Анализ произведения гранатовый браслет куприна. Александр купрингранатовый браслет Гранатовый браслет г

Гранатовый браслет - Повесть Александра Ивановича Куприна , написанная в 1910 году . В основу сюжета была положена реальная история, которую Куприн наполнил грустной поэзией. В 1964 году по этому произведению был снят одноименный фильм .

Сюжет

В день своих именин княгиня Вера Николаевна Шеина получила от своего давнего, анонимного поклонника в подарок браслет, украшенный редким зелёным гранатом. Будучи замужней женщиной, она посчитала себя не вправе получать какие-либо подарки от посторонних мужчин.

Её брат, Николай Николаевич, помощник прокурора, вместе с князем Василием Львовичем нашёл отправителя. Им оказался скромный чиновник Георгий Желтков. Много лет назад он случайно на цирковом представлении увидел в ложе княгиню Веру и влюбился в неё чистой и безответной любовью. Несколько раз в год, на большие праздники он позволял себе писать к ней письма.

Теперь, после разговора с князем, ему стало стыдно за те поступки, которые могли скомпрометировать невинную женщину. Однако, его любовь к ней была настолько глубока и бескорыстна, что он не мог представить вынужденную разлуку, на которой настаивали муж и брат княгини.

После их ухода он написал прощальное письмо к Вере Николаевне, в котором извинялся перед ней за всё и просил послушать L. van Beethoven. 2 Son. (ор. 2, No 2).Largo Appassionato . Затем он отнёс квартирной хозяйке возвращённый ему браслет с просьбой повесить украшение на икону Божьей Матери (по католическому обычаю), заперся в своей комнате и застрелился, не видя смысла в дальнейшей своей жизни. Желтков оставил посмертную записку, в которой объяснил - застрелился по причине растраты казённых денег.

Вера Николаевна, узнав о смерти Г.С.Ж., спросила разрешения мужа и поехала на квартиру самоубийцы, чтобы посмотреть хотя бы раз на человека, который столько лет безответно любил её. Вернувшись домой, она попросила Женни Рейтер сыграть что-нибудь, не сомневаясь, что та сыграет именно ту часть сонаты, о которой писал Желтков. Сидя в цветнике под звуки прекрасной музыки, Вера Николаевна прижалась к стволу акации и плакала. Она поняла, что та любовь, о которой говорил Аносов, о которой мечтает каждая женщина, прошла мимо неё. Когда пианистка закончила играть и вошла к княгине, та стала целовать её со словами: "Нет, нет, - он меня простил теперь. Всё хорошо."

Примечания

Ссылки

Wikimedia Foundation . 2010 .

Гранатов (село)
Праздник граната

Смотреть что такое "Гранатовый браслет (повесть)" в других словарях:

Браслет - получить на Академике активный купон ElytS или выгодно браслет купить по низкой цене на распродаже в ElytS

Гранатовый браслет - (повесть) повесть А. И. Куприна. Гранатовый браслет (фильм) фильм по повести А. И. Куприна … Википедия

Куприн, Александр Иванович - В Википедии есть статьи о других людях с такой фамилией, см. Куприн. Александр Иванович Куприн … Википедия

А. А. Куприн

А. И. Куприн - Запрос «Куприн» перенаправляется сюда. Cм. также другие значения. Александр Иванович Куприн Дата рождения: 7 сентября 1870 Место рождения: село Наровчат … Википедия

Куприн А. - Запрос «Куприн» перенаправляется сюда. Cм. также другие значения. Александр Иванович Куприн Дата рождения: 7 сентября 1870 Место рождения: село Наровчат … Википедия

Куприн А. И. - Запрос «Куприн» перенаправляется сюда. Cм. также другие значения. Александр Иванович Куприн Дата рождения: 7 сентября 1870 Место рождения: село Наровчат … Википедия

Куприн Александр Иванович - Запрос «Куприн» перенаправляется сюда. Cм. также другие значения. Александр Иванович Куприн Дата рождения: 7 сентября 1870 Место рождения: село Наровчат … Википедия

Куприн - Куприн, Александр Иванович Запрос «Куприн» перенаправляется сюда; см. также другие значения. Александр Иванович Куприн Дата рождения: 26 августа (7 сентября) 1870(… Википедия

Куприн Александр Иванович - (1870 1938), русский писатель. Социальным критицизмом отмечены повесть «Молох» (1896), в которой современная цивилизация предстаёт в образе завода монстра, порабощающего человека нравственно и физически, повесть «Поединок» (1905) о гибели… … Энциклопедический словарь

Книги

Гранатовый браслет Олеся Колесо времени , Куприн А.. Вашему вниманию предлагается великолепное подарочное издание Куприна Александра Ивановича, в которое входит повести "Гранатовый браслет", "Олеся" и роман" Колесо времени" .. ГРАНАТОВЫЙ…

L. van Beethoven. 2 Son. (op. 2, № 2).

Largo Appassionato.

I

В середине августа, перед рождением молодого месяца, вдруг наступили отвратительные погоды, какие так свойственны северному побережью Черного моря. То по целым суткам тяжело лежал над землею и морем густой туман, и тогда огромная сирена на маяке ревела днем и ночью, точно бешеный бык. То с утра до утра шел не переставая мелкий, как водяная пыль, дождик, превращавший глинистые дороги и тропинки в сплошную густую грязь, в которой увязали надолго возы и экипажи. То задувал с северо-запада, со стороны степи, свирепый ураган; от него верхушки деревьев раскачивались, пригибаясь и выпрямляясь, точно волны в бурю, гремели по ночам железные кровли дач, и казалось, будто кто-то бегает по ним в подкованных сапогах; вздрагивали оконные рамы, хлопали двери, и дико завывало в печных трубах. Несколько рыбачьих баркасов заблудилось в море, а два и совсем не вернулись: только спустя неделю повыбрасывало трупы рыбаков в разных местах берега.

Обитатели пригородного морского курорта – большей частью греки и евреи, жизнелюбивые и мнительные, как все южане, – поспешно перебирались в город. По размякшему шоссе без конца тянулись ломовые дроги, перегруженные всяческими домашними вещами: тюфяками, диванами, сундуками, стульями, умывальниками, самоварами. Жалко, и грустно, и противно было глядеть сквозь мутную кисею дождя на этот жалкий скарб, казавшийся таким изношенным, грязным и нищенским; на горничных и кухарок, сидевших на верху воза на мокром брезенте с какими-то утюгами, жестянками и корзинками в руках, на запотевших, обессилевших лошадей, которые то и дело останавливались, дрожа коленями, дымясь и часто нося боками, на сипло ругавшихся дрогалей, закутанных от дождя в рогожи. Еще печальнее было видеть оставленные дачи с их внезапным простором, пустотой и оголенностью, с изуродованными клумбами, разбитыми стеклами, брошенными собаками и всяческим дачным сором из окурков, бумажек, черепков, коробочек и аптекарских пузырьков.

Но к началу сентября погода вдруг резко и совсем нежданно переменилась. Сразу наступили тихие безоблачные дни, такие ясные, солнечные и теплые, каких не было даже в июле. На обсохших сжатых полях, на их колючей желтой щетине заблестела слюдяным блеском осенняя паутина. Успокоившиеся деревья бесшумно и покорно роняли желтые листья.

Княгиня Вера Николаевна Шеина, жена предводителя дворянства, не могла покинуть дачи, потому что в их городском доме еще не покончили с ремонтом. И теперь она очень радовалась наступившим прелестным дням, тишине, уединению, чистому воздуху, щебетанью на телеграфных проволоках ласточек, сбившихся к отлету, и ласковому соленому ветерку, слабо тянувшему с моря.

II

Кроме того, сегодня был день ее именин – семнадцатое сентября. По милым, отдаленным воспоминаниям детства она всегда любила этот день и всегда ожидала от него чего-то счастливо-чудесного. Муж, уезжая утром по спешным делам в город, положил ей на ночной столик футляр с прекрасными серьгами из грушевидных жемчужин, и этот подарок еще больше веселил ее.

Она была одна во всем доме. Ее холостой брат Николай, товарищ прокурора, живший обыкновенно вместе с ними, также уехал в город, в суд. К обеду муж обещал привезти немногих и только самых близких знакомых. Хорошо выходило, что именины совпали с дачным временем. В городе пришлось бы тратиться на большой парадный обед, пожалуй даже на бал, а здесь, на даче, можно было обойтись самыми небольшими расходами. Князь Шеин, несмотря на свое видное положение в обществе, а может быть и благодаря ему, едва сводил концы с концами. Огромное родовое имение было почти совсем расстроено его предками, а жить приходилось выше средств: делать приемы, благотворить, хорошо одеваться, держать лошадей и т. д. Княгиня Вера, у которой прежняя страстная любовь к мужу давно уже перешла в чувство прочной, верной, истинной дружбы, всеми силами старалась помочь князю удержаться от полного разорения. Она во многом, незаметно для него, отказывала себе и, насколько возможно, экономила в домашнем хозяйстве.

Теперь она ходила по саду и осторожно срезала ножницами цветы к обеденному столу. Клумбы опустели и имели беспорядочный вид. Доцветали разноцветные махровые гвоздики, а также левкой – наполовину в цветах, а наполовину в тонких зеленых стручьях, пахнувших капустой, розовые кусты еще давали – в третий раз за это лето – бутоны и розы, но уже измельчавшие, редкие, точно выродившиеся. Зато пышно цвели своей холодной, высокомерной красотою георгины, пионы и астры, распространяя в чутком воздухе осенний, травянистый, грустный запах. Остальные цветы после своей роскошной любви и чрезмерного обильного летнего материнства тихо осыпали на землю бесчисленные семена будущей жизни.

Близко на шоссе послышались знакомые звуки автомобильного трехтонного рожка. Это подъезжала сестра княгини Веры – Анна Николаевна Фриессе, с утра обещавшая по телефону приехать помочь сестре принимать гостей и по хозяйству.

Тонкий слух не обманул Веру. Она пошла навстречу. Через несколько минут у дачных ворот круто остановился изящный автомобиль-карета, и шофер, ловко спрыгнув с сиденья, распахнул дверцу.

Сестры радостно поцеловались. Они с самого раннего детства были привязаны друг к другу теплой и заботливой дружбой. По внешности они до странного не были схожи между собою. Старшая, Вера, пошла в мать, красавицу англичанку, своей высокой гибкой фигурой, нежным, но холодным и гордым лицом, прекрасными, хотя довольно большими руками и той очаровательной покатостью плеч, какую можно видеть на старинных миниатюрах. Младшая – Анна, – наоборот, унаследовала монгольскую кровь отца, татарского князя, дед которого крестился только в начале XIX столетия и древний род которого восходил до самого Тамерлана, или Ланг-Темира, как с гордостью называл ее отец, по-татарски, этого великого кровопийцу. Она была на полголовы ниже сестры, несколько широкая в плечах, живая и легкомысленная, насмешница. Лицо ее сильно монгольского типа с довольно заметными скулами, с узенькими глазами, которые она к тому же по близорукости щурила, с надменным выражением в маленьком, чувственном рте, особенно в слегка выдвинутой вперед полной нижней губе, – лицо это, однако, пленяло какой-то неуловимой и непонятной прелестью, которая заключалась, может быть, в улыбке, может быть, в глубокой женственности всех черт, может быть, в пикантной, задорно-кокетливой мимике. Ее грациозная некрасивость возбуждала и привлекала внимание мужчин гораздо чаще и сильнее, чем аристократическая красота ее сестры.

Она была замужем за очень богатым и очень глупым человеком, который ровно ничего не делал, но числился при каком-то благотворительном учреждении и имел звание камер-юнкера. Мужа она терпеть не могла, но родила от него двух детей – мальчика и девочку; больше она решила не иметь детей и не имела. Что касается Веры – та жадно хотела детей и даже, ей казалось, чем больше, тем лучше, но почему-то они у нее не рождались, и она болезненно и пылко обожала хорошеньких малокровных детей младшей сестры, всегда приличных и послушных, с бледными мучнистыми лицами и с завитыми льняными кукольными волосами.

Анна вся состояла из веселой безалаберности и милых, иногда странных противоречий. Она охотно предавалась самому рискованному флирту во всех столицах и на всех курортах Европы, но никогда не изменяла мужу, которого, однако, презрительно высмеивала и в глаза и за глаза; была расточительна, страшно любила азартные игры, танцы, сильные впечатления, острые зрелища, посещала за границей сомнительные кафе, но в то же время отличалась щедрой добротой и глубокой, искренней набожностью, которая заставила ее даже принять тайно католичество. У нее были редкой красоты спина, грудь и плечи. Отправляясь на большие балы, она обнажалась гораздо больше пределов, дозволяемых приличием и модой, но говорили, что под низким декольте у нее всегда была надета власяница.

Вера же была строго проста, со всеми холодно и немного свысока любезна, независима и царственно спокойна.

III

– Боже мой, как у вас здесь хорошо! Как хорошо! – говорила Анна, идя быстрыми и мелкими шагами рядом с сестрой по дорожке. – Если можно, посидим немного на скамеечке над обрывом. Я так давно не видела моря. И какой чудный воздух: дышишь – и сердце веселится. В Крыму, в Мисхоре, прошлым летом я сделала изумительное открытие. Знаешь, чем пахнет морская вода во время прибоя? Представь себе – резедой.

Вера ласково усмехнулась:

– Ты фантазерка.

– Нет, нет. Я помню также раз, надо мной все смеялись, когда я сказала, что в лунном свете есть какой-то розовый оттенок. А на днях художник Борицкий – вот тот, что пишет мой портрет, – согласился, что я была права и что художники об этом давно знают.

– Художник – твое новое увлечение?

– Ты всегда придумаешь! – засмеялась Анна и, быстро подойдя к самому краю обрыва, отвесной стеной падавшего глубоко в море, заглянула вниз и вдруг вскрикнула в ужасе и отшатнулась назад с побледневшим лицом.

– У, как высоко! – произнесла она ослабевшим и вздрагивающим голосом. – Когда я гляжу с такой высоты, у меня всегда как-то сладко и противно щекочет в груди… и пальцы на ногах щемит… И все-таки тянет, тянет…

Она хотела еще раз нагнуться над обрывом, но сестра остановила ее.

– Анна, дорогая моя, ради Бога! У меня у самой голова кружится, когда ты так делаешь. Прошу тебя, сядь.

– Ну хорошо, хорошо, села… Но ты только посмотри, какая красота, какая радость – просто глаз не насытится. Если бы ты знала, как я благодарна Богу за все чудеса, которые он для нас сделал!

Обе на минутку задумались. Глубоко-глубоко под ними покоилось море. Со скамейки не было видно берега, и оттого ощущение бесконечности и величия морского простора еще больше усиливалось. Вода была ласково-спокойна и весело-синя, светлея лишь косыми гладкими полосами в местах течения и переходя в густо-синий глубокий цвет на горизонте.

Рыбачьи лодки, с трудом отмечаемые глазом – такими они казались маленькими, – неподвижно дремали в морской глади, недалеко от берега. А дальше точно стояло в воздухе, не подвигаясь вперед, трехмачтовое судно, все сверху донизу одетое однообразными, выпуклыми от ветра белыми стройными парусами.

– Я тебя понимаю, – задумчиво сказала старшая сестра, – но у меня как-то не так, как у тебя. Когда я в первый раз вижу море после большого времени, оно меня и волнует, и радует, и поражает. Как будто я в первый раз вижу огромное, торжественное чудо. Но потом, когда привыкну к нему, оно начинает меня давить своей плоской пустотой… Я скучаю, глядя на него, и уж стараюсь больше не смотреть. Надоедает.

Анна улыбнулась.

– Чему ты? – спросила сестра.

– Прошлым летом, – сказала Анна лукаво, – мы из Ялты поехали большой кавалькадой верхом на Уч-Кош. Это там, за лесничеством, выше водопада. Попали сначала в облако, было очень сыро и плохо видно, а мы все поднимались вверх по крутой тропинке между соснами. И вдруг как-то сразу окончился лес, и мы вышли из тумана. Вообрази себе: узенькая площадка на скале, и под ногами у нас пропасть. Деревни внизу кажутся не больше спичечной коробки, леса и сады – как мелкая травка. Вся местность спускается к морю, точно географическая карта. А там дальше – море! Верст на пятьдесят, на сто вперед. Мне казалось – я повисла в воздухе и вот-вот полечу. Такая красота, такая легкость! Я оборачиваюсь назад и говорю проводнику в восторге: «Что? Хорошо, Сеид-оглы?» А он только языком почмокал: «Эх, барина, как мине все это надоел. Каж-дый день видим».

– Благодарю за сравнение, – засмеялась Вера, – нет, я только думаю, что нам, северянам, никогда не понять прелести моря. Я люблю лес. Помнишь лес у нас в Егоровском?.. Разве может он когда-нибудь прискучить? Сосны!.. А какие мхи!.. А мухоморы! Точно из красного атласа и вышиты белым бисером. Тишина такая… прохлада.

– Мне все равно, я все люблю, – ответила Анна. – А больше всего я люблю мою сестренку, мою благоразумную Вереньку. Нас ведь только двое на свете.

Она обняла старшую сестру и прижалась к ней, щека к щеке. И вдруг спохватилась. – Нет, какая же я глупая! Мы с тобою, точно в романе, сидим и разговариваем о природе, а я совсем забыла про мой подарок. Вот посмотри. Я боюсь только, понравится ли?

Она достала из своего ручного мешочка маленькую записную книжку в удивительном переплете: на старом, стершемся и посеревшем от времени синем бархате вился тускло-золотой филигранный узор редкой сложности, тонкости и красоты, – очевидно, любовное дело рук искусного и терпеливого художника. Книжка была прикреплена к тоненькой, как нитка, золотой цепочке, листки в середине были заменены таблетками из слоновой кости.

– Какая прекрасная вещь! Прелесть! – сказала Вера и поцеловала сестру. – Благодарю тебя. Где ты достала такое сокровище?

– В одной антикварной лавочке. Ты ведь знаешь мою слабость рыться в старинном хламе. Вот я и набрела на этот молитвенник. Посмотри, видишь, как здесь орнамент делает фигуру креста. Правда, я нашла только один переплет, остальное все пришлось придумывать – листочки, застежки, карандаш. Но Моллине совсем не хотел меня понять, как я ему ни толковала. Застежки должны были быть в таком же стиле, как и весь узор, матовые, старого золота, тонкой резьбы, а он Бог знает что сделал. Зато цепочка настоящая венецианская, очень древняя.

Вера ласково погладила прекрасный переплет.

– Какая глубокая старина!.. Сколько может быть этой книжке? – спросила она. – Я боюсь определить точно. Приблизительно конец семнадцатого века, середина восемнадцатого…

– Как странно, – сказала Вера с задумчивой улыбкой. – Вот я держу в своих руках вещь, которой, может быть, касались руки маркизы Помпадур или самой королевы Антуанетты… Но знаешь, Анна, это только тебе могла прийти в голову шальная мысль переделать молитвенник в дамский carnet . Однако все-таки пойдем посмотрим, что там у нас делается.

Они прошли в дом через большую каменную террасу, со всех сторон закрытую густыми шпалерами винограда «изабелла». Черные обильные гроздья, издававшие слабый запах клубники, тяжело свисали между темной, кое-где озолоченной солнцем зеленью. По всей террасе разливался зеленый полусвет, от которого лица женщин сразу побледнели.

– Ты велишь здесь накрывать? – спросила Анна.

– Да, я сама так думала сначала… Но теперь вечера такие холодные. Уж лучше в столовой. А мужчины пусть сюда уходят курить.

– Будет кто-нибудь интересный?

– Я еще не знаю. Знаю только, что будет наш дедушка.

– Ах, дедушка милый. Вот радость! – воскликнула Анна и всплеснула руками. – Я его, кажется, сто лет не видала.

– Будет сестра Васи и, кажется, профессор Спешников. Я вчера, Анненька, просто голову потеряла. Ты знаешь, что они оба любят покушать – и дедушка и профессор. Но ни здесь, ни в городе – ничего не достанешь ни за какие деньги. Лука отыскал где-то перепелов – заказал знакомому охотнику – и что-то мудрит над ними. Ростбиф достали сравнительно недурной – увы! – неизбежный ростбиф. Очень хорошие раки.

– Ну что ж, не так уж дурно. Ты не тревожься. Впрочем, между нами, у тебя у самой есть слабость вкусно поесть.

– Но будет и кое-что редкое. Сегодня утром рыбак принес морского петуха. Я сама видела. Прямо какое-то чудовище. Даже страшно.

Анна, до жадности любопытная ко всему, что ее касалось и что не касалось, сейчас же потребовала, чтобы ей принесли показать морского петуха.

Пришел высокий, бритый, желтолицый повар Лука с большой продолговатой белой лоханью, которую он с трудом, осторожно держал за ушки, боясь расплескать воду на паркет.

– Двенадцать с половиною фунтов, ваше сиятельство, – сказал он с особенной поварской гордостью. – Мы давеча взвешивали.

Рыба была слишком велика для лоханки и лежала на дне, завернув хвост. Ее чешуя отливала золотом, плавники были ярко-красного цвета, а от громадной хищной морды шли в стороны два нежно-голубых складчатых, как веер, длинных крыла. Морской петух был еще жив и усиленно работал жабрами.

Младшая сестра осторожно дотронулась мизинцем до головы рыбы. Но петух неожиданно всплеснул хвостом, и Анна с визгом отдернула руку.

– Не извольте беспокоиться, ваше сиятельство, все в лучшем виде устроим, – сказал повар, очевидно понимавший тревогу Анны. – Сейчас болгарин принес две дыни. Ананасные. На манер вроде как канталупы, но только запах куда ароматнее. И еще осмелюсь спросить ваше сиятельство, какой соус прикажете подавать к петуху: тартар или польский, а то можно просто сухари в масло?

– Делай, как знаешь. Ступай! – приказала княгиня.

Повесть Александра Ивановича Куприна «Гранатовый браслет» является одним из самых читаемых произведений в творческом наследии знаменитого русского прозаика. Написанный в 1910 году, «Гранатовый браслет» и сегодня не оставляет равнодушными читателей, ведь в нем говорится о вечном – о любви.

Интересно знать, что сюжет повести был навеян автору реальным жизненным случаем, который произошел с матерью писателя Льва Любимова Людмилой Ивановной Туган-Барановской (прототип Веры Шеиной). В нее фанатично был влюблен некий телеграфист по фамилии Желтиков (у Куприна – Желтков). Желтиков засыпал Людмилу Ивановну письмами с признаниями в любви. Такое настырное ухаживание не могло не беспокоить жениха Людмилы Ивановны Дмитрия Николаевича Любимова (прототип князя Василия Львовича Шеина).

Однажды он вместе с братом своей невесты Николаем Ивановичем (у Куприна – Николай Николаевич) отправился к Желтикову. Мужчины застали горе-влюбленного за написанием очередного пламенного послания. После обстоятельного разговора Желтиков пообещал больше не докучать барышне, а у Дмитрия Николаевича осталось странное чувство – он почему-то не злился на телеграфиста, кажется, тот на самом деле был влюблен в Людмилу. Больше о Желтикове и его дальнейшей судьбе семейство Любимовых не слышало.

Куприна очень тронула эта история. В мастерской художественной обработке история телеграфиста Желтикова, превратившегося в чиновника Желткова, зазвучала по-особенному и стала гимном великой любви, той, о которой мечтают все, но не всегда могут ее разглядеть.

В этот день, 17 сентября, были именины княгини Веры Николаевны Шеиной. Она вместе с мужем Василием Львовичем проводила время на черноморской даче, и оттого была несказанно рада. Стояли теплые осенние дни, все вокруг зеленело и благоухало. В пышном балу не было потребности, поэтому Шеина решила ограничиться скромным приемом в кругу близких друзей.

Утром, когда Вера Николаевна срезала в саду цветы, приехала ее сестра Анна Николаевна Фриессе. Дом тут же наполнился ее веселым звонким голоском. Вера и Анна были двумя противоположностями. Младшая Анна вобрала монгольские корни отца – невысокий рост, некую коренастость, выдающиеся скулы и узкие слегка раскосые глаза. Вера, напротив, пошла в маменьку и походила на холодную грациозную англичанку.

Анна была веселой, задорной, кокетливой, она прямо-таки фонтанировала жизнью, и ее обаятельная некрасивость куда чаще привлекала внимание противоположного пола, чем аристократическая красота ее сестры.

Откровенный флирт

Между тем, Анна была в браке и имела двоих детей. Мужа своего – глупого и несимпатичного богача – она презирала и постоянно высмеивала за глаза. Она носила самые глубокие декольте, открыто флиртовала с кавалерами, но никогда не изменяла законному супругу.

Семилетний брак Веры Николаевны и Василия Львовича можно было назвать счастливым. Первые страсти уже поутихли и уступили место взаимному уважению, преданности, благодарности. Детей у Шеиных не было, хотя Вера мечтала о них страстно.

Мало-помалу в дачный дом Шеиных стали стекаться гости. Приглашенных было немного: овдовевшая Людмила Львовна (сестра Василия Львовича), кутила и местная знаменитость, известный под фамильярным прозвищем Васючок, талантливая пианистка Женни Рейтер, брат Веры Николай Николаевич, муж Анны Густав Иванович Фриессе с городским губернатором и профессором, а также друг семьи, крестный Анны и Веры генерал Яков Михайлович Аносов.

За столом всех веселил князь Василий Львович – мастерский рассказчик и выдумщик. Когда собравшиеся перешли за покерный стол, служанка передала Вере Николаевне сверток с запиской – чей-то подарок – курьер скрылся так быстро, что девушка не успела его ни о чем расспросить.

Вскрыв упаковочную бумагу, именинница обнаружила футляр с украшением. Это был золотой низкопробный браслет с пятью гранатами размером с горошину, в центре ювелирной композиции находился большой зеленый камень. При свете в глубине камней начинали играть красные огоньки. «Точно кровь!» – суеверно подумала Вера Николаевна, поспешно отложила браслет и принялась за записку.

Она была от Него. Этот полусумасшедший воздыхатель начал заваливать Веру письмами, когда она была еще барышней. После замужества Вера Николаевна один-единственный раз ему ответила, попросив больше не присылать письма. С тех пор записки стали приходить только по праздникам. Вера никогда не видела своего воздыхателя, не знала, кто он и чем живет. Она даже не догадывалась, как его зовут, потому что все письма были анонимными, подписанные инициалами Г. С. Ж.

На этот раз горе-влюбленный осмелился преподнести подарок. В записке говорилось, что в браслет инкрустированы фамильные гранаты-кабошоны, самый большой из них способен защитить мужчину от насильственной смерти, а женщину наделить даром предвидения.

Разговор с генералом Аносовым: «Любовь должна быть трагедией!»

Праздничный вечер подходит к концу. Провожая гостей, Вера беседует с генералом Аносовым. Уже не первый раз за вечер разговор заходит о любви.

Старый генерал кается, что никогда в жизни не встречал настоящей безвозмездной любви. Свою супружескую жизнь он не ставит в пример – она не удалась – жена оказалась лживой вертихвосткой и сбежала со смазливым актером, потом каялась, но так и не была принята Яковом Львовичем. Но что говорить о казалось бы счастливых браках? В них все равно в какой-то мере присутствует расчет. Женщины выходят замуж, потому что долго оставаться в барышнях неприлично и неудобно, потому что хотят стать хозяйками, матерями. Мужчины женятся, когда устают от холостяцкой жизни, когда положение обязывает завести семью, когда мысль о потомстве соотносится с иллюзией бессмертия.

Только самоотверженная, бескорыстная любовь не ждет награды. Она сильна, как смерть. Для нее совершить подвиг, пойти на мучение, отдать жизнь – истинная радость. «Любовь должна быть трагедией. Величайшей тайно в мире! Никакие жизненные удобства, расчеты и компромиссы ее не должны касаться».

Слова дедушки генерала еще долго звучали в голове Веры, а между тем князь Василий Львович и его шурин Николай Николаевич обнаружили браслет с запиской и ломали голову, как же поступить с неудобным подарком от назойливого воздыхателя Веры Николаевны.

На следующий день было решено навестить Г. С. Ж., установить личность которого взялся Николай Николаевич, и вернуть ему браслет без привлечения посторонних лиц (губернатора, жандармов и т. п.)

Уже на утро князь и его шурин знали, что анонимного поклонника зовут Георгием Степановичем Желтковым. Он служит чиновником контрольной палаты и бедно живет в одной из тех отвратительных меблированных комнат, которыми изобилуют города нашего славного отечества.

Желтков оказался долговязым худощавым мужчиной с длинными светлыми пушистыми волосами. При вести о том, что на пороге его комнаты князь Шеин, супруг Веры Николаевны, Георгий Степанович заметно занервничал, но отнекиваться не стал и признался, что искренне и безнадежно влюблен в Веру Николаевну вот уже семь лет. Уничтожить это чувство невозможно, оно настолько сильно, что может быть искоренено только вместе с ним. Впрочем, он готов добровольно покинуть город, чтобы не компрометировать Веру Николаевну и не порочить доброе имя Шеиных.

Придя домой, Василий Львович рассказал о случившемся жене и добавил – этот человек отнюдь не сумасшедший, он в самом деле влюблен и прекрасно это осознает. «Мне казалось, что я присутствую при какой-то громадной трагедии души».

Следующим утром газеты писали, что в своей комнате был найден застреленным служащий контрольной палаты Георгий Степанович Желтков. В предсмертной записке говорится, что причиной его самоубийства стали должностные растраты, возместить которые он не имел возможности.

Не обмолвившись о Вере Николаевне ни словом, он прислал ей свою прощальную записку. «Я бесконечно благодарен Вам, – искренне говорили строчки послания, – Только за то, что Вы существуете». Желтков заверял, что его чувство – не есть результат физического или психического расстройства, это любовь, которой милостивый Бог за что-то его наградил.

Он просит Веру Николаевну сжечь это письмо, как и он сжигает милые его сердцу вещи – платок, который она нечаянно забыла на скамейке, записку, в которой требовала больше не слать писем, и театральную программку, которую она сжимала весь спектакль, а потом оставила в ложе.

Спросив разрешения у мужа, Вера навестила Желткова в его убогой комнатушке. Его лицо не было обезображенной гримасой покойника, он улыбался, словно перед смертью узнал что-то важное.

Здесь вы сможете прочитать краткое содержание повести , вызвавшей бурную реакцию критиков того времени, не разделявших взглядов автора на деликатную тему, раскрытую в книге.

Предлагаем вам краткое содержание загадочной, или даже немного мистической повести , произведения, которое является любимым для многих почитателей творчества автора.

В тот день Женни Рейтер играла «Аппассионаты» из сонаты Бетховена №2 – любимое музыкальное произведение покойного Желткова. А княгиня Вера Николаевна Шеина горько плакала. Она знала, что мимо нее прошла та настоящая, самоотверженная, скромная и всепрощающая любовь, о которой мечтает каждая женщина.

В середине августа, перед рождением молодого месяца, вдруг наступили отвратительные погоды, какие так свойственны северному побережью Черного моря. То по целым суткам тяжело лежал над землею и морем густой туман, и тогда огромная сирена на маяке ревела днем и ночью, точно бешеный бык. То с утра до утра шел не переставая мелкий, как водяная пыль, дождик, превращавший глинистые дороги и тропинки в сплошную густую грязь, в которой увязали надолго возы и экипажи. То задувал с северо-запада, со стороны степи свирепый ураган; от него верхушки деревьев раскачивались, пригибаясь и выпрямляясь, точно волны в бурю, гремели по ночам железные кровли дач, казалось, будто кто-то бегает по ним в подкованных сапогах, вздрагивали оконные рамы, хлопали двери, и дико завывало в печных трубах. Несколько рыбачьих баркасов заблудилось в море, а два и совсем не вернулись: только спустя неделю повыбрасывало трупы рыбаков в разных местах берега.

Княгиня Вера Николаевна Шеина, жена предводителя дворянства, не могла покинуть дачи, потому что в их городском доме еще не покончили с ремонтом. И теперь она очень радовалась наступившим прелестным дням, тишине, уединению, чистому воздуху, щебетанью на телеграфных проволоках ласточек, ста́ившихся к отлету, и ласковому соленому ветерку, слабо тянувшему с моря.

II

Кроме того, сегодня был день ее именин – 17 сентября. По милым, отдаленным воспоминаниям детства она всегда любила этот день и всегда ожидала от него чего-то счастливо-чудесного. Муж, уезжая утром по спешным делам в город, положил ей на ночной столик футляр с прекрасными серьгами из грушевидных жемчужин, и этот подарок еще больше веселил ее.

Она была одна во всем доме. Ее холостой брат Николай, товарищ прокурора, живший обыкновенно вместе с ними, также уехал в город, в суд. К обеду муж обещал привезти немногих и только самых близких знакомых. Хорошо выходило, что именины совпали с дачным временем. В городе пришлось бы тратиться на большой парадный обед, пожалуй даже на бал, а здесь, на даче, можно было обойтись самыми небольшими расходами. Князь Шеин, несмотря на свое видное положение в обществе, а может быть, и благодаря ему, едва сводил концы с концами. Огромное родовое имение было почти совсем расстроено его предками, а жить приходилось выше средств: делать приемы, благотворить, хорошо одеваться, держать лошадей и т. д. Княгиня Вера, у которой прежняя страстная любовь к мужу давно уже перешла в чувство прочной, верной, истинной дружбы, всеми силами старалась помочь князю удержаться от полного разорения. Она во многом, незаметно для него, отказывала себе и, насколько возможно, экономила в домашнем хозяйстве.