Образ революционной эпохи в поэме А.Блока «Двенадцать. Шпаргалка: Образ революционной эпохи в поэме А.А

В 1918 году Блок напишет поэму «Двенадцать», в то же время была напечатана и его статья «Интеллигенция и революция», откуда были взяты слова призыва поэта: «Всем телом, всем сердцем, всем сознанием - слушайте музыку Революции!». На эти слова откликнулось целое поколение, для которого Блок был совестью, и его призыв заставил их отбросить все колебания и сомнения. Однако нашлись и такие, кто обвиняли поэта в кощунстве, цинизме, но самое страшное - в измене. Блок не изменял, он сохранил верность своему пути, пути поисков и отречений. Он принял революцию 1917 года как проявление народной, космической стихии («Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем, мировой пожар в крови...»). Отсюда - захватывающий дыхание «полет над бездной», задыхающийся, судорожно-прерывистый ритм поэмы.

Тем не менее, очень скоро Блок увидит реальные последствия свершившейся революции. Увидит - и ужаснется. Но именно в 1917 году он ощущал как раз то, что отразил в своей поэме, и это главное...

Итак, незадолго до Октября поэт определил происходящее в России как «вихрь атомов космической революции». Но в «Двенадцати», уже после Октября, Блок, все еще оправдывавший революцию, написал и об угрожающей силе стихии. Еще летом веривший в мудрость и спокойствие революционного народа Блок в поэме рассказал и о стихиях мятежных страстей, о людях, для которых абсолютом свободы являлась воля для себя.

Стихия - символический образ поэмы. Она олицетворяет вселенские катаклизмы; двенадцать апостолов революционной идеи обещают раздуть «мировой пожар», разыгрывается вьюга, «снег воронкой завился», в переулочках «пылит пурга». Разрастается и стихия страстей. Городское бытие также обретает характер стихийности: лихач «несется вскачь», он «летит, вопит, орет», на лихаче «Ванька с Катькою летит» и т.д.

Однако октябрьские события 1917 года уже не воспринимались только как воплощение вихрей, стихий. Параллельно с этим, по сути анархическим, мотивом в «Двенадцати» развивался и мотив воплощенной в образе Христа вселенской целесообразности, разумности, высшего начала. В 1904-1905 гг. Блок, увлеченный борьбой со старым миром, желая «быть жестче», «много ненавидеть», уверял, что не пойдет «врачеваться к Христу», никогда не примет Его. В поэме он обозначил для героев-революционеров иную перспективу - грядущую веру в Христовы заповеди. 27 июля 1918 года Блок отметил в дневнике: «В народе говорят, что все происходящее - от падения религии...».

К Божьему началу обращаются и созерцатели революции, и ее апостолы - двенадцать бойцов. Так, старушка не понимает, в чем целесообразность плаката «Вся власть Учредительному собранию!», она не понимает и большевиков («Ох, большевики загонят в гроб!»), но она верит в Богородицу («Ох, Матушка-Заступница!»). Бойцы же проходят путь от свободы «без креста» к свободе с Христом, и эта метаморфоза происходит помимо их воли, без их веры в Христа, как проявление высшего метафизического порядка.

Свобода нарушать Христовы заповеди, а именно - убивать и блудить, трансформируются в стихию вседозволенности. В крови двенадцати дозорных - «мировой пожар», безбожники готовы пролить кровь, будь то изменившая своему возлюбленному Катька или буржуй.

Блок воспринимал старую власть как безнравственную, не несущую ответственности перед народом, поэтому идея объединить в поэме Христа и красногвардейцев как попутчиков в гармонический, «новый» мир не была случайной; она была Блоком выстрадана. Он верил в сродство революционных и христианских истин. Он полагал, что если бы в России было истинное духовенство, то оно пришло бы к этой же мысли.

Трудно согласиться с тем, что «Двенадцать» - венец «трилогии вочеловечения» Блока. Сторонники этой точки зрения подчеркивают, что поэма отобразила романтический подъем на фоне разгулявшейся природной стихии. Однако нигде эта стихия не несет какой-либо положительной нагрузки. Стихия как бы сама по себе, она, скорее, сродни гибельному ветру, с которым для Блока связан образ России. Именно поэтому можно утверждать, что в поэме отражен не романтический подъем, а глубоко переживаемая поэтом духовная пустота.

В своей известной статье «Интеллигенция и революция» Блок восклицал: «Что же задумано? Переделать все. Устроить так, чтобы все стало новым, чтобы лживая, грязная, скучная, безобразная наша жизнь стала справедливой, чистой, веселой и прекрасной»; «мировой пожар, который разгорается и будет еще разгораться долго и неудержимо, пока не запылает и не сгорит весь старый мир дотла».

Мы на горе всем буржуям

Мировой пожар раздуем,

Мировой пожар в крови...

Это даже не угроза! Пожар уже бушует в поэме, вздымается вокруг снежными языками разыгравшейся вьюги, которая смела с лица земли недавно красовавшийся здесь «Санкт-Петербург», его чиновных жителей, мнивших себя солью российской земли.

Если смотреть на поэму сквозь призму подобного восприятия событий, то уже не покажется странным, что Блок столь воодушевленно описал в «Двенадцати» сломленность старого мира. Символ торжества мира нового дается читателю сразу, без какой-либо предварительной подготовки:

От здания к зданию

Протянут канат.

На канате - плакат:

Вся власть Учредительному Собранию!

Это торжество есть свершившийся факт. Он уже не ставится под сомнение ироничной интонацией или каким-либо нелепым эпитетом. И уже этому факту, твердо стоящему на ногах пролетарской свободы, не той, которая заканчивается там, где начинается свобода, а вседозволительной и анархичной, противопоставлены бьющейся в предсмертных конвульсиях силуэты старого мира.

А это кто? - Длинные волосы

• - Предатели!
• - Погибла Россия!

Должно быть, писатель -

Человеческие образы, символизирующие ломающийся на глазах старый мир, нелепы и комичны. Они, подобно куклам из Театра абсурда, которых бесцеремонно дергают за нитки, заставляя совершать различные телодвижения и произносить глупости искаженными голосами, наполняют собой пустоту мыльного пузыря, а их отраженные на радужной выпуклой поверхности лики вызывают лишь горькую усмешку:

А вон и долгополый -

Сторонкой за сугроб...

Что нынче невеселый,

Товарищ поп?

Помнишь, как бывало

Брюхом шел вперед,

И крестом сияло

Брюхо на народ?..

Александр Блок, как истинный гений символизма, одним незатейливым словосочетанием продемонстрировал возникшую между противостоящими друг другу мирами бездонную пропасть. Именно товарищ поп есть символ антагоничности старого и нового, их полной несовместимости и жесточайшей уродливости в случайных словосочетаниях, не вызывающей при этом ни капли жалости.

Совокупность социально-нравственных ценностей в душах и умах красногвардейцев, устами которых Блок озвучивает настроения нового мира, соответствует представлениям о соотношении цели и средств для ее достижения. Если уж рушить старый мир, то жестоко, кощунственно и до основания:

Товарищ, винтовку держи, не трусь!

Пальнем-ка пулей в Святую Русь -

В кондовую,

В избяную,

В толстозадую!..

Убийство толстомордой Катьки, у которой керенки есть в чулке, воспринимается отнюдь не как преступление, а напротив, как деяние, направленное на укрепление нового мира. Некоторое нравственное колебание Петруши, усомнившегося в правильности содеянного, вскоре, благодаря увещеваниям остальных одиннадцати, переходит во фразу абсолютной уверенности в верности того пути, который они себе избрали. Назад дороги нет.

Финал же поэмы ставит окончательную и жирную точку в конфликте старого и нового миров. Появление Иисуса Христа под кровавым знаменем революции, возглавляющего стройный марш двенадцати апостолов-революционеров, стало последним гвоздем в крышке гроба старого мира, окончательную и безоговорочную сломленность которого символически изобразил в своей поэме А.Блок.

Блоку нужно было показать сложность, двойственность свершившегося. Мечта высока, но ее реализуют люди, которые «ко всему готовы», которым «ничего не жаль», у которых безответственность, бесшабашность, опьянение (к счастью, и покаяние) - в лицах и фигурах:

В зубах - цигарка, примят картуз,

На спину б надо бубновый туз.

Поэт без конца повторяет: «Свобода, свобода/Эх, эх, без креста!», «Злоба, грустная злоба/Кипит в груди.../Черная злоба, святая злоба». На этом фоне сами призывы к дисциплине, порой казенные, плакатные, не блоковские («Над собой держи контроль!»), имеют совсем не официозный смысл. Блок боится взрыва стихии, ее разрушительной стихии.

А.Блок хотел изобразить коллективное, «роевое» (по выражению Л.Толстого) сознание и коллективную волю, пришедшие на смену индивидуальному началу. Поэтому он вводит в поэму красногвардейцев.

Традиционная точка зрения советского блоковедения состоит в том, что двенадцать красногвардейцев - значительный коллективный образ-символ представителей и защитников «новой жизни». Как положительный момент подчеркивается, что Блок нисколько не «выпрямляет», не идеализирует своих героев, что они выразители народной стихии со всеми ее крайностями, люди, сознающие свой высокий революционный долг и готовые его исполнить.

Можно согласиться, что разрушителей старого ведет дух некой истины во имя каких-то высоких целей. Можно даже принять, что субъективно А.Блок готов был, подобно В.Брюсову, увидеть в них, разрушающих старый мир, диких гуннов и даже благословить их. Но объективно он с гениальной прозорливостью показал, что никаких высоких общечеловеческих целей у двенадцати красногвардейцев нет. Все их высокие порывы только внешне красивы.

Убийство неверной Катьки красногвардейцами (в частности, Петрухой в соперничестве с Ванькой) - это выражение варварской силы стихии, обновляющей и разрушающей. Высший смысл, который, конечно, есть в событиях, во всем их масштабе, не скрыл от Блока того, что произошло на «Рыбацкой, 12». И потому, как оправдание гибели (в итоге самосуда) Катьки, нужен стал Христос. Ничем иным это внезапное нашествие тоски, разочарования не снимешь.

Блок действительно боялся своей догадки: неужели вновь «русский бунт, бессмысленный и беспощадный»? Неужели никому не ясно, что разрушительство так же старо, как и накопительство? «Блок возводит гибель Катьки в степень мировой трагедии - настолько она для него значительна. Он хочет, чтобы на иллюстрации на убитую Катьку «дохнуло густым снегом и сквозь него - Христос», - так просит он сделать Юрия Анненкова. Конкретный адрес и мировая трагедия; Рыбацкая, 12 и Иисус Христос. В этом невероятном сочетании весь Блок, вся его поэтика, сила его художественного воображения», - писал проницательный блоковед Л.К.Долгополов.

Не снизил ли поэт образ Христа, неожиданно поставив его во главе шествия красногвардейцев? Зачем он этим людям «без креста»? Не загрязнят ли они этот символ очищения, воскрешения, крестной муки своей бесшабашностью?

М.М.Пришвин записал в своем дневнике: «Я сильно подозреваю, что Христос в поэме Блока «Двенадцать», грациозный, легкий, украшенный розами,- есть обожествленный сам поэт Блок». Это наблюдение косвенно подтверждается тем, что Христос в поэме не в традиционном терновом венце, а в неожиданном белом венчике из роз. С одной стороны, он как бы не знал Голгофы. Но, с другой - он шествует «в высоте надвьюжной», т.е. это уже воскресший Христос, переживший распятье?

Видимо, многое надо понимать в свете мук совести, зреющего покаяния в том же Петьке, может быть, во всех красногвардейцах. Вероятно, это чувство вины всех перед загубленной Красотой, перед будущими жертвами эпохи и вызвало великое видение Христа? Выходит, все абстрактные цели во имя чего-то нового (никому не понятного, неизвестного) сродни гибельному ветру, крутящему Россию. Что будет за метелью, за гибельным ветром, поэт не знает, но предчувствует, что его надежды на гармонию вновь не оправдаются.

Бурный поток способен смести не только старый мир, но и самих носителей новой жизни. Эти «носители» воплощены у Блока в красногвардейцах, несомненно, вышедших из «рабочего народа». Но не из его авангарда. Класс, выступивший за борьбу со старым миром, не представлял собой нечто однородное. Боевая партия пролетариата - большевики, взявшие в свои руки судьбу вооруженного восстания, - это был авангард. А за ним шли люди, находившиеся на различных ступенях революционной сознательности, зачастую еще темные, только просыпавшиеся от векового сна, но уже одержимые «святой злобой» к буржуям.

Именно таковы двенадцать. Это люди, искренне пошедшие в революцию и служившие ей беззаветно, но не всегда видевшие ее конечные цели. Их ведет пока только «черная злоба, святая злоба» к царям и господам. Но эти ожесточенные враги старого мира в то же время также и его жертвы: на них еще лежат густые тени этого окаянного мира, на них еще тяготеет его проклятие.

Разрушение прежнего порядка, созданного «старым миром», высвобождает громадные силы, вырывающиеся на волю хаотично, разнузданно, безудержно. Силы стихии - ветер, метель, вьюга - не могут быть определены однозначно как добро или зло. Это глубокие внутренние противоречия в человеке, которые являются источником развития, движения. Однако в своей стихийной безудержности и слепоте они могут стать причиной разрушения и даже гибели.

Но Блоку мало было заклеймить и осмеять бесславно гибнущий старый мир и всех, его составляющих. Он хотел показать также силу, творящую революцию. Он и показал ее в «Двенадцати» - в меру своего (в основном и главном верного, хотя и неполного) представления о ней. Это сила прежде всего разрушительная, призванная сжечь дотла всю старую жизнь, но вместе с тем и несущая в мир новую историческую правду.

Таким образом, Октябрьская поэма Блока - произведение, не свободное от серьезных противоречий. Но большое искусство живет не отразившимися в нем противоречиями сознания художника, а той правдой, которую он сказал (не мог не сказать!) людям. Так и в «Двенадцати» главное, основное и решающее, конечно, не идеалистические заблуждения Блока, а его ясная вера в правоту народного дела, не ограниченное представление о реальных движущих силах и конкретных социалистических задачах пролетарской революции, а тот высокий революционно-романтический пафос, то живое ощущение величия и всемирно-исторического значения Октября, которым всецело проникнута поэма. «Вдаль идут державным шагом...» - сказано о ее героях. Именно вдаль - то есть в далекое будущее, и именно державным шагом - то есть как новые хозяева жизни. Это и есть идейный центр поэмы.

Печать бурного революционного времени лежит на стиле и языке «Двенадцати». В самих ритмах и интонациях поэмы, в напряженности и прерывистости ее стихового темпа отозвался шум крушения старого мира, который Блок, как уверял он сам, услышал физически, слухом. Новое, революционное содержание властно потребовало и новой стихотворной формы, и Блок, резко изменив обычную творческую манеру, обратился в «Двенадцати» к народным, песенно-частушечным формам стиха, к живой, грубоватой разговорной речи петроградской улицы тех революционных дней, к языку лозунгов и прокламаций:

Как пошли наши ребята

В красной гвардии служить -

В красной гвардии служить -

Буйну голову сложить!

Эх, ты, горе-горькое,

Сладкое житье!

Рваное пальтишко,

Австрийское ружье!

Никогда раньше не удавалось ему писать так свободно, просто и доступно, с такой пластической выразительностью, никогда еще голос его не звучал так сильно и раскованно.

Поэма поразила первых ее читателей не только энергией революционного пафоса, но и новизной стиля. Она прозвучала дерзким вызовом всем литературным староверам и чистоплюям, восхитила всех ждавших от поэзии чистого слова. Общее впечатление сводилось к одному: такого в русской поэзии еще не было. Все в поэме казалось необычным: мировое в ней было переплетено с будничным, революция с гротеском, гимн с частушкой; «вульгарный» сюжет, взятый словно из хроники газетных происшествий (история Катьки, Ваньки и Петрухи), завершается величественным апофеозом; неслыханная «грубость» словаря входит в сложное соотношение с тончайшими словесно-музыкальными построениями. И все это спаяно, сбито в одно целое, в нерасчленимое художественное единство. И все это казалось общедоступным - было понятно решительно всем, сразу ложилось в память оставалось на языке.

Долгое время советские критики хвалили создателя «Двенадцати» за «верное понимание и воспевание революции». Искренний в своем приятии и неприятии, А.Блок видел в революции возможность преобразования существующего порядка, а вернее, непорядка, во что-то лучшее и более справедливое.

Все происходящее читатель видит глазами тех двенадцати большевиков, которые проходят по городу, где царит хаос. Двенадцать рады этому, поскольку и они сами являются частью этого Хаоса. Призванные в идеале стать носителями порядка, на самом деле они сами порождены Хаосом и сеют его везде, куда бы они не пошли.

Блок показывает революционную стихию как бессознательную, слепую силу, разрушающую не только ненавистный старый мир, но и простые человеческие отношения. Поэт изображает глубокую боль Петрухи. Личное и общественное приходят в болезненное столкновение. Для Блока преодоление этого – залог успеха нового мира.

Многие писатели описывают революцию как нечто романтическое, имеющее великие цели, которые с лихвой окупают человеческие жертвы. Люди, объединенные общей идеей, устраивают перевороты, ведут за собой других, строят иллюзии о благодатной жизни…

Революция Блока лишена романтики. Потерянные люди, до конца не осознающие, что они делают, бродят по городу, обдуваемые всеми ветрами. Причем «ветер хлесткий» не щадит никого: ни барыню в каракуле, ни попа, ни писателя. Плакат «Вся власть Учредительному собранию» - и тот осаждаем ветром.

Ход времени не изменить. Ничто не стоит на месте, все меняется. Если изменения происходят постепенно, то люди успевают их понимать, осознавать свое место в истории. Революция – как стихийное бедствие, когда слишком быстро меняющаяся обстановка опустошает, лишает человека опоры под ногами, веры в завтрашний день. Примерно такое состояние испытывают двенадцать «апостолов». Они пытаются выбрать верное направление, они пробуют то, что ранее ощущать не доводилось: свободу, власть, убийство… Такова сущность революции: создавать такие условия, при которых человек показывает себя со всех сторон, не всегда с самых лучших.

Но революция в поэме Блока – это не только отрицательное явление. Сметая все старое на своем пути, она готовит почву для новой жизни. Она многое поломала, свергла, уничтожила… Но ведь для того, чтобы построить новый многоэтажный дом, необходимо снести несколько старых домов, в которых живут люди и их воспоминания. Неслучайно в конце поэмы появляется образ Христа «в белом венчике из роз». Христос стал вестником нового мира, построенного на основе равенства, братства, свободы. Одновременно – выразителем чистоты, святости и страдания во имя будущего. Блок воплотил в этом образе духовное перерождение мира и личности. Это значит, что светлое будущее непременно настанет, все встанет на свои места и отстроится заново.

Как и двенадцать героев поэмы, Блок и негодует, и страшится, и надеется. Всем своим существом он участвует в том, что происходит вокруг. Поэт берет на себя смелость «провести» своих героев сквозь ветра и вьюги, показать настоящее лицо революции, каким бы жестоким оно не оказалось. Но, читая поэму, мы верим в то, что кровь окупится будущей светлой жизнью.

Страшный 1918 год. Позади четыре года войны, Февральская революция, Октябрьский переворот и приход к власти большевиков. Творческая интеллигенция, к которой принадлежал Александр Блок, все эти события воспринимала как национальную трагедию, как гибель русской земли. На этом фоне явным контрастом прозвучала блоковская поэма, многим его современникам она показалась не только неожиданной, но даже кощунственной. Как мог певец Прекрасной Дамы создать стихи о толстомордой Кате? Как мог поэт, посвятивший проникновенные лирические стихи России, написать в страшные для нее дни слова: «Пальнем-ка пулей в Святую Русь?» Вопросы эти были поставлены после первой публикации поэмы «Двенадцать» в газете «Знамя труда». Но и сегодня, спустя почти 80 лет, эти вопросы снова встают перед нами, мы вглядываемся в прошлое, пытаясь понять настоящее и предугадать будущее, понять позицию поэта, продиктовавшую ему строки этого стихотворения.

«Эпиграф столетия» - так называют блоковскую поэму исследователи современности, предлагая различные варианты ее прочтения. В последние годы литературоведы порой пытаются прочесть стихотворение «от противного» и доказать, что это сатирическое изображение революции, а Христос - это на самом деле Антихрист. Однако так ли это?

Наверное, надо вспомнить, что А. Блок предупреждал: не следует переоценивать значение политических мотивов «Двенадцати». Поэма имеет более широкий смысл. В центре произведения - столкновение стихий: природы музыки и стихии социальной. Ведь действие поэмы происходит не столько в Петрограде 1918 года, сколько, как пишет поэт, «на всем божьем свете». Идет разгул стихийных сил природы, а для поэта-романтика это еще и символ, противостоящий самому страшному - обывательскому покою и уюту. Еще в цикле «Ямбы» (1907-1914) Блок писал: «Нет! Лучше сгинуть в стуже лютой! Уюта нет. Покоя нет». Поэтому и его душе так созвучна стихия природы, которая передана множеством образов: ветер, снег, вьюга и пурга. В этом разгуле стихий, сквозь вой ветра и пурги А. Блок услышал музыку революции, в статье «Интеллигенция и Революция» он призывал: «Всем телом, всем сердцем, всем сознанием - слушайте Революцию».

Многоголосие русской революции отразилось в ритмике поэмы - она вся построена на смене музыкально-поэтических мелодий. Среди них и боевой марш, и бытовой разговор, и старинный романс, и частушка (известно, что А. Блок начал писать поэму с поразивших его строчек «Уж я ножичком полосну, полосну»). И за всем этим многоголосием, дисгармонией поэту все- таки слышится мощный музыкальный напор, четкий ритм движения, которым заканчивается поэма.

Стихийна в ней и любовь. Это темная страсть с черными хмельными ночками, с роковой изменой и нелепой гибелью Катьки, которую убивают, целясь в Ваньку, и никто не раскаивается в этом убийстве. Даже Петруха, пристыженный своими товарищами, ощущает неуместность своих страданий: «Он головку вскидывает, он опять повеселел».

А. Блок очень точно ощутил то страшное, что вошло в новую жизнь: полное обесценивание человеческой жизни, которую не охраняет больше никакой закон (никому даже не приходит в голову, что за убийство надо отвечать перед законом). Ведь нравственные понятия обесценились. Недаром после гибели героини начинается полная вакханалия, теперь все дозволено: «Запирайте етажи, нынче будут грабежи! отмыкайте погреба - гуляет нынче голытьба!»

Не в состоянии удержать от темных, страшных проявлений человеческой души и вера в Бога. Она тоже потеряна, и двенадцать, которые пошли «в красной гвардии служить», сами это понимают: «Петька! Эй, не завирайся! от чего тебя упас золотой иконостас?.. Али руки не в крови из-за Катькиной любви?» Но убийство творится не только из-за любви - в нем появилась и иная стихия, стихия социальная: в разгуле, в разбое - бунт «голытьбы». Эти люди не просто бушуют, они пришли к власти и уже обвиняют Ваньку в том, что он «буржуй». Они стремятся уничтожить старый мир: «Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем...»

И вот тут возникает самый сложный вопрос. Как мог А. Блок прославить этот разбой и разгул, это уничтожение, в том числе и уничтожение культуры, в которой он вырос и носителем которой был он сам? Многое в позиции А. Блока может прояснить то, что поэт, будучи всегда далеким от политики, был воспитан в традициях русской интеллигентской культуры XIX века с присущими ей идеями «народопоклонства» и ощущением вины интеллигенции перед народом. Поэтому разгул революционной стихии, который приобретал подчас такие уродливые черты, как, например, упомянутые поэтом разгромы винных погребов, грабежи, убийства, уничтожение барских усадеб со столетними парками, поэт воспринимал как народное возмездие, в том числе и интеллигенции за грехи ее отцов. Потерявшая нравственные ориентиры, охваченная шквалом темных страстей и вседозволенностью - такой предстает Россия в поэме «Двенадцать».

В том страшном и жестоком, через что предстоит ей пройти, А. Блоку видится не только возмездие, но и погружение в ад, в преисподнюю. Но в этом Блок видит очищение России. Она должна миновать это страшное и, погрузившись на самое дно, вознестись к небу.

Именно поэтому возникает самый загадочный образ в поэме - образ, который появляется в финале, - Христос. О финале и образе Христа написано бесконечно много. В исследованиях прошлых лет звучало вольное или невольное стремление объяснить появление Христа в поэме едва ли не случайностью, недопониманием поэтом того, кто должен быть впереди красногвардейцев. Сегодня уже нет нужды доказывать закономерность столь неожиданного финала. Да и предугадывается образ Христа в произведении с самого начала - с названия: для тогдашнего читателя, воспитанного в традициях христианской культуры, изучавшего в школе Закон Божий, число двенадцать было символическим: двенадцать апостолов, учеников Христа. Весь путь, которым идут герои блоковской поэмы, - это путь из бездны к воскресению, от хаоса к гармонии. Не случайно Христос идет путем «надвьюжным», а в поэтической лексике после намеренно сниженных, грубых слов появляются прекрасные и традиционные для Блока:

Нежной поступью надвьюжной,
Снежной россыпью жемчужной,
В белом венчике из роз
Впереди - Исус Христос.

Вот так возвышенно и мелодично завершается поэтический «эпиграф столетия». И в нем, несомненно, вера Блока в грядущее воскресение России и победу человеческого в человеке. Поэт пророчески напоминает о том, что, не имея высоких нравственных идеалов, нельзя силой установить мировую справедливость на крови, насилии и страданиях людей.

Сочинение Блок А.А. - Двенадцать

Тема: - Образ революционной эпохи в поэме А.А. Блока "Двенадцать"

Блок восторженно принял Октябрьскую революцию. Октябрьская революция открыла Блока как художника, вдохновила его на создание “12” -лучшего его произведения, закончив которое он обычно беспощадно строгий к себе, сказал: “Сегодня я- гений!”
В “12” Блок с громадным вдохновением и блистательным мастерством запечатлел открывавшийся ему в романтических пожарах и метелях образ освобожденной революцией Родины. Он понял и принял Октябрьскую революцию как стихийный, неудержимый “мировой пожар”, в очистительном огне которого должен гореть без остатка весь старый мир.
Такое восприятие Октябрьской революции имело и сильные и слабые стороны. Поэт услышал в революции по преимуществу одну “музыку” - музыку разрушения. Беспощадно, “со святой злобой” он осудил и заклеймил в своей поэме этот прогнивший мир с его буржуями, барышнями, попами. Но разумное, организованное, созидательное начало социалистической революции не получило в “12” такого же полного и ясного художественного воплощения. В героях поэмы- красногвардейцах, беззаветно вышедших на штурм старого мира пожалуй больше от анархической “вольницы”(активно действовавшей в октябрьские дни), нежели от авангарда петроградского рабочего класса, который под руководством партии большевиков обеспечил победу революции.
Ветер, вьюга, метель, снег- это образы,символизирующие стихию
очистительной революционной бури, силу и мощь народного выступления.
В основе произведения - конфликт старого и нового. Их непримиримость подчеркнута резким контрастом “черного” и “белого”.
Образ Христа Блок как бы поставил во главе своих красногвардейцев. Поэт исходил при этом из своих субъективных(и самому ему до конца ясных) представлений о раннем христианстве как “религии рабов”, проникнутой бунтарскими настроениями и приведших к распаду старого, языческого мира. В этом Блок усматривал известное историческое сходство с крушением царской помещичье-буржуазной России.
Но отдельные недоговоренности и противоречия в “12” искупаются всецело проникающим это замечательное произведение высоким революционным пафосом, живым ощущением величия и всемирно-историческим значением Октября. “Вдаль идут державным шагом” -сказано в поэме о ее героях. Вдаль, то есть в далекое будущее, и именно державным шагом, то есть как новые хозяева жизни, строители молодой пролетарской державы. Это и есть главное и основное, что определяет смысл и историческое значение “12” как величественного памятника Октябрьской эпохи.
Поэма “12” сделала имя А. Блока поистине всенародно-известным. Строки ее перешли в плакаты, газетные столбцы, на знамена первых воинских частей Красной Армии.
“Всем телом, всем сердцем слушайте Революцию”, -призывал поэт. Чистый и сильный голос Блока приветствовал революцию как новый день мира.