Самая страшная битва в истории человечества: мнение историков. Переход в контрнаступление

Текущая страница: 13 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 23 страниц]

Третьей группой, которая наступала на Измаил с юга, с острова Чатал, командовал генерал-майор Рибас. В войсках Рибаса насчитывалось 9000 человек, из них 4000 – казаки-черноморцы. Первой колонной командовал генерал-майор Арсеньев, ведший в бой Приморский Николаевский гренадерский полк, батальон Лифляндского егерского корпуса и две тысячи казаков. Колонна должна была помогать колонне Кутузова в бою за новую крепость. Второй колонной Рибаса командовал бригадир Чепега, в составе колонны бились пехотинцы Алексопольского полка, 200 гренадер Днепровского Приморского полка и тысяча черноморских казаков. Третьей колонной группы Рибаса командовал секунд-майор лейб-гвардии Преображенского полка Морков, который получит за штурм Измаила чин бригадира. С ним шли 800 гренадер Днепровского полка, 1000 казаков-черноморцев, батальон бугских и два батальона белорусских егерей. Ему предстояло десантом поддержать генерала Львова в бою за Табию.

По перевязанным лестницам, по штыкам, по плечам друг дружки солдаты Суворова под смертельным огнем преодолели стены, открыли ворота крепости – и бой перенёсся на узкие улицы Измаила.

При штурме особенно отличились колонны генералов Львова и Кутузова. Генерал Львов получил болезненное ранение. Ранили и его помощника – полковника Лобанова-Ростовского. Тогда командование штурмовой колонной принял командир фанагорийцев, любимец Суворова полковник Золотухин. Суворов и Кутузов, о котором Александр Васильевич говорил: «В Измаиле он на левом фланге был моей правой рукой», личным примером воинской храбрости вели за собой солдат.

В трудное положение при штурме бастиона Бендерских ворот попала колонна Василия Орлова. Шёл бой на стенах, а казаки по лестницам поднимались из рва, чтобы пойти на приступ бастиона, когда турки предприняли мощную контратаку. Крупный отряд турецкой пехоты, явившийся из растворённых Бендерских ворот, ударил во фланг казакам, разрезая колонну Орлова. Уважаемый Суворовым донской казак Иван Греков встал в первые ряды сражавшихся, ободряя их на бой. Суворов, несмотря на угар штурма, не терял нитей многослойной операции и вовремя получил сведения о событиях у Бендерских ворот. Генерал-аншеф понял, что османы здесь получили возможность потеснить атакующую колонну, прорвать русскую атаку, подкрепив свою вылазку свежими силами. Суворов приказывает подкрепить колонну Орлова войсками из общего резерва – Воронежским гусарским полком. К воронежцам он добавил и два эскадрона Северских карабинеров. Однако быстрого прорыва не получилось: туркам удалось сосредоточить в районе Бендерских ворот и бастиона многочисленные силы, а казачьи части уже понесли немалые потери. Суворов был убеждён, что здесь необходим натиск, и снова проявил умение вовремя, в критический момент оценив риски, ввести в бой дополнительный резерв. К Бендерским воротам он бросает весь резерв левого крыла суворовской армии – это была кавалерия. К ним генерал-аншеф добавляет Донской казачий полк из общего резерва. Шквал атак, конский топот, горы раненых – и бастион взят.

Атаман Платов вёл на приступ пять тысяч солдат. С такой внушительной колонной казак должен был по лощине взойти на крепостной вал и под обстрелом ворваться в Новую крепость. В бою на крепостной стене был ранен генерал-майор Безбородко, командовавший двумя казачьими колоннами – Платова и Орлова. Командование принял Платов. Он расторопно отразил атаку янычар, разбил вражескую батарею, захватив несколько пушек. С боем казаки прорвались к Дунаю, где соединились с речным десантом генерала Арсеньева. Когда передовой батальон, в котором шёл и Платов, подошёл к крепости, казаки в замешательстве остановились перед затопленным рвом. Бригадир Платов, вспомнив уроки Суворова, первым вошёл в ледяную воду, по пояс в воде, под обстрелом преодолел крепостной ров, скомандовал: «За мной!» – и батальон последовал примеру командира. В тридцать лет он пребывал в расцвете физической силы и уже был умелым, обстрелянным казачьим атаманом. Чтобы такие чудеса становились былью – нужно огромное доверие войск командиру, авторитет офицера.

Предстояли уличные бои, в которых поймавший кураж Платов был всё так же удачлив. Немалую часть русских потерь при штурме Измаила составили погибшие и раненые казаки. Спешенные донцы были плохо экипированы для штурма. Но Суворов надеялся на их удаль, да и некем оказалось заменить казачьи силы, а приступ был необходим.

В распахнутые ворота крепости входила русская конница. Колонна Орлова совместно с колонной генерал-майора Мекноба очищала от турок важный северный участок укреплений Измаила. Теперь они действовали слаженно и могли отражать контратаки турок, продолжая занимать вершок за вершком неприступную твердыню – Измаил.

Под вечер последние защитники крепости молили о пощаде. Уникальный штурм крепости вылился в истребление вражеской армии. Турки сопротивлялись самозабвенно: они знали, что пощады не приходится ждать ни от русских, ни от султана. Способный и сильный духом военачальник Каплан-Гирей повёл несколько тысяч спешенных крымчан в контратаку в сторону Дуная – против сил Рибаса, против русского десанта. Но эта попытка переломить ход сражения оказалась запоздалой: войска Каплан-Гирея были наголову разбиты и истреблены.

К часу дня почти весь город контролировали русские войска. Только в Табии, в мечети, да в двух ханах держались турки. В одном из ханов с двумя тысячами янычар и артиллерией оборонялся сераскир Айдос-Мехмет. Полковник Золотухин с фанагорийцами атаковал это укрепление. Артиллерийским залпом были выбиты ворота – и гренадеры ворвались в хан, закалывая штыками оборонявшихся турок. Тех, кто сдался, вывели на свет божий, чтобы разоружить. Среди них был и Айдос-Мехмет со свитой. Во время разоружения к сераскиру подскочил егерь и попытался вырвать у него из-за пояса кинжал. Янычар выстрелил в егеря, а попал в русского офицера… Этот выстрел русские оценили как вероломное нарушение условий капитуляции: ведь турки просили пощады. Новый штыковой удар уничтожил почти всех турок, погиб от ран и Айдос-Мехмет…

Наконец, сдались на милость победителя последние янычары во главе с Мухафиз-пашой, сражавшиеся в Табии. Последние защитники крепости капитулировали в 16.00. Приступ ожесточил войска, помнившие о двух неудачных штурмах Измаила. По военным традициям того времени Суворов на три дня отдал город на разграбление победителям. Увы, на этот раз офицерам не удалось удержать солдат от жестоких бесчинств. А в Измаиле было чем поживиться! Турки свезли в крепость купеческие склады из занятых русскими войсками близлежащих территорий. Особо удачливые участники штурма обогатились на тысячу-другую червонцев – фантастическая нажива! Сам Суворов отказался от трофеев, не принял даже отменного коня, которого привели к нему солдаты. Снова не обманули ожиданий Суворова фанагорийцы. Из них Суворов приказал составить главный караул покорённой крепости.

Да, на такой приступ можно пойти лишь раз в жизни…

Первая весть о Победе – конечно, главнокомандующему, молившемуся за Суворова и его воинов. Тому, кто поверил в Суворова и сенсационно назначил его под Измаил в надежде на штурм. Эти слова написаны на обрывке бумаги, как будто ещё под гром артиллерии и лязг сабель: «Нет крепчей крепости, ни отчаяннее обороны, как Измаил, падший пред Высочайшим троном Ея Императорского Величества кровопролитным штурмом! Нижайше поздравляю Вашу Светлость». Со знамёнами Суворов послал к Потёмкину «отменно отличного Золотухина, имевшего импульсию и сподручность с дунайским героем Осип Михайловичем» (де Рибасом. – А.З. ). Но не все захваченные знамёна попали в официальный реестр. Многие солдаты, вопреки стараниям офицеров, так и щеголяли, опоясанные турецкими знамёнами.

В жестоких боях погибло десять тысяч русских, в том числе 400 офицеров из 650, участвовавших в штурме. Красноречивые цифры – вот такое бесстрашие царило в сердцах учеников Суворова. Было уничтожено двадцать семь тысяч турок, остальные десять тысяч попали в плен. По легенде, лишь один турок остался живым и не попал в плен! Он нырнул в Дунай, ухватился за бревно – и, незамеченный, добрался до берега. Поговаривали, что именно он принёс турецким властям весть об измаильской катастрофе.

Да, для каждого участника штурма Измаила битва стала своего рода игрой в русскую рулетку, но Суворову все-таки ещё в преддверии штурма удалось предопределить результат казалось бы непредсказуемого предприятия. Бессонными ночами – недаром ведь ходили слухи о том, что перед важными боями Суворов неделями не смыкал глаз – он просчитывал стратегию победы. Отвага подкрепляла расчет. Штурмом Измаила была предопределена победа нашей Родины во второй Русско-турецкой войне.

В первом рапорте Потёмкину Суворов писал лаконично, ещё не остыв от битвы. Через десять дней, когда прошло опьянение победой, после молебнов, Потёмкину был направлен подробный рапорт, в котором упомянул десятки имён героев штурма. Не забыл Суворов и о самом молодом русском военачальнике: «Бригадир и кавалер Платов, поощряя подчинённых своих к порядку и твёрдости под сильными перекрёстными выстрелами, достигнув рва и нашед воду, в том только месте находящуюся, не только не остановился, но сам перешед оную, служил примером и с неустрашимостью влез на вал, разделяя на три части колонну, поражая неприятеля, овладел куртиною и пушками и много дал пособия с препоручённым ему войском к преодолению далее неприятеля и за соединением с колонною Орлова, вылазку, сделанную с Бендерских ворот, опрокинув, был он, Платов, сам повсюду примером храбрости». И так – о десятках генералов, полковников, майоров, поручиков… Умел Суворов запоминать и ценить подвиги своих «чудо-богатырей» и рассказывал о них в рапортах подробнее, чем это было принято. Конечно, благодарная армия такого отношения не забывала…

Сергей Иванович Мосолов – суворовский соратник, генерал-майор, проживший долгую жизнь, оставил воспоминания о штурме Измаила, под стенами которого он сражался сорокалетним премьер-майором: «Штурм продолжался 8 часов, и некоторые колонны взошли было в город, опять выгнаты были. Я из своего баталиона потерял 312 человек убитых и раненых, а штаб– и обер-офицеры или ранены или убиты были, и я ранен был пулею навылет в самой амбразуре в бровь и в висок вышла и, кабы трубач меня не сдёрнул с пушки, то бы на ней и голову отрубили турки. На рампар я взошёл первый, только предо мною по лестнице 3 егеря лезли, которых в той амбразуре турки изрубили. Ров был так глубок, что 9-аршинная лестница только могла достать до берму, а с берма до амбразур; другую мы наставляли. Тут много у нас солдат погибло. Они всем нас били, чем хотели. Как я очнулся от раны, то увидел себя только с двумя егерями и трубачом. Протчие все были или перебиты или ранены на парапете. Потом стал кричать, чтобы остальные офицеры сами лезли с егерями из рва вверх, придавал им смелости, что турки оставили бастион. Тогда ко мне влезли поручик Белокопытов и подпоручик Лавров с егерями здоровыми. Мы закричали ура и бросились во внутрь бастиона и овладели оным. Но однако ж много егерей тут было изрублено и офицер один убит, а меня, хоть и перевязали платком, намочив слюнями землю, к ране приложил трубач, но всё кровь текла из головы: ослабел и пошёл лёг на банкете…» (банкетом называлось возвышение с внутренней стороны вала для ружейной стрельбы через бруствер. – А.З. ).

После боя Александр Васильевич счёл необходимым обстоятельно рассказать о сражении боевому товарищу, соратнику по второй екатерининской Русско-турецкой войне, чьё имя в истории навсегда связалось с именем Суворова. Речь идёт, конечно, о принце Кобургском. Сколь ни критически Суворов оценивал воинские доблести принца – всё равно он гордился уважением столь титулованной особы. И писал ему не просто как союзнику, но как другу, подробно, цветисто, по-суворовски доверительно. Это письмо – один из наиболее интересных источников наших представлений о штурме Измаила:

«Гарнизон состоял действительно из 35 000 вооруженных людей, хотя Сираскир и получил провианту на 42 000. Мы полонили: трех-бунчужного Пашу Мустафи, 1 Султана, сына Сираскова, Капиджи Башу, множество Бим-Башей и других чиновников. Всего 9000 вооруженных людей, из коих в тот же день 2000 умерло от ран. Около 3000 женщин и детей в руках победителей. Тут было 1400 армян, всего 4285 христиан, да 135 жидов. Во время штурма погибло до 26 000 турок и татар, в числе коих Сираскир сам, 4 Паши и 6 Султанов. Нам досталось 245 пушек и мортир, все почти литые, 364 знамена, 7 бунчугов, 2 санджака, превеликое множество пороху и других военных снарядов, магазины полные съестных припасов для людей и лошадей. Добычу, полученную нашими солдатами, ценят свыше миллиона рублей. Флотилия турецкая, стоявшая под батареями измаильскими, совершенно почти истреблена так, что мало осталось из оной судов, которые бы можно было, вычиня, употребить на Дунае.

Мы потеряли убитыми в приступе: 1 бригадира, 17 штаб-офицеров, 46 обер-офицеров, да 1816 рядовых. Ранено: 3 генерал-майоров, граф Безбородко, Мекноб и Львов, около 200 штаб– и обер-офицеров, да 2445 рядовых». Суворов не скрывал, что штурм выдался кровопролитный: на этот раз боевая задача не позволяла избежать серьёзных потерь. Впечатление, произведённое турецкими потерями, хорошо передаёт известная легенда о единственном спасшемся янычаре, который-де бежал из крепости и на бревне переплыл Дунай.

После славной победы в Суворове, как это обыкновенно и случалось, проснулось литературное вдохновение. О штурме хотелось рассказывать и устно (на многочисленных праздничных застольях), и письменно. Мало совершить подвиг – нужно уметь о нём рассказать, приумножив не только признание в высших кругах, но и уважение армии. Ведь офицерство ревниво прислушивалось к пересудам: кого генерал-аншеф выделил в рапорте командующему, насколько внимателен к заслугам нижних чинов… На такое внимание благодарно отвечали преданностью. И несмотря на то что рапорт и письма Потёмкину не были предназначены для чужих глаз, в редуцированном варианте его содержание разошлось на легенды. Первое обстоятельное (написанное после краткого) донесение светлейшему из Измаила приоткрывало подробности штурма: «Легло наших героев сухопутных с флотскими за отечество до двух тысяч, а раненых больше. Варваров, получавших провиант, до 40 000, но числом менее того; в полону при разных пашах и чиновниках около трех, а всех душ до пяти тысяч, протчие погибли. Провианта у них оставалось с лишком на месяц. Военной амуниции и припасов множество. Пленные отправятся немедленно по партиям в Бендеры. Трофей – больших и малых пушек ныне около 200 и знамен до 200, должно быть больше. Победоносное войско подносит Вашей Светлости городские ключи», – эти слова генерал-аншеф начертал 13 декабря. Чуть позже, тем же днём, Суворов напишет Потёмкину: «Светлейший Князь! Милостивый Государь! Простите, что сам не пишу: глаза от дыму болят… Сегодня у нас будет благодарственный молебен у нашего нового Спиридония. Его будет петь Полоцкий поп, бывший со крестом пред сим храбрым полком. Фанагор[ий]цы с товарищами отсюда пойдут сего числа домой…» Полоцкий поп – это не кто иной, как отец Трофим Куцинский. Молебен после Победы справлял именно он. В более позднем письме Потёмкину Суворов расскажет о его подвиге подробнее – и батюшка вполне заслужил такое внимание в переписке двух великих екатерининских орлов: «Полоцкого пехотного полка священник Трофим Куцинский, во время штурма Измаильского, ободряя солдат к храброму с неприятелем бою, предшествовал им в самом жестоком сражении. Крест Господен, который он, яко знамение победы для воинов, нес в руках, пробит был двумя пулями. Уважая таковую его неустрашимость и усердие, осмеливаюсь просить о пожаловании ему креста на шею». Речь, несомненно, шла о Георгиевском кресте. Но в статуте ордена о священниках не говорилось ни слова, и прецедентов подобного награждения не было! Да и статус полкового священника не был закреплён законодательно. Словом, случился юридический казус. И всё-таки императрица не оставила отца Трофима без награды, нашла, как мы бы нынче сказали, компромиссный вариант. Ему был пожалован наперсный крест с бриллиантами на георгиевской ленте. По ходатайству Екатерины священник Полоцкого пехотного полка был возведён в сан протоиерея. Пусть и с натяжкой, но его считают первым священником – георгиевским кавалером. И случилось это во многом благодаря отеческой внимательности Суворова к своим «чудо-богатырям». А уж перед священством Суворов и подавно благоговел. Ведь и вся суворовская наука побеждать была пронизана верой в победу, поскольку защита Отечества воспринималась как боговдохновенное служение: «Умирай за Дом Богородицы, за Матушку, за Пресветлейший Дом! Церковь Бога молит. Кто остался жив, тому честь и слава!» И после такой проповеди – азы солдатской науки: «Солдату надлежит быть здорову, храбру, твёрду, решиму, правдиву, благочестиву. Молись Богу! От Него победа! Чудо-богатыри! Бог нас водит, Он нам генерал!»

Длинный отчёт Потёмкину был, конечно, плодом коллективного труда Суворова и его ближайших помощников. Надо думать, князь Григорий Александрович на одном дыхании читал эти строки, описывавшие обстоятельства последнего великого триумфа правителя екатерининской России: «Таковой жестокий бой продолжался 11 часов… Жестокий бой, продолжавшийся внутри крепости, чрез шесть часов с половиною, с помощью божиею, наконец решился в новую России славу. Мужество начальников, ревность штаб– и обер-офицеров и беспримерная храбрость солдат одержали над многочисленным неприятелем, отчаянно защищавшимся, совершенную поверхность, и в час пополудни победа украсила оружие наше новыми лаврами…

Таким образом совершена победа. Крепость Измаильская, столь укреплённая, столь обширная и которая казалась неприятелю непобедимою, взята страшным для него оружием российских штыков… Число убитого неприятеля до двадцати шести тысяч… В крепости Измаильской найдено двести сорок пять пушек, в числе коих девять мортир, да на берегу двадцать… В трофеи взято триста сорок пять знамён… Урон с нашей стороны в сей столь твёрдой крепости не более как убитых нижних чинов тысяча восемьсот пятнадцать, раненых две тысячи четыреста сорок пять…»

Суворов докладывал о штурме Потёмкину, светлейший, в свою очередь, императрице. У интерпретаторов истории возникло впечатление, что князь Таврический преуменьшил роль Суворова в штурме Измаила. В первом донесении Екатерине Потёмкин писал следующее: «Храбрый генерал граф Суворов-Рымникский избран был мною к сему предприятию. Бог помог! Неприятель истреблён; более уже двадцати тысяч сочтено тел, да с лишком семь тысяч взято в плен и ещё отыскивают. Знамён триста десять уже привезены и ещё собирают. Пушек будет до трёхсот. Войска ваши оказали мужество примерное и неслыханное. Обстоятельства донесу после; отправляюсь ради осмотра Дуная, а флотилия уже готовится на новые предприятия. Повергаю к освящённым стопам Вашего Императорского Величества командовавшего штурмом генерала графа Суворова-Рымникского, его подчинённых, отлично храброе войско и себя».

Во второй реляции Потёмкин, разумеется, тоже писал о Суворове: «Отдав справедливость исполнившим долг свой военачальникам, не могу я достойной прописать похвалы искусству, неустрашимости и добрым распоряжениям главного в сём деле вождя, графа А.В. Суворова-Рымникского. Его неустрашимость, бдение и прозорливость всюду содействовали сражающимся, всюду ободряли изнемогающих и, направляя удары, обращавшие вотще неприятельскую оборону, совершили славную сию победу».

Так писал Потёмкин о Суворове – разумеется, писал почтительно, но, может быть, князь не был достаточно восторжен и настойчив в просьбах по достоинству наградить Суворова. Такую настойчивость Потёмкин проявил после Кинбурна и Рымника, а после Измаила он почему-то не торопился произвести Суворова в фельдмаршалы. Да, Суворов не был «старейшим» из действовавших на тот период генерал-аншефов, но напор Потёмкина позволил бы императрице нарушить принцип старшинства. Случай Измаила был исключителен и заслуживал исключительных наград.

Наступала пора награждений, комплиментарных афоризмов и велеречивых поэтических од измаильским победителям.

В именном указе Сенату императрицы Екатерины значились громкие слова, но содержание просматривалось скромное: «Наш генерал граф Суворов-Рымникский… быв употреблён в армии, под предводительством нашего генерал-фельдмаршала князя Григория Александровича Потёмкина-Таврического противу неприятеля имени христианского действующей, и оказав разные опыты искусства и храбрости в течение прошедшей кампании, заслужил новую честь и похвалу точным и наилучшим исполнением порученного ему от главного предводителя, наипаче же во взятии приступом города и крепости Измаила с истреблением армии турецкой там находившейся… Всемилостивейше пожаловав его подполковником нашей гвардии Преображенского полку, повелеваем сенату Нашему на память отличных заслуг его вытеснить медаль с его изображением и заготовить к подписанию Нашему похвальную грамоту с означением его подвигов. Екатерина ».

Упоминание потёмкинского «предводительства» было традиционным, но в данном случае, пожалуй, слишком демонстративным, что могло раздражать Суворова. Именная медаль – регалия почётная, но она не была желанной наградой, которая развязала бы полководцу руки, гарантируя полководческую независимость. Суворов надеялся, что наградой за измаильскую победу станет фельдмаршальский жезл. Но Екатерина не решилась на такое выдвижение: поздновато Суворов получил чин генерал-аншефа, а быстрых прыжков императрица не любила. Суворова произвели в подполковники лейб-гвардии Преображенского полка, полковником которого, по традиции, была сама императрица – эта великая честь, но её Суворов заслужил давненько. Повторим: в честь полководца была выбита золотая именная медаль, подобной чести удостоился Потёмкин за взятие Очакова. В то же время искушённым в политесе придворным хлопотунам удалось поссорить Суворова и Потёмкина. Полководец стал жертвой придворной войны Потёмкина и Зубовых.

Из книги в книгу кочует эпизод о послеизмаильской встрече Суворова и Потёмкина в Бендерах, в ставке командующего. По легенде, Суворов, уже видевший себя фельдмаршалом, резко ответил на вопрос Потёмкина «Чем я могу наградить вас?»: «Меня, кроме Господа Бога и государыни, никто наградить не может!» Достоверность такой встречи сомнительна. Но исторический факт, что обиженного Суворова постарались отстранить от столичных победных празднеств. И в оде Державина «На взятие Измаила» Суворов не упоминался.

На грандиозном триумфальном представлении в Таврическом дворце, посвященном измаильской победе, Суворов отсутствовал. Стихи Державина, музыка Бортнянского и Козловского – всё это звучало не для него. И снова Державин не сумел упомянуть Суворова в стихах! Солдатский путь вёл героя в Финляндию, где Суворов укреплял границы с воинственной Швецией и подчас пребывал в меланхолии. Именно в Финляндию, в Роченсальм, Державин послал Суворову свои первые стихи, посвященные непосредственно великому полководцу. Они вызвали неоднозначную реакцию Александра Васильевича:

Се Росский Геркулес:
Где сколько ни сражался,
Всегда непобедим остался,
И жизнь его полна чудес.

Не всякий день мы зрим Перун небес,
Которым Божий гнев разит злодеев,
Но часто тучки лишь. – Почий, наш Геркулес,
И ты теперь среди твоих трофеев.

Тут речь идёт о той самой измаильской медали. Всё бы хорошо, но во втором четверостишии Суворову почудилась двусмысленность: не хочет ли Державин сказать, что слава великого полководца в прошлом? Старый стоик Суворов оказался в плену меланхолии, подчас граничившей с унынием. В одной из записок он не скрывает уязвлённого самолюбия: «Время кратко. Сближается конец, изранен, 60 лет, и сок высохнет в лимоне». Но мы видим, как этот сильный человек борется с чёрными мыслями и находит новые силы для борьбы и службы даже в самые печальные минуты, в минуты сомнений. В письме дочери, любимой Суворочке, он вздыхает: «И я, любезная сестрица-Суворочка, был тож в высокой скуке, да и такой чёрной, как у старцев королевские ребронды». В другом письме – снова жалобы: «Я умираю за моё Отечество чем выше возводит меня ея (императрицы. – А.З. ) милость, тем слаще мне пожертвовать собою для нея. Смелым шагом приближаюсь к могиле, совесть моя не запятнана. Мне шестьдесят лет, тело моё изувечено ранами, но Господь дарует мне жизнь для блага государства». Пройдут годы – целое десятилетие, полное побед и обид, но Суворов и тогда с грустью признается: «Стыд измаильский из меня не исчез». Зато в гору пошли соратники Суворова по Измаилу. Суворов с размахом ходатайствовал о награждениях. Самую высокую награду – Георгия второй степени – получил генерал-поручик Павел Сергеевич Потёмкин: «Во уважении на усердие к службе, ревностныя труды и отличную храбрость, оказанную им при взятии приступом города и крепости Измаила, с истреблением бывшей там турецкой армии, командуя правым крылом». Суворов ценил Павла Потёмкина, и у стен Измаила этот генерал действительно проявил себя героем, но мнительность разгоралась, и полководца раздражало повсеместное торжество Потёмкиных. Никогда Екатерина не была столь щедра в награждениях, как после Измаила. Тех офицеров, кто почему-то не был представлен к боевым орденам и золотому оружию, наградили специальными золотыми крестами – знаками «для ношения в петлице мундира на ленте с чёрными и жёлтыми полосами на левой стороне груди». Это был широкий жест императрицы и Потёмкина. Никто не был обижен, кроме командовавшего штурмом старого генерал-аншефа Суворова.

Каждый из генералов – участников штурма значительно упрочил свою репутацию и в войсках, и в верхах. Многие из них станут опорой Суворова в ближайших походах – прежде всего в Польше, а потом и в Италии и в Швейцарии. Нижние чины, славно проявившие себя при штурме, были награждены специальной измаильской медалью (она была отлита по образцу аналогичной Очаковской). Надпись на медали гласила: «За отменную храбрость при взятии Измаила декабря 11 1790».

Генералы измаильского закала были чтимым примером для будущих офицеров Наполеоновских войн, для героев 1812 г. Измаильский закал надолго останется великой школой – и об этом значении штурма неприступной крепости нельзя забывать.

Советские, а вслед за ними и российские историки считают, что великая и невероятно кровавая Сталинградская битва, одна из решающих битв Второй мировой войны, началась 17 июля 1942 года.

Однако сразу стоит подчеркнуть, что победа в этой битве была, скорее, делом престижа, и к ней подталкивали в большей степени политические соображения, нежели чисто военные. Немцы недавно победили под Керчью и Харьковом и вновь ощущали себя на коне, воспрянув после поражения, нанесенного им под Москвой в декабре прошлого года. Поэтому 18 июня 1942 года они начали операцию «Блау», реализация которой была поручена группе немецких армий «Юг». На 800-километровом фронте от Курска до Таганрога на берегу Азовского моря постепенно в наступление перешли 97 дивизий, образовавших пять немецких и 2-ю венгерскую армии. В общей сложности более 900 тысяч человек, 17 тысяч орудий и минометов и 1260 танков и самоходных артиллерийских установок. Наступление поддерживали с воздуха 1640 немецких самолетов. В резерве оставалась 3-я и 4-я румынские армии и одновременно перебрасываемые итальянские дивизии.

Взять город во что бы то ни стало

Первоначально основной удар немецкого наступления был направлен на Сталинград, однако после взятия Воронежа шестого июля рейхсканцлер Адольф Гитлер перебросил 4-ю танковую армию генерал-полковника Германа Гота на кавказское направление. На Сталинград надвигалась только 6-я армия генерала танковых войск Фридриха Вильгельма Эрнста Паулюса. 21 августа она форсировала Дон, а через два дня дошла до Волги севернее Сталинграда. 6-я армия состояла из пяти армейских корпусов с 14 дивизиями, они насчитывали 270 тысяч солдат, 500 танков и самоходных артиллерийских установок, а также три тысячи орудий и минометов. То есть военная мощь этой армии соответствовала силе сразу нескольких советских армий того времени. С воздуха 6-ю армию поддерживал 4-й воздушный флот генерал-полковника Вольфрама фон Рихтгофена. В тот же день 600 бомбардировщиков Люфтваффе совершили так называемый суперналет на Сталинград, во время которого погибло 40 тысяч мирных жителей.

Ставка Верховного Главнокомандования отдала приказ защищать любой ценой город, носящий имя Сталина (до апреля 1925 года он назывался Царицын). Но фюрер хотел завоевать его по той же самой причине. Кроме того, Сталинград был важным транспортным узлом. Поэтому Гитлер приказал вернуть на сталинградское направление 4-ю танковую армию. Однако он предпочел не переходить Волгу, чтобы сжать тиски восточнее города, а решил нанести прямой удар, и это вылилось в изнурительную битву, в которой обе стороны понесли огромные потери.

За каждую улицу, за каждый дом

С 12 сентября, когда немцы добрались до предместий, на защиту Сталинграда, который из-за бомбардировок постепенно превращался в груду обломков (парадоксально, но они сослужили хорошую службу защитникам), встала 62-я армия генерал-лейтенанта Василия Ивановича Чуйкова. Он принял командование армией еще восьмого сентября у бесталанного генерал-лейтенанта Антона Ивановича Лопатина, который утверждал, что город защитить нельзя, поэтому он хотел просто сдать Сталинград.

13 сентября Паулюс бросил на Сталинград все свои силы: 100 тысяч человек, две тысячи орудий и минометов, 500 танков и самоходных установок. Против него Чуйков выставил всего 54 тысячи солдат и 110 танков и самоходных установок, которые с восточного берега Волги поддерживали 900 орудий и минометов. В самый критический момент 15 сентября в бой вступила элитная 13-я гвардейская дивизия генерал-майора Героя Советского Союза Александра Ильича Родимцева, которая взяла штурмом Мамаев курган.

На рассвете 14 октября Паулюс нанес новый удар силами 90 тысяч солдат, 2,3 тысяч орудий и минометов, 300 танков и самоходных установок. Им противостояли 55 тысяч солдат Чуйкова с 1,4 тысяч орудий и минометов и всего с 80 танками и самоходными установками. Чуйков уже защищал лишь 20-километровый отрезок города шириной три — четыре километра.

Несмотря на то, что Красная армия ожесточенно боролась за каждую улицу и каждый дом, в середине ноября немцы загнали красноармейцев в узкую полосу вдоль Волги. О невероятно жестоких боях свидетельствует тот факт, что из 37-й гвардейской стрелковой дивизии генерал-майора Виктора Григорьевича Жолудева, которая была переброшена в Сталинград третьего октября, осталось в живых всего 114 человек. Из соседней 122 стрелковой дивизии в живых осталось еще меньше бойцов — 57.

11 ноября Паулюс начал последнюю атаку на приволжский город. Немцы захватили завод Баррикады и отрезали от основных сил 62-й армии 138-ю стрелковую дивизию полковника Людникова, у которого оставалось всего 70-100 человек. У Чуйкова оставалось 47 тысяч солдат и 800 орудий и минометов, а также 19 танков. Он удерживал всего два городских квартала и один пригородный поселок.

Контекст

Самая кровавая битва Второй мировой

Почему Паулюс остался в Сталинграде

Сталинград: «Если ничего не изменится, мы умрем от голода»

Переход в контрнаступление

Удлинение немецкого фронта и тот факт, что основные силы 6-й и 4-й танковой армии увязли в тяжелых боях в городе, позволили советскому командованию выиграть время для подготовки к контрнаступлению. Оно началось 19 ноября, и координировал его, разумеется, маршал Георгий Константинович Жуков. Интересно, что его силы не имели особенного преимущества (только в танках и самоходных установках). Юго-Западный, Донской и Сталинградский фронт насчитывали 1 015 200 человек, 13 535 орудий и минометов (без 50 мм калибра) 1400 реактивных минометов, 1560 танков и самоходных артиллерийских установок и 1350 самолетов. Противостоящие им немецкие, румынские и итальянские войска располагали 1 011 500 солдатами, 10 290 орудиями и минометами, 675 танками и 1216 самолетами.

Командование Красной армии посчитало, что слабым звеном являются две румынские армии (3-я и 4-я), испытывающие нехватку в противотанковых орудиях, танках и вообще современном вооружении. Именно на эти армии и пришелся основной удар Донского фронта генерал-лейтенанта Константина Константиновича Рокоссовского и Юго-Западного фронта генерал-лейтенанта Николая Федоровича Ватутина. 23 ноября ведущие подразделения двух фронтов соединились в районе Калача на Дону. 6-я армия и часть 4-й танковой армии были взяты в кольцо.

Стоит упомянуть, что сначала советское командование и не подозревало, насколько сильна окруженная ими группировка. Начальник разведки Донского фронта полковник Виноградов считал, что речь идет о 80-90 тысячах человек и десяти дивизиях. Впоследствии ему пришлось отвечать за свою ошибку, потому что в конце ноября в котле оказалось 330 тысяч человек (22 дивизии), 5230 орудий и минометов и 340 танков и самоходных установок.

Упущенный шанс

В самом начале немцы могли прорвать кольцо и спастись бегством на запад, однако Гитлер приказал создать «крепость Сталинград» и освободить ее из окружения ударом с запада. Он принял это решение под влиянием похвальбы маршала Рейха Германа Геринга. Тот хвастал, что Люфтваффе может доставлять в окруженный город до 500 тон провианта и боеприпасов в день. Однако, как оказалось, по воздушному мосту в котел можно было ежедневно доставлять только 80 тонн.

Удар, нанесенный группой армий «Дон» маршала Эриха Фрица фон Манштейна для разрыва кольца, позволил 12-23 декабря приблизиться к Сталинграду всего на 50 километров, а армия Паулюса была настолько ослаблена, что не смогла предпринять ответных действий. Войска Юго-Западного фронта Ватутина и Сталинградского фронта под командованием генерал-полковника Андрея Ивановича Еременко вновь отбросили силы Манштейна от Сталинграда.

Конец котла

С восьмого января 1943 года Красная армия теснила немцев, которые уже выбились из сил, к Сталинграду, сужая котел. Десятого января начался заключительный этап ликвидации окруженной группировки — операция «Кольцо». Большая часть оставшихся солдат, включая Паулюса, только что получившего звание маршала, сдалась 31 января. Меньшая группа под командованием генерал-полковника Карла Штрекера, отрезанная на севере, сдалась только второго февраля. Сталинградская стратегическая наступательная операция закончилась потрясающей победой. Согласно выше названному российскому исследованию, советские вооруженные силы потеряли в этой операции 485 777 человек, 3591 орудий и минометов, 2915 танков и самоходных установок и 706 боевых самолетов. Согласно тому же источнику, враг потерял более 800 тысяч солдат, 32 дивизии и три бригады были полностью уничтожены, а 16 дивизий понесли большие потери.

До сих пор нельзя точно назвать число жертв сталинградского кольца. Манфред Кериг говорил о 58 110 погибших немцах и 123 998 попавших в плен. Кроме того, в котле погибло не менее десяти тысяч румын. При втором пересчете Кериг оставил число погибших немцев неизменным, однако увеличил количество попавших в плен до 149 411. Ликвидационный штаб сообщал всего об 11 036 погибших, но 155 660 попавших в плен. Рюдигер Оверманс, который сегодня считается крупнейшим специалистом по немецким военным потерям во Второй мировой войне, говорит о 60 тысячах погибших немцев и двух тысячах румын. По мнению Оверманса, в плен попало 110 тысяч немцев, из которых 105 тысяч (!) погибли.

Советские данные, как всегда, очень отличаются. Согласно им, до десятого января 1943 года в сталинградском котле погибло 45 тысяч солдат врага, а еще 147 тысяч погибло, замерзло или умерло от истощения в ходе операции «Кольцо». Более 91 тысячи немцев и румын сдалось в плен. В эти потери включены 2,5 тысячи офицеров, 23 генерала и один маршал.

Ощутимые потери понесли и силы Люфтваффе, которые до сих пор одерживали на восточном фронте триумф за триумфом. Во время авиационного снабжения немецких войск, попавших в сталинградский котел, Люфтваффе потеряли 495 самолетов (эти потери были преимущественно невосполнимыми). Речь идет о пяти эскадрах в полном составе или целом авиационном корпусе.

Некоторые специалисты считают Сталинградскую битву самой кровавой в истории. Согласно некоторым исследователям, в ходе этой битвы с сентября 1942 по 31 января 1943 года с обеих сторон погибло 770 тысяч человек. Стивен Уолш оценивает потери немцев в 600 тысяч погибшими, ранеными и попавшими в плен. У их союзников эти потери достигли 494 374 человек (84 830 погибших, пропавших без вести и попавших в плен, а также 29 690 раненых и обмороженных итальянцев, 158 854 погибших, раненых и пропавших без вести румын, и 80 тысяч погибших и 63 тысячи раненых венгров). Второго февраля 1993 года мельбурнская газета The Age написала по случаю 50-й годовщины Сталинградской битвы, что «два миллиона мужчин, женщин и детей… погибли». Вероятно, в эту цифру включены и потери среди мирных жителей, которых в Сталинграде погибло более 60 тысяч.

Божественная справедливость

Александр Верт, который во время войны работал корреспондентом британского издания Sunday Times в Советском Союзе, написал в своей книге «Россия в войне»: «Это зрелище грязи и страданий во дворе Дома Красной Армии было последним моим впечатлением от Сталинграда. Мне припомнились и долгие тревожные дни лета 1942 года, и ночи лондонского блица, и фотографии Гитлера, ухмыляющегося на ступеньках собора Мадлен в Париже, и тоскливые дни 1938 и 1939 годов, когда Европа нервно ловила берлинские радиопередачи и слушала вопли Гитлера, сопровождаемые людоедским ревом немецкой толпы. И я увидел знамение суровой, но божественной справедливости в этих замерзших выгребных ямах, в этих обглоданных лошадиных скелетах и желтых трупах умерших от голода немцев во дворе Дома Красной Армии в Сталинграде».

Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ.

Текущая страница: 12 (всего у книги 33 страниц) [доступный отрывок для чтения: 19 страниц]

У господина Генерал-Порутчика Потемкина я застал план, который поверял: крепость без слабых мест. Сего числа приступлено к заготовлению осадных материалов, коих не было, для батарей, и будем старатца их совершить к следующему штурму дней чрез пять, в предосторожность возрастающей стужи и мерзлой земли. Шанцовой инструмент по мере умножен. Письмо Вашей Светлости к Сераскиру отправлю я за сутки до действия. Полевая артиллерия имеет снарядов только один комплект. Обещать нельзя, Божий гнев и милость зависят от его провидения. Генералитет и войски к службе ревностию пылают. Фанагорийский полк будет сюда».

Любимые фанагорийцы под командованием испытанного при Фокшанах и Рымнике чудо-богатыря Золотухина Суворова не подведут.

Вслед за генералом из Браилова прибыл именно фанагорийский полк (Суворов лично выехал в степь их встречать) и вдобавок полторы сотни проверенных мушкетеров-охотников Апшеронского полка. Прибывали казаки и арнауты. К концу первой недели зимы под Измаилом сосредоточился вполне боеспособный корпус: до 31 тысячи войск и 40 орудий полевой артиллерии. При этом порядка семидесяти орудий насчитывалось в отряде хитроумного, как Одиссей, генерал-майора де Рибаса – он закрепился на острове Чатал напротив Измаила. Флотилия де Рибаса отменно проявила себя в недавних ноябрьских боях. К этому необходимо добавить солидное подспорье в 500 судовых орудий: под Измаилом Суворов придавал большое значение флоту. С привычных, обжитых позиций артиллерия де Рибаса обстреливала Измаил уже не первую неделю – они поддержат армию огнём и при штурме. По распоряжению Суворова 6 декабря в хозяйстве де Рибаса заложили еще одну батарею из 10 орудий. Восемь батарей – это уже заметная сила, один из ключей к победе. Теперь по десять 12-фунтовых орудий было направлено соответственно на Бросские и Килийские ворота крепости. На этих участках, по планам Суворова, предстояла жаркая дуэль артиллерии.

С первых часов пребывания Суворова под Измаилом он постоянно совещается с инженерами, с войсковыми квартирмейстерами, вместе с ними анализировал особенности турецких укреплений и возводил учебные укрепления для армии.

Определимся с русскими силами, которые готовились к штурму под Измаилом: 33 батареи пехоты, 8 тысяч спешенных казаков, ещё 4 тысячи – казаков-черноморцев, 2 тысячи молдаван да 11 кавалерийских эскадронов и 4 донских казачьих полка. Всех войск под рукой Суворова было не более 31 тысячи человек. Главным образом – прославленная русская пехота. Кавалеристов и казаков набиралось лишь две с половиной тысячи.

Крепость располагалась на прибрежных высотах Дуная. Шесть с половиной километров надёжных укреплений! Глубокий ров, на основных участках заполненный водой, за ним – крутой земляной вал в 6–8 метров высотой и семь бастионов.

Цитадель с внушительным каменным Бендерским бастионом возвышалась на севере. На берегу Дуная крепость защищали артиллерийские батареи, делавшие невозможной атаку русской флотилии. С запада и востока крепость защищали озёра – Кучурлуй, Алапух, Катабух. Подступы к крепостным воротам (их названия остались в истории – Бросские, Хотинские, Килийские, Бендерские) простреливались артиллерийскими батареями. Фортификатор де Лафит-Клове знал своё дело. Крепость не зря считалась неприступной и благодаря ландшафтным условиям, и из-за продуманной фортификации, и из-за мощного гарнизона. Как-никак 35 тысяч войск, из которых половина – отборные янычары, прославленная элита турецкой армии. Не было недостатка и в артиллерии. Наверное, нигде в мире в то время не было сосредоточено столько орудий на метр земли – 265. Запасы снарядов и провианта были рассчитаны на весьма длительную осаду, и в декабре 1790-го никакого кризиса с этими необходимыми ресурсами в Измаиле не было. Комендант, трёхбунчужный сераскир Айдос Мехмет-Паша имел репутацию неустрашимого и искусного воина, его авторитет в войсках сомнению не подвергался. Татарской конницей командовал брат крымского хана Каплан-Гирей, мстительно ненавидевший Россию, наголову разбивший австрийские войска под Журжей. Приказ султана Селима Третьего тоже заслуживает упоминания: сдавшихся в плен ждала смертная казнь. На помощь султану, как обычно, пришёл и религиозный фанатизм. Муллы умело поддерживали в войсках боевой дух. Что ж, османы бились за свою веру, за своего государя, за свою родину… Турецкие воины, многие из которых уже имели личные счёты к русским, были готовы драться до последней капли крови.

Нелегко воевать зимой, да ещё и в XVIII в., когда не только кавалерию, но и артиллерию, и продовольствие, и снаряды тащили на себе лошадки. Военные кампании редко затягивались до серьёзных заморозков, зимой война переходила в тихую стадию, и только с весенним солнышком возобновлялись серьёзные кровопролитные действия. Но в 1788 г. Потёмкин предпринял штурм Очакова в начале декабря. И неприступный Измаил нельзя было оставлять нетронутым до весны. Тут и тактика, и стратегия.

Промозглым утром 7 декабря 1790 г. Суворов составляет ультиматум паше и всему гарнизону крепости – вот он, грозный голос империи, которая пребывала в зените славы:

«Измаильским властям

от Генерал-Аншефа и кавалера Графа Суворова-Рымникского Превосходительному Господину Сераскиру Мегамету-паше Айдозле, командующему в Измаиле; почтенным Султанам и прочим пашам и всем чиновникам.

Приступая к осаде и штурму Измаила российскими войсками, в знатном числе состоящими, но соблюдая долг человечества, дабы отвратить кровопролитие и жестокость, при том бываемую, даю знать чрез сие Вашему Превосходительству и почтенным Султанам! И требую отдачи города без сопротивления. Тут будут показаны всевозможные способы к выгодам вашим и всех жителей! О чем и ожидаю от сего чрез двадцать четыре часа решительного от вас уведомления к восприятию мне действий. В противном же случае поздно будет пособить человечеству, когда не могут быть пощажены не только никто, но и самые женщины и невинные младенцы от раздраженного воинства, и за то никто как Вы и все чиновники пред Богом ответ дать должны».

Суровые слова, ничего не скажешь. Суворов поставил противника в жёсткие условия, сразу исключая возможность бессмысленных затяжных переговоров – пустой потери времени. Вместе с этим ультиматумом комендант получил и письмо от русского главнокомандующего – Потёмкина. Написано оно было уже неделю назад, но Суворов, по договорённости со Светлейшим, приберегал его для решительного дня.

Суворов получил от Потёмкина полномочия «поступать по лучшему вашему усмотрению продолжением ли предприятий на Измаил или оставлением оного», но решил доверить судьбу штурма коллективному разуму соратников-генералов. Конечно, учитывая авторитет Суворова, военный совет превращался едва ли не в формальность, но полководец считал его психологически важным, сплачивающим фактором. Ведь многие из тринадцати на предыдущем военном совете высказались за снятие осады! Вечером 9 декабря военный совет собрался – тринадцать будущих героев штурма. Генералы восторженно выслушали пламенную речь Суворова – что и говорить, это был не Гудович… Первым, не мудрствуя лукаво, за штурм проголосовал младший – Матвей Платов. И этот факт вошёл в правдивую легенду о славном донском атамане: «Славим Платова-героя, победитель был врагам!.. Слава казакам-донцам!..» «Приближась к Измаилу по диспозиции, приступить к штурму неотлагательно, дабы не дать неприятелю время еще более укрепиться. И посему уже нет надобности относиться к его Светлости Главнокомандующему. Сераскиру в его требовании отказать… Отступление предосудительно победоносным Ея Императорскаго Величества войскам». Подписали постановление: бригадир Матвей Платов, бригадир Василий Орлов, бригадир Фёдор Вестфален, генерал-майор Николай Арсеньев, генерал-майор Сергей Львов, генерал-майор Иосиф де Рибас, генерал-майор Ласий, генерал-майор Илья Безбородко, генерал-майор Фёдор Мекноб, генерал-майор Борис Тищев, генерал-майор Михайла Голенищев-Кутузов, генерал-поручик Александр Самойлов, генерал-поручик Павел Потёмкин. Суворов старался перед роковой битвой («на такой штурм можно решиться один раз в жизни») прочнее скрепить своих командиров. Дрогнуть было нельзя. Сам Суворов сказал: «Я решился овладеть этою крепостию, либо погибнуть под её стенами!»

Казаки под командованием Суворова дрались бесстрашно и усмиряли свой вольный дух: возможно, для них имело значение, что именно князь Рымникский уничтожил ногайские полчища. Другим генералам Платов казался неуправляемым, а Суворову он подчинялся неукоснительно – и не только из-за молодой робости.

Под стенами Измаила Суворов проводил чрезвычайно спешные, но насыщенные и продуманные учения. Много говорил с войсками, вспоминал о прошлых победах, чтобы каждый проникся важностью измаильского штурма. Вот здесь понадобилась фольклорная репутация Суворова – как заговорённого колдуна, который и в воде не тонет, и в огне не горит. Который не может не победить…

На специально устроенных валах и во рву солдаты отрабатывали приёмы преодоления этих преград. Сорок штурмовых лестниц и две тысячи фашин подготовил Суворов к штурму. Сам показывал технику штыкового удара. Требовал от офицеров настойчивости в обучении войск.

Трудно сказать, почему турки не отважились атаковать растянутые русские позиции. Возможно, Айдос-Мехмет рассчитывал потянуть время, и Суворову удалось опередить возможную атаку, быстро перейдя от рекогносцировок к приступу. Но Суворов был готов к отражению массированных турецких вылазок.

Стояли ясные, без морозов, южные декабрьские дни с холодными влажными утренниками. На заре 10 декабря артиллерия Ртищева начала обстрел крепости, с реки стрельбу вели с гребных судов. Турецкая артиллерия прицельно отвечала: так, была взорвана русская бригантина с двумя сотнями моряков на борту.11 декабря, в три часа ночи, небо перерезала сигнальная ракета. Впрочем, из соображений конспирации в русском лагере уже несколько ночей запускались сигнальные ракеты, запутывая турок. Но в ту ночь Айдос-Мехмет от перебежчиков знал о начале штурма. Войска двинулись на штурм, согласно диспозиции. В половине шестого утра началась атака. Правофланговой группой командовал генерал-поручик Павел Потёмкин. Суворов психологически подготовил Потёмкина к штурму, внушил ему уверенность в своих силах. Тремя колоннами войска Потёмкина (7,5 тысячи человек) атаковали крепость с запада. Первая колонна генерал-майора Львова состояла из двух батальонов фанагорийцев (любимцы Суворова во всех баталиях шли впереди!), батальона белорусских егерей и ста пятидесяти апшеронцев. Колонне предстояло атаковать укрепление возле башни Табия. Впереди шли рабочие с кирками и лопатами: им предстояло ломать стены, расчищая дорогу армии. Вот кто не ведал страха, в лицо смотрел смерти! Во вторую колонну генерал-майора Ласси вошли три батальона Екатеринославского егерского корпуса и 128 стрелков. Третья колонна генерал-майора Мекноба включала три батальона лифляндских егерей и двигалась на Хотинские ворота. У каждой колонны был резерв, был общий резерв и у всего отряда Потёмкина: конные полки, которые должны были в свой черёд ворваться в крепость после взятия Хотинских и Бросских ворот. Левое крыло, под командованием генерал-поручика Самойлова, было самым многочисленным – 12 000 человек, из них 8000 – спешенные казаки-донцы. Тремя колоннами этой группы, атаковавшей крепость с северо-востока, командовали бригадиры Орлов, Платов и генерал-майор Кутузов. Первые две колонны состояли из казаков. В колонне Кутузова шли три батальона бугских егерей и 120 отборных стрелков из того же Бугского корпуса. В резерве у Михайлы Илларионовича Кутузова были два батальона Херсонских гренадер и тысяча казаков. Колонна направлялась на приступ Килийских ворот.Третьей группой, которая наступала на Измаил с юга, с острова Чатал, командовал генерал-майор Рибас. В войсках Рибаса насчитывалось 9000 человек, из них 4000 – казаки-черноморцы. Первой колонной командовал генерал-майор Арсеньев, ведший в бой Приморский Николаевский гренадерский полк, батальон Лифляндского егерского корпуса и две тысячи казаков. Колонна должна была помогать колонне Кутузова в бою за новую крепость. Второй колонной Рибаса командовал бригадир Чепега, в составе колонны бились пехотинцы Алексопольского полка, 200 гренадер Днепровского Приморского полка и тысяча черноморских казаков. Третьей колонной группы Рибаса командовал секунд-майор лейб-гвардии Преображенского полка Морков, который получит за штурм Измаила чин бригадира. С ним шли 800 гренадер Днепровского полка, 1000 казаков-черноморцев, батальон бугских и два батальона белорусских егерей. Ему предстояло десантом поддержать генерала Львова в бою за Табию.

По перевязанным лестницам, по штыкам, по плечам друг дружки солдаты Суворова под смертельным огнем преодолели стены, открыли ворота крепости – и бой перенёсся на узкие улицы Измаила.

При штурме особенно отличились колонны генералов Львова и Кутузова. Генерал Львов получил болезненное ранение. Ранили и его помощника – полковника Лобанова-Ростовского. Тогда командование штурмовой колонной принял командир фанагорийцев, любимец Суворова полковник Золотухин. Суворов и Кутузов, о котором Александр Васильевич говорил: «В Измаиле он на левом фланге был моей правой рукой», личным примером воинской храбрости вели за собой солдат.

В трудное положение при штурме бастиона Бендерских ворот попала колонна Василия Орлова. Шёл бой на стенах, а казаки по лестницам поднимались из рва, чтобы пойти на приступ бастиона, когда турки предприняли мощную контратаку. Крупный отряд турецкой пехоты, явившийся из растворённых Бендерских ворот, ударил во фланг казакам, разрезая колонну Орлова. Уважаемый Суворовым донской казак Иван Греков встал в первые ряды сражавшихся, ободряя их на бой. Суворов, несмотря на угар штурма, не терял нитей многослойной операции и вовремя получил сведения о событиях у Бендерских ворот. Генерал-аншеф понял, что османы здесь получили возможность потеснить атакующую колонну, прорвать русскую атаку, подкрепив свою вылазку свежими силами. Суворов приказывает подкрепить колонну Орлова войсками из общего резерва – Воронежским гусарским полком. К воронежцам он добавил и два эскадрона Северских карабинеров. Однако быстрого прорыва не получилось: туркам удалось сосредоточить в районе Бендерских ворот и бастиона многочисленные силы, а казачьи части уже понесли немалые потери. Суворов был убеждён, что здесь необходим натиск, и снова проявил умение вовремя, в критический момент оценив риски, ввести в бой дополнительный резерв. К Бендерским воротам он бросает весь резерв левого крыла суворовской армии – это была кавалерия. К ним генерал-аншеф добавляет Донской казачий полк из общего резерва. Шквал атак, конский топот, горы раненых – и бастион взят.

Атаман Платов вёл на приступ пять тысяч солдат. С такой внушительной колонной казак должен был по лощине взойти на крепостной вал и под обстрелом ворваться в Новую крепость. В бою на крепостной стене был ранен генерал-майор Безбородко, командовавший двумя казачьими колоннами – Платова и Орлова. Командование принял Платов. Он расторопно отразил атаку янычар, разбил вражескую батарею, захватив несколько пушек. С боем казаки прорвались к Дунаю, где соединились с речным десантом генерала Арсеньева. Когда передовой батальон, в котором шёл и Платов, подошёл к крепости, казаки в замешательстве остановились перед затопленным рвом. Бригадир Платов, вспомнив уроки Суворова, первым вошёл в ледяную воду, по пояс в воде, под обстрелом преодолел крепостной ров, скомандовал: «За мной!» – и батальон последовал примеру командира. В тридцать лет он пребывал в расцвете физической силы и уже был умелым, обстрелянным казачьим атаманом. Чтобы такие чудеса становились былью – нужно огромное доверие войск командиру, авторитет офицера.

Предстояли уличные бои, в которых поймавший кураж Платов был всё так же удачлив. Немалую часть русских потерь при штурме Измаила составили погибшие и раненые казаки. Спешенные донцы были плохо экипированы для штурма. Но Суворов надеялся на их удаль, да и некем оказалось заменить казачьи силы, а приступ был необходим.

В распахнутые ворота крепости входила русская конница. Колонна Орлова совместно с колонной генерал-майора Мекноба очищала от турок важный северный участок укреплений Измаила. Теперь они действовали слаженно и могли отражать контратаки турок, продолжая занимать вершок за вершком неприступную твердыню – Измаил.

Под вечер последние защитники крепости молили о пощаде. Уникальный штурм крепости вылился в истребление вражеской армии. Турки сопротивлялись самозабвенно: они знали, что пощады не приходится ждать ни от русских, ни от султана. Способный и сильный духом военачальник Каплан-Гирей повёл несколько тысяч спешенных крымчан в контратаку в сторону Дуная – против сил Рибаса, против русского десанта. Но эта попытка переломить ход сражения оказалась запоздалой: войска Каплан-Гирея были наголову разбиты и истреблены.

К часу дня почти весь город контролировали русские войска. Только в Табии, в мечети, да в двух ханах держались турки. В одном из ханов с двумя тысячами янычар и артиллерией оборонялся сераскир Айдос-Мехмет. Полковник Золотухин с фанагорийцами атаковал это укрепление. Артиллерийским залпом были выбиты ворота – и гренадеры ворвались в хан, закалывая штыками оборонявшихся турок. Тех, кто сдался, вывели на свет божий, чтобы разоружить. Среди них был и Айдос-Мехмет со свитой. Во время разоружения к сераскиру подскочил егерь и попытался вырвать у него из-за пояса кинжал. Янычар выстрелил в егеря, а попал в русского офицера… Этот выстрел русские оценили как вероломное нарушение условий капитуляции: ведь турки просили пощады. Новый штыковой удар уничтожил почти всех турок, погиб от ран и Айдос-Мехмет…

Наконец, сдались на милость победителя последние янычары во главе с Мухафиз-пашой, сражавшиеся в Табии. Последние защитники крепости капитулировали в 16.00. Приступ ожесточил войска, помнившие о двух неудачных штурмах Измаила. По военным традициям того времени Суворов на три дня отдал город на разграбление победителям. Увы, на этот раз офицерам не удалось удержать солдат от жестоких бесчинств. А в Измаиле было чем поживиться! Турки свезли в крепость купеческие склады из занятых русскими войсками близлежащих территорий. Особо удачливые участники штурма обогатились на тысячу-другую червонцев – фантастическая нажива! Сам Суворов отказался от трофеев, не принял даже отменного коня, которого привели к нему солдаты. Снова не обманули ожиданий Суворова фанагорийцы. Из них Суворов приказал составить главный караул покорённой крепости.

Да, на такой приступ можно пойти лишь раз в жизни…

Первая весть о Победе – конечно, главнокомандующему, молившемуся за Суворова и его воинов. Тому, кто поверил в Суворова и сенсационно назначил его под Измаил в надежде на штурм. Эти слова написаны на обрывке бумаги, как будто ещё под гром артиллерии и лязг сабель: «Нет крепчей крепости, ни отчаяннее обороны, как Измаил, падший пред Высочайшим троном Ея Императорского Величества кровопролитным штурмом! Нижайше поздравляю Вашу Светлость». Со знамёнами Суворов послал к Потёмкину «отменно отличного Золотухина, имевшего импульсию и сподручность с дунайским героем Осип Михайловичем» (де Рибасом. – А.З.). Но не все захваченные знамёна попали в официальный реестр. Многие солдаты, вопреки стараниям офицеров, так и щеголяли, опоясанные турецкими знамёнами.

В жестоких боях погибло десять тысяч русских, в том числе 400 офицеров из 650, участвовавших в штурме. Красноречивые цифры – вот такое бесстрашие царило в сердцах учеников Суворова. Было уничтожено двадцать семь тысяч турок, остальные десять тысяч попали в плен. По легенде, лишь один турок остался живым и не попал в плен! Он нырнул в Дунай, ухватился за бревно – и, незамеченный, добрался до берега. Поговаривали, что именно он принёс турецким властям весть об измаильской катастрофе.

Да, для каждого участника штурма Измаила битва стала своего рода игрой в русскую рулетку, но Суворову все-таки ещё в преддверии штурма удалось предопределить результат казалось бы непредсказуемого предприятия. Бессонными ночами – недаром ведь ходили слухи о том, что перед важными боями Суворов неделями не смыкал глаз – он просчитывал стратегию победы. Отвага подкрепляла расчет. Штурмом Измаила была предопределена победа нашей Родины во второй Русско-турецкой войне.

В первом рапорте Потёмкину Суворов писал лаконично, ещё не остыв от битвы. Через десять дней, когда прошло опьянение победой, после молебнов, Потёмкину был направлен подробный рапорт, в котором упомянул десятки имён героев штурма. Не забыл Суворов и о самом молодом русском военачальнике: «Бригадир и кавалер Платов, поощряя подчинённых своих к порядку и твёрдости под сильными перекрёстными выстрелами, достигнув рва и нашед воду, в том только месте находящуюся, не только не остановился, но сам перешед оную, служил примером и с неустрашимостью влез на вал, разделяя на три части колонну, поражая неприятеля, овладел куртиною и пушками и много дал пособия с препоручённым ему войском к преодолению далее неприятеля и за соединением с колонною Орлова, вылазку, сделанную с Бендерских ворот, опрокинув, был он, Платов, сам повсюду примером храбрости». И так – о десятках генералов, полковников, майоров, поручиков… Умел Суворов запоминать и ценить подвиги своих «чудо-богатырей» и рассказывал о них в рапортах подробнее, чем это было принято. Конечно, благодарная армия такого отношения не забывала…

Сергей Иванович Мосолов – суворовский соратник, генерал-майор, проживший долгую жизнь, оставил воспоминания о штурме Измаила, под стенами которого он сражался сорокалетним премьер-майором: «Штурм продолжался 8 часов, и некоторые колонны взошли было в город, опять выгнаты были. Я из своего баталиона потерял 312 человек убитых и раненых, а штаб– и обер-офицеры или ранены или убиты были, и я ранен был пулею навылет в самой амбразуре в бровь и в висок вышла и, кабы трубач меня не сдёрнул с пушки, то бы на ней и голову отрубили турки. На рампар я взошёл первый, только предо мною по лестнице 3 егеря лезли, которых в той амбразуре турки изрубили. Ров был так глубок, что 9-аршинная лестница только могла достать до берму, а с берма до амбразур; другую мы наставляли. Тут много у нас солдат погибло. Они всем нас били, чем хотели. Как я очнулся от раны, то увидел себя только с двумя егерями и трубачом. Протчие все были или перебиты или ранены на парапете. Потом стал кричать, чтобы остальные офицеры сами лезли с егерями из рва вверх, придавал им смелости, что турки оставили бастион. Тогда ко мне влезли поручик Белокопытов и подпоручик Лавров с егерями здоровыми. Мы закричали ура и бросились во внутрь бастиона и овладели оным. Но однако ж много егерей тут было изрублено и офицер один убит, а меня, хоть и перевязали платком, намочив слюнями землю, к ране приложил трубач, но всё кровь текла из головы: ослабел и пошёл лёг на банкете…» (банкетом называлось возвышение с внутренней стороны вала для ружейной стрельбы через бруствер. – А.З.).

После боя Александр Васильевич счёл необходимым обстоятельно рассказать о сражении боевому товарищу, соратнику по второй екатерининской Русско-турецкой войне, чьё имя в истории навсегда связалось с именем Суворова. Речь идёт, конечно, о принце Кобургском. Сколь ни критически Суворов оценивал воинские доблести принца – всё равно он гордился уважением столь титулованной особы. И писал ему не просто как союзнику, но как другу, подробно, цветисто, по-суворовски доверительно. Это письмо – один из наиболее интересных источников наших представлений о штурме Измаила:

«Гарнизон состоял действительно из 35 000 вооруженных людей, хотя Сираскир и получил провианту на 42 000. Мы полонили: трех-бунчужного Пашу Мустафи, 1 Султана, сына Сираскова, Капиджи Башу, множество Бим-Башей и других чиновников. Всего 9000 вооруженных людей, из коих в тот же день 2000 умерло от ран. Около 3000 женщин и детей в руках победителей. Тут было 1400 армян, всего 4285 христиан, да 135 жидов. Во время штурма погибло до 26 000 турок и татар, в числе коих Сираскир сам, 4 Паши и 6 Султанов. Нам досталось 245 пушек и мортир, все почти литые, 364 знамена, 7 бунчугов, 2 санджака, превеликое множество пороху и других военных снарядов, магазины полные съестных припасов для людей и лошадей. Добычу, полученную нашими солдатами, ценят свыше миллиона рублей. Флотилия турецкая, стоявшая под батареями измаильскими, совершенно почти истреблена так, что мало осталось из оной судов, которые бы можно было, вычиня, употребить на Дунае.

Мы потеряли убитыми в приступе: 1 бригадира, 17 штаб-офицеров, 46 обер-офицеров, да 1816 рядовых. Ранено: 3 генерал-майоров, граф Безбородко, Мекноб и Львов, около 200 штаб– и обер-офицеров, да 2445 рядовых». Суворов не скрывал, что штурм выдался кровопролитный: на этот раз боевая задача не позволяла избежать серьёзных потерь. Впечатление, произведённое турецкими потерями, хорошо передаёт известная легенда о единственном спасшемся янычаре, который-де бежал из крепости и на бревне переплыл Дунай.

После славной победы в Суворове, как это обыкновенно и случалось, проснулось литературное вдохновение. О штурме хотелось рассказывать и устно (на многочисленных праздничных застольях), и письменно. Мало совершить подвиг – нужно уметь о нём рассказать, приумножив не только признание в высших кругах, но и уважение армии. Ведь офицерство ревниво прислушивалось к пересудам: кого генерал-аншеф выделил в рапорте командующему, насколько внимателен к заслугам нижних чинов… На такое внимание благодарно отвечали преданностью. И несмотря на то что рапорт и письма Потёмкину не были предназначены для чужих глаз, в редуцированном варианте его содержание разошлось на легенды. Первое обстоятельное (написанное после краткого) донесение светлейшему из Измаила приоткрывало подробности штурма: «Легло наших героев сухопутных с флотскими за отечество до двух тысяч, а раненых больше. Варваров, получавших провиант, до 40 000, но числом менее того; в полону при разных пашах и чиновниках около трех, а всех душ до пяти тысяч, протчие погибли. Провианта у них оставалось с лишком на месяц. Военной амуниции и припасов множество. Пленные отправятся немедленно по партиям в Бендеры. Трофей – больших и малых пушек ныне около 200 и знамен до 200, должно быть больше. Победоносное войско подносит Вашей Светлости городские ключи», – эти слова генерал-аншеф начертал 13 декабря. Чуть позже, тем же днём, Суворов напишет Потёмкину: «Светлейший Князь! Милостивый Государь! Простите, что сам не пишу: глаза от дыму болят… Сегодня у нас будет благодарственный молебен у нашего нового Спиридония. Его будет петь Полоцкий поп, бывший со крестом пред сим храбрым полком. Фанагор[ий]цы с товарищами отсюда пойдут сего числа домой…» Полоцкий поп – это не кто иной, как отец Трофим Куцинский. Молебен после Победы справлял именно он. В более позднем письме Потёмкину Суворов расскажет о его подвиге подробнее – и батюшка вполне заслужил такое внимание в переписке двух великих екатерининских орлов: «Полоцкого пехотного полка священник Трофим Куцинский, во время штурма Измаильского, ободряя солдат к храброму с неприятелем бою, предшествовал им в самом жестоком сражении. Крест Господен, который он, яко знамение победы для воинов, нес в руках, пробит был двумя пулями. Уважая таковую его неустрашимость и усердие, осмеливаюсь просить о пожаловании ему креста на шею». Речь, несомненно, шла о Георгиевском кресте. Но в статуте ордена о священниках не говорилось ни слова, и прецедентов подобного награждения не было! Да и статус полкового священника не был закреплён законодательно. Словом, случился юридический казус. И всё-таки императрица не оставила отца Трофима без награды, нашла, как мы бы нынче сказали, компромиссный вариант. Ему был пожалован наперсный крест с бриллиантами на георгиевской ленте. По ходатайству Екатерины священник Полоцкого пехотного полка был возведён в сан протоиерея. Пусть и с натяжкой, но его считают первым священником – георгиевским кавалером. И случилось это во многом благодаря отеческой внимательности Суворова к своим «чудо-богатырям». А уж перед священством Суворов и подавно благоговел. Ведь и вся суворовская наука побеждать была пронизана верой в победу, поскольку защита Отечества воспринималась как боговдохновенное служение: «Умирай за Дом Богородицы, за Матушку, за Пресветлейший Дом! Церковь Бога молит. Кто остался жив, тому честь и слава!» И после такой проповеди – азы солдатской науки: «Солдату надлежит быть здорову, храбру, твёрду, решиму, правдиву, благочестиву. Молись Богу! От Него победа! Чудо-богатыри! Бог нас водит, Он нам генерал!»

Длинный отчёт Потёмкину был, конечно, плодом коллективного труда Суворова и его ближайших помощников. Надо думать, князь Григорий Александрович на одном дыхании читал эти строки, описывавшие обстоятельства последнего великого триумфа правителя екатерининской России: «Таковой жестокий бой продолжался 11 часов… Жестокий бой, продолжавшийся внутри крепости, чрез шесть часов с половиною, с помощью божиею, наконец решился в новую России славу. Мужество начальников, ревность штаб– и обер-офицеров и беспримерная храбрость солдат одержали над многочисленным неприятелем, отчаянно защищавшимся, совершенную поверхность, и в час пополудни победа украсила оружие наше новыми лаврами…

Таким образом совершена победа. Крепость Измаильская, столь укреплённая, столь обширная и которая казалась неприятелю непобедимою, взята страшным для него оружием российских штыков… Число убитого неприятеля до двадцати шести тысяч… В крепости Измаильской найдено двести сорок пять пушек, в числе коих девять мортир, да на берегу двадцать… В трофеи взято триста сорок пять знамён… Урон с нашей стороны в сей столь твёрдой крепости не более как убитых нижних чинов тысяча восемьсот пятнадцать, раненых две тысячи четыреста сорок пять…»

Суворов докладывал о штурме Потёмкину, светлейший, в свою очередь, императрице. У интерпретаторов истории возникло впечатление, что князь Таврический преуменьшил роль Суворова в штурме Измаила. В первом донесении Екатерине Потёмкин писал следующее: «Храбрый генерал граф Суворов-Рымникский избран был мною к сему предприятию. Бог помог! Неприятель истреблён; более уже двадцати тысяч сочтено тел, да с лишком семь тысяч взято в плен и ещё отыскивают. Знамён триста десять уже привезены и ещё собирают. Пушек будет до трёхсот. Войска ваши оказали мужество примерное и неслыханное. Обстоятельства донесу после; отправляюсь ради осмотра Дуная, а флотилия уже готовится на новые предприятия. Повергаю к освящённым стопам Вашего Императорского Величества командовавшего штурмом генерала графа Суворова-Рымникского, его подчинённых, отлично храброе войско и себя».

Серию рассказов о героях России мы начинаем с Александра Васильевича Суворова - и это не случайный, но сокровенный для России выбор. Суворов - первая шпага России, один из незабвенных отцов Отечества, память о котором помогала Родине и после смерти генералиссимуса, в Отечественной войне 1812 года, в Великой Отечественной войне советского народа 1941 - 45… Этот мужественный гений, находивший пути к победе в самых экстремальных ситуациях, как никто другой, поможет нам в исполнении нашего долга - он поможет возродить Россию. Ведь образ Суворова, запечатленный народной памятью, сочетает военную доблесть и православное смирение, гордость победами и умение учиться, страсть к служению Родине и к образованию, к пополнению интеллектуального багажа. Для Суворова - бесстрашного солдата - никогда не были второстепенными вопросы морали, нравственности. Он воплощал традиционную православную этику, не принимая приведшую к революционной ситуации в 20 веке привычку к элитарной отстраненности дворянства он народных масс. Суворов был отцом и братом для каждого из своих солдат и остается отцом Отечества в наши дни.

Летом 1788 года, под Очаковом, длительную осаду которого вёл уже высмеянный за медлительность Суворовым и Румянцевым князь Потемкин, Суворов попал в беду. Отражая вылазку двухтысячного турецкого отряда в русский лагерь, Суворов с фанагорийским полком, нарушая планы главнокомандующего, ворвался в позиции турок, надеясь на поддержку других русских войск, на штурм Очакова. Казалось, близка победа, но поддержки Суворов не дождался, атаку фанагорийцев турки отбили и герой покинул поле боя с тяжелой раной: в шее застряла пуля. Рана воспалилась, Суворов тяжело и долго болел: особенно болезненными были объяснения с Потемкиным, писавшим Екатерине об очаковском инциденте: "…Перед приходом капитан-паши Александр Васильевич Суворов наделал дурачества немало, которое убитыми и ранеными стоит четыреста человек…" . А в солдатской памяти осталось мужество раненого героя, стремившегося на поле боя, несмотря на боль. Об этом была сложена песня "Суворов ранен":

Да лежал русской больно раненой,
Вскричал да Суворов-князь:
"Ай-я, вы слуги, вы слуги мои,
Да слуги вы вот мои верные!
Ай вот вы подайте, вы слуги мои,
Да подайте пару вороных да коней!"

Полгода Суворов приходил в себя, залечивая раны, а в 1789 году его перевели в армию фельдмаршала Румянцева. Вскоре Румянцев был отставлен, общее руководство осталось за Потемкиным, но Суворов продолжал отдавать рапорты и отставленному Румянцеву, проявляя ученическую верность и свободный дух.

Летом 1789 года союзник России, австрийский полководец принц Кобургский, встревоженный сосредоточением турецкой армии в Фокшанах, запросил у русских немедленной помощи. Суворов выступил к нему с малочисленным войском быстрым маршем: Кобургский и представить себе не мог, что русские пройдут 50 верст за 28 часов! Сохранилось немало легенд о знакомстве Суворова и Кобургского. В легендах русский генерал предстает экстравагантным мудрецом, своим загадочным поведением подготавливающий молодого соратника к победам. В распоряжении Суворова было восемь тысяч русских и восемнадцать - австрийцев, среди которых выделялась венгерская конница Карачая, героя, ставшего одним из любимцев Суворова. Операция, разработанная Суворовым и буквально навязанная им союзникам (он неожиданной запиской объявил Кобургскому, что русские войска выступают в два часа ночи, и предложил австрийцем выступить тогда же), началась с уничтожения передового отряда турок. Хитрым маневром, основанным на изучении местного ландшафта (суворовские войска шли по лесным болотам) Суворов обманул противника, не ожидавшего флангового удара по Фокшанскому лагерю. В результате пятидесятитысячная турецкая армия была рассеяна. Суворов выбил турок и из нескольких близлежащих укреплений. Славная фокшанская победа принесла Суворову европейскую славу, а австрийцы навсегда признали русского генерала великим полководцем. Суворов отвечал на эти почести едкой шуткой: "Со мной и немцы воевать умеют". Фокшаны и Рымник остались для Суворова театром боевых действий и ареной для подвигов еще в течение нескольких месяцев. Великая рымникская победа была своего рода увеличенным повторением фокшанской. Та же придунайская земля, те же просьбы о помощи озадаченного сосредоточением турецких войск Кобургского. Только новый противник - великий визирь Юсуф-паша, готовивший наступление с целью вывести из войны Австрию, союзника России. В ответ на послание Кобургского Суворов в лаконической манере князя Святослава начертал одно слово: "Иду!". Невероятно быстрый переход (в своевременное появление Суворова у Рымны не верил ни Потемкин, ни великий визирь) - и Суворов уже возглавляет двадцатичетырехтысячное русско-австрийское воинство против 105 тысяч турок. Суворову удалось разбить турецкую армию, разделенную на части маневрами русских и австрийцев. Довершила разгром кавалерийская атака турецких окопов - новшество, заставившее противника паниковать. Войско союзников было сохранено, а Суворов был признан во всех столицах воевавших государств "Победителем Визиря". Сохранилась величественная легенда о споре, возникшем между русскими и австрийцами при дележе трофейных пушек.

Отдайте всё австрийцам, - махнул рукой Суворов. - Мы себе у неприятеля новые добудем, а им где взять?

Две империи - Священная Римская и Российская - возвели Суворова в графское достоинство. От Екатерины Великой он получил титул графа Рымникского, а также орден Св. Георгия Первой степени. "Графиней двух империй" отныне называл он в письмах свою Суворочку. Теперь для полной победы над турками следовало обрушить их твердыню, грозившую России османским могуществом - крепость Измаил, известную своим многотысячным гарнизоном и отважным вождем - полководцем Айдос-Мехмет-пашой. Русские войска генералов Гудовича и Де Рибаса вели осаду Измаила, но все их подступы к штурму не приводили к успеху. Крепость казалась неприступной: по существовавшим в те годы представлениям о войне для подобного штурма требовались невиданные ресурсы, которых не могло быть у России… Но Суворов переворачивал современные ему представления о войне. По страницам поэмы Байрона "Дон Жуан" мы можем судить об изумлении, охватившем Европу после штурма Измаила. Этот штурм казался апофеозом современной войны, а Суворов - настоящим Марсом. Да, Байрон был противником екатерининского империализма и к Суворову относился неоднозначно, но и он не мог отрицать, что в лице графа Рымникского мир видит военного гения:

Суворов в этот день превосходил
Тимура и, пожалуй, Чингисхана:
Он созерцал горящий Измаил
И слушал вопли вражеского стана;
Царице он депешу сочинил
Рукой окровавленной, как ни странно -
Стихами: "Слава Богу, слава Вам! -
Писал он. - Крепость взята, и я там!"

Конечно, это понимание суворовского творчества обеднено предубеждением Байрона, ненавидевшего империализм екатерининской России, но показательно, что английский поэт одним из центральных эпизодов своей главной, итоговой поэмы делает взятие Измаила. Мы же помним другого Суворова - того, что прискакал к Измаилу на любимом донском жеребце и после великой победы отказался от лучших трофейных коней и покинул позиции верхом на том же дончанине. Мы помним Суворова, который после победы, побледнев, признавался: "На такой штурм можно пойти только раз в жизни". Гарнизон Измаила насчитывал более 35 тысяч человек. Суворов штурмовал крепость с тридцатитысячным воинством. Учитывая мощные укрепления турецкой твердыни и 250 орудий противника, "арифметически" штурм был обречен на провал. Но Суворов, прибыв под Измаил, не теряя времени приступил к тренировке солдат в условиях, близких к боевым. Генерал-аншеф скрупулезно изучил донесения разведки по измаильским укреплениям и вскоре уже получил возможность послать туркам ультиматум с характерной припиской - лично от Суворова: "Сераскиру, Старшинам и всему Обществу. Я с войсками сюда прибыл. 24 часа на размышления для сдачи и - воля; первые мои выстрелы - уже неволя; штурм - смерть. Что оставляю вам на рассмотрение". История запомнила и горделивый, но, как оказалось, излишне самонадеянный ответ Айдос-Мехмет-паши: "Скорее остановится течение Дуная и небо упадет на землю, чем русские возьмут Измаил".

На военном совете, когда Суворов предложил своим ближайшим соратникам высказаться за или против штурма, первым, по традиции, отозвался младший - тогдашний бригадир, а в будущем - Атаман всевеликого войска Донского, славный М. И. Платов. Отважный казак, разумеется, высказался за штурм.

По перевязанным лестницам, по штыкам, по плечам друг дружки, солдаты Суворова под смертельным огнем преодолели стены, открыли ворота крепости - и бой перенесся на улицы Измаила. Суворов и Кутузов, о котором Александр Васильевич говорил: "В Измаиле он на левом фланге был моей правой рукой", личным примером вели за собой солдат. В том бою погибло десять тысяч русских, в том числе 400 офицеров из 650, участвовавших в штурме. Было уничтожено двадцать семь тысяч турок, остальные десять тысяч попали в плен. Да, для каждого участника штурма Измаила эта битва была своего рода игрой в русскую рулетку, но Суворову все-таки еще в преддверии штурма удалось предопределить результат казалось бы непредсказуемого предприятия. Бессонными ночами - недаром ведь ходили слухи о том, что перед важными боями Суворов неделями не смыкал глаз - он просчитывал стратегию победы. Отвага подкрепляла расчет. Штурмом Измаила была предопределена победа нашей Родины во второй русско-турецкой войне.

На грандиозном празднике в Таврическом дворце, посвященном измаильской победе, Суворова не было. Стихи Державина, музыка Бортнянского и Козловского - всё это звучало не для него. Солдатский путь вёл героя в Финляндию, где Суворов укреплял границы с воинственной Швецией и подчас пребывал в меланхолии. Именно в Финляндию, в Роченсальм, Державин послал Суворову свои первые стихи, посвященные непосредственно великому полководцу. Они вызвали неоднозначную реакцию Александра Васильевича: Се Росский Геркулес:
Где сколько ни сражался,
Всегда непобедим остался,
И жизнь его полна чудес.

Не всякий день мы зрим Перун небес,
Которым Божий гнев разит злодеев,
Но часто тучки лишь. - Почий, наш Геркулес,
И ты теперь среди твоих трофеев.

Во втором четверостишии Суворову почудилась двусмысленность: не хочет ли Державин сказать, что слава великого полководца в прошлом?

Суворов томился, читал любимого Д. Макферсона, русских поэтов, повесть Чулкова "Пригожая повариха"… Он скучал по великим делам. Укрепив северные границы империи, Суворов снова отправился на юг, где разработал систему оборонительных сооружений Причерноморья, создал план возможной войны с Турцией. Наконец, в 1794 году пришла пора для новых подвигов - Суворова направили в Польшу, в действующую армию. Польская кампания 1794 года, в которой Суворов победно прошагал до стен предместья Варшавы - Праги, главного укрепления поляков, принесла полководцу новую славу и долгожданный фельдмаршальский жезл, завоеванный многолетней безукоризненной службой. Штурм Праги поставил Польшу на колени, из тридцати тысяч поляков, участвовавших в сражении, спаслось бегством менее двух тысяч, остальные были уничтожены и пленены. Суворов не хотел крови: в специальных указаниях, написанных им для войск, говорилось: "Згода! (мир - польск.) пардон. - Отруць бронь! (положи оружие - польск.) Кои положат ружье, тех отделить: вольность! - пашпорты! Кои же нет, с теми по первому поступать: бить! Кончить в час" . Польская независимость, угрожавшая России и бывшая в восточной Европе плацдармом якобинства, была уничтожена. Суворову вручили ключи от Варшавы. Народная память сохранила спартанское послание Суворова Екатерине: "Ура! Варшава наша!" - и достойный ответ монархини: "Ура! Фельдмаршал Суворов!". И, наконец, Суворов - искренний любитель поэзии - дождался широкого поэтического резонанса своих подвигов. На взятие Варшавы откликнулись и Дмитриев, и Костров, и - что было для Суворова самым лестным - Гаврила Романович Державин, восклицавший:

И славы гром,
Как шум морей, как гул воздушных споров,
Из дола в дол, с холма на холм,
Из дебри в дебрь, от рода в род
Прокатится, пройдет,
Промчится, прозвучит
И в вечность возвестит,
Кто был Суворов.

А характер динамичной польской кампании 1794 года, блестяще проведенной Суворовым, Державин передал в строках былинной выразительности:

Пошел - и где тристаты злобы?
Чему коснулся, все сразил:
Поля и грады - стали гробы!
Шагнул - и царства покорил!

Суворов ответил Державину ласковым письмом, в которое включил и собственное стихотворное послание, прославляющее Екатерину. А поэт Ермил Костров, которого Державин уважал за перевод Оссиановых песен Макферсона, получал от полководца и материальную помощь.

Еще без малого год Суворов в качестве главнокомандующего всех русских войск, находившихся в Польше, умиротворял взбаламученную войнами и мятежами страну. Поляки познали справедливый и милосердный нрав русского фельдмаршала. Сохранилась любопытная легенда об освобождении польских пленных, многое разъясняющая в той миссии Суворова. Когда король Станислав попросил Суворова отпустить из плена одного польского офицера, русский полководец скороговоркой ответил: "Если угодно, я освобожу вам их сотню. Двести! Триста! Четыреста! Так и быть, пятьсот!". Терпимость к нравам побежденной страны, считал Суворов, является залогом благополучия державы-победителя.

В 1796 году умирает Екатерина Великая, обрывается золотой век екатерининской России. Суворов горько сожалел об утрате "матушки", приговаривая: "Если бы не было матушки Екатерины, не видать мне ни Кинбурна, ни Рымника, ни Варшавы". Важнейшим недостатком противоречивого царствования нового императора Павла Петровича была ориентация русского воинства, доказавшего свой потенциал двадцатилетием блестящих побед, на прусские образцы. Суворов откликнулся на павловские нововведения (по существу, уничтожившие сделанное великими реформаторами русской армии Потемкиным, Румянцевым и Суворовым) не только едким экспромтом: "Пудра не порох, букли не пушки, коса не тесак, сам я не немец, а природный русак!", но и аргументированной критикой прусских традиций, сохранившейся прежде всего в переписке с Д. И. Хвостовым . В ответ государь отстранил Суворова от армии, отправив героя в отставку и ссылку. Суворов прощался с армией. Эти драматичные часы отразились во многих легендах, подчеркнувших суворовское умение подчиниться приказу, даже если приказ кажется несправедливым. Генерал А. П. Ермолов рассказывал: "Однажды, говоря об императоре Павле, он (Каховский - прим. А. З.) сказал Суворову: "Удивляюсь вам, граф, как вы, боготворимый войсками, имея такое влияние на умы русских, в то время как близ вас находится столько войск, соглашаетесь повиноваться Павлу". Суворов подпрыгнул и перекрестил рот Каховскому: "Молчи, молчи, - сказал он, - Не могу. Кровь сограждан!". Суворов не пошел на расшатывание армии и государственности. Его долг был в пресечении смуты, а не в устройстве потрясений ради собственного честолюбия. В этом Суворов отличался от другого великого полководца того времени, младшего современника нашего героя, Наполеона Бонапарта… Не научились у Суворова государственнической дисциплине и некоторые наши неудачливые наполеоны 20 века…

Суворов последовал в свое северное имение, в Кончанское, под надзором властей. В мае 1797 года началась почти двухлетняя опала боевого фельдмаршала. Суворов пел в церкви, крестил ребятишек, продолжал свои ежедневные спартанские тренировки с холодной водой и утренними пробежками… Но главное - Суворов следил за ходом политических событий в Европе, главным героем которых был генерал Бонапарт, ставший впоследствии императором Наполеоном. Незадолго до отставки, в письме А. И. Горчакову, Суворов дал Бонапарту красноречивую характеристику и даже, как показала история уже 19 века, напророчил крах гениального французского авантюриста: "Пока генерал Бонапарт будет сохранять присутствие духа, он будет победителем; великие таланты военные достались ему в удел. Но ежели, на несчастье свое, бросится он в вихрь политический, ежели изменит единству мысли, - он погибнет" .

В Кончанском Суворов разрабатывал план будущей войны с Наполеоном, войны, в которой Россия должна была спасти Европу от французских смутьянов. Но было время, когда помыслы опального фельдмаршала обращались к области, далекой от политики и военного искусства. Суворов хотел продолжить свои дни в монастыре, в письме из Кончанского просил императора отпустить его в Нилову пустынь … Но серьезное осмысление европейской политики убедило Суворова, что его долг - спасать Россию от надвигающейся с Запада опасности. И, когда Павел предложил Суворову возглавить русско-австрийскую армию, призванную освободить от французов север Италии, Александр Васильевич принял на себя этот крест. Принял, своими чудачествами предварительно вынудив Павла разрешить Суворову вести войну по-суворовски, а не по-прусски. В молчаливом противостоянии кончанский отшельник преодолел упрямство императора. Победил стоическим терпением и сосредоточенным на славе России, полным смирения, умственным трудом. Павел отправил Суворова в Европу "спасать царей". В феврале 1799 года Суворов был восстановлен на русской службе в чине генерал-фельдмаршала, а в марте - назначен главнокомандующим союзной армией в Италии. Суворов прибыл в Вену, где огорошил австрийцев смелостью планов и демонстративной пропагандой своего кредо: "Штыки! Штыки!". Когда же австрийцы представили Суворову свой план кампании, итогом которой должно было стать оттеснение французов к реке Адде, Суворов сказал:

Кампания начнется на Адде, а кончится, где Богу будет угодно…

Не задерживаясь в Австрии, встретившей русского полководца как триумфатора, Суворов в начале апреля уже прибыл в Верону, к армии, а через шесть дней пала первая "якобинская" крепость в Италии - Брешиа. Начался героический период, о котором поэт Шишков сказал:

В едино лето взял полдюжины он Трой.

Через неделю Суворов, как и обещал в Вене, одерживал великую победу над французами на Адде и вошел в Милан. На Адде Суворову противостоял генерал Шерер, во время сражения смененный на знаменитого Моро. Здесь у союзных войск было численное преимущество, в бою погибло до восьми тысяч французов и менее 2000 из армии Суворова. Фельдмаршал и граф двух империй завоевал Ломбардию за десять дней.

Освободив север Италии, Суворов приступил к решению двух задач: нужно было взять французские крепости и разбить укрепленные сорокатысячной армией Макдональда войска французов. В мае, после быстрого ночного суворовского марша, был взят Турин. Операции в Италии продолжались, Суворов проявлял себя стратегом войны, решающим и локальные задачи, и задачу общую. А ее Суворов видел в уничтожении "гиены" - революционного духа. И кровавые парижские демократы уже трепетали в предчувствии встречи с Суворовым, в котором видели своего висельника… Они видели в нем возмездие.

В июне Суворов одержал победу над армией Макдональда у Треббии. Эта битва была еще одним подвигом Суворова. В критический момент сражения Суворову донесли, что сопротивление французам невозможно и придётся отступить. Суворов указал на громадный камень, в тени которого отдыхал, и заявил:

Попробуйте сдвинуть этот камень. Не можете? Вот так и русские не могут отступить!

Суворов лично возглавил воинство. Армия Макдональда была разбита и отступала. Суворов приказал преследовать отступавших. При этом отступлении потери противника удвоились. Генерал Моро, которому со своей армией так и не удалось помочь Макдональду у Треббии, называл марш Суворова к этой позиции "вершиной военного искусства". А Суворов говорил о Моро: "Он меня немного понимает, но я его - лучше!..".

Австрийцы - их печально знаменитый военный совет гофкригсрат - не дали Суворову до конца развить успех Адды и Треббии… Суворов занял Мантую - последнюю твердыню французов в Италии - и готовился к встрече с новым главнокомандующим противника, молодым генералом Жубером, который возглавил остатки французских войск в Италии и сам пришел с подкреплением. Героям предстояло встретиться под Нови. 4 августа по старому стилю армия Суворова дала бой войскам Жубера. Сам молодой французский генерал был убит еще в начале боя. Войска Багратиона, Милорадовича и Дерфельдена - генералов, ставших в Итальянском походе любимцами Суворова - атаковали Нови. Вожди воюющих сторон - Суворов и Моро - лично принимали участие в сражении, глядя в глаза смерти. Под Моро убили лошадь, в плен попал знаменитый генерал Груши. Несколько русских атак было отбито: республиканская армия подтверждала репутацию самой стойкой и отважной в Западной Европе. Наконец, французы бросились в беспорядочное отступление. Было уничтожено и пленено до 15 тысяч республиканцев. Потери Суворовских войск составили 1200 человек убитыми и втрое больше - ранеными. Ещё одна несомненная победа - и Италия за четыре месяца очищена от французов. "В едино лето взял полдюжины он Трой".

Теперь Суворов планировал двинуться на Париж. Но союзники помешали русскому герою продолжить победное шествие. По новому плану союзников Суворов должен был соединиться с русским корпусом Римского-Корсакова, уже находившемся в Швейцарии. Многотысячная австрийская армия эрцгерцога Карла не присоединялась к Суворову, оставляя две русские армии, разъединенные Альпами, против свежей восьмидесятитысячной армии французского полководца Массены. Англия и Австрия таким образом избегали возвышения России, неминуемого в случае суворовского триумфа в Париже. Русский фельдмаршал не скрывал, что считает эти австрийские действия предательскими.

В сентябре Суворов вступил в Швейцарский поход - на помощь генералу Римскому-Корсакову. В поход, окончательно возвысивший судьбу полководца до величавой легенды. Путь Суворова лежал через Сен-Готардское ущелье, к городку Альтдорфу, а оттуда - к Швицу и Гларису, к войскам Римского-Корсакова и Готце. Французы намеревались разбить изможденную, изголодавшуюся в страшном горном походе армию Суворова в Альпах. Сведения о численности и расположении войск Массены, переданные Суворову австрийцами, оказались ложными, равно как и их же описания альпийских путей, посланные русскому фельдмаршалу. Теперь двойная игра австрийцев стала очевидной.

В сентябре Суворов с победными боями вышел из приготовленной Массеной ловушки, совершил переход через Сен-Готард и вывел войска в Муттенскую долину. Французы предполагали окружить Суворова в Муттенской долине и считали своего врага уже поверженным. Генерал Лекурб писал Массене:Если мы будем действовать согласованно, Сульт со стороны Гларуса, Мортье со стороны Муттенталя, а я со стороны Шехенталя, мы заставим Суворова околеть в горах" . У Суворова на этот счет было другое мнение, он с боями прорывался через Альпы. В этих сражениях Суворову приходилось ценой невероятного нервного напряжения вдохновлять солдат на каждый час переходов. Порой голодными, оборванными солдатами овладевало отчаяние, но, видя, как делит с ними все тяготы похода великий Суворов, они учились терпеть и преодолевать невиданные трудности. Все нападения французов отражались с успехом. Суворов бил Массену в Клентальской и Муттентальской долинах, армия Суворова несла потери, но во всех сражениях потери противника были страшнее, хотя попавшее в альпийский лабиринт израненное суворовское воинство казалось обреченным. Много лет спустя в русской армии ходили рассказы о том, как Суворов, увидев своих голодных солдат, хлебающих ложками воду из горной речки, спросил у них: "Что, братцы, хлебаете?". "Альпийский суп", - хмуро ответили старики. Тогда фельдмаршал достал свою ложку и присоединился к ним, нахваливая альпийский суп. После этой трапезы Суворов с таинственным выражением лица прижал палец к губам и прошептал: "Ребята, тут в двух переходах от нас французишки засели. У них там всего напечено и наварено. К утру там будем - всё наше будет. Только чур - молчок!". После победных сражений в долинах Суворов повел войско на новый героический переход - через хребет Паникс. Планы французов были сорваны, армии Массены и Лекурба разбиты в горах, а Суворов с полным правом восклицал: "Орлы русские облетели орлов французских". В октябре из Петербурга пришла весть: император присвоил Суворову звание генералиссимуса. Он стал четвертым и предпоследним генералиссимусом в истории русской армии.

В Швейцарии и Чехии Суворова встречали как героя-победителя. Всем было ясно: наш генералиссимус доказал бессилие любого возможного захватчика перед Россией. В феврале 1800 года, в Кракове генералиссимус попрощался со сбереженными им русскими войсками и передал командование армией генерал-поручику Розенбергу. Суворов возвращался в Россию. Только сейчас, когда долг перед Родиной был исполнен, тяготы последних походов дали о себе знать. Старый генералиссимус заболел. Медики были бессильны, Суворов уже составлял Канон Господу, готовился встретить смерть, рядом с которой всю жизнь ходил в боях. Сказался и переменчивый характер императора: Павел сменил милость на гнев, поверил наветам царедворцев, и смерть Суворов встречал в опале. Он умирал в Петербурге, в доме Д. И. Хвостова. Прощаться с еще живым Суворовым приходили любимые соратники, ученики: Державин, Багратион... Сейчас полководец мог вспомнить свои слова, написанные когда-то в автобиографии: "Потомство мое прошу брать мой пример: всяко дело начинать благословением Божьим; до издыхания быть верным Государю и Отечеству; убегать роскоши, праздности, корыстолюбия и искать славу чрез истину и добродетель" . 6 мая 1800 года (по старому стилю) Александра Васильевича не стало.

Хоронили Суворова 12 мая. Когда при погребении катафалк не проходил в двери Благовещенской церкви Александро-Невской лавры, кто-то из несших гроб воинов воскликнул: "Вперед, ребята! Суворов везде проходил!". И катафалк прошел в двери. Державин придумал для могилы Суворова эпитафию величественную и лаконичную, вполне в духе великого героя. "ЗДЕСЬ ЛЕЖИТ СУВОРОВ". Кто в России не знает своего защитника и спасителя?

В страшные дни Ленинградской блокады, когда героические защитники города, советские люди, стояли насмерть, знаменитые монументы северной столицы были спасены от бомбежек. Их сняли с постаментов и закопали. Но памятник Суворову остался на постаменте, он гордо возвышался над площадью и смотрел в глаза врагу. Он не прятался от немецких бомб. И Ленинград выстоял, ибо говорил Суворов: "Тщетно двинется на Россию вся Европа: она найдёт там Фермопилы, Леонида и свой гроб" .

Примечания

О духовном образе А. В. Суворова см. Жукова М. Г. "Твой есмь аз" Суворов". М., 1998; Замостьянов А. А. Суворов и нравственность: солдат и богомолец // Замостьянов А. А. Великий Суворов и суворовский образ в отечественной культуре. М., 2000
?
Пушкин А. С
?
Суворов А. В. Походы и сражения в письмах и записках. М., 1990, с. 249.
Екатерина Вторая и Потемкин. Цит. изд. с. 246-247.
Там же.
?
Суворов А. В. Походы и сражения в письмах и записках. Цит. изд. с. 360.
10 ?
11 Суворов А. В. Письма
12 Там же.
13 Цит. по Золотарев В. А. Генералиссимус Суворов: вершины славы. М., 1999, с. 415.

Хотя некоторые могут считать день высадки союзных войск в Европе моментом Второй мировой войны, когда её ход изменился в пользу союзников, в действительности нацисты выдохлись и начали отступать ещё во время Сталинградской битвы, которая произошла больше чем за полтора года до этого события. Вне всякого сомнения, битва за Сталинград была самым жестоким сражением Второй мировой войны и самой ожесточённой битвой в военной истории. Результат этого сражения похоронил мечту Гитлера о мировой империи и ознаменовал начало конца нацистов. Без этой битвы высадки союзников в Европе вообще могло бы и не быть. Теперь давайте более подробно рассмотрим некоторые события этого сражения.

1. Потери


Чтобы хорошо понять истинный масштаб, жестокость и важность Сталинградской битвы, мы должны начать с конца – с потерь. Это была самая кровавая битва всей войны, которая длилась почти семь месяцев, с середины июля 1942 года до 2 февраля 1943 года, и в которой участвовали не только красноармейцы и нацисты, но и румыны, венгры, итальянцы, а также некоторые русские срочники. В этой битве погибли, пропали или были взяты в плен свыше 840 тысяч солдат стран «оси», в то время как Советский союз потерял более 1,1 миллиона человек. Во время битвы также было убито свыше 40 тысяч мирного советского населения. Сам Сталин строго запретил эвакуацию из Сталинграда, посчитав, что советские солдаты будут лучше сражаться, зная, что они также должны защищать жителей города.

Для сравнения, в ходе высадки союзников в Европе и последующего вторжения в Нормандию с обеих сторон погибли или пропали около 425 тысяч солдат. В то же время в Сталинграде примерно из 91 тысячи немцев, которые дожили до 2 февраля и сдались в тот день, только около 6000 человек вообще вернулись домой. Остальные умирали от голода и истощения в советских трудовых лагерях даже через десять лет после окончания Второй мировой войны. Запертые в Сталинграде силы «оси» – около 250 тысяч человек – оказались в ужаснейших условиях. При скудных поставках и отсутствии подходящей одежды для суровой русской зимы, многие умерли от голода или сильного холода. С обеих сторон многие солдаты были вынуждены заниматься каннибализмом, чтобы выжить. Средний срок жизни новобранца в Сталинграде составлял один день, тогда как капитан мог прожить там три дня. Безусловно, Сталинградская битва является самым кровопролитным сражением в человеческой истории, унёсшим больше жизней, чем многие другие войны вместе взятые.

2. Повод для гордости


Сегодня этот город известен как Волгоград, но до 1961 года он назывался Сталинградом в честь советского лидера. Так что, как можно понять, город представлял большую важность как для Гитлера, так и для Сталина. Конечно, немцы стремились захватить город не только из-за его названия, но оно имело здесь свою роль. Главной целью Сталинградской битвы была защита северного фланга немецкой армии, отправленной на юг в Кавказские горы в направлении Баку и других богатых нефтью районов. Нефть была, так сказать, «ахиллесовой пятой» Германии, так как более 75% нефти поступало из Румынии, запасы которой уже были на исходе к 1941 году. В связи с этим для продолжения войны нацистам нужно было захватить какие-нибудь нефтяные районы. Этот поиск нефти нацисты назвали «Операцией Блау». Она была составной частью ещё более крупной операции «Барбаросса», целью которой было завоевание Советского союза.

Воодушевлённый начальными победами и стремительным движением сил «оси» по территории современной Украины и юга России, Гитлер решил разделить свои южные армии. В то время как его северные армии были в основном сосредоточены на осаде Ленинграда (нынешний Петербург) и захвате Москвы, перед южной группой войск стояла задача захвата Сталинграда и Кавказа. Современные Беларусь и Украина были важными промышленными зонами для Советского союза, и если бы он потерял ещё и нефтяные месторождения, он, скорее всего, капитулировал бы. Так как Красная Армия понесла тяжёлые потери в предыдущих боях, Гитлер думал, что Сталинград будет лёгкой добычей. По большому счёту, Сталинград не имел большого стратегического значения, но Гитлер хотел взять город из-за его названия. В свою очередь, Сталин по той же причине хотел удержать город любой ценой. В результате Сталин вышел победителем из этой битвы, что стало первой крупной победой и поворотным моментом во Второй мировой войне. И поскольку эта победа произошла в городе, названном в его честь, она была важным средством пропаганды для Сталина до конца войны и всю его оставшуюся жизнь.

3. Ни шагу назад!


Подписанный самим Иосифом Сталиным 28 июля 1942 года, приказ № 227 больше известен как приказ «Ни шагу назад!». В условиях катастрофической ситуации, сложившейся в ходе Великой отечественной войны, Сталин издал этот указ, чтобы положить конец массовому дезертирству и несанкционированным и хаотичным отступлениям, которые имели место до того момента. Запад СССР, в который входили современные Украина и Беларусь, был самой индустриализированной частью страны, а также так называемой житницей советского государства. Большая часть его мирного населения жила в этих районах, поэтому, даже несмотря на громадную территорию СССР, постоянное отступление не было выходом из положения. Этот приказ означал, что ни один военный командир не должен давать никаких распоряжений об отступлении, вне зависимости от ситуации, при отсутствии соответствующих приказов вышестоящего командования. Нарушители этого приказа подлежали суду военного трибунала.

На каждом фронте, в том числе сталинградском, должны были быть штрафные батальоны. Эти батальоны состояли примерно из 800 командиров среднего звена с дисциплинарными проблемами, а также простых солдат, которые находились в их подчинении. В число последних также входили дезертиры, так называемые трусы, или другие нарушители порядка. Эти батальоны ставили в передние ряды и всегда отправляли в самые опасные сражения. Кроме того, были также заградотряды. В каждой армии должно было быть несколько таких отрядов, по 200 солдат в каждом. Их задача состояла в том, чтобы стоять в арьергарде и заворачивать либо убивать дезертиров или тех, кто пытался отступать без соответствующего приказа. По примерным подсчётам, в одном только Сталинграде было убито 13500 «предателей Родины».

4. Танк T-34


Вплоть до 1942 года Советский союз отставал от немцев, а также их западных союзников, в отношении бронетехники. Тем не менее, разработка танка T-34 была начата ещё в 1939 году. К июню 1941 года на Восточном фронте было всего 1200 танков T-34. Однако к концу войны их численность выросла до 84000 с лишним единиц. Предыдущая модель советского танка, T-26, не могла конкурировать с немецкими танками Panzer III. Он медленнее двигался, имел слабую броню и намного меньшую огневую мощь. В одном только 1941 году фашисты уничтожили более 20000 русских танков T-26. Но с появлением танка T-34 ситуация изменилась, и танки Panzer III оказались в невыгодном положении.

Танк T-34 не был идеальным по многим стандартам, но, тем не менее, он был оружием, с которым приходилось считаться. Он был снабжён двигателем V12, позволявшим ему развивать скорость до 48 километров в час, а также мог работать при минусовых температурах. Он также имел основное орудие калибром 76.2 миллиметра и два пулемёта. Танк T-34 имел более широкие гусеницы, чем его предшественники и конкуренты, что делало его более манёвренным в море грязи осенью и весной и при сильных снегопадах зимой. Но самым примечательным в T-34 была его наклонная броня, которая давала танку необходимую ему защиту без увеличения общей массы. Как вскоре узнали немцы, большая часть их снарядов просто отскакивала от его брони. Танк T-34 стал главной причиной для разработки немецкого танка Panther. Фактически, танк T-34 можно было уничтожить, забросив в него гранату с близкого расстояния или повредив его двигатель. Это также можно было сделать с помощью тяжёлой зенитной артиллерии.

Однако самым главным преимуществом танка T-34 была простота и дешевизна его массового производства. Как можно было ожидать, он был неудобным, и в нём была масса недоделок. Многие танки T-34 отправляли в бой прямо с заводского конвейера. Один такой завод был в самом Сталинграде. Тем не менее, он разрабатывался с учётом возможности управления относительно неопытным экипажем. Именно это было главным отличием танка T-34 от его немецких аналогов. Первая армия из танков T-34 была развёрнута в контрнаступлении, предшествовавшем Сталинградской битве, на берегах Дона.

В результате этого контрнаступления немецкая армия понесла большие потери, и наступление на Сталинград было отложено почти на три недели. Оно также уменьшило ресурсы нацистов и серьёзно подорвало их моральный дух. Немцы не ожидали советского контрнаступления на этом этапе войны, не говоря уже о появлении новых танков.

5. Крысиная война


Наступление на Сталинград началось с сильной воздушной бомбардировки, превратившей город в груды обугленных развалин. По имеющимся оценкам, за первую неделю воздушной атаки погибли около 40000 солдат и мирных жителей. Советские солдаты упорно отказывались отступать на восточную сторону Волги, хорошо зная, что это будет означать как для их военных усилий, так и для их жизней. Мирные жители, в том числе женщины и дети, рыли траншеи иногда в десятке метров от немцев. При постоянных артобстрелах и воздушных бомбардировках Сталинградская битва вскоре превратилась в «крысиную войну», как её назвали немцы.

Сражение за Сталинград довольно быстро превратилось в ожесточённую партизанскую войну, в которой с обеих сторон бесчисленные солдаты гибли за каждую пядь городской территории. Перед движением вперёд нужно было очищать от вражеских отрядов каждую улицу, каждый подвал, комнату, коридор или чердак. Были случаи когда в многоэтажных зданиях этажи по очереди занимали немцы или русские. Они стреляли друг в друга через отверстия в полу. Нигде не было безопасно. Ожесточённые бои шли на улицах, в траншеях, в канализационных коллекторах, во взорванных зданиях и даже на надземных промышленных трубопроводах. Начальное преимущество немцев по броне и авиации уменьшилось в этой «крысиной войне», которая поставила русских в более выгодное положение.

6. Дом Павлова


Дом Павлова стал символом, представлявшим стойкость русских к постоянным атакам немцев во время Сталинградской битвы. Это было четырёхэтажное многоквартирное здание, выходившее на «площадь 9 января». Дом имел огромное стратегическое значение для русских, так как он занимал очень выгодную позицию, дававшую его защитникам большую линию обзора длиной 800 метров в западном, северном и южном направлениях. Дом был назван в честь младшего сержанта Якова Павлова, который стал командиром взвода 13-ой гвардейской стрелковой дивизии после гибели всех старших сержантов. Взвод Павлова получил подкрепление через несколько дней после того, как он приступил к выполнению своих обязанностей, и его численность выросла до 25 человек. Взвод также получил пулемёты, противотанковые ружья и миномёты.

Павлов приказал своим людям окружить здание четырьмя рядами колючей проволоки и мин и поставил по человеку с пулемётом в каждом окне, выходящем на площадь. Некоторые миномёты и противотанковые ружья расположили на крыше здания. Это оказалось большим преимуществом, так как немецкие танки, пытавшиеся подъехать к зданию, подбивали сверху ружьями. Танки не могли поднимать орудия, чтобы стрелять по крыше. Тем не менее, немцы штурмовали здание днём и ночью, пытаясь его захватить раз и навсегда. В то же время русские пробили стены в подвале и соединили его с системой окопов, по которой доставлялись припасы с другой стороны реки. Однако запасы воды и продовольствия были ограниченными.

Под командованием Якова Павлова взвод противостоял немецким атакам почти два месяца, с 27 сентября до 25 ноября 1942 года. Командующий советскими силами в Сталинграде, генерал Василий Чуйков, в шутку сказал, что немцы потеряли больше солдат и танков в атаках на дом Павлова, чем при взятии Парижа.

7. Высота 102


Ближе к центру Сталинграда расположен Мамаев курган, представляющий собой холм высотой 102 метра, с которого открывается хороший вид на окружающий город и пригороды, а также на противоположный, восточный, берег Волги. И, естественно, за него велись ожесточённые бои во время Сталинградской битвы. Первая атака на этот холм (или высоту 102) имела место 13 сентября 1942 года. Перед немецким наступлением русские опоясали холм окопами с колючей проволокой и минами. Тем не менее, через день были захвачены и холм, и находящаяся под ним железнодорожная станция. В этом бою погибло более 10000 советских солдат. А всего через два дня русские отбили холм. Фактически, Мамаев курган 14 раз переходил из рук в руки в ходе Сталинградской битвы.

К концу боевых действий некогда крутые склоны холма были выровнены в результате почти непрерывных артобстрелов. В течение всей зимы на холме почти никогда не было снега из-за множества взрывов. Даже весной холм оставался чёрным, так как на обожжённой земле не росла трава. По имеющимся данным, на каждом квадратном метре холла обнаруживали от 500 до 1250 металлических осколков. Даже сегодня люди находят осколки металла и человеческие кости на склонах холма. Мамаев курган также является местом захоронения более чем 35000 мирных жителей, которые погибли в городе, и более чем 15000 солдат, которые защищали эту позицию. Василий Чуйков тоже там похоронен. Он стал первым маршалом Советского союза, похороненным не в Москве. В 1967 году на холме также был возведён колоссальный памятник высотой 87 метров, известный как «Родина-мать зовёт». (Для сравнения, высота Статуи Свободы составляет всего 46 метров.)

8. Зерновой элеватор

Южные окраины города в основном состояли из деревянных домов. После немецких воздушных налётов, в ходе которых были сброшены тысячи зажигательных бомб, от этих домов остались кучи мусора с обугленными балками и кирпичными дымоходами. Но среди деревянных домов был большой, бетонный зерновой элеватор. Стены этого здания были очень толстыми и практически неуязвимыми для артиллерийского огня. К 17 сентября весь район был под контролем немцев – за исключением элеватора и 52 засевших в нём советских солдат. В течение трёх дней немцы проводили, как минимум, по 10 безуспешных атак в день.

Днём защитники элеватора стреляли по противнику с крыши из пулемётов и противотанковых ружей. Ночью они сражались у основания башни, отражая атаки немецких солдат, которые пытались попасть внутрь. На второй день к элеватору подъехал немецкий танк с белым флагом. Из него вышел немецкий офицер и через переводчика потребовал, чтобы русские сдались. В противном случае он пригрозил стереть их с лица земли вместе с элеватором. Русские отказались сдаться и подбили отъезжавший танк несколькими противотанковыми снарядами.

9. Необыкновенные советские герои


Василий Зайцев является одним из самых примечательных героев Сталинградской битвы (если вы видели фильм «Враг у ворот», это имя должно быть вам известным, так как он является его главным героем). Будучи простым сельским мальчиком с Урала, Зайцев провёл детство, охотясь с дедом на оленей и волков в горах. После нападения немцев на Советский союз Зайцев пошёл добровольцем на фронт и, в конце концов, оказался в Сталинграде. Он стал самым известным среди снайперов, участвовавших в битве за этот город. Он взял прицел от противотанкового ружья, установил его на свою винтовку Мосина и убивал солдат противника, прячась за стенами. Во время Сталинградской битвы он убил 225 немцев. Он даже организовал некое подобие снайперской школы, в которой он подготовил 28 снайперов.
Что-то похожее делал 1077-й полк противовоздушной обороны. Когда немцы начали наступление на Сталинград с севера, русские испытывали большую нехватку солдат для его отражения. И тогда солдаты этого полка максимально опустили свои орудия и начали стрелять по наступавшим немцам и удерживали их таким образом в течение двух дней. В конце концов, все 37 орудий были уничтожены, их позиции были захвачены немцами, и полк понёс большие потери. Но только после того как немцы, наконец, преодолели сопротивление 1077-ого полка противовоздушной обороны, они узнали, что он состоит из девочек, которые едва успели закончить школу.

10. Операция «Уран»


Операция «Уран» была начата в середине ноября 1942 года и имела своей целью окружение 6-й немецкой армии в Сталинграде. Участвовавшие в этой операции советские силы численностью около миллиона солдат должны были нанести удары с двух направлений вместо того, чтобы сражаться с немцами прямо в городе. Советские войска должны были ударить по флангам немецкой армии, которые защищали румыны, венгры и итальянцы. Им не хватало боеприпасов и людей, а линия фронта была слишком растянута. Силы «оси» не верили в то, что русские способны на такое мощное наступление, и были застигнуты врасплох. Через десять дней после начала наступления два соединения советских войск встретились в Калаче, городе, расположенном примерно в 100 километрах к западу от Сталинграда, и 6-я армия была полностью отрезана. Верховное немецкое командование убеждало Гитлера позволить находившейся в Сталинграде армии отступить и установить связь с линиями поставок, но Гитлер ничего не хотел об этом слышать.

С наступлением зимы снабжение отрезанной немецкой армии могло осуществляться только по воздуху. Это снабжение было далеко не достаточным. В то же время Волга замёрзла, и русские могли легко снабжать свои войска. В декабре Гитлер распорядился начать операцию «Зимняя гроза», которая представляла собой попытку спасения окружённой армии. Специальные военные подразделения должны были подойти с запада и прорваться к Сталинграду. Однако Гитлер запретил находившимся в Сталинграде силам вести наступление с востока, и операция провалилась. К январю немцы были окружены шестью советскими армиями, а через месяц остатки немецкой армии сдались.