Царский манифест от 17 октября 1905 года. Высочайший манифест об усовершенствовании государственного порядка

Рост революции 1905-1907 склонил правительство Николая II принять в августе 1905 года проект введения законосовещательного народного представительства («Булыгинская дума »). Но узость прав этого органа не удовлетворила революционеров. Беспорядки всё ширились. Вот что пишет о развернувшихся в преддверии издании Манифеста 17 октября смутах великий русский писатель А. И. Солженицын :

«…Разгул только шёл дальше. Журналистика была совершенно распущенная, и никто не обращался в судебную власть за применением законов к ней. Начинала бастовать одна типография – её молодые наборщики в перемеси с какой-то подозрительной толпой шли выбивать стёкла в остальных типографиях, – и останавливались все. Иногда убивали, ранили городового, жандарма… Пока не бастовала почта – приходили бранные гнусные письма великим князьям. Потом – бастовала почта, за ней и телеграф, бастовали почему-то присяжные поверенные, гимназисты, пекари, перекидывалось от заведения к заведению. Даже духовная академия! – и митрополит, явясь их усовестить, не был допущен внутрь студентами со свистом и революционными песнями. Некоторые священники отказывались читать послание митрополита об умиротворении. Москва не вытягивалась из забастовок и уличных столкновений весь сентябрь и на октябрь. Забастовщики требовали иметь на заводах неувольняемых, неарестуемых депутатов, а чтоб сами депутаты могли увольнять администрацию. Собирались самозванные съезды, депутаты выбраны сами собою. (Странно, но местные власти бездействовали). Распространялись прокламации со многими обещаниями. Собирались уже и уличные сходки, и ораторы требовали не земцев, не думцев, а только – свержения самодержавия и учредительного собрания. Стрелять было не велено, а разгонять. Агентские телеграммы только и сообщали об убийствах городовых, казаков, солдат, о волнениях и возмущениях. Но судебные власти не преследовали политических преступников, судебные следователи не обнаруживали виновных, и все они, и прокуроры, симпатизировали им».

В октябре 1905 года анархия дошла до всероссийской политической стачки .

«Самообразовался революционный железнодорожный союз и стал принуждать к забастовке всю массу железнодорожных служащих. Это быстро у них пошло, с 7 по 10 октября забастовали почти все дороги, выходящие из Москвы. У них был план: вызвать всеобщую голодовку и помешать движению войск, если бы правительство хотело подавить. Студенты приказывали закрывать лавки. Пользуясь несообщением, злоумышленники пустили по Москве слух, что Государь “отказался и уехал за границу”. Тут же Москва осталась без воды, без электричества, и забастовали все аптеки. В Петербурге же Николай отдал все войска гарнизона Трепову, тот предупредил, что всякий беспорядок будет подавлен, и здесь держалось спокойно. Тем временем постановили делать всеобщую по стране забастовку, ужасно. Да может быть в рабочих требованиях и много справедливого, но никто не хотел подождать, когда всё бы решилось постепенно».

Телеграфное и телефонное сообщение повсюду прервалось. В эти октябрьские дни 1905 большинство русских людей не знало, что делалось в соседнем городе. Находившийся в Петербурге царь был почти не осведомлен о положении в Москве. Участники всеобщей стачки требовали Учредительного собрания на основе всеобщего-тайного-прямого-равного голосования, отмены военного положения и немедленного введения (прямо посреди грозившей самому существованию России анархии) всех возможных свобод.

Некоторые твёрдые деятели, вроде петербургского генерал-губернатора Дмитрия Трёпова, стояли за наведение порядка решительными мерами. Но подобные люди составляли на верхах незначительное меньшинство. Большинство видных сановников, напротив, тяготело к полной капитуляции перед революцией. Это склонившее затем царя к публикации Манифеста 17 октября псевдолиберальное течение возглавил известный своим моральным «макиавеллизмом» С. Ю. Витте . Когда в 1903 на первую роль в русском правительстве выдвинулся «охранитель» В. К. Плеве , Витте фактически оказался в состоянии почётной отставки. Он горячо стремился к возвращению на главенствующее место среди министров и задумал войти для этой цели в тесный союз с революционными либералами.

Витте попросил отдельной аудиенции у Николая II и стал исподволь внушать ему идею отступить перед революционными насильниками. Как с иронией пишет А. И. Солженицын :

«Витте стал приезжать в Петергоф с утра, а уезжал чуть не вечером. Один день он полностью всё докладывал Николаю, другой раз вместе с Аликс, и представил записку. В этом сложном положении мог помочь только выдающийся ум, вот он и был. Он умел мыслить как-то высоко, выше повседневных задач простого правительства – на уровне всей человеческой истории или самой научной теории. И говорил охотно, долго, воодушевлённо, – заслушаться. Он говорил, что в России ныне проявляется поступательное развитие человеческого духа, что всякому общественному организму присуще стремление к свободе, – вот оно закономерно и проявляется в движении русского общества к гражданским правам. А чтоб движение это, теперь подошедшее ко взрыву, не вызвало бы анархии – надо, чтобы государство смело и открыто само стало во главе этого движения. Свобода всё равно скоро восторжествует, но страшно, если при помощи революции, – социалистические попытки, разрушение семьи и религии, иностранные державы разорвут на части. Но ото всего этого можно легко спастись, если лозунгом правительственной деятельности станет, как и у общества, лозунг полной свободы, – и тотчас правительство приобретёт опору и введёт движение в границы. (И Витте брался лично твёрдо такую политику провести). Совещательная Дума предложена слишком поздно и уже не удовлетворяет общественным идеалам, которые передвинулись в область крайних идей. Не следует опираться и на верность крестьянства, как-то выделять его, а надо удовлетворить передовую общественную мысль и идти ко всеобщему-равному-тайному голосованию как идеалу будущего. И не надо бояться слова “конституция”, что значит разделить законодательную царскую власть с выборными, надо готовиться к этому исходу. Главное – это выбор министров, пользующихся общественным уважением. (А кто же пользовался им больше Витте!) Да, Витте не скрывал: это будет резкий поворот в политике целых веков России. Но в исключительно опасную минуту невозможно дальше цепляться за традиции. Выбора нет: или монарху стать во главе освободительного движения или отдать страну на растерзание стихийности».

Нерешительного царя эти тонкие, лукавые уговоры привели в полное замешательство:

«Аргументами Николай не мог противостоять этой неумолимой логике, и положение действительно вдруг представилось страшно загубленным… Но сердце его сопротивлялось и не хотело так сразу отдать – и свою власть, и традиции веков, и крестьянство. Как будто что-то было немножко не то – а не с кем больше посоветоваться с таким умным».

С несчастного, трагического дня 9 января 1905 года царю было крайне трудно решиться применить войска против народа.

«После виттевских обольстительных убеждений, не найдя решения и в Аликс, Николай день и ещё день советовался так, кое с кем, и томился, не находя и ниоткуда не видя решения…

…Почудилось, что может быть Витте преувеличивает и можно вообще избежать большого решения, принять простое небольшое. И Николай дал об этом Витте телеграмму: объединить действия всех министров (до сих пор разрозненные, так как каждый из них относился с докладами к Государю) – и восстановить порядок на железных дорогах и повсеместно вообще. А начнётся спокойная жизнь – там естественно будет и призвать выборных.

Но это оказалась как бы программа Трепова, и Витте, враг Трепова, принять её не мог. На следующее утро он приплыл в Петергоф и снова представлял, что путь подавления теоретически возможен, хотя вряд ли будет успешен, но не он, Витте, способен его осуществить. К тому же для охраны российских дорог нет достаточно войск, напротив, все они находятся за Байкалом и удерживаются дорогами же. Витте теперь привёз свои мысли облечёнными во всеподданнейший доклад, который Государю достаточно лишь утвердить и будет избрана новая линия: излечивать Россию широким дарованием свобод, сперва и немедленно – печати, собраний, союзов, а затем постепенно выяснится политическая идея благоразумного большинства и соответственно устроится правовой порядок, хотя и в течении долгих лет, ибо у населения не скоро возникнет гражданский навык.

Император Николай II. Портрет работы И. Репина, 1896

Беседовали утром и ещё беседовали к вечеру. Было много странного в том, что Витте предлагал, но и никто же не предложил и не у кого было спросить ничего другого. Так что приходилось как будто и согласиться. Только страшно было отдаться сразу в одни руки. А не хотел бы Витте взять к себе министром внутренних дел человека другого направления – Горемыкина ? Нет, настаивал Витте, он не должен быть стеснён в самостоятельном выборе сотрудников, и – не надо пугаться – даже из общественных деятелей.

Нет! Утвердить такого доклада Николай не мог. И потом: должно же что-то исходить лично от Государя, какой-то манифест. Дарственный манифест, который оглашается в церквах прямо к ушам и сердцам народа, жаждущего этих свобод. Для Николая весь смысл уступок только и мог быть в форме такого манифеста: чтоб это шло прямо от царя – и навстречу народным желаниям. Да, вот что, пусть Витте составит и завтра же привезёт проект…

…А с утра примчался дядя Николаша – обходя забастовки, на перекладных прямо из-под Тулы, из своего имения. Вот приезд, вот и кстати! Если уж твёрдую руку назначать, диктатора, – так кого же лучше? С тех пор как Николай был в лейб-гусарском полку эскадронным, а Николаша у него полковым, – остался для него Николаша большим военным авторитетом. И с приезду, с пыху, Николаша даже соглашался на диктаторство. Но тут опять приплыл Витте, полил свои сладкие увещевания – и Николай опять размягчел, растерялся, а Николаша совсем был переубеждён, стал горой за Витте и за свободы и даже говорил, что застрелится, если Ники не подпишет свобод. Дело в том, убедил их Витте, что если энергичный военный человек и подавит сейчас крамолу, то это будет стоить потоков крови, а передышку принесёт лишь временную. По программе же Витте успокоение будет прочным. Только настаивал Витте публиковать его доклад – чтобы не Государь брал на себя ответственность (а пожалуй, хотел сам лучше показаться обществу?), да и трудно изложить в манифесте. Впрочем, и манифест у него готовился: на пароходе составляли, сейчас на пристани там сотрудники дорабатывали».

(А. И. Солженицын. Август Четырнадцатого)

Великий князь Николай Николаевич («дядя Николаша»)

Основные положения Манифеста 17 октября 1905

«Послали за манифестом.

В нём были замечательные слова: “Благо российского Государя неразрывно с благом народным: и печаль народная – Его печаль”. Это было именно так, как Николай истинно понимал и постоянно хотел бы выражать, да не было умелых посредников. Он искренно недоумевал, отчего не утихали злобные смуты, отчего не установится взаимное миролюбие и терпение, при которых жилось бы хорошо всем мирным людям и в деревне, и в городе, и множеству верных чиновников, и множеству симпатичных сановников, гражданских и военных, а также императорскому Двору и императорскому Дому, всем великим князьям и княгиням, – и никому не надо было бы ничем поступаться или менять образ жизни. (Особенно, всегда истаивала Мама, чтоб никто не касался вопроса о кабинетских и удельных землях, которые эти свиньи хотят отобрать по программам разных партий).

А ещё в манифесте были: все свободы, на которых настаивал Витте, и расширение избирателей уже объявленной Думы, и как будущий идеал – всеобщее избирательное право, а также – бессилие впредь каждого закона, не одобренного Государственной Думой.

Конечно, понимал Государь, что русский народ ещё не готов к представительству, он ещё в невежестве и необразованности, а интеллигенция между тем преисполнена революционных идей. Но ведь и уступка будет – не улице, не революции, а умеренным государственным элементам, для них это и строится.

И не совсем же это получалась конституция, если шла от царского сердца и его добрым движением была дана?

Все присутствующие оказались согласны – но из осторожности Николай не подписал и тут, оставил у себя, помолиться и подумать.

И посоветоваться с Аликс . И посоветоваться же ещё с кем-нибудь, с Горемыкиным, с другими. Составилось ещё два проекта манифеста. Однако Витте предупредил, уезжая, чтобы с ним согласовали каждое изменение, иначе он не берётся осуществлять. В воскресенье ночью послали старого Фредерикса в Петербург к Витте. Тот не принял ни единой поправки, увидел в этом недоверие к себе и уже отказывался от поста первого министра.

А решительно иного выхода – никто за эти дни не предложил: кроме верного Трепова, все во главе с Николашей убедились в необходимости дарования свобод и ограничения царской власти.

Решение было страшное, Николай это сознавал. Такие же муки и недоумение, как с японским миром: хорошо ли это получилось? или плохо? Ведь он изменял пределы царской власти, неущербно полученные от предков. Это было – как государственный переворот против самого себя. Он чувствовал, что как бы теряет корону. Но утешение было, что такова воля Божья, что Россия хотя бы выйдет из невыносимого хаотического состояния, в котором она уже год. Что этим Манифестом Государь умиротворяет свою страну, укрепляет умеренных против всяких крайних.

И благоугодно стало ему – даровать свободы.

Пришлось это – на понедельник 17 октября, и как раз в 17-ю годовщину от железнодорожного крушения, где едва не погибла династия (тоже поминали каждый год). Посетил праздник Сводно-гвардейского батальона. Отслужили молебен. Потом сидели ждали приезда Витте. Николаша был что-то слишком весёлый. И ещё убеждал, что всё равно все войска в Манчжурии, устанавливать диктатуру нечем. А у Николая голова стала совсем тяжёлой и мысли путались, как в чаду.

Ещё помолясь и перекрестясь – подписал. И сразу – улучшилось состояние духа, как всегда, когда решение уже состоялось и пережито. Да теперь-то, после Манифеста, всё должно было быстро успокоиться».

(А. И. Солженицын. Август Четырнадцатого)

Ближайшее значение Манифеста 17 октября 1905

Манифест 17 октября 1905 имел совсем не те последствия, которые сулил изворотливый Витте. Он не утишил революции, а наоборот разжёг её ещё сильнее. А. И. Солженицын пишет:

«И следующее утро было солнечное, радостное, – хорошее предзнаменование. Уже в этот день Николай ожидал первых волн народного ликования и благодарности. Но к изумлению его всё вышло не так. Те, кто ликовали, те не благодарили императора, но рвали его портреты публично, поносили его оставшуюся власть, ничтожность уступок и требовали вместо Государственной Думы – Учредительного Собрания. В Петербурге не было кровопролития только благодаря Трепову, он запретил всякие шествия вообще (пресса настаивала уволить его), но в Москве и по всем остальным городам они были – с красными знамёнами, торжеством победы, насмешками над царём, только не благодарностью. А когда через день в ответ также по всем городам поднялся никем не возглавленный встревоженный верующий народ с иконами, портретами Государя, национальными флагами, гимном, то и в них была не благодарность, и не ликование, а – тревога. Тщетно Синод пытался остановить второе движение, что царь могуч и справится сам, – два движения, красное и трёхцветное, по всем городам не могли не прийти в столкновение, междуусобицу толп, а напуганных властей как не было при этом. И поразительно, с каким единодушием и сразу это случилось во всех городах России и Сибири: народ возмутился глумливым беснованием революционеров, а так как множество среди них – евреи, то злость встревоженного народа обрушилась кое-где в еврейские погромы . (В Англии, конечно, писали, как всегда, что эти беспорядки были организованы полицией). Толпа местами так рассвирепела, что поджигала казённые здания, где заперлись революционеры, и убивала всякого выходящего. Теперь, через несколько дней, Николай получал отовсюду много сердечных телеграмм с ясным указанием, что желают сохранения самодержавия. Прорвалось его одиночество народной поддержкой – но зачем же не в предыдущие дни, зачем же они раньше молчали, добрые люди, когда и деятельный Николаша и преданный Горемыкин соглашались, что надо уступать? Самодержавие! – считать ли, что его уже нет? Или в высшем смысле оно осталось?

В высшем смысле оно не могло поколебаться, без него нет России.

Тут ещё ведь так случилось, что кроме Манифеста и виттевского доклада не было выработано ни одного более документа, не успели: враз как бы отменялись все старые законы, но не составился ни один новый закон, ни одно новое правило. Но милосердный Бог должен был помочь, Николай чувствовал в себе Его поддержку, и это не давало пасть духом.

Витте обратился за помощью к газетам и через газеты к обществу: дать ему несколько недель передышки, и он организует правительство. Но общество потребовало начать успокоение с отмены усиленной охраны и военного положения, с увольнения Трепова, с отмены смертной казни за грабежи, поджоги и убийства, с увода из столицы войск и казаков (в войсках они видели главную причину беспорядков) и отмены последних сдерживающих законов о печати, так чтобы печать не несла уже ответственности ни за какое вообще высказывание. И Витте в несколько дней растерялся, не находя поддержки: как он ни звал, никто из земцев и либералов не пошёл к нему в правительство возглавить свободу. И хотя он сменил половину министров и 34 губернатора, уволил Трепова и многих чинов полиции – но не добился успокоения, а только худшего разора. Странно, что такой опытный умный человек ошибся в расчётах. Так же и новое правительство, как все прежние, боялось действовать и ждало приказаний. Теперь и Николаша очень разочаровался в Витте.

Только теперь, с опозданием, выяснилось, что московская забастовка уже накануне Манифеста переломилась к утишению: заработал снова водопровод, конка, бойни, сдались студенты университета, городская дума уже не требовала республики, Казанская, Ярославская, Нижегородская дороги уже постановили стать на работу, – ах, если б это знать в те дни! – уже всё начинало стихать, и никакого Манифеста не надо было, – а Государь поддал как керосину в огонь, и опять вся Москва забурлила, и даже генерал-губернатор Дурново снимал шапку при марсельезе и приветствовал красные флаги, на похороны какого-то фельдшера вышло чуть не сто тысяч, произносились речи не верить Манифесту и низвергать царя, из университета раздавали новенькие револьверы (не все пароходы садились на мель, морская граница длинная, её всю не охранишь). А в Петербурге из Технологического института студенты бросили бомбу в семёновцев.

Ах, кто же тогда бы прискакал и сказал, что уже утихает?!!… Или почему, правда, летом не послушал Вильгельма, не поспешил избрать и собрать эту совещательную Думу ? – ещё верней бы всё остановили! А теперь – запылало только сильней. С красными флагами ринулись освобождать тюрьмы. Национальные флаги везде срывали. Прежние забастовщики требовали содержания за дни забастовки – а тем временем объявлялись новые стачки. Печать достигла разнузданной наглости – любые извращения о власти, ложь и грязь, а всякая цензура совсем отпала, и уже открыто появлялись революционные газеты. Сходки в высших учебных заведениях растягивались по неделям. Снова останавливалось движение на железных дорогах, а Сибирь – вся прервалась, восточней Омска – полная анархия, в Иркутске – республика, от Владивостока разгорался бунт запасных, не отправляемых на родину. Возникло возмущение в одном из гренадерских полков в Москве, солдатские волнения в Воронеже и Киеве. Кронштадт два дня был во власти перепившейся матросской толпы (и даже подробностей нельзя было узнать, не действовал телефон, только окна петергофского дворца дрожали от кронштадтских выстрелов), а флотский экипаж буйствовал в Петербурге. На юге и востоке России разгуливали вооружённые банды и предводительствовали в уничтожении имений. Городские агитаторы подбивали крестьян грабить помещиков – и некому было сдержать. Крестьянские беспорядки перебрасывались из одной местности в другую. Революционные партии открыто обсуждали, как вести пропаганду в войсках и поднимать вооружённое восстание. Самозванный совет рабочих депутатов в столице захватывал типографии, требовал денег. Польша была вся в мятежном движении, балтийские губернии и Финляндия – в подлинном восстании (взрывали мосты, захватывали целые уезды), генерал-губернатор сбежал на броненосец (Николай уступил финнам во всём, подписал ещё один манифест). Тут произошёл морской бунт в Севастополе . Опять во флоте! (Удивительно, как этих мерзавцев совсем не заботила честь России и как они своей присяги не помнили!) А тут объявилась всероссийская почтово-телеграфная забастовка – ещё хуже не стало ни движения, ни сообщения. Иногда из Царского Села разговаривали с Петербургом только по беспроволочному телеграфу. Узнать было невозможно, как за один месяц упала Россия! – вся жизнь её, деятельность, хозяйство, финансы, не говоря уже о внешних отношениях. Ах, если бы власти исполняли свой долг честно и не страшась ничего! Но не было видно на постах людей самоотверженных.

А Витте, так и не возглавивший “естественное движение прогресса”, теперь предлагал расстреливать и вешать, только у самого сил не было.

Да, подходило всё равно кровопролитие, только ещё горшее. И больно и страшно подумать, что все убитые и все раненые – это же свои люди. Стыдно за Россию, что она вынуждена переживать такой кризис на глазах всего мира, и до чего довели её в короткий срок».

(А. И. Солженицын. Август Четырнадцатого)

Манифест 17 октября 1905 и Думская монархия

Общие начала, изложенные в Манифесте 17 октября 1905, были вскоре развиты в целом ряде конкретных юридических актов. К ним относились:

– Указ Сенату 11 декабря 1905 , сильно расширивший избирательное право в городах, в первую очередь для тамошней интеллигенции.

– «Учреждение Государственной Думы » от 20 февраля 1906, определившее права этого нового законодательного органа, а также порядок его роспуска и перерыва занятий.

– «Учреждение Государственного Совета », которое преобразовало это прежде законосовещательное учреждение в верхнюю палату Думы.

– подытожившие все эти реформы «Основные законы » 23 апреля 1906 – фактически Конституция , которая прямо не получила такого названия лишь из консервативной осторожности.

– многочисленные законы, упрочившие и расширившие гражданские права и свободы .

Это исходившее из принципов Манифеста 17 октября законодательство заменило прежнее российское самодержавие строем Думской монархии, который существовал до Февральской революции 1917 года. Новое государственное устройство имело немало недостатков. Избиравшиеся с 1906 четыре Государственных Думы не стали демократическими органами. В них господствовала олигархия богатых слоёв и партийных вождей, показавшая себя не лучше той царской бюрократии, с которой она самозабвенно враждовала.

Манифест 17 октября 1905 вдохновлялся чуждыми русским традициям идеями абстрактно-просветительского западного парламентаризма. Попытки внедрить их в российскую политическую практику потерпели, по сути, жестокий провал. Дума не смогла предотвратить катастрофической революции 1917 и даже сознательно содействовала её началу. Русским условиям и русской истории гораздо больше соответствовал государственно-земский строй , а не та отвлечённая «свобода», которая провозглашалась Манифестом.

Начало революционных событий относят к 9 января 1905 года, когда забастовавшие рабочие пошли с петицией к царю. В ней было сказано: «Не откажи в помощи твоему народу, выведи его из могилы бесправия, нищеты и невежества… а не повелишь – мы умрем здесь на этой площади перед твоим дворцом». Так и произошло: петицию не приняли, войска открыли огонь по манифестантам, несколько сотен человек погибли на снегу от пуль.

В этой напряженной обстановке эсеры продолжали террористическую борьбы с властью, которую они вели фактически с 1880‑х годов. В январе 1905 года был убит главнокомандующий Москвы, великий князь и дядя Николая II Сергей Александрович. Бомбу в карету великого князя на Сенатской площади Кремля бросил, как тогда называли, «метальщик» Иван Каляев. Операция была тщательно спланирована и проведена Боевой организацией партии эсеров под руководством Бориса Савинкова. Длительный этап изучения образа жизни объекта теракта, искусного выслеживания привычных жертве путей передвижения должен был закончиться взрывом бомбы, брошенной одним из нескольких «метальщиков», рассредоточенных в разных местах, на улицах, по которым мог поехать экипаж великого князя.

Заглянем в источник

О проведенной террористической акции Борис Савинков подробно писал в своей книге «Воспоминания террориста». Там рассказывается, что у Каляева была возможность взорвать карету Сергея Александровича еще до покушения в Кремле, в то время как его карета подъезжала к Большому театру.

«Карета свернула на Воскресенскую площадь, – пишет Савинков, – и в темноте Каляеву показалось, что он узнает кучера Рудинкина, всегда возившего именно великого князя. Тогда, не колеблясь, Каляев бросился навстречу и наперерез карете. Он уже поднял руку, чтобы бросить снаряд. Но кроме Великого князя Сергея он неожиданно увидал еще великую княгиню Елизавету и детей великого князя Павла – Марию и Дмитрия. Он опустил бомбу и отошел. Карета остановилась у подъезда Большого театра. Каляев прошел в Александровский сад. Подойдя ко мне, он сказал:

– Я думаю, что я поступил правильно: разве можно убивать детей?

От волнения он не мог продолжать. Он понимал, как много он своей властью поставил на карту, пропустив такой единственный для убийства случай: он не только рискнул собой – он рискнул всей организацией. Его могли арестовать с бомбой в руках у кареты, и тогда покушение откладывалось бы надолго. Я сказал ему, однако, что не только не осуждаю, но и высоко ценю его поступок. Тогда он предложил решить общий вопрос: вправе ли организация, убивая великого князя, убить его жену и племянников? Этот вопрос никогда не обсуждался нами, он даже не поднимался. Каляев говорил, что если мы решим убить всю семью, то он, на обратном пути из театра, бросит бомбу в карету, не считаясь с тем, кто будет в ней находиться. Я высказал ему свое мнение: я не считаю возможным такое убийство».

Сама по себе ситуация, описанная Савинковым (если, конечно, он все это не придумал позже, когда писал мемуары), типична для революционеров той эпохи: мораль, человечность приходила в противоречие с целями и идеалами революционной борьбы. Бомбисты заведомо считали себя смертниками, но они знали, что, помимо ненавистных им сановников и генералов могут пострадать и посторонние, невинные люди. В большинстве случаев они шли на эти жертвы. Вспомним Степана Халтурина, который в 1880 году заложил бомбу в Зимнем дворце с тем, чтобы подорвать столовую, в которой обедал император Александр II, и при этом сознательно шел на убийство нескольких десятков солдат охраны, казарма которых находилась между подвалом, в котором Халтурин заложил бомбу, и этажом с царской столовой. В итоге взрыв прогремел раньше, чем опоздавший царь вошел в столовую, а в казарме под ним был просто ад: месиво из останков одиннадцати убитых, обломков мебели и более полусотни покалеченных. В конечном счете Каляев был готов убить вместе с великим князем и его семью при условии, если организация это прикажет сделать и тем самым возьмет всю моральную ответственность на себя. Кажется, что это был принципиальный момент: воля партии (организации) важнее воли и совести отдельного человека, что и проявилось со всей яркостью впоследствии.

Четвертого февраля 1905 года Каляеву таки удалось успешно завершить свое дело:

«Против моих забот, – пишет он в одном из писем к товарищам, – я остался 4 февраля жив. Я бросал на расстоянии четырех шагов, не более, с разбега, в упор, я был захвачен вихрем взрыва, видел, как разрывалась карета. После того как облако рассеялось, я оказался у остатков задних колес. Помню, как в меня пахнуло дымом и щепками прямо в лицо, сорвало шапку. Я не упал, а только отвернул лицо. Потом увидел в шагах пяти от себя, ближе к воротам, комья великокняжеской одежды и обнаженное тело… Шагах в десяти лежала моя шапка, я подошел, поднял ее и надел. Я оглянулся. Вся поддевка моя была истыкана кусками дерева, висели клочья, и она вся обгорела. С лица обильно лилась кровь, и я понял, что мне не уйти, хотя было несколько долгих мгновений, когда никого не было вокруг. Я пошел… В это время послышалось сзади: “Держи! Держи!” – на меня чуть не наехали сыщичьи сани и чьи‑то руки овладели мною. Я не сопротивлялся…»

Кровавое воскресенье вызвало массовые забастовки, восстания и мятежи в армии и флоте, вынудило царя вернуть к власти Витте. Его роль резко возросла после того, как он в августе 1905 года заключил мирный договор с японской делегацией в США, на рейде города Портсмут. И хотя Россия потерпела поражение, лишилась половины Сахалина, для Витте этот мир стал личной победой. А. А. Гирс, чиновник МИДа, записал в своем дневнике:

18 августа. Сергей Витте махнул из Портсмута нижеследующую телеграмму на имя государя: «Всеподданнейше доношу Вашему императорскому величеству, что Япония приняла Ваши требования относительно мирных условий и, таким образом, мир будет восстановлен благодаря мудрым и твердым решениям Вашим и в точности согласно предначертаниям Вашего величества. Россия останется на Дальнем Востоке вовеки. Мы приложили к исполнению Ваших приказаний весь наш ум и русское сердце; просим милостиво простить, если не сумели сделать большего». Поистине стиль боярских времен Иоанна Грозного! Тут все: и верноподданничество, и лесть, и патриотические возгласы, и указания собственных заслуг, но преобладает дух одного из сыновей Ноя…

15 сентября. Сергей Витте возвращается в Петербург, увенчанный всякими лаврами, под гимн хвалебных отзывов, расточаемых по его адресу всей Европой. Наши сановники встретят его завтра не без трепета тем более, что он примет немедленное участие в рассмотрении отложенного до его возвращения вопроса о безотлагательном учреждении министерского кабинета. Государь и боится, и не любит Витте, а последний в силу вещей является естественным и пока единственным кандидатом на должность российского премьера. Воображаю, какие пойдут интриги в наших высших сферах.

Вернувшийся в Россию в середине сентября, Витте занялся подготовкой ставшего знаменитым Октябрьского манифеста, даровавшего народу свободы и провозгласившего выборы в Государственную думу. Семнадцатое октября 1905 года стало переломной датой в истории России. В тот день Николай записал в дневнике:

17‑го октября. Понедельник. Годовщина крушения (в Борках. – Е. А.). Подписал манифест в 5 час. После такого дня голова стала тяжелой, и мысли стали путаться. Господи, помоги нам, усмири Россию.

Примечательно, что старший из членов династии, великий князь Николай Николаевич, в напряженные дни 1905 года вопреки присяге принял невероятно смелое и ответственное решение: он запретил всем членам семьи Романовых – офицерам участвовать в подавлении восстания.

Колебания и мучения государя понять тоже можно – до этого часа во всем он слепо следовал тем идеям, которые в юности внушили ему отец Александр III и учитель К. П. Победоносцев. Он был убежден, что России не нужны никакие парламентские формы правления, что общественные отношения патриархальны: «царь‑отец» непосредственно общается со своим народом‑«детьми». В учетной карточке всеобщей переписи 1897 года он назвал себя «землевладельцем» и «хозяином земли русской» (императрица же Александра Федоровна написала в своей: «хозяйка земли русской») и был убежден, что только одна его фраза «Такова моя воля» способна решить самые сложные проблемы. Несоответствие таких архаичных взглядов реальной политической обстановке в стране в конечном счете и привело Николая II, а вместе с ним и Россию, к катастрофе. Но в октябре 1905 года выхода у него не было. Тогда он писал доверенному человеку, генералу Д. Ф. Трепову: «Да, России даруется конституция. Немного нас было, которые боролись против нее. Но поддержки в этой борьбе ниоткуда не пришло, всякий день от нас отворачивалось все большее количество людей, и в конце концов случилось неизбежное»…

Через два дня после оглашения Манифеста 17 октября Витте стал премьерминистром и представил программу реформ, которая сочетала как жесткие меры по подавлению революционных выступлений, так и попытки договориться с либералами. Благодаря усилиям Витте в 1906 году Россия смогла получить большой заем, который позволил стабилизировать экономическую ситуацию в стране. По мере спада революционного движения потребность в Витте у императора отпала, и весной 1906 года государь отправил Витте в отставку. Сделал он это с облегчением, ибо не мог простить ему свой страх и унижение, испытанные в 1905 году. И даже через 10 лет, когда Витте умер, царь не скрывал своей радости и единственно обеспокоился тем, как бы заполучить мемуары Витте. Но их автор хорошо знал нравы своей страны и благоразумно спрятал рукопись за границей.

С самого начала работы Государственной думы царь с неприязнью встречал все ее инициативы, не желая ни в чем идти на компромиссы с избранниками народа и с охотой при случае распускал Думу. Вообще же существование парламента, при всей ограниченности его прав, казалось императору оскорбительным. Как писал известный русский юрист А. Ф. Кони, уже сама церемония открытия Думы в Зимнем дворце 26 апреля 1906 года воспринималась Романовыми как похороны самодержавия. Мария Федоровна вспоминала, как после открытия Думы император плакал, а потом «ударил кулаком по локотнику кресла и крикнул: “Я ее создал, и я ее уничтожу… Так будет…”»

Заглянем в источник

Известно, что Николай II долго сопротивлялся принятию этого исторического документа. До последнего часа он пытался смягчить положения манифеста, казавшиеся ему радикальными в проекте Витте. Он вызывал в Петергоф, где находился, крупных сановников консервативного толка и советовался с ними. У него было 5 проектов манифеста, и положение спасла только решительная позиция Витте, который заявил, что если будет изменено хотя бы одно слово в его проекте, он отказывается от поста главы правительства. Николай, поставленный в безысходное положение, подчинился ультиматуму Витте. Жесткость Витте была основана не только на присущем ему честолюбии и вере в собственную избранность. Он бы убежден, что у России в этот час нет никакого выбора, и как бы кому не нравился манифест, это, как писал Витте, «неизбежный ход истории, прогресс бытия». Не случайно, что манифест открывается безрадостными словами, которые с ясностью говорят о вынужденности принятия императором этого акта: «Смуты и волнения в столицах и во многих местностях империи нашей великой и тяжкой скорбью преисполняют сердце наше. Благо российского государя неразрывно с благом народным и печаль народная – его печаль. От волнений ныне возникших может явиться глубокое нестроение народное и угроза целости и единству державы нашей… Мы, для успешного выполнения общих предназначаемых нами к умиротворению государственной жизни мер, признали необходимым объединить деятельность высшего правительства. На обязанность правительства возлагаем мы выполнение непреклонной нашей воли: 1. Даровать населению незыблемые основы гражданской свободы на началах действительной неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собраний и союзов. 2. Не останавливая предназначенных выборов в Государственную думу, привлечь теперь же к участию в Думе, в мере возможности, соответствующей кратности остающегося до созыва Думы срока, те классы населения, которые ныне совсем лишены избирательных прав, предоставив за сим дальнейшее развитие начала общего избирательного права вновь установленному законодательному порядку, и 3. Установить как незыблемое правило, чтобы никакой закон не мог восприять силу без одобрения Государственной думы и чтобы выборным от народа обеспечена была возможность действительного участия в надзоре за закономерностью действий поставленных от нас властей. Призываем всех верных сынов России вспомнить долг свой перед Родиною, помочь прекращению сей неслыханной смуты и вместе с нами напрячь все силы к восстановлению тишины и мира на родной земле».

Высочайший Манифест от 17 октября 1905 года является законодательным актом верховной власти Российской империи. По одной из версий он был разработан Сергеем Юльевичем Витте по поручению императора Николая II. По другим сведениям, текст Манифеста был подготовлен А.Д. Оболенским и Н.И. Вуичем, а Витте осуществлял общее руководство. Сохранились сведения, что в день подписания манифеста перед царем на столе лежало два проекта: первым вводилась военная диктатура (в диктаторы намечался его дядя Николай Николаевич), а вторым - конституционная монархия. Сам царь склонялся к первому варианту, но решительный отказ великого князя вынудил его подписать Манифест. Принятый под давлением всеобщей октябрьской политической стачки и, прежде всего, забастовки железнодорожников, Манифест даровал обществу демократические свободы и обещал созыв законодательной Государственной думы. Главное значение Манифеста состояло в том, что он распределил ранее единоличное право императора между монархом и законодательной Государственной Думой. В результате принятия Манифеста императором были внесены изменения в Основные государственные законы Российской империи, ставшие фактически первой российской Конституцией.

В условиях Первой российской революции именно с этим актом традиционно связывается переход от самодержавной формы правления в России к конституционной монархии, а также либерализация политического режима и всего уклада жизни в стране. Российским подданным Манифестом 17 октября предоставлялись гражданские свободы, а будущая Государственная дума наделялась законодательными правами вместо законосовещательных, обещанных ранее 6 августа. В основу данного Манифеста лег новый проект Государственной думы, который был направлен к «скорейшему прекращению столь опасной для государства смуты». Помимо принятия мер по «устранению прямых проявлений беспорядка», на правительство было возложено выполнение трех задач: даровать населению незыблемые основы гражданской свободы на началах действительной неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собраний и союзов; привлечь к участию в Думе те классы населения, которые совсем лишены избирательных прав (речь шла о рабочих); установить, чтобы никакой закон не мог воспринять силу без одобрения Государственной думы. В то же время император сохранял право распускать Думу и блокировать ее решения своим правом вето.

Документ завершался призывом «ко всем верным сынам России» вместе с государем «напрячь все силы к восстановлению тишины и мира на родной земле». Но период с 18 по 29 октября 1905 года был отмечен очередной вспышкой насилия: за эти дни было убито около 4 тысяч человек, и около 10 тысяч ранено. Подобное насилие стало возможным в силу растерянности центральных и, особенно, местных властей, после опубликования Манифеста. Дело в том, что готовился Манифест в полной тайне, а после его издания никаких разъяснений не было сделано. Есть свидетельства, что даже министр внутренних дел узнал о нем одновременно со всеми остальными. Что уж тут говорить о губернаторах и полицмейстерах в провинции, если даже столичные чиновники не знали, как действовать в условиях «конституции».

Манифест был опубликован одновременно с запиской С.Ю. Витте на имя императора, в которой подчеркивалось, что принципы нового для России порядка должны «воплощаться лишь постольку, поскольку население получает к ним привычку и гражданский навык». На практике, несмотря на отмену телесных наказаний, казаки и крестьяне в общине продолжали пороть провинившихся. По-прежнему «нижним чинам (солдатам) и собакам» в парки для «чистой» публики вход был строго запрещен. Купцы продолжали сажать должников из купеческих гильдий в долговую коммерческую тюрьму.

Указ «Об укреплении начал веротерпимости» от 17 апреля 1905 года и положения 7-й главы Свода Основных государственных законов (от 23 апреля 1906 года), которыми православным было разрешено свободно переходит в другие веры, а всем, не принадлежащим к господствующей церкви подданным Российского государства и иностранцам пользоваться «повсеместно свободным отправлением их веры и богослужения по обрядам оной», привели лишь к проникновению в Россию идей прозелитизма и миссионеров, созданию разного рода сект и усилению раскола в высшем православном духовенстве.

Помимо Государственной Думы, Манифест 17 октября 1905 года изменил и функции остальных высших государственных учреждений империи. Указом от 19 октября 1905 года Совет министров превратился в постоянно действующий орган, ответственный перед царем. То есть он не стал кабинетом в европейском смысле, так как был ответственен не перед Думой. Министров также назначал император. Государственный Совет указом от 20 февраля 1906 года был превращен в верхнюю палату парламента как противовес Думе. Теперь половина членов Госсовета назначалась царем (в том числе председатель и вице-председатель), а другая половина избиралась от земств, дворянских собраний и университетов.

Однако надежды на «умиротворение» России не оправдались, так как Манифест был в левых кругах расценен как уступка самодержавия, а в правых - как царская милость. Это, в свою очередь, определило весьма противоречивый и половинчатый характер преобразований, связанных с осуществлением провозглашенных Манифестом гражданских свобод. Прямым следствием выхода Октябрьского манифеста стало появление легальных политических партий, профсоюзов и других общественных организаций, а также легальной оппозиционной печати.

Указ 4 марта 1906 года «О временных правилах об обществах и союзах» регламентировал деятельность политических партий, деятельность которых была легализована Манифестом 17 октября. Это был первый в истории России правовой акт, официально допускающий и устанавливающий определенные правила деятельности различных политических образований, в том числе и оппозиционных. Общества и союзы могли образовываться без «испрошения на то разрешения правительственной власти» на основании соблюдения установленных указом правил. Прежде всего, запрещались общества, преследующие цели, противные общественной нравственности или воспрещенные уголовным законом, угрожающие общественному спокойствию и безопасности, а также управляемые учреждениями или лицами, находящимися за границей, если общества преследуют политические цели.

В начале века было создано около 100 партий, которые можно разделить на: консервативно-монархические, консервативно-либеральные (октябристы), либеральные (кадеты), неонароднические, социал-демократические и националистические. Конституционно-демократическая партия (самоназвание – «Партия народной свободы») организационно оформилась на своем первом съезде в Москве 12-18 октября 1905 года. В партии весной-летом 1906 года насчитывалось около 50 тысяч человек (из них в Москве и Петербурге - по 8 тысяч). Партия «Союз 17 октября» образовалась после опубликования царского манифеста 17 октября 1905 года. Общая численность партии в 1905-1907 годах составляла около 50-60 тысяч членов. При этом численность московской организации достигала около 9-10 тысяч, а петербургской - около 14 тысяч человек. К числу законопослушных партий центра, позднее слившихся с октябристами, относятся Торгово-промышленный союз (возник в Петербурге в октябре-ноябре 1905 года и распался в конце 1906 года), Умеренно-прогрессивная партия (образована в октябре-ноябре 1905 года в Москве); петербургская Прогрессивная экономическая партия (возникла в октябре-ноябре 1905 года) и Партия правого порядка (возникла в Петербурге в середине октября 1905 года). Что касается черносотенных организаций, то они возникли еще до издания Манифеста. Так, Русское собрание было образовано осенью 1900 года, Союз русских людей (в октябре 1905 года преобразован в Союз русского народа) и Русская монархическая партия – в марте 1905 года. Общая численность этих организаций к лету 1906 года составляла более 250 тысяч членов. Не ждали царского Манифеста и левые партии, чье формирование началось еще в конце XIX века. Формирование профсоюзов также шло явочным порядком, не дожидаясь появления Манифеста.

В полугодичной деятельности кабинета С.Ю. Витте большое место отводилось преобразованиям, связанным с осуществлением провозглашенных Манифестом гражданских свобод, - законам об обществах и союзах, о собраниях и печати. Но с другой стороны, уже в середине февраля 1906 года Витте перешел на позицию сторонника неограниченной царской власти и принялся доказывать, что Манифест 17 октября не только не означал конституции, но и может быть «ежечасно» отменен.

Наглядным примером ограниченного характера реформ в сфере прав граждан может служить цензурное законодательство, которое в результате всех поправок и нововведений к 1904 году свелось по существу к Уставу 1828 года. Другое дело, что на волне революции издатели фактически прекратили обращаться к цензуре за разрешениями. В этих условиях правительство удовлетворилось наскоро подготовленными очередными Временными правилами о повременных изданиях от 24 ноября 1905 года. Ими отменялась предварительная цензура и система административных взысканий. Последняя, однако, продолжала применяться на основании Закона 1881 года об исключительном положении, которое было распространено на значительную часть территории России. Отменялось право МВД воспрещать обсуждение в печати какого-либо вопроса государственной важности, но на отдельные номера газет и журналов мог быть наложен арест по распоряжению должностного лица с одновременным возбуждением судебного преследования.

23 апреля 1906 года, за четыре дня до начала работы Думы Николай II именным указом утвердил «Основные законы» (Конституцию) Российской империи, подготовленные специальной комиссией во главе с С.Ю. Витте. Сам граф определял устанавливаемый режим как «правовое самодержавие». Конституция широко декларировала основные свободы и права: судебная защита частной собственности подданных (принудительная конфискация последней допускалась только по суду и при предварительном равноценном возмещении); право на адвокатскую защиту в случае ареста и передачи дела в суд присяжных; право свободно выбирать местожительство и беспрепятственно ездить за границу. Правда, массового выезда «неблагородных сословий» (80% населения) за границу не последовало, исключая небольшие группы революционеров. Из Основных законов было устранено определение власти царя как неограниченной (он осуществлял законодательную власть вместе с Думой и Госсоветом), но сохранялся титул «самодержавный». Прерогативами царя объявлялись: пересмотр основных законов, высшее государственное управление, руководство внешней политикой, верховное командование вооруженными силами, объявление войны и заключение мира, объявление исключительного и военного положения, право чеканки монеты, назначение и увольнение министров, помилование осужденных и общая амнистия. Но императорская семья была неподсудна по гражданскому и уголовному законодательству.

БОЖЬЕЙ МИЛОСТЬЮ,
МЫ, НИКОЛАЙ ВТОРОЙ,
ИМПЕРАТОР И САМОДЕРЖЕЦ ВСЕРОССИЙСКИЙ,
ЦАРЬ ПОЛЬСКИЙ, ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ФИНЛЯНДСКИЙ
И ПРОЧЕЕ, И ПРОЧЕЕ, И ПРОЧЕЕ.

Объявляем все Нашим верным подданным:

Смуты и волнения в столицах и во многих местностях империи нашей великой и тяжкой скорбью преисполняют сердце наше. Благо Российского государя неразрывно с благом народным и печаль народная - его печаль. От волнений, ныне возникших, может явиться глубокое нестроение народное и угроза целости и единству державы нашей.

Великий обет царского служения повелевает нам всеми силами разума и власти нашей стремиться к скорейшему прекращению столь опасной для государства смуты. Повелев подлежащим властям принять меры к устранению прямых проявлений беспорядка, бесчинств и насилий, в охрану людей мирных, стремящихся к спокойному выполнению лежащего на каждом долга, мы, для успешнейшего выполнения общих преднамечаемых нами к умиротворению государственной жизни мер, признали необходимым объединить деятельность высшего правительства.

На обязанность правительства возлагаем мы выполнение непреклонной нашей воли:

1. Даровать населению незыблемые основы гражданской свободы на началах действительной неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собраний и союзов.

2. Не останавливая предназначенных выборов в Государственную думу, привлечь теперь же к участию в Думе, в мере возможности, соответствующей краткости остающегося до созыва Думы срока, те классы населения, которые ныне совсем лишены избирательных прав, предоставив засим дальнейшее развитие начала общего избирательного права вновь установленному законодательному порядку.

3. Установить, как незыблемое правило, чтобы никакой закон не мог восприять силу без одобрения Государственной думы и чтобы выборным от народа обеспечена была возможность действительного участия в надзоре за закономерностью действия постановленных от нас властей.

Призываем всех верных сынов России вспомнить долг свой перед Родиной, помочь прекращению сей неслыханной смуты и вместе с нами напрячь все силы к восстановлению тишины и мира на родной земле.

Дан в Петергофе, в 17-й день октября, в лето от Рождества Христова тысяча девятьсот пятое, царствования же нашего одиннадцатое.

На подлинном Собственною Его Императорского Величества рукою подписано:

«НИКОЛАЙ».

Витенберг Б. Политический опыт российского парламентаризма (1906-1917): Исторический очерк // Новый журнал. 1996. № 1. С. 166-192

Лейберов И.П., Марголис Ю.Д., Юрковский Н.К. Традиции демократии и либерализма в России // Вопросы истории. 1996. № 2. С. 3-14

Медушевский А.Н. Конституционная монархия в России // Вопросы истории. 1994. № 8. С. 30-46

Орлова Н.В. Политические партии России: страницы истории. М., 1994

Политическая история России в партиях и лицах. М., 1993

На каких началах Манифест даровал населению «незыблемые основы гражданской свободы»?

Какое исключительно право получала Государственная Дума в области принятия законов?

Почему император решился на издание Манифеста?

Какие правовые акты были приняты на основании Манифеста?

110 лет назад, 17 (30) октября 1905 года, был опубликован манифест императора Николая II «Об усовершенствовании государственного порядка», который декларировал дарование гражданам России политических свобод, неприкосновенность личности, расширение избирательного ценза при выборах в Государственную Думу. Манифест 17 октября 1905 года был подготовлен председателем Совета министров Российской империи С. Ю. Витте, считавшим конституционные уступки единственным средством разрядить революционную атмосферу в России.

Манифест 1905 г. был издан императором Николаем II под давлением нарастающей революционной ситуации: массовых забастовок и вооруженных восстаний. Этот манифест удовлетворил либеральную общественность, так как это был реальный шаг к переходу к ограниченной конституционной монархии. Либералы получили возможность оказать влияние на власть через парламент. Этот манифест считается началом российской монархии и парламентаризма.

Манифест закреплял свободу совести, слова, собраний и сходов; привлечение к выборам широких слоев населения; обязательный порядок утверждения Государственной Думой всех издаваемых законов.

Надо сказать, что идея «демократизировать» Российскую империю уже давно витала в обществе. Уже не раз рождались конституционные проекты, которые должны были реформировать Россию «сверху». Среди западников (ведущей части российского образованного общества) «конституционные мечтания» были ведущей идеей и постепенно они радикализировались.

Таким образом, в Российской империи периода XIX — начала XX вв. было две основных идеи «демократизации» России. «Сверху» изменить существующий строй хотели некоторые императоры, представители правящей династии и высшие сановники. Они хотели эволюционным путем устроить в Россию конституционную монархию по образцу Англии. То есть они также следовали примеру Запада и были западниками, но не хотели волнений и смуты. В то время как представители прозападной общественности мечтали о том, что главной ветвью власти в России будет законодательная — парламент. Они желали ликвидировать самодержавие. Об этом мечтали, как декабристы и разночинцы, так либералы и социалисты конца XIX — начала XX вв. Это расхождение в видении будущего России, причём на основе западных концепций, в итоге и привело к катастрофе Российской империи и всей русской цивилизации, которую спас только новый, советский проект.

Первым задумался о реформе Александр I. Ещё будучи наследником престола, Александр критически относился к деспотическим и патерналистским методам правления своего отца. Реформаторский настрой Александра выразился в привлечении к государственной деятельности М. М. Сперанского, который подготовил несколько собственных политических записок: «О коренных законах государства», «Размышления о государственном устройстве империи», «О постепенности усовершения общественного» и т. д. В 1803 году по поручению императора Сперанский составил «Записка об устройстве судебных и правительственных учреждений в России». При её разработке проявил себя активным сторонником конституционной монархии. Однако дальше этого дело не пошло. Кроме того, Александр отменил крепостное право в прибалтийских губерниях, даровал конституционное устройство Великому княжеству Финляндскому, а затем и Царству Польскому. Александр принял участие в разработке Конституционной хартии Франции, превратившей ее в конституционную монархию. В самой России, кроме Сперанского над конституционными проектами работали Воронцов и Новосильцев, но все их проекты были положены под сукно.

К концу своего правления Александр явно разочаровался в реформаторской деятельности, видя, что она ведёт к росту революционных настроений в обществе, а не стабилизирует его. Так, выступая в 1818 г. в Варшаве на открытии первого Польского сейма, Александр I еще раз вернулся к конституционным проектам и подчеркнул, что остальная Россия еще не созрела, как Польша, для конституционного переустройства. Интересно, что Александр знал о возникновении течения «декабристов», замешанного на западничестве и масонстве. Когда в 1821 г. князь А. В. Васильчиков ознакомил царя с материалами о заговоре и о программах заговорщиков, Александр I бросил список заговорщиков в огонь, заметив, что не может их карать, так как «в молодости разделял их взгляды». Радикальная программа декабристов (особенно Пестеля) ознаменовала собой радикальный, революционный вызов колеблющемуся в своих конституционных планах правительству. Причем вызов правительству бросала наиболее образованная часть общества, основой воспитания которого была западная культура.

Таким образом, заигрывания правительства Александра с либеральной общественностью закончились плохо. Выступление декабристов могло привести к кровавой смуте и только решительные действия Николая спасли империю от весьма тяжелых последствий.

Император Николай, подавив выступление декабристов, был холоден к конституционным проектам и «заморозил» Россию. Следующий опыт на конституционном поле был предпринят царем-реформатором Александром II и закончился не менее трагически. 11 апреля 1880 г. М. Т. Лорис-Меликов, харьковский генерал-губернатор, назначенный председателем Верховной распорядительной комиссии России, подал императору Александру II доклад «О привлечении представителей населения к законосовещательной деятельности». Речь шла об учреждении в Петербурге двух подготовительных комиссий от представителей земств и крупнейших городов России, по аналогии с редакционными комиссиями 1859 г. относительно решения крестьянского вопроса. По существу, в империи планировали ввести законосовещательную деятельность представительных учреждений. Государь наложил на проекте резолюцию: «Исполнить». Однако 1 мата государь был смертельно ранен. Покушение на царя организовали революционеры-террористы, борцы за «народную свободу» и конституционную республику из «Народной воли». Текст «Конституции» так и остался лежать на столе императора.

Восшедший на престол император Александр III, противник преобразований и консерватор, поручил обсудить проект в Совете министров. Он снова был одобрен. А 29 апреля новый император издал свой знаменитый манифест, возвещающий о незыблемости принципов самодержавия. На первой же странице доклада М. Т. Лорис-Меликова царь написал: «Слава Богу, этот преступный и спешный шаг к конституции не был сделан». Новый государь взял курс на неограниченное самодержавие. Эту линию после смерти отца продолжал Николай II, объявивший при вступлении на престол в 1894 г. незыблемость принципов самодержавия.

Александр III и Николай II, в начале своего правления, снова «заморозили» ситуацию. Однако противоречия в Российской империи были коренными и рано или поздно вели к краху здания империи. Империю могла спасти решительная модернизация «сверху», но не по либеральному (западному) пути, а по своему, самобытному. По сути, Николай II должен был сделать то, что уже после крушения Российской империи сделали Сталин и его «железные наркомы».

Когда же Николай поддался влиянию прозападной части правительства (Витте был типичным западником и агентом влияния «мировой закулисы»), он сделал только хуже. Уступки либеральной общественности не могли спасти старую Россию. Они только раззадорили западников и разного рода революционеров, увеличили их возможности по разрушению устоев империи. Так, большая часть прессы в Российской империи, подконтрольной либеральным партиям и движениям, работала на разрушение империи. Столыпин смог неимоверными усилиями отсрочить крушение империи, но когда империя ввязалась в войну, её было уже не спасти.

В первый же год (1906 г.) прожитый Россией в условиях «гражданской свободы» в результате террористических актов было убито 768 и ранено 820 представителей власти. 19 августа 1906 г. Столыпин подписал указ о введении военно-полевых судов, но представил его на рассмотрение Думы только весной 1907 г. За восемь месяцев действия указа было казнено 1100 человек. Закрывались профсоюзы, преследовались революционные партии, начались репрессии против печати. Премьер-министру Петру Столыпину пришлось распустить две Думы, прежде чем он получил Думу такого состава, с которой мог сотрудничать. Столыпин жесткой рукой наводил порядок в стране.

В результате Манифест 17 октября нельзя считать счастливым приобретением для России начала ХХ в., оппозиция использовала его для того, чтобы усилить борьбу с самодержавием, что привело к новой крови, а власти не знали и не понимали, что такое парламентаризм, политические партии и общественное мнение в условиях свободы печати. Российская империя вошла в качественно иное государственное состояние, будучи абсолютно к этому неготовой. Бюрократия, подчиненная только царю, была абсолютно неспособна к парламентаризму европейского типа. Европейские идеи на русской почве вели к извращениям и только ухудшали ситуацию (это полностью подтверждается и в современной России).

Таким образом, в этот период мы очень четко наблюдаем особенность исторического развития России. Как только власть в лице ее верховного носителя практически берется за демократизацию государства и общества на западный лад и «развинчивает гайки» централизованной имперской системы, либеральное общество немедленно воспринимает это как свидетельство её слабости и использует свои новые возможности не для действий во благо народа, а для того, чтобы политически (или физически) уничтожить верховную власть (недостаточно, по её мнению, демократичную), и форсировать смуту.

17 октября 1905 года граждане России впервые в истории страны обрели основные демократические свободы. Документ этот, будучи крайне небольшим по объему, по содержанию явился поворотным моментом в истории страны. В нем, в частности, декларировалось высочайшее повеление:

1. Даровать населению незыблемые основы гражданской свободы на началах действительной неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собраний и союзов.

3. Установить как незыблемое правило, чтобы никакой закон не мог воспринять силу без одобрения Государственной думы и чтобы выборным от народа обеспечена была возможность действительного участия в надзоре за закономерностью действий поставленных от нас властей.

Не только либеральной оппозиции, но и многим высшим сановникам империи казалось, что "теперь начнется новая жизнь". Так, в частности, говорил всесильный в то время фаворит Николая II петербургский генерал-губернатор Трепов, а видный деятель политического сыска Рачковский вообще считал, что "завтра на улицах Петербурга будут христосоваться". Но вышло все с точностью наоборот. Манифест от 17 октября не только не остановил революцию, но дал ей новый импульс. Радикалы из лагеря либералов и социалистов использовали "дар" Николая II для усиления борьбы против режима. Знаменателен тот факт, что именно 17 октября видный либерал Павел Милюков на одном из банкетов заявил своим единомышленникам, что "ничего не изменилось, война продолжается".

С другой стороны, свободы, обещанные Манифестом 17 октября 1905 г., в условиях революции оказались пустым звуком. Когда кругом шли аресты подозреваемых, говорить о неприкосновенности личности было некому. Свобода слова также была минимизирована Законом от 13 февраля 1906 г., согласно которому любое лицо могло быть подвергнуто преследованию за "антиправительственную пропаганду". Свобода забастовок была резко сужена Законом от 2 декабря 1905 г., запрещающим бастовать государственным служащим и рабочим предприятий, имеющих жизненно важное для экономики страны значение. И все же, Манифест 17 октября был выполнен в главном - в части выборов в Государственную Думу.

Сам Николай II, оценивая значение Манифеста 17 октября, писал, что решение дать России гражданские свободы и парламент было для него "страшным", но тем не менее это решение "он принял совершенно сознательно". Наконец, император пишет следующее: "После такого дня голова стала тяжелой и мысли стали путаться. Господи, помоги нам, усмири Россию". Россия успокоилась только на 11 с небольшим лет. Но все это время и либералы, и социалисты, и сама власть демонстрировали неспособность к совместной работе на благо страны как в стенах самого парламента, так и в публичной политике. Решение Николая II дать России гражданские свободы и парламент оказалось роковым и для империи, и для него лично. Широко известны многие отрицательные отзывы о значении Манифеста 17 октября 1905 года для России. В частности, двоюродный дядя императора великий князь Александр Михайлович считал, что 17 октября 1905 года Российская империя перестала существовать. Насколько справедливы такого рода оценки? Этот, да и многие другие шаги императора Николая II в последние несколько лет стали предметом споров не только историков.

Сегодня существует вполне реальная опасность "нового прочтения" истории царствования Николая II в духе безудержно-апологетических оценок личности и деятельности последнего императора. Канонизация Николая II, к сожалению, создает благоприятный фон для искажения его политического облика. Последний российский император на самом деле несет огромную ответственность за все катаклизмы, которые произошли со страной в 1917 году. Многие его решения, принятые под давлением далеко не государственно мыслящих людей, коих было в изобилии и в самой династии Романовых, обернулись для страны трагедией.

Давая России гражданские права и парламент в то самое время, когда практически все оппозиционные самодержавию слои населения желали только одного - отнять у царя как можно больше, а по возможности, и всю власть, Николай II либо демонстрировал непонимание политической ситуации, либо просто "умыл руки", вняв советам премьер-министра Витте, который проделал основную работу по подготовке манифеста 17 октября. Однако Витте предлагал царю и альтернативу - ввести жесткую диктатуру, но император добровольно ограничил свою власть, дав согласие на созыв Государственной Думы. Сам же Николай II свое решение обосновывал нежеланием лить новую кровь своих подданных, а также тем соображением, что лучше "давать все сразу, нежели быть вынужденным в ближайшем будущем уступать по мелочам и все-таки прийти к тому же".

Манифест 17 октября нельзя однозначно считать счастливым приобретением для России начала ХХ века и не только из-за того, что гражданскими свободами оппозиция воспользовалось для усиления борьбы с самодержавием, что привело только к новой крови (хотя бы при подавлении восстания в Москве в декабре 1905 года), но и потому, что сама власть не знала и не понимала, что такое парламентаризм, политические партии и общественное мнение в условиях свободы печати. Россия по воле Николая II вошла в качественно иное государственное состояние, будучи абсолютно к этому не готовой. И император ничего не сделал для того, чтобы его министры научились работать в новых условиях, которые он же им и создал. Бюрократия, подчиненная только царю, была абсолютно неспособна к парламентаризму европейского типа. Она не только не хотела, но и не понимала, что такое отчет правительства перед народными представителями или обсуждение с этими же представителями бюджета. Царские чиновники за редким исключением были абсолютно не готовы к публичной политике, депутаты многих министров доводили до истерик. "В России, слава богу, парламента нет", - это изречение премьер-министра Коковцова, которое возмутило до глубины души депутатов III Государственной Думы, выражало не только неприятие бюрократией парламентаризма, но и элементарное непонимание царскими сановниками новых реалий, которые возникли с появлением в стране политических партий и парламента. Начальник Петербургского охранного отделения А. Герасимов вспоминал, что когда в декабре 1905 года он спросил министра внутренних дел П. Дурново, "с какими партиями правительство согласно будет работать и с какими партиями для правительства сотрудничество невозможно", то министр ответил: "О каких партиях вы говорите? Мы вообще никаких партий в Думе не допустим. Каждый избранный должен будет голосовать по своей совести. К чему тут партии?" "Мне стало ясно, - пишет далее Герасимов, - что для новых условий Дурново еще меньше подготовлен, чем я".

Неподготовленность власти к политической борьбе в условиях многопартийности, парламентаризма и свободы печати сослужила ей недобрую службу. Царские сановники кидались из одной крайности в другую. Они заигрывали с кадетами, предлагая им создать коалиционное правительство. Столыпин все свои основные законопроекты проводил, преодолевая резкое недовольство депутатов и слева, и справа. Сам Николай II был вынужден распускать парламент три раза (последний раз в 1917 году это ему уже не удалось), что само по себе свидетельствовало о том, что "дарованный" России парламент оказался на самом деле легальным центром борьбы против самодержавия. В конце концов противостояние Государственной Думы и императорской власти закончилось победой первой. Те, кто боролся за депутатские мандаты, оказались прекрасно подготовлены к парламентской борьбе с властью. Именно к борьбе, а не к сотрудничеству. На призыв царя к депутатам I Государственной Думы сплотиться ради интересов Отечества и народа депутаты ответили требованием расширения полномочий парламента, а либеральная печать всячески издевалась. Во всех Думах тон задавали политики, которые видели в парламенте исключительно политическую трибуну для борьбы с режимом. Витте и Столыпин прекрасно понимали, что те же кадеты идут в парламент не только для того, чтобы безропотно санкционировать царские указы, а также для того, чтобы из кресел депутатов пересесть в кресла министров. Во всех переговорах, которые вели Витте, Трепов и Столыпин с лидерами либеральных партий, требование министерских портфелей было главным со стороны либералов. Причем либералы не особенно церемонились. Милюков, например, прямо заявил Столыпину, что его присутствие на посту министра внутренних дел "общественное мнение" не одобряет.

Конечно, во взаимоотношениях Думы и императорской власти было не только политическое противостояние. Время от времени обе стороны приходили к согласованным трезвым решениям, но все равно взаимное недоверие, часто переходящее в ожесточенную борьбу, вносило постоянный раскол в общество. Николай II упустил исторический шанс ввести российский либерализм в созидательное государственное русло, когда на заре своего царствования под влиянием обер-прокурора Победоносцева отверг самые скромные просьбы российской либеральной общественности о расширении прав земств. Не пожелав пойти на малые уступки, высокомерно третируя обидчивых российских либералов, император продемонстрировал политическую слепоту, отсутствие гибкости и сам толкнул их на тотальную борьбу с самой системой самодержавия. С другой стороны, дав России гражданские свободы и парламент в разгар революции, когда оппозиционно настроенные слои интеллигенции помышляли уже не о частичных реформах самоуправления, а, по меньшей мере, о серьезном ограничении власти царя, Николай II собственными руками подготовил уничтожение империи. Опьяненная успехами революции, оппозиционная интеллигенция расценила Манифест 17 октября не только как свою победу, но и как тот фундамент, на котором следует строить дальнейшие планы по захвату власти. Для этого были все основания. В переговорах, которые правительство вело с кадетами в 1906 году, Д. Трепов дал согласие на формирование коалиционного правительства и даже согласился отдать кадетам пост премьера. Возможно, что это был просто отвлекающий маневр, но кадетов подобные предложения толкали к еще более активным действиям по вхождению во власть.

Гражданские свободы и парламент, дарованные Николаем II, пришлись несколько не ко времени. В охваченной пожаром революции стране свобода неминуемо превращается в одну из своих противоположностей - диктатуру или анархию. Потому, что эту свободу и власть, и оппозиция стремятся употребить не для созидания, а для сиюминутных политических целей. Император дарил свободу и парламент в наивной надежде "усмирить Россию", разношерстная оппозиция употребила эти свободы на дальнейшее разжигание революции. Все демократические свободы и институты стали разменной картой в ожесточенной борьбе власти с оппозицией, в которой последняя постепенно набирала все больше очков, поскольку сумела эффективно работать с общественным мнением. Это мнение становилось все более антимонархическим. Император постепенно остался без дееспособной политической элиты, сама монархическая идея начала терять всякую привлекательность не для простого народа, а для образованного, мыслящего слоя. Николай II, дав обществу самые широкие свободы, вольно или невольно содействовал девальвации чувства государственной ответственности у новоиспеченной элиты, засевшей в парламенте и в редакциях газет, и не смог сплотить вокруг себя прочный слой государственных людей, способных работать в условиях парламентаризма. Обретя 17 октября 1905 года гражданские свободы и парламент, Российское государство и общество пришли не к долгожданному согласию, а к новому витку конфронтации. Беспринципное политиканство, инсинуации и ненависть вместо государственной ответственности и политического компромисса - вот что получила страна в результате знаменитого Манифеста Николая II.

Государственная Дума по Основным законам

Российской империи 1906 г.

Окончательное законодательное закрепление правовое положение Государственной Думы получило в 1906 г., после выхода в свет Основных законов Российской империи.

Обсуждение проекта Основных государственных законов происходило на совещании высших сановников империи в Царском Селе с 7 по 12 апреля 1906г. Единство и неделимость российского государства и монархическая форма правления не подлежали дискуссии, но статья, содержавшая определение монархической власти, вызвала горячие споры. Председатель Совета министров граф Сергей Витте предложил сохранить упоминание о самодержавной власти, изъять из царского титула определение "неограниченный" и оставить "самодержавный". Впрочем, изменение формулировки мало что означало, и недаром опытный сановник Александр Стишинский подытожил: "Следует только слово исключить, а власть сохранить". Основные государственные законы закрепили за императором огромные полномочия. Его особа являлась священной и неприкосновенной, ему принадлежал почин по всем предметам законодательства, включая исключительное право на пересмотр Основных законов, император был верховным руководителем всех внешних сношений российского государства и державным вождем армии и флота.

Вместе с тем провозглашалось, что "Империя Российская" управляется на твердых основаниях законов, изданных в установленном порядке, и повторялось положение манифеста 17 октября о том, что никакой закон не может последовать без одобрения обеих палат и воспринять силу без утверждения царя. В Основных законах конкретизировались "незыблемые основы гражданских свобод", дарованные манифестом 17 октября. Провозглашалась неприкосновенность жилища, каждый российский подданный имел право свободно избирать место жительства и беспрепятственно выезжать за границу. Каждый подданный имел право устраивать собрания, устно и письменно высказывать свое мнение и распространять его посредством печати или иными способами. Разрешалось образовывать общества и союзы в целях не противоречащих законам. Провозглашалась свобода совести.

Все это можно было бы назвать настоящей хартией вольности, если бы не Витте, который считал, что "весь этот отдел с практической точки зрения не имеет значения". За несколько месяцев власти успели принять ряд постановлений, ограничивавших свободу слова. Была установлена уголовная ответственность "за распространение ложных сведений о деятельности правительственных установлений и должностных лиц", приняты временные правила, разрешавшие министру внутренних дел во всякое время закрывать общества и союзы, если он сочтет их деятельность угрожающей общественному спокойствию. Характерно, что в Основных законах не было статьи, ограждающей тайны частной корреспонденции. Государство по-прежнему превалировало и над обществом, и над отдельной личностью. Основные законы являлись документом переходной эпохи, отпечаток противоречивости лежал на каждой статье. Но как бы ни критиковали эти законы, каким бы антидемократическим ни было их содержание, они все же стали определенным шагом в направлении к правовому государству.

Итак, Основные законы Российской империи законодательно оформили первое представительное учреждение парламентского типа (в новейшем понимании этого термина). Оно получило название - Государственная дума. Дважды ее разгоняло правительство, но она просуществовала около 12 лет, вплоть до падения самодержавия, имея четыре созыва (первая, вторая, третья, четвертая Государственные думы).

Официально всесословное представительство в России было учреждено Манифестом и законом о создании Государственной думы, изданными 6 августа 1905 года. Николай II под давлением либерального крыла правительства в лице, главным образом, его премьера С.Ю.Витте решил не накалять обстановку в России, дав понять подданным о намерении учесть общественную потребность в наличии представительного органа власти. Об этом прямо говорится в указанном манифесте:

"Ныне настало время, следуя благим начинаниям их, призвать выборных людей от всей земли Русской к постоянному и деятельному участию в составлении законов, включая для сего в состав высших государственных учреждений особое законосовещательное установление, коему предоставляется разработка и обсуждение государственных доходов и расходов".

Как видно из манифеста, первоначально предполагался только законосовещательный характер нового органа.

Порядок выборов в первую Думу определялся в законе о выборах, изданном в декабре 1905 года. Согласно ему учреждались четыре избирательные курии: землевладельческая, городская, крестьянская и рабочая. По рабочей курии к выборам допускались лишь те пролетарии, которые были заняты на предприятиях с числом работающих не менее 50. В результате сразу же избирательного права лишались 2 миллиона мужчин-рабочих. Сами выборы были:

не всеобщими. Исключались женщины, молодежь до 25 лет, военнослужащие, ряд национальных меньшинств;

не равными. Один выборщик приходился в землевладельческой курии на 2 тысячи избирателей, в городской - на 4 тысячи, в крестьянской - на 30, в рабочей - на 90 тысяч;

не прямыми - двухстепенными, а для рабочих и крестьян трех - и четырехстепенными.

Общее число избранных депутатов Думы в разное время колебалось от 480 до 525 человек.

23 апреля 1906 года Николай II утвердил "Свод основных государственных законов", который Дума вообще могла изменить только по инициативе самого царя. В этих законах, в частности, предусматривался целый ряд ограничений деятельности будущего российского парламента. Главным из них было то, что законы подлежали утверждению царем:

107. Государственному Совету и Государственной Думе в порядке, их учреждениями определенном, предоставляется возбуждать предположения об отмене или изменении действующих и издании новых законов, за исключением Основных Государственных Законов, почин пересмотра которых принадлежит единственно Государю Императору.

Вся исполнительная власть в стране также подчинялась только ему. Именно от него, а не от Думы зависело правительство. Царь назначал министров, единолично руководил внешней политикой страны, ему подчинялись вооруженные силы, он объявлял войну, заключал мир, мог вводить в любой местности военное или чрезвычайное положение. Более того, в "Свод основных государственных законов" был внесен специальный параграф 87, который разрешал царю в перерывах между сессиями Думы издавать новые законы только от своего имени. В дальнейшем Николай II использовал этот параграф для того, чтобы проводить законы, которые Дума наверняка не приняла бы.

Особо оговаривалось право царя самолично распускать Думу:

105. Государственная Дума может быть до истечения пятилетнего срока полномочий её Членов распущена указом Государя Императора. Тем же указом назначаются новые выборы в Думу и время её созыва .

Потому Думы, за исключением Третьей, фактически функционировали лишь по несколько месяцев.

Государственному Совету и Государственной Думе предоставлялось право обращаться к Министрам и прочим должностным лицам, подчиненным по закону Правительствующему Сенату, с различного рода запросами по поводу интересующих депутатов действий, которые представлялись им незакономерными.

Законодательные предположения рассматривались в Государственной Думе и, по одобрении ею, поступали в Государственный Совет. Законодательные предположения, предначертанные по почину Государственного Совета, рассматривались в Совете и, по одобрении им, поступали в Думу. Законопроекты, прошедшие через обе палаты, представлялись царю Председателем Государственного Совета.

Продолжительность ежегодных занятий Государственной Думы и сроки их перерыва в течение года определялись царскими указами. Государственная Дума могла, для предварительной разработки подлежащих её рассмотрению дел, образовывать из своей среды, Отделы и Комиссии. Число Отделов и Комиссий, их состав, а также предметы их ведомства, устанавливались самой Думой.

Депутаты Думы пользовались депутатской неприкосновенностью:

15. Член Государственной Думы может быть подвергнут лишению или ограничению свободы не иначе, как по распоряжению судебной власти, а равно не подлежит личному задержанию за долги.

Ведению Думы подлежали многочисленные вопросы, среди которых:

1) предметы, требующие издания законов и штатов, а также их изменения, дополнения, приостановления действия и отмены;

2) государственная роспись доходов и расходов вместе с финансовыми сметами Министерств и Главных управлений, равно как денежные из казны ассигнования, росписью не предусмотренные, на основании установленных правил;

З) отчет Государственного Контроля по исполнению государственной росписи;

4) дела об отчуждении части государственных доходов или имуществ, требующем Высочайшего соизволения;

5) дела о постройке железных дорог непосредственным распоряжением казны и за eё счет;

6) дела об учреждении компаний на акциях, когда при сем испрашиваются изъятия из действующих законов;

7) дела, вносимые на рассмотрение Думы по особым Высочайшим повелениям.

Законопроекты либо вносились в Думу министрами либо прочими высшими сановниками империи, либо Комиссиями, образованными из Членов Думы (ст. б7), либо же поступали в Думу из Государственного Совета (ст. 49)

Первая Дума просуществовала с апреля по июль 1906 года. Состоялась всего одна сессия. Председателем первой Думы был избран кадет С.А. Муромцев, профессор Петербургского университета.

С самого начала своей деятельности Дума продемонстрировала, что она не намерена мириться с произволом и авторитаризмом царской власти. Это проявилось с первых дней работы российского парламента. В ответ на "тронную речь" царя 5 мая 1906 года Дума приняла адрес, в котором потребовала амнистии политических заключенных, реального осуществления политических свобод, всеобщего равенства, ликвидации казенных, удельных и монастырских земель и т.д.

Через восемь дней председатель Совета министров И.Л. Горемыкин отмел все требования Думы. Последняя в свою очередь провела резолюцию о полном недоверии правительству и потребовала его отставки. Вообще за 72 дня своей работы первая Дума приняла 391 запрос о незаконных действиях правительства. В конце концов она была распущена царем, войдя в историю как "Дума народного гнева".

Вторая Дума просуществовала с февраля по июнь 1907 года, председателем которой был Головин Федор Александрович. Также состоялась одна сессия. По составу депутатов она была значительно левее первой. Хотя по замыслу царской администрации должна была быть более правой.

Характерно, что большинство заседаний первой Думы и второй Думы было посвящено процедурным проблемам. Это стало формой борьбы с правительством в ходе обсуждения тех или иных законопроектов, которые, по мнению правительства, Дума не имела права ставить и обсуждать. Правительство, подчиненное только царю, не желало считаться с Думой, а Дума, рассматривавшая себя в качестве народной избранницы не хотела подчиняться такому положению вещей и стремилась тем или иным способом добиться своих целей.

Первое совещание Думы открылось 27 апреля 1906 года. Места в ней распределились следующим образом: октябристы - 16, кадеты - 179, трудовики - 97, беспартийные - 105, представители национальных окраин - 63, социал-демократы - 18.

Рабочие по призыву РСДРП и эсеров в основном бойкотировали выборы в Думу, хотя впоследствии Ленин признал тактику бойкота этой Думы ошибочной.

57 % членов аграрной комиссии были кадетами. Они внесли в Думу свой законопроект, где шла речь о принудительном отчуждении "за справедливое вознаграждение" той части помещичьих земель, которые обрабатывались на основе полукрепостнической отработочной системы или сдавались крестьянам в кабальную аренду. Кроме того, отчуждались государственные, кабинетные и монастырские земли. Вся земля, согласно этому проекту, должна была перейти в государственный земельный фонд, из которого крестьяне наделялись бы ею на правах частной собственности. Земельные комитеты, по мнению кадетов, должны были состоять на 1/3 из крестьян, на 1/3 - из помещиков, и на 1/3 - из представителей власти.

По проекту трудовиков, вся земля передается в общенародный земельный фонд, т.е. в руки тех, кто ее обрабатывает собственным трудом. трудовики тоже допускали выкуп, хотя некоторые из них считали, что вся земля должна перейти крестьянам бесплатно.

В итоге обсуждения аграрная комиссия признала принцип "принудительного отчуждения земель".

В целом же прения по аграрному вопросу разворачивались между кадетами и трудовиками - с одной стороны и царским правительством - с другой.

13 мая 1906 года глава правительства И.Л. Горемыкин выступил с декларацией, в которой в резкой и оскорбительной форме отказал Думе в праве подобным образом разрешать аграрный вопрос. Думе было отказано также в расширении избирательных прав, в ответственном перед Думой министерстве, в упразднении Госсовета, в политической амнистии.

Дума негодовала. Это был сокрушительный удар по иллюзии "народного представительства". Кадеты предупреждали, что появление министерства переносит центр тяжести народного сочувствия партии "народной свободы" к партиям революционным.

Дума выразила правительству недоверие, но уйти в отставку последнее не могло (так как было ответственно перед царем) и не хотело. В стране возник думский кризис.

Часть министров высказались за вхождение кадетов в правительство. Милюков поставил вопрос о чисто кадетском правительстве, всеобщей политической амнистии, отмене смертной казни, ликвидации Госсовета, всеобщем избирательном праве, принудительном отчуждении части помещичьих земель и др. Даже Трепов согласился почти на все условия, кроме амнистии, но царь поступил иначе. Горемыкин подписал указ о роспуске Думы и сразу же ушел в отставку. Его преемник П.А. Столыпин расставил близ Таврического дворца солдат, повесил большой замок на двери, а по стенам расклеил царский манифест о роспуске Думы.

20 февраля 1907 года открылась Вторая Дума. Социал-демократы и эсеры отказались от тактики бойкота, использовали предвыборную кампанию для пропаганды своих идей. В Думу пришли 65 социал-демократов, 104 трудовика, 37 эсеров, представители других левых партий и сочувствующие им беспартийные - всего 222 человека. Вместе с тем в Думу было избрано 54 черносотенца и октябриста, а кадеты потеряли 80 депутатских мест. Таким образом, Вторая Дума оказалась еще более левой, чем Первая Дума, но здесь заметнее было и политическое размежевание.

Центральным вопросом в Думе остался крестьянский. Трудовики и другие левые группы предложили 3 законопроекта, суть которых сводилась к развитию свободного фермерского хозяйства на свободной земле. Социал-демократы поддержали законопроект трудовиков. Кроме того, они предлагали резолюции в защиту рабочих, пострадавших от безработицы. Социал-демократы возглавили в Думе “левый блок”.

Кадеты находились в Думе в изоляции, равно опасаясь и “правых”, и “левых”. Они меняют тактику, стремясь “беречь Думу во то бы то ни стало”. На практике это значило не обострять отношений с правительством, не выдвигать острых законопроектов.

Кадеты пересмотрели свою аграрную программу, убрали пункт о государственном земельном фонде и переложили половину выкупа за землю на крестьян, которые желали ее приобрести в частную собственность.

1 июня 1907 года Столыпин, используя, по всей вероятности, фальшивку, решил избавиться от сильного левого крыла и обвинил социал-демократов в “заговоре” с целью установления республики. Однако Дума не только не выдала социал-демократическую фракцию, но даже создала комиссию для расследования всех обстоятельств. Комиссия пришла к выводу, что обвинение является сплошным подлогом. Видя такие настроения среди депутатов, 3 июня 1907 года царь подписал манифест о роспуске Думы и об изменении избирательного закона. В тот же день были арестованы некоторые члены социал-демократической фракции. Председатель Думы Ф.А.Головин дал действиям Столыпина следующую оценку: это “был действительно заговор, но не заговор 55 членов Думы против государства, как утверждается в манифесте, а заговор Столыпина и К° против народного представительства и основных государственных законов”.

Опыт первых двух законодательных собраний был оценен царем и его окружением как неудачный. В этой ситуации и был издан третьеиюньский манифест, в котором неудовлетворенность от работы думы списывалась на несовершенство выборного законодательства:

Все эти изменения в порядке выборов не могут быть проведены обычным законодательным путем через ту Государственную Думу, состав коей признан Нами неудовлетворительным, вследствие несовершенства самого способа избирания ее Членов. Только Власти, даровавшей первый избирательный закон, исторической Власти Русского Царя, довлеет право отменить оный и заменить его новым.

Избирательный закон от 3 июня 1907 г., может, и казался окружению царя удачной находкой, вот только сформированная в соответствии с ним Государственная Дума так однобоко отражала расстановку сил в стране, что не смогла даже адекватно очертить круг тех проблем, решение которых могло бы предотвратить сползание страны к катастрофе. В результате, заменяя первую Думу второй, царское правительство хотело как лучше, а получилось как всегда. Первая Дума была Думой надежд на мирный эволюционный процесс в стране, уставшей от революции. Вторая Дума оказалась Думой острейшей борьбы депутатов между собой (вплоть до драк) и непримиримой борьбы, в том числе в оскорбительной форме, левой части депутатов с властью.

Имея опыт разгона предыдущей Думы, наиболее подготовленная к парламентской деятельности, наиболее интеллектуальная фракция кадетов пыталась ввести хоть в какие-то рамки приличия и правых, и левых партий. Но самоценность ростков парламентаризма в самодержавной России мало интересовала правых, а левым было вообще наплевать на эволюционное развитие демократии в России. В ночь на 3 июня 1907 г. последовал арест членов социал-демократической фракции. Одновременно правительство объявило о роспуске Думы. Был издан новый, несравненно более жесткий ограничительный избирательный закон. Тем самым царизм глубоко нарушил одно из главных положений манифеста 17 октября 1905 г.: никакой закон не может быть принят без одобрения Думы.

Дальнейшее течение политической жизни с ужасающей отчетливостью продемонстрировало ошибочность и неэффективность силовых паллиативов в решении кардинальных проблем взаимоотношений различных ветвей власти. Но до того, как за свои и чужие ошибки заплатили кровью Николай II с семьей и миллионы невинных людей, попавших в жернова революции и гражданской войны, были третья и четвертая Думы.

В результате третьеиюньского 1907 г. черносотенного государственного переворота избирательный закон от 11 декабря 1905 г. был заменен новым, который в кадетско-либеральной среде именовался не иначе как "бесстыжий": столь откровенно и грубо он обеспечивал усиление в третьей Думе крайне правого монархическо-националистического крыла.

Только 15% подданных Российской империи получили право участвовать в выборах. Народы Средней Азии вовсе лишились избирательных прав, представительство от других национальных районов было ограничено. Новый закон почти вдвое увеличил число выборщиков от крестьян. Единую прежде городскую курию разделили на две: в первую входили только владельцы крупной собственности, получившие значительные преимущества по сравнению с мелкой буржуазией и интеллигенцией, составлявшие основную массу избирателей второй городской курии, т.е. основных избирателей кадетов-либералов. Рабочие могли провести своих депутатов фактически только в шести губерниях, где сохранились отдельные рабочие курии. В результате на долю дворян-помещиков и крупной буржуазии приходилось 75% общего числа выборщиков. При этом царизм показал себя последовательным сторонником консервации феодально-помещичьего статус-кво, а не ускорения развития буржуазно-капиталистических отношений вообще, не говоря уже о буржуазно-демократических тенденциях. Норма представительства от помещиков-землевладельцев в четыре с лишним раза превосходила норму представительства от крупной буржуазии. Третья Государственная Дума в отличие от первых двух просуществовала установленный срок (01.11.1907- 09.06.1912). Процессы позиционирования и взаимодействия политических сил в третьей Думе царской России поразительно напоминают то, что происходит в 2000 году в третьей Думе демократической России, когда во главу угла ставится политическая целесообразность, основанная на беспринципности.

В третьей Думе царской России из 442 мест 147 заняли крайне правые - ярые монархисты и националисты. Резко сократилось количество оппозиционно настроенных депутатов, зато увеличилось число верноподданных избранников, в том числе крайне правых экстремистов типа В.М. Пуришкевича, заявившего с думской трибуны: "Правее меня - только стена!" Свыше 150 мест имели октябристы, казалось бы, вполне вменяемая правая партия, во главе которой стояли популярные лидеры Гучков и Родзянко. Кадеты-либералы вместе с близкими к ним группами получили примерно 100 мест. Ситуация позволяла октябристам и кадетам создавать дееспособное большинство. Однако особенно на первом этапе работы Думы произошел беспринципный альянс двух крупнейших фракций - крайне правых и октябристов - с целью отсечь всех остальных от законотворческого процесса. Либералы пребывали в оппозиции. Октябристы под руководством позера Гучкова явно упивались своим "руководящим" местом и, преследуя тактические цели, способствовали одобрению ряда реакционных по сути антибуржуазных законов, сыгравших впоследствии в стратегическом плане весьма печальную роль.

Кадеты привыкли в предыдущих Думах выступать в качестве думского большинства или в почетной роли рефери на политическом ринге. Пассивное нахождение в оппозиции оказалось для них серьезным испытанием. Либералам пришлось усовершенствовать тактику политической борьбы, чтобы как-то влиять на развитие событий. Они понимали всю непродуктивность нахождения в глухой оппозиции, если их голоса в отдельности ничего не решают. С одной стороны, либералы всегда, когда позволяла ситуация, настаивали на соблюдении и развитии норм буржуазно-демократической законности в условиях стремления исполнительной власти в послереволюционный период произвольно выходить за рамки правового поля. Кадеты тем самым не позволили дезавуировать манифест октября 1905 года. Многие в исполнительной власти стояли на позициях крайне правых, считали манифест временной уступкой, от которой пора отказаться.

С другой стороны, кадеты активно работали в думских комиссиях, особенно в комиссиях по законодательству и по бюджету. Либералы-профессионалы воздействовали логикой разума на октябристов в целях приведения бюджета в приемлемый вид. Здравомыслящие люди понимали - страна не может нормально жить без профессионально выполненного бюджета.

Один из лидеров кадетов Милюков, находясь с визитом в Великобритании, произнес на завтраке у лорд-мэра Лондона речь, в которой назвал либеральную оппозицию в Думе "оппозицией Его Величества, а не Его Величеству". Выступление получило одобрительный резонанс в России у либерального и умеренно-правого электората и было благожелательно воспринято премьером Столыпиным. Необходимо отметить, что Столыпин сыграл большую роль в постепенном отходе октябристов от крайне правых и создании в Думе голосами октябристов и либералов устойчивого правого центра, который как встал на пути черносотенного беспредела, так и сглаживал левые тенденции, иногда проявлявшиеся в либеральной среде.

Правоцентристы добивались расширения своих позиций в местных и центральных органах управления, пытались ограничить влияние бездарной придворной камарильи на государственные дела, взять под свой контроль финансы, реформы армии. Однако октябристско-кадетское большинство в Думе было простым, а не квалифицированным, т.е. в руках крайних монархистов-националистов оставалось достаточно средств, чтобы похоронить многие неугодные им законопроекты. К тому же, стоявшая над Думой вторая палата - Государственный Совет, без согласия которого ни один законопроект не имел силы, в большинстве случаев ставила препоны на пути буржуазно-демократической эволюции.

В третьей Думе махрово расцвел национализм. Так, была создана новая фракция "Союз националистов" со своим клубом. Она конкурировала с черносотенной фракцией "Русское собрание"; обе они подкармливались правительством. Эти две группировки во многом и составляли "законодательный центр" Думы. Фракции тешились национализмом, ксенофобией, антисемитизмом. Дух последнего витал над Россией густым смрадом. Столыпин после поездки в Крым, где градоначальником был генерал Думбадзе, рассказывал историю о том, как хор детей Думбадзе пел песенку про одесского депутата О. Я. Пергамента, крещеного еврея, юриста и математика, бывшего заметным членом III Думы:

Жид Пергамент попал в парламент,

Сидел бы дома и ждал погрома.

Национализм был хорошей альтернативой "еврейскому социализму" и завоевывал прочные позиции в обществе.

Экономический подъем, сопровождавшийся относительным социальным упокоением и продолжавшийся до начала первой мировой войны, провоцировал крайне правое черносотенное окружение царя к действиям по ликвидации даже видимости парламентаризма. Стоявший на пути этому реакционному курсу Столыпин был убит в 1911 году в Киеве. Премьером стал министр финансов Коковцев, которого сегодняшним языком можно назвать технократом. Бесцветный политик, неплохой менеджер, содействовавший развитию промышленности, финансов и торговли, привлечению иностранных инвестиций, Коковцев продолжил линию Столыпина на взаимодействие с Думой.

Несмотря на свое долгожительство, третья Дума с первых же месяцев образования не выходила из кризисов. Острые конфликты возникали по разным поводам: по вопросам реформирования армии, по извечно не решенному в России крестьянскому вопросу, по вопросу об отношении к "национальным окраинам", а также из-за личных амбиций, раздиравших депутатский корпус и в те времена. Но и в этих крайне трудных условиях оппозиционно настроенные депутаты находили способы высказывать свое мнение. С этой целью депутаты широко использовали систему запросов. На всякое чрезвычайное происшествие депутаты, собрав определенное количество подписей, могли подать интерпелляцию, то есть требование к правительству отчитаться о своих действиях, на что должен был дать ответ тот или иной министр.

Интересный опыт был накоплен в Думе при обсуждении различных законопроектов. Всего в Думе действовало около 30 комиссий. Большие комиссии, например бюджетная, состояли из нескольких десятков человек. Выборы членов комиссии производились на общем собрании Думы по предварительному согласованию кандидатур во фракциях. В большинстве комиссий все фракции имели своих представителей.

Каждый проект рассматривался Думой в трех чтениях. В первом, которое начиналось с выступления докладчика, шло общее обсуждение законопроекта. По завершении прений председатель вносил предложение о переходе к постатейному чтению.

После второго чтения председатель и секретарь Думы делали свод всех принятых по законопроекту постановлений. В это же время, но не позднее определенного срока, разрешалось предлагать новые поправки. Третье чтение являлось по существу вторым постатейным чтением. Смысл его состоял в нейтрализации тех поправок, которые могли пройти во втором чтении при помощи случайного большинства и не устраивали влиятельные фракции. По завершении третьего чтения председательствующий ставил на голосование законопроект в целом с принятыми поправками.

Собственный законодательный почин Думы ограничивался требованием, чтобы каждое предложение исходило не менее чем от 30 депутатов.

В октябре 1912 г. состоялись выборы в четвертую Думу. Они отличались еще более грубым вмешательством со стороны правительства, чем выборы 1907 г. Широкие размеры приняло использование духовенства для давления на избирателей с целью проведения в Думу крайних монархистов-черносотенцев. Действия исполнительной власти достигла только частичного успеха. Усиление черносотенного крыла сопровождалось усилением правых либералов за счет утративших лидерство октябристов. Наиболее передовая буржуазно-демократическая часть общества отдала свои голоса кадетам, а также возникшей как раз под выборы идейно близкой кадетам, ноуболее правой прогрессивной партии (прогрессистам). Прогрессисты не были связаны с крупными землевладельцами. Они отражали взгляды антифеодального промышленного и финансового капитала. Соответственно их лидерами были Коновалов и братья Рябушинские. Съежившаяся фракция октябристов оказалась на правом фланге вменяемой части думцев. В социал-демократической фракции по инициативе большевиков произошел раскол. Забавный парадокс. Большевиков в единой фракции было меньшинство, всего шесть человек, меньшевиков - большинство.

Обстановка не позволила четвертой Думе сосредоточиться на крупномасштабной работе. Ее постоянно лихорадило. К тому же с началом в августе 1914 года мировой войны, после крупных провалов русской армии на фронте, Дума вступила в острейший конфликт с исполнительной властью.

В августе 1915 г. тяжелые военные поражения вынудили фракции кадетов, прогрессистов и октябристов объединиться в так называемый "прогрессивный блок". Блок потребовал от царя изменить принципы формирования правительства, сделать его ответственным перед Думой, назначать премьера только с согласия Думы. В предлагаемый одновременно пакет неотложных действий был включен необходимый минимум либеральных реформ.

3 сентября 1915 года после принятия Думой выделенных правительством кредитов на войну ее распустили на каникулы. Вновь Дума собралась только в феврале 1916 года.

Но проработала Дума недолго. 16 декабря 1916 года была вновь распущена. Возобновила деятельность 14 февраля 1917 года в канун февральского отречения Николая II. 25 февраля опять распущена. Больше официально не собиралась. Но формально и фактически существовала.

Дума сыграла ведущую роль в учреждении Временного правительства. При нем она работала под видом "частных совещаний". Большевики не раз требовали ее разгона, но тщетно. 6 октября 1917 года Временное правительство постановило Думу распустить в связи с подготовкой к выборам в Учредительное собрание. 18 декабря 1917 года, одним из декретов ленинского Совнаркома была упразднена и канцелярия самой Государственной думы.

Государственный Совет и его полномочия.

Впервые замысел учреждения Государственного совета возник еще при императоре Александре I в условиях подготовки больших преобразований. В основу тогдашних конституционных проектов, подготовленных Михаилом Сперанским, был положен принцип разделения властей: законодательные полномочия предполагалось передать новому выборному органу - Государственной Думе, исполнительные - министерствам, судебные - сенату. В результате последовательного проведения такой реформы император при сохранении за ним широких и реальных властных прерогатив стал бы фактически конституционным монархом, а связующим органом между главой государства и обособленными ветвями власти и призван был послужить Государственный совет Российской империи - своего рода русский аналог палаты лордов, формируемый из лиц, назначаемых главой государства. Впрочем, в итоге получилось совсем не то, что задумывалось. В эпоху реформ Александра II предпринимались неоднократные попытки создания выборного законосовещательного представительства двухпалатного типа и придания именно Государственному совету функций верхней палаты, состоящей из членов, как по назначению, так и по выборам. Но ни один из подобных замыслов не был реализован.

В то же время сфера компетенции Государственного совета расширялась за счет функций, часто исполняемых при конституционных режимах парламентскими учреждениями. Он предварительно рассматривал вопросы об объявлении той или иной части империи на чрезвычайном положении, об объявлении войны и заключении мира, а также важнейшие финансовые дела: годовую роспись доходов и расходов, сметы министерств, выдачу ведомствам сверхсметных кредитов, отчеты о государственных доходах и расходах, введение новых сборов и налогов и др. Именно Государственный совет оказал серьезное сопротивление ряду крупных инициатив правительства Александра III, направленных на пересмотр реформаторского законодательства 1860-х годов.

Лишь в 1906 г., с созданием Государственной Думы, Государственный совет претерпел наконец существенную реформу: он был превращен в верхнюю законодательную палату парламента.

Государственный Совет являлся государственным органом, в котором обсуждались законодательные предположения, восходящие к верховной самодержавной власти по силе Основных Государственных Законов. В Государственном Совете имелись специальные Департаменты и Особые Присутствия для рассмотрения особых дел.

Государственный Совет образовывался из Членов по Высочайшему назначению и Членов по выборам, причем общее число Членов Государственного Совета, призываемых по назначению, не должно было превышать общего числа Членов Совета по выборам. Состав присутствующих в Совете Членов по Высочайшему назначению мог быть пополняем из числа как не присутствующих в Совете, так и вновь назначаемых. Члены по Высочайшему назначению увольнялись только по их о том просьбам.

Состав Членов Совета по выборам мог быть заменен новым составом до истечения срока полномочий (ст. 18) по указу царя. Им же назначались и новые выборы Членов Совета.

Члены Государственного Совета по выборам избирались: 1) от духовенства Православной Российской Церкви; 2) от Губернских Земских Собраний; 3) от Дворянских обществ; 4) от Императорской Академии Наук и Императорских Российских Университетов; 5) от Совета Торговли и Мануфактур, Московского его отделения, местных Комитетов Торговли и Мануфактур, биржевых комитетов и купеческих управ, и 6) от населения Великого Княжества Финляндского.

От духовенства Православной Российской Церкви избирались Святейшим Синодом шесть Членов Государственного Совета: трое из монашествующего православного духовенства и трое из белого православного духовенства.

Каждое Губернское Земское Собрание избирало по одному Члену Государственного Совета.

Дворянские общества в губерниях и областях, в которых производятся дворянские выборы, избирало из своей среды, каждое, по два выборщика. Съезд этих выборщиков выбирал из своей среды восемнадцать Членов Государственного Совета.

Императорская Академия Наук и каждый Императорский Российский Университет избирало по три выборщика, съезд которых выбирал из своей среды шесть Членов Государственного Совета.

Члены Государственного Совета по выборам избирались сроком на девять лет, с тем, чтобы каждые три года одна треть каждого разряда выбывала в очередном порядке.

Члены Государственного Совета по выборам не были обязаны отчетом перед своими избирателями и, в отношении свободы суждений и мнений по делам, подлежащим ведению Совета, подчинялись только соответствующим правилам, постановленным для Членов Государственной Думы.

Законопроекты поступали в Государственный Совет из Государственной Думы. Законопроекты, составленные по почину Государственного Совета, вносились в Совет либо Министрами и Главноуправляющими отдельными частями, либо Комиссиями, образованными из Членов Государственного Совета (ст. 56).

Государственный Совет, как и Дума, могла обращаться к Министрам и Главноуправляющим отдельными частями за разъяснениями, непосредственно касающимися рассматриваемых им дел. Министры и Главноуправляющие должны быть выслушаны в собрании Государственного Совета каждый раз, когда они о том заявят. Государственный Совет мог обращаться к тем же высшим должностным лицам также с запросами по поводу действий, представляемых депутатам незакономерными (ст.57-59).

Об отмене или изменении действующего или издании нового закона Члены Государственного Совета подавали письменное заявление Председателю Государственного Совета. К заявлению об изменении действующего или издании нового закона должен был быть приложен проект основных положений предлагаемого изменения в законе или нового закона, с объяснительной к проекту запиской. Если Государственный Совет разделял изложенные в заявлении соображения о желательности отмены или изменения действующего или издания нового закона, то соответствующий законопроект вырабатывался и вносился в Государственный Совет соответствующим должностным лицом. В случае отказа этого лица от составления такого законопроекта, Государственным Советом мог быть образована для его выработки Комиссия из своей среды.

Структура Совета была такова: Общее собрание, два Особых присутствия (одно - по делам о принудительном отчуждении недвижимых имуществ и вознаграждении их владельцев, другое - для предварительного рассмотрения всеподданнейших жалоб на определения Департаментов Правительствующего Сената) и два номерных Департамента (в компетенцию 1 Департамента входили разнообразные дела, в частности, о привлечении к ответственности высших должностных лиц, об утверждении в княжеском, графском и баронском достоинстве и пр.; во 2 Департаменте рассматривался кассовый отчет Министерства финансов, годовые отчеты Государственного, Дворянского и Крестьянского банков и др.).

Итак, Государственный Совет – высшая палата российского парламента – за свою короткую историю так и не смог оправдать возложенных на него надежд – стать оплотом демократизации общественной жизни страны.

Заключение

Чему учит опыт парламентской деятельности России начала XX века? Анализ свидетельствует: до сих пор весьма актуальны по крайней мере два урока ее существования.

Урок первый. Парламентаризм в России был "нежеланным ребенком" для правящих кругов. Его становление и развитие происходило в острой борьбе с авторитаризмом, самодержавием, самодурством чиновничества и исполнительной власти.

Урок второй. В ходе становления российского парламентаризма был накоплен ценный опыт работы и борьбы с авторитарными тенденциями в деятельности властей, который не по-хозяйски забывать и сегодня.

Несмотря на ограниченность прав, Дума утверждала государственный бюджет, существенно влияя на весь механизм самодержавной власти дома Романовых. Она уделяла огромное внимание сирым и обездоленным, занималась разработкой мер социальной защиты малоимущих, других слоев населения. Ею, в частности, разработано и принято одно из самых передовых в Европе фабрично-заводское законодательство.

Предметом постоянной заботы Думы было народное просвещение. Она довольно задиристо настаивала на выделении средств на строительство школ, больниц, домов призрения, церковных храмов. Особое место уделяла делам религиозных конфессий, развитию культурно-национальных автономий, защите инородцев от произвола центральных и местных чиновников. Наконец, существенное место в работе Думы занимали внешнеполитические проблемы. Думцы постоянно бомбардировали российский МИД, другие инстанции запросами, реляциями, указаниями, формировали общественное мнение.

Крупнейшей заслугой Думы явилась безоговорочная поддержка кредитования на модернизацию потерпевшей поражение в войне с Японией русской армии, восстановление Тихоокеанского флота, строительство по самым передовым технологиям новых кораблей. С 1907 по 1912 год Дума санкционировала увеличение военных расходов на 51%.

Есть, конечно, и пассив, и причем немалый. Несмотря на все старания трудовиков, постоянно поднимавших в Думе аграрный вопрос, решить его она оказалась бессильна. Слишком велика была помещичья оппозиция. Да и многие из депутатов не были, мягко говоря, заинтересованы в его решении в пользу малоземельного крестьянства.

К рассматриваемому периоду относится и трансформация другого важнейшего органа законодательной власти – Государственного Совета. Задуманный чуть ли не столетие до этого как узко келейный орган, игравший незначительную роль в области законодательства, Государственный Совет Манифестом от 17 октября 1905 года был преобразован в высшую палату парламента. Будучи не столь оппозиционным царю, нежели нижняя палата парламента, Государственный Совет тем не менее принимал самое непосредственное участие в законодательной деятельности.

Опыт парламентаризма в царской России необычайно актуален. Он учит нынешних парламентариев боевитости, умению отстаивать интересы собственных избирателей в условиях жесткого давления исполнительной власти, изобретательности в формах деятельности депутатского корпуса, высокому профессионализму и активности.

Библиографический список

1. Российское законодательство X-XX вв.: в 9 т. Т.9. Законодательство эпохи буржуазно-демократических революций. Отв. ред. О.И. Чистяков. М.: Юридическая литература, 1994.

2. Л.Н. Жарова, И.А. Мишина. История Отечества. М.: Просвещение, 1992.

3. А.Н. Боханов, М.М. Горинов и др. История России ХХ век. - М.: Издательство АСТ, 1996.

4. Исаев И.А. История государства и права России. - М.: Юристъ, 1998.

5. Кузнецов И.Н. История государства и права России (Курс лекций). Минск: Амалфея, 1999.

6. История отечественного государства и права. Учебное пособие. Ч. II. - М.: Изд-во "Юридический колледж МГУ", 1996.

7. Демин В.А. Государственная Дума России: история и механизм функционирования. М.: РОССНЕП, 1996.

8. В.Е. Чиркин Разделение властей: социальные и исторические аспекты./ Советское государство и право, 1990, №8.

9. Бородин А.П. Усиление позиции объединенного дворянства в Государственном Совете в 1907-1914 гг. / Вопросы истории, 1977, № 2.