Иллюстрированный журнал Владимира Дергачёва «Ландшафты жизни. Центр "возрождение"

Продолжим публикацию материалов к столетию русской смуты. Я буду публиковать мнения некоторых представителей первой волны эмиграции под тегом " ". Это крайне важно - успеть их выслушать, потомков древних служилых родов, сотни лет создававших Россию.
Итак, барон Эдуард фон Фальц-Фейн, который еще жив и которому исполнилось 104 года.
Интервью 2008 года .

96-летний меценат барон Эдуард фон Фальц-Фейн, живущий в крохотном государстве Лихтенштейн, несмотря на фамилию, стопроцентно русский человек. Целью своей жизни он сделал возвращение в Россию утерянных произведений искусства: ему удалось вернуть на родину фрагменты мозаики Янтарной комнаты, фамильные реликвии Шаляпина, множество архивов. Барон остаётся одним из последних очевидцев событий 1917 года. В канун 7 ноября он согласился встретиться с обозревателем «АиФ», дабы побеседовать о судьбах белой эмиграции.

Эдуард Александрович, как вы думаете: почему белая эмиграция рассеялась, как дым? Ведь после революции из России бежало 5 миллионов человек. В 30-х гг. XX века в Париже и Берлине были целые кварталы, где жили только русские.
- Я вспоминаю то время, и мне тоже грустно. Идёшь по улице в Ницце, все приподнимают шляпы, кругом только и слышно: «сударь», «извольте», «покорнейше благодарю». [В связи с этим вспомнил рассказы своей бабушки про такой же абсолютно русский Харбин - ch.] Но это для нас Россия - сказка из далёкого сна, а наши потомки ею не интересуются. Они родились за границей - и всё, русская душа погибла, она не живёт в чужой клетке. Моя дочь Людмила не знает по-русски ни слова: «Зачем, папа? Я всё равно туда никогда не поеду». Я в детстве рассказывал ей о России, наивно думал - кровь-то русскую не обманешь. Тяжело на сердце. Поговорить стало не с кем из эмигрантов - все померли. Один друг у меня остался, князь Трубецкой в Париже, но и тот уже, бедненький, ничего не соображает, каждое слово переспрашивает: «Что? Как? Повтори!»

В Америке живут итальянцы, чьи предки приехали в Новый Свет в середине XIX века: они из поколения в поколение учат язык и даже женятся на своих. Про китайцев вообще не говорю. У русских же почему-то не сложилось.
- Вы думаете, мне это нравится? Целый народ эмигрировал - и исчез без следа. Но в Европе трудно жить обособленно, вот и размылись понемножку. Никто не собирался устраиваться надолго, все мечтали: скоро большевиков прогонят, поедем домой. То, что эмигранты годами не распаковывали чемоданы, - это чистая правда. Моя мама в Ницце тоже не стала открывать саквояж с лучшими платьями: «Зачем потом возиться, запихивать их заново?» Каждый день ложились спать с мыслью: ну всё, завтра-то уж точно Ленина свергнут, соберёмся - и на поезд до Петрограда. Разочарование пришло через несколько лет, и оно было жестоким: большинству суждено умереть здесь.

- Что вам больше всего запомнилось из революции?
- Удивительно, но за неделю до мятежа в Петрограде никто из дворян не пронюхал, что такое произойдёт. Разговоров на эту тему не было вообще.

Мой дедушка по матери, генерал Николай Епанчин, был директором Пажеского корпуса, входил в свиту императора. Он пригласил нас в столицу погостить. Только приезжаем, через день - беспорядки, митинги, стрельба! Дедушка счёл, что на квартире будет опасно, переселил нас в отель «Медведь». Ночью ворвались вооружённые люди - они обыскивали гостиницы, искали «врагов революции». Мама отказалась открывать - те сломали дверь. Угрожая штыками, солдаты закричали: «Почему темно? Зажгите свет!» Мать крикнула в ответ: «У моих детей корь! Не входите, а то заразитесь!» Они тут же ушли.

Проведя бессонную ночь, мы бежали в Финляндию: в чём были, без денег и ценностей. Переехали в Германию и застряли там - ещё шла война. Берлин был переполнен русскими: удивительно, но немцы, наши враги, обращались с нами с сочувствием.

- На стене - картина, изображающая руины вашей усадьбы. Её сожгли?
- Дотла. Мне непонятна российская страсть к всеобщему разрушению. Однако какой хороший был дом! Почему революционеры не забрали его себе и не устроили там, скажем, детский сад? Сжигать - кому польза? Другом нашей семьи был Айвазовский, и в огне погибло десять его картин. Такова была ненависть людей - потому что мы имели всё, а они - ничего. Я вам скажу честно: на дворянах тоже лежит большая вина за революцию.

- Да, такое в последнее время редко приходится слышать.
- Но это правда. Вспоминается: еду я в красивой коляске на коленях у маменьки, такой весёлый нарядный барчук. А люди, работающие в полях, смотрят на нас тяжёлым взглядом. Меня воспитывали четыре девушки-гувернантки: англичанка, француженка, немка и русская. Несправедливо. Почему одна семья может позволить ребёнку четырёх нянь, а в деревнях крестьяне с голоду солому едят? Такое социальное расслоение в итоге и вышло нам боком. Большевиков, разумеется, невозможно оправдать за их жестокость. Но, увы, для революции были весьма объективные причины.

- Почему же дворяне не пытались улучшить жизнь народа?
- Ваш вопрос очень правильный. Уже в эмиграции я спросил дедушку: как же так? Ты был директором Пажеского корпуса, имел невероятные связи при дворе императора. Неужели ты не чувствовал - требуется что-то сделать, иначе такая политика погубит Россию? Дед вздохнул: «Я не знал, что люди так бедно живут. Я вращался в другом мире - балы, выпуски офицеров, званые обеды во дворце». И того, что назревает взрыв, никто не ощутил.

- Как вам жилось в эмиграции?
- Трудно. Но нам ещё повезло - в 1905 году, во время первой революции, папа сказал себе: «Эге! А ведь это может и повториться!» И купил домик в Ницце - на всякий случай. Правильно сделал, получается. Знаете, раньше Ницца была очень популярна среди русских, считалось шиком эдак небрежно упомянуть: «Я только что с Лазурного Берега… И что в нём находят?»

- Забавно порой повторяется история…
- И не говорите. Тогда купцы на набережной покупали открытку, доставая не гривенник, а сразу «подкову» пятисотрублёвок: сейчас так делают новые русские. 90 процентов шофёров такси в Ницце были из России. Улиц они не знали, ездили наугад, но всегда привозили по адресу! Брались за любую работу, «голубую кровь» никто не чтил: даже графы и князья вагоны разгружали. Дедушку страшно раздражало, что Россия стала называться «СССР». Он говорил: «Неужели, если бы коммунисты победили во Франции, то она поменяла бы своё имя? Нет, только у нас могут быть такие дураки». Но в 1980 году, впервые после революции побывав в России, я убедился: русские люди при любой власти остаются русскими. Они не изменились за время моего бегства. Легко забывают зло, гостеприимны и простодушны.

- Ваше мнение: есть ли у России возможность снова стать монархией?
- Исключено. Да, лично я обожаю императорскую семью. Но проблема в том, что в царском режиме не было справедливости. И раз не вышло у России иметь царя - то, по-моему, второй раз испытывать судьбу уже не надо.

ДОСЬЕ
Барон Эдуард Александрович фон Фальц-Фейн родился 14 сентября 1912 года в Херсонской губернии. Русский дворянин, ныне подданный Княжества Лихтенштейн. За содействие в возвращении культурных ценностей, утраченных Россией в годы Великой Отечественной войны, награждён орденом Дружбы народов. Благодаря барону было открыто два русских музея за рубежом, организована акция по передаче знаменитого архива Соколова - документы по расстрелу царской семьи, возвращён прах Шаляпина в Россию, проведены масштабные поиски Янтарной комнаты и пр.

Средняя заработная плата рабочего в 1917 г. (в рублях)
Россия 30-40
США 70-100
Великобритания 80-110
Германия 65-80
Китай 5-10

Народный барон

С детства Эдуард Александрович мечтал попасть на родину - в Россию, чтобы своими глазами увидеть все, о чем с такой любовью рассказывали ему взрослые. Став взрослым, он много раз бывал в посольстве, надеясь получить визу. Менялись генеральные секретари, послы, а его гнали с порога, даже не объясняя причины отказа.

В 1975 году на аукционе "Sotheby`s" в Монте-Карло барон познакомился с Ильей Самойловичем Зильберштейном, которого библиотека имени Ленина послала на аукцион купить уникальное русское издание 18 века о море из коллекции Дягилева-Лифаря. Зильбирштейн опоздал, торги были закончены, книгу купил барон. Эдуард Александрович с большой радостью подарил книгу Зильберштейну для библиотеки. Так, случай приблизил барона к России, а Илья Самойлович стал его другом. Зильберштейн первым в советской России стал с уважением писать о русской эмиграции в "Огоньке" и "Литературной газете": о Лифаре, о Фальц-Фейне и его коллекции, о коллекции дягилевских художников "беляка" князя Никиты Лобанова-Ростовского. В те годы это было сделать очень трудно. Только благодаря Илье Самойловичу были опубликованы мемуары Александра Бенуа и Константина Коровина, ставшие бестселлерами.

А барон, тем временем, упорно искал и, наконец, нашел способ приехать в Россию.

В Международном Олимпийском Комитете решался вопрос, кому достанется Летняя Олимпиада 1980 года, Лос-Анджелесу или Москве? Будучи бессменным президентом Олимпийского комитета Лихтенштейна, он перед голосованием попросил каждого из членов МОК дать шанс Москве. Олимпиаду отдали Москве. Барон ликовал! Теперь ему не имели права отказать в визе, он едет не как частное лицо.

Эдуарду Александровичу было под семьдесят, когда его впервые пустили на Родину. Его не испугал ни масштаб утрат, ни общественная апатия, ни предстоящие расходы. Он решил восстановить имя Фальц-Фейн на юге, а имя Епанчин - на севере, в Петербурге. С тех пор барон "почти не выезжает" из России. Курирует Суворовское училище в Петербурге (бывший Пажеский корпус), помогает Аскании-Нова, возвращает на родину, казалось безвозвратно утерянные, богатства.

Первым крупным даром барона своей родине стала часть библиотеки Дягилева-Лифаря, состоящая из сотни книг. Еще в конце 1970-х Эдуард Александрович познакомился с Юлианом Семеновым. Вместе они решили создать Международный комитет по возвращению русских сокровищ на родину - и эта идея надолго связала их вместе. Барон принял непосредственное участие в возвращении праха Шаляпина в Россию. Только к нему, как к близкому другу, прислушался Федор Федорович Шаляпин, сын великого русского певца, и дал разрешение на перевоз гроба с прахом отца из Парижа на Родину. После смерти Федора Федоровича, барон выкупил фамильные реликвии Шаляпиных, которые остались в Риме, и подарил их Музею Шаляпина в Петербурге.

Дары от барона стали поступать в Россию регулярно с возникновением Советского фонда культуры, который имел в годы перестройки неимоверный авторитет и ассоциировался с именами Раисы Горбачевой, академика Лихачева, Зильберштейна.

Много сил и средств потратил барон на поиски , "восьмого чуда света" из Екатерининского дворца Царского Села, будучи членом международной группы поиска. Янтарная комната не была найдена, и барон увлекся идеей ее восстановления. И никто не знает, сколько раз за последние десять лет останавливались работы по ее восстановлению: реставраторам не платили заработную плату, не хватало качественного янтаря, не было шлифовальных станков... Каждый раз, директор музея "Царское Село" Иван Петрович Саутов просил горячо любимого им барона вмешаться. И Эдуард Александрович вмешивался. Присылал из Швейцарии шлифовальные станки, какие-то особые сверла, писал письма куда надо, давал интервью журналистам... По его ходатайству Германия вернула в Царское Село уникальные раритеты, единственное, что удалось найти от легендарной янтарной комнаты - комод красного дерева и одну из четырех флорентийских мозаик.

Благодаря барону Фальц-Фейну в 1990-х годах за границей возникли сразу два русских музея. В 1994 году он открывает Музей Суворова в Гларусе, в Швейцарском городке, в котором и через двести лет помнят о походе великого русского полководца. В сентябре 1995 появился музей Екатерины II в Германии, на ее родине, в маленьком городке Цербсте. Эдуард Александрович договорился с бургомистром, что город отреставрирует здание под музей, а барон отдаст из своей коллекции экспонаты, связанные с Екатериной II.

Барон Эдуард Александрович Фальц-Фейн - кавалер 2-х государственных наград России: ордена Дружбы народов (1994) и ордена Почета, врученного ему В.В.Путиным 26 декабря 2002 года за меценатскую деятельность.

Большие заслуги имеет барон и перед русской православной церковью. Он принимал участие в строительстве храма Христа Спасителя в Москве. Помогает восстанавливать православный храм в Аскании-Нова, с его помощью восстановлена Мальтийская капелла Пажеского корпуса и создана корпусная церковь в Суворовском училище в Санкт-Петербурге. 26 декабря 2002 года патриарх Московский и всея Руси Алексий II вручил Эдуарду Александровичу высокую награду - орден Преподобного Сергия Радонежского.

Барон Эдуард Александрович фон Фальц-Фейн родился в 1912 году в России, в селе Гавриловка Херсонской губернии. Был он сыном Александра Эдуардовича Фальц-Фейна, агронома, приходившегося братом основателю заповедника "Аскания-Нова" Ф. Э. Фальц-Фейну, в котором спасли от вымирания знаменитую лошадь Пржевальского. Матушка Эдуарда, Вера Николаевна, происходила из славной семьи адмирала русского флота Епанчина, знаменитой своими генералами и адмиралами.

Рожденный за 5 лет до Революции, Эдуард рос в очень богатой и именитой семье, которая владела газетами, заводами и пароходами, а в 1918-м его семейство было вынуждено эмигрировать, выехав в Германию (Germany). Затем Фальц-Фейны отправились во Францию (France), в итоге осев в Лихтенштейне (Lichtenstein).

В 1932 году Эдуард, который с увлечением занимался спортом, выиграл студенческую велогонку, став чемпионом Парижа (Paris). После этого его пригласили в спортивную газету "L`Auto", назначив корреспондентом в Германии.

В 1936 году Фальц-Фейн освещал Олимпийские игры в Германии, за что получил звание "лучшего репортёра газеты" - "Золотое перо".

В том же 1936 году он создал в Лихтенштейне Олимпийский комитет, а также собрал и олимпийскую сборную страны для участия в Зимней Олимпиаде 1936 года. Кстати, он и сам принял участие в той Олимпиаде, войдя в команду по бобслею, и его результат оказался 18-м.

Во годы Второй мировой войны спортивный репортер оставил свое занятие – в Европе было не до спорта. Так, барон решил заниматься туризмом, открыв в Вадуце (Vaduz) магазин сувениров. Очень скоро его сувенирная лавка стала очень популярной - там останавливались все туристические автобусы.

В 1951 году и позже, с 1953 года до 1973 год, барон Фальц-Фейн был президентом Ассоциации велосипедного спорта Лихтенштейна.

Известно, что Фальц-Фейн всегда искал возможность связи с Россией, и такая возможность представилась в середине 1970-х, когда во время аукциона "Sotheby`s" в Монте-Карло (Monte Carlo) барон подружился с Ильёй Самойловичем Зильберштейном. Барон подарил тогда библиотеке, которую представлял Зильберштейн, уникальное русское издание XVIII века из коллекции Дягилева-Лифаря. Так, купив книгу, Фальц-Фейн подарил ее в Россию, и после этого он стал еще настойчивее искать возможность приезда в Россию.

Позже барон сумел способствовать тому, что Олимпийские игры 1980 года проводились в Москве, а впервые в Россию его впустили, когда Фальц-Фейну было уже около 70 лет. Так, миссией барона стало восстановление на родине имен его рода – Фальц-Фейнов и Епанчиных.

Первым даром барона России стало около 100 книг из библиотеки Дягилева-Лифаря, а после создания Советского фонда культуры дары от Фальц-Фейна стали поступать в Россию постоянно.

Известно, что вместе с Юлианом Семеновым он был создателем Международного комитета по возвращению русских сокровищ на родину. Именно Фальц-Фейн сделал многое для возвращения на родину праха Шаляпина, а, кроме того, он известен огромным вкладом в поиски Янтарной комнаты из Екатерининского дворца Царского Села.

В 1990-х барон способствовал созданию двух русских музеев за пределами России - Музея Суворова в Швейцарии (Swissland) и Музея Екатерины II в Германии.

Одним из самых важных проектов барона Фальц-Фейна стала организация передачи "архива Соколова" - знаменитого архива следственных документов, касающихся убийства царской семьи.

Среди многочисленных наград барона Фальц-Фейна - Благодарность Президента Российской Федерации (1998); Орден Дружбы народов (1993 года); Орден Почёта (2002); Медаль Пушкина (2007); Орден преподобного Сергия Радонежского II степени (2002); Медаль "В память 300-летия Санкт-Петербурга" (2003) и много прочих. Кроме того, имеет барон награды и от Украины, и, конечно, от государства Лихтенштейн.

Известно, что в Россию барон приезжал, уже буду чи более чем 90-летним, однако все, кому довелось с ним повстречаться, отказывались верить, что перед ними – ровесник века, настолько подтянутым и моложавым выглядел Фальц-Фейн.

Известно и то, что всю свою жизнь барон имел репутацию сердцееда, любителя женщин, которые всегда охотно отвечали ему взаимностью. Ему присваивали в прессе титулы Казановы ХХ века, Дон Жуана и Европейского плейбоя. Сам барон на вопрос о его любви к женщинам краток: "Женщин нужно любить всех!".

Известно, что женат он был дважды. Первой его женой была Вирджиния, дочь английского лорда, в этом браке появилась дочь. После развода второй женой барона стала Кристина Шварц, манекенщица из Мюнхена, скончавшаяся в результате передозировки наркотиков в 1977 году.

Сегодня барону 99 лет, Эдуард – последний из рода Фальц-Фейнов. Его знают по всему миру как щедрого мецената, общественного деятеля и большого ценителя русского и европейского искусства.

Село Гавриловка , Херсонская губерния , Российская империя) - общественный деятель Лихтенштейна , барон, меценат .

Отец Александр Эдуардович - агроном , брат основателя заповедника «Аска́ния-Но́ва» Ф. Э. Фальц-Фейна , мать Вера Николаевна - из семьи генералов и адмиралов русского флота Епанчиных .

Биография

Дед Эдуарда со стороны матери, генерал-от-инфантерии Николай Алексеевич Епанчин , был директором Пажеского Его Императорского Величества корпуса. В 1917 году Эдуард вместе с родителями гостил у деда в Петрограде и стал свидетелем Октябрьского переворота . В 1918 году семья в полном составе эмигрировала в Германию . Через два года от сильных эмоциональных переживаний отец будущего барона скоропостижно скончался. Воспитанием мальчика стал заниматься его дед. В 1922 году Эдуард Александрович перешёл из лютеранства в православие (получив в Св. Крещении имя Олег)… После Германии была Франция (1923 год), затем Лихтенштейн.

Семья

Барон и Россия

• В 1975 году на аукционе «Sotheby`s» в Монте-Карло барон познакомился с Ильёй Самойловичем Зильберштейном , которого библиотека имени Ленина послала на аукцион купить уникальное русское издание XVIII века о море из коллекции Дягилева -Лифаря . Зильберштейн опоздал, торги были закончены, книгу купил барон. Эдуард Александрович с большой радостью подарил книгу Зильберштейну для библиотеки. Так, случай приблизил барона к России, а Илья Самойлович стал его другом. Зильберштейн первым в советской России стал с уважением писать о русской эмиграции в «Огоньке» и «Литературной газете» : о Лифаре, о Фальц-Фейне и его коллекции, о коллекции дягилевских художников «беляка» князя Никиты Лобанова-Ростовского .
• А барон, тем временем, упорно искал и, наконец, нашёл способ приехать в Россию. В Международном Олимпийском Комитете решался вопрос, кому достанутся Летние Олимпийские игры 1980 года, Лос-Анджелесу или Москве . Будучи долгое время бессменным президентом Олимпийского комитета Лихтенштейна, он перед голосованием попросил каждого из членов МОК дать шанс Москве. Олимпиаду отдали Москве.
• Эдуарду Александровичу было под семьдесят, когда его впервые пустили на Родину. Он решил восстановить имя Фальц-Фейн на юге, а имя Епанчи́н - на севере, в Санкт-Петербурге . Курирует Суворовское училище в Петербурге (бывший Пажеский корпус), помогает Аскании-Нова, возвращает на родину, казалось, безвозвратно утерянные богатства.
• Первым крупным даром барона своей Родине стала часть библиотеки Дягилева-Лифаря, состоящая из сотни книг. Ещё в конце 1970-х Эдуард Александрович познакомился с Юлианом Семёновым . Вместе они решили создать Международный комитет по возвращению русских сокровищ на родину - и эта идея надолго связала их вместе. Барон принял непосредственное участие в возвращении праха Шаляпина в Россию. Только к нему, как к близкому другу, прислушался Фёдор Фёдорович Шаляпин, сын великого русского певца, и дал разрешение на перевоз гроба с прахом отца из Парижа на Родину. После смерти Фёдора Фёдоровича, барон выкупил фамильные реликвии Шаляпиных, которые остались в Риме , и подарил их Музею Шаляпина в Петербурге.
• Дары от барона стали поступать в Россию регулярно с возникновением Советского фонда культуры .
• Много сил и средств потратил барон на поиски Янтарной комнаты из Екатерининского дворца Царского Села , будучи членом международной группы поиска. Янтарная комната не была найдена, и барон увлекся идеей её восстановления. Присылал из Швейцарии шлифовальные станки, особые свёрла, писал письма «куда надо», давал интервью журналистам… По его ходатайству Германия вернула в Царское Село уникальные раритеты, единственное, что удалось найти от легендарной янтарной комнаты - комод красного дерева и одну из четырёх флорентийских мозаик.
• Благодаря барону в 1990-х годах за границей возникли сразу два русских музея. В 1994 году он открывает Музей Суворова в Гларусе , в швейцарском городке, в котором и через двести лет помнят о походе великого русского полководца . В сентябре появился музей Екатерины II в Германии , на её родине, в маленьком городке Цербсте . Эдуард Александрович договорился с бургомистром, что город отреставрирует здание под музей, а барон отдаст из своей коллекции экспонаты, связанные с Екатериной II.

• Важнейшая его акция - организация передачи знаменитого «архива Соколова» - следственных документов по делу об убийстве царской семьи в Екатеринбурге . «Когда мы встречались здесь с премьером Черномырдиным , - говорит барон, - я снова напомнил ему о просьбе князя Лихтенштейна о возвращении ему домашних архивов, захваченных в 1945 году Красной Армией в Австрии в качестве военного трофея. Архивы продолжали считать трофеем на протяжении полувека, хотя ясно, что это не так - княжество не участвовало в войне, сохраняло нейтралитет. Премьер внимательно выслушал мои аргументы и заметил, что „надо что-то дать взамен“, то есть сделать какой-то подарок. По моему совету, князь за 100 тысяч долларов приобрел бумаги Соколова, а я договорился об обмене их на его архив». Официальный документ об обмене домовых книг главы лихтенштейнского княжеского дома Ханса-Адама II на бесценные для России материалы Николая Соколова был подписан во время визита министра иностранных дел России Евгения Примакова в княжество Лихтенштейн.
• Внёс значительный вклад в восстановление Мальтийской капеллы и корпусной церкви и стал главным инициатором того, что в Санкт-Петербургском Суворовском Военном Училище появилась самая лучшая в военно-учебных заведениях России корпусная церковь и вскоре откроется кадетский музей. Это по его - внука Николая Епанчина (генерала от инфантерии и директора Пажеского корпуса в начале XX века) инициативе - были сделаны две точные копии пажеской униформы с музейных экспонатов. Поэтому не случайно почётному гостю была предоставлена честь перерезать ленточку первой экспозиции кадетского музея.
• Одна из картин галереи Воронцовского дворца - «Портрет князя Григория Потёмкина» кисти Левицкого - была подарена бароном Фальц-Фейном.
• Возвращен в Ливадийский дворец ковёр - подарок Иранского шаха, с изображением семьи Николая Второго .

Общественные посты

Награды

Награды Лихтенштейна

Награды России

Государственные награды России

Иные награды России

Награды Украины

Другое

Барон в кинематографе

• «Русский век барона Фальц-Фейна», 2010 г., реж. Руслан Кечеджиян.
• «Эдуард Фальц-Фейн. Русские монологи», 1989 г., реж. Семён Аранович .
• «Кто он, барон Фальц-Фейн?», 1996 г., автор Игорь Михайлов.
• "Любите Родину так как он", 2016 г., реж. Владимир Костюк.

См. также

• Список дворянских родов, внесённых в Общий гербовник Российской империи

Напишите отзыв о статье "Фальц-Фейн, Эдуард фон"

Примечания

1. (англ.)
2. Ханни и Андреас Венцель на зимней олимпиаде 1980 года .
3. // газета «Одесский Листок», март 2008 года.
7. ,
8. В Российской империи Фальц-Фейны баронами не титуловались
17. (укр.)
19. (укр.)
20. (укр.)
21. (укр.)
22. (укр.)
23. (англ.)

Литература

• Ганкевич В. Ю., Задерейчук А. А. Фальц-Фейн Едуард Олександрович фон// Енциклопедія історії України. Т. 10 (Т-Я): Наукова думка, 2013. - С. 263-264 (ISBN 978-966-00-1359-9).
• Задерейчук А. А. Фальц-Фейны в Таврии. - Симферополь: ДОЛЯ, 2010.
• Фальц-Фейн, Эдуард фон // Кто есть кто в мировой политике / Редкол.: Кравченко Л. П.(отв. ред.) и др. - М.:Политиздат, 1990. - 559 с ISBN 5-250-00513-6
• Степанов А. И. Незнакомый Лихтенштейн глазами первого российского посла. - М.:Междунар. отношения, 2002. - 488 с, ил. ISBN 5-7133-1122-8
• Данилевич Н. Барон Фальц-Фейн. Жизнь русского аристократа. - М.: Изобразительное искусство", 2000. - 232 с., 88 с. ил. ISBN 5-85200-381-6

Ссылки

• Коваленко А. И. Встречи с русским бароном Э. А. Фальц-Фейном, 1991-1993. Ссылка: makedonez49.narod2.ru

Отрывок, характеризующий Фальц-Фейн, Эдуард фон

После своего свидания в Москве с Пьером князь Андреи уехал в Петербург по делам, как он сказал своим родным, но, в сущности, для того, чтобы встретить там князя Анатоля Курагина, которого он считал необходимым встретить. Курагина, о котором он осведомился, приехав в Петербург, уже там не было. Пьер дал знать своему шурину, что князь Андрей едет за ним. Анатоль Курагин тотчас получил назначение от военного министра и уехал в Молдавскую армию. В это же время в Петербурге князь Андрей встретил Кутузова, своего прежнего, всегда расположенного к нему, генерала, и Кутузов предложил ему ехать с ним вместе в Молдавскую армию, куда старый генерал назначался главнокомандующим. Князь Андрей, получив назначение состоять при штабе главной квартиры, уехал в Турцию.
Князь Андрей считал неудобным писать к Курагину и вызывать его. Не подав нового повода к дуэли, князь Андрей считал вызов с своей стороны компрометирующим графиню Ростову, и потому он искал личной встречи с Курагиным, в которой он намерен был найти новый повод к дуэли. Но в Турецкой армии ему также не удалось встретить Курагина, который вскоре после приезда князя Андрея в Турецкую армию вернулся в Россию. В новой стране и в новых условиях жизни князю Андрею стало жить легче. После измены своей невесты, которая тем сильнее поразила его, чем старательнее он скрывал ото всех произведенное на него действие, для него были тяжелы те условия жизни, в которых он был счастлив, и еще тяжелее были свобода и независимость, которыми он так дорожил прежде. Он не только не думал тех прежних мыслей, которые в первый раз пришли ему, глядя на небо на Аустерлицком поле, которые он любил развивать с Пьером и которые наполняли его уединение в Богучарове, а потом в Швейцарии и Риме; но он даже боялся вспоминать об этих мыслях, раскрывавших бесконечные и светлые горизонты. Его интересовали теперь только самые ближайшие, не связанные с прежними, практические интересы, за которые он ухватывался с тем большей жадностью, чем закрытое были от него прежние. Как будто тот бесконечный удаляющийся свод неба, стоявший прежде над ним, вдруг превратился в низкий, определенный, давивший его свод, в котором все было ясно, но ничего не было вечного и таинственного.
Из представлявшихся ему деятельностей военная служба была самая простая и знакомая ему. Состоя в должности дежурного генерала при штабе Кутузова, он упорно и усердно занимался делами, удивляя Кутузова своей охотой к работе и аккуратностью. Не найдя Курагина в Турции, князь Андрей не считал необходимым скакать за ним опять в Россию; но при всем том он знал, что, сколько бы ни прошло времени, он не мог, встретив Курагина, несмотря на все презрение, которое он имел к нему, несмотря на все доказательства, которые он делал себе, что ему не стоит унижаться до столкновения с ним, он знал, что, встретив его, он не мог не вызвать его, как не мог голодный человек не броситься на пищу. И это сознание того, что оскорбление еще не вымещено, что злоба не излита, а лежит на сердце, отравляло то искусственное спокойствие, которое в виде озабоченно хлопотливой и несколько честолюбивой и тщеславной деятельности устроил себе князь Андрей в Турции.
В 12 м году, когда до Букарешта (где два месяца жил Кутузов, проводя дни и ночи у своей валашки) дошла весть о войне с Наполеоном, князь Андрей попросил у Кутузова перевода в Западную армию. Кутузов, которому уже надоел Болконский своей деятельностью, служившей ему упреком в праздности, Кутузов весьма охотно отпустил его и дал ему поручение к Барклаю де Толли.
Прежде чем ехать в армию, находившуюся в мае в Дрисском лагере, князь Андрей заехал в Лысые Горы, которые были на самой его дороге, находясь в трех верстах от Смоленского большака. Последние три года и жизни князя Андрея было так много переворотов, так много он передумал, перечувствовал, перевидел (он объехал и запад и восток), что его странно и неожиданно поразило при въезде в Лысые Горы все точно то же, до малейших подробностей, – точно то же течение жизни. Он, как в заколдованный, заснувший замок, въехал в аллею и в каменные ворота лысогорского дома. Та же степенность, та же чистота, та же тишина были в этом доме, те же мебели, те же стены, те же звуки, тот же запах и те же робкие лица, только несколько постаревшие. Княжна Марья была все та же робкая, некрасивая, стареющаяся девушка, в страхе и вечных нравственных страданиях, без пользы и радости проживающая лучшие годы своей жизни. Bourienne была та же радостно пользующаяся каждой минутой своей жизни и исполненная самых для себя радостных надежд, довольная собой, кокетливая девушка. Она только стала увереннее, как показалось князю Андрею. Привезенный им из Швейцарии воспитатель Десаль был одет в сюртук русского покроя, коверкая язык, говорил по русски со слугами, но был все тот же ограниченно умный, образованный, добродетельный и педантический воспитатель. Старый князь переменился физически только тем, что с боку рта у него стал заметен недостаток одного зуба; нравственно он был все такой же, как и прежде, только с еще большим озлоблением и недоверием к действительности того, что происходило в мире. Один только Николушка вырос, переменился, разрумянился, оброс курчавыми темными волосами и, сам не зная того, смеясь и веселясь, поднимал верхнюю губку хорошенького ротика точно так же, как ее поднимала покойница маленькая княгиня. Он один не слушался закона неизменности в этом заколдованном, спящем замке. Но хотя по внешности все оставалось по старому, внутренние отношения всех этих лиц изменились, с тех пор как князь Андрей не видал их. Члены семейства были разделены на два лагеря, чуждые и враждебные между собой, которые сходились теперь только при нем, – для него изменяя свой обычный образ жизни. К одному принадлежали старый князь, m lle Bourienne и архитектор, к другому – княжна Марья, Десаль, Николушка и все няньки и мамки.
Во время его пребывания в Лысых Горах все домашние обедали вместе, но всем было неловко, и князь Андрей чувствовал, что он гость, для которого делают исключение, что он стесняет всех своим присутствием. Во время обеда первого дня князь Андрей, невольно чувствуя это, был молчалив, и старый князь, заметив неестественность его состояния, тоже угрюмо замолчал и сейчас после обеда ушел к себе. Когда ввечеру князь Андрей пришел к нему и, стараясь расшевелить его, стал рассказывать ему о кампании молодого графа Каменского, старый князь неожиданно начал с ним разговор о княжне Марье, осуждая ее за ее суеверие, за ее нелюбовь к m lle Bourienne, которая, по его словам, была одна истинно предана ему.
Старый князь говорил, что ежели он болен, то только от княжны Марьи; что она нарочно мучает и раздражает его; что она баловством и глупыми речами портит маленького князя Николая. Старый князь знал очень хорошо, что он мучает свою дочь, что жизнь ее очень тяжела, но знал тоже, что он не может не мучить ее и что она заслуживает этого. «Почему же князь Андрей, который видит это, мне ничего не говорит про сестру? – думал старый князь. – Что же он думает, что я злодей или старый дурак, без причины отдалился от дочери и приблизил к себе француженку? Он не понимает, и потому надо объяснить ему, надо, чтоб он выслушал», – думал старый князь. И он стал объяснять причины, по которым он не мог переносить бестолкового характера дочери.
– Ежели вы спрашиваете меня, – сказал князь Андрей, не глядя на отца (он в первый раз в жизни осуждал своего отца), – я не хотел говорить; но ежели вы меня спрашиваете, то я скажу вам откровенно свое мнение насчет всего этого. Ежели есть недоразумения и разлад между вами и Машей, то я никак не могу винить ее – я знаю, как она вас любит и уважает. Ежели уж вы спрашиваете меня, – продолжал князь Андрей, раздражаясь, потому что он всегда был готов на раздражение в последнее время, – то я одно могу сказать: ежели есть недоразумения, то причиной их ничтожная женщина, которая бы не должна была быть подругой сестры.
Старик сначала остановившимися глазами смотрел на сына и ненатурально открыл улыбкой новый недостаток зуба, к которому князь Андрей не мог привыкнуть.
– Какая же подруга, голубчик? А? Уж переговорил! А?
– Батюшка, я не хотел быть судьей, – сказал князь Андрей желчным и жестким тоном, – но вы вызвали меня, и я сказал и всегда скажу, что княжна Марья ни виновата, а виноваты… виновата эта француженка…
– А присудил!.. присудил!.. – сказал старик тихим голосом и, как показалось князю Андрею, с смущением, но потом вдруг он вскочил и закричал: – Вон, вон! Чтоб духу твоего тут не было!..

Князь Андрей хотел тотчас же уехать, но княжна Марья упросила остаться еще день. В этот день князь Андрей не виделся с отцом, который не выходил и никого не пускал к себе, кроме m lle Bourienne и Тихона, и спрашивал несколько раз о том, уехал ли его сын. На другой день, перед отъездом, князь Андрей пошел на половину сына. Здоровый, по матери кудрявый мальчик сел ему на колени. Князь Андрей начал сказывать ему сказку о Синей Бороде, но, не досказав, задумался. Он думал не об этом хорошеньком мальчике сыне в то время, как он его держал на коленях, а думал о себе. Он с ужасом искал и не находил в себе ни раскаяния в том, что он раздражил отца, ни сожаления о том, что он (в ссоре в первый раз в жизни) уезжает от него. Главнее всего ему было то, что он искал и не находил той прежней нежности к сыну, которую он надеялся возбудить в себе, приласкав мальчика и посадив его к себе на колени.
– Ну, рассказывай же, – говорил сын. Князь Андрей, не отвечая ему, снял его с колон и пошел из комнаты.
Как только князь Андрей оставил свои ежедневные занятия, в особенности как только он вступил в прежние условия жизни, в которых он был еще тогда, когда он был счастлив, тоска жизни охватила его с прежней силой, и он спешил поскорее уйти от этих воспоминаний и найти поскорее какое нибудь дело.
– Ты решительно едешь, Andre? – сказала ему сестра.
– Слава богу, что могу ехать, – сказал князь Андрей, – очень жалею, что ты не можешь.
– Зачем ты это говоришь! – сказала княжна Марья. – Зачем ты это говоришь теперь, когда ты едешь на эту страшную войну и он так стар! M lle Bourienne говорила, что он спрашивал про тебя… – Как только она начала говорить об этом, губы ее задрожали и слезы закапали. Князь Андрей отвернулся от нее и стал ходить по комнате.
– Ах, боже мой! Боже мой! – сказал он. – И как подумаешь, что и кто – какое ничтожество может быть причиной несчастья людей! – сказал он со злобою, испугавшею княжну Марью.
Она поняла, что, говоря про людей, которых он называл ничтожеством, он разумел не только m lle Bourienne, делавшую его несчастие, но и того человека, который погубил его счастие.
– Andre, об одном я прошу, я умоляю тебя, – сказала она, дотрогиваясь до его локтя и сияющими сквозь слезы глазами глядя на него. – Я понимаю тебя (княжна Марья опустила глаза). Не думай, что горе сделали люди. Люди – орудие его. – Она взглянула немного повыше головы князя Андрея тем уверенным, привычным взглядом, с которым смотрят на знакомое место портрета. – Горе послано им, а не людьми. Люди – его орудия, они не виноваты. Ежели тебе кажется, что кто нибудь виноват перед тобой, забудь это и прости. Мы не имеем права наказывать. И ты поймешь счастье прощать.
– Ежели бы я был женщина, я бы это делал, Marie. Это добродетель женщины. Но мужчина не должен и не может забывать и прощать, – сказал он, и, хотя он до этой минуты не думал о Курагине, вся невымещенная злоба вдруг поднялась в его сердце. «Ежели княжна Марья уже уговаривает меня простить, то, значит, давно мне надо было наказать», – подумал он. И, не отвечая более княжне Марье, он стал думать теперь о той радостной, злобной минуте, когда он встретит Курагина, который (он знал) находится в армии.
Княжна Марья умоляла брата подождать еще день, говорила о том, что она знает, как будет несчастлив отец, ежели Андрей уедет, не помирившись с ним; но князь Андрей отвечал, что он, вероятно, скоро приедет опять из армии, что непременно напишет отцу и что теперь чем дольше оставаться, тем больше растравится этот раздор.
– Adieu, Andre! Rappelez vous que les malheurs viennent de Dieu, et que les hommes ne sont jamais coupables, [Прощай, Андрей! Помни, что несчастия происходят от бога и что люди никогда не бывают виноваты.] – были последние слова, которые он слышал от сестры, когда прощался с нею.
«Так это должно быть! – думал князь Андрей, выезжая из аллеи лысогорского дома. – Она, жалкое невинное существо, остается на съедение выжившему из ума старику. Старик чувствует, что виноват, но не может изменить себя. Мальчик мой растет и радуется жизни, в которой он будет таким же, как и все, обманутым или обманывающим. Я еду в армию, зачем? – сам не знаю, и желаю встретить того человека, которого презираю, для того чтобы дать ему случай убить меня и посмеяться надо мной!И прежде были все те же условия жизни, но прежде они все вязались между собой, а теперь все рассыпалось. Одни бессмысленные явления, без всякой связи, одно за другим представлялись князю Андрею.

Князь Андрей приехал в главную квартиру армии в конце июня. Войска первой армии, той, при которой находился государь, были расположены в укрепленном лагере у Дриссы; войска второй армии отступали, стремясь соединиться с первой армией, от которой – как говорили – они были отрезаны большими силами французов. Все были недовольны общим ходом военных дел в русской армии; но об опасности нашествия в русские губернии никто и не думал, никто и не предполагал, чтобы война могла быть перенесена далее западных польских губерний.
Князь Андрей нашел Барклая де Толли, к которому он был назначен, на берегу Дриссы. Так как не было ни одного большого села или местечка в окрестностях лагеря, то все огромное количество генералов и придворных, бывших при армии, располагалось в окружности десяти верст по лучшим домам деревень, по сю и по ту сторону реки. Барклай де Толли стоял в четырех верстах от государя. Он сухо и холодно принял Болконского и сказал своим немецким выговором, что он доложит о нем государю для определения ему назначения, а покамест просит его состоять при его штабе. Анатоля Курагина, которого князь Андрей надеялся найти в армии, не было здесь: он был в Петербурге, и это известие было приятно Болконскому. Интерес центра производящейся огромной войны занял князя Андрея, и он рад был на некоторое время освободиться от раздражения, которое производила в нем мысль о Курагине. В продолжение первых четырех дней, во время которых он не был никуда требуем, князь Андрей объездил весь укрепленный лагерь и с помощью своих знаний и разговоров с сведущими людьми старался составить себе о нем определенное понятие. Но вопрос о том, выгоден или невыгоден этот лагерь, остался нерешенным для князя Андрея. Он уже успел вывести из своего военного опыта то убеждение, что в военном деле ничего не значат самые глубокомысленно обдуманные планы (как он видел это в Аустерлицком походе), что все зависит от того, как отвечают на неожиданные и не могущие быть предвиденными действия неприятеля, что все зависит от того, как и кем ведется все дело. Для того чтобы уяснить себе этот последний вопрос, князь Андрей, пользуясь своим положением и знакомствами, старался вникнуть в характер управления армией, лиц и партий, участвовавших в оном, и вывел для себя следующее понятие о положении дел.
Когда еще государь был в Вильне, армия была разделена натрое: 1 я армия находилась под начальством Барклая де Толли, 2 я под начальством Багратиона, 3 я под начальством Тормасова. Государь находился при первой армии, но не в качестве главнокомандующего. В приказе не было сказано, что государь будет командовать, сказано только, что государь будет при армии. Кроме того, при государе лично не было штаба главнокомандующего, а был штаб императорской главной квартиры. При нем был начальник императорского штаба генерал квартирмейстер князь Волконский, генералы, флигель адъютанты, дипломатические чиновники и большое количество иностранцев, но не было штаба армии. Кроме того, без должности при государе находились: Аракчеев – бывший военный министр, граф Бенигсен – по чину старший из генералов, великий князь цесаревич Константин Павлович, граф Румянцев – канцлер, Штейн – бывший прусский министр, Армфельд – шведский генерал, Пфуль – главный составитель плана кампании, генерал адъютант Паулучи – сардинский выходец, Вольцоген и многие другие. Хотя эти лица и находились без военных должностей при армии, но по своему положению имели влияние, и часто корпусный начальник и даже главнокомандующий не знал, в качестве чего спрашивает или советует то или другое Бенигсен, или великий князь, или Аракчеев, или князь Волконский, и не знал, от его ли лица или от государя истекает такое то приказание в форме совета и нужно или не нужно исполнять его. Но это была внешняя обстановка, существенный же смысл присутствия государя и всех этих лиц, с придворной точки (а в присутствии государя все делаются придворными), всем был ясен. Он был следующий: государь не принимал на себя звания главнокомандующего, но распоряжался всеми армиями; люди, окружавшие его, были его помощники. Аракчеев был верный исполнитель блюститель порядка и телохранитель государя; Бенигсен был помещик Виленской губернии, который как будто делал les honneurs [был занят делом приема государя] края, а в сущности был хороший генерал, полезный для совета и для того, чтобы иметь его всегда наготове на смену Барклая. Великий князь был тут потому, что это было ему угодно. Бывший министр Штейн был тут потому, что он был полезен для совета, и потому, что император Александр высоко ценил его личные качества. Армфельд был злой ненавистник Наполеона и генерал, уверенный в себе, что имело всегда влияние на Александра. Паулучи был тут потому, что он был смел и решителен в речах, Генерал адъютанты были тут потому, что они везде были, где государь, и, наконец, – главное – Пфуль был тут потому, что он, составив план войны против Наполеона и заставив Александра поверить в целесообразность этого плана, руководил всем делом войны. При Пфуле был Вольцоген, передававший мысли Пфуля в более доступной форме, чем сам Пфуль, резкий, самоуверенный до презрения ко всему, кабинетный теоретик.
Кроме этих поименованных лиц, русских и иностранных (в особенности иностранцев, которые с смелостью, свойственной людям в деятельности среди чужой среды, каждый день предлагали новые неожиданные мысли), было еще много лиц второстепенных, находившихся при армии потому, что тут были их принципалы.

В первом номере журнала «Наше наследие», вышедшем в 1988 году, был напечатан очерк о бароне Эдуарде Александровиче Фальц-Фейне, собрании русских реликвий в доме барона в Лихтенштейне, его архиве и, конечно, беспрецедентной меценатской деятельности барона на родине его предков. С тех пор журнал дружит с бароном и всегда рад предоставить свои страницы материалам о нем. Э.А.Фальц-Фейн - старейший член редакционного попечительского совета журнала, внимательно следящий за нашей работой и по мере возможности в ней участвующий.

Недавно, работая над телефильмом «Корона Российской империи», в Вадуце у Э.А.Фальц-Фейна побывала корреспондент российского телевидения З.Курбатова. Мы публикуем ее беседу с бароном Фальц-Фейном, подготовленную специально для «Нашего наследия».

Вилла «Аскания-Нова»

Слушай внимательно. Я перехожу на «ты», это русский обычай. Чужому говорят «вы», а другу - «ты». У меня русский разговор, слова, которых в России больше не употребляют! Наверное, ты со мной говоришь и это приятно?

Сейчас и правда так никто не говорит - интонации, дворянская лексика дореволюционной России. Наша беседа с бароном Эдуардом Александровичем Фальц-Фейном длилась несколько часов в его доме в Вадуце, столице маленького центральноевропейского княжества Лихтенштейн. Здесь чистейший горный воздух, зеленые луга, очень мало людей. Таксисту мы назвали адрес. Оказывается, все знают, что недалеко от княжеского замка живет в своем доме барон Фальц-Фейн, которому 103 (!!!) года. Барон, который здесь, в Вадуце, открыл когда-то знаменитый на всю Европу магазин сувениров и многое в этом бизнесе первым придумал и усовершенствовал. Но далеко не все здесь знают, что барон - русский.

Мы подъехали к дому и сразу поняли - это и есть жилище Эдуарда Александровича. Ведь прямо у ворот растет старая мощная береза. На калитке табличка с надписью «Аскания-Нова». Название виллы навеяно ностальгией - огромное имение на юге России, где родился барон, как раз и называлось «Аскания-Нова». Позвонили в звонок. Через переговорное устройство старческий и в то же время высокий голос властно прокричал: «Входите в дом и поднимайтесь на первый этаж! Живее!»

Я совсем не так представляла его виллу. Показалось, что это очень простой, даже скромный дом. Комнаты небольшие, темноватые, лестница ведет на первый этаж (у нас, русских, это второй этаж). Всюду много картин и фотографий, портреты русских императоров, старинная карта Крыма, оружие. Кусочек России. Сам барон в дальней комнате сидит в кровати. Уже два года он не ходит, отказали ноги. Вокруг кровати милые сердцу вещицы. Игрушечный мишка. Ему столько же лет, сколько и барону. Это единственная игрушка, которую мама разрешила Эдуарду взять с собой. Они бежали из России в 1918-м буквально с одним чемоданом. На стенах портреты родителей, маленького Эдуарда с сестрой Таисией и, конечно, семья последнего русского императора.

Тогда мальчиков одевали до пяти лет в юбочки. Как девочек. Я был одет так же, как моя сестра. И вот царь берет меня на руки, чтобы поцеловать. Спрашивает, как меня зовут. Я отвечаю: «Эдуард». Царь удивился: «Так ты мальчик?» - и поставил меня обратно.

Эдуарду Александровичу это рассказывала мама. Он сам не может это помнить, ведь, когда Николай II приезжал в имение Фальц-Фейнов «Аскания-Нова», Эдуарду было всего два года.

Царь очень любил зверей. Он решил: «А давайте по пути в Крым посмотрим, на что похож настоящий зоопарк, а не зоосад, где звери сидят в клетках». Моя семья в имении «Аскания-Hова» устроила такой зоопарк, величиной с Лихтенштейн. Все звери мира там были, кроме львов и леопардов, и все были свободны. Вот император туда и приехал.

Барон показывает фотографию на своем столике - Николай II в «Аскания-Нова», рядом родной дядя Эдуарда Александровича, Фридрих. Она сделана 29 апреля 1914 года. Потом царь пригласил Александра Фальц-Фейна в Ливадию, тот приехал и два дня там пробыл. Но о чем говорили последний русский император и отец Эдуарда Александровича, никто не знает. Скорее всего, о приближающейся войне.

Фальц-Фейны - немцы. Работящие, честные. Из тех, кого пригласила в Россию Екатерина II. Эдуард Александрович этим гордится, но себя называет русским. Уже в эмиграции, после смерти отца, горничная взяла его с собой в русскую церковь. Ему очень понравилось - особенно хор. И в 1920 году он принял православие, при крещении ему дали имя Олег.

Род Епанчиных

Мой дед Николай Епанчин был прекрасно знаком с императором, он был в его свите! Дедушка был генералом от инфантерии, директором Пажеского корпуса в Петербурге. Царь всегда приезжал в корпус в конце семестра и раздавал призы выпускникам.

Эдуард Александрович, а вы держите связь с Пажеским корпусом?

Я не только держу связь. Я им даю деньги. Стоит назвать, сколько я дал Пажескому корпусу, теперешнему Суворовскому училищу, - 120 тысяч долларов, чтобы они привели в порядок церковь, которую разрушили во время 80-летней диктатуры. Все иконы из Пажеского корпуса поместили в Русский музей. Я их нашел там и заказал очень хорошие копии. Я это устроил, и теперь все pico bello! Так что церковь стоит, по воскресеньям бывает служба в Мальтийской капелле, там еще и много концертов бывает. У меня масса документов - архив Епанчиных, все это на полу в коробках.

Нужно хотя бы вкратце рассказать о старинном роде Епанчиных, единственной семье в старой России, где было три адмирала. В Адмиралтействе в Петербурге висит картина Айвазовского, изображающая Наваринское сражение, в результате которого турецкий флот был уничтожен. Два брата, адмиралы Николай и Иван Епанчины, командовали в этой битве фрегатами «Елена» и «Проворный». Позже братья стали комендантами двух крупнейших военных портов - Ревеля и Кронштадта. Они оба похоронены в Александро-Невской лавре. Алексей Епанчин, адмирал, стоял во главе Морского корпуса, получил золотые эполеты от Александра III. А вот его сын Николай Алексеевич Епанчин не мог выходить в море из-за морской болезни. Он прославился как выдающийся полководец в сражении под Гумбинненом 7 августа 1914 года - тогда русские спасли французов от разгрома.

Эдуард Александрович выполнил завещание своего деда-генерала Н.А.Епанчина - издал в новой России большой том его мемуаров «На службе трех императоров». Вышла книга в издании журнала «Наше наследие». При большом стечении почитателей Эдуарда Александровича, его московских друзей - писателей, журналистов, военных деятелей, коллекционеров, историков, да всех и не перечислишь, воспоминания генерала Епанчина представляли в Итальянском дворике ГМИИ им. А.С.Пушкина. Звучали старинные военные марши, четко и красиво вышагивали суворовцы, выступающие говорили о замечательном роде, давшем России стольких выдающихся военачальников. Барон был по-настоящему счастлив.

Эдуард Александрович рассказывает о том, что мама завещала ему найти в Ленинграде могилы Епанчиных. Барону удалось приехать в СССР в 1980 году на Олимпиаду. Он попал на кладбище Александро-Невской лавры, где хоронят выдающихся сынов отечества, и пришел в ужас. Некрополь Епанчиных разрушен, могилы Николая и Ивана Епанчиных не сохранились. Но надо знать решительный характер Эдуарда Александровича. Он явился в Адмиралтейство и пристыдил в резкой форме руководство Ленинградской военно-морской базы за такое отношение к памяти великих соотечественников. Барон дал деньги на восстановление некрополя. В 1985 году его торжественно открыли под оружейные залпы. В память о братьях - адмиралах Николае и Иване Епанчиных установили мемориальную доску.

Сокровища императорской России

Эдуард Александрович просит нас обязательно сфотографировать несколько важных вещей. Прежде всего картину Неффа «Младенец цесаревич Николай». Барон говорит, что не хотел бы с ней расставаться, но если бы продавал, то только в Эрмитаж. Он долго был дружен с тогдашним директором Борисом Пиотровским. Потом обращает наше внимание на малахитовый ларец, который принадлежал Александру III.

Я его купил на аукционе в Монако.

Вы известный меценат. Много всего сделали для России. А что самое значимое?

В Ливадийском дворце был чудный персидский ковер, подарок к 300-летию Дома Романовых. Во время революции его вывезли, и он исчез. А я его нашел на одном из аукционов и вернул в Ливадию. Он сейчас там должен висеть при входе. У меня был друг Юлиан Семенов, помните такого? Он был корреспондентом «Литературной газеты», жил в Бонне. Был удивительно умный писатель. Он связался со мной и сообщил, что завтра на аукционе будет выставлен этот ковер. А я не могу приехать, на мне ведь магазин. У меня сезон, толпы туристов. Семенов настаивает, говорит, что ковер хочет купить какой-то богатый китаец. Нельзя же допустить, чтобы китаец купил царский ковер? Тогда мы решили, что я по телефону буду участвовать. Цена на этот ковер дошла до 40 тысяч долларов. И китаец отступился, я победил! Потом мы с Юлианом думали вместе, как найти Янтарную комнату, которую немцы вывезли из Царского Села. Она сгорела - я теперь в этом уверен - в подвалах Кенигсберга, когда его бомбили англичане и американцы. Есть фанатики, которые до сих пор звонят мне и сообщают, что нашли Янтарную комнату.

Чай у Веры Николаевны

Мой папа был умница. Когда была революция 1905 года, он сказал: «Первая революция не вышла. Так выйдет вторая. Давай купим домик». Он взял телефонную трубку, раньше это была редкость, и говорит: переведите туда-то три миллиона долларов. И купил в Ницце самый большой и красивый дом, сто метров в длину - виллу «Les Palmiers».

Из России, спасаясь от большевиков, семья Фальц-Фейнов выехала в Германию. Но случилась трагедия: бабушка Софья Богдановна, не пожелавшая уезжать, была убита. Чуть раньше Фальц-Фейны узнали о том, что расстреляна царская семья. Эти известия произвели жуткое впечатление на Александра Фальц-Фейна, и он вскоре умер от разрыва сердца. Эдуард Александрович рассказывает, что им, детям, говорили, что отец в командировке. Эди был удивлен, что папы не было 14 сентября на его дне рождения. Началась непростая жизнь русских эмигрантов. Мама, Вера Николаевна, продала виллу в Ницце. Были выручены деньги, гораздо меньшие, чем она в действительности стоила, потому что Фальц-Фейнов обманули. На эти деньги семья, оставшаяся без главы, и жила.

Мы жили напротив моей школы. Мама завела русский обычай - приглашать всех друзей на чай. Все в Ницце знали, что у Веры Николаевны в среду чай. Я приходил из школы, а тут все сидят. Дягилев бывал. Рахманинов приходил и играл на рояле, Шаляпин пел. Конечно, я на концерты эти не оставался - у меня была одна мысль: взять велосипед и покататься с другом.

А как вы относитесь к идее переноса праха Рахманинова в Россию?

Слышал, что родственники против переноса. Но есть энтузиасты, которые хотят его перевезти. По-моему, это хорошая мысль - он заслужил. Вот говорят, что он стал американцем. И что с того? Получил бумажку, чтобы разъезжать по миру, потому что с русским паспортом никуда не поедешь, визу не дадут. А вы знаете, что в Швейцарии в доме, где он жил, остался его рояль? Вот его надо было бы выкупить и отправить в Россию. А вы знаете, что перенос праха Федора Шаляпина в Россию, в Москву, это же была моя идея. Моя и сына Шаляпина.

Далекая Родина

Эдуард Александрович хочет как можно больше знать о современной России, в которой давно не был. Возраст не располагает к путешествиям. Напротив его кровати огромный экран телевизора. Но новостей о России крайне мало. Барон придумал способ получать информацию о далекой Родине. Теперь он перепродал свой магазин сувениров. Но когда там появляются туристы из России, их просят позвонить из магазина барону. Он расспрашивает этих незнакомых ему людей, слушает русскую речь и радуется. Иногда зовет к себе. Эдуард Александрович входит в редакционный совет журнала «Наше наследие», его главный редактор Владимир Енишерлов передал барону последние номера. Барон буквально схватил их и сразу же стал перелистывать. Это будет интересное чтение на несколько дней, радовался Эдуард Александрович.

Большевики убили бабушку, которая ничего плохого никому не сделала! У нее было чудное пароходство на юге России. Они забрали имение, сожгли. Какие там остатки имения! Все вырубили и испортили. Какие дураки революционеры, сжигали дворцы. Какая польза сжигать? Сгорело наше имение, а ведь там были картины Айвазовского - он же был другом моего отца.

Вы родились на юге России, теперь это Украина. Ваше отношение к нынешним событиям, когда Россия и Украина стали по разные стороны баррикад?

Очень хороший вопрос. Я родился в папином имении, которое было на юге России, в Херсонской губернии. Значит, я русский. Я хотел бы сказать, что меня все, что произошло между Россией и Украиной, страшно нервирует. Я страдаю. Раньше я часто приезжал в родные места, а теперь не могу. Почему не могут вместе жить Россия и Украина? Это для меня непонятно. Украинцы и русские - это один и тот же народ. Никакой разницы нет. Убито столько украинцев - какого черта они не хотят соединяться с Россией? Соединяйтесь, как раньше - и все будет хорошо.

Когда мы собирались в Вадуц, князь Никита Лобанов-Ростовский сказал мне, что барон очень любит украинский борщ. Чтобы я обязательно приготовила ему борщ. Я привезла из Москвы свеклу. Но барон не захотел, чтобы я хозяйничала на его кухне. При этом барон с пристрастием расспросил меня, как я готовлю, и вынес вердикт: неправильно, все витамины пропадают, когда свекла тушится. А борщ по его рецепту сделает домашняя помощница, которая приходит каждый вечер к Эдуарду Александровичу.

Спорт

Дверь в спальню украшена табличкой «Place de cyclistе». Рассказывая о бароне, тему спорта невозможно обойти. С детства он пристрастился к велосипеду. А в 1932-м стал чемпионом Парижа, выиграв велогонки среди студентов. Совершил беспрецедентный по тем временам бросок из Монте-Карло в Лугано на велосипеде. В 1930-х уже был тренером. Судьба русских эмигрантов: Набоков, с которым Эдуард Александрович в дальнем родстве, был тренером по теннису, Фальц-Фейн - по велосипеду. На стенах комнаты фотографии: Эдуард с велосипедом, его лучший друг князь Игорь Трубецкой, тоже велогонщик. Красивые, молодые - их фотографии помещали в газетах, девушки были от них без ума. Барон мечтательно говорит, что, когда был моложе, девчонки на него так и бросались. Что не он выбирал, а выбирали его. Что же, нет сомнения. В нем и сейчас невероятный шарм, интерес к жизни, несмотря ни на что - стремление к деятельности. Во многом он раньше был первым. В 22 года стал специальным корреспондентом в Германии популярной спортивной газеты «L’Auto». Барон рассказывает, как он работал, и я понимаю, что он намного опередил время. Ведь он не записывал свои статьи. Он передавал новости прямо по телефону, точно, без единой ошибки. Сейчас это называется «прямое включение». Он очень интересуется нашей техникой. Спрашивает строго: это «Кодак»? И сердится, что мы долго выставляем свет. Стремительный и нетерпеливый до сих пор.

Он говорит, что русские много болеют и рано умирают от того, что много едят. Сам барон всю жизнь утром пьет какао с печеньем. Днем не обедает. Вечером - супчик и ветчина или что-то легкое. Всегда в прекрасной форме. В одном весе. Я вспоминаю, как барон приезжал в Петербург в 1999 году. Тогда он посетил музей Достоевского и, конечно, Пажеский корпус, Мальтийскую капеллу. Барону в то время было 87 лет, но он не шел, а летел. За ним было не успеть.

Романовы

Вы знаете, что недавно княгиня Мария Владимировна попросила, чтобы Россия дала ей особый статус как главе Русского императорского дома?

Какого черта! Она и не Романова больше, она же вышла замуж за принца фон Гогенцоллерна! И сын ее Георгий тоже фон Гогенцоллерн. Они с мужем разошлись, и она взяла снова девичью фамилию. А для сына она как-то устроила, чтобы он получил русский паспорт - а там написано: Романов. Да какой он Романов? Она приезжает в Россию и представляется наследницей русского престола. И требует, чтобы ей говорили: «Ваше Величество». Так называться она не имеет права. Есть глава Дома Романовых. Мой друг Николай Романович возглавлял Дом Романовых. Он был уникальный человек. Мы устраивали приемы, рассказывали о царской семье. Но он умер. Теперь глава Дома Романовых его брат Дмитрий, он живет в Дании и не претендует ни на какой особый статус, не в пример «Кирилловичам».

До революции был великий князь Кирилл. Жил с женой в Петербурге. У них появился сыночек Владимир. Потом случилась революция. Но они успели удрать. Я этого великого князя Владимира прекрасно знал - он тоже приходил на чай к моей маме в Ницце.

Потом началась война. Немцы быстро забрали Францию. Они предложили Владимиру - а это точно, то, что я говорю! - предложили быть наследником русского трона, когда займут Россию. А затем американцы высадились во Франции. Уже в последние часы ему посоветовали: «Вы не можете оставаться во Франции. Американцы заберут вас и будут судить, потому что вы с немцами говорили о том, чтобы быть царем России, когда они победят». Он взял автомобиль и направился в нейтральный Лихтенштейн: «Поеду к барону, и он мне устроит право жительства».

Второго мая 1945 года мне рано утром звонят из нашего правительства. Велят быстро одеваться и ехать на границу. Потому что там стоит русский Романов, хочет получить убежище в Лихтенштейне, и надо переводить. Я поехал и переводил. А наши отказались дать ему asile (убежище). Ведь он коллаборировал с немцами, и французы будут его искать. Владимир приехал на своем старом «ситроене» (барон, который всю жизнь был гонщиком и любителем красивых авто, делает ударение на слове «старый»). Когда ему отказали, он развернулся и поехал в Австрию, в Инсбрук, там нашел частный аэродром, заплатил деньги и улетел в Испанию, где Франко его принял. Странно, что его над Германией не сбили. А с ним был еще Пьер Лаваль, он в оккупированной Франции был первым министром у Петэна. Ну вот они вместе бежали в Испанию, но испанцы потом выдали Лаваля, и французы Лаваля повесили.

Мы говорим с бароном о том, что вскоре в Петропавловской крепости Петербурга будут захоронены дети последнего русского императора - великая княжна Мария и наследник Алексей. Все это живо интересует Эдуарда Александровича.

Когда-то среди эмигрантов ходили слухи, что кто-то из детей императора спасся. В Ницце однажды появилась женщина, которая выдавала себя за великую княжну Анастасию. Она уверяла, что была серьезно ранена, и с тех пор ей стала отказывать память. Вера Николаевна Фальц-Фейн пригласила эту женщину к себе на чай. Пригласили и офицера, который когда-то состоял в охране царя. Великие княжны к нему очень хорошо относились и подарили красивый золотой портсигар. Этот офицер пришел на чай и сидел за столом, не выпуская из рук портсигар. Но «Анастасия» не узнала ни его, ни портсигара. Самозванку выпроводили из дома.

5 апреля 1990 года на аукционе «Сотбис» в Лондоне выставили уникальный архив, раскрывающий тайну гибели императора Николая II, его детей и близких. Это были бумаги Николая Соколова, следователя, направленного Колчаком в Екатеринбург для поиска следов царской семьи. Екатеринбург белые взяли через восемь дней после расстрела императора и его семьи, большевики убегали так быстро, что не успели уничтожить следы своего преступления. Соколов смог сделать фотографии подвала, где произошла казнь. На снимках видны следы пуль и надписи. Осталось много телеграмм - правда, они были зашифрованы. Соколов вывез этот архив за рубеж и в 1920 году нашел специалиста, который расшифровал телеграммы. Архив Соколова попал в руки князя Орлова, потом оказался в Канаде. И вот в 1990-х эти страшные документы выставили на аукционе, но их никто не купил. И тогда барон сумел объяснить князю Лихтенштейна Хансу-Адаму II, что архив Соколова надо купить. И князь купил его через год. А чуть позже архив Соколова обменяли на архив княжества Лихтенштейн, вывезенный советскими войсками в 1945 году из Вадуца в Москву. Вот такая сложная схема. Так что то, что бесценные бумаги Соколова, проливающие свет на гибель царской семьи, оказались в России, - заслуга Эдуарда Александровича!

Суворов

В Лихтенштейне Суворов только одну ночь провел. Но я здесь, в Бальцерсе, установил мемориальную доску Суворову. В Швейцарии он две ночи ночевал. Уходил - у него было 20 тысяч солдат. А пришел сюда через горы - уже 12 тысяч. Многие погибли от холода. Отсюда он пошел на юг Германии и обратно в Россию.

Личность великого полководца Александра Суворова увлекала барона. И конечно, в первую очередь знаменитый переход Суворова через Альпы. Барон раньше водил туристов через перевал Кинциг. Там есть маленькая табличка в память о переходе русских войск во главе с генералиссимусом Суворовым осенью 1799 года. Барон дал деньги на реставрацию этой памятной доски. Помимо этого барон с шестью подвижниками-швейцарцами собрали деньги на конный памятник Суворову на перевале Сен-Готард (барон говорит - памятник личности на коне). Это было в 1999 году, когда отмечали юбилей перехода Суворова через Альпы.

Меценат

Для того чтобы рассказать обо всех меценатских историях Эдуарда Александровича, не хватит целой книги. Он увековечил память своей бабушки Софьи Богдановны Фальц-Фейн, основательницы порта Хорлы на Украине. Поставил мемориальный знак на месте разрушенной усыпальницы Фальц-Фейнов. Восстановил надгробие дочери Достоевского Любови в Италии и дочери Достоевского Софьи в Швейцарии. Это не случайно, Фальц-Фейны с Достоевскими состояли в родстве. Две дочери генерала Зугаловского вышли замуж - одна за сына Достоевского, Федора Федоровича, другая за Александра Эдуардовича Фальц-Фейна. Барон спрашивает меня, давно ли я видела Дмитрия Достоевского, правнука писателя, живущего в Петербурге. Когда-то они были дружны.

Первым даром России стали книги из библиотеки Сергея Дягилева и Сержа Лифаря. Барон купил их в 1975-м на аукционе «Сотбис» в Монте-Карло. Квартире-музею Шаляпина в Петербурге он подарил фамильные реликвии Шаляпиных. Когда был основан Советский фонд культуры, то дары от барона стали поступать в Россию - тогда в СССР - регулярно. Давал барон деньги и на воссоздание Янтарной комнаты. Эдуард Александрович активно участвовал и в создании музея Екатерины II на ее родине в Германии. Про помощь Суворовскому училищу - бывшему Пажескому корпусу - уже говорилось. Барон отреставрировал русскую церковь и Мальтийскую капеллу корпуса, подарил портрет своего деда кисти Бориса Кустодиева.

Мы говорили с бароном с 12 часов дня, и только в 18 часов, когда на вилле «Аскания-Нова» появилась домашняя помощница барона, мы покинули гостеприимный дом. Беседа с Эдуардом Александровичем оставила неизгладимое впечатление, до сих пор в ушах его голос и незабываемые интонации. Через несколько дней после нашего визита барону исполнилось 103 года.