оккупационная политика финских властей предполагала, что родственные финнам в этническом отношении карелы, вепсы, представители других финно-угорских народов должны были остаться на своей территории и стать будущими гражданами Великой Финляндии.

Финский концлагерь на окраине Петрозаводска

Шесть лагерей было. Один лагерь - в нем старушки были, в пятом больше всего народу было. Староста выдавал муку, ее там перемешивали с опилками. Варили кашу. Мама, пока ещё была жива, завязывала мне руки, и я рвала крапиву. Эту крапиву мы мелко резали и делали лепёшки. На улице их пекли на железной плите, которая была поставлена на кирпичи. Ели крыс. Ребята, которые постарше, ловушки для них делали, крысоловки. Так вот питались. Ни разу я не была эти три года сытая. Я иногда есть захочу - заплачу, упаду вот так на спину и кричу: «Мама, мама, я есть хочу!». Мама тоже плачет, уговаривает меня не кричать. А Васяточка всё время молчал. Старосте жалко его стало, она дала нам кусочек сахара, я размачивала его слюной и Васятке давала.

За каждую провинность были побои. Взрослых утром уводили на работу. Вечером приводили в лагерь, и они работали на уборке в лагере.

Скученность людей была большая, одежды не было. Платье у меня было порванное, под платьем ничего нет, вот так я бегала, рукой обрывки придерживала. Приезжал однажды «Красный крест», выдавали одежду, и вместо этих обрывков у меня потом было другое платье.

По лагерю ходил финн, Тойво его звали. Ходил пьяный. Все его боялись. Мальчишки, пока финны меняли караул, подбегали к проволоке и как-то колючки оборачивали, и дети убегали иногда из лагеря в город - поискать еду. Я два раза такую вылазку делала. Боялась, конечно, ужасно. Когда поймают, в комендатуру приводили, заставляли родителей бить детей. Кто кричал, пока его избивали, того отпускали, а кто терпел - получал больше.

Историческая справка

В концентрационных лагерях содержались как семьи, так и одинокие люди, выселенные из Заонежского и Кондопожского районов, Вознесенья и Подпорожья Ленинградской области, не говоря уж о городских жителях, не успевших эвакуироваться. Уровень смертности во всех шести петрозаводских концлагерях в этот период был необычайно высок. Он был даже выше, чем в немецких лагерях, где смертность достигала 10% (в финских - 13,75%). Иными словами, по жестокости режима финские «лагеря смерти» превосходили даже немецкие концлагеря.

Мама умерла в первый год. Она всё говорила мне: «Валюшка, давай поиграем с тобой. Вот тут в мешочке - чулки у меня, чтоб одеть, и платочек. Когда я умру, ты мне одень». Я плачу, а мама говорит: «Мы же играем с тобой, не плачь, я не умру».

Когда мама умирала, как раз привезли мороженой картошки. Мама стала есть и как будто подавилась. Я заплакала, а она говорит: «Валенька, не плачь, вот скоро будет тепло, посадим картошечки». Когда мама умирала, уже лежала, говорит мне: «Валюшка, выйди и Васеньку возьми». Я убежала, на землю села, плачу, а Васятка смотрит на меня и только говорит: «Ляля, Ляля…». Потом я пришла, вроде, маме лучше стало. Я пришла, приобняла её… А волосы длинные у неё были. Почему-то запомнила, как вши в этих волосах ползают. Ночью ей хуже стало. Я к соседям пошла, а Лида, соседка наша по деревне, вдруг заходит и говорит: «Мама, мама, а у Вальки мать умерла». Я пришла, а моя мама на соломе лежит, и женщины её уже одевают.

Мы с братиком вдвоём остались там. На соломе сидим, а он всё: «Ляля, Ляля…» и к маме тянется. Сидели так до утра. Потом маму унесли в сарай к другим покойникам.

Маму похоронили в братской могиле. Потом мне одна женщина в лагере сказала: «Валечка, закончится война, пойдешь на кладбище и от входа увидишь место, где мама твоя». После войны я пошла туда, плакала, звала: «Мамочка, где ты?» А хоронили в три ряда, как тут найдёшь? Я тогда написала на картонке: «Кто будет на этой могиле, сообщите, кто захоронен, если знаете». И мне потом, уже в Братск, вдруг пришло письмо от женщины. Она написала, что там похоронена в первом ряду её дочь Катенька. Каялась, что не уберегла её, как муж просил, когда на фронт уходил. А потом мы встретились с этой женщиной. Я приехала, и она мне рассказала, что старостой в лагере был мужчина с их деревни, и когда Катенька умерла, ей разрешили на санках увезти её на кладбище. Там солдаты уже зарывали яму. Финны говорят, мол, бросай в могилу. Но другой финн разрешил девочку положить аккуратно. Женщина эта спросила, кто там рядом лежит, и ей сказали, что это женщина с четвертого лагеря, у неё двое детей осталось маленьких. Женщина мне эта говорит: «Я подумала тогда: и хорошо, пусть она за моей Катенькой на том свете присмотрит». Вот так я нашла мамину могилу.

Историческая справка

Пленённый финский солдат 13-й роты 20-й пехотной бригады Тойво Арвид Лайне рассказывал: «В первых числах июня 1944-го года я был в Петрозаводске. На станции Петрозаводск я видел лагерь для советских детей. В лагере помещались дети от 5-ти до 15-ти лет. На детей было жутко смотреть. Это были маленькие живые скелеты, одетые в невообразимое тряпье. Дети были так измучены, что даже разучились плакать и на все смотрели безразличными глазами»…
Финские власти отказывают в выплате компенсации пострадавшим от оккупации со ссылкой на мирный договор 1947-го года, в котором нет таких требований со стороны СССР.

Когда мама умерла, пришел отчим, забрал Васятку в свой барак. Отчим умолял меня: Валечка пойдем со мной! Но две женщины в нашем бараке говорили, мол, останься, Валя. А потом оказалось, что это было просто наказание для меня. Они с финнами встречались, придут - бросят мне чего-нибудь. Я водилась с их ребенком, а ведь голодная постоянно. Такой соблазн! Ложечку ему несу, нет-нет да и отхлебну. Сама себя ругаю, а удержаться не могу. Они приходили, выгоняли меня. А я куда пойду? Брала какую-нибудь подстилку и уходила спать в деревянный туалет на улице. Лагеря финны специально не строили - обнесли проволокой деревянные дома на окраине города. Ночь в туалете пробуду, а утром снова меня зовут, дают задание какое-нибудь.

Из лагеря в лагерь меня бросали. Один раз попала в новый лагерь - без печек, без ничего, спали на опилках. Была в лагерях большая скученность и смертность страшная. Каждый день умирало по 20-25 человек.

В 1944-м году 28-го июня нас освободили. Отчим немного не дожил до освобождения. Мне рассказывали, что он пришел с лесозаготовок, сел около печи в бараке, вот так руку в локте согнул, голову положил на неё и умер.

Когда ворота открыли в лагере, я побежала в пятый лагерь, где отчим с Васяткой были. Нас формировали уже - кого в какой детдом. Васятку отдали в Дом малютки.

Меня тоже в детский дом оформили. От Петрозаводска километров 10-12. В детдоме уже еда была. Там учились. Я пошла сразу в третий класс. Все по-разному учились. И убегали некоторые из детдома. Вши, конечно, были. Сидели, тянули их друг у дружки из головы, а потом считали, кто сколько собрал. Война шла, даже мыла ещё не было. Мылись золой, ещё что-то добавляли туда, уж и не помню. И вдруг на школьной линейке в апреле 45-го года мне говорят, что я поеду в Артек. Я и ещё два мальчика. Артек был разрушен, но корпуса стояли. Ещё война шла, а детей уже отправляли на курорты. Море было холодное, купаться нам не разрешали. Там тоже учились. Девочки там были из блокадного Ленинграда. У некоторых детей были медали. Я помню, нам на хлеб капали рыбий жир на входе в столовую. Девочки из Ленинграда там были уже давно, этот рыбий жир им, наверное, надоел, и они делились со мной. Одна говорит: «Валя, скушай мой рыбий жир, а я тебе сыра за это дам». Я съела и руку под стол тяну, чтобы кусочек сыра забрать, а она мне фигушку из-под стола показывает.

Директор нашего детского дома мне наказала - мол, там, на юге, есть деревья, его листики кладут в суп (лавровый лист - прим. авт.) , нарвите и привезите хоть немного. Я уж так хотела этот наказ исполнить, но набрала не тех листьев, не с того дерева. Меня маленько отругали, конечно.

И однажды мы услышали, как бегут вожатые и кричат: «Война закончилась! Победа!». Нам в столовой, всем детям, налили по такому случаю в чашечки немного вина.

Фото из личного архива Валентины Семко

Детдомовским в Петрозаводске даже завидовали потом. Были у нас воспитатели, муж и жена - военные врачи. Они привезли из Германии, наверное, целый вагон трофеев: кукол, музыкальных инструментов, одежды. Девочек одели в красивые платья, но размеры не всем подошли, и было так - семь девочек в классе сидят в новом и чистом, а остальные - в старой одежде, в шароварах, в чем придется, в шинелях старых, на ногах - чуни.

Воспитанницы детского дома в трофейных платьях. Крайняя слева во втором ряду - Валентина Семко

Жизнь шла свои чередом, и вдруг мне говорят, что ребятишек из Дома малютки увозят. А Васятка уже вырос, ему уже в школу пора. Я побежала на вокзал. Нашла его. Вцепилась в него, как волчица и побежала, понесла его от вокзала подальше. Отнесла в парк, обнимаю его, прижимаю к себе, целую. А военные какие-то проходят мимо, говорят: «Вот какая мама молодая». Я пошла к начальству, попросила, чтобы нас не разлучали. Потом брат остался в детдоме, а я пошла учиться в педучилище. Но мы не потерялись.

Братик мой сейчас живёт рядом с финской границей. Двое детей у него. Давно я его, правда, не видела. Так-то он не пьющий, но в День Победы берёт две бутылки водки, закрывается комнате, плачет и пьёт, никого к себе не пускает.

Муж у меня с Украины. Когда поженились, жить было негде, и муж уехал в Братск по комсомольской путёвке. Через два года ему дали комнату в бараке, и муж позвал нас. Моря и ГЭС еще не было, когда у нас первый сын родился. Приехали мы в Ермаковку, но она подлежала затоплению, и мы переселились в поселок Дальний, но оказалось, что он тоже будет затоплен. Потом - в поселок Озёрный, там нам дали дом на две семьи. В середине дома печка - стены внутри делали сами.

Работала воспитателем, потом поваром в лесной столовой, библиотекарем, но мечтала пойти в медицину. Получила диплом с отличием, прошла специализацию клинического лаборанта, 18 лет проработала в профилактории. Всю жизнь - общественная нагрузка, народный контроль, общественная комиссия. Муж у меня был самый красивый и самый умный. Но много лет я прожила одна. Я всем сказала, что второго мужа не бывает.

После войны я приезжала в Петрозаводск. Душа чего-то требовала. Казалось бы, на что мне теперь эти воспоминания, но я ходила на те места, где лагеря стояли. В архивы ходила. Материалы все, фотографии, воспоминания и свои стихи собрала правнучке. Она скоро пойдёт в школу, пусть знает.

Валентина Александровна Семко. Апрель 2018 года. Валентина Александровна много лет
возглавляла общественную организацию малолетних узников фашистских концлагерей

Примечание

Снимок в начале текста сделала военный корреспондент Галина Санько в освобожденном Петрозаводске в июне 1944-го года. У колючей проволоки стоит группа детей, а на столе прикреплён щит с надписью « Вход и выход, и разговор через проволоку запрещен под угрозой расстрела » . Снимок был представлен на Нюрнбергском суде над военными преступниками в качестве доказательства их зверств.

Отношения СССР и Финляндии в 1920-30-ых годах были напряжёнными. Советско-финская (Зимняя) война 1939-1940 годов стала ключевым событием, подтолкнувшим правительство Финляндии к союзу c Германией. Идея возвращения потерянных территорий получила большое распространение в общественном мнении Финляндии. Креп интерес и к территориям, ранее Финляндии не принадлежащим. Таковой являлась Восточная Карелия. Появился ряд исследований, в которых доказывалась близость этого региона к культуре Финляндии. Таким образом, военная экспансия Финляндии имела цель не только вернуть отторгнутые территории, но и захватить новые.

Начало Великой Отечественной войны дало возможность Финляндии реализовать эти планы. Совместно с Германией финны перешли границы СССР на севере, оккупировав большую часть Карело-Финской ССР.

На захваченных территориях финны перешли к внедрению своей административной системы. Созданное приказом маршала Маннергейма Военное управление Восточной Карелии (ВУВК) было главным органом в этой системе. Его руководителем стал подполковник Котилайнен. Он выпустил распоряжение, которое обязывало всех местных жителей выполнять приказы финской администрации. Появился перечень требований для населения, который провозглашал ряд запретов. В их число входили запреты на оружие и радиоаппаратуру, нахождение в ночное время суток на улице, присваивание или порчу государственного имущества, хранение и распространение политических книг. Советские солдаты, должны были сложить оружие и сдаться в плен. Жителям предписывалось описать своё имущество и вернуться к занятию повседневной работой.

Административно-территориальное устройство захваченных земель также подверглось изменению. Вместо прежних образований появились три крупных округа: Олонецкий, Масельгский и Беломорский. Округа состояли из более мелких единиц – районов, которые в свою очередь делились на участки. Для управления участками назначались коменданты. Они осуществляли административное, хозяйственное и военное и руководство участками. Крупными деревнями управляли уполномоченные Военного управления с помощниками-старостами. Кандидатуры на низовые управленческие должности (поселковых комендантов и сельских старост) выбирались из числа местных жителей.

В крупных населённых пунктах были созданы полицейские участки. Полицейские следили за соблюдением норм и порядков, установленных властями. К нарушителям порядка применялись различные карательные санкции, в том числе и расстрел. Около трети местного населения было перемещено в специальные лагеря. Их узники содержались в плохих условиях, что привело к гибели 14 тысяч человек.

Всё население оккупированных территорий делилось на две группы. К первой группе относились представители «национального» населения, куда входили близкие финнам народности. Ко второй группе, «ненациональному» населению, принадлежали все остальные жители Карелии. Первая группа находилась в более привилегированном положении по отношению ко второй. «Национальному» населению отдавался приоритет в обеспечении материальными благами.

Пропаганда на оккупированных территориях

Оккупационная администрация уделяла большое внимание просветительским мероприятиям для «национального» населения. Их задачей, помимо просветительства местного населения, являлось и формирование взглядов на историческую роль финнов и их сопротивление экспансии России по отношению к Финляндии. Помимо этого, подчёркивалась близость коренных народов Карелии к культуре Финляндии и работа финской администрации на их благо. Пропагандистская работа проводилась через газеты и радио. Самыми крупными из них были газета «Свободная Карелия» и радио Олонца. Финские пропагандисты доказывали несправедливость, того что Восточная Карелия входит в состав России, утверждая, что это земля должна принадлежать карелам. О коренном населении рассказывалось в доброжелательном ключе, подчёркивались их положительные качества. Новости проходили через отдел цензуры и публиковались только после его одобрения. Школьные предметы преподавались на финском языке. Приоритетными предметами стали такие гуманитарные науки как история, религия, география и финский язык. Другой вопросом, которому уделялось внимание финских властей, было изменение топонимики и личных фамилий и имён жителей. Распоряжением ВУВК населённые пункты предписывалось преобразовать по единому образцу.

Последствия финской оккупации

Конец оккупации был положен летом 1944 года в ходе Свирско-Петрозаводской операции. 21 июня войска Карельского фронта перешли в наступление. 9 августа большая часть Карелии была освобождена. Военные действия и оккупация нанесли большой ущерб Карело-Финской ССР. Оказалось разрушено множество предприятий и населённых пунктов, сократилось количество население. Оккупация отрицательно сказалась на сельском и лесном хозяйстве. Преодоление этих последствий требовало больших сил от жителей Карелии.