Соловки энциклопедия.

Юрий Михайлович КУБЛАНОВСКИЙ (род. 1947) - поэт, эссеист, критик, историк: | | | | | .

Юрий Михайлович Кублановский родился 30 апреля 1947 в г. Рыбинск в семье интеллигентов. Окончил искусствоведческое отделение исторического факультета МГУ (1971). Работал экскурсоводом и музейным работником на Соловках, в Кирилло-Белозерском монастыре, в Мураново и др. Эмигрировал (3.10.1982), жил в Париже. Был членом редколлегии и составителем литературного раздела журналала «Вестник РХД». В 1990 вернулся в Россию, работает в журналеле «Новый Мир»: заведующим отделом публицистики журнала (1995 - 2000), заведующим отделом поэзии (с 2000).

Был одним из основателей неформальной поэтической группы СМОГ. Впервые напечатал стихи в сборниках «День поэзии» (М., 1970) и «Ленинские горы. Стихи поэтов МГУ» (М., 1977). После открытого письма по случаю второй годовщины высылки А. И. Солженицына (1976) подвергался преследованиям со стороны КГБ. Участвовал в неподцензурном альманахе "Метрополь" (1979), печатался в «РМ», «Вестнике РХД», «Гранях», «Континенте», «Глаголе» и других эмигрантских изданиях. В США вышло его «Избранное», составленное И. Бродским (Энн Арбор, «Ардис», 1981). Член Союза Писателей России. Член редколлегии журналов «Вестник РХД», «Новый Мир», и «Стрелец», газеты «Литературные новости» (1992). Координатор (вместе с С. Лесневским) Комиссии по подготовке международного суда над КПСС и практикой мирового коммунизма (1996). Член-корреспондент Академии российской словесности (1996).

Увлекался живописью, с 10 лет занимался в изостудии, одно время хотел стать художником. Стихи, по собственному признанию, начал писать в 14-15 лет. В 1962 году приехал в Москву и показал свои стихи Андрею Вознесенскому. Тот их одобрил.

Начинал с авангардизма, считая что противостоять официальной советской литературе можно только на нетрадиционных путях. Брал пример с появившихся в печати в первые годы оттепели в СССР как западных сюрреалистов, так и отечественных футуристов.

В 1964 году Юрий Кублановский приезжает в Москву и поступает на отделение искусствоведения Исторического факультета МГУ. Там же он знакомится с молодыми поэтами - Леонидом Губановым и Владимиром Алейниковым и другими. Их роднило неприятие официальной советской литературы. По инициативе Леонида Губанова молодые поэты создали литературное объединение «Смелость, Мысль, Образ, Глубина» (СМОГ). СМОГ просуществовал недолго. Уже в 1966 году под давлением властей это объединение прекращает существование.

Это не было объединением на какой-то эстетической платформе: нам было всего по 17-18 лет, и мы в ту пору не могли ещё ставить перед собой сколько-нибудь самостоятельных и серьёзных эстетических задач. Скорее, это было объединение по «дружеству», мы были поколением, сменившим поэтов «оттепели». Это было время, когда отстранили доставшего всех Хрущёва, открывалась новая полоса советской истории. СМОГ стал для меня школой нонконформизма. Мы отказались от публикаций в советских журналах и издательствах, считая советскую литературную машину частью пропагандистского тоталитарного аппарата. Мы сразу стали ориентироваться на «самиздат» и создавали свою «параллельную» литературу. СМОГ довольно быстро распался, я не склонен к переоценке его значения. Но мы сохранили между собой дружеские отношения, чувство локтя и, главное, уверенность в том, что и в советской системе литератору возможно существовать самостоятельно, без государственных костылей. В ту пору у меня сложилась внутренняя если не эстетическая, то, по крайней мере, культурно-идеологическая платформа.

1966-1981 годы

Он, будучи искусствоведом по профессии, уезжает работать экскурсоводом в музей на Соловках, открывшийся незадолго до этого. В огромном разорённом монастырском комплексе работало на тот момент только шесть сотрудников. Климат в тех местах был суровым («девять месяцев зима, остальное - лето»), а корпуса не отапливались. Сам Кублановский зимовал в келье, где в 1930-е годы сидел Дмитрий Лихачёв. На Соловках Юрию Кублановскому довелось общаться с бывшими заключёнными соловецкого лагеря. Так он по собственному признанию постепенно «реконструировал для себя кошмар лагерной жизни». Там же он открывает для себя «соловецкую старину». Благодаря избытку свободного времени, Юрий Кублановский много читает.

В 1975 году выступил в самиздате с открытым письмом «Ко всем нам», приуроченным к двухлетию высылки Александра Солженицына, которое было в 1976 году опубликовано на Западе. Это окончилось вызовом на Лубянку и лишением возможности работать по профессии. Трудился дворником, истопником, сторожем в московских и подмосковных храмах. Печатал переводы под псевдонимом.

Печатался в сборнике «Ленинские горы. Стихи поэтов МГУ» (Москва, 1977). В 1979 году принял участие в неподцензурном альманахе «Метрополь», изданном самиздатовским способом, а также вышедшем за границей. С середины 70-х его стихи публикуют русскоязычные журналы и альманахи Европы и США. В 1981 году в США в издательстве «Ардис» вышел первый сборник стихов «Избранное», составленный Иосифом Бродским.

Эмиграция

19 января 1982 года (на Крещение) - в квартире Юрия Кублановского был проведён многочасовой обыск, после чего ему было предложено покинуть СССР. 3 октября 1982 эмигрировал, жил в Париже, с 1986 года в Мюнхене.

Кублановский познакомился и часто общался с Солженицыным. Был членом редколлегии и составителем литературного раздела журнала «Вестник русского христианского движения» (ВРХД), печатался в «Русской мысли», «Гранях», «Континенте», «Глаголе» и других эмигрантских изданиях. Работал на Радио Свобода.

В конце 1980-х годов, когда произведения Юрия Кублановского стали публиковать на Родине, он, по собственному признанию, «потерял статус политического эмигранта. Становиться же эмигрантом экономическим не хотел».

Возвращение

Член Союза российских писателей. Член редколлегии журналов «Вестник РХД», «Новый мир», и «Стрелец», газеты «Литературные новости» (1992). Координатор (вместе с Станиславом Лесневским) комиссии по подготовке международного суда над КПСС и практикой мирового коммунизма (1996). Член-корреспондент Академии российской словесности (1996).

В 2006 году ему была присуждена «Новая пушкинская премия» (первая премия) «за совокупный творческий вклад в отечественную культуру». По словам председателя премии Андрея Битова, Юрий Кублановский был награждён именно как «старший мэтр».

Принял участие в цикле передач «Имя Россия», представляя Пушкина.

В эти годы Юрий Кублановский ведёт подробнейшие дневники: «Я пишу от руки, за год тетрадь кончается, конверт запечатываю, пишу - не вскрывать до 2020-го года и сдаю в РГАЛИ».

Имеет двоих детей и восьмерых внуков. Жена Наталья Поленова - искусствовед.

Творчество

Оценка Иосифа Бродского

В предисловии к книге Юрия Кублановского «Избранное», изданной в США в 1981 году, было напечатано эссе Иосифа Бродского. Своё эссе Иосиф Бродский начинает со слов о том, что появление нового крупного поэта заставляет пересмотреть историю поэзии ради выявления той традиции, которую развивает творчество данного поэта. Далее Бродский пишет, творчество Юрия Кублановского в этом смысле - «событие чрезвычайно значительное». Юрия Кублановского Бродский называет последователем Батюшкова. Вместе с тем Бродский отмечает свойственную для сентиментализма преобладание личного начала над смысловым. Далее Бродский отметил существование в русской поэзии «стилистического маятника, раскачивающегося между пластичностью и содержательностью», а также две наиболее удачные попытки «привести оба эти элемента в состояние равновесия», осуществлённые «гармонической школой» Пушкина и акмеистами. Таким образом Иосиф Бродский видит заслугу Юрия Кублановского в том, что ему удалось уравновесить в своём творчестве эти два начала.

Заслуга Кублановского, прежде всего, в его замечательной способности совмещения лирики и дидактики, в знаке равенства, постоянно проставляемом его строчками между двумя этими началами. Это поэт, способный говорить о государственной истории как лирик и о личном смятении тоном гражданина. Точнее, стихи его не поддаются ни тематической, ни жанровой классификации — ход мысли в них всегда предопределён тональностью; о чём бы ни шла речь, читатель имеет дело прежде всего с событием сугубо лирическим. Его техническая оснащённость изумительна, даже избыточна. Кублановский обладает, пожалуй, самым насыщенным словарём после Пастернака. Одним из его наиболее излюбленных средств является разностопный стих, который под его пером обретает характер эха, доносящего до нашего слуха через полтора столетия самую высокую, самую чистую ноту, когда бы то ни было взятую в русской поэзии.

Далее Бродский говорит, что Кублановский «лучше, чем кто-либо, понял, что наиболее эффективным способом стихосложения сегодня оказывается сочетание поэтики сентиментализма и современного содержания». «Эффект от столкновения этих средств и этого содержания» превосходит по оценке Бродского достижения модернизма, особенно отечественного. Употребляемые Кублановским средства - не маска, не способ самозащиты, они обнажают качество содержания. Они не позволяют «спрятаться в недоговоренность, в непонятность, в герметизм». Поэт должен быть ясен современнику («настежь распахнут»). Сказанное им благодаря наследственному достоинству формы обязано обладать смыслом и, более того, смысл этот превосходить качеством.

Оценка Александра Солженицына

Александр Солженицын по случаю вручения Юрию Кублановскому солженицынской премии написал короткое эссе, в котором отметил:

Поэзия Юрия Кублановского - отличается верностью традициям русского стихосложения, ненавязчиво, с большим чувством меры обновлённой метафоричностью - никогда не эксцентричной, всегда оправданной по сущности; и естественной упругости стиха, часто просящегося к перечитыванию и запоминанию.

Солженицын также отмечает, что ценность поэзии Кублановского в том, что она сохраняет живую полноту русского языка в то время когда русская литература «понесла потери в русскости языка». Неотъемлемыми качествами лирики Юрия Кублановского названы глубинная сроднённость с историей и религиозная насыщенность чувства. Также Александр Солженицын упомянет о вынужденной эмиграции поэта, его работе над «русскими темами» за границей и возвращении на Родину в 1990-м году.

Другие оценки

Генрих Сапгир , знавший Кублановского со времён СМОГа, написал о нём:

Юрий Кублановский в юности походил на юнкера или студента-белоподкладочника: тонкая кость, васильковый цвет глаз. И стихи уже тогда были под стать: Россия, по которой тосковали эмигранты - сладостная, православная, почти придуманная… С годами стихи стали реальнее, трагичнее, но взгляд автора по-прежнему устремлён в те, доблоковские, дали.

Фазиль Искандер стихи Кублановского в рукописных копиях прочёл еще в советские времена. Внимание Искандера привлекли талант автора и его творческая оригинальность:

Юрий Кублановский отличный поэт, у него бездонный словарь, неутомимое любопытство к поэтическим деталям жизни, и сама его безнадёжность даёт надежду жить, раз можно жить и писать хорошие стихи даже в таких условиях.

Анатолий Найман:

В присутствии Кублановского - всё равно что в это время происходит: догоняешь ли ты с ним автобус, болтаешь ли о мелочах жизни, приподнимаешься ли над ними, просто выпиваешь ли - ощущается исходящая от него вибрация, трепет, присущий лишь поэтам, дрожание готового начать вырабатывать ток поэтического генератора. В лучших его стихах оно достигает той пронзительной трогательности, которой невозможно противостоять, да и незачем.

«РУССКАЯ ЦИВИЛИЗАЦИЯ РУХНУЛА - ДРАМАТИЧЕСКИЙ И ЯРКИЙ МИР»

С пиететом о стихах Юрия Кублановского говорили такие разные люди, как Иосиф Бродский и Александр Солженицын. Сам себя он называет «либеральным почвенником». В его книгах соседствуют стихи и публицистика. А в судьбе - Россия и русское Зарубежье.
Мы попросили поэта ответить, где было труднее в эмиграции или здесь. И проанализировать, что может дать нашей культуре будущее объединение двух русских православных Церквей.

Юрий Михайлович, как Вы относитесь к будущему объединению Русских православных Церквей: Зарубежной и РПЦ? Что это может дать нашему обществу и русской эмиграции?
- В понятие «русская эмиграция» я вкладываю политико-культурный смысл. Была Первая эмиграция; была Вторая - это те, кого военная волна унесла на Запад, и они совершенно правильно решили не возвращаться в лапы сталинского ГУЛАГа, кому удалось спастись от преступной со стороны европейцев депортации в Советский Союз. Была даже эмиграция Третья, правда, в основном, правозащитно-еврейская... Сейчас - после обрушения советской империи - «русской эмиграции» больше нет, точнее говорить о Русском Зарубежье, включающем в себя потомков тех эмиграций, адаптировавшихся в Западном мире. Те из них, кто сохранил либо на «генном уровне», либо в житейско-культурном плане - русскость, кто остается в лоне Православной Церкви, я думаю, могут не опасаться и смело идти на сближение с РПЦ. Но и наша Церковь должна в ответ проявить и деликатность, и бескорыстие.

Объединение сделает каждую из Церквей опытней и духом богаче, будет способствовать мировой консолидации Православия, особенно необходимой в виду вызовов ХХI века с его неуклонно приближающимися геополитическими, экологическими, моральными и духовными катастрофами. Никакую рознь, отъединенность мы, русские, ежели хотим сохраниться, не можем себе позволить...
Удивительно, что этого не понимают многие закосневшие в чужбинной гордыне русские, а поняли - те, кто других кровей. Вы, очевидно, знаете, что горячим сторонником объединения, является один из самых влиятельных иерархов-зарубежников владыка Марк. Когда я жил в Мюнхене, ходил в его приход, исповедовался там, причащался. Тогда владыка Марк был непримирим к РПЦ, и я почему-то думал, что такая «немецкая упертость» в нем навсегда. Но как раз он понял крайнюю необходимость объединения. А многие просвещенные парижане-евлогианцы этого почему-то бояться чуть ли не как какой-то необратимой церковной катастрофы. Инертность мышления и, повторяю, непонимание того, с чем вскоре столкнется православный и - шире - христианский мир в целом.

- Но все же есть в эмигрантской культуре нечто, утраченное здесь?
- Пожалуй, в вашем вопросе следует изменить форму времени: настоящее на прошедшее. Ушедшие после революции на Запад философы, деятели культуры, военные, ведь русская эмиграция была многомиллионной - и впрямь «унесли с собой Россию». Русская цивилизация рухнула в 1917-ом, но ее мощные «фрагменты» оказались рассеянными по миру. И русское, отнюдь не мифическое, благородство, и жертвенность, и не опоганенный советизмом язык, и скромность, и бескорыстие, нестяжательство - убереглись многими и многими и вдали от родной земли. Большое видится на расстоянье - и именно на чужбине многие и многие русские только и осознали, что такое «Россия, которую мы потеряли». Не надо, конечно, идеализировать тогдашнюю эмиграцию, как это делали здесь некоторые в 90-е годы прошлого века. Достаточно почитать изданную сейчас переписку Шмелева и Ильина или письма к Шмелеву Константина Бальмонта, чтобы понять, какая непростая была там у эмигрантов жизнь. Не простая не только материально, но и морально. Ведь бездны и болезни России они тоже унесли с собою. И все же это был несравненно драматичный и яркий культурный мир.

Но все это в прошлом. И сейчас церковное слияние диаспоры с метрополией пойдет на пользу и той, и другой. Первая принесет второй порядочность, благородство и навыки повседневной социальной культуры. После всех катаклизмов прошлого века русский человек устал. И устал здесь больше, чем за границей. Приходская жизнь - главная ценность его и здесь, и там. И соединение Церквей ее только, повторяю, обогатит.

- А немалые наработки русских мыслителей, высланных большевиками на Запад, они еще пригодятся?
- Я Вас, кажется, понимаю: ведь так хочется верить, что где-то там далеко от дробильной большевистской машины наши философы придумали замечательные рецепты возрождения Родины...

И впрямь, о будущих «моделях» России они мыслили буквально с первых ней, как оказались на Западе. Достаточно вспомнить «Духовные основы общества» С. Франка или «Наши задачи» И. Ильина. Ну и, конечно, многих других. Но жизнь с тех пор ушла далеко. Мыслилось, что Россию спасет харизматик с единомышленниками. Никто не понимал, что коммунисты и войны уничтожили всех харизматиков. Да и конкретная политическая практика всегда циничнее любых идеалистических построений. После коммунизма Россию ожидал, оказалось, не взлет, а новый виток моральной и физической деградации, скатывание чуть ли не в «протекторатную» зависимость от более сильных цивилизаций. Грабеж, мародерство, сокращение рождаемости, в общем, новая катастрофа...

Но многие и многие наработки и соображения русских философов актуальны и посегодня. Ну, наугад, хотя бы вот эти слова Бердяева: «В целостном акте хочет русская душа сохранить целостное тожество субъекта и объекта. На почве дифференцированной культуры Россия может быть лишь второстепенной, малокультурной и малоспособной страной. Всякий творческий свой порыв привыкла русская душа соподчинять чему-то жизненно существенному - то религиозной, то моральной, то общественной правде».

Сегодня это утрачивается, и так деградирует отечественная культура. Те, кто корыстен и мало одарен, стремятся поскорей освободить ее от «бациллы учительства». И таким образом тянут ее в ту выгребную яму, в которую во всем мире вырождается искусство коммерческой технотронной цивилизации.

Русская философия - наряду с нашей классической литературой вплоть от Ахматовой, Мандельштама, а в наши дни Солженицына - лучшая прививка от таких вот «постмодернистских» разглагольствований.

- А что еще, по-Вашему, актуально в наследии отечественных мыслителей?
- Мир секулязируется. И наши посткоммунистические власти предержащие, боясь, видимо, прослыть в зарубежных либеральных кругах наследниками русских царей, все чаще аттестуют себя как «политических менеджеров». Политические возглавители Запада, в общем, такие менеджеры и есть. А по сути - временщики, вбухавшие несметные деньги в рекламно-избирательную кампанию. Что может быть аморальней и гаже: таким вот образом буквально себя навязывать обществу?
У нас, русских, другое сознание. И другому учили русские мыслители, задумывавшиеся о природе власти. Для русского сознания она суть заповеданное служение. И этого не надо стесняться. И русские мыслители бились на трудноразрешимой задачей: как посткоммунистической России избежать разом и тирании, и чреватого ее распадом нового "февралистско"-либерального бардака. Все сходились на мысли, что возрождение придет через усиление социальной дисциплины, а не ее анархическое разложение, при котором гешефтники всех мастей только нагреют руки. Но, конечно, и в страшных снах им не могло привидеться, что Россия потеряет Крым, Севастополь, свою прародину Киев и превратиться со своими недрами в жертву ни с чем, пожалуй, не сравнимого в мировой истории грабежа. Верно заметил Александр Солженицын: такое впечатление, что поставили гигантскую помпу, которая выкачивает из России ее мозги, недра и все, что имеет выгодную товарную стоимость. Не этого, разумеется, хотели наши мыслители: не свободы такой ценой.

Если я Вас правильно понял, Вы намекаете на особый «третий путь», ни кем, однако, до конца так ясно и не определенный?
- Ошибаетесь. С большей или меньшей долей отчетливости он сформулирован многими: от Франка, повторяю, до Солженицына. Но формулировка - одно, а реальное вступление на него, реальные механизмы такого вступления - другое. Ведь это путь, не сулящий человеку безбрежных гедонистических удовольствий. Это путь разумного самостеснения, самоограничения - и в частной жизни, и в политической. Человек же в массе своей - существо падшее, алчное и довольно злое. Вот почему теперь, когда хищная, затратная, «гуманистическая» цивилизация подходит к своему финишу, так вновь актуализируется Евангелие. Моральная и религиозная мобилизация - единственное, что можно будет противопоставить череде катаклизмов ХХI века.

Оглядываясь назад, когда Вам тяжелее всего и когда лучше всего писалось? Зависит ли вдохновение от житейских и политических обстоятельств?
- Самому не верится, но я отчетливо помню утро в моем Рыбинске, когда я проснулся и мама, рыдая, прошептала, что умер Сталин... При советской власти я задыхался от лжи, от марксистко-ленинской идеологической дребедени, от разлитого в воздухе идейного лицемерия, да всего и не перечислишь. Я был раскаленный противник не просто советской власти, но самого диамата...
В первый год эмиграции я как-то спросил у замечательного поэта, а еще и зам. редактора антикоммунистического журнала «Континент»: «Какова собственно основная стратегическая задача у эмиграции?» - «Как какая? - отвечала она. - Вернуть Россию в ее естественные границы, границы Московского Царства». Я, помню, тогда расхохотался, но постепенно среди эмигрантов «третьей волны» стал чувствовать себя неуютно. Слава Богу, вдали от Родины я пробыл всего восемь лет и вернулся домой при первой возможности: как только меня стали тут широко печатать.
И статус «политического эмигранта», дававший мне моральное алиби для проживания на чужбине, потерял, естественно, смысл.

Но самыми неуютными для меня были годы девяностые. Я, как и многие, впервые узнал, что значит жить в стране зависимой, не способной к самостоятельной внешней политике. А внутри, повторюсь, рушились надежды на моральное воскресение Родины. В провинции учителя падали в голодные обмороки, месяцами не получая даже нищенскую свою зарплату, а в столице жирели прохиндеи и обслуживавшая их тусовка.

А вот зависит ли вдохновение от внешних причин - вопрос разом и деликатный, и интересный, потому как природа вдохновения - и это говорю я, имеющий сороколетний опыт стихослагательства - загадочна. Не было, конечно, поэта, который не пытался б об этом думать. Бродский в Нобелевской речи характеризовал вдохновение как колоссальное убыстрение работы сознания. Это правда. Но от чего оно происходит? Где его импульс? Это все-таки сверхъестественно, когда полгода двух слов связать не можешь, как писал Пушкин, «насильно вырываешь у Музы дремлющей бессвязные слова», и вдруг - идут строки, образы, только успевай записывать. Есть ощущение, что это свыше. Вот почему поэт, если он не полный версификатор, не может быть, по-моему, атеистом...
А вообще мне, моему поколению грех роптать: мы не пережили долгих физических страданий, связанных с войной или лагерем, и в этом плане прожили довольно-таки благополучную жизнь.

В Ваших стихах очень историчен сам фон, сам пейзаж. Каждая деталь может оказаться вдруг отсылкой в историю...
- Недавно я прочитал замечательные слова Василия Розанова: « Поэзия есть хранитель политики, хочется преувеличить и добавить - ангел-хранитель ». А я бы хотел добавить, что поэзия еще и хранитель истории. И далее Розанов продолжает: «Кто воспел русскую осень - уж, будьте уверены, есть в то же время и глубоко чувствующий гражданин, способный к подвигу, к долгу, к терпению и страданию за родину».

Действительно, я всю жизнь бьюсь над загадкой несчастной нашей истории, почему рухнуло русское царство, кто первоисточник вины: монарх? народ? интеллигенция? инородцы? Ничего уже не поправить. Но помните, как метко говорил Достоевский: «Дайте русским мальчикам карту звездного неба, они на утро вернут ее исправленною». Во мне, видно, и в 59 сидит такой «русский мальчик». Но ведь настоящая поэзия и не может без такой сверхзадачи, без, как Вы выразились, «отсылки» к чему-то главному, что стоит за текстом. Это и только это придает ей лирическую и культурную глубину, без которой она всего лишь более-менее удачная словесная вязь.

Раньше поэты были пророками. Пушкин чувствовал себя государственным деятелем. А сейчас стесняются пафоса...
- А пафоса и не надо, гремучего, декларативного пафоса. Но глубинный интимный пафос решения сверхзадачи необходим. Я, к примеру, ощущаю себя государственным человеком. Но я знаю, что есть поэты совершенно от этого далекие, для которых главное - это игра воображения, реализация собственных культурно-эстетических задач. Среди них тоже есть у меня друзья. Все зависит от натуры стихотворца. Кто-то очень метко заметил, что стиль - это человек. Но подспудный пафос творчества - это человек тоже.

Моя - смолоду - лирическая задача - это новизна в каноне. Все в стихотворении должно быть свежо, ново, но и канонично одновременно. Искусство русской иконы в этом смысле мой идеал.

- О чем должен прежде всего заботиться христианин-поэт: как спасти собственную душу или как спасти общество?
- Для меня это противоречие мнимое. Оно только споспешествует другому. Христианин не может не ощущать своей ответственности за судьбы мира, не может не держать руку на пульсе времени. Я сейчас говорю о христианине-мужчине. Долг женщины - это все-таки семья. Ей необязательно входить в общественно-социльную проблематику. А мужику - надо. Он же воин. Ему следует иметь точку отсчета и быть не просто гонимой щепкой в жизненно-историческом океане, а осмыслять свою жизнь и общее историческое течение целокупно.

Источник: НЕСКУЧНЫЙ САД журнал о православной жизни

ЖЕЛТОЕ КОЛЕСО
Как поэт Юрий Кублановский через Париж вернулся в Переделкино

Переделкино "классиками" не удивишь. Но живыми - можно. Хотя не ушедших в мир иной поэтов у нас так называть не принято. Поэтому я иду на встречу просто с поэтом, которому предсказывали славу сразу два признанных гения: Солженицын и Бродский. Первый, когда написал послесловие к его сборнику "Заколдованный дом" и пророчил возвращение из эмиграции. Второй, когда взялся редактировать его первую книгу "Избранное" и говорил о самой чистой ноте, "когда бы то ни было взятой в русской поэзии". На классической, в смысле без новомодной отделки, переделкинской веранде, заваленной оранжевыми тыквами, мы говорим о том, почему олигархи предпочитают постмодернизм, а традиционной интеллигенции уютней в провинции.

Редко кому в жизни повезет дружить сразу с двумя нобелевскими лауреатами: Солженицыным и Бродским. Оба ушли. Как влияет на культуру образовавшаяся пустота?
- Сегодня многие, как правило, не слишком талантливые люди полагают, что не нужны нам никакие авторитеты, что давно пора отказаться от учительства русской литературы. На самом же деле, существование мощных светочей, вокруг которых и клубится культура, неоценимо, ведь отечественный писатель - это еще и значительное явление, формующее общественную атмосферу. Солженицын был, возможно, последним русским классиком, в полном смысле этого слова. Сейчас нет почвы, на которой бы всходили такие люди, как он. Год с лишним прошел со времени его смерти, и я очень остро ощущаю его отсутствие. Бывало, подборочку стихов готовишь для журнала и думаешь: вот прочитает Александр Исаевич. И становилось теплее на сердце. Теперь мне очень сложно так к кому-то адресоваться. Хотя поэзия у нас пока далеко не бедная, но все-таки она живет на прежнем жирке, старыми запасами...

- Не кажется ли вам, что эра литературного приоритета в России вообще заканчивается? Будем жить другими?
- Показательны наши московские книжные ярмарки - туда меня теперь, честно скажу, ноги не несут. Вал книг. Все вперемежку - шедевры и дешевка, бульварщина. Выбираюсь оттуда, покачиваясь. Нет культурного отбора, аристократизма, опрятности. Все аляповато, бессмысленно и безвкусно. Вы, конечно, правы: есть ощущение, что книга, поэзия, литература, как значимые для жизни явления, вымываются из сознания нашего соотечественника.

- Наверное, если новому человеку в этом жить уютно, то так оно и правильно...
- Это, конечно, мое личное дело, но страшно делается за тинейджеров из культурных семей, которые никогда не прочитают "Войну и мир" и "Братьев Карамазовых". Просто не смогут сосредоточиться на таких длинных текстах. Как замечательно сформулировал мой друг, петербургский поэт Дмитрий Бобышев, "Здравствуй, младое и незнакомое племя, похожее на людей". Принципиально появляются новые силы. Как незакаленные эти души, привыкшие только к удовольствиям и комфорту, встретят скорые вызовы XXI века, трудно себе представить. Боюсь, не справится не привыкшая к работе душа.

- Но какой толк компьютерному поколению от литературы?
- Современной? Мало какого. Я и сам уже давно читаю в основном мемуары, воспоминания, исторические свидетельства. В этом есть реальная жизнь, а нынешняя литература мало соответствует потребностям души человеческой... Вы верно подметили: от современной художественной литературы глубокий и серьезный читатель отходит в сторону. Как написал мне незадолго до своей кончины Александр Исаевич Солженицын, "вместо красного колеса по России покатилось желтое". И еще непонятно, какое тотальнее.

Желтые писатели, желтые вкусы, желтые читатели. А с чем связана, с вашей точки зрения, смена плеяд? Почему, например, сейчас люди читают мемуары, а в "оттепель" читали стихи?
-Это, конечно, загадка и специальный культурный феномен. Очевидно, через поэзию во времена "оттепели" люди ловили глоток той свободы, которую они почувствовали после 56-го года. А у нас, формировавшихся в постшестидесятническую эпоху, все-таки была уже своя, принципиально новая сверхзадача. Мы воспитывались в противлении цензуре, главлиту, материалистической лжи - всему этому букету советских удовольствий, которые и привели в конце концов к гибели тоталитарной империи. И это закаляло. Без настоящего стержня невозможно, я убежден, что-то написать стоящее. Сейчас ведь читаешь: и вроде все на месте, и написано виртуозно, и хорошо закручено, но личности за текстом с лупой не разглядишь. Кто этот автор? Для чего пишет? А без ответственной сверхзадачи русской литературы быть не может. Не может она быть просто побрякушкой, в силу целого ряда исторических и культурных причин. Такая у нас традиция, такая, если угодно, русская цивилизация...

- Но она рухнула в 1917 году?
- Надеюсь, не до конца. Убежден, что русская литература не может развращать или соблазнять человека. Поэтому никакие русские "Цветы зла", которые сейчас активно пропагандируются постмодернизмом, на русской почве не приживутся...

- Помимо желтой литературы и прессы, что еще понимал Солженицын под "желтым колесом"?
-И под "красным колесом" он понимал не только большевицкую революцию. "Желтое колесо" - это мировоззрение. Когда художник уже на уровне замысла ангажирован игровой корыстью. То есть держит руку не на пульсе отечества, а на пульсе конъюнктуры. Такие авторы и есть винтики "желтого колеса".

Когда вы говорите о "побрякушках" и "винтиках", то на кого намекаете? Как относитесь к такой загадочной личности, как Пелевин?
- Он далеко не худший... Сейчас пришли другие возделывать это поле, более алчные, хищные и циничные.

- Стилистика постмодернизма - это исключительно ход, чтобы привлечь читателя или дух времени?
- Культурное опустошение времени повлекло за собой исчезновение из литературы психологии, а в живописи - отказ от красоты, предметности, краски - в пользу сомнительного изобретательства. В изобразительном искусстве особенно заметен этот уродливый упадок. Много хожу по выставкам, бываю на биеннале в Гранд Пале в Париже или Центре Помпиду - в силу своего искусствоведческого образования и потому что просто люблю искусство. Это поразительно: люди считают, что находятся на пике прогресса и что становятся умнее и лучше, а по живописи-то видно, насколько пал человек, если проследить его путь от "Троицы" Рублева к тому, что сейчас предлагают зрителям. Это жуткая культурная деградация, но завуалированная под сложное искусство. Говорить об этом считается неприличным: попробуйте заикнитесь о том, что сомневаетесь в художественной ценности выставляемого - особенно на Западе! И дело не в свободе слова, это всемирная культурологическая мафия на это работает.

- С вашей точки зрения, кто у нас сейчас правит культурой?
-Если говорить о деньгах, то олигархи дают их на авангард. Это такая спайка олигархического режима с постмодернизмом и авангардизмом. В их руках, кажется, основные мощности и площадки.

- А почему у "денежных мешков" именно такие художественные вкусы?
-Может быть, на уровне подкорки они ценят то, что имморально, то, что вне морали - это соответствует, видимо, их ментальности и убеждениям. Они любят то "искусство", которое их не отменяет, не отменяет их психологии, их образа существования. И это вполне объяснимо: ведь настоящее искусство учит нравственности, самоограничению, духовному самовоспитанию, а это все противоречит наживе и безудержному потреблению. Во всяком случае, в том их виде, как это происходит у нас.

У каждого времени и свой главный потребитель культуры - интеллигенция. Недавно отметили сто лет альманаху "Вехи", где русские мыслители и публицисты анализировали сознание интеллигенции. Есть какие-то современные аналогии такой же "вибрации", такого же напряжения по поводу судьбы страны?
-Интеллигенции в классическом смысле слова, кажется, больше нет. Когда Анжея Вайду спросили, почему он стал снимать в два раза меньше, чем во времена социалистической Польши, он ответил, что снимал для интеллигенции, а теперь ее нет. А где же она? Вайда: "А я не знаю, может быть, занимается в тренажерных залах, может быть, отдыхает на Мальдивах". Авторы "Вех" стремились совместить открытость свободе и миру с пониманием важности традиционных для России начал. Это в сущности пушкинское мировоззрение, которое в XIX веке определили как либеральный консерватизм. Нынешняя русская интеллигенция забывает о Пушкине. А настоящий интеллигент, помимо своей конкретной работы (преподаватель университета или доктор), живет еще высшими запросами: что такое человек, что такое чувство родины? Это те вопросы, которые волновали авторов альманаха "Вехи". Последний раз аналогичную попытку предпринял Александр Исаевич Солженицын и группа авторов, в начале 70-х годов, выпустив сборник "Из-под глыб". Сейчас ничего подобного, видимо, невозможно, потому что культурные, мировоззренчески значимые люди оказались обессилены накатом "желтого колеса".

Вы один из тех, кто в свое время уехал из страны. И один из немногих, кто вернулся. Вы себя считали диссидентом?
- Нет, это получилось не потому, что был активно действующим инакомыслящим, просто меня в России не публиковали и в какой-то момент я, воспользовавшись оказией, все написанное послал на Запад Иосифу Бродскому. И он выпустил мою книжку. Сам составил, включив в нее некоторые очень резкие стихи. После этого передо мной поставили дилемму: отъезд или лагерь.

Я уехал и прожил за границей девять лет. Ровно столько, сколько мне предсказал Александр Исаевич в своем письме в Вену. Все произошло как по писаному. Даже в мелочах он был пророком.

- Что-то вам дали эти годы?
- Я вернулся со знанием того, что такое западная цивилизация. Это у нас тогда мало кто понимал. Да и откуда? Из-за железного-то занавеса...

- Вас и считают антизападником...
- Но ведь это ж глупость. Приехав, я стал говорить о тех отрицательных цивилизационных моментах, которые совершенно не нужно было России повторять. На меня тогда обрушилась вся "либеральная жандармерия", как называл это направление нашей интеллигенции Александр Блок. В 90-е годы из-за моей дружбы с Солженицыным, из-за того, что отстаивал почвеннические ценности, свободные от советизма и сталинизма. Я оказался, в общем-то, в одиночестве. Потому что не устраивал патриотов, являясь убежденным антисталинистом, и не устраивал демократов, потому что придерживался либерально-консервативных взглядов, которые исповедовал Пушкин.

- А с третьей эмигрантской волной почему не нашли общего языка?-
- По тем же причинам, по которым не сошелся с демократами здесь в России. Я без всякого презрения отношусь к людям, которые ищут довольства, достатка и удовольствий. Просто мне кажется, что у русского литератора есть более достойная задача. Если ты чувствуешь себя литератором...

- Вы успели тем не менее поработать на радио "Свобода"...
- Да, у меня была своя программа "Вера и слово". О религиозной специфике нашей литературы. Конечно, там со своими представлениями я оказался "белой вороной". Меня быстро раскусили и уволили. Как "человека Солженицына". Как бубнового туза на спину повесили - вот и ходи с ним. Понимаете? Да и потом, когда я вернулся, мне сказал один очень известный поэт из круга Иосифа Бродского: "Зачем ты приехал? Ты ходишь в церковь и дружишь с Солженицыным - тебе здесь ничего не светит". Я тогда, помнится, изумился...

- Вам сейчас плохо, неуютно в России?
- Да нет, не плохо. Но иссасывающая тревога не отпускает. Когда я смотрю на здешний культурный мир, включаю телевизор, вижу, как большинство молодых совсем уже отчуждены от отечественных культурных традиций... Что тут скажешь...

- У вас в Переделкино тишина и одиночество. Нет Интернета. Пишете дневник?
- В конце осени выйдет книга моих новых стихотворений. И дневник пишу. Уже лет двадцать его веду. Наверное, у него будут читатели. Если лет через пятнадцать-двадцать вообще будет кому читать. Сейчас его печатать нельзя: слишком много злободневного и уязвляющего...

Когда-то вы были поклонником провинции - естественной, чистой, творческой. А сейчас осталось ли в ней что-то хорошее?
-Еще существуют островки традиционной нашей интеллигенции, которая занимается изысканиями о родном крае, собирается, например, вокруг маленького киноклуба и смотрит некоммерческое кино. Возвращается жизнь во многие церковные приходы, в самой глуши восстанавливаются монастыри. Недавно был в Николо-Бабаевском монастыре под Костромой. Туда без внедорожника и не доберешься. А место удивительное: там скончался святитель Игнатий Брянчанинов. Оживление православия и жизнь приходов - мне кажется это самым оптимистичным из того, что есть в провинции. Впрочем, как и в столице. У меня дочка, у которой семеро детей, живет исключительно приходскими интересами и ценностями нашей культуры.

- Писали, что она окончила Сорбонну...
-Два года там проучилась, но бросила заграницу, вернулась в Россию и пошла на курсы сестер милосердия. Путь - пока необычный для русской молодой женщины. Хотя и воспитанной на тургеневских идеалах.

Ваша дочка, в конце концов, нашла себе мужа в церковном окружении. Вокруг приходов формируется новая общность - церковная интеллигенция?
-Приходы - пока только в формировании. Прихожан трудно назвать интеллигенцией - это что-то другое. Ведь прихожане часто отгораживаются от современной культуры, потому что боятся ее в нынешнем виде. Они целиком в этом смысле сосредоточены на культуре прошлого, и их можно понять: она работает на спасение души, на закалку личности. Но на гуманитарную культуру приход, конечно, не работает. Да это и не его задачи.

- Кто-то написал, что вы своей внешностью и взглядами напоминаете белогвардейца. Это гены?
- Я из среды провинциальной интеллигенции. Отец был актером, говорят, блестящим. В Рыбинске его до сих пор помнят. Он очень рано ушел из семьи, потом умер, и я не смог проследить его корни. Мама - преданная русской литературе учительница. Если копнуть глубже - были среди моих предков и духовные лица, и просто мещане. Читать меня в детстве заставляли в основном советскую литературу. И я ее любил. Но мне исполнилось 15, началась "оттепель": можно было ходить в библиотеку, брать "Новый мир" и читать Эренбурга, Виктора Некрасова, стихи оттепельной плеяды.
Хрущева сняли осенью того года, когда я поступил на первый курс МГУ. Наступало новое время, и мы решили писать без оглядки на цензуру. Возникло то, что называется самиздат. Получилось так, что я оказался одним из тех, кто стоял у его истоков.

Был в числе организаторов неофициальной поэтической группы СМОГ. В советское время печатался в основном в самиздате, а также за рубежом.

Биография

Юрий Кублановский родился 30 апреля 1947 года в семье актёра и преподавательницы русской литературы. Его деда, священника, расстреляли в 1930-е годы. В доме его бабушки сохранялась атмосфера дореволюционной России: всегда горела лампада в красном углу, пили и ели из посуды кузнецовского фарфора, пользовались остатками дореволюционной мебели. Несмотря на то, что родители были коммунистами, был крещён. Увлекался живописью, с 10 лет занимался в изостудии, одно время хотел стать художником. Стихи, по собственному признанию, начал писать в 14-15 лет. В 1962 году приехал в Москву и показал свои стихи Андрею Вознесенскому. Тот их одобрил. Начинал с авангардизма, считая что противостоять официальной советской литературе можно только на нетрадиционных путях. Брал пример с появившихся в печати в первые годы оттепели в СССР как западных сюрреалистов, так и отечественных футуристов.

В 1964 году Юрий Кублановский приезжает в Москву и поступает на отделение искусствоведения Исторического факультета МГУ. Там же он знакомится с молодыми поэтами — Леонидом Губановым и Владимиром Алейниковым и другими. Их роднило неприятие официальной советской литературы. По инициативе Леонида Губанова молодые поэты создали литературное объединение «Смелость, Мысль, Образ, Глубина» (СМОГ). СМОГ просуществовал недолго. Уже в 1966 году под давлением властей это объединение прекращает существование.

В 1966 году знакомится с Иосифом Бродским, который выступал в небольшой аудитории одного из московских институтов с чтением стихов. В 1970 году состоялась первая официальная публикация — стихи в сборнике «День поэзии». В том же году оканчивает университет. В это время он, по собственному признанию, осознаёт, что не хочет ни вписываться в официальную советскую литературу, ни оставаться в столице. Он, будучи искусствоведом по профессии, уезжает работать экскурсоводом в музей на Соловках, открывшийся незадолго до этого. В огромном разорённом монастырском комплексе работало на тот момент только шесть сотрудников. Климат в тех местах был суровым («девять месяцев зима, остальное — лето»), а корпуса не отапливались. Сам Кублановский зимовал в келье, где в 1930-е годы сидел Дмитрий Лихачёв. На Соловках Юрию Кублановскому довелось общаться с бывшими заключёнными соловецкого лагеря. Так он по собственному признанию постепенно «реконструировал для себя кошмар лагерной жизни». Там же он открывает для себя «соловецкую старину». Благодаря избытку свободного времени, Юрий Кублановский много читает.

После Соловков работал в Кирилло-Белозерском, Ферапонтовом музеях, в Муранове и др. Это способствовало приобщению Юрия Кублановского к эстетике и красоте дореволюционной России, а через них к Православию. Однако воцерковлённым человеком он не был. Этому препятствовал коллаборационизм многих священнослужителей с советской властью. В середине 70-х познакомился с Александром Менем и стал его духовным сыном. В 1975 году выступил в самиздате с открытым письмом «Ко всем нам», приуроченным к двухлетию высылки Александра Солженицына, которое было в 1976 году опубликовано на Западе. Это окончилось вызовом на Лубянку и лишением возможности работать по профессии. Трудился дворником, истопником, сторожем в московских и подмосковных храмах. Печатал переводы под псевдонимом. Печатался в сборнике «Ленинские горы. Стихи поэтов МГУ» (Москва, 1977). В 1979 году принял участие в неподцензурном альманахе «Метрополь», изданном самиздатовским способом, а также вышедшем за границей. С середины 70-х его стихи публикуют русскоязычные журналы и альманахи Европы и США. В 1981 году в США в издательстве «Ардис» вышел первый сборник стихов «Избранное», составленный Иосифом Бродским

19 января 1982 года (на Крещение) — в квартире Юрия Кублановского был проведён многочасовой обыск, после чего от него потребовали покинуть СССР. 3 октября 1982 эмигрировал, жил в Париже, с 1986 года в Мюнхене. Кублановский познакомился и часто общался с Солженицыным. Был членом редколлегии и составителем литературного раздела журнала «Вестник русского христианского движения» (ВРХД), печатался в «Русской мысли», «Гранях», «Континенте», «Глаголе» и других эмигрантских изданиях. Работал на Радио Свобода. В конце 1980-х годов, когда произведения Юрия Кублановского стали публиковать на Родине, он, по собственному признанию, «потерял статус политического эмигранта. Становиться же эмигрантом экономическим не хотел».

В 1990-м году Юрий Кублановский возвращается в Россию. В тот период многие деятели культуры СССР наоборот покидали. Генрих Сапгир отмечал, что когда Юрий Кублановский приехал, «горбачёвские чиновники долго не хотели возвращать ему советское гражданство, пока вся эта нелепость не отпала сама собой». После возвращения много публикуется как со стихами, так и со статьями. Поселился в Переделкине. Работал в журнале «Новый мир»: заведующим отделом публицистики (1995—2000), затем несколько лет заведующим отделом поэзии. Член Союза российских писателей. Член редколлегии журналов «Вестник РХД», «Новый мир», и «Стрелец», газеты «Литературные новости» (1992). Координатор (вместе с Станиславом Лесневским) комиссии по подготовке международного суда над КПСС и практикой мирового коммунизма (1996). Член-корреспондент Академии российской словесности (1996)

В 2003 году Юрию Кублановскому была вручена премия Александра Солженицына за «правдивую точность поэтического слова, за богатство и метафоричность языка», за ясную гражданскую позицию. В 2006 году ему была присуждена «Новая пушкинская премия» (первая премия) «за совокупный творческий вклад в отечественную культуру». По словам председателя премии Андрея Битова, Юрий Кублановский был награждён именно как «старший мэтр». Принял участие в цикле передач «Имя Россия», представляя Пушкина. В эти годы Юрий Кублановский ведёт подробнейшие дневники: «Я пишу от руки, за год тетрадь кончается, конверт запечатываю, пишу — не вскрывать до 2020-го года и сдаю в РГАЛИ». С 26 июля 2010 года — член Патриаршего совета по культуре. Имеет двоих детей и восьмерых внуков. Жена Наталья Поленова — искусствовед, директор музея В.Д. Поленова.

Книги стихов

Избранное. — Энн Арбор: Ардис, 1981;
С последним солнцем. — Париж: La Presse Libre, 1983 (послесловие И. Бродского);
Оттиск. — Париж: YMCA-Press, 1985;
Затмение. — Париж, YMCA-Press, 1989;
Возвращение. — М.: Правда, 1990;
Оттиск. — М., 1990;
Чужбинное. — М.: Моск. рабочий, 1993;
Число. — М.: изд-во Московского клуба, 1994;
Памяти Петрограда. — СПб.: Пушкинский фонд, 1994;
Голос из хора. — Париж-М.-Нью-Йорк, 1995;
Заколдованный дом. — М.: Русский путь, 1998;
Дольше календаря. — М.: Русский путь, 2001;
В световом году. — М.: Русский путь, 2001.
На обратном пути. — М.: Русскій міръ, 2006.
Дольше календаря. — М.: Время, 2006;
Перекличка. — М.: Время, 2009;
Посвящается Волге. — Рыбинск: Медиарост, 2010;
Изборник. — Иркутск: Издатель Сапронов, 2011;
Чтение в непогоду: Избранное

Премии

Премии им. Осипа Мандельштама альманаха «Стрелец» (1996)
Правительства Москвы (1999)
журналов «Огонёк» (1989), «НМ» (1999)
Премия Александра Солженицына (2003) — «за языковое и метафорическое богатство стиха, пронизанного болью русской судьбы; за нравственную точность публицистического слова»
Премия журнала «Новый мир» «Anthologia» (2005) — за том избранных стихотворений «Дольше календаря»
Новая Пушкинская премия (2006) — «за совокупный творческий вклад в отечественную культуру»

Детство и юность

СМОГ

1966-1981 годы

Эмиграция

Возвращение

2000-е

Принял участие в цикле передач «Имя Россия», представляя Пушкина.

Имеет двоих детей и восьмерых внуков. Жена Наталья Поленова - искусствовед.

Творчество

Оценка Иосифа Бродского

Оценка Александра Солженицына

Другие оценки

Генрих Сапгир, знавший Кублановского со времён СМОГа, написал о нём:

Фазиль Искандер стихи Кублановского в рукописных копиях прочёл еще в советские времена. Внимание Искандера привлекли талант автора и его творческая оригинальность:

Анатолий Найман:

Книги стихов

Избранное, Энн Арбор, «Ардис», 1981
С последним солнцем. Париж, «La Presse Libre», 1983 (послесловие И.Бродского);
Оттиск. Париж, «YMCA-Press», 1985;
Затмение. Париж, «YMCA-Press», 1989;
Возвращение. М., «Правда», 1990;
Оттиск. М., 1990;
Чужбинное. М., «Московский рабочий», 1993;
Число. М., изд-во Московского клуба, 1994;
Памяти Петрограда. СПб, «Пушкинский фонд», 1994;
Голос из хора. Париж-М.-Нью-Йорк, 1995;
Заколдованный дом. М., «Русский путь», 1998;
Дольше календаря. М., «Русский путь», 2001;
В световом году. М., «Русский путь», 2001; ISBN 5-85887-129-1
На обратном пути. М., «Русскій міръ», 2006. ISBN 5-89577-087-8
Дольше календаря, 2006
Перекличка, 2009

Другие публикации

Печатает стихи и статьи о литературе в газете «Литературные новости» (1992), в журналах «Новый Мир» (например, 1990, № 2, 7; 1991, № 2, 8; 1997, № 1), «Огонёк» (1989, № 6, предисловие А. Вознесенского; 1990, № 39), «Волга» (1990, № 8), «Знамя» (1988, № 11; 1989, № 9; 1992, № 5; 1994, № 2), «Дружба народов» (1989, № 12), «Москва» (1994, № 8), «L’Oeil» (№ 1, 1994), «Реалист» (№ 1, 1995), «Грани» (например, № 181, 1996). Произведения Юрия Кублановского переводились на английский, немецкий и французский языки.

Премии

Премии им. Осипа Мандельштама альманаха «Стрелец» (1996),
Правительства Москвы (1999),
журналов «Огонёк» (1989), «НМ» (1999).
Премия Александра Солженицына (2003) - «за языковое и метафорическое богатство стиха, пронизанного болью русской судьбы; за нравственную точность публицистического слова».
Премия журнала «Новый мир» «Anthologia» (2005) - за том избранных стихотворений «Дольше календаря»
Новая Пушкинская премия (2006) - «за совокупный творческий вклад в отечественную культуру».

Поэт, эссеист, публицист и литературный критик Юрий Михайлович Кублановский родился 30 апреля 1947 года в Рыбинске в семье провинциальных интеллигентов. Учился в Рыбинском авиатехникуме, окончил искусствоведческое отделение исторического факультета МГУ в 1970 году. Работал экскурсоводом и научным сотрудником на Соловках, в Кирилло-Белозерском монастыре, в Муранове и других музеях.

Опубликовав в 1975 году открытое письмо «Ко всем нам», посвящённое второй годовщине высылки А. И. Солженицына из СССР, был отовсюду изгнан и смог работать лишь сторожем в православных храмах. Сложная жизненная и счастливая творческая судьба свела его с корифеями современной литературы - Александром Солженицыным, Иосифом Бродским, известными писателями и поэтами - Александром Галичем, Булатом Окуджавой, Владимиром Высоцким, Сёменом Липкиным, Еленой Щварц, Инной Лиснянской и другими.

3 октября 1982 года вынужден эмигрировать, жил в Париже, с 1986 года - в Мюнхене. Вёл на радиостанции «Свобода» программу «Вера и слово» о духовных основах русской культуры. С 1986 года является членом редколлегии журнала «Вестник русского христианского движения» (Париж — Нью-Йорк — Москва). В 1990 году первым из эмигрантов вернулся в Россию, работал в журнале «Новый мир» с 1995 по 2002 годы.

Был в числе основателей неформальной поэтической группы СМОГ (Смелость. Мысль. Образ. Глубина). Первые публикации появились в сборниках «День поэзии» (1970) и «Ленинские горы: стихи поэтов МГУ» (1977). Участвовал в неподцензурном альманахе «Метрополь» (1979), печатался в зарубежных русскоязычных изданиях: газете «Русская мысль», журналах «Вестник РХД», «Грани», «Континент», «Глагол» и др.

Первая книга, составленная Иосифом Бродским, вышла в 1981 году в США. Кублановский - автор двух десятков поэтических сборников. Лирика переведена на многие европейские языки. «…Поэзии Кублановского, - отмечает А. Солженицын, - свойственны упругость стиха, смелость метафор, живейшее ощущение русского языка, интимная сроднённость с историей и неуходящее ощущение Бога над нами».

С 1987 года ведёт дневники, сдаёт их на хранение в РГАЛИ с пометкой «не вскрывать до 2020-го года». «Записи» в сокращении за 2008 — 2010 годы были опубликованы в журнале «Новый мир» (2010. — № 9, 10; 2012. — № 2, 3; 2013. — № 3, 4).

Яркий публицист, эссеист, участник многих передач на радио и телевидении. В проекте Первого телеканала «Имя России» (2008) поэт рассказывал о Пушкине. Его блестящие выступления запомнились в программах «Линия жизни», «Школа злословия» (31.10.2011), «Специальный корреспондент» Марии Ситтель (18.09.2011). Кублановский — частый гость в качестве третейского судьи программы «Поединок» Владимира Соловьева.

Сопредседатель Союза российских писателей, член Патриаршего совета по культуре, член редколлегии журналов «Вестник РХД», Общественного совета «Новый мир».

Кублановский — лауреат премии Правительства Российской Федерации в области культуры за 2012 год, Почётный гражданин города Рыбинска, отмечен многими литературными премиями, в том числе Правительства Москвы (1999), Литературной премией Александра Солженицына (2003), «Anthologia» (2005), Новой Пушкинской премией (2006), «Московский счёт» (2011).

Живёт в Переделкине (Подмосковье).

: беседа с поэтом и публицистом. Стихи / беседовал А. Неверов // Литературная учеба. — 2016. — № 3. — С. 6-28. — 4 фот.

/ беседовала Елена Константинова // Культурная Эволюция. - 2017. - 2 февр.
Публикация беседы с Юрием Кублановским, состоявшейся 22 августа 1996 года и по-прежнему не потерявшей актуальности.

Запись юбилейного поэтического вечера Юрия Кублановского в Пушкинском Доме 17 октября 2017 года

Мария Ватутина,
выпускающий редактор журнала «ПРАВОсоветник»,
член Союза писателей Москвы, лауреат Бунинской,
Тютчевской и других международных литературных премий

Об этом поэте известно многое, о нем написаны статьи, сняты фильмы, он награжден самыми крупными наградами в области литературного творчества. Еще большими наградами, наверное, были для него самого высокие оценки, данные его стихам Иосифом Бродским, Александром Солженицыным. Он - один из немногих современных классиков, проживающих именно биографию поэта. Поэтому я хочу о нем рассказать.

Мы познакомились в 1999 году, когда мои стихи передала в редакцию «Нового мира» Татьяна Александровна Бек. Она, прочитав мои дипломные вирши, сама позвонила Юрию Кублановскому, работавшему там заведующим отделом поэзии.

Я видела Юрия Михайловича и немногим раньше на литературных мероприятиях. Первое, что приходит в голову при виде этого статного гордого человека с белой тургеневской шевелюрой: помещик, барин, порода. Но в роду у Кублановского были скорее священнослужители, а не дворяне, а родители - строгая коммунистка, учительница русского и литературы - мама, вольнолюбивый, известный в Рыбинске актер, ушедший из семьи - папа. Юрий Михайлович относительно незадолго до нашего знакомства возвратился из вынужденной длинной эмиграции. Нужно сказать, что еще до эмиграции, в СССР, он стал духовным сыном отца Александра
Меня, и позже во Франции отец Александр сказал ему о необходимости возвращаться на родину. Кублановский и вернулся, первым из немногих вернувшихся.

К моменту нашего знакомства он долгое время жил неприкаянной необустроенной жизнью, поскольку не имел жилья в Москве, да и был уже какое-то время одинок. Обитал он на даче в Переделкино, которая стояла тогда между дачей моего мастера в Литинституте Игоря Волгина, дачей литературоведа Юрия Карякина, с одной стороны, а с другой стороны - дачей главреда «Знамени» Сергея Ивановича Чупринина пополам с поэтом Олесей Николаевой и ее супругом отцом Владимиром Вигилянским, руководившим пресс-службой патриарха Алексия. Компания очень солидная. Но и Кублановский уже был легендой.

Это была большая половина дома, жилье располагалось на трех уровнях: внизу кухня, ванна с газовой колонкой и холодная веранда, выше по лестнице холл со стеллажами, он же спальня, чуть выше - или мне казалось, что выше? - кабинет.
Кабинет поэта был чудесен и напоминал уже кабинет в доме-музее. А по стенам здесь и там висели фотографии и картины. Некоторые писал он сам. С одной его фотографии я позже нарисовала его портрет.

Ему там лет тридцать, он в ромашковом венке и даже, кажется, с ромашкой во рту. Надо сказать, что дачи в Переделкино обустроены так, что соседи, занимающие части дома, не встречаются и не мешают друг другу. Два отдельных крыльца с разных сторон дачи, никаких общих помещений. Но добираться после долгого присутствия в редакции каждый вечер на электричке, а потом пешком или на автобусе - достаточно проблематично.

Впрочем, Кублановский в те годы был любителем пеших рассудительных прогулок. Его медленный плавный ход со сцепленными на пояснице руками - одна из его визитных карточек. Я имела возможность наблюдать, как важно он шествовал по Михайловскому с Тригорским, по Святогорскому монастырю, по Изборску и Пскову, по Ярославлю и Карабихе, по Москве.

Однажды, когда наша делегация под эгидой тогдашней «Литературной газеты» была в Святогорье (так называют все Пушкинские места под Псковом), и оказалась в Тригорском, где его все экскурсоводы знали, причем знали лично, а не по стихам, мы решили после обзора усадьбы посетить родовое маленькое кладбище на горе Воронич. На самом деле это древнее городище, и Пушкин указывал это место - как место написания «Бориса Годунова».

Так вот литераторам приспичило в ночь идти на кладбище и искать могилу закадычного друга Пушкина Алексея Вульфа. Долго ли коротко, могилу нашли. А потом было совсем странное для меня, убежденной горожанки, действо. Оно походило на какой-то языческий обряд. Когда все чудесным образом перемахнули через кирпичную ограду кладбища, оказались наверху довольно большого склона, внизу которого росла высокая трава, камыши и текла река Сороть.

Все это волшебство было покрыто легким туманом, а вдали чернели леса и блестели извивы то ли реки, то ли освещенного Луной неба. Кублановский - сын Волги - недолго думая, скинул с себя одежду где-то в зарослях и ухнул в молочную реку. За ним последовали другие литераторы.

На самом деле, несмотря на весь свой барский облик, он неприхотлив, прост и смешлив. Свои тяжеловесные знания русской философии и мировой литературы выдает только среди носителей таких же знаний. А то было бы совсем невмоготу рядом с этой глыбой. Второй его фирменной особенностью является непрестанная добрая насмешливость, если можно так назвать привычку человека говорить серьезно, но давать понять, что в речи скрытый сарказм, добродушное подначивание и учиненная тебе проверка: примешь ли похвалу за чистую монету.

Он воцерковленный человек. Кстати, и сын его Илья долгое время служил в церкви и даже состоял при Патриархе Алексии. Поскольку вырос Юрий Михайлович при советской власти, но все-таки в старорусском древнем городе, где, кстати, Кублановского знают все и гордятся своим земляком, где он теперь почетный гражданин города Рыбинск, воцерковленным он стал как-то, думается, через литературу. Ну и бабушка.

Родился он в 1947 году, 30 апреля. Поскольку отца не было рядом, а мама была очень советским человеком, в нем с детства жил дух сопротивления. Он даже что-то сотворил с пионерским галстуком, и его не приняли в комсомол.

В 14 лет он уже писал стихи, почувствовав эту магию сотворения из ничего - целого поэтического мира. А в 15 лет скопил денег и поехал к Вознесенскому, который был старше на 14 лет, но успел не только прославиться, но и попасть в опалу.

Юный Кублановский ехал в Москву поддержать старшего собрата. А потом он пошел к Илье Эренбургу, которому тоже досталось от Хрущева, пошел домой и поразил того глубоким знанием не только его работ, но и литературы в целом. Эренбурга тогда клеймили за его мемуары, в которых он реанимировал Цветаеву, Мандельштама, многих других великих людей эпохи.

Потом, в 1964-м, было отделение искусствоведения Исторического факультета МГУ - Кублановский с детства увлечен живописью. В эти годы рождается организованная несколькими молодыми поэтами неофициальная поэтическая группа СМОГ, уже давно вошедшая в литературные справочники и энциклопедии. В нее входят Юрий Кублановский, Владимир Алейников, Леонид Губанов, Аркадий Пахомов.

Группа преследовалась. Но, если почитать стихи участников, мы удивимся: за что органы госбезопасности так придирчиво относились к этим романтикам, пишущим о любви и молодости? Они - с высоты своих лет - теперь отвечают: за то, что мы не были разрешены, не были встроены в систему, а значит, не поддавались контролю, не служили коммунистической идеологии. Боюсь, что скоро таких вещей юные люди и вовсе не смогут понять. Но так было.

В самом начале 70-х по окончании МГУ уезжает работать экскурсоводом в музей на Соловках. Соловки навсегда стали болью и откровением: именно там он узнавал историю России ХХ века. Работал экскурсоводом в музее Тютчева - усадьбе Баратынского - Мураново, в Кирилло-Белозерском и Ферапонтовском музеях.

В декабре 1974 года он написал письмо «Ко всем нам». Письмо было приурочено к двухлетию высылки Александра Солженицына. Это был демарш. Мне Юрий Михайлович рассказывал, что он разослал эти письма литераторам, но по другой информации оно было опубликовано в самиздате. Конечно, власть реагировала на подобные вещи, но - можно сказать - еще терпела. Просто не смог больше дипломированный и талантливый человек работать по любимой специальности. Работал теперь, как и многие из поколения семидесятников, истопником, дворником, сторожем в храмах.

Участие в группе «Московское время», публикация стихов в подпольном самиздате, а в 1978 году - в знаменитом «Метрополе». Среди авторов Василий Аксенов, Белла Ахмадулина, Владимир Высоцкий, Андрей Вознесенский, Юз Алешковский, Евгений Рейн. В СССР сборник был напечатан под копирку, получилась дюжина экземпляров. Я держала один из них, хранящийся у Юрия Михайловича, в руках. Потом сборник напечатал Карл Проффер в «Ардисе».

Иосиф Бродский, которому Юрий Михайлович передавал свои стихи за границу, опубликовал их там же - в «Ардисе», в издательстве, печатавшем русскую литературу, в том числе современную, которая в СССР была под запретом.

Юрий Кублановский к тому времени уже был женат, родились дочь и сын Илья. Мы знаем, что делали с людьми, посмевшими перешагнуть границы железного занавеса. Поэтому, естественно, пришли с многочасовым обыском и арестом. Перевернули весь дом. Был 1982 год, зима, Крещенье.

На Лубянской площади Кублановскому предложили выбор: или лагерь, или немедленная высылка из страны. Бродский предвидел такой исход событий и ждал
Кублановского в Вене. Он говорил, что все просчитал, когда опубликовал стихи Кублановского, и собирался организовать переезд товарища в Америку, но Кублановский отказался, то ли не смог так отдаляться от родины, то ли Соединенные Штаты - не его вариант.

С 1982 по 1986 год Юрий Михайлович жил в Париже, работал в газете «Русская мысль» и вел авторскую программу «Вера и Слово» на Радио Свобода, а потом в Мюнхене.

В 1986 году ездил с выступлениями в США, гостил у Солженицына в Вермонте. Обходил пешком весь Афон, поднимался на канате к монахам-отшельникам. Дружил с эмигрантами второй волны, с Никитой Струве. В СССР изменилась политическая ситуация режим, и даже стали публиковать его стихи. В 1992 году Кублановский вернулся в Россию окончательно. Это предсказывал ему и Александр Исаевич Солженицын в своем письме к нему десятилетием ранее.

Потребовалось полтора десятка лет, чтобы его жизнь стала налаживаться в России. В последнее десятилетие он надолго вновь уезжал работать в Париж по контракту.

У него огромное количество внуков - восемь! - и замечательная энергичная жена. Сейчас Юрий Кублановский живет в кругу семьи, но по отношению к литературному миру - отшельником, поскольку он забрался еще дальше от Москвы, в Поленово. Дело в том, что его супруга - внучка Василия Поленова - Наталья возглавляет музей-заповедник Поленова на Оке. Образ русского помещика слился с образом жизни русского помещика.

В 2002 году я позвонила ему из Андроникова монастыря перед крещением сына и спросила, можно ли записать его крестным. Он согласился. Иногда мы перезваниваемся, он присылает ссылки на свои интервью, дарит свежие поэтические сборники. На общие литературные мероприятия почти никогда не приезжает.

Впрочем, иногда Юрий Михайлович появляется на горизонте: то в Патриархии, то на вручении ему очередной премии, то на презентации своих новых книг, то в Союзе российских писателей.

В 2003 году Юрию Кублановскому была вручена премия Александра Солженицына, в 2006 году «Новая пушкинская премия», в 2012 году он удостоен премии Правительства РФ, а в 2015 - премии Патриархии - Кирилла и Мефодия.

Недавно он и сам награждал вместе с другими членами жюри литературной премии «Парабола» кинематографистов и литераторов, в числе которых была я. Зная его доброту и сарказм, я не сомневаюсь, что это его дар нашей давнишней дружбе.

«Его техническая оснащенность изумительна, даже избыточна. Кублановский обладает, пожалуй, самым насыщенным словарем после Пастернака. Одним из его наиболее излюбленных средств является разностопный стих, который под его пером обретает характер эха, доносящего до нашего слуха через полтора столетия самую высокую, самую чистую ноту, когда бы то ни было взятую в русской поэзии».

Иосиф Бродский

«Поэзия Юрия Кублановского - отличается верностью традициям русского стихосложения, ненавязчиво, с большим чувством меры обновлённой метафоричностью - никогда не эксцентричной, всегда оправданной по сущности; и естественной упругости стиха, часто просящегося к перечитыванию и запоминанию».

Александр Солженицын