Что такое идеология? Понятие идеологии. Основные определения

Идеология – это социально-философская категория, которая обозначает степень общественного сознания. Она представляет собой систему различных общественных взглядов, включая политику, право, эстетическую составляющую, нравственность, философию и религию.

Каждое из этих направлений является инструментом оценки и осознания того, как люди относятся к социальной действительности.

Применение термина «идеология» впервые имело место в XVIII веке с подачи мыслителя Дестю де Траси, который назвал так науку о всеобщих законах образования идей. Как полноценная дисциплина, она не должна была содержательно отличаться от любой другой науки, при этом существенно превосходя их за счет интегрирующей роли в социальном познании.

Какие бывают политические взгляды. Говорит эксперт Дмитрий Гусев

С начала своего существования понятие идеологии было предметом постоянной конфронтации – информационная война до сих пор идет между двумя противоборствующими сторонами, на одной из которых обосновались теоретики (идеологи), а на другой – практики (политики).

Основные идеологические концепции

Идеология. Ответы на вопросы

Левая – подразделяется на коммунизм и социализм, которые, в свою очередь, формируют ряд других идеологических ответвлений;

Центристская;

Правая – самыми распространенными ответвлениями являются либерализм и консерватизм.

Понятие идеологии – Арсений Хитров

Левые идеологии

Коммунизм

Социализм

Левые и правые

Центристская идеология

Правая идеология

Во времена французской революции в 1789-1799 гг. правыми считались политики, предпочитающие консервативную точку зрения – те, кого устраивало текущее положение дел.

Либерализм

Консерватизм

Механизмы формирования идеологий

За все время существования человечества были выработаны разные социально-политические концепции, и каждая из них имела своих сторонников. Что касается приверженности различным политическим предпочтениям, то решающими факторами здесь являются социальный статус, образование, возраст и общественные традиции.

«В настоящее время терроризм стал главным вызовом всему человечеству. Масштабы, бесчеловечность и жестокость превращают его в одну из самых острых и злободневных проблем глобальной значимости. Сформировалась так называемая «идеология терроризма». Отлаженная система ее распространения затрагивает и сферу деятельности СМИ.

Следует отметить, что террористы всегда стремились использовать существующие каналы масс-медиа для распространения своих взглядов и информации о своей деятельности. Более того, они преследуют цель не только добиться освещения своих деяний, но и пытаются получить у СМИ признания легитимности и моральности своих действий, привлечь новых членов в террористические и экстремистские группы …

Благодаря компьютерным технологиям и современным масс-медиа, доступ террористов к СМИ существенно упростился. Создать материал экстремистской или террористической направленности и сделать его одновременно доступным миллионам людей сегодня не сложно. Интернет-ресурсы представляют практически неограниченные возможности для пропагандистской и информационной деятельности.

Специалисты все чаще и не без основания называют Интернет «академией терроризма». Практически все террористические, экстремистские и как они себя любят называть «повстанческие» организации и группировки имеют собственные ресурсы, с помощью которых пропагандируют свои бандитские радикальные идеи.

Мы отмечаем, что терроризм немыслим без информационной подпитки. Готовя свои преступные акции, террористы рассчитывают произвести громкий пропагандистский эффект, стремятся добиться общественного и политического резонанса, в первую очередь с помощью СМИ. И представители журналистских кругов, на наш взгляд, должны четко осознавать это.

Террористическая деятельность по самой своей природе направлена на то, чтобы произвести шокирующий эффект на широкие общественные слои, через общественное мнение повлиять на принятие органами власти определённого, выгодного террористам решения. Осуществляя свои преступные замыслы, террористы покупают себе кровавой ценой эфирное время, стремясь к широкому освещению своих преступных деяний в СМИ.

Террористам важно не проведение акта как такового, а создание соответствующего общественного резонанса вокруг него. Теракты тщательно срежиссированы. Нельзя идти на поводу у террористов, предоставляя им трибуну, так как это провоцирует новые акты террора…

В последнее время в журналистском сообществе растет понимание этого. Доказательством тому служат многочисленные хартии и конвенции, принимаемые журналистским сообществом.

Речь идет о необходимости принятия на себя представителями СМИ добровольных обязательств отказа от предоставления террористам выхода на информационное поле, о неразглашении ставших известными журналистам планах антитеррористических сил, о моратории на политические, конфессиональные, этнические и другие комментарии в момент совершения теракта. Выработка подобной консолидированной и оперативной модели освещения событий вокруг теракта и должно стать основной нашей задачей, которую международное сообщество обязано решить в кратчайшие сроки с учетом все возрастающей угрозы этого преступления на всех континентах.

Я хотел бы обратить внимание СМИ на необходимость соблюдения представителями журналистского сообщества этических принципов и норм профессионального поведения при реализации ими задач по обеспечению общества своевременной и достоверной информацией в сфере противодействия терроризму и экстремизму, чтобы идеологи и организаторы террора не могли использовать СМИ в качестве средства манипулятивного воздействия на власть и население. Помимо изложенных законодателем правил, мы призываем журналистов:

Быть тактичными и внимательными к чувствам родных и близких жертв терроризма; проявлять особую чуткость к очевидцам событий как к источникам информации;

Избегать излишнего натурализма при показе мест событий и его участников;

Ссылки на любые вероучения и религиозные догмы в связи с террористической деятельностью недопустимы, так как могут негативно сказаться на межнациональных, межконфессиональных и внутриконфессиональных отношениях;

Быть внимательным к употреблению тех или иных терминов в освещении событий; не допускать цитирования аргументации или лозунгов бандитов и террористов, не использовать выгодные для них самоназвания (борцы за веру, повстанцы, оппозиционеры и т.п.);

Исключить в употреблении терминов и выражений, которые используют члены бандитского подполья для оправдания своей преступной деятельности в глазах населения, придания религиозно-идеологического характера своим действиям и статусу (например - «шахид», «джихад», «амир», «джамаат», «моджахед» и т. д.).

Информируя общественность, пресекать панические настроения; необходимо следить не только за смыслом сказанного, но и за тоном изложения;

Помнить, что сообщения в СМИ являются общедоступными, в том числе и для тех, кто намеренно создает панические ситуации;

Не допускать отождествления терроризма с какой-либо конкретной религией, расой или национальностью;

Важным направлением в деятельности журналистов является работа по дискредитации в обществе идеологии терроризма, создание обстановки нетерпимости к любым проявлениям насилия, политического и религиозного экстремизма, действиям, направленным на подрыв целостности государства и разжигание межнациональной розни. Необходимо способствовать распространению сведений, раскрывающих преступную сущность террористических и экстремистских организаций.

И с этой целью имеющиеся возможности используются еще не в полной мере. Но мы уверены, что объединение усилий правоохранительных органов, спецслужб, общественных организаций, научных Круглов, каждого гражданина, средств массовой информации позволит нам эффективно противостоять террористическим угрозам».

В России любят искать универсальные ответы, но подозрительно игнорируют универсальные понятия. К их числу относится и этика – слово, которое у нас почти не звучит; вместо него в ходу скороговорка «морально-этические нормы», которая скорее усыпляет голос совести. Между тем этика – центральное понятие любого общества.

В предыдущем обществе, советском, была классическая авторитарная этика: высшей ценностью и целью объявляется не человек, а внешнее по отношению к нему; человек лишь средство достижения цели. Впрочем, при известном вегетарианстве позднего СССР гуманистические ценности существовали на уровне деклараций (например, борьба за мир), могли закладываться внутри семьи, формироваться с помощью культуры (культ литературы в России именно оттого, что она отсылала к универсальным ценностям).

Но как только ты выходил за пределы «комнаты» – той самой, из которой Бродский не советовал выходить, – ты сталкивался с другой этикой, авторитарной. Она учила не столько жить, сколько умирать. Это был ее центральный, сущностный момент: лучше смерть в бою, чем в собственной постели. «Встретить я хочу мой смертный час так, как встретил смерть товарищ Нетте» (Маяковский). Отголоски этого постулата слышатся даже в произведениях, далеких от соцреализма: у Высоцкого («так лучше, чем от водки и от простуд»); или в иронической форме у Башлачева («Хочу с гранатой прыгнуть под колеса, но знамя части проглотить успеть. Потом молчать на пытках и допросах, а перед смертью – про Катюшу спеть»). Жертва собой – экзистенциальный, индивидуальный акт, вынуждаемый крайними обстоятельствами, превращается в коллективную обязанность. Именно эта установка аукается сегодня в подсознательном, абсурдном, казалось бы, «желании катастрофы» у миллионов – этому их учила авторитарная этика: жить ради того, чтобы умереть правильно.

В 1991 году авторитарная этика рухнула – вместе со страной. Считалось, что замена этики авторитарной на гуманистическую (ориентированную на человека, его жизнь, свободу и интересы) произойдет сама собой. Это главное заблуждение 1990-х – уверенность и Гайдара, и Ельцина, что капитализм все расставит на свои места. Но капитализм – лишь инструмент. Он не может порождать этические нормы. В этой связи важно напомнить о статье Дмитрия Фурмана «Перевернутый истмат». Автор писал о том, что сложившийся капитализм западного типа был результатом протестантской этики. У нас получилось наоборот: капитализм наступил при отсутствии какой-либо этической базы. Фурман в итоге оказался прав: безудержное потребление 2000-х, массовое пользование благами капитализма никак не повлияло ни на этику, ни на массовое сознание в постсоветской России – они остаются, по сути, советскими, независимо от уровня доходов. Парадокс 1990-х: на месте прежней, авторитарной этики не возникло вообще ничего. Там оказалось буквально пустое место.

Этики переходного типа

Все, что появилось на месте прежней этики в 1990-е, можно назвать защитной реакцией общественного организма на травму – попыткой найти опору в архаичных моделях. Таким ситуативным амортизатором стала криминальная этика, а также этика региональная (абсолютизация малой родины, своего района, города, области), которая позднее трансформировалась в национализм. Все эти этики, заметим, объединяет негативность как генеральный принцип: неприятие чужих важнее любви к своим.

Были, конечно, и позитивные результаты, формировались новые профессиональные этики – научная, менеджерская, врачебная, журналистская; сложилось даже подобие сетевой этики. Но локальные этики не могут привести к качественным изменениям общественной среды. Есть и еще одна проблема: этику гуманистическую нельзя навязать в отличие от авторитарной; она может родиться только в обсуждении. Государство может дать толчок этому обсуждению, но для этого нужна политическая воля, чтобы общество могло максимально гласно и широко обсуждать: что такое хорошо и что такое плохо; ради чего мы живем; какая у нас цель? Такого желания не было, не было даже понимания, что это обсуждение необходимо.

Ближе всех к решению проблемы этики была в начале 1990-х церковь, которая оставалась на тогда единственным носителем неавторитарной этики. «Ваша любимая книга? – Библия». Был такой штамп в интервью 1990-х. Но церковь вела себя так, словно 70 лет советской власти были черной дырой и для восстановления светской и религиозной морали обществу нужно попросту вернуться в ситуацию до 1917 года. Это была утопия. Вместо того чтобы учитывать трагический опыт авторитарного человека ХХ века (а другого опыта у третьего-четвертого поколения советских людей попросту уже не могло быть), а также общемировой процесс секуляризации, церковь их игнорировала. В результате заповеди стали существовать отдельно, а жизнь – отдельно (в точности повторяя ситуацию советского двоемыслия). Мораль по воскресеньям, во время службы, а в остальные дни – реальная жизнь.

Между тем церковь могла стать главным посредником между человеком и новой этикой, для этого следовало бы поступиться догматизмом – ради человека; перевести заповеди на светский язык, увязав их с новыми вызовами современности. Философ Поль Рикёр, размышляя о новой этике, предлагал церкви и атеистам «двигаться друг к другу одновременно», идя на взаимные уступки. У нас этого взаимного движения не получилось. Хотя церковь должна была бы поставить важнейшие на тот момент этические вопросы: как совмещаются спекуляция и совесть; получение выгоды и сострадание, капитализм и человечность.

Итак, этическая проблема не была решена. И на месте этики возник эрзац.

Антиэтика, отрицательная этика

Наш ценностный кризис 1990-х еще и совпал по времени с общеевропейским кризисом гуманистических ценностей, но они имели разную природу. Этический кризис на Западе вовсе не означал отказа от этики; напротив, он предполагал ее усложнение и переосмысление. Если мы вспомним сериалы недавнего времени – «Карточный домик» или «Игру престолов», – все они ставят во главу этические вопросы. Голливуд сегодня есть сплошное размышление о морали, своим пафосом он напоминает перестроечное кино. У нас же постмодернизм был понят, напротив, как конец этики, как сознательный отказ от гуманизма – даже в культурной среде. Это привело к появлению своеобразного Голема – Антиэтики, также возведенной в абсолют (точнее, в анти-Абсолют). «Весь мир плох, я тоже плохой, и я горжусь этим». В монологах сегодняшних пропагандистов сквозит именно этот нигилизм 1990-х, радостное отрицание всего святого; их нынешняя охранительная риторика – своеобразное самонаказание за грехи молодости.

Один из подвидов антиэтики – этика-Сталин. Когда люди употребляют привычный оборот «надо их (любых оппонентов) поставить к стенке», эти люди вовсе не сталинисты. Они повторяют «при Сталине был порядок», потому что у них самих в голове беспорядок. Когда они говорят «Сталин бы разобрался», они говорят это потому, что никаких других способов разобраться не знают. Это и есть отголосок авторитарной этики, замены которой не появилось. С этикой-Сталин граничит этика-война: она не строит планов на будущее, порождая тот самый катастрофический тип сознания, который считает войну очищением. Сегодняшнее возвращение к военной этике (мы/они, враги/друзья) не столько проявление агрессии, сколько неуверенности – подсознательная попытка найти какую-то опору.

Вызревавшая поначалу как род интеллектуальной игры, антиэтика к середине 2000-х приобрела вид почти официальной государственной доктрины – отрицательной этики («мы ничем не лучше, но и не хуже других; все в мире ведут себя одинаково плохо»). Причем эта этика никогда не артикулируется, не обсуждается. Важно понимать, что это уже не советская этика (которая не могла усомниться в том, что наш мир лучший из миров). Она буквально никакая, она не содержит ничего позитивного, она строится только на отрицании чужих ценностей. Эта фундаментальная негативность базируется на следующем представлении: человек не способен самостоятельно принять решение, что хорошо, а что плохо, потому что не обладает всей полнотой информации. Такой полнотой обладает только государство; следовательно, только оно вправе давать окончательную оценку.

Впрочем, скажет вам доверительно представитель такого мировоззрения, «все в мире относительно, старичок; никакой границы между добром и злом нет, просто об этом не принято говорить». И в конечном счете всё – игра слов и тлен. В основе этого представления лежит принципиальное неверие в человека, в его природу. В сущности, они инвалиды духа, лишены элементарного этического инстинкта, не способны принять решения о себе. Но эта размытая норма как раз и внушается другим в качестве нормы. Одна из самых популярных тем массового искусства – трансформация интеллигента в предателя, в убийцу, в бандита (сериалы «Апостол», «Пепел», «Ленинград 46», фильм «Батальон»). Внушается мысль, что никаких порядочных людей не существует, все одинаково плохи (это и классическая установка спецслужб, которые работают с худшим в человеке, а не с лучшим).

Отказ от этики в качестве оценочного критерия решает проблему с оценкой прошлого. Как только мы перестаем давать этическую оценку репрессиям, социальным экспериментам и миллионам их жертв, политическим действиям – любое прошлое превращается в механическое движение к нынешнему величию. Жертвы и палачи уравнены в правах: все это было в итоге ради того же величия. «Он [Сталин], конечно, в какой-то мере устроил небольшой геноцидик, но, с другой стороны, он очень сильно поднял экономику», – это высказывание (опрос среди студентов, проведенный лабораторией политических исследований НИУ ВШЭ) стало возможным именно благодаря исключению этики из системы оценок. В этой системе преступления оказываются уравнены с индустриализацией. Лишенный этической оценки, сталинизм превращается в нормальное дело. Размытость этики используется для того, чтобы уходить от принципиальных ответов. Попутно нам внушают – исподволь, конечно, – что политика никогда не бывает чистым делом, без щепок в этом деле не обойдешься.

Наконец, в последние два года, после 2014-го, появился этический реверс – гибрид авторитарной этики и отрицательной. Когда удобно, работает советская этика (мы всегда правы), а когда нужно – включается отрицательная (все одинаково плохи). Отсюда эта двойственность, вечное мигание и переключение, от которого рябит в мозгах. Если свести к силлогизму, получится: «мы всегда правы, потому что все остальные врут». Пытаясь нащупать в этой этике хотя бы какие-то основания, упираешься в пустоту, в ничто. Единственный ответ на вопрос, как это уживается в одной голове, такой: это следствие нерешенного вопроса об этике.

В популярном фильме Никиты Михалкова «Сибирский цирюльник» звучала известная русская загадка – про дырку от бублика. Это на самом деле история про этику в постсоветской России. Важнейшая проблема, без решения которой невозможно двигаться дальше, загнана вглубь, усыплена, вытеснена в подсознание. Но нерешенная проблема все время напоминает о себе – именно своей травмирующей пустотой, – принимая чудовищные и абсурдные, все новые и новые формы неприятия: мигрантов, либералов, геев, Украины, США, Запада, мира. Немотивированная агрессия, желание наказать, проучить мир и, в конце концов, просто его побить (как на Евро-2016) – следствие нерешенного вопроса об этике. Воинственная пропаганда, отрицание гуманистических ценностей – это на самом деле непрекращающийся вопль коллективной души, жаждущей решения о добре и зле. Это свидетельство зияющей пустоты, огромной дыры на месте этики.

Новая этика. Язык и диалог

«Главный вопрос этики – хорошо ли сыру в пакетике?» – острят российские интеллектуалы. Решение этого вопроса с помощью ницшеанской формулы по ту сторону – то есть за пределами как авторитарной, так и гуманистической этики, – на самом деле попытка укрыться от решения за очередным интеллектуальным бахвальством. Подобные иллюзии рассеиваются, как правило, с первым ударом штурмовика в вашу дверь. Прежде чем высмеивать или отрицать буржуазную этику, нужно вообще-то ее создать. Прежде чем критиковать общество потребления, его нужно иметь.

Это еще один парадокс постсоветской жизни: можно ли перейти в ХХI век, не выучив основных уроков ХХ века? Не пережив опыта экзистенциализма, психоанализа, не осознав нового одиночества человека, его заброшенности в мир – можно ли садиться за руль современности?

Автор осознает всю беспомощность попытки в двух абзацах сформулировать современные теории этики, но суть – очень грубо – можно свести к следующему: гуманистическая этика теперь понимается как инструмент, а не как постулат. Этика – это прежде всего диалог, коммуникация (заметим, что основной удар в последние годы был нанесен пропагандой именно по этим важнейшим понятием этики). Поль Рикёр пишет, что в постиндустриальном обществе этика «смягчилась»; она теперь не требует, а лишь вступает в разговор. Она теперь не судья, а собеседник. Этика понимается «как реализация желания быть» (П. Рикёр. «Конфликт интерпретаций»).

Современная гуманистическая этика почти ничего не требует – это раздражает консерваторов-моралистов; но именно такая максимальная широта и открытость гарантирует ее жизнеспособность.

Этика собирается в словах, формируется под влиянием языка. Кирилл Мартынов пишет о том, что, например, отношение к геям в России меняется под влиянием языка: употребление нейтрального выражения «ЛГБТ-сообщество» взамен предыдущих репрессивных словесных конструкций смягчает даже негативную риторику.

Можно сказать, что гуманистическая этика начинается с самой постановки вопроса об этике. Это в большинстве случаев даже не решение о добре и зле (интерпретация обычно затруднена), но попытка начать диалог. Именно диалог, а не вколачивание, не закрепление этических норм законодательно. Вечная болезнь новой России – юридизм, попытка решить моральные конфликты с помощью запретов и ограничений. Но морали нельзя научить, ей можно только научиться. Любой юридический контроль за сферой этики оборачивается крахом и порождает законодательное безумие. Зато гуманистическая этика экономит массу сил государства: чтобы сказать нельзя, этике не нужен гигантский аппарат принуждения.

Новая этика должна ответить на важнейшие вопросы постсоветского общества, в первую очередь о мире как главной ценности. Утвердить мирную этику – в противовес милитаристской. Этику, которая имела бы высшей целью жизнь человека, а не его смерть. Новая этика предполагает проговаривание проблемы, в том числе и насилия. За сознательным приятием черных страниц прошлого должно последовать примирение и прощение, – но именно сознательное примирение, сознательное решение простить друг друга и забыть прошлые обиды, а не механическое примирение белой империи и красной, как сейчас.

Необходимо решить, главная угроза внутри нас или снаружи? Принять необходимость работать, в первую очередь со злом в себе, а не в других.

Переосмысление отношения к деньгам, богатству, труду. Разговор о деньгах в современном российском обществе – главное табу. Размышление о богатстве и бедности возможно только в виде насмешки над ними. Это не решение проблемы, а попытка укрыться от ее решения; опять же, вопрос отношения к богатству и бедности решается только в рамках этики. У нас торговля до сих пор полуофициально считается аморальным занятием. Есть ли в современном обществе что-то выше выгоды? Выше денег? Дар – отвечает тот же Рикёр; бесплатное, принципиально невыгодное деяние становится свидетельством в пользу морали; дар играет роль амортизатора, регулятора капитализма. И способствует восстановлению доверия, без которого не построить капитализм.

Несмотря на возрождающееся славословие по поводу человека труда, само понятие «труд» нуждается сегодня в переосмыслении – с точки зрения этики; должна ли работа приносить удовольствие? Что считать работой? Должен ли труд быть творческим? И возможно ли просто делать свою работу, не задумываясь о моральных последствиях, как в случае, например, с пропагандистскими медиа?

Российская власть давно заигрывает с советской риторикой, это опасная игра. Риторический антилиберализм перерастает уже в откровенное отрицание капитализма. Потакая массам, власть попадает в ловушку: сегодня приходится уже оправдывать само право на капитализм. Нужно не отрицать капитализм, а объяснять, как им пользоваться; бороться за его гуманизацию, а не заниматься его дискредитаций с помощью искусственных формул.

Происходящее сегодня в России все чаще заставляет делать именно моральный выбор. Обладал ли кто сотой долей сегодняшней серьезности по отношению к политике еще пять, десять лет назад? Приходило ли нам в голову «бороться за мир»? Относились ли мы всерьез к тому, как и что говорится по радио, по телевизору? Давать этическую оценку происходящему в России – сегодня не блажь, а необходимость. Происходящее сейчас можно в целом назвать моральной катастрофой. Но одновременно зарождается и новая этика – по принципу от обратного. Правда, это по-прежнему очень локально и чаще в виде отрицания («не врать, не воровать»).

Случившееся благодаря пропаганде массовое расчеловечивание – трагический урок современности, но он необходим, чтобы понять, что происходит в головах, какое там количество предрассудков и фобий, разрушения и ненависти – прежде всего к самим себе. Теперь мы знаем и масштабы, и причины: отсутствие внятного, артикулированного объяснения – для чего мы живем, чего хотим? Все это должно вызывать одну реакцию: страстное желание помочь этим людям, потому что от непонимания страдают в первую очередь они сами.

Можно согласиться с Даниилом Дондуреем, который пишет, что «…смена способа хозяйствования сама по себе – без перекодирования его культурной платформы – в массовом сознании обречена». Но культура сама по себе не способна решить эти вопросы, в чем мы уже не раз убедились: без этики она становится такой же служанкой идеологии. Без решения проблемы этики невозможно двигаться дальше. Без новых ценностей, соответствующих обществу потребления, капитализм не будет работать. Все попытки решить проблему инструментально, уповая на законы рынка, обречены. Без нового человека, а стало быть, и новой этики невозможно построить ни общество, ни экономику: они не работают без решения человека быть.

Хотя некоторые авторы и говорят, что нация представляет собой феномен, старый как сам мир, национально-государственное строительство началось с Ренессанса и Реформации. Оно теснейшим образом связано с промышленной революцией, урбанизацией, становлением гражданского общества.

Сами понятия "нация", "национализм", "национальное государство", "национальная идея" сложились только в XVIII–XIX вв. Национальное государство в строгом смысле слова лишь в течение последних примерно 200 лет выполняет роль главного субъекта власти и регулятора общественных и политических отношений, в том числе и международных.

Германия и Италия, какими мы их знаем в современном виде, вышли на общественно-политическую авансцену лишь в второй половине XIX в. Целый ряд национальных государств (Югославия, Чехословакия, Финляндия, Польша, прибалтийские страны и др.) появились на политической карте современного мира лишь после Первой мировой войны в результате распада Австро-Венгерской, Оттоманской и отчасти Российской империй.

Не случайно национализм первоначально отождествлялся с восхождением буржуазии и капитализма. Поэтому прав Э. Геллнер, который утверждал, что национализм – это "нс пробуждение древней, скрытой, дремлющей силы, хотя он представляет себя именно таковым. В действительности он является следствием новой формы социальной организации, опирающейся на полностью обобществленные, централизованно воспроизводящиеся высокие культуры, каждая из которых защищена своим государством" .

Иначе говоря, идеология теснейшим образом связана с формированием и институционализацией идей нации и национального государства. Более того, в течение последних двух-трех столетий идеология и национализм дополняли и стимулировали друг друга. Не случайно они возникли почти одновременно в качестве выразителей интересов поднимающегося третьего сословия, или буржуазии.

Другое дело, что в XX в. оба феномена приобрели универсальный характер и стали использоваться для обозначения широкого спектра явлений. Появившиеся тогда понятия "буржуазный национализм", "либеральный национализм", "мелкобуржуазный национализм", "национал-шовинизм", "нацизм" и т.д., по сути дела, использовались в качестве идеологических конструкций для оправдания и обоснования политико-партийных и идеологических программ соответствующих социально-политических сил. Свою крайнюю форму эта тенденция получила в гитлеровской Германии, где национализм и идеология служили двумя главными несущими опорами нацизма как государственной идеологии.

Национализм в XX в. стал знаменем разнородных социально-политических сил и движений, которые во многом определили основные векторы развития большинства стран и народов. В значительной степени именно под знаком национализма разворачивались процессы и события, в конечном счете приведшие к Первой мировой войне. Результатом самой войны явилось образование множества новых национальных государств, что в определенной степени подтвердило актуальность и действенность идей и принципов национального самоопределения.

Конец XX в. также ознаменовался новым всплеском национализма, идей национального самоопределения и образованием множества новых национальных государств. Можно со всей уверенностью утверждать, что образное выражение Э. Хобсбаума "сова Минервы парит над нациями вместе с национализмом" верно применительно и ко всему XX в.

На первый взгляд, парадоксально может звучать утверждение о том, что национализм при всей своей внешней обращенности в прошлое, к традициям и мифам, является ровесником и близнецом модернизации и теснейшим образом связан с промышленной революцией, урбанизацией, становлением гражданского общества и современного государства и т.д. То, что национализм и промышленная революция порой как бы противопоставляли себя друг другу, никоим образом не должно вводить нас в заблуждение.

Национализм – прежде всего социокультурный феномен, который во многих случаях выступает в качестве своеобразной оболочки для иных интересов и мотивов, например стремления участвовать в дележе материальных ресурсов, завоевании власти и авторитета, преодолении психологических и идеологических комплексов и т.д. Соответственно, он интегрировал в себя традиционные мифы и символы, но использовал их для защиты и обоснования новых феноменов в лице национального государства. Сила национализма как раз и состоит в том, что он органически соединяет индивидуальные социокультурные приверженности людей с государством, которое способно действовать в том числе и в плане защиты и гарантии сохранения национально-культурной идентичности народа.

Вместе с тем были и есть такие ученые, которые, будучи убеждены в реальности и силе национализма, выступали с радикальными лозунгами предоставления всем нациям возможности создать собственное государство.

Если бы все существующие в современном мире нации, народы, этносы претендовали на создание собственных независимых государств и попытались реализовать эти претензии, неустойчивость миропорядка многократно усилилась бы и само существование многих государств было бы поставлено под вопрос.

Под самоопределением понимается свобода каждого народа жить по собственным законам, под управлением избранных им самим властных структур, распоряжаться своей судьбой по собственному усмотрению, при этом нс нанося ущерба свободе и законным интересам других народов. Лишенная национального своеобразия страна может лишиться и отведенного ей места в мировой истории. Требуя для себя самоопределения, народы добиваются свободы распоряжаться своей судьбой на собственной территории.

Но, как показал опыт 1990-х гг., распад многонационального государства может привести к распаду устоявшихся властных структур и баланса власти и интересов, а это в свою очередь способствует росту неопределенности и неустойчивости. А события на постсоветском и постюгославском пространствах свидетельствуют о том, что такой распад чреват непредсказуемыми кровавыми последствиями, в которых даже в долгосрочной перспективе проигрыш для большинства вовлеченных сторон явно перекрывает все возможные приобретения.

• Геллнер Э. Нация и национализм. М.: Прогресс, 1991. С. 112.

В слове «идеология» содержатся два греческих корня: idea-понятие, образ и logos-слово, учение, мысль. В таком смысле - как учение об идеях – идеология изначально воспринималась философами.

Идея созревает и развивается в определенной интеллектуальной среде, воздействует на общественное сознание и реализуется в практике.

Однако единого определения категории «идеология» нет. Если быть еще более конкретным, то можно обозначить, что имеющиеся понятия порой даже противоречат друг другу. Судите сами, уважаемый читатель, о представленных в научной литературе следующих дефинициях.

Идеология-это:

· процесс производства смыслов, знаков и ценностей в социальной жизни;

· совокупность идей, характерных для конкретной социальной группы или класса;

· «ложные» идеи, способствующие легитимизации господствующей системы власти;

· постоянно искажаемая коммуникация;

· формы мышления, мотивированные социальными интересами;

· тип идентификации;

· социально необходимые иллюзии;

· совпадение установок власти с преобладающим общественно- политическим дискурсом;

· деятельно-ориентированная группа убеждений;

Почему же существует так много различных определений идеологии? Дело в том, что различные понятия идеологии, осознается это или нет, начинают свои истоки из многообразной палитры идейно-исторических традиций (это будет нами прослежено в следующей теме «Идеология и ее общественное предназначение»), которые в свою очередь произросли из разного опыта исторических условий зарождения и функционирования идеологии как потребности человеческого сообщества. Удовлетворение потребностей составляет основу человеческой жизнедеятельности. Потребности - это объективная необходимость человека в предметах материального и духовного производства. Потребность есть специфическая (сущностная) сила живых систем в окружающем нас мире. Осознанные потребности выступают как интерес.

Интерес любой социальной общности и отдельного индивида заключается в оптимизации своей жизнедеятельности. Интерес –это способность связи индивида с окружающей средой с целью удовлетворения своих потребностей.

В реальной жизни интересы различных социальных субъектов могут совпадать, лишь частично совпадать или быть противоположными. Это и является тем жизненным механизмом, который объединяет, сплачивает или разобщает определенные группы людей. Следовательно, возникают коллективная и общественная потребность и интерес в регуляции волеизъявления граждан, в консолидации, гармонизации общества. Такую миссию способна выполнить сплачивающая общество идея - исходный пункт идеологии, воздействующая на общественное сознание и реализуемая в практике.

Таким образом, идеологию можно рассматривать как систему идеалов, ценностей, интересов, убеждений, верований и норм той или иной социальной общности (личности, группы, общества в целом), на основе которых разрабатываются интегративные политико-экономические, социальные программы и проекты, определяющие цель деятельности, пути и средства ее достижения. Приведенное определение объединяет три важных аспекта идеологии: систему политических, экономических, социальных, правовых идеалов, ценностей, интересов, убеждений, верований и норм той или иной социальной общности (личности, группы, общества в целом), социальные концепции и теории; цель деятельности, которая побуждает людей стремиться к ее достижению; интегративную политико-экономическую и социальную программу , определяющим стратегическим вектором которой является формирование эффективного государства.

ИДЕОЛОГИЯ: СУЩНОСТЬ, СТРУКТУРА, ФУНКЦИИ, ЗАКОНОМЕРНОСТИ РАЗВИТИЯ

Сущность идеологии

Понятие «идеология» отражает ее сущностные характерные черты. Если рассматривать сущность какого-либо социального феномена, то, прежде всего, необходимо определить совокупность его главных свойств, его внутреннее содержание. Сущность такого социального феномена, как идеология, выражается, прежде всего, в определении данного понятия, которое придает ему строго фиксированный смысл.

В определении идеологии как системы идеалов, ценностей, интересов, убеждений, верований, норм той или иной общности (личности, группы, общества в целом), на основе которых разрабатываются интегративные политико-экономические, правовые, социальные программы и проекты, определяющие цель деятельности, пути и средства ее достижения терминологически обозначены суть, стержень рассматриваемого нами социального феномена. Но не только этим определяется сущность идеологии. Данное определение устанавливает также связь между мировоззрением и поведением людей. Кроме того, сущность идеологии состоит в понимании смысла (или в придании смысла) процессов и изменений, внутренних закономерностей их протекания, которые происходят в обществе. Раскрытие принципов самодвижения системы, алгоритмов ее саморазвития, что позволяет говорить о целенаправленности этих процессов и изменений, о внутренней необходимости порождения одного их состояния другим также раскрывает сущностную характеристику идеологии. Сущность идеологии включает и все то, с помощью чего мы воспринимаем окружающий нас и свой собственный мир. Это также объяснение и оправдание, защита или критика возникающих новых общественных явлений, отношений, структур через соотнесение их с принятой и одобряемой (либо не одобряемой) данной общностью (партией, народом, обществом) системой ценностей и идеалов. И если объединить вышеприведенные качественные характеристики идеологии и рассмотреть их во взаимосвязи и взаимообусловленности, в единстве, то мы тем самым сможем более или менее рельефно представить, в чем состоит сущность рассматриваемого социального феномена.

Структура идеологии

В качестве основы любой системы (идеология рассматривается нами как система идеалов, ценностей интересов, убеждений, верований, норм) выступает ее структура. Давая самое общее определение структуры, А.Н. Аверьянов, например указывает, что «структура в прямом смысле этого слова есть строение системы. Вне системы структур не существует». «Последняя, как утверждает С.Ю. Солодовников, представляет собой не что иное, как совокупность: а) наиболее устойчивых, сущностных, регулярно повторяющихся отношений между ее элементами и б) самих этих элементов. Структура системы может быть рассмотрена как по горизонтали (ординация), так и по вертикали (иерархия). Данное положение представляет собой один из принципов, которые состовляют сущность системного подхода. Использование этих принципов позволяет ученым сформулировать ряд исходных гносеологических оснований, которые должны создать условия для системного рассмотрения разнообразных социальных феноменов, в том числе и идеологии. Так, академик Национальной академии наук Беларуси Е.М. Бабосов осуществил структурно-компонентный, структурно-функциональный и структурно-динамический анализ идеологии. Структурно-компонентная ординация идеологии им представлена следующим образом.

1. Духовным основанием идеологии является мировоззрение, т.е. совокупность взглядов человека на мир в целом и свое собственное место в этом мире, выраженных в аксиологических (ценностных) установках личности социальной общности, группы относительно смысла жизни и деятельности человека, судеб человечества в контексте развития природного и социального мира. Каков тип мировоззрения, такова и идеология.

2. Философско-мировоззренческие идеи воплощаются во втором
структурном элементе идеологической системы - в социально - политических взглядах и концепциях, концентрирующих в себе политические знания, убеждения, стремления, принципы, теории и программы действия.

3. С политическими концепциями органично взаимосвязаны экономические взгляды, представления и теории, включающий третий элемент идеологии.

4. Из политических и экономических концепций и теорий
выводится четвертый структурный элемент идеологии - правовые (юридические) теории и нормы, представляющие
собой специфический вид социальной регуляции общественных отношений, а именно система правил, норм, законодательных актов и т.п.

5. Взаимосвязаны с предыдущим элементом нравственные убеждения и принципы, вменяющие человеку, социальной группе определенные моральные нормы поведения. Этот срез человеческого опыта выражается терминами «добро» и «зло», «добродетель» и «порок», «справедливость» и «несправедливость» и т.п. Мораль призвана обеспечить самостоятельность человека как члена сообщества и духовного существа (личности).

6. С нравственными принципами и нормами постоянно
взаимодействуют эстетические идеалы, воплощающие в себе всю многообразную эмоционально насыщенную область освоения и восприятия мира по законам красоты.

7. Элементом структурной дифференциации идеологии является
иерархия ценностей и ценных ориентаций. Ценности - это обобщенное представление людей о значимых, важных для них объектах и явлениях, поступках других людей, определяемые категориями должного, благородного, прекрасного, нравственного и т.п. Их предназначение - служить своеобразными критериями для выбора людьми самой важной и значимой для них альтернативы в процессе ориентации в окружающей изменяющейся действительности.

8. Восьмой элемент - целеполагание. Цель представляет собой
идеальный или реальный предмет сознательного или бессознательного выбора и стремления субъекта, а также конечный результат социального действия.

9. Элементом структурной диференциации идеологии является воля и решимость индивида либо социальной общности активно и эффективно действовать в направлении достижения поставленной цели

Таким образом,ординация идеологии включает:

Мировоззрение;

Социально-политические взгляды и концепции;

Экономические теории;

Правовые нормы;

Эстетические идеалы;

Нравственные убеждения;

Иерархию ценностей;

Целеполагание;

Волю и решимость действовать для достижения цели.

Процесс реализации мировоззренческой структурно-компонентной ординации идеологии можно понять через рассмотрение ее вертикального строения (иерархии). Мировоззренческая основа идеологии воплощается в

лозунгах, заповедях, установках, которые вносятся в массовое сознание людей. Они отрожаются в представлениях, чувствах, верованиях, ценностных ориентациях. Чтобы лозунги и установки нашли
воплощение в массовом сознании, необходима деятельность идеологических служб и организаций. Только в процессе и в результате целенаправленной идеологической деятельности сформированные идеалы, чувства, представления, верования могут воплотиться в убеждения, жизненные стремления, политические ориентации, жизненные позиции отдельных граждан, социальных групп, движений, политических партий и организаций. Далее - практическая деятельность субъектов.

Таким образом,компонентная иерархия включает :

Лозунги, заповеди, установки;

Массовое сознание (представления, чувства, верования, ценностные ориентации);

Практическая деятельность идеологических служб;

Воплощение идеалов и чувств в жизненных позициях людей;

Конкретная деятельность людей.

Роль идеологии в жизни общества обусловлена выполняемыми ею функциями. Она содержит ценности, которые выступают в качестве политико-социального мировоззрения. Можно выделить следующие гуманитарные функции идеологии:

· теоретико-познавательная – позволяет вскрывать объективные тенденции социально-политического развития, реально оценивать идеологическую ситуацию;

· интеграционно-консолидирующая – обеспечивает преемственность идеалов, базисных ценностей общества и личности, способствует достижению целостности общества и формированию гражданского согласия;

· программная – служит основой формирования программ устойчивого общественного развития;

· инновационная - обновляет социальные ценности и нормы путем выработки новых и заимствованных прогрессивных ценностей из других культур;

· мобилизационная – мобилизует граждан, социальные группы на воплощение в жизнь социально-политических программ, проектов; национальной идеи, идеала более совершенного общества;

· ориентационная – задает систему смыслов и ориентаций человеческой деятельности;

· мотивационная – дает внутренние импульсы в побуждении к действию;

· селективная – осуществляет отбор из унаследованных ценностей и норм тех, которые необходимы для решения задач развития общества;

· воспитательная – является ценностной основой в определении целей и средств воспитания по формированию нравственной, социально активной и творческой личности;

· демпфирующая – способствует снятию социальной напряженности в ситуации, когда возникает несоответствие между потребностями общества, группы, индивида и реальными возможностями их удовлетворения.

Перечисленные функции идеологии связаны с приверженностью ее сторонников ценностям и нормам, которые она культивирует.