О семье. Иван ильин: «европа не знает россии

она есть главная выбирающая сила в жизни. Жизнь подобна огромному, во все стороны бесконечному потоку, который обрушивается на нас и несет нас с собою. Нельзя жить всем, что он несет; нельзя отдаваться этому крутящемуся хаосу содержаний. Кто попытается это сделать, тот растратит и погубит себя: из него ничего не выйдет, ибо он погибнет во всесмешении. Надо выбирать: отказываться от очень многого ради сравнительно немногого; это немногое надо привлекать, беречь, ценить, копить, растить и совершенствовать. И этим строить свою личность. Выбирающая же сила есть любовь: это она “предпочитает”, “приемлет”, “прилепляется”, ценит, бережет, домогается и блюдет верность. А воля есть лишь орудие любви в этом жизненном делании. Воля без любви пуста , черства, жестка, насильственна и, главное, безразлична к добру и злу. Она быстро превратит жизнь в каторжную дисциплину под командой порочных людей. Нет, нам нельзя без любви: она есть великий дар — увидеть лучшее, избрать его и жить им. Это есть необходимая и драгоценная способность сказать “да”, принять и начать самоотверженное служение. Как страшна жизнь человека, лишенного этого дара! В какую пустыню, в какую пошлость превращается его жизнь!

Нельзя человеку прожить без любви и потому, что она есть главная творческая сила человека.

Ведь человеческое творчество возникает не в пустоте и протекает не в произвольном комбинировании элементов, как думают теперь многие верхогляды. Нет, творить можно, только приняв богозданный мир, войдя в него, вросши в его чудесный строй и слившись с его таинственными путями и закономерностями. А для этого нужна вся сила любви, весь дар художественного перевоплощения, отпущенный человеку. Человек творит не из пустоты: он творит из уже сотворенного, из сущего, создавая новое в пределах данного ему естества — внешне-материального и внутренно-душевного. Творящий человек должен внять мировой глубине и сам запеть из нее. Он должен научиться созерцать сердцем, видеть любовью : уходить из своей малой личной оболочки в светлые пространства Божии, находить в них Великое — сродное — сопринадлежащее, вчувствоваться в него и создавать новое из древнего и невиданное из предвечного. Так обстоит во всех главных сферах человеческого творчества: во всех искусствах и в науке, в молитве и в правовой жизни, в общении людей и во всей культуре. Культура без любви есть мертвое, обреченное и безнадежное дело. И все великое и гениальное, что было создано человеком, — было создано из созерцающего и поющего сердца.

Нельзя человеку прожить без любви, потому что самое главное и драгоценное в его жизни открывается именно сердцу. Только созерцающая любовь открывает нам чужую душу для верного, проникновенного общения, для взаимного понимания, для дружбы, для брака, для воспитания детей. Все это недоступно бессердечным людям. Только созерцающая любовь открывает человеку его родину , т.е. его духовную связь о родным народом, его национальную принадлежность, его душевное и духовное лоно на земле. Иметь родину есть счастье, а иметь ее можно только любовью. Не случайно, что люди ненависти оказываются интернационалистами: мертвые в любви, они лишены и родины. Только созерцающая любовь открывает человеку доступ к религиозности и к Богу . Не удивляйся, мой милый, безверию и маловерию западных народов: они приняли от римской церкви неверный религиозный акт, начинающий с воли и завершающийся рассудочной мыслью, и, приняв его, пренебрегли сердцем и утратили его созерцание. Этим был предопределен тот религиозный кризис, который они ныне переживают.

Ты мечтаешь о сильной воле. Это хорошо и необходимо. Но она страшна и разрушительна, если не вырастает из созерцающего сердца. Ты хочешь служить благой цели. Это верно и превосходно. Но как ты увидишь свою цель, если не сердечным созерцанием ? Как ты узнаешь ее, если не совестью своего сердца? Как соблюдешь ей верность, если не любовью? Ты хочешь справедливости, и мы все должны ее искать. Но она требует от нас художественной индивидуализации в восприятии людей; а к этому способна только любовь. Гневная борьба с вредителями бывает неооходима, и неспособность к ней может сделать человека сентиментальным предателем. Но гнев этот должен быть рожден любовью, он должен быть сам ее воплощением для того, чтобы находить в ней оправдание и меру...

И еще: я понимаю твое предложение “лучше о любви не говорить”. Это верно: надо жить ею, а не говорить о ней. Но вот посмотри: в мире раздалась открытая и безумная пропаганда ненависти; в мире поднялось упорное и жестокое гонение на любовь — поход на семью, отрицание родины, подавление веры и религии. Практическая бессердечность одних увенчалась прямою проповедью ненависти у других. Черствость нашла своих апологетов. Злоба стала доктриною. А это означает, что пришел час заговорить о любви и встать на ее защиту.

Да, в людях мало любви. Они исключили ее из своего культурного акта: из науки, из веры, из искусства, из этики, из политики и из воспитания. И вследствие этого современное человечество вступило в духовный кризис , невиданный по своей глубине и по своему размаху. Видя это, понимая это, нам естественно спросить себя: кто же пробудит любовь в черствых сердцах, если она не пробудилась от жизни и слова Христа, Сына Божия? Как браться за это нам, с нашими малыми человеческими силами?

Нельзя нам без любви. Без нее мы обречены со всей нашей культурой. В ней наша надежда и наше спасение.

Иван Ильин. Жизнеописание, мировоззрение, цитаты. За 60 минут Ильин Иван Александрович

МИРОВОЗЗРЕНИЕ. ОБЗОР ТВОРЧЕСТВА

Иван Александрович Ильин являлся государственником-правоведом, философом, литературным критиком, публицистом. В его творчестве раскрываются все наиболее важные пласты русского философствования первой половины XX века. Он принадлежал к когорте философов, приверженных российской идее, российской почве, много размышляющих о ней, не отделяющих своей судьбы от судьбы родины.

Философия Ильина глубоко полемична, она обращена не только к читателю, с которым Ильин ведет своеобразный доверительный, просветляющий разговор, но и ко многим философам, мыслителям, с которыми он ведет страстную, серьезную и всегда обоснованную цитатами полемику. Все его творчество проникнуто идей Православия. В своих религиозно-философских работах он решающую роль отводил духовному в человеке и в обществе, сформулировав «закон духовного достоинства».

Известность, как уже отмечалось, Ильину принесла его диссертация «Философия Гегеля как учение о конкретности Бога и человека». В своем предисловии Ильин писал: «В преддверии новых исканий и достижений, в борьбе за духовную чистоту, за подлинность опыта и предметность познания - философии естественно обращаться к своему прошлому для того, чтобы находить и его лучших созданиях вдохновение и напутствие. Истинно великое и значительное всегда остается очагом духа, способным зажечь новые огни и дающим знак о новых, грядущих победах». Общую за дачу своего исследования он видел в том, чтобы «найти доступ к научному знанию о сущности Бога и человека», что совпадало, по его мнению, с главной целью современной ему философии. В этой работе Иван Александрович показал и великолепное знание и понимание текстов Гегеля, эрудицию, и оригинальность самостоятельного хода мысли. Он смог подвести определенные итоги «возрождения» гегельянства в западной и отечественной философской мысли, не будучи при этом гегельянцем. Воздав должное своим предшественникам. Ильин все же выказал некоторое недовольство качеством этих работ, страдающих, по его мнению, от поверхностных и беспомощных знаний философии Гегеля. Не будучи гегельянцем, он все же считал, что истолкование гегелевской философии должно стать частью «пересмотра духовных основ современной культуры, обусловленного кризисным состоянием человеческого общества».

Как известно, основа философии Гегеля - тождество бытия и мышления, которое раскрывается путем диалектического процесса. Гегель полагал, что в основании всего лежит духовный принцип, в котором все вещи должны найти свое окончательное объяснение. Это единство самосознания, универсальный абсолютный разум, определяющий собой как законы космические, так и законы человеческого общения. Абсолютное, по мнению Гегеля, представляет собой идеальный логический процесс своего последовательного самораскрытия, достигающего своей конечной ступени в разумном существе - в человеке. Философия является целью мирового процесса, она есть самопознание абсолютного разума в человеке, задача ее - познание этого абсолютного.

Специфика трактовки Ильиным философии Гегеля основана на попытке органичного объединения трех «измерений» гегелевской философии: философского учения о конкретно- всеобщем, философского осмысления и воплощения Бога, философского учения о человеке. Свою задачу он видел не столько в текстологической реконструкции гегелевского учения, сколько в доказательстве того, что философский анализ Гегеля имеет своей целью раскрытие понятия «Бог», чему служит «прохождение» через множество оттенков движения мысли к «конкретному», а значит, бесконечному, завершенному, положительному, внутреннему, живому (согласно терминологии самого Гегеля) и т. д. единству. Внимательное изучение трудов Гегеля, их анализ позволили Ильину сделать вывод: «И вот эта объективная мысль как творческая объективность; эта „безусловная конкретность“, завершенная и самостоятельная; эта „вполне конкретная“ истина, но всей своей величайшей власти и мощи; этот создавший сам себя абсолютный организм смысла - являет собой природу самого Божества». Смысл учения Гегеля он видит в том, что «понятие, открывающееся спекулятивной мысли, есть само Божество, и что оно и есть единственная реальность».

И все же Ильин не считал диалектику Гегеля самым главным и высшим достижением его философии. Он прекрасно видел все упущения великого философа. И прежде всего это панлогизм («панэпистемизм», в терминологии Ильина), то есть стремление разложить все по полочкам понятийного мышления, а также абсурдность метода постижения истины системой категорий. Мир, замечает он, - с его злом, относительностью, хаосом, - не поддался силе всеобщего, силе понятия. Цитируя тексты самого Гегеля, Ильин доказал растерянность великого мыслителя перед неодолимостью мира «неистинных, дурных предметов» и перед злоключениями Идеи, погруженной в «злосчастную бездну» конкретно- эмпирического. Отмечая все это, Ильин все же не соглашался с теми философами, которые видели в учении Гегеля одни лишь слабости. Он писал: «Гневные выпады Артура Шопенгауэра против Гегеля несправедливы, ибо в действительности Гегель был прямой противоположностью того, что видел в нем желчный франкфуртский философ: перед ним действительно была „голова“, а никакой не „шарлатан“. Всю жизнь он оставался мучеником своего сверхсложного сражающегося с самим собой созерцания. Он честно старался сохранить верность своей панлогической концепции, которая открылась ему в 1800–1810 годах. Он видел, как она рушится, и не желал принять ее крушения, ибо для него это означало бы крушение Бога. Ему приходилось перестраиваться „на ходу“. Перед ним вследствие этого обнаруживались новые „выси“ и „глубины“, он незаметно пересматривал основное свое понятие разума, переходил от „панлогизма“ к „пантелеологизму“ и полагал, что первоначальная его познавательная идея успешно обоснована. Кризис этой идеи и всей его системы был велик и поучителен. Может быть, он ушел из жизни, не осмыслив и не высказав этого. Но, - уточняет Ильин, - нельзя сомневаться в предметности его созерцательной способности».

Существенно расходились взгляды Ильина и Гегеля и на один из главнейших вопросов философии - смысл жизни. Для Гегеля жизнь - всего лишь один из узлов саморазвития логической идеи. Поэтому проблема смысла жизни его не волновала. Для Ильина жизнь - смысловой центр бытия. Главная цель жизни у него «именуется делом божьим на земле», то есть делом «религиозно-осмысленной культуры», свободно создаваемой людьми. Для Гегеля было важно осознание свободы, для Ильина - ее реализация в жизни индивида. Сначала «быть», потом «действовать» и только за тем «философствовать».

Он соглашался с Гегелем, что философия - это наука, но был убежден, что наука эта тождественна религии. Вывод этот Ильин обосновал в своей статье «Философия как духовное делание» (1915). «Философия, - утверждает он в ней - это знание истины, религия - вера в нее». В этой же статье Ильин определил три разновидности неофилософствования, иронизируя над ними. Первая - «софистическая апология сильного», то есть подмена очевидности авторитетом. Вторая - превращение философии в тайноведение. Здесь он, в свою очередь, отметил два варианта: в первом из них «владеющий тайной» от души старается передать ее своим адептам, но усилия его напрасны, ибо тайны нет: другой вариант - тайна остается сокрытой, и тайновидец не спешит, а порой и не в состоянии раскрыть ее (бывает, что он просто морочит голову и себе и другим). Третья - формальная игра в дефиниции и силлогизмы.

Доктор философских наук, писатель и публицист А.В.Гулыга в своей статье об Ильине писал: «Все три отмеченные Ильиным умственных порока - авторитетопоклонство, тайноведение, понятийное мозгоблудие - живут и поныне. Сарказм Ильина не потерял актуальности, как и его твердое убеждение в том, что истина существует и надо жить ради нее».

Продолжая традиции русской философии. Ильин создает собственное учение. Учение это отличает подлинная доступность (его труды не перегружены чисто теоретическими философскими выкладками, научными терминами). Его занимают темы, определяющие жизнь любого человека: любовь, вера, родина, смысл жизни, добро и зло… Ильину удалось совершить невозможное - рассказать о русской душе на языке философии. Он создал феноменологию души, особый категорийный строй: совестная интуиция, просветленная чувственность, предметная очевидность, философский акт и др. Свои задачи Ильин при этом определил так: «…я пытаюсь заткать ткань новой философии, насквозь христианской по духу и стилю, но совершенно свободной от псевдофилософского отвлеченного пустословия. Здесь нет совсем и интеллигентского „богословствования“ наподобие Бердяева - Булгакова - Карсавина и прочих дилетантствующих ересиархов… Это - философия простая, тихая, доступная каждому, рожденная главным органом Православного Христианства - созерцающим сердцем, но не подчеркивающая на каждом шагу своей „школы“. Евангельская совесть - вот ее источник». Ильин обращается к читателям статьи с вопросом: откуда известно, что изучаемый предмет систематичен и живет по законам человеческой логики (пусть и диалектической)? Неужели, пишет он, шапка определяет размер головы? Жалок и смешон, по его мнению, философ, воображающий себя бухгалтером, наводящим порядок в бумагах, или унтер-офицером, командующим шеренгой понятий. Он призывает честно и ответственно изучать предмет. Созерцание, утверждает он, - средство; очевидность - цель. Очевидность - вообще любимое слово, любимое понятие Ильина.

«Человек, никогда не переживший очевидности, не знающий, как слагается и проверяется это своеобразное переживание, и как оно внутренне „выглядит“ - создаст в теории познания только игру мертвыми понятиями и пустые конструкции… Акт очевидности требует от исследователя - дара созерцания и при том многообразного созерцания, способности к вчувствованию, глубокого чувства ответственности, искусства творческого сомнения и вопрошения, упорной воли к окончательному удостоверению и живой любви к предмету», - писал он в статье «Путь к очевидности».

Для Ильина очевидность - свет. В той же статье он уточняет: «…не всякая свеча дает нам очевидность. Бывают галлюцинации и миражи. Очевидность - это свет, исходящий из самого предмета, охватывающий нас предметной силой, покоряющий нас, к нему человек должен пробиться… Очевидность воодушевляет человека и просветляет душу. Она дает ему опору, позицию, характер. И вот он, здоровый и целостный. Любит то, чем живет, живет тем, что любит. За это борется до конца своих дней, и если он гибнет в борьбе, то гибнет как победитель».

Ильин никогда не признавал философии ради философии. Он писал только о том, что волновало его самого, чем жила русская общественность. Писал аргументированно и честно, не заискивая перед властями и мировыми авторитетами. Значительной интеллектуальной смелости потребовала от него работа, полемически направленная против толстовской философии непротивления «О сопротивлении злу силою». В ней он резко критиковал учение, оказавшее разлагающее воздействие на российскую интеллигенцию.

«Грозные судьбоносные события, постигшие нашу чудесную и несчастную Родину, опаляющим и очистительным огнем отозвались в наших душах. В этом огне горят все ложные основы, заблуждения и предрассудки, на которых строилась идеология прежней русской интеллигенции. На этих основах нельзя было строить Россию; эти предрассудки и заблуждения вели ее к разложению и гибели. В этом огне обновляется наше религиозное государственное служение, отверзаются наши духовные зеницы, закаляется наша любовь и воля. И первое, что возродится в нас через это, будет религиозная государственная мудрость восточного Православия и особенно русского Православия. Как обновившаяся икона являет царственные лики древнего письма, утраченные и забытые нами, но незримо присутствующие и не покидавшие нас, так в нашем новом видении и в волении да проглянет древняя мудрость и сила, которая вела наших предков и страну нашу святую Русь!» - этими словами он начал свою работу «О сопротивлении злу силою». Эти слова можно считать эпиграфом ко многим другим его сочинениям. Многие русские интеллигенты думали так же. И в то же время сама русская интеллигенция распространила в народе множество идеологических стереотипов и предрассудков, которые и привели Россию к глубочайшему кризису. Одним из таких серьезнейших предрассудков Ильин и считал толстовскую философию непротивления злу. Он решился написать научное исследование, в котором последовательно разобрал взгляды Толстого, подтверждая свои слова, свою критику цитатами из произведений самого Толстого.

Ильин дал довольно резкую оценку толстовству: «…проповедовался наивно- идиллический взгляд на человеческое существо, а черные бездны истории и души обходились и замалчивались. Производилось неверное межевание добра и зла: герои относились к злодеям; натуры безвольные, робкие, ипохондрические патриотически мертвенные, противогражданские - превозносились как добродетельные. Искренние наивности чередовались с нарочитыми парадоксами, возражения отводились как софизмы: несогласные и непокорные объявлялись людьми порочными, подкупными, своекорыстными, лицемерами… Так случилось, что учение графа Льва Толстого и его последователей привлекло к себе слабых и простодушных людей и, придавая себе ложную видимость согласия с духом Христова учения, отравляло русскую религиозную и политическую культуру».

Конечно, он понимал и признавал, что ни Толстой, ни его последователи не призывают к полному непротивлению - это было бы равносильно добровольному нравственному самоуничтожению. Толстовцы предлагали перенести борьбу со злом во внутренний мир человека, притом именно того человека, который эту борьбу ведет. Таким образом, толстовцы считали непротивление особым видом сопротивления, но только некоторыми, допустимыми с их точки зрения способами. Идея эта, подчеркивал Ильин, наследует традиции христианства. Однако, продолжал Иван Александрович, призывая любить врагов, Христос призывал любить врагов самого человека, а не врагов Божьих, попирающих божественное. Истолковывать христианский призыв к кротости, как призыв к безвольному созерцанию насилий и несправедливости, по мнению Ильина, противоестественно. Он отмечал, что ценность толстовского учения в том, что борется против увеличения зла в мире, против того, чтобы на зло отвечали еще большим злом. Между тем вопрос о зле и насилии не так прост. Толстой и его последователи употребляли термины «насилие» и «ненасилие» расплывчато и неточно, смешивая самые различные виды насилия с формами принуждения и самопринуждения. Ильин дал четкое, философски точное определение сущности зла, подчеркивая при этом, что насилие как таковое и есть зло, против которого необходимо бороться. Всякий человек, подчеркивает он, подвергшийся насилию, заслуживает сочувствия и помощи. Характеризуя основные признаки зла, Ильин отмечает его внешнюю агрессивность, лукавство и многообразие. Только наивный человек, поясняет он, может не замечать лукавства зла и полагать, что ему присуще простодушие, прямота и рыцарская корректность, что с ним можно договариваться, ожидая от него верности, лояльности и чувства долга.

Ильин утверждал, что на протяжении всей истории человечества в разные эпохи и в разных общинах лучшие люди гибли от насилия худших, и продолжалось это до тех пор, пока лучшие не решались дать худшим организованный достойный отпор. «Прав будет тот, - писал он, - кто оттолкнет от пропасти зазевавшегося путника, кто вырвет пузырек с ядом у ожесточившегося самоубийцы, кто вовремя ударит по руке прицеливающегося революционера, кто в последнюю минуту собьет с ног поджигателя, кто выгонит из храма кощунствующих бесстыдников, кто бросится с оружием на толпу солдат, насилующих девочку, кто свяжет невменяемого и укротит одержимого злодея».

И все же, оправдывая применение силы в защиту добра, Ильин предостерегает от возможности впасть в другую крайность - в признание допустимости любых средств для достижения благой цели. Нравственное достоинство цели ни в коем случае нельзя переносить на средства. Поэтому Ильин четко формулирует и условия, в которых применение силы оправданно. И прежде всего это определение зла по характеру совершаемых им поступков, а также волевое отношение к жизни, принятие ответственности за свое решение и действие и, наконец, последующее прижизненное нравственно- религиозное очищение. И все это при ясном осознании того, что в конкретных жизненных обстоятельствах бессильны мирные средства противления злу. «Сопротивляйтесь всегда любовию. - пишет он. - а) самосовершенствованием, в) духовным воспитанием других, с) мечом». Меч он поставил на третье место, после двух духовных факторов. Идею любви и меча Ильин связывал с древнерусскими традициями, с образами Михаила Архангела и Георгия Победоносца.

Есть у Ильина и еще одно важное возражение в адрес толстовства: «…когда моралист, отстаивающий идеи непротивления, - пишет он, - подходит к государственной, правовой и политической жизни, то здесь перед ним простирается сфера сплошного зла, насилия, грязи». Интерпретируя толстовцев, Ильин отмечает, что тут не может быть никакой сферы, где можно нести речь о правосознании, о различных нормальных, цивилизованных способах жизни. Духовная необходимость и духовная функция правосознания, по его мнению, от моралиста совершенно ускользают. Вместе с отвержением права отвергаются и «все оформленные правом установления, отношения или способы жизни: земельная собственность, наследование, деньги, которые „сами по себе суть зло“, иск, воинская повинность; суд и приговор - все это смывается потоком негодующего отрицания, иронического осмеяния, изобразительного опорочения. Все это заслуживает в глазах наивного и щеголяющего своей наивностью моралиста только осуждения, неприятия и стойкого пассивного сопротивления».

Это один из наиболее важных моментов в книге Ильина, действительно характеризующий российское моралистическое сознание. Для жизни российского общества испокон веков было характерно недоверие к правосознанию, к повседневной государственной жизни, к самозащите человека, к формам правозащитной и судебной деятельности. Ильин пишет: «Сентиментальный моралист не видит и не разумеет, что право есть не обходимый и священный атрибут человеческого духа; что каждое состояние человека есть видоизменение права и правоты; и что ограждать духовный расцвет человечества на земле невозможно вне принудительной общественной организации, вне закона, суда и меча. Здесь-то личный духовный опыт молчит, а сострадательная душа впадает в гнев и в „пророческое“ негодование. И в результате этого его учение окалывается разновидностью правового государственного и патриотического нигилизма». Сказано сильно, справедливо и, к сожалению, актуально до сих пор.

Абсолютно справедлива концепция Ильина и в отношении защиты правового государства и спокойствия граждан. Правовое государство вынуждено применять силу для того, чтобы противостоять тоталитаризму, фашизму; угрозе гражданской войны и т. п. Толстой и толстовцы, конечно же, правы - пока не уничтожена война, надо стремиться к ее преодолению. Но Ильин показывает губительную неравность положения наглого, авторитарного фашистского насилия, не знающего никаких препон и пределов, не ценящего человеческую жизнь, и либерального, мягкого правления, не связывающего себя установлениями права. Это одна из глубочайших дилемм и трагедий XX века. Оправданно ли, допустимо ли силой погасить небольшой очаг потенциальной гражданской войны, предотвращая его разрастание на всю страну, на мир? Спор философа Ильина и писателя Толстого так же актуален до сих пор, перейдя из XX в XXI век.

Через все эмигрантское творчество Ильина проходит одна тема - судьба России, ее потенциальное возрождение. Катастрофу семнадцатого года Ильин считал наиболее ярким проявлением кризиса всей мировой культуры. Судьба России - часть мировой судьбы. Потому все, что пишет Ильин о России и для России, приобретает общее, мировое значение.

В многочисленных статьях и лекциях он проповедовал мысль о том, что вынужденное пребывание на чужбине - наказание за содеянные грехи: «Ведь мы сами - живые куски нашей России, ведь это ее кровь тоскует в нас и скорбит; ведь это ее дух молится в нас и скорбит…» - писал он в статье «Родина и мы» в 1926 году. В этой же статье он писал, что нельзя оторваться от родины. «Можно жить на свете, не найдя своей родины, - мало ли их, безродных теперь; всюду они мутят, желая привить другим свое убожество. Но кто раз имел ее, тот никогда ее не потеряет, разве только предаст ее и не посмеет покаянно вернуться к ней… А нам всем Родина дала уже, дала раз навсегда, неумирающее и неистощающееся богатство, в нас самих укрытое, всюду нас сопровождающее - дар навеки…» Далее он анализирует причины гибели России, обозначает пути ее возрождения. По его мнению, Россию погубили бесчестие своекорыстие и смута, безрелигиозность и бесхарактерность. Возродиться же она может только честью, служением и верностью. «И какой бы строй ни установился в России, - пишет Ильин, - после перелома, какие бы люди ни оказались „во главе“, какие бы „программы“ ни восторжествовали. - Россия будет существовать, расти и цвести только тогда, если в ней воцарится дух чести, служения и верности; ибо дух бесчестия, жадности и предательства поведет ее опять по путям революции, распада, „переделов“, „социализма“ и „интернационализма“ - по путям позора и бесчестия».

Его вера в возрождение России была основана на твердой уверенности, что в основание русской истории, русского национального бытия положен Божий замысел. «Россия, - утверждал Ильин, - это прежде всего - живой сонм русских правдолюбцев, „прямых стоятелей“, верных Божьей правде». Россия, по его мнению, держалась и строилась памятью о Боге и пребыванием в Его живом и благодатном дуновении. Вот почему возрождение России Ильин непременно связывал с возрождением, прежде всего, духовности, православия.

Русская идея, по его мнению, выражает историческое своеобразие народа и в то же время - его историческое призвание. «Русская идея - есть идея сердца. Идея созерцающего сердца… Она утверждает, что главное в жизни есть любовь, и что именно любовью строится совместная жизнь на земле, ибо из любви родится вера и вся культура духа». Ильин полагал, что предрасположенность к чувству, сочувствию, доброте и есть живая сила русской души, русской истории. А путь духовного обновления - единственный путь спасения, вы ход из культурного кризиса человечества. Эти идеи он сформулировал в книге «Путь духовного обновления», выпушенной в Белграде в 1937 году.

Средствами духовного обновления Ильин считал веру, любовь, свободу, совесть, семью, родину, национализм, правосознание, государство и частную собственность. Каждому из этих понятий он посвятил отдельную главу книги.

Открывает книгу глава, о вере. Веру Ильин определяет как «главное и ведущее тяготение человека, определяющее его жизнь, его воззрения, его стремления и поступки». Без веры человек не может существовать. Ильин начинает разговор о вере с разбора проблемы истины и проблемы веры. Он констатирует: человек и человечество оперируют множеством истин. Мы знаем таблицу умножения, химические формулы, установленные законы логики, исторические факты. Мы исходим из того, что они верны, применяем их в жизни. И все же одно дело знать истину, другое - верить во что-то. Есть истины, не имеющие отношения к нашей душе. Но есть и такие, которые мы считаем самыми главными в своей жизни. И вот тогда мы и говорим, что обладаем верой. Здесь, пишет Ильин, реальный центр твоей жизни, тут твоя любовь, твое служение, тут ты идешь на жертвы. Вера, убежден он, живет в каждом человеке, просто иногда она дремлет в человеческой душе. Душа просыпается ото сна, когда случается жизненная буря, и жизнь человека меняется коренным образом. Он начинает понимать необходимость выбора, необходимость служения какой-то ценности.

Ильин четко разграничивал понятия «вера» и «верование». Верить можно во что угодно: в карты, науку, в вождей, в астрологические гороскопы. «Веруют же - далеко не все, ибо верование предполагает в человеке способность прилепиться душою (сердцем и волею, и делами) к тому, что действительно заслуживает веры, что дается людям в духовном опыте, что открывает им некий „путь к спасению“ (по слову Феофана Затворника)», - пишет Ильин. Вера может разъединять людей, верование - объединяет.

Изучая проблему знания и веры, он приводит множество выписок из сочинений ученых различных времен и народов, показывая, что все они так или иначе веровали в Бога и надеялись найти Бога, выстраивая картину мира.

«Религиозность, - пишет Ильин, - не есть какая-то человеческая „точка зрения“, или „миросозерцание“, или „догматически-послушное мышление и познание“. Нет, религиозность есть жизнь, целостная жизнь и при том творческая жизнь. Она есть новая реальность, состоявшаяся в человеческом мире для того, чтобы творчески вложиться в остальной мир».

Источник веры и религиозности - любовь. Ильин полагал, что это определяющая форма духовности, но проводил тонкое различие между инстинктивной и духовной любовью. Любовь, писал он, рожденная инстинктом, субъективна и не объяснима. Иногда - ослепление, всегда - идеализация. В основе любви духовной лежит восприятие совершенства, объективного идеала. Именно такая любовь и заложена в основу религиозного чувства.

Веровать и молиться можно только тому, что по доброй воле и искренне идет из глубины человеческого существа: любить можно только самому - искрение, по доброй воле, из глубины свободной души, утверждает Ильин в главе о свободе. Он различает свободу внешнюю и внутреннюю. Свобода, безусловно, важна для жизни человека в обществе. Но не менее значимы для жизни человека и идущие извне предписания и запрещения, поддержанные угрозой. А иногда и подкрепленные силой и принуждением. Ильин убежден, что в определенных отношениях сила и принуждение необходимы и даже полезны для человеческого общества. Самое главное - сохранить связь между верой и слободой. Он считал положительной свободой свободу, связанную с мобилизацией внутренних сил человека. Свободен, считает Ильин, не тот человек, который предоставлен сам себе, которому нет ни я чем никаких препятствий, так что он может делать все, что придет ему в голову. Нет, свободен тот, кто приобрел внутреннюю способность созидать свой дух из материала страстей и талантов, а значит, прежде всего владеть собою; способность жить и творить в сфере духовного опыта, добровольно, искренне и целостно присутствовать в своей любви и в своей вере.

Разновидностью внешней свободы Ильин считал политическую свободу. Человек является полномочным участником, соучастником, соустроителем, сораспоряжающимся во всех делах общества, и его внутренняя свобода ограждается необходимостью думать о других людях, об их свободе или несвободе, об их жизни и их поведении. Ильин делает парадоксальное заявление: политическая свобода предполагает в человеке, которому она дается, гораздо большую зрелость, чем свобода духа. Ибо когда человек занимается своими внутренними делами, то он верит себе и распоряжается собой. В области же политики существует вопрос не только о собственной, но и о чужой свободе. Согласно Ильину, между внутренней свободой и политической существует внутренняя связь. Политическая свобода теряет смысл и становится разрушительным началом при отсутствии внутренней свободы человека. Если человек не осознает себя в качестве духовного субъекта, внутренне свободного и самоуправляющегося, он не сумеет сохранить права политической свободы. Особое значение придавал Ильин семье, патриотизму, родине, собственности.

Патриотизм по Ильину тесно связан с национализмом. Национализм он трактовал как позитивное проявление национального духа. «…Любовь к своему народу не есть неизбежно ненависть к другим народам; самоутверждение не есть непременно нападение; отстаивание своего совсем не означает завоевывание чужого. И таким образом национализм и патриотизм становятся явлениями высокого духа, а не порывами заносчивости, самомнения и кровопролитного варварства, как пытаются изобразить это иные современные публицисты, не помнящие родства и растерявшие национальный дух». Подобные мысли Ильин высказывал и в других своих работах. Так, в работе «Основы христианской культуры» он писал: «Истинный национализм есть не темная, антихристианская страсть, но духовный огонь, возводящий человека к жертвенному служению, а на род к духовному расцвету». Патриотизм в трактовке Ильина тесно связан с идеями православия. Он называл патриотизм высшей солидарностью, сплоченностью в духе любви к родине, творческим актом духовного самоопределения, верным перед лицом Божиим, утверждая, что только при таком понимании патриотизм и национализм могут раскрыться в их священном значении. Патриотизм, подчеркивал Ильин, живет лишь в той душе, для которой есть на земле нечто священное, и прежде всего святыни своего народа. Именно национальная духовная культура, по его мнению, есть то, за что и ради чего можно и должно любить свой народ, бороться и погибнуть за него. В ней сущность Родины, которую стоит любить больше себя.

Национализмом Ильин называл любовь к исторически-духовному облику своего народа, веру в его Богоблагодатную силу, волю к его творческому расцвету и созерцание своего народа перед лицом Божиим. Национализм же, полагал он, есть система поступков, вытекающих из этой любви, из этой веры, из этой воли и из этого созерцания.

Духовный творческий национализм, полагал Ильин, надо прививать с раннего детства. Большую роль в этом воспитании играет семья как священный союз, как часть общества, как первичное лоно человеческой культуры. Воспитанием в семье определяются в большей степени таланты и склонности человека, которые в будущем определят место этого человека в обществе. «Здесь пробуждаются и начинают развертываться дремлющие силы личной души; здесь ребенок научается любить (кого и как?), верить (во что?) и жертвовать (чему и чем?); здесь слагаются первые основы его характера; здесь открываются в душе ребенка главные источники его будущего счастья и несчастья; здесь ребенок становится маленьким человеком, из которого впоследствии развивается великая личность или, может быть, низкий проходимец». Поэтому Ильин подчеркивал, что воспитывать ребенка - значит заложить в нем основы духовного характера и довести его способности до самовоспитания. Основная же задача воспитания, по его мнению, состоит в том, чтобы ребенок получил доступ ко всем сферам духовного опыта; чтобы его духовное око открылось на все значительное и священное в жизни; чтобы сердце его, столь нежное и восприимчивое, научилось отзываться на всякое явление Божественного в мире и в людях. Душа ребенка, писал он, должна научиться воспринимать сквозь весь земной шум и сквозь всю неиссякаемую пошлость повседневной жизни священные следы и таинственные уроки Всевышнего, воспринимать их и следовать им, чтобы внемля им, всю жизнь «обновляться духом ума своего». Воспитание детей, уточнял Ильин, есть пробуждение их бессознательного чувствилища к национальному духовному опыту, укрепление их сердца, их воли, их воображения и их творческих замыслов: «…надо сделать так, чтобы все прекрасные предметы, впервые пробуждающие дух ребенка, вызывающие в нем умиление, восхищение, поклонение, чувство красоты, чувство чести, любознательность, великодушие, жажду подвига, волю к качеству - были национальными, у нас в России - национально-русскими; чтобы они почуяли в себе кровь и дух своих русских предков и приняли бы любовью и волею - всю историю, судьбу, путь и призвание своего народа, чтобы их душа отозвалась трепетом и умилением на дела и слова русских святых, героев, гениев и вождей». В особенности Ильин предлагал обогащать их следующими сокровищами: сокровищами родного языка, песни, молитвы, сказки, житиями святых и героев, поэзией, историей, гордостью за свою Армию как воплощение силы государства, храбрости народа, знанием территории своей страны как основы единения с родной землей, склонностью к добровольному творческому труду. Только таким образом, полагал Ильин, человечеству удастся соблюсти священное начало родины и в то же время одолеть соблазны - как больного национализма, так и всеразлагающего интернационализма.

Центральным вопросом для будущего возрождения России Ильин считал вопрос о собственности. И здесь он снова возвращался к духовному и недуховному пониманию человека. При духовном понимании человек - существо с бессмертной душой, творец. Он образует основу семьи, родины, нации, государства, сам становится источником духовной культуры. Бог, по мнению Ильина, возжигает на земле некий творческий очаг и возлагает на человека все функции сохранения мира и божественности как единого целого. Таким образом, основная задача духовного самосовершенствования человека - быть творческим огнем на земле. Но подобает ли творческому духовному центру иметь на земле прочное вещественное гнездо? Да, отвечает на этот вопрос Ильин, подобает, если это гнездо его жизни, любви, деторождения, труда и свободной инициативы. С его точки зрения частная собственность и есть живой очаг свободы, инициативы.

При недуховном понимании человека к нему относятся как к зверю, животному на том основании, что он, человек, работает с вещами, производит вещи, присваивает их себе. При таком подходе считается, что свобода, независимость совершенно не нужны, а частная собственность подлежит упразднению. Такие противоположные понимания человека приводят соответственно к противоположным выводам. В первом случае считается, что человек, обладающий частной собственностью, продолжает начинания Бога на земле. Во втором - полагают, что человека необходимо освободить от индивидуального способа жизни, от его личной отделенности, самодеятельности и самоценности. Ему придается статус лишь частички некоего большого целого, где он теряет свою уникальность, самостоятельность и самоценность. Такой подход был предложен коммунизмом.

Ильин, отвергая эти идеи, выдвигал аргументированные соображения, доказывающие историческую бесперспективность и ущербность коммунизма. Он выделяет шесть пунктов таких оснований.

1. «Коммунизм противоестественен», ибо коммунизм не приемлет индивидуального способа жизни, данного человеку от Бога. Он гасит личную инициативу на всех путях творчества человека.

2. «Коммунизм противообщественен», ибо в основе коммунизма лежит идея классовой ненависти, зависти, мести, идея вечной классовой борьбы пролетариата с непролетариями. И на этой идее коммунисты строят образование, воспитание, хозяйство, государство и армию. Идея всенародной солидарности и братства дискредитируется. Развивается преследование граждан, взаимное доносительство. Производится изъятие имущества, при котором недобросовестные грабят добросовестных.

Ильин вообще считал зависть основным источником бедствий. Он признает, что зависть не новое явление в истории, но только в XX веке зависть стала главным движущим фактором, руководящей лжеидеей мирового кризиса. «В наши дни, - пишет он в статье „Зависть как источник бедствий“, - зависть не только осознала себя, но и выговорила себя как доктрину, превратилась в мировой заговор (точнее - в несколько параллельных, мировых заговоров!) и она выработала программу, систему борьбы и организацию. Она становится основным побуждением народов или как бы тем отравленным воздухом, которым дышит современная масса». Ильин утверждает, что учение о противоположности и непримиримости социальных классов, желание перераспределения имущества, доктрина революционной мести в основании своем имеют все ту же человеческую зависть.

3. «Коммунизм осуществляет растрату сил». Человек, по мнению Ильина, изначально наделен творческой силой живого инстинкта, массой энергии, связанной с его внутренним сокровенным бытием. Коммунизм, вводя безнадежный способ хозяйствования и провозглашая его самым лучшим и продуктивным, подавляет и растрачивает реальную естественную жизненную энергию людей.

4. «Коммунизм, из-за его противоестественности, осуществим только при помощи системы террора».

5. «Коммунизм отнюдь не ведет к справедливости». Коммунисты полагают, что равенство означает справедливое устройство жизни. Однако на самом деле все люди от природы не равны, и уравнять их естественные свойства невозможно.

6. «Коммунизм отнюдь не освобождает людей. Он вводится принудительно и насильственно и для этого отменяет все жизненные права и свободы».

Ильин доказывает естественность частной собственности и безнадежность попытки освободиться от нее. Он прослеживает связь между индивидуальностью человека, частной собственностью и добротным трудом. Ильин утверждает, что только собственник обретает желание вложить в хозяйственный процесс свой труд, свои способности. Только частная собственность, ответственное к ней отношение приучает человека творчески любить труд, землю, свой очаг, родину. Государственный инстинкт человека, по мнению Ильина, тоже связан с развитием института частной собственности. Частная собственность породнена и с правосознанием, ибо только человек, приученный разделять «мое» и «твое», может строго следовать законам, определяющим их взаимоотношение. Кроме того, обогащаясь сам, собственник тем самым обогащает и свое окружение: богатеет народное хозяйство, возникает конкуренция собственников, которая, в конечном счете, идет на благо народа.

Ильин подчеркивает, что опасно не различие между богатым и бедным, а хозяйственная беспочвенность среди бедноты, творческая бесперспективность среди низшего имущественного слоя. Он предупреждал о порочности и пагубности коммунистического постулата, что ни «моего», ни «твоего» вообще не должно быть, что можно иметь только «общее», не имея «моего». «Если народы пойдут за этим зовом, то они скоро убедятся, что „общее“ без „моего“ есть „ничье“ и что до „ничьего“ - никому нет дела», - писал он.

Разрешение проблемы Ильин видел в построении такого строя, который бы сочетал строй частной собственности с «социальным» настроением души: свободное хозяйство с организованной братской справедливостью. Чувствовать и действовать социально, по Ильину, означает признавать на деле начало христианской любви и братства; руководиться не уравнивающей справедливостью («всем поровну»), а распределяющей («каждому - свое, кто чего заслужил»); это значит - оберегать слабых, нуждающихся, больных и беспомощных, связывать благополучие целого с благоденствием личности, и, наконец, будить и поощрять во всех слоях народа качественные, творческие силы человеческого инстинкта и духа.

Говоря о поисках нового социального понимания собственности. Ильин полагал, что оно будет исходить из древних христианских основ. Новые поколения, писал он, должны воспитываться в убеждении, что частная собственность не просто «право», а нравственно обязывающее право. Собственность, уточнял он, обязывает каждого к творческому использованию всех ее возможностей, к несению больших общественных тягот и государственных повинностей, к человеческому обхождению со всеми, кто так или иначе зависит от вечной власти собственника, к постоянной заботе о хозяйственно беспочвенных людях.

Частная собственность есть не только власть, но и свобода. Нельзя давать власть, не научив ею пользоваться, предупреждал Ильин: «Только сильный и духовно воспитанный дух сумеет верно разрешить проблему частной собственности и создать на ее основании цветущее и социальное хозяйство».

Ильин считал, что при решении вопроса о собственности огромную помощь может оказать борьба (сугубо лояльная, в пределах закона) за улучшение существующего законодательства. Сам он всегда был сторонником «естественного» права, которое дается человеку «от природы», связано с его совестью, сливается с моралью. Совестный акт для Ильина - важнейший компонент духовного обновления, В работе «О грядущей России» он писал: «От совестного акта не следует ожидать ни слов, ни суждений, ни изречений, ни формул. Совестный акт подобен скорее молнии, сверкающей из мрака, или мощному подземному толчку; как при землетрясении. Здесь нет по-человечески раскрытой разумности, но есть как бы некий ослепительный свет, озаряющий внутренние пространства души, от которого человек как бы мгновенно прозревает - ибо совесть есть состояние нравственной очевидности». Ильин называет европейское правосознание формальным, черствым и уравнительным, а русское - бесформенным, добродушным и справедливым. В уже упоминавшейся работе «Путь духовного обновления» он пишет: «Мало закона. Надо видеть живое событие. И далее, надо видеть сквозь закон: 1. Намерение законодателя и 2. Высшую цель права (свобода, мир, справедливость). Поэтому всякое применение закона предполагает в душе применяющего чиновника живое творческое правосознание». Закон формален, но его применение определено всей широтой духовной жизни: здесь и любовь, и вера, и чувство справедливости, и совестный акт.

Говоря о возрождении России. Ильин, безусловно, не мог обойти и такой важный вопрос, как государственное устройство, государственная форма возрожденной России. Государственной формой он называл «строй жизни и живую организацию народа». В статье «О государственной форме» Ильин подчеркивал, что народ должен сам понимать свой жизненный строй, чтобы уважать законы этого строя и вкладывать свою волю в эту организацию. Только «живое правосознание народа дает государственной форме осуществление, жизнь, силу». Именно от уровня народного правосознания, от исторически нажитого народом политического опыта, от силы и воли его национального характера, по мнению Ильина, и зависит государственная форма. При этом он подчеркивал, что каждому народу причитается своя, особая, соответствующая только ему государственная форма и конституция. И к решению этого вопроса Ильин призывал подходить очень осторожно, не навязывая всем народам какую-то одну, «наиболее прогрессивную» форму.

Какова бы ни была выбрана Россией государственная форма, по мнению Ильина, способность выстоять она обретала только в виде православной державы. Эти свои идеи он выразил и обосновал в статье «Что дало России Православное христианство?». В ней он утверждает, что православие привнесло в русский народ такое правосознание, которое срослось с сознанием нравственным. Потому и Государь воспринимался не как средоточие власти, а как исполнитель Божьей воли. В то же время сам монарх стремился служить Богу и народу, а не отдельным сословиям или группам людей, которые позднее стали именоваться партиями. Вот это взаимное нетягостное служение отличало монархию от разного рода демократических форм правления, закрепляющих фактическую власть меньшинства в виде удачливой или демагогической партии, группы, ибо партия - это часть, а не целое.

Оценивая положение России после революций 1917 года, анализируя их причины и последствия, он писал: «Пройдут годы национального опамятования, оседания, успокоения, уразумения, осведомления, восстановления элементарного правосознания, возврата к частной собственности, к началам чести и честности, к личной ответственности и лояльности, к чувству собственного достоинства, к неподкупности и самостоятельности мысли, прежде чем русский народ будет в состоянии произвести осмысленные и не погибельные политические выборы. А до тех пор его может повести только национальная, патриотическая, отнюдь не тоталитарная, но авторитарная - воспитывающая и возрождающая - диктатура» (статья «О государственной форме»).

Ильин был не только философом и правоведом. Высоко образованный, философ культуры, он не мог обойти вниманием художественное творчество. Его литературно- критические труды отличаются философской глубиной, острой наблюдательностью и независимостью. Отличительным качеством его критической манеры является сочетание эстетического анализа художественного произведения с духовно-религиозным анализом.

Особенностью духовного кризиса, достигшего в XX веке своего апогея, Ильин считал не просто утрату людьми веры в Бога, а активно отрицательное их отношение к самой идее Бога. Он утверждал, что «непросвещенные неверы» на протяжении нескольких последних веков всеми силами стремились не только скомпрометировать эту идею, но и одержать победу в борьбе с верующими. Все остальные разновидности кризиса (культурный, экономический, экологический и др.), по его мнению, являются лишь результатом духовного оскудения, начавшегося еще в эпоху Ренессанса, и широко развивающегося вследствие распространения в мире атеистических и материалистических доктрин, различных оккультных и теософских теорий.

Продолжением этих процессов Ильин считал начавшуюся в XIX веке эпоху оправдания дьявольского начала. Многие европейские писатели, композиторы в своем творчестве обратились к демонической теме, зачастую изображая демонов в привлекательном виде. Отчуждение от веры культуры и искусства в течение последних столетий привело к возникновению безбожного псевдоискусства с его похотливой разнузданностью, духовной бессодержательностью и нравственной пустотой. В подобном мнимоискусстве, создаваемом и распространяемом «беспочвенными людьми, забывшими о Боге», царит, по словам Ильина, безответственность и вседозволенность. По сути, это уже не искусство, а «чувственное марево», предназначенное для эротического возбуждения и праздного времяпрепровождения скучающих и сытых.

автора Чуев Феликс Иванович

Мировоззрение – интеллигенция, но… Смотрим с Молотовым по телевизору документальный фильм о Ленине. Показывают Симбирск.– Керенский тоже там родился, – говорю.– Керенский – способный человек, хороший оратор. Доводилось много раз слушать его и тут же выступать против

Из книги Антисоветский Советский Союз автора Войнович Владимир Николаевич

Единственно правильное мировоззрение Как-то еще в Москве я оказался в одной интеллигентной компании. Сидя на кухне, пили чай и, как водится, обсуждали все или почти все местные и мировые проблемы и события. Говорили о недавнем аресте двух диссидентов, об обыске у третьего,

Из книги Целиковская автора Вострышев Михаил Иванович

Мировоззрение Целиковская, чей дедушка был сельским дьячком, а отец, уже переселившись в Москву, подрабатывал регентом церковного хора в Елоховском соборе, нередко ходила в Божий храм. Но, по ее словам, об этих посещениях она не любила рассказывать знакомым.Она никогда не

Из книги Бетховен автора Альшванг Арнольд Александрович

Глава шестнадцатая Личная жизнь. Светские знакомства. Мировоззрение Бетховену минуло тридцать пять лет. На родине, в Германии, его имя стояло в первом ряду знаменитых имен. Далекая Шотландия добивается чести печатать его аккомпанементы к шотландским национальным

Из книги Моя борьба [= Mein Kampf; Майн Кампф] автора Гитлер Адольф

ГЛАВА I МИРОВОЗЗРЕНИЕ И ПАРТИЯ 24 февраля 1920 г. состоялось первое массовое собрание, устроенное сторонниками молодого движения. В большом зале мюнхенской Придворной пивной 25 тезисов программы новой партии были прочитаны перед двухтысячной аудиторией и пункт за пунктом

Из книги Чехов в жизни: сюжеты для небольшого романа автора Сухих Игорь Николаевич

ГЛАВА V МИРОВОЗЗРЕНИЕ И ОРГАНИЗАЦИЯ Мы нарисовали в общих чертах картину того, как должно выглядеть наше национал-социалистическое государство. Конечно нарисовать, как должно выглядеть такое государство, недостаточно для его осуществления. Гораздо важнее сказать, как

Из книги Михаил Ломоносов автора Баландин Рудольф Константинович

МИРОВОЗЗРЕНИЕ …Его упрекали в отсутствии миросозерцания. Нелепый упрек! Миросозерцание в широком смысле слова есть нечто необходимо свойственное человеку, потому что оно есть личное представление человека о мире и о своей роли в нем.В этом смысле оно свойственно даже

Из книги Чехов без глянца автора Фокин Павел Евгеньевич

Мировоззрение О Ломоносове как философе мнения противоречивы. Профессор философии Санкт-Петербургского университета Н.О. Лосский, высланный в 1922 году из Советской России, в «Истории русской философии» (1951) о нем даже не упомянул.Другой русский философ-эмигрант,

Из книги Вл. Соловьев автора Лосев Алексей Федорович

Мировоззрение Александр Рафаилович Кугель:Чехов не принадлежал ни к какому литературному кружку. Чехов был в «Нов. Времени», но он был там случайным гостем; он был в «Русск. Мысли», но появлялся и в «Нов. Времени»; он завсегдатайствовал у Суворина, а пьесу ставил в

Из книги Генри Торо автора Покровский Никита Евгеньевич

Глава IV. Общее мировоззрение ногосторонняя общественная деятельность Вл. Соловьева вызывает естественные вопросы о его мировоззрении, характеристика которого сейчас особенно необходима, поскольку в свое время по этому поводу было сказано много неясного и неточного.

Из книги Декарт автора Ляткер Яков Абрамович

Из книги Тургенев без глянца автора Фокин Павел Евгеньевич

1. Мировоззрение. «Мир, или Трактат о свете» зреть - поспевать, созревать; зрение - состояние зреющего зреть - смотреть, видеть; зрение - способность видения. В. Даль. «Толковый словарь» Декарт начинает свой трактат с того, что, взятые сами по себе, основные теоретические

Из книги Гитлер и его бог [За кулисами феномена Гитлера] автора Фрекем Джордж ван

Мировоззрение Яков Петрович Полонский:Философские убеждения Тургенева и направление ума его имели характер более или менее положительный и под конец жизни его носили на себе отпечаток пессимизма. Хотя он и был в юности поклонником Гегеля, отвлеченные понятия,

Из книги «Мы прожили не напрасно…» (Биография Карла Маркса и Фридриха Энгельса) автора Гемков Генрих

12. Мировоззрение Гитлера Национал-социализм был религией, а Гитлер – ее Христом. Джон Толанд Нацизм«Как таковой идеологии не было. Не было связной, компактной теории, которую можно было бы назвать национал-социализмом. Даже основные понятия, такие как “раса” или

Из книги автора

14. Мировоззрение Шри Ауробиндо Эволюция не закончена; разум – это не последнее слово природы, а человек – не последняя ее форма. И как человек произошел от животного, так и из человека появится сверхчеловек. Шри Ауробиндо Двойная лестницаМировоззрение Шри Ауробиндо

Из книги автора

Новое мировоззрение В своей насчитывающей несколько сот страниц рукописи Маркс и Энгельс разъясняли, что, прежде чем люди смогут заняться политикой, наукой, искусством, религией, они должны есть, пить, одеваться и иметь жилище. Они доказывали, что производство

В 1922 году по приказу Ленина известнейший русский философ и писатель Иван Ильин, как самый ярый идеолог, критик и борец с большевиками и коммунистической властью, был выслан из России на «Философском пароходе» вместе с другими 160 видными философами, историками и экономистами.

Любопытно, что до 1990-х годов в России об Ильине почти не говорили открыто. Труды мыслителя вновь стали издаваться в СССР с 1989 года; а всего с 1993 по 2008 год выпущено 28 томов собрания сочинений. Позже, уже в современной России о русском философе Ильине стали вспоминать и говорить на более высоком и официальном уровне. Снимаются документальные фильмы: «Завещание философа Ильина», «Защита Ильина»; цитаты и тексты Ильина широко используются как задания для ЕГЭ (часть С); его цитируют политики и чиновники, бывший генеральный прокурор В. В. Устинов и президент В. В. Путин:

Президент России Владимир Путин, обращаясь с посланием к Федеральному собранию, процитировал слова русского философа и писателя, критика коммунистической власти Ивана Ильина:

«Кто любит Россию, тот должен желать для нее свободы; прежде всего свободы для самой России, как государства, свободы для России как национального, хотя и многочленного единства, свободы для русских людей, свободы веры, искания правды, творчества, труда и собственности», - сказал президент.

Иван Ильин считается самым проницательным русским философом: более полувека назад он ответил на многие вопросы, которые сегодня стоят перед властью.

Что же зацепило руководство страны в произведениях Ивана Ильина? Ответ можно найти в некоторых мыслях философа, которые были опубликованы в статье «Против России» еще в 1948 году. Возможно, они позволят многое понять в сегодняшней внешней политике государства и его противостояния с Западом.

Где бы мы, русские национальные эмигранты, ни находились в нашем рассеянии, мы должны помнить, что другие народы нас не знают и не понимают, что они боятся России, не сочувствуют ей и готовы радоваться всякому ее ослаблению. Только одна маленькая Сербия инстинктивно сочувствовала России, однако без знания и понимания ее; и только одни Соединенные Штаты инстинктивно склонны предпочесть единую национальную Россию как неопасного им антипода и крупного, лояльного и платежеспособного покупателя.

В остальных странах и среди остальных народов — мы одиноки, непонятны и «непопулярны». Это не новое явление. Оно имеет свою историю. М. В. Ломоносов и А. С. Пушкин первыми поняли своеобразие России, ее особенность от Европы, ее «не-европейскость». Ф. М. Достоевский и Н. Я. Данилевский первыми поняли, что Европа нас не знает, не понимает и не любит. С тех пор прошли долгие годы, и мы должны были испытать на себе и подтвердить, что все эти великие русские люди были прозорливы и правы.

Западная Европа нас не знает, во-первых , потому, что ей чужд русский язык. В девятом веке славяне жили в самом центре Европы: от Киля до Магдебурга и Галле, за Эльбой, в «Богемском лесу», в Каринтии, Хорватии и на Балканах. Германцы систематически завоевывали их, вырезали их верхние сословия и, «обезглавив» их таким образом, подвергали их денационализации. Европа сама вытеснила славянство на восток и на юг. А на юге их покорило, но не денационализировало турецкое иго. Вот как случилось, что русский язык стал чужд и «труден» западным европейцам. А без языка народ народу нем («немец»).

Иван Ильин

Западная Европа не знает нас, во-вторых , потому, что ей чужда русская (православная) религиозность. Европой искони владел Рим,- сначала языческий, потом католический, воспринявший основные традиции первого. Но в русской истории была воспринята не римская, а греческая традиция. «Греческое вероисповедание, отдельное от всех прочих, дает нам особенный национальный характер» (Пушкин). Рим никогда не отвечал нашему духу и нашему характеру. Его самоуверенная, властная и жестокая воля всегда отталкивала русскую совесть и русское сердце. А греческое вероисповедание мы, не искажая, восприняли настолько своеобразно, что о его «греческости» можно говорить лишь в условном, историческом смысле.

Европа не знает нас, в-третьих , потому, что ей чуждо славяно-русское созерцание мира, природы и человека. Западноевропейское человечество движется волею и рассудком. Русский человек живет прежде всего сердцем и воображением, и лишь потом волею и умом. Поэтому средний европеец стыдится искренности, совести и доброты как «глупости»; русский человек, наоборот, ждет от человека прежде всего доброты, совести и искренности. Европейское правосознание формально, черство и уравнительно; русское - бесформенно, добродушно и справедливо. Европеец, воспитанный Римом, презирает про себя другие народы (и европейские тоже) и желает властвовать над ними; за то требует внутри государства формальной «свободы» и формальной «демократии». Русский человек всегда наслаждается естественною свободою своего пространства, вольностью безгосударственного быта и расселения и нестесненностью своей внутренней индивидуализации; он всегда «удивлялся» другим народам, добродушно с ними уживался и ненавидел только вторгающихся поработителей; он ценил свободу духа выше формальной правовой свободы,- и если бы другие народы и народцы его не тревожили, не мешали ему жить, то он не брался бы за оружие и не добивался бы власти над ними.

Из всего этого выросло глубокое различие между западной и восточно-русской культурой. У нас вся культура - иная, своя; и притом потому, что у нас иной, особый духовный уклад. У нас совсем иные храмы, иное богослужение, иная доброта, иная храбрость, иной семейный уклад; у нас совсем другая литература, другая музыка, театр, живопись, танец; не такая наука, не такая медицина, не такой суд, не такое отношение к преступлению, не такое чувство ранга, не такое отношение к нашим героям, гениям и царям. И притом наша душа открыта для западной культуры: мы ее видим, изучаем, знаем и если есть чему, то учимся у нее; мы овладеваем их языками и ценим искусство их лучших художников; у нас есть дар чувствования и перевоплощения.

У европейцев этого дара нет. Они понимают только то, что на них похоже, но и то искажая все на свой лад. Для них русское инородно, беспокойно, чуждо, странно, непривлекательно. Их мертвое сердце - мертво и для нас. Они горделиво смотрят на нас сверху вниз и считают нашу культуру или ничтожною, или каким-то большим загадочным «недоразумением»…

И за тридцать лет революции в этом ничего не изменилось. Так, в середине августа 1948 года происходил съезд так называемого «церковно-экуменического» движения в Швейцарии, в котором были выбраны 12 виднейших швейцарских богословов и пасторов (реформатской церкви) на такой же «всемирный» съезд в Амстердаме. И что же? На съезде господствовало «братское» сочувствие к марксизму, к советской церкви и советчине и мертвое холодно-пренебрежительное отношение к национальной России, к ее церкви и культуре. Вопрос о русской культуре, о ее духовности и религиозной самобытности совсем и не ставился: она приравнивалась к нулю. Марксизм есть для них «свое», европейское, приемлемое; и советский коммунист для них ближе и понятнее, чем Серафим Саровский, Суворов, Петр Великий, Пушкин, Чайковский и Менделеев.

То же самое происходило потом и на «всемирном» съезде в Амстердаме, где подготовлялось чудовищное месиво из христианства и коммунизма.

Итак, Западная Европа не знает России.

Но неизвестное всегда страшновато. А Россия по численности своего населения, по территории и по своим естественным богатствам огромна.Огромное неизвестное переживается всегда как сущная опасность. Особенно после того, как Россия в 18 и 19 веках показала Европе доблесть своего солдата и гениальность своих исторических полководцев. С Петра Великого Европа опасалась России; с Салтыкова (Кунерсдорф), Суворова и Александра Первого - Европа боится России. «Что, если этот нависающий с востока массив двинется на запад?» Две последние мировые войны закрепили этот страх. Мировая политика коммунистической революции превратила его в неутихающую тревогу.

Но страх унижает человека; поэтому он прикрывает его презрением и ненавистью. Незнание, пропитанное страхом, презрением и ненавистью, фантазирует, злопыхательствует и выдумывает. Правда, мы видели пленных немцев и австрийцев, вернувшихся в Европу из русских лагерей и мечтавших о России и русском народе. Но европейское большинство и особенно его демократические министры - кормятся незнанием, боятся России и постоянно мечтают о ее ослаблении.

Вот уже полтораста лет Западная Европа боится России. Никакое служение России общеевропейскому делу (семилетняя война, борьба с Наполеоном, спасение Пруссии в 1805 - 1815 годах, спасение Австрии в 1849 году, спасение Франции в 1875 году, миролюбие Александра III, Гаагские конференции, жертвенная борьба с Германией 1914 - 1917 гг.) - не весит перед лицом этого страха; никакое благородство и бескорыстие русских государей не рассеивало этого европейского злопыхательства. И когда Европа увидела, что Россия стала жертвою большевистской революции, то она решила, что это есть торжество европейской цивилизации, что новая «демократия» расчленит и ослабит Россию, что можно перестать бояться ее и что советский коммунизм означает «прогресс» и «успокоение» для Европы.

Какая слепота! Какое заблуждение! Вот откуда это основное отношение Европы к России: Россия - это загадочная, полуварварская «пустота»; ее надо «евангелизировать» или обратить в католичество, «колонизировать» (буквально) и цивилизовать; в случае нужды ее можно и должно использовать для своей торговли и для своих западно-европейских целей и интриг; а впрочем - ее необходимо всячески ослаблять. Как? Вовлечением ее в невыгодный момент в разорительные для нее войны; недопущением ее к свободным морям; если возможно - то расчленением ее на мелкие государства; если возможно - то сокращением ее народонаселения (напр., через поддержание большевизма с его террором - политика германцев 1917 - 1939 гг.); если возможно - то насаждением в ней революций и гражданских войн (по образцу Китая); а затем - внедрением в Россию международной «закулисы», упорным навязыванием русскому народу непосильных для него западно-европейских форм республики, демократии и федерализма, политической и дипломатической изоляцией ее, неустанным обличением ее мнимого «империализма», ее мнимой «реакционности», ее «некультурности» и «агрессивности».

Все это мы должны понять, удостовериться в этом и никогда не забывать этого. Не для того, чтобы отвечать на вражду - ненавистью, но для того, чтобы верно предвидеть события и не поддаваться столь свойственным русской душе сентиментальным иллюзиям.

Нам нужны трезвость и зоркость. В мире есть народы, государства, правительства, церковные центры, закулисные организации и отдельные люди - враждебные России, особенно православной России, тем более императорской и нерасчлененной России. Подобно тому, как есть «англофобы», «германофобы», «японофобы» - так мир изобилует «русофобами», врагами национальной России, обещающими себе от ее крушения, унижения и ослабления всяческий успех. Это надо продумать и прочувствовать до конца. Поэтому, с кем бы мы ни говорили, к кому бы мы ни обращались, мы должны зорко и трезво измерять его мерилом его симпатий и намерении в отношении к единой, национальной России и не ждать от завоевателя – спасения, от расчленителя – помощи, от религиозного совратителя – сочувствия и понимания, от погубителя – благожелательства и от клеветника – правды.

Политика есть искусство узнавать и обезвреживать врага. К этому она, конечно, не сводится. Но кто к этому неспособен, тот сделает лучше, если не будет вмешиваться в политику.

И.А. Ильин и Н.Н. Ильина. Цюрих. Август. 1954 г. (Архив И.А. Ильина.)

Другие мысли философа Ильина

О ВРАГАХ РОССИИ

…Им нужна Россия с убывающим народонаселением… Им нужна Россия безвольная… Им нужна Россия расчлененная, по наивному «свободолюбию» согласная на расчленение и воображающая, что ее «благо» — в распадении… Но единая Россия им не нужна.

О НАЦИОНАЛИЗМЕ

…национализм проявляется прежде всего в инстинкте национального самосохранения; и этот инстинкт есть состояние верное и оправданное. Не следует стыдиться его, гасить или глушить его. Этот инстинкт должен не дремать в душе народа, но бодрствовать. Он живет совсем не «по ту сторону добра и зла», напротив, он подчинен законам добра и духа. Из него должно родиться национальное единение…

…мы утверждаем русский национализм, инстинктивный и духовный, исповедуем его и возводим его к Богу…

О НЕДОПУСТИМОСТИ РАСЧЛЕНЕНИЯ РОССИИ

…Беседуя с иностранцами о России, каждый верный русский патриот должен разъяснять им, что Россия есть не случайное нагромождение территорий и племен и не искусственно слаженный «механизм» «областей», но живой, исторически выросший и культурно оправдавшийся ОРГАНИЗМ, не подлежащий произвольному расчленению. Этот организм есть географическое единство, части которого связаны хозяйственным взаимопитанием: этот организм есть духовное, языковое и культурное единство, исторически связавшее русский народ с его национально младшими братьями духовным взаимопитанием; он есть государственное и стратегическое единство, доказавшее миру свою волю и свою способность к самообороне; он есть сущий оплот европейски-азиатского, а потому и вселенского мира и равновесия. Расчленение его явилось бы невиданной еще в истории политической авантюрой, гибельные последствия которой человечество понесло бы на долгие времена.

…Расчленение организма на составные части нигде не давало и никогда не даст ни оздоровления, ни творческого равновесия, ни мира. Напротив, оно всегда было и будет болезненным распадом, процессом разложения, брожения, прения и всеобщего заражения.

…Россия превратится в гигантские Балканы, в вечный источник войн, в великий рассадник смут.

…Установим сразу же, что подготовляемое международною закулисою расчленение России не имеет ни малейших оснований… мировая закулиса, решившая расчленить Россию, отступит от своего решения только тогда, когда ее планы потерпят полное крушение…

Они собираются разделить всеединый российский «веник» на прутики, переломать эти прутики поодиночке и разжечь ими меркнущий огонь своей цивилизации. Им надо расчленить Россию, чтобы провести ее через западное уравнение и развязание и тем погубить ее: план ненависти и властолюбия.

…Чтобы вообразить Россию в состоянии этого длительного безумия, достаточно представить судьбу «Самостийной Украины».

…Россия есть величина, которую никто не осилит, на которой все перессорятся…

***
Никогда не жалуйся на время, ибо ты для того и рожден, чтобы сделать его лучше.

***
Без этой свободы человеческая жизнь не имеет ни смысла, ни достоинства, и это самое главное. Смысл жизни в том, чтобы любить, творить и молиться. И вот без свободы нельзя ни молиться, ни творить, ни любить.

***
Мы не призваны заимствовать духовную культуру у других народов, подражать им. Мы призваны творить своё и по-своему, русское по-русски.

***
Национализм есть любовь к историческому облику и творческому акту своего народа во всём его своеобразии.

***
Чтобы быть верным, надо что-то любить; то есть надо вообще уметь любить, а именно безраздельной полной любовью. Эта любовь и определяет человека. Она привязывает его к любимой ценности, и верность таким обра-зом есть приверженность ценности. Кто ничего не любит, тот, неприкаянный, порхает, ничему не верный, все пре-дающий. Кто действительно любит, тот «.не может ина-че»: в нем властвует внутренний закон, святая необходи-мость. Не то чтобы эта необходимость была ему в тягость или закабаляла его: нет, но он и не хочет иначе, он ничего другого и не желал бы и не мог. Эту необходимость он воспринимает как нечто избранное им и желан-ное: как самоопределение, как истинную свободу. Она для него легка и «естественна»; и он несет и свою верность, как единственную и естественную возможность своей жизни...

***
И вот, русский национализм есть не что иное, как любовь к этому исторически сложившемуся духовному облику и акту русского народа; он есть вера в это наше призвание и в данные нам силы; он есть воля к нашему расцвету; он есть созерцание нашей истории; нашего исторического задания и наших путей, ведущих к этой цели; он есть бодрая и неутомимая работа, посвященная этому самобытному велиию грядущей России. Он утверждает свое и творит новое, но отнюдь не отрицает и не презирает чужое. И Дух его есть дух Иоанновского христианства, христианства любви, созерцания и свободы, а не дух ненависти, зависти и завоевания. Так определяется идея русского национализма.

***
Да, всё, что есть в мире великого, живёт в молчании. И говорит тишиною.

***
Кто хоть раз доставил другому радость сердца, тот улучшил тем самым весь мир; а кто умеет любить и радовать людей, тот становится художником жизни. Каждый божественный миг жизни, каждый звук поющего сердца влияет на мировую историю больше, чем те “великие” события хозяйства и политики, которые совершаются в плоском и жестоком плане земного существования и назначение которых нередко состоит в том, чтобы люди поняли их пошлость и обреченность...

***
Русская песня глубока, как человеческое страдание, искренна, как молитва, сладостна, как любовь и утешение; в наши черные дни, как под игом татар, она даст детской душе исход из грозящего озлобления и каменения.

***
Любить свою родину совсем не значит отвергать всякое иноземное влияние, но это и не значит и наводнять свою культуру полою водою иноземщины. Есть творческая мера в духовном общении и взаимодействии народов; и мера эта лучше всего обретается живым, расцветающим творчеством самого народа.

***
Так, Церковь не может и не должна вооружать армию, организовывать полицию, разведку и дипломатию, строить государственный бюджет, руководить академическими исследованиями, заведовать концертами и театрами и т.д.; но излучаемый ею религиозный дух может и должен облагораживать и очищать всю эту светскую деятельность людей. Живая религиозность должна светить и греть там, куда Церковь открыто не вмешивается или откуда она прямо устраняет себя.

***
Чем утонченнее человек, чем чувствительнее его сердце, чем отзывчивее его совесть, чем сильнее его творческое воображение, чем впечатлительнее его наблюдательность, чем глубже его дух - тем более он обречен страданию, тем чаще его будут посещать в жизни боль, грусть и горечь. Но мы часто забываем об этом, мы не думаем о нашей общей судьбе и совсем не постигаем, что лучшие люди страдают больше всех... И когда на нас самих изливается поток лишений, муки, скорби и уныния, когда, как ныне, весь мир погружается в страдание и содрогается во всех своих сочленениях, вздыхая, стеная и взывая о помощи, мы пугаемся, изумляемся и протестуем, считая все это «неожиданным», «незаслуженным» и «бессмысленным»...

***
Нужно мужество, чтобы спокойно исследовать свою вину и не искать спасения от нее в бегстве.

***
Быть русским - значит не только говорить по-русски. Но значит воспринимать Россию сердцем, видеть любовию ее драгоценную самобытность и ее во всей вселенской истории неповторимое своеобразие...

***
Есть некий духовный закон, владеющий человеческой жизнью; согласно этому закону, человек сам постепенно уподобляется тому, во что он верит. Чем сильнее и цельнее его вера, тем явственнее и убедительнее обнаруживается этот закон.

***

***
Вот почему каждый из нас должен спросить себя: стоит ли отдавать жизнь за то, во что я верю? Имеет ли смысл умирать за это? Послужит ли моя смерть некоторому высшему и общему делу, которое не кончится с моей жизнью, но переживет меня, которое осмыслит мою жизнь и освятит мою смерть, которое вознесет меня выше меня самого и вплетет мои силы и мое служение в божественную ткань мироздания?

***
У верующего человека открыто духовное зрение, отличающее добро от зла, совершенное от несовершенного. И потому он видит Бога: ибо Бог есть добро и совершенство.

***
Освободить себя не значит стать независимым от других людей, но значит стать господином своих страстей. Господин своих страстей не тот, кто их успешно обуздывает, так что они всю жизнь бушуют в нем, а он занят тем, чтобы не дать им хода, а тот, кто их духовно облагородил и преобразовал.

***
Итак, религиозное воспитание детей в духе любви и веры- пробуждает их к истинной, внутренней свободе, делает их самостоятельными и свободными людьми, закладывает в них как бы первый, священный камень их будущего духовного характера. Нужно совершенное отсутствие духовного опыта, совершенная слепота в этой области для того, чтобы вместе с современными безбожниками изображать религиозное воспитание детей как систематическое превращение их в "идиотов" или как преднамеренное воспитание их к "рабству". К слепоте ведет ребенка не тот, кто отверзает ему духовное око, но тот, кто стремится как бы выколоть ему это око.

***
Итак, нет более верной основы для достойной и счастливой семейной жизни, как взаимная духовная любовь мужа и жены: любовь, в которой начала страсти и дружбы сливаются воедино, перерождаясь в нечто высшее- в огонь всестороннего единения. Такая любовь примет не только наслаждение и радость- и не выродится, не выветрится, не огрубеет от них; он примет и всякое страдание, и всякое несчастье, чтобы осмыслить их, освятить их и очиститься через них. И только такая любовь может дать человеку тот запас взаимного понимания, взаимного снисхождения к слабостям и взаимного прощения, терпения, терпимости преданности и верности, который необходим для счастливого брака.

***
Мир можно пересоздать, перевоспитать из детской, но в детской же можно его и погубить.

***
С самого начала ясно, что жизнь человечества на земле подчинена пространственно- территориальной необходимости: земля велика и человечество разбросано по ее лицу. Оно не может и никогда не сможет победить эту пространственную разъединенность и управляться из единого мирового центра. Условия расстояний, климата, расы, хозяйства, государственного управления и законов, языка и обычая, вкусов и духовного уклада - действуют на людей различающе и обособляюще (дифференциация), и человечеству приходится просто принимать эти условия жизни и приспособляться к ним. Идея сделать всех людей одинаковыми во всех отношениях и подчинить их единой всеведущей и всеорганизующей власти - есть идея бредовая, больная; и потому она не заслуживает серьезного опровержения. Культурный человек должен жить и трудиться оседло; и эта оседлость, с одной стороны, прикрепляет человека и отделяет его от далеко живущих, с другой стороны, заставляет его войти в организованные волевые союзы местного характера. В результате этого, мир распадается на пространственно раздельные государства, которые не могли бы слиться в одно единое государство даже при самом сильном и добром желании.

***
Быть русским - значит не только говорить по-русски. Но значит - воспринимать Россию сердцем, видеть любовию ее драгоценную самобытность и ее во всей вселенской истории неповторимое своеобразие, понимать, что это своеобразие есть дар Божий, данный самим русским людям, и в то же время- указание Божие, имеющее оградить Россию от посягательства других народов и требовать для этого дара- свободы и самостоятельности на земле. Быть русским - значит созерцать Россию в Божьем луче, в ее вечной ткани, ее непреходящей субстанции и любовью принимать ее, как одну из главных и заветных святынь своей личной жизни. Быть русским - значит верить в Россию так, как верили в нее все русские великие люди, все ее гении и ее строители. Только на этой вере мы сможем утвердить нашу борьбу за нее и нашу победу.

***
Мы должны видеть наш народ не только в его мятущейся страстности, но и в его смиренной молитве; не только в его грехах и падениях, но и в его доброте, в его доблести, в его подвигах; не только в его войнах, но в сокровенном смысле этих войн. И особенно - в том скрытом от постороннего глаза направлении его сердца и воли, которым проникнута вся история, весь его омолитвованный быт. Мы должны научиться видеть Россию в Боге - ее сердце, ее государственность, ее историю. Мы должны по-новому - духовно и религиозно- осмыслить всю историю русской культуры.

***
Русский народ всю жизнь предстоял Богу, искал, домогался и подвизался, что он знал свои страсти и свои грехи, но всегда мерил себя Божьими мерилами; что через все его уклонения и падения, несмотря на них и вопреки им, душа его всегда молилась и молитва всегда составляла живое естество его духа.

***
Живя и творя на своем языке, русский народ, как надлежит большому культурному народу, щедро делился своими дарами со своими замиренными соседями, вчувствовался в их жизнь, вслушивался в их самобытность, учился у них, воспевал их в своей поэзии, перенимал их искусство, их песни, их танцы и их одежды и простосердечно и искренно- считал их своими братьями; но никогда не гнал их, не стремился денационализировать их (по германскому обычаю!) и не преследовал их. Мало того: нередко он впервые слагал для них буквенные знаки и переводил им на их язык Евангелие.

***
Каждый народ имеет национальный инстинкт, данный ему от природы (а значит- и от Бога), и дары Духа, изливаемые в него от Творца всяческих. И у каждого народа инстинкт и дух живут по-своему и создают драгоценное своеобразие.

***
Не случайно русская сердечность и простота обхождения всегда сжималась и страдала от черствости, чопорности и искусственной натянутости Запада. Не случайно и то, что русская созерцательность и искренность никогда не ценились европейским рассудком и американской деловитостью. С каким трудом европеец улавливает особенности нашего правосознания- его неформальность, его свободу от мертвого законничества, его живую тягу к живой справедливости и в то же время его наивную недисциплинированность в бытовых основах и его тягу к анархии. С каким трудом он прислушивается к нашей музыке - к ее естественно льющейся и неисчерпывающейся мелодии, к ее дерзновенным ритмам, к ни на что не похожим тональностям и гармониям русской народной песни... Как чужда ему наша не рассудочная, созерцательная наука... А русская живопись,- чудеснейшая и значительнейшая, наряду с итальянской, - доселе еще "не открыта" и не признана снобирующим европейцем... Все прекрасное, что было создано русским народом, исходило из его национального духовного акта и представлялось чуждым Западу.

***
Бывают дети без сердца и воображения, рассудительные не по летам и черствые от рождения: "тощий плод, до времени созрелый" (Лермонтов); они никогда не были молоды и приходят в жизнь высохшими стариками. И бывают люди больших лет, с глубоким сердцем и живым духом, подобные старому, благородному, огненному вину. У кого сердце поет, тот всегда юн, а у кого сердце никогда не пело, тот родился стариком. Истинная молодость есть свойство духа - его сила, его творческая игра.

***
По чтению можно узнавать человека. Ибо каждый из нас есть то, «что» он читает; и каждый человек есть то, «как» он читает; и все мы становимся тем, что мы вычитываем из прочитанного, - как бы букетом собранных нами в чтении цветов.

***
Природа никогда не создает шума. Она учит человека величию в тишине. Молчит солнце. Беззвучно разворачивается перед нами звездное небо. Мало и редко слышим мы что-либо из «сердцевины земли». Милостиво и блаженно покоятся царственные горы. Даже море способно к «глубокой тишине». Самое великое в природе, что определяет и решает как таковую нашу судьбу, происходит бес-шумно...

А человек шумит. Он шумит спозаранку и допоздна, преднамеренно и непреднамеренно, работая и развлекаясь. И этот шум никак не соотносится с достигаемым благодаря ему результатом. Так и хочется сказать, что шум состав-ляет «привилегию» человека в мире, потому что все, что природа дает нашему слуху, это таинственный и много-значительный звук, а не назойливый и пустой шум.

***
Дух - это свободнейшая и интенсивнейшая энергия, призванная к созерцанию невидимого, к восприятию сверхчувственного, к обхождению с бессмертными содержаниями, постигающая именно в этом обхождении свое собственное призвание и бессмертие... Какая жалкая попытка перенести самую бренную мысль земного мира - мысль о смерти в сферу нетленных и непреходящих состояний духа...

***
Философствование, как всякая познавательная практика, есть не внешнее умение или делание, но внутреннее; это есть творческая жизнь души.

***
Философия больше, чем жизнь: она есть завершение жизни. Но жизнь первее философии: она есть ее источник и предмет.

***
Весь мир ищет единения и устроения; вся жизнь его проходит в борьбе за живой, творческий порядок; и смысл мирового множества в том, чтобы найти себе верную сопринадлежность, целесообразное взаимослужение, творческое равновесие.

***
И первая помощь, о которой я могу молиться, это умудрение и озарение души моей в деле выбора и служения.

***
Никакая молитва не исключает моих собственных усилий и не делает их излишними.

***
Свобода не есть произвол, ибо произвол есть всегда потакание прихотям души и похотям тела. У свободного человека не произвол ведет душу, а свобода царит над произволом, ибо такой человек свободен и от произвола; он преобразил его в духовное, предметно обоснованное произволение.

***
Свободен не тот человек, который предоставлен сам себе, которому нет ни в чем никаких препятствий, так что он может делать то, что ему придет в голову. Свободен тот, кто приобрел внутреннюю способность созидать свой дух из материала своих страстей и своих талантов, и, значит, прежде всего- способность владеть собою и вести себя, а затем и внутреннюю способность жить и творить в сфере духовного опыта, добровольно, искренно и целостно присутствуя в своей любви и в своей вере.

***
Совесть есть один из чудеснейших даров Божиих, полученных нами от Него. Это как Божия сила, раскрывающаяся в нас в качестве нашей собственной глубочайшей сущности.

***
Совесть есть живая и цельная воля к совершенству.

***
Совесть есть первый и глубочайший источник чувства ответственности.

***
Дело не в том, чтобы все люди стали праведниками; и неизвестно, осуществится ли и когда- это неправдоподобное блаженство. Дело в том, чтобы каждое новое поколение расчищало в себе внутренние пути, ведущие к совести, и держало бы открытыми те священные ворота, за которыми она скрывается. Ибо бессовестное поколение, если оно придет когда- нибудь, погубит жизнь человека и его культуру на земле.

***
Бывают эпохи, когда эта небрежность, эта беспомощность, эта безответственность родителей начинают возрастать от поколения к поколению. Это как раз те эпохи, когда духовное начало начинает колебаться в душах, слабеть и как бы исчезать; это эпохи распространяющегося и крепнущего безбожия и приверженности к материальному, эпохи бессовестности, бесчестия, карьеризма и цинизма. В такие эпохи священное естество семьи не находит себе больше признания и почета в человеческих сердцах; им не дорожат, его не берегут, его не строят. Тогда в отношениях между родителями и детьми возникает некая "пропасть", которая, по-видимому, увеличивается от поколения к поколению. Отец и мать перестают "понимать" своих детей, а дети начинают жаловаться на "абсолютную отчужденность", водворившуюся в семью; и не понимая, откуда это берется, и забывая свои собственные детские жалобы, выросшие дети завязывают новые семейные ячейки, в которых "непонимание" и "отчуждение" обнаруживаются с новой и большею силою.

***
Семья распадается совсем не от ускорения исторического темпа, но вследствие переживаемого человеком духовного кризиса. Этот кризис подрывает семью и ее духовное единение, он лишает ее главного, того единственного, что может сплотить ее, спаять и превратить в некое прочное и достойное единство- а именно чувства взаимной духовной сопринадлежности. Половая потребность, инстинктивные влечения создают не брак, а всего только биологическое сочетание (спаривание); из такого сочетания возникает не семья, а элементарное рядом-жительство рождающих и рожденных (родителей и детей). Но "похоть плоти" есть нечто неустойчивое и самовольное; она тянет к безответственным изменам, к капризным новшествам и приключениям; у нее, так сказать, "короткое дыхание", едва достаточное для простого деторождения и совершенно не соответствующего задаче воспитания.

***
Семья есть первоначальная, исходная ячейка духовности;- как в том смысле, что именно в семье человек впервые научается (или, увы, не научается!) быть личным духом; так и в том смысле, что духовные силы и умения (или, увы, слабости и неумения), полученные от семьи, человек переносит затем на общественную и государственную жизнь. Вот почему духовный кризис поражает прежде всего исходную ячейку духовности; если духовность колеблется и слабеет, то она слабеет прежде всего в семейной традиции и в семейной жизни. Но, раз поколебавшись в семье, она начинает слабеть и вырождаться - и во всех человеческих отношениях и организациях; больная клетка создает больные организмы.

***
Каждый человек получает свое лицо и свое тело не как нечто окончательное, раз навсегда завершенное, а скорее как исходную точку, предварительно данный материал, пластическая обработка и формирование которого предоставляется, доверяется, поручается его душе. Он должен жить в своем теле и творить его; а то, что он переживает в душе, непосредственно и неизбежно запечатлевается в его теле и в чертах его лица. Ведь, как говорил Гете: «Что внутри - то и снаружи».

***
Свобода есть умение сочетать независимость с лояльностью.

***
Один выражает узренное в звуках и пении. Другой рисует. Третий ищет художественно точных слов. Иные лепят или строят; иные пытаются найти верные телодвижения в танце. Но все, что они создают, - эти созерцающие поэты, - все идет не от них самих, а через них. Все создания их больше их самих; ибо они сами служат лишь орудием, лишь голосом для таинственной самосути мира.
...
А те, кому не дано услышать голос созерцающего поэта, те пожимают плечом и отходят; им это «не нравится», они обзывают нас «выдумщиками» и «фантазерами» и корят нас за самоуверенность и притязательность... Тогда мы смущаемся, и смолкаем, и сконфуженно уходим в наш угол; потому что мы ничего не умеем «доказать», мы можем только «показывать», а поднимать спор о видениях поту-стороннего мира - непозволительно и неприлично..."

***
Страх возникает от воображения опасности или гибели; а храбрость есть власть над своей фантазией. Не надо предвосхищать возможное зло и осуществлять его в воображении; кто это делает, тот заранее готовит в своей жизни место для него, помогает ему и обессиливает себя. Он заранее застращивает и разочаровывает свое терпение и становится его предателем.

***
Видим Россию любовью и верою; делим ее муку, и знаем, что придет час ее воскресения и возрождения. Но дня и часа не знаем, ибо они во власти Божией.

***
Разве можно говорить о ней? Она - как живая тайна: ею можно жить, о ней можно вздыхать, ей можно молиться; и, не постигая ее, блюсти ее в себе; и благодарить Творца за это счастье; и молчать…

Но о дарах ее; о том, что она дала нам, что открыла; о том, что делает нас русскими; о том, что есть душа нашей души; о своеобразии нашего духа и опыта; о том, что смутно чуют в нас и не осмысливают другие народы… об отражении в нас нашей Родины - да будет сказано в благоговении и тишине.

***
Нельзя принуждать человека ни к безверию, ни к вере. Обратиться к Богу и уверовать можно только свободно.

***
Терпение есть своего рода доверие к себе и к своим силам.

***
Русский поэт одновременно - национальный пророк и национальный музыкант. И русский человек, с детства влюбившийся в русский стих, - никогда не денационализируется.

***
Отсюда явствует, что сущность тоталитаризма состоит не столько в особой форме государственного устройства (демократической, республиканской или авторитарной), сколько в объеме управления: этот объем становится всеохватывающим.

***
Безумно искать справедливости в революции; ибо революция дышит ненавистью и местью, она слепа, она разрушительна; она враг справедливого неравенства; она не чтит «высших способностей» (Достоевский). А справедливость сама по себе есть одна из высших способностей человека, и призвание ее состоит в том, чтобы узнавать и беречь высшие способности…

***
Где бы мы, русские люди, ни жили, в каком бы положении мы ни находились, нас никогда и нигде не покидает скорбь о нашей родине, о России. Это естественно и неизбежно: эта скорбь не может и не должна нас покидать. Она есть проявление нашей живой любви к родине и нашей веры.

***
Быть русским значит не только говорить по-русски. Но значит - воспринимать Россию сердцем, видеть любовию ее драгоценную самобытность и ее во всей вселенской истории неповторимое своеобразие, понимать, что это своеобразие есть Дар Божий, данный самим русским людям, и в то же время - указание Божие имеющее оградить Россию от посягательства других народов, и требовать для этого дара - свободы и самостоятельности на земле. Быть русским значит созерцать Россию в Божьем луче, в ее вечной ткани, ее непреходящей субстанции, и любовью принимать ее, как одну из главных и заветных святынь своей личной жизни. Быть русским значит верить в Россию так, как верили в нее все русские великие люди, все ее гении и ее строители. Только на этой вере мы сможем утвердить нашу борьбу за нее и нашу победу. Может быть и не прав Тютчев, что «в Россию можно только верить», - ибо ведь и разуму можно многое сказать о России, и сила воображения должна увидать ее земное величие и ее духовную красоту, и воле надлежит совершить и утвердить в России многое. Но и вера необходима: без веры в Россию нам и самим не прожить, и ее не возродить.

***
Мы, русские люди, призваны не только знать историю своего отечества, но и видеть в ней борьбу нашего народа за его самобытный духовный лик.

***
Народ с такими дарами и с такой судьбой, выстрадавший и создавший такое, не может быть покинут Богом в трагический час своей истории.

***
Верить в Россию значит видеть и признавать, что душа ее укоренена в Боге и что ее история есть возрастание ее от этих корней. Если мы в это верим, то никакие «провалы» на ее пути, никакие испытания ее сил не могут нас страшить.

***
Смерть воспитывает в нас этот вкус к жизни, сосредоточивая и облагораживая его; она учит нас не терять времени, хотеть лучшего, выбирать изо всего одно прекрасное, жить Божественным на земле, пока еще длится наша недолгая жизнь. Тень смерти учит нас жить светом. Дыхание смерти как бы шепчет нам: «опомнитесь, одумайтесь и живите в смертности бессмертным». Ее приближение делает наши слабые близорукие глаза - зрячими и дальнозоркими. А ее окончательный приход освобождает нас от бремени естества и от телесной индивидуации. Позволительно ли нам проклинать ее за все это и считать ее началом зла и мрака?

***
Истинное чтение есть своего рода художественное ясновидение.

***
Каждый взгляд, каждое слово, каждая улыбка, каждый поступок излучают в общий духовный эфир бытия особую энергию тепла и света, которая хочет действовать в нем, хочет быть воспринятой, допущенной в чужие души и признанной ими, хочет вызвать их на ответ и завязать с ними живой поток положительного, созидающего общения.

***
все люди, без исключения, пока они живут на земле, соучаствуют во всеобщей мировой вине

***
надо постоянно отличать духовно существенное от неважного, главное от неглавного, руководящее от пустяшного, священное и значительное от мелочного и праздного; и притом для того, чтобы все время перелагать ритмический акцент жизни на значительное и священное. Тут дело не в бегстве от пустяков, не в важничанье, не в педантизме или ханжестве, а в укреплении духовного вкуса и распознавании вещей.

***
верующие люди освобождаются от слишком человеческих страхов;

***
Человек есть творение, призванное к «бытию в себе».

***
Жить стоит только тем и верить стоит в то, за что стоит бороться и умереть; ибо смерть есть истинный и высший критерий для всех жизненных содержаний.

***
Свобода от страстей состоит не в том, чтобы человек задушил их в себе, а сам предался бесстрастному равнодушию (так думали стоики), но в том, что страсти человека сами, добровольно и целостно служат духу и несут к его цели, подобно "серому волку", преданно везущему на себе "Ивана Царевича" в тридесятое царство.

***
Дело не в том, чтобы все люди стали праведниками; и неизвестно, осуществится ли и когда - это неправдоподобное блаженство. Дело в том, чтобы каждое новое поколение расчищало в себе внутренние пути, ведущие к совести, и держало бы открытыми те священные ворота, за которыми она скрывается. Ибо бессовестное поколение если оно придёт когда-нибудь, погубит жизнь и культуру человека на земле.

***
Нельзя любить родину и не верить в неё.

***
Свобода есть бремя, которое надо поднять и понести, чтобы не уронить его и не пасть самому.

***
Нельзя принуждать человека ни к безверию, ни к вере

***
Надо заботиться об искусстве чтения и укреплять его. Чтение должно быть глубоким, оно должно стать творческим и созерцательным.

***
Плохое настроение - это не то, что я представляю собой, не то, что происходит в глубине моей души, оно лишь обозначает, как я к этому отношусь, и затем, что я даю почувствовать другим людям. Два последних обстоятельства - в нашей власти: мы распоряжаемся ими, и они должны покоряться.

***
Прекрасная вещь - обходиться без утешения, не нуж-даться в нем, не ждать его! Так человек становится победителем, ему покоряется судьба.

Но любопытный на это не способен. Каждый миг его надо чем-то новым утешить, чем-то новым обнадежить. Напряженно всматривается и вслушивается он в мир: не промелькнет ли там что-нибудь новое. Что? - Неважно! Что-нибудь неизвестное, неиспытанное, неслыханное. Ина-че - иначе грозит скука...

***
«Если ваш Бог существует, покажите нам его! Где он? Где обитает? Где место его? Нигде! Ни один микроскоп не обнаружил его. Ни из одной подзорной трубы его не увидеть. Поэтому не лучше ли прекратить подобные толки».

На столь вызывающий вопрос следует непременно дать ответ - ответ простой, ясный, научный и точный. Мы достаточно долго медлили с ним.

Где находится наш Бог?.. Если под этим «где» предположить определенное место в пространстве, то он не нахо-дится нигде. Но вы, господа безбожники, должны тем не менее признать, что есть реалии, которыми занимается позитивная наука, однако пространственно они не существуют. Это предметы без «где», без резиденции, места пребывания и местожительства; применительно к которым бессмысленными оказываются микроскоп и подзорная труба, атомный вес и химическая формула; но которыми тем не менее занимаются целые факультеты. Попробуйтека, господа, обратиться с вашим «где» к юристам (при-мерно так: надо рассмотреть в микроскоп - покупку, сдачу внаем, право выбирать); или - добиться ответа от математиков (примерно так: «Где местонахождение дифференциала или чистой величины в пространстве?»); обратитесь к психологам и спросите об удельном весе души, помучайте логика вопросом, может ли он разглядеть в подзорную трубу понятие. Для вас из этого выйдет одна стыдоба, а для любого другого - бессмыслица. Итак, прекращайте свою болтовню о «где»!

***
Если кто-то действительно умен, другие замечают это очень скоро и сходятся на том, что он «умен», даже весьма «умен». Но если задать вопрос: «Что значит умный? Как это распознать?» - никто не знает. «Умный и есть умный, можно также сказать: толковый, понятливый, интеллигентный, что еще?» Удовлетворяясь такими «родственными по смыслу» словами, которые, собственно, и не являются таковыми, переадресуют этот вопрос мыслителям по профессии: пусть помучаются с этой проблемой, если у них есть время и охота. Но в действительности мука эта не так уж велика, стоит только понаблюдать и подумать. И прежде всего над тем, что не является умом.

Не следует смешивать ум и образованность. У умного может не быть образования: так, умный крестьянин, самобытный, некультурный, мало знающий, но смышленый, остро и, вероятно, глубоко думающий, возвышается, подобно горе, над уровнем обывателя, и образованным людям есть чему у него поучиться. И наоборот: ни диплом, ни ученая степень, ни энциклопедическая память не явля-ются порукой ума человека. Так думал и древний Гераклит: «Многознание уму не научает"

***
Социализм по самой природе своей завистлив, тоталитарен и террористичен; а коммунизм отличается от него только тем, что он проявляет эти особенности открыто, беззастенчиво и свирепо.

***
Земные «утехи» и «развлечения» манят людей. Жажда наслаждений растет, а с нею вместе и воля к богатству и власти. Трезвые удержки слабеют, мудрая вера утрачивается, порок не отталкивается; современный человек верит в свою окончательную смертность, но не верит в свое бессмертие и в вечную жизнь; и сама молодость кажется ему кратким и непрочным даром.

***
Формальная демократия с ее внутренними пустотами, ошибками и соблазнами, и привела к левому и правому тоталитаризму.

***
Ныне мы переживаем период, когда человечество везде не разочаровалось ни в формальной демократии, ни в праволевом тоталитаризме.

***
Пройдут годы национального опамятования, уразумения, осведомления, восстановления элементарного правосознания... прежде чем русский народ будет в состоянии произвести осмысленные и не погибельные политические выборы. А до тех пор его может повести только национальная, патриотическая, отнюдь не тоталитарная, но авторитарная - воспитывающая и возрождающая - диктатура.

***
Почему русская интеллигенция тянула прежде к социализму? Потому, что она, почти утратив христианскую веру (под влиянием западного рассудочного "просвещения"), удержала христианскую мораль и хотела социального строя.

***
"Вот так-то, сударыня", говорила угольщица маркизе во время одной из французских революций, - "теперь все будут равны: я буду ездить в вашей карете, а вы будете торговать углем".

***
История как бы вслух произнесла некий закон: в России возможны или единовластие, или хаос; к республиканскому строю Россия неспособна.

***
Русская интеллигенция... промотала, проболтала, продешевила свою верность монархической России, она не сберегла, а опошлила свое правосознание. И с ребячьим легкомыслием воображала и себя, и русское простонародье республикански созревшим народом.
Трагедию изолированного Царя она совершенно не могла постигнуть и осмыслить, как трагедию гибнущей России.

***
Династия в лице двух Государей не стала напрягать энергию своей воли и власти, отошла от престола и решила не бороться за него. Она выбрала путь непротивления...

***
Продуманной, организованной и отстаивающей национальный трон политической партии в России не было.

***
Самодержавие отвергает, осуждает и исключает абсолютизм, а абсолютизм отвергает основное в правах Государя, ибо он не признает его законным монархом, он отрицает его высокое звание верховного субъекта права, он снижает его звание до звания тирана, он разлагает и разрушает самую правовую форму монархии.

***
В российских основных законах отречение царствующего Императора вовсе не предусматривается. Отречение до занятия Престола считается возможным, но принципиально лишь тогда, когда за сим не предстоит никакого затруднения в дальнейшем наследовании престола», и когда царствующий Государь разрешает и санкционирует такое отречение.
С религиозной же точки зрения отречение Монарха Помазанника Божия является противоречащим акту Священного Его Коронования и Миропомазания.

***
Все нынешние преступники - новички, дилетанты; они грешат с голоду, ни скрыть, ни «завязаться», «смыть кровь» не умеют; а профессионалы-рецидивисты, тюремщики - или в партии, или перебиты ею за самовольство.

***
Попытка немедленно ввести демократию в России затянет хаос на непредвидимое время и будет стоить жизни огромному числу людей, как виновных, так и невинных.

***
Римляне знали спасительность единовластия и не боялись диктатуры, давая ей полные, но срочные и целевые правомочия.

***
Можно ли думать, что национальный диктатор выйдет из нашей эмиграции? Нет, на это нет никаких шансов.

***
Есть те, кто не успокоится, пока им не удастся овладеть русским народом через малозаметную инфильтрацию его души и воли, чтобы привить ему под видом "терпимости" - безбожие, под видом "республики" - покорность закулисным мановениям и под видом "федерации" - национальное обезличивание.

***
Ни история, ни современное правосознание не знает такого правила: "сколько племен, столько государств". Это есть новоизобретенная, нелепая и гибельная доктрина.

***
Культура законности и свободы бесспорно нуждалась в России в дальнейшем совершенствовании, но к началу 20 века русский народ имел, в основном, посильную для него свободу.

***
У разных народов мера свободы бывает различна и зависит она от укорененности и не соблазнимости общенародного правосознания.

***
Конечно, можно относиться с презрением к жизни чувства - например, к любви, радости, благодарности, уважению, благоговению, чести и патриотизму - и отвергать это всё как "сентиментальность", но от этого душевные чувствования отнюдь не исчезнут, они станут не только грубыми, злобными, нечистыми и отвратительными, то есть душевно и телесно вредными, а духовно гибельными; они прилепятся к дурным содержаниям, и человеческая душа исполнится ненависти, зависти, злости, гордости и мстительности.

***
Люди вообще должны понять и усвоить, что искусство ставить верные вопросы нисколько не менее искусства давать верные ответы.

***
Его судьба иная: вечная бесприютность, вечная жалоба, вечный протест, пока он не найдет своего призвания, своего органического места, своего служения, а потому и счастья: ибо на свете нет счастия вне служения и нет покоя в одиночестве.