Краткое содержание записки из подполья. «Записки из подполья

24 апреля 2015

Произведение "Записки из подполья" было написано Достоевским в 1864 году. Автором записок является герой подполья.

Главный герой произведения

Это коллежский асессор, который вышел недавно в отставку после того, как получил небольшое наследство. Герою произведения "Записки из подполья" 40 лет. Проживает он на краю Петербурга, в "дрянной" комнате. Этот герой и психологически в подполье: практически всегда он один, предается "мечтательству", образы и мотивы которого взяты были из книжек. Безымянный герой, кроме того, исследует собственную душу и сознание, проявляя при этом мужество и незаурядный ум. Цель такой исповеди - узнать, можно ли быть до конца откровенным хотя бы с самим собой, не побоявшись при этом правды.

Философия главного героя

Герой полагает, что в 60-е годы 19-го века умный человек просто обречен быть "бесхарактерным". Удел ограниченных, глупых людей - различная деятельность, которая считается нормой, в то время как усиленное сознание рассматривается как болезнь. Ум заставляет главного героя бунтовать против законов природы, открытых современной наукой. Их "каменная стена" является "несомненностью" лишь для "тупого" человека. С очевидностью примириться не согласен герой подполья. Он ощущает "чувство вины" за то, что миропорядок несовершенен, и это причиняет ему страдание. Наука врет, что лишь к рассудку может быть сведена личность, "по табличке расчислена". "Проявление всей жизни" - это "хотенье". Он отстаивает, вопреки всем "научным" выводам о человеческом благе и человеческой природе, право примешать к "положительному благоразумию" "пошлейшую глупость", чтобы доказать себе, что люди - это не "фортепьянные клавиши", на которых законы природы играют сами.

Герой, который написал записки из подполья, тоскует по способному удовлетворить его "широкость" идеалу. Это не карьера, не наслаждение, даже не "хрустальный дворец", который строят социалисты, так как он у человека отнимает основное - собственное хотенье. Протестует герой против отождествления знания и добра, не подлежащей сомнению веры в прогресс цивилизации и науки. Цивилизация в нас "ничего не смягчает", а лишь вырабатывает, по его мнению, "многосторонность ощущений", поэтому отыскивается наслаждение и в унижении, и в чужой крови... В человеческой природе, по мнению главного героя, заключена не только лишь потребность счастья, благоденствия, порядка, но и страдания, разрушения, хаос. "Хрустальный дворец", отбрасывающий эти негативные стороны, как идеал несостоятелен, так как лишает свободы выбора. Уж лучше поэтому "сознательная инерция", современный "курятник", подполье.

Видео по теме

Жизнь героя, когда тот служил в канцелярии

Однако бывало, что тоска по действительности гнала из угла. Герой, написавший записки из подполья, описал подробно одну из этих попыток. Он еще служил в 24 года в канцелярии и презирал и ненавидел, будучи ужасно "обидчив", "мнителен" и "самолюбив", своих сослуживцев, но одновременно и боялся их. Себя герой считал "рабом" и "трусом", как любого "порядочного" и "развитого" человека. Усиленным чтением он заменял общение с людьми, а по ночам в "темных местах" "развратничал".

Эпизод в трактире

Наблюдая за игрой на бильярде, он преградил случайно однажды в трактире одному офицеру дорогу. Сильный и высокий, тот передвинул молча "истощенного" и "низенького" героя на другое место. Тогда он хотел было затеять "литературную", "правильную" ссору, однако лишь "озлобленно стушевался", боясь, что не будет воспринят всерьез. Герой после этого эпизода мечтал о мщении несколько лет, пытался много раз при встрече на Невском не свернуть первым. Когда же в конце концов они столкнулись плечами, офицер на это даже не обратил внимания, но герой произведения был в восторге, поскольку не уступил ни на шаг, поддержав достоинство, и поставил себя публично на равной социальной ноге с офицером. Все эти наблюдения героя за самим собой описывает в произведении его автор, Достоевский Ф.

"Записки из подполья": обед с бывшими одноклассниками

Изредка человек подполья ощущал потребность общества, которую удовлетворяли лишь единичные знакомые: Симонов, бывший школьный товарищ, и Сеточкин, столоначальник. Во время визита к Симонову он узнает, что в честь соученика готовится обед и "входит в долю" с остальными. "Подпольного" преследует уже задолго до этого обеда страх перед возможными унижениями и обидами, так как действительность законам литературы не подчиняется и едва ли реальные люди будут исполнять роли, предписанные им в воображении одного мечтателя: смогут, например, признать и полюбить главного героя за умственное превосходство. Он пытается на обеде оскорбить и задеть товарищей. Те просто перестают его замечать в ответ. В другую крайность впадает подпольный - публичное самоуничижение. Тогда сотрапезники отправляются в бордель без него. Для "литературности" теперь он обязан отомстить этим людям за перенесенный позор, поэтому отправляется за всеми. Однако те уже разошлись по комнатам. Герою предлагают Лизу.

Эпизод в борделе

Далее Достоевский ("Записки из подполья") описывает следующие события. После "разврата", "грубого и бесстыжего", герой разговаривает с девушкой. Ей 20 лет. В Петербурге она недавно, а сама - мещанка родом из Риги. Он решает, угадав в девушке чувствительность, отыграться на ней: рисует живописные картины будущего проститутки, после чего - семейного счастья, ей недоступного. Эффект достигнут: до судорог и рыданий доводит девушку отвращение к своей жизни. "Спаситель", уходя, оставляет ей свой адрес. Однако через "литературность" пробиваются в нем стыд за "плутовство" и жалость к Лизе. Очень любит проводить главный герой произведения "Записки из подполья" анализ собственных поступков.

Лиза приходит к герою

Девушка приходит через 3 дня. Герой, которого описывает Достоевский ("Записки из подполья"), "омерзительно сконфужен". Он открывает ей цинично мотивы своего поведения, но встречает неожиданно сочувствие и любовь с ее стороны. Он растроган, признавшись, что не может быть добрым. Однако, устыдившись вскоре слабости, овладевает мстительно Лизой и всовывает ей 5 рублей в руку для полного торжества. Девушка, уходя, оставляет незаметно деньги.

Финал произведения

Герой признается, что свои воспоминания писал со стыдом. Однако он лишь доводил до крайности то, что остальные и до половины не осмеливались доводить. Герой смог отказаться от целей общества, кажущихся ему пошлыми, однако и подполье - это "нравственное растление". "Живая жизнь", глубокие отношения с другими людьми ему внушают страх. Так заканчивается произведение "Записки из подполья", краткое содержание которого мы описали.

Повесть эта сегодня после прочтения никого не оставит равнодушным. Однако сразу же после публикации в 1864 году "Записки из подполья" отзывы вызвали весьма немногочисленные, хотя представители революционно-демократического лагеря сразу же заинтересовались ими. Единственным непосредственным откликом на произведение стала пародия Щедрина, который включил в свое обозрение под названием "Литературные мелочи" памфлет "Стрижи". В нем, высмеивая участников журнала "Эпоха" в сатирической форме, он изобразил под видом четвертого стрижа "беллетриста унылого" Достоевского. К этой повести интерес критиков пробудился уже после того, как был опубликован роман "Преступление и наказание", то есть спустя два года. В нем было развито многое из того, что было намечено в "Записках".

Работа добавлена на сайт bumli.ru: 2015-10-30

Записки из подполья

Он считает, что умный человек 60-х гг. XIX в. обречен быть «бесхарактерным». Деятельность - удел глупых, ограниченных людей. Но последнее и есть «норма», а усиленное сознание - «настоящая, полная болезнь». УМ заставляет бунтовать против открытых современной наукой законов природы, «каменная стена» которых - «несомненность» только для «тупого» непосредственного человека. Герой же «подполья» не согласен примириться с очевидностью и испытывает «чувство вины» за несовершенный миропорядок, причиняющий ему страдание.

«Врет» наука, что личность может быть сведена к рассудку, ничтожной доле «способности жить», и «расчислена» по «табличке». «Хотенье» - вот «проявление всей жизни». Вопреки «научным» выводам социализма о человеческой природе и человеческом благе он отстаивает свое право к «положительному благоразумию примешать […] пошлейшую глупость […] единственно для того, чтоб самому себе подтвердить […], что люди все ещё люди, а не фортепьянные клавиши, на которых […] играют сами законы природы собственноручно…».

«В наш отрицательный век» «герой» тоскует по идеалу, способному удовлетворить его внутреннюю «широкость». Это не наслаждение, не карьера и даже не «хрустальный дворец» социалистов, отнимающий у человека самую главную из «выгод» - собственное «хотенье». Герой протестует против отождествления добра и знания, против безоговорочной веры в прогресс науки и цивилизации.

Последняя «ничего не смягчает в нас», а только вырабатывает «многосторонность ощущений», так что наслаждение отыскивается и в унижении, и в «яде неудовлетворенного желания», и в чужой крови… Ведь в человеческой природе не только потребность порядка, благоденствия, счастья, но и - хаоса, разрушения, страдания. «Хрустальный дворец», в котором нет места последним, несостоятелен как идеал, ибо лишает человека свободы выбора. И потому уж лучше - современный «курятник», «сознательная инерция», «подполье».

Но тоска по «действительности», бывало, гнала из «угла». Одна из таких попыток подробно описана автором записок.

В двадцать четыре года он еше служил в канцелярии и, будучи «ужасно самолюбив, мнителен и обидчив», ненавидел и презирал, «а вместе с тем […] и боялся» «нормальных» сослуживцев. Себя считал «трусом и рабом», как всякого «развитого и порядочного человека». Общение с людьми заменял усиленным чтением, по ночам же «развратничал» в «темных местах».

Как-то раз в трактире, наблюдая за игрой на биллиарде, случайно преградил дорогу одному офицеру. Высокий и сильный, тот молча передвинул «низенького и истощенного» героя на другое место. «Подпольный» хотел было затеять «правильную», «литературную» ссору, но «предпочел […] озлобленно стушеваться» из боязни, что его не примут всерьез. Несколько лет он мечтал о мщении, много раз пытался не свернуть первым при встрече на Невском. Когда же, наконец, они «плотно стукнулись плечо о плечо», то офицер не обратил на это внимания, а герой «был в восторге»: он «поддержал достоинство, не уступил ни на шаг и публично поставил себя с ним на равной социальной ноге».

На обеде он пытается задеть и оскорбить товарищей. Те в ответ перестают его замечать. «Подпольный» впадает в другую крайность - публичное самоуничижение. Сотрапезники уезжают в бордель, не пригласив его с собой. Теперь, для «литературности», он обязан отомстить за перенесенный позор. С этой целью едет за всеми, но они уже разошлись по комнатам проституток. Ему предлагают Лизу.

После «грубого и бесстыжего» «разврата» герой заводит с девушкой разговор. Ей 20 лет, она мещанка из Риги и в Петербурге недавно. Угадав в ней чувствительность, он решает отыграться за перенесенное от товарищей: рисует перед Лизой живописные картины то ужасного будущего проститутки, то недоступного ей семейного счастья, войдя «в пафос до того, что у […] самого горловая спазма приготовлялась». И достигает «эффекта»: отвращение к своей низменной жизни доводит девушку до рыданий и судорог. УХОДЯ, «спаситель» оставляет «заблудшей» свой адрес. Однако сквозь «литературность» в нем пробиваются подлинная жалость к Лизе и стыд за свое «плутовство».

Через три дня она приходит. «Омерзительно сконфуженный» герой цинично открывает девушке мотивы своего поведения, однако неожиданно встречает с её стороны любовь и сочувствие. Он тоже растроган: «Мне не дают… Я не могу быть… добрым!» Но вскоре устыдившись «слабости», мстительно овладевает Лизой, а для полного «торжества» - всовывает ей в руку пять рублей, как проститутке. Уходя, она незаметно оставляет деньги.

«Подпольный» признается, что писал свои воспоминания со стыдом, И все же он «только доводил в […] жизни до крайности то», что другие «не осмеливались доводить и до половины». Он смог отказаться от пошлых целей окружающего общества, но и «подполье» - «нравственное растление». Глубокие же отношения с людьми, «живая жизнь», внушают ему страх.

Герой «подполья», автор записок, - коллежский асессор, недавно вышедший в отставку по получении небольшого наследства. Сейчас ему сорок. Он живет «в углу» - «дрянной, скверной» комнате на краю Петербурга. В «подполье» он и психологически: почти всегда один, предается безудержному «мечтательству», мотивы и образы которого взяты из «книжек». Кроме того, безымянный герой, проявляя незаурядный ум и мужество, исследует собственное сознание, собственную душу. Цель его исповеди - «испытать: можно ли хоть с самим собой совершенно быть откровенным и не побояться всей правды?». Он считает, что умный человек 60-х гг. XIX в. обречен быть «бесхарактерным». Деятельность - удел глупых, ограниченных людей. Но последнее и есть «норма», а усиленное сознание - «настоящая, полная болезнь». ум заставляет бунтовать против открытых современной наукой законов природы, «каменная стена» которых - «несомненность» только для «тупого» непосредственного человека. Герой же «подполья» не согласен примириться с очевидностью и испытывает «чувство вины» за несовершенный миропорядок, причиняющий ему страдание. «Врет» наука, что личность может быть сведена к рассудку, ничтожной доле «способности жить», и «расчислена» по «табличке». «Хотенье» - вот «проявление всей жизни». Вопреки «научным» выводам социализма о человеческой природе и человеческом благе он отстаивает свое право к «положительному благоразумию примешать;...; пошлейшую глупость;...; единственно для того, чтоб самому себе подтвердить;...;, что люди все еще люди, а не фортепьянные клавиши, на которых;...; играют сами законы природы собственноручно...». «В наш отрицательный век» «герой» тоскует по идеалу, способному удовлетворить его внутреннюю «широкость». Это не наслаждение, не карьера и даже не «хрустальный дворец» социалистов, отнимающий у человека самую главную из «выгод» - собственное «хотенье». Герой протестует против отождествления добра и знания, против безоговорочной веры в прогресс науки и цивилизации. Последняя «ничего не смягчает в нас», а только вырабатывает «многосторонность ощущений», так что наслаждение отыскивается и в унижении, и в «яде неудовлетворенного желания», и в чужой крови... Ведь в человеческой природе не только потребность порядка, благоденствия, счастья, но и - хаоса, разрушения, страдания. «Хрустальный дворец», в котором нет места последним, несостоятелен как идеал, ибо лишает человека свободы выбора. И потому уж лучше - современный «курятник», «сознательная инерция», «подполье». Но тоска по «действительности», бывало, гнала из «угла». Одна из таких попыток подробно описана автором записок. В двадцать четыре года он еше служил в канцелярии и, будучи «ужасно самолюбив, мнителен и обидчив», ненавидел и презирал, «а вместе с тем;...; и боялся» «нормальных» сослуживцев. Себя считал «трусом и рабом», как всякого «развитого и порядочного человека». Общение с людьми заменял усиленным чтением, по ночам же «развратничал» в «темных местах». Как-то раз в трактире, наблюдая за игрой на биллиарде, случайно преградил дорогу одному офицеру. Высокий и сильный, тот молча передвинул «низенького и истощенного» героя на другое место. «Подпольный» хотел было затеять «правильную», «литературную» ссору, но «предпочел;...; озлобленно стушеваться» из боязни, что его не примут всерьез. Несколько лет он мечтал о мщении, много раз пытался не свернуть первым при встрече на Невском. Когда же, наконец, они «плотно стукнулись плечо о плечо», то офицер не обратил на это внимания, а герой «был в восторге»: он «поддержал достоинство, не уступил ни на шаг и публично поставил себя с ним на равной социальной ноге». Потребность человека «подполья» изредка «ринуться в общество» удовлетворяли единичные знакомые: столоначальник Сеточкин и бывший школьный товарищ Симонов. Во время визита к последнему герой узнает о готовящемся обеде в честь одного из соучеников и «входит в долю» с другими. Страх перед возможными обидами и унижениями преследует «подпольного» уже задолго до обеда: ведь «действительность» не подчиняется законам литературы, а реальные люди едва ли будут исполнять предписанные им в воображении мечтателя роли, например «полюбить» его за умственное превосходство. На обеде он пытается задеть и оскорбить товарищей. Те в ответ перестают его замечать. «Подпольный» впадает в другую крайность - публичное самоуничижение. Сотрапезники уезжают в бордель, не пригласив его с собой. Теперь, для «литературности», он обязан отомстить за перенесенный позор. С этой целью едет за всеми, но они уже разошлись по комнатам проституток. Ему предлагают Лизу. После «грубого и бесстыжего» «разврата» герой заводит с девушкой разговор. Ей 20 лет, она мещанка из Риги и в Петербурге недавно. Угадав в ней чувствительность, он решает отыграться за перенесенное от товарищей: рисует перед Лизой живописные картины то ужасного будущего проститутки, то недоступного ей семейного счастья, войдя «в пафос до того, что у;...; самого горловая спазма приготовлялась». И достигает «эффекта»: отвращение к своей низменной жизни доводит девушку до рыданий и судорог. уходя, «спаситель» оставляет «заблудшей» свой адрес. Однако сквозь «литературность» в нем пробиваются подлинная жалость к Лизе и стыд за свое «плутовство». Через три дня она приходит. «Омерзительно сконфуженный» герой цинично открывает девушке мотивы своего поведения, однако неожиданно встречает с ее стороны любовь и сочувствие. Он тоже растроган: «Мне не дают... Я не могу быть... добрым!» Но вскоре устыдившись «слабости», мстительно овладевает Лизой, а для полного «торжества» - всовывает ей в руку пять рублей, как проститутке. уходя, она незаметно оставляет деньги. «Подпольный» признается, что писал свои воспоминания со стыдом, И все же он «только доводил в;...; жизни до крайности то», что другие «не осмеливались доводить и до половины». Он смог отка- заться от пошлых целей окружающего общества, но и «подполье» - «нравственное растление». Глубокие же отношения с людьми, «живая жизнь», внушают ему страх.

В «Записках из подполья» непосредственным противником, против которого выступает Достоевский, ни разу не называя его, является Н. Чернышевский как автор романа «Что делать?». Борьба против теории разумного эгоизма, против исторического оптимизма Чернышевского в «Записках из подполья» достигает небывалой энергии. Теорию Чернышевского герой Достоевского объявляет чуждой подлинной сущности человеческой природы; в разумном эгоизме он видит только маскировку собственнического духа.

Достоевский полемизирует не только с Чернышевским. Вся идеология европейского просветительства XVIII века , весь европейский и русский утопический социализм , идеи которого разделял сам Достоевский в 1840-е годы, подвергается критике и осмеянию в речах «подпольного парадоксалиста» («По поводу мокрого снега»), которые прямо направлены и против «мечтательства» ранних повестей самого Достоевского и против других авторов натуральной школы и поэзии Некрасова .

Ф. М. Достоевский. Записки из подполья. Аудиокнига

Развивая идеи своего героя, Достоевский приходит к полному отрицанию возможности перестроить общественную жизнь на разумных началах, приходит к мысли о том, что природа человека может быть изменена только под влиянием инстинктивной религиозной веры. Этот вывод прямо не высказан в «Записках из подполья», как объяснял Достоевский в одном из писем брату, из-за цензурных препятствий: «...Уж лучше было совсем не печатать предпоследней главы (самой главной, где самая-то мысль и высказывается), чем печатать так, как оно есть, т. е. издерганными фразами и противореча самой себе. Но что же делать! Свиньи цензора, там, где я глумился над всем и иногда богохульствовал для виду – то пропущено, а где из всего этого я вывел потребность веры и Христа – то запрещено...».

Достоевский видел только одну силу, способную победить всеразъедающий скептицизм, – религию. Социализм, полагал Достоевский, не может быть осуществлен на принципе разумного договора личности и общества по формуле «каждый для всех и все для каждого», потому что «не хочет жить человек и на этих расчетах <…> Ему всё кажется сдуру, что это острог и что самому по себе лучше, потому – полная воля».

Вся первая часть повести – «Подполье» – является развитием этой мысли.

Герой «Записок из подполья» утверждает, что философский материализм просветителей, взгляды представителей утопического социализма и позитивистов, равно как и абсолютный идеализм Гегеля , неизбежно ведут к фатализму и отрицанию свободы воли, которую он ставит превыше всего. «Свое собственное, вольное и свободное хотенье, – говорит он, – свой собственный, хотя бы самый дикий каприз, своя фантазия, раздраженная иногда хоть бы даже до сумасшествия, – вот это-то всё и есть та самая, пропущенная, самая выгодная выгода, которая ни под какую классификацию не подходит и от которой все системы и теории постоянно разлетаются к черту».

Герой «Записок из подполья» по своему психологическому облику ближе всего стоит к «русским гамлетам» Тургенева , к «Гамлету Щигровского уезда» (1849) и к Чулкатурину из «Дневника лишнего человека» (1850).

«Подпольный человек» Достоевского в отличие от тургеневских «лишних людей» – не дворянин, не представитель «меньшинства», а мелкий чиновник, страдающий от своей социальной приниженности. Социально-психологическую суть этого бунта, принимавшего уродливые, парадоксальные формы, Достоевский пояснил в начале 1870-х годов. Отвечая критикам, высказавшимся по поводу напечатанных частей «Подростка», он писал в черновом наброске «Для предисловия» (1875): «Я горжусь, что впервые вывел настоящего человека русского большинства и впервые разоблачил его уродливую и трагическую сторону. Трагизм состоит в сознании уродливости <…> Только я один вывел трагизм подполья, состоящий в страдании, в самоказни, в сознании лучшего и в невозможности достичь его и, главное, в ярком убеждении этих несчастных, что и все таковы, а стало быть, не стоит и исправляться!». Достоевский утверждал в заключение, что «причина подполья» кроется в «уничтожении веры в общие правила. "Нет ничего святого"».

Он считает, что умный человек 60-х гг. XIX в. обречен быть «бесхарактерным». Деятельность - удел глупых, ограниченных людей. Но последнее и есть «норма», а усиленное сознание - «настоящая, полная болезнь». Ум заставляет бунтовать против открытых современной наукой законов природы, «каменная стена» которых - «несомненность» только для «тупого» непосредственного человека. Герой же «подполья» не согласен примириться с очевидностью и испытывает «чувство вины» за несовершенный миропорядок, причиняющий ему страдание.

«Врет» наука, что личность может быть сведена к рассудку, ничтожной доле «способности жить», и «расчислена» по «табличке». «Хотенье» - вот «проявление всей жизни». Вопреки «научным» выводам социализма о человеческой природе и человеческом благе он отстаивает свое право к «положительному благоразумию примешать <...> пошлейшую глупость <...> единственно для того, чтоб самому себе подтвердить <...>, что люди все еще люди, а не фортепьянные клавиши, на которых <...> играют сами законы природы собственноручно...».

Герой протестует против отождествления добра и знания, против безоговорочной веры в прогресс науки и цивилизации. Последняя «ничего не смягчает в нас», а только вырабатывает «многосторонность ощущений», так что наслаждение отыскивается и в унижении, и в «яде неудовлетворенного желания», и в чужой крови... Ведь в человеческой природе не только потребность порядка, благоденствия, счастья, но и - хаоса, разрушения, страдания.

«Хрустальный дворец», в котором нет места последним, несостоятелен как идеал, ибо лишает человека свободы выбора. И потому уж лучше - современный «курятник», «сознательная инерция», «подполье».

В двадцать четыре года он еше служил в канцелярии и, будучи «ужасно самолюбив, мнителен и обидчив», ненавидел и презирал, «а вместе с тем <...> и боялся» «нормальных» сослуживцев.

Себя считал «трусом и рабом», как всякого «развитого и порядочного человека». Общение с людьми заменял усиленным чтением, по ночам же «развратничал» в «темных местах».

Как-то раз в трактире, наблюдая за игрой на биллиарде, случайно преградил дорогу одному офицеру. Высокий и сильный, тот молча передвинул «низенького и истощенного» героя на другое место. «Подпольный» хотел было затеять «правильную», «литературную» ссору, но «предпочел <...> озлобленно стушеваться» из боязни, что его не примут всерьез. Несколько лет он мечтал о мщении, много раз пытался не свернуть первым при встрече на Невском. Когда же, наконец, они «плотно стукнулись плечо о плечо», то офицер не обратил на это внимания, а герой «был в восторге»: он «поддержал достоинство, не уступил ни на шаг и публично поставил себя с ним на равной социальной ноге».

Потребность человека «подполья» изредка «ринуться в общество» удовлетворяли единичные знакомые: столоначальник Сеточкин и бывший школьный товарищ Симонов. Во время визита к последнему герой узнает о готовящемся обеде в честь одного из соучеников и «входит в долю» с другими. Страх перед возможными обидами и унижениями преследует «подпольного» уже задолго до обеда: ведь «действительность» не подчиняется законам литературы, а реальные люди едва ли будут исполнять предписанные им в воображении мечтателя роли, например «полюбить» его за умственное превосходство. На обеде он пытается задеть и оскорбить товарищей. Те в ответ перестают его замечать. «Подпольный» впадает в другую крайность - публичное самоуничижение. Сотрапезники уезжают в бордель, не пригласив его с собой. Теперь, для «литературности», он обязан отомстить за перенесенный позор. С этой целью едет за всеми, но они уже разошлись по комнатам проституток. Ему предлагают Лизу.

После «грубого и бесстыжего» «разврата» герой заводит с девушкой разговор. Ей 20 лет, она мещанка из Риги и в Петербурге недавно. Угадав в ней чувствительность, он решает отыграться за перенесенное от товарищей: рисует перед Лизой живописные картины то ужасного будущего проститутки, то недоступного ей семейного счастья, войдя «в пафос до того, что у <...> самого горловая спазма приготовлялась». И достигает «эффекта»: отвращение к своей низменной жизни доводит девушку до рыданий и судорог. Уходя, «спаситель» оставляет «заблудшей» свой адрес.

Однако сквозь «литературность» в нем пробиваются подлинная жалость к Лизе и стыд за свое «плутовство».

Через три дня она приходит. «Омерзительно сконфуженный» герой цинично открывает девушке мотивы своего поведения, однако неожиданно встречает с ее стороны любовь и сочувствие. Он тоже растроган: «Мне не дают... Я не могу быть... добрым!» Но вскоре устыдившись «слабости», мстительно овладевает Лизой, а для полного «торжества» - всовывает ей в руку пять рублей, как проститутке. Уходя, она незаметно оставляет деньги.

«Подпольный» признается, что писал свои воспоминания со стыдом, И все же он «только доводил в <...> жизни до крайности то», что другие «не осмеливались доводить и до половины».

Он смог отказаться от пошлых целей окружающего общества, но и «подполье» - «нравственное растление». Глубокие же отношения с людьми, «живая жизнь», внушают ему страх.