Казаки в смутное время. Смутное время

Вначале XVII века в России произошли события, названные современниками Смутой. Такое название было дано не случайно. В стране в то время развернулась настоящая гражданская война, осложненная вмешательством польских и шведских феодалов.

Началась Смута в царствование царя Бориса Годунова (1598 -1605 гг.), а приступила к завершению в 1613 г., когда на престол был избран Михаил Романов. Великие смуты, будь то в Англии, Франции, Нидерландах, Китае или других странах описаны и исследованы очень подробно. Если отбросить временную и национальную палитру и специфику, то остаётся один и тот же сценарий, как будто они все были сотворены под копирку.

1. а) - В первом акте этой трагедии разворачивается беспощадная борьба за власть между различными группировками аристократии и олигархии.
б) - Параллельно происходит великая контузия умов значительной части образованных классов и в их мозгах поселяется великий бедлам. Называться этот бедлам может по-разному. Например Церковная Реформация, Просвещение, Возрождение, Социализм, Борьба за независимость, Демократизация, Ускорение, Перестройка, Модернизация или иначе, неважно. По любому это контузия. Великий русский аналитик и беспощадный препаратор российской действительности Ф.М. Достоевский называл это явление по-своему - «бесовщиной».

в) - Одновременно «доброжелатели» от сопредельных геополитических соперников начинают спонсировать и поддерживать беглых олигархов и чиновников, а также творцов новых и ниспровергателей старых устоев и «задающие генераторы» наиболее разрушительных, иррациональных и контрпродуктивных идей. Идёт создание и накопление тлетворной энтропии в обществе. Многим экспертам хочется в смутах видеть исключительно иностранный заказ и факты во многом указывают на это. Известно, что смута в испанских Нидерландах, жуткая европейская Реформация и Великая Французская революция - это английские проекты, борьба за независимость североамериканских колоний - это французский проект, а Наполеона Бонапарта совершенно обоснованно считают крёстным отцом всей латиноамериканской независимости. Не сокруши он испанскую и португальскую метрополии, не произведи массированную эмиссию революционеров в их колонии, независимость Латинская Америка получила бы не раньше, чем Азия и Африка. Но абсолютизировать этот фактор - это наводить тень на плетень. Без веских внутренних причин Смут не бывает.

2. Однако первый акт этой трагедии может продолжаться десятилетия и не иметь никаких последствий. Для перехода ко второму акту пьесы нужен хороший повод. Поводом может быть что угодно. Неудачная или затянувшаяся война, голод, неурожай, экономический кризис, эпидемия, стихийное бедствие, природная катастрофа, прекращение династии, появление самозванца, попытка переворота, убийство авторитетного лидера, подтасовка на выборах, увеличение налогов, отмена льгот и т.п. Дровишки уже подготовлены, нужно лишь поднести бумагу и чиркнуть спички. Если власть комолая, а оппозиция расторопная, то она непременно воспользуется подвернувшимся поводом и совершит переворот, который потом назовут революцией.

3. Если конструктивная часть оппозиции в ходе переворота обуздает разрушительную часть, то на втором акте всё и кончится (как это случилось в 1991 году). Но часто происходит всё наоборот и начинается кровопролитная гражданская война с чудовищными жертвами и последствиями для государства и народа. А очень часто всё это сопровождается и отягощается иностранной военной интервенцией. Великие смуты тем и отличаются от прочих, что имеют все три акта, а иногда и больше и затягиваются на десятилетия. Не исключение и Русская смута начала XVII века. В течение 1598-1614 годов страну потрясли многочисленные восстания, бунты, заговоры, перевороты, мятежи, ее терзали авантюристы, интервенты, проходимцы и разбойники. Казачий историк А.А. Гордеев насчитывал в этой смуте четыре периода.

1. Династическая борьба бояр с Годуновым 1598-1604 годы.
2. Борьба Годунова с Димитрием, окончившаяся гибелью Годуновых и Димитрия 1604-1606 г.
3. Борьба низов против боярского правления 1606-1609 г.
4. Борьба против внешних сил, захвативших власть в Московской Руси.

Историк Соловьёв видел причину Смуты в «дурном нравственном состоянии общества и слишком развитом казачестве». Не споря с классиком по существу, следует заметить, что казаки в первом периоде не приняли ровным счётом никакого участия, а присоединились к Смуте вместе с Димитрием в 1604 году. Поэтому многолетняя подковёрная борьба между боярами и Годуновым в данной статье не рассматривается, как не имеющая отношение к её теме. Многие видные историки видят причины Смуты в политике Речи Посполитой и Католической Римской курии. И действительно, вначале XVII в. некий человек, выдававший себя за чудом спасшегося царевича Дмитрия (наиболее устоявшаяся версия, что это был беглый монах-расстрига Григорий Отрепьев), объявился именно в Польше, побывав предварительно у запорожских казаков и научившись у них военному делу. В Польше этот Лжедмитрий впервые и заявил князю Адаму Вишневецкому о своих претензиях на русский престол.

Объективно Польша была заинтересована в Смуте, а казаки недовольны Годуновым, но если бы причины крылись только в этих силах, то для свержения законной царской власти они были ничтожны. Король и польские политики сочувствовали нарождавшейся Смуте, но от открытого вмешательства до поры воздерживались. Положение Польши было далеко не благоприятным, она находилась в затяжной войне со Швецией и не могла идти на риск войны ещё и с Россией. По-настоящему замысел Смуты находился в руках русско-литовской части аристократии Речи Посполитой, к которой примыкала аристократия Ливонская. В составе этой аристократии было много вельмож «бежавших от гнева Грозного». Три фамилии западнорусских олигархов были главными зачинщиками и организаторами этой интриги: белорусский католик и минский воевода князь Мнишек, недавно изменившие православию белорусские (тогда их называли литвины) магнаты Сапеги и, вставшая на путь ополячивания, семья украинских магнатов князей Вишневецких. Центром заговора был замок Самбор князя Мнишека. Там происходило формирование добровольных дружин, устраивались пышные балы, на которые приглашалась беглая московская знать и происходило опознование «законного» наследника московского престола. Вокруг Димитрия образовалась придворная аристократия. Но в этом окружении в его действительное царское происхождение верило только одно лицо - это он сам. Аристократии он нужен был лишь для свержения Годунова. Но какие бы силы не принимали участие в зарождавшейся смуте, она не имела бы таких катастрофических и разрушительных последствий, если бы в русском обществе и народе не имелись очень глубокие корни недовольства, вызванные политикой и правлением Бориса Годунова. Многие современники и потомки отмечали ум и даже мудрость царя Бориса. Так не любивший Годунова князь Катырев-Ростовский писал тем не менее: «Муж зело чуден, в рассуждении ума доволен и сладкоречив, вельми благоверен и нищелюбив и строителен зело...» и т.д. Подобные мнения звучат иногда и сегодня. Но с этим никак невозможно согласиться. Классическое отделение умных от мудрых гласит: «Умный человек весьма достойно выходит из всех неприятных ситуаций, в которые попадает, а мудрый... в эти неприятные ситуации попросту не попадает». Годунов же был автором или соавтором многих засад и западней, которые умело строил своим противникам и в которые потом успешно сам и попадал. Так что на мудрого он никак не тянет. Да и на умного тоже. На многие вызовы своего времени он ответил мерами, которые привели к ненависти широких слоёв общества, как в его адрес, так и в адрес царской власти. Невиданная доселе дискредитация царской власти привела к катастрофической Смуте, несмываемая вина за которую лежит на царе Борисе. Однако всё по порядку.

1. Царь Борис очень любил внешние эффекты, показуху и бутафорию. Но идейная пустота, образовавшаяся в сознании народа вокруг не царского происхождения Годунова, неправедно занявшего престол, не могла быть заполнена никакими внешними формами, атрибутами и его личными качествами. В народе твёрдо укоренилась уверенность, что занятие престола достигнуто им корыстным путём и что бы он ни делал, в том числе для блага народа, народ видел в этом лишь корыстное стремление его укрепить за собой трон московских царей. Молва, существовавшая в народе, Борису была известна. Для прекращения враждебных слухов широко стали применяться доносы, много народа оговорили и полилась кровь. Но народная молва кровью не заливалась, чем больше лилось крови, тем шире распространялись враждебные Борису слухи. Слухи вызывали новые доносы. Доносили друг на друга и недруга, священники на пономарей, игумены на епископов, холопы на господ, жёны на мужей, дети на отцов и наоборот. Доносы превратились в общественную заразу, а доносчики щедро поощрялись Годуновым за счёт положения, чинов и имущества репрессированных. Это поощрение произвело страшное действие. Моральное падение коснулось всех слоёв общества, представители знатнейших родов, князья, потомки Рюрика доносили друг на друга. Вот в этом «дурном нравственном состоянии общества...» историк Соловьёв и видел причину Смуты.

2. В Московской Руси землевладение до Годунова было поместным, но не полюдным, и крестьяне, работавшие на земле, могли ежегодно весной в Юрьев день, покидать землевладельца. После овладения Волгой народ двинулся на новые просторы и оставил старые земли без рабочих рук. Чтобы прекратить уход, Годунов издал указ запрещавший крестьянам покидать прежних владельцев и прикрепил крестьян к земле. Тогда и родилась поговорка: «Вот тебе бабушка и Юрьев День». Более того 24 ноября 1597 года был издан указ об «урочных летах», согласно которому крестьяне, бежавшие от господ «до нынешнего... году за пять лет» подлежали сыску, суду и возвращению «назад, где кто жил». Этими указами Годунов вызвал к себе лютую ненависть всей крестьянской массы.

3. Казалось, сама природа восстала против власти Годунова. В 1601 г. летом шли долгие дожди, а затем грянули ранние морозы и, по словам современника, «поби мраз сильный всяк труд дел человеческих в полех». В следующем году неурожай повторился. В стране начался голод, продолжавшийся три года. Цена хлеба увеличилась в 100 раз. Борис запрещал продавать хлеб дороже определённого предела, даже прибегая к преследованиям тех, кто взвинчивал цены, но успеха не добился. В 1601-1602 гг. Годунов пошёл даже на временное восстановление Юрьева дня. Массовый голод и недовольство установлением «урочных лет» стали причиной крупного восстания под руководством Хлопка в 1602-1603 годах, предвестника Смуты.

4. Откровенно враждебное отношение к Годунову было и со стороны казаков. Он грубо вмешивался в их внутреннюю жизнь и постоянно грозил им уничтожением. Казаки не видели в этих репрессивных мерах государственной целесообразности, а только требования «плохого царя не царского корня» и постепенно вступали на путь борьбы против «ненастоящего» царя. Первые сведения о царевиче Димитрии Годунов получил именно от казаков. В 1604 году казаки захватили на Волге Семёна Годунова, ехавшего с поручением в Астрахань, но опознав важную персону, отпустили его, но с наказом: «Объяви Борису, что мы скоро будем к нему с царевичем Димитрием». Зная враждебное отношение юго-восточных казаков (донских, волжских, яицких, терских) к Годунову, Самозванец послал своего гонца с грамотой, чтобы они прислали к нему послов. Получив грамоту, донские казаки отправили к нему послов с атаманами Иваном Корелой и Михаилом Межаковым. Возвратясь на Дон посланцы удостоверили, что Димитрий действительно царевич. Донцы сели на коней и двинулись на помощь Димитрию, первоначально в количестве 2000 человек. Так началось казачье движение против Годунова.

Но не только враждебные чувства были к Борису - он нашёл верную опору среди значительной части служащих и купечества. Он слыл поклонником всего иноземного и при нём было много иностранцев, а в угоду царю «многие старые мужи брады свои состризаху...». Это импонировало некоторой части образованных слоёв общества и поселило в душах многих из них тлетворный вирус низкопоклонства, лести и преклонения перед иноземщиной, этот непременный и заразный спутник всякой смуты. Годунов, как и Грозный, стремился к образованию среднего класса, служилого и купеческого, и в нём хотел иметь опору трона. Но даже ныне роль и значение этого класса сильно преувеличена, прежде всего, вследствие самомнения самого этого класса. А в ту пору класс этот был ещё в зародыше и не мог противостоять враждебно настроенным к Годунову классам аристократии и крестьянства.

В Польше также происходили благоприятные для Самозванца изменения. В этой стране королевская власть постоянно находилась под угрозой мятежа региональных магнатов и всегда стремилась канализировать мятежный дух регионалов в направлениях противоположных Кракову и Варшаве. Канцлер Замойский по-прежнему считал затею Мнишека с Димитрием опасной авантюрой и не поддерживал её. Но король Сигизмунд под влиянием и по ходатайству Вишневецких и Сапег, после долгих проволочек, дал приватную аудиенцию Димитрию и Мнишеку и благословил их на борьбу за московский престол... в порядке частной инициативы. Впрочем, пообещал денег, которых впрочем, так и не дал.

После представления королю Димитрий и Мнишек возвратились в Самбор и в апреле 1604 года приступили к подготовке похода. Силы, собранные в Самборе, составили около полутора тысяч человек и с ними Димитрий двинулся в сторону Киева. Около Киева к нему присоединились 2000 донских казаков и с этими войсками, осенью он вступил в пределы московских владений. Одновременно со стороны Дона 8000 донских, волжских и терских казаков пошли на север «крымской» дорогой. Вступив в московские земли, Димитрий в первых городах встречал народное сочувствие и города переходили на его сторону без сопротивления. Однако Новгород-Северский, занятый стрельцами Басманова, оказал сопротивление и остановил движение Самозванца на север. В Москве стали собирать войска, которые были поручены князю Мстиславскому. Было собрано рати 40 тысяч человек против 15 тысяч у Самозванца. Димитрий принуждён был отступить и в Москве это было воспринято как сильное поражение врага. Действительно положение мятежников принимало плохой оборот. Сапега писал Мнишеку, что в Варшаве смотрят дурно на его предприятие и советуют ему возвратиться. Мнишек по требованию Сейма стал собираться в Польшу, войска стали требовать деньги, но у него их не было. Многие разбежались и у Димитрия осталось не более 1500 человек, которые вместо Мнишека избрали гетманом Дворжицкого. Димитрий уехал в Севск. Но в это же время продолжалось стремительное и исключительно успешное движение на Москву казаков на востоке, города сдавались без сопротивления. Пали Путивль, Рыльск, Белгород, Валуйки, Оскол, Воронеж. Разбросанные по городам стрелецкие полки не оказывали сопротивление казакам, так как по своей сути сами продолжали оставаться казаками. Смута показала, что стрелецкие полки в ходе анархии превратились в войска казаков и под своим прежним названием участвовали в наступившей гражданской войне «всех со всеми» с различных сторон. В Севск к Димитрию прибыли 12 тысяч запорожских казаков, прежде не принимавших участия в движении. Получив поддержку, Димитрий двинулся на восток на соединение с юго-восточными казаками. Но в январе 1605 года царские войска разгромили Самозванца. Запорожцы бежали в Украину, Димитрий в Путивль. Он решил отказаться от борьбы и возвратиться в Польшу. Но к нему прибыли 4 тысячи донских казаков и убедили его продолжить борьбу. В то же время донцы продолжали брать города на востоке. Кромы были заняты отрядом донских казаков в 600 человек с атаманом Корелой во главе. После январской победы воеводы Годунова отошли к Рыльску и были в бездействии, однако побуждаемые царём двинулись к Кромам с большой ратью во главе с боярами Шуйскими, Милославскими, Голицыными. Осада Кром была заключительным актом борьбы Годунова с Димитрием и закончилась переломом в психологии боярства и войск в пользу Димитрия. Осада Кром 80 000 армией при 600 защитниках казаках во главе с атаманом Корелой продолжалась около 2-х месяцев. Современники удивлялись подвигам казаков и «делами бояр подобных смеху». Осаждавшие проявляли такую небрежность, что в Кромы, к осаждённым, среди бела дня с обозом вошло подкрепление из 4000 казаков. В армии осаждавших начались болезни и смертность, а 13 апреля самого царя Бориса хватил удар и через 2 часа он умер. После его смерти Москва спокойно присягнула Фёдору Годунову, его матери и семье. Первым их шагом было смена командования в армии. Прибыв на фронт, новый командующий воевода Басманов увидел, что большинство бояр не желают Годуновых и если ему противиться общему настроению, значит идти на верную смерть. Он присоединился к Голицыным и Салтыковым и объявил войску, что Димитрий настоящий царевич. Полки без сопротивления провозгласили его царём. Армия двинулась на Орёл, туда же направился Самозванец. В Москву он непрерывно засылал гонцов для возбуждения народа. Князь Шуйский объявил собравшейся у Кремля толпе, что царевич был спасён от убийц, а вместо него схоронили другого. Толпа ворвалась в Кремль.... С Годуновыми было покончено. Димитрий находился в это время в Туле и после переворота туда съехалась знать из Москвы, спешившая заявить свою преданность. Прибыл и атаман донских казаков Смага Чесменский, который был допущен на приём с явным предпочтением другим. 20 июня 1605 года Димитрий торжественно въехал в Москву. Впереди всех шли поляки, потом стрельцы, потом боярские дружины, потом царь в сопровождении казаков. 30 июня 1605 года в Успенском соборе было совершено венчание на царство. Новый царь щедро наградил казаков и распустил их по домам. Так закончилась борьба Годунова с Самозванцем. Годунов потерпел поражение не в силу недостатка войск или проигранных сражений, все материальные возможности были на стороне Годунова, а исключительно из-за психологического состояния народных масс. Годунов предпринимал меры морального воздействия на народ, но все они были крайне неудачны, ему никто не верил.

Начавшееся царствование Димитрия было необычным. Он свободно ходил по улицам, разговаривал с народом, принимал жалобы, заходил в мастерские, осматривал изделия и пушки, пробовал их качество и метко стрелял, вышел на бой с медведем и поразил его. Простота эта нравилась народу. Но во внешней политике Димитрий был сильно связан принятыми им обязательствами. Движение его было начато в Польше и оказавшие ему помощь силы имели свои цели и стремились извлечь свою выгоду. С Польшей и Римом его сильно связывали обязательства жениться на католичке Марине Мнишек, отдать ей в приданое Новгородскую и Псковскую земли, Польше уступить Новгород-Северский и Смоленск, Римской курии разрешить неограниченно строить католические храмы на Руси. Кроме того в Москве появилось много поляков. Они шумно гуляли, оскорбляли и задирали народ. Поведение поляков служило главным поводом возбуждения народного недовольства против Димитрия. 3 мая 1606 года с большим великолепием Марина Мнишек въехала в Москву, огромная свита разместилась в Кремле. 8 мая начались свадебные веселья, русские на них не допускались, за исключением малого числа приглашённых. Этим воспользовались враги Димитрия, в заговор с Шуйскими вошли Голицыны и Куракины. Через своих агентов они распускали слухи, что Димитрий «царь не настоящий», русских обычаев не соблюдает, в церковь ходит редко, бесчинствующих поляков не резонит, женится на католичке... и т.д. Недовольство политикой Димитрия стало проявляться и в Польше, так как он отступил от выполнения многих ранее взятых обязательств и исключил всякие надежды на воссоединение церквей. В ночь на 17 мая 1606 года отряды заговорщиков заняли 12 ворот Кремля и ударили в набат. Шуйский, имея в одной руке меч, а в другой крест сказал окружающим: «Во имя Божие идите на злого еретика» и толпа пошла на дворец.... Со смертью Димитрия начался третий период Смуты - поднимался народный бунт.

Заговор и убийство Димитрия были результатом исключительно деятельности боярской аристократии и произвели на народ тягостное впечатление. И уже 19 мая на Красной площади собрался народ и стал требовать: «кто убил царя?». Бояре находившиеся в заговоре, вышли на площадь и доказали народу, что Димитрий - самозванец. Собравшимися на Красной площади боярами и толпой Шуйский был избран царём и 1 июня венчался на царство. Цели Шуйского определились уже в самом начале его правления. Бояре, не участвовавшие в заговоре, были репрессированы, в стране установилась власть бояр-заговорщиков, но почти сразу же началось движение сопротивления против новой власти. Восстание против Шуйского, как и против Годунова, началось в северских городах. В Чернигове и Путивле находились ссыльные князья Шаховской и Телятевский. Шаховской начал распространять слухи, что Димитрий жив и подыскал личность схожую с ним. Новый самозванец (некий Молчанов) уехал в Польшу и поселился в замке Самбор у мачехи Марины Мнишек. Расправа в Москве с поляками и взятие в заложники более 500 человек вместе с Мариной и Ежи Мнишеками вызвало сильное раздражение в Польше. Но в стране шёл очередной мятеж, «рокош» и хотя он вскоре был подавлен, ввязываться в новый московский мятеж у короля не было никакого желания. Появление нового Димитрия напугало и Шуйского и он отправил в северские земли войска. Однако новый Лжедмитрий не торопился на войну и продолжал жить в Самборе. К нему явился Иван Болотников, бывший холоп князя Телятевского. Он ещё юношей был взят в плен татарами и продан в Турцию. Будучи рабом на галерах он был освобождён венецианцами и направлялся в Россию. Проезжая Польшу он познакомился с самозванцем, очаровался новым Димитрием и был им направлен воеводой в Путивль к Шаховскому. Появление сладкоречивого и энергичного Болотникова в стане мятежников дало новый толчок движению. Шаховской дал ему отряд в 12 тысяч человек и отправил в Кромы. Болотников стал действовать именем Димитрия, умело славословил его. Но в тоже время его движение стало принимать революционный характер, он открыто встал на позиции освобождения крестьян от помещиков. В исторической литературе это восстание называют первой крестьянской войной. Шуйский выслал к Кромам войско князя Трубецкого, но оно разбежалось. Путь был открыт и Болотников отправился к Москве. К нему присоединились отряды детей боярских Истомы Пашкова, рязанские дружины дворян Ляпуновых и казаки. В народе пошёл слух, что царь Димитрий на то и идёт, чтобы всё перевернуть на Руси: богатые должны обеднеть, а бедные разбогатеть. Мятеж разрастался как снежный ком. В средине октября 1606 года мятежники подошли к Москве и стали готовиться к штурму. Но революционный характер крестьянской армии Болотникова оттолкнул от неё дворян и они перешли к Шуйскому, за ними последовали дети боярские и стрельцы. Москвичи послали в стан Болотникова делегацию с требованием показать Димитрия, но его не было, что вызвало в народе недоверие в его существовании. Бунтарский дух стал спадать. 26 ноября Болотников решился на штурм, но потерпел полное поражение и отошёл к Калуге. Казаки после этого также перешли к Шуйскому и были прощены. Осада Калуги продолжалась всю зиму, но безуспешно. Болотников требовал прибытия Димитрия в войска, но тот, обеспечив себя материально, отказался от своей роли и блаженствовал в Польше. Между тем в Путивле объявился ещё один самозванец - царевич Пётр Фёдорович - мнимый сын царя Фёдора, внёсший в ряды восставших дополнительный раскол и сумятицу. Выдержав осаду в Калуге, Болотников перешёл в Тулу, где также успешно оборонялся. Но в армии Шуйского нашёлся сапёр-хитродей, который, построив плоты через реку, засыпал их землёй. Когда плоты затонули, вода в реке поднялась и пошла по улицам. Мятежники сдались на обещание Шуйского всех помиловать. Обещание он нарушил и все пленные подверглись страшной расправе, их утопили. Однако Смута на этом не кончилась, её страшный разрушительный потенциал ещё не был исчерпан, она приняла новые формы.

На юге, между тем, появился новый Лжедмитрий, под его знамёна потянулись все слои настроенные против боярства и снова активно включились казаки. В отличии от предыдущего, этот самозванец не прятался в Самборе, а немедленно прибыл на фронт. Личность второго Лжедмитрия ещё менее известна, чем других самозванцев. Первым он был признан казачьим атаманом Заруцким, затем польскими воеводами и гетманами Маховецким, Вацлавским и Тышкевичем, затем воеводой Хмелевским и князем Адамом Вишневецким. На этом этапе в Смуте активное участие приняли поляки. После подавления внутренних беспорядков, или рокоша, в Польше оказалось много лиц под угрозой мести короля и они отправились в московские земли. Пан Роман Рожинский привёл к Лжедмитрию 4000 войска, к нему присоединился отряд пана Маховецкого и 3000 запорожцев. Пана Рожинского избрали гетманом.

Ещё ранее атаман Заруцкий отправился на Волгу и привёл 5000 казаков. Шуйский к тому времени уже был ненавидим всей страной. После победы над Болотниковым он женился на молоденькой княжне, наслаждался семейной жизнью и не думал о государственных делах. Против мятежников выступило многочисленное царское войско, но оно было жестоко разбито под Болоховым. Самозванец двинулся на Москву, народ повсюду встречал его хлебом-солью и колокольным звоном. Войска Рожинского подошли к Москве, но с ходу городом овладеть не смогли. Они встали лагерем в Тушино, устроив Москве блокаду. К полякам непрерывно прибывало пополнение. С запада прибыл пан Сапега с отрядом. Южнее Москвы пан Лисовский собрал остатки разгромленной армии Болотникова и занял Коломну, потом Ярославль. Ярославского митрополита Филарета Романова отвезли в Тушино, самозванец принял его с честью и поставил патриархом. Многие бояре перебегали из Москвы к Лжедмитрию II и составили при нем целый царский двор, которым фактически руководил новый патриарх Филарет. И Заруцкий тоже получил боярский чин и командовал в войске Самозванца всеми казаками. Но казаки не только сражались с войсками Василия Шуйского. Не имея нормального снабжения, они грабили население. Многие разбойничьи шайки примыкали к силам Самозванца и объявляли себя казаками. Хотя Сапега с казаками долго и безуспешно штурмовал Троице-Сергиеву Лавру, но он сумел распространить свои отряды вплоть до Волги, а днепровские казаки бесчинствовали во владимирской земле. Всего под тушинским командованием собралось до 20 тысяч поляков с днепровцами, до 30 тысяч российских мятежников и до 15 тысяч казаков. Чтобы улучшить отношения с официальной Польшей, из Москвы на родину Шуйский отпустил заложников с охраной, включая Ежи и Марину Мнишек, но по дороге их захватили тушинцы. Договоры Москвы и Варшавы для тушинцев не имели никакого значения. Чтобы поднять престиж второго Лжедмитрия его окружение решило использовать жену первого Лжедмитрия Марину Мнишек. После некоторых препирательств, проволочек и капризов её уговорили признать нового Самозванца своим мужем Димитрием без супружеских обязанностей.

Шведский король между тем предложил Шуйскому помощь в борьбе с поляками и по договору выделил отряд в 5 тысяч человек под командой Делагарди. Отряд пополнился русскими ратниками и под общим руководством князя Скопина-Шуйского приступил к очистке северных земель и стал загонять мятежников в Тушино. По договору Москвы с Польшей Сигизмунд также должен был вывести из Тушино польские войска. Но Рожинский и Сапега не подчинялись королю и потребовали с короля за уход 1 миллион злотых. Этими событиями начался четвёртый, последний период Смуты.

Вмешательство Швеции в московские дела дало повод Польше для вступления в войну с Россией и осенью 1609 года Сигизмунд осадил Смоленск. Выступление Польши против Москвы произвело полную перегруппировку внутренних сил русского народа и изменило цели борьбы, с этого времени борьба стала принимать национально-освободительный характер. Начало войны изменило и положение «тушинцев». Сигизмунд, вступив в войну с Русью, имел целью её завоевание и занятие московского престола. Он послал в Тушино приказание польским войскам идти к Смоленску и покончить с Самозванцем. Но Рожинский, Сапега и другие увидели, что король посягает на завоёванную ими страну и отказались ему подчиниться и «ликвидировать» Самозванца. Узрев опасность, Самозванец с Мнишеками и с казаками ушёл в Калугу, но его двор во главе с Филаретом Романовым не последовал за ним. В ту пору вирус лизоблюдства и преклонения перед иноземщиной ещё не был преодолён и они обратились к Сигизмунду с предложением, чтобы он отпустил на московский престол своего сына Владислава, при условии принятия им православия. Сигизмунд согласился и к нему снарядили посольство из 42 знатных бояр. В это посольство вошли Филарет Романов и князь Голицын - один из претендентов на московский трон. Но около Смоленска посольство было захвачено войсками Шуйского и отправлено в Москву. Шуйский однако, простил тушинцев, а они «в знак благодарности» в среде боярства стали ширить и множить идею о свержении Шуйского и признании царём Владислава. Войска Скопина-Шуйского между тем приближались к Москве, поляки отошли из Тушино и осада Москвы 12 марта 1610 года окончилась. Во время празднеств в Москве по этому случаю Скопин-Шуйский неожиданно заболел и умер. Подозрение в отравлении популярного в стране военачальника пало опять на царя. Для дальнейшей борьбы с поляками большие русско-шведские силы во главе с братом царя Димитрием Шуйским были направлены под Смоленск, но на марше они были неожиданно атакованы гетманом Жолкевским и наголову разбиты. Последствия были ужасны. Остатки войск разбежались и не вернулись в Москву, шведы частью сдались полякам, частью ушли в Новгород. Москва осталась беззащитной. Шуйский был сведён с трона и насильно пострижен в монахи.

Жолкевский двинулся на Москву, туда же направились казаки Заруцкого с Самозванцем из Калуги. В Москве срочно было образовано правительство из семи бояр во главе с Мстиславским. Оно вступило в переговоры с Жолкевским о срочной присылке в Москву королевича Владислава. После достижения соглашения Москва присягнула Владиславу, а Жолкевский атаковал казаков Заруцкого и принудил их вернуться в Калугу. Вскоре Самозванец был убит своими же союзниками-татарами. Жолкевский занял Москву, а к Сигизмунду бояре снарядили новое посольство во главе с Филаретом и Голицыным. Но Сигизмунд решил, что Москва уже завоёвана его войсками и настало время стать ему самому московским царём. Жолкевский, видя такой обман и подмену, подал в отставку и уехал в Польшу, захватив с собой братьев Шуйских в качестве трофея. Сменивший его пан Гонсевский подмял семибоярщину и установил в Москве военную диктатуру. Боярское посольство, прибыв в Смоленск, также увидело обман Сигизмунда и послало тайное сообщение в Москву. На его основе патриарх Гермоген выпустил грамоту, разослал её по стране и призвал народ к ополчению против поляков. Кандидатура ортодоксального и воинствующего католика, гонителя православия, коим являлся Сигизмунд, не устраивала никого. Первыми откликнулись рязанцы во главе с Прокопием Ляпуновым, к ним присоединились стоявшие в Туле донские и волжские казаки Трубецкого и стоявшие в Калуге «новые» казаки Заруцкого. Во главе ополчения встало земское правительство, или Триумвират, состоящий из Ляпунова, Трубецкого и Заруцкого. В начале 1611 года ополчение подошло к Москве. Пан Гонсевский знал о начавшемся движении и готовился к обороне, под его началом было до 30 тысяч войск.

Поляки занимали Кремль и Китай-город, защищать всю Москву они не могли и решили её выжечь. Но эта попытка привела к восстанию москвичей, что увеличило силы ополчения. А в самом ополчении начались трения между дворянами и казаками. Дворяне во главе с Ляпуновым попытались через указы земского правительства ограничить казачьи вольности. Проекты репрессивных антиказачьих указов были выкрадены агентами поляков и доставлены казакам. Ляпунов был вызван на Круг для объяснений, попытался убежать в Рязань, но был схвачен и зарублен саблями на Круге. После убийства Ляпунова большинство дворян покинули ополчение, в Москве и стране не осталось никакой русской правительственной власти, только оккупационная. Кроме политических разногласий между казаками и земством было ещё одно мешающее обстоятельство. В стане казаков при атамане Заруцком находилась Марина Мнишек, считавшая себя законно коронованной царицей, у неё был сын Иван, которого многие казаки считали законным наследником. В глазах земства это было «казачьим воровством». Казаки продолжали осаду Москвы и в сентябре 1611 года заняли Китай-город. В руках поляков оставался только Кремль, там начинался голод. Между тем Сигизмунд взял наконец штурмом Смоленск, но не имея денег для продолжения похода возвратился в Польшу. Был созван Сейм, которому были представлены знатные русские пленники, включая братьев Шуйских, Голицына, Романова, Шеина. Сейм постановил послать в Москву помощь во главе с гетманом Ходкевичем.

В октябре Ходкевич подошёл к Москве с огромным обозом и атаковал казаков, но прорваться в Кремль не смог и отошёл к Волоколамску. В это время в Пскове объявился новый самозванец и среди казаков произошёл раскол. Казаки Трубецкого покинули «казачью голытьбу» Заруцкого, признавших нового самозванца и встали отдельным лагерем, продолжая осаду Кремля. Поляки, воспользовавшись раздором, снова заняли Китай-город, а Ходкевич при помощи русских коллаборационистов переправил несколько обозов осаждённым. Нижегородское же ополчение Минина и Пожарского не торопилось к Москве. Оно дошло до Ярославля и остановилось в ожидании казанского ополчения. Пожарский решительно уклонялся от соединения с казаками - его целью было избрание царя без участия казаков. Из Ярославля вожди ополчения рассылали грамоты, призывая выборных людей от городов для избрания законного государя. Вместе с тем, они вели переписку со шведским королём и с австрийским императором, прося их наследных принцев на московский престол. В Ярославль отправился из Лавры старец Авраамий с нареканием им, что если Ходкевич раньше «...вашего к Москве придёт, то всуе труд будет и тще ваше собрание». После этого Пожарский и Минин, после основательной разведки, двинулись к Москве и встали отдельным от казаков лагерем. Прибытие второго ополчения произвело окончательный раскол среди казаков.

В июне 1612 года Заруцкий с «воровскими казаками» принуждён был бежать в Коломну, в Москве остались только донские и волжские казаки под началом князя Трубецкого. В конце лета, получив из Польши новый обоз и подкрепление, к Москве двинулся пан Ходкевич в отряде которого кроме поляков и литвинов было до 4-х тысяч днепровских казаков во главе с гетманом Ширяем. За ним шёл огромный обоз, который должен был, во что бы то ни стало прорваться в Кремль и спасти осаждённый гарнизон от голодной смерти. Ополчение Пожарского занимало позиции около Новодевичьего монастыря, казаки занимали Замоскворечье и сильно укрепили его. Главный удар Ходкевич направил против ополченцев. Бой продолжался весь день, все атаки были отбиты, но ополчение было потеснено и сильно обескровлено. К концу боя, вопреки решению Трубецкого, атаман Межаков с частью казаков атаковал поляков и предотвратил их прорыв к Кремлю. Через день гетман Ходкевич пошёл напролом вместе с возами и обозом. Главный удар на этот раз пришёлся на казаков. Бой был «зело великий и преужасный...». Утром запорожская пехота мощной атакой выбила казаков из передних рвов, но понеся огромные потери дальше продвинуться не смогла. В полдень умелым манёвром казаки отрезали и захватили большую часть обоза. Ходкевич понял, что всё проиграно. Цель, для которой он пришёл, не достигнута. Литовцы с частью обоза отошли из Москвы, прорвавшиеся в Кремль без обоза польские гусары только усугубили положение осаждённых. Победа над Ходкевичем примирила Пожарского с Трубецким, но ненадолго. Это произошло потому, что в ополчении дворяне получали хорошее жалованье, казаки ничего. В стан казаков прибыл, возвратившийся из ссылки, старый заводчик смут князь Шаховской и стал возмущать казаков против ополчения. Казаки стали грозить побить и ограбить дворян.

Конфликт уладила Лавра из своих средств. 15 сентября 1612 года Пожарский предъявил полякам ультиматум, который те высокомерно отвергли. 22 октября казаки пошли на приступ, повторно отбили Китай-город и загнали поляков в Кремль. Голод в Кремле усиливался и 24 октября поляки, т.к. они не хотели сдаваться казакам, послали послов в ополчение с просьбой, чтобы ни один пленный не погиб от меча. Им было дано обещание и в тот же день из Кремля были выпущены бояре и другие русские коллаборационисты, бывшие в осаде. Казаки хотели произвести над ними расправу, но им не позволили. На другой день поляки открыли ворота, сложили оружие и ждали своей участи. Пленные были разделены между ополчением и казаками. Часть, попавшая к Пожарскому, уцелела и пошла потом на размен находившегося в Польше Великого посольства. Казаки же не выдержали и своих пленных перебили чуть не всех. Имущество пленных пошло в казну и по распоряжению Минина было направлено на оплату казаков. Для этого казакам была проведена перепись, их оказалось 11 тысяч, ополчение состояло из 3500 человек. После занятия Москвы и ухода Ходкевича центральная часть Руси была очищена от поляков. Но в южных и западных районах бродили шайки их и запорожцев. Днепровские казаки, покинувшие Ходкевича, направились на север, заняли и разграбили вологодские и двинские земли. В рязанской земле стоял Заруцкий со своей вольницей и собирал в свои отряды бродячий люд. В Москве установилась власть «Походной Думы» - казаков и боярства, перед которыми стояла важнейшая задача - избрание законного царя. Но для этого важнейшего дела московский стан представлял величайшую «неурядицу».

Знатные бояре и воеводы ссорились между собой, у казаков с земскими продолжались раздоры. В вопрос престолонаследия опять вмешалась Польша. Сигизмунд, осознав провал своих претензий, прислал грамоту, в которой извинялся и сообщал, что Владислав был не здоров и это помешало прибыть ему в Москву в надлежащее время. Сигизмунд с сыном и войском прибыл в Вязьму, но никто из московских людей не явился на поклон к ним и с наступлением холодов и падением Кремля эти кандидаты убыли в Польшу. Тлетворный вирус иноземщины медленно покидал русское тело. К декабрю 1612 года в Москве собрался первый съезд Собора, но после долгих споров и разногласий разъехался, не придя ни к какому согласию. Второй съезд в феврале также не пришёл к согласию. Вопрос об избрании государя обсуждался не только Собором, но ещё в большей степени между вооружёнными частями ополчения и казаков. Казаки, вопреки Пожарскому, не желали иметь на московском престоле иноземца. Из русских могли быть претендентами князья и бояре: Голицын, Трубецкой, Воротынский, Пожарский, Шуйский и Михаил Романов. У каждого претендента было много сторонников и непримиримых противников, а казаки настаивали на избрании молодого Михаила Федоровича Романова. После многих раздоров и драк, большинство сошлось на компромиссной фигуре Михаила Романова, который не был запятнан какими-либо связями с интервентами. Значительная роль казаков в освобождении Москвы предопределила их активное участие и решающую роль в Земском соборе 1613 года, на котором избрали царя. По легенде, казачий атаман на Соборе подал грамоту об избрании царем Михаила Романова, а поверх нее положил свою обнаженную саблю. Когда поляки узнали о выборе царём Михаила Романова, то гетман Сапега, в доме которого «в плену» жил Филарет Романов, объявил ему: «...сына твоего на престол посадили казаки». Делагарди, правивший в оккупированном шведами Новгороде, писал своему королю: «царь Михаил посажен на престол казачьими саблями». В Ипатьевский монастырь, где находилась инокиня Марфа с сыном, в марте прибыло посольство из 49 человек, в т.ч. 3 атамана, 4 есаула и 20 казаков. После некоторых колебаний, предварительных условий и уговоров 11 июля 1613 года Михаил венчался на царство. С избранием царя Смута не окончилась, а только приступила к своему завершению.

В стране не утихали мятежи и поднимались новые. Поляки, литовцы и литвины бесчинствовали на западе, днепровские казаки во главе с Сагайдачным на юге. К Заруцкому присоединились запорожцы и производили разруху не менее жестокую, чем крымцы. В канун лета 1613 года на Волге появляется жена двух Лжедмитриев Марина Мнишек, с сыном ("воренком", как называет его русская летопись). А с ней - атаман Иван Заруцкий с донскими и запорожскими казаками, вытесненными войсками Московского правительства из-под Рязани. Им удалось захватить Астрахань и убить воеводу Хворостинина. Собрав до 30 000 ратных людей - волжской вольницы, татар и ногаев Заруцкий пошел вверх по Волге на Москву. Борьбу с Заруцким и Мнишек возглавил князь Дмитрий Лопата-Пожарский. Опираясь на Казань и Самару, он отправил атамана Онисимова к волжским вольным казакам, убеждая их признать царя Михаила Федоровича Романова. В результате переговоров большая часть волжских казаков ушла от Заруцкого, изрядно подорвав его силы. Весной 1614 года Заруцкий и Мнишек рассчитывали перейти в наступление. Но приход большой рати князя Обоевского и наступление Лопаты-Пожарского заставили их самих оставить Астрахань и бежать на Яик на Медвежий остров. Оттуда они рассчитывали нанести удар на Самару. Но яицкие казаки, видя всю бесперспективность их положения, сговорившись, выдали в июне 1614 года Заруцкого и Мнишек с "воренком" московским властям. Иван Заруцкий был посажен на кол, "воренок" повешен, а Марина Мнишек вскоре умерла в тюрьме. Разгром в 1614 году "гулевого" атамана Тренеуса и ряда других мелких ватаг показал казачеству единственный для него путь - служение Русскому государству, хотя и после того рецидивы "вольницы" еще случались...

Русь выходила из Смуты, потеряв население 7 млн. человек из 14, бывших при Годунове. Тогда и родилась поговорка: «от копеечной свечи Москва сгорела». И действительно, пожар смутного времени начался от искры, взятой из очага угасшей законной династии, поднесённый к границам России лицом, до сих пор истории точно не известным. Смута, бушевавшая десятилетие и унесшая половину населения, закончилась восстановлением прерванной монархии. В борьбу «всех со всеми» были втянуты все слои населения, от князей до холопов включительно. Все хотели и стремились извлечь свои выгоды из Смуты, но в её огне все слои потерпели поражение и понесли огромные убытки и жертвы, потому что ставили себе цели исключительно личные и частные, а не общегосударственные. Не выиграли в этой борьбе и иноземцы, все иноземные пособники и спонсоры Смуты были впоследствии жестоко покараны Русью и сведены до уровня второстепенных государств Европы или уничтожены. Именно после анализа Смуты и её последствий посол Пруссии в Петербурге Отто фон Бисмарк изрёк: «Не надейтесь, что единожды воспользовавшись слабостью России, вы будете получать дивиденды вечно. Русские всегда приходят за своими деньгами. И когда они придут - не надейтесь на подписанные вами иезуитские соглашения, якобы вас оправдывающие. Они не стоят той бумаги, на которой написаны. Поэтому с русскими стоит или играть честно, или вообще не играть».

После Смуты совершенно изменялся государственный организм и социальный быт Московского государства. Удельные князья, владетельная знать и их дружины окончательно перешли на роль служилого государственного сословия. Московская Русь превращалась в цельный организм, власть в котором принадлежала царю и думным боярам, их правление определялось формулой: «царь приказал, дума порешила». Русь вставала на тот государственный путь, которым уже шли народы многих европейских стран. Но цена за это была заплачена совершенно неадекватная.

В начале XVII в. окончательно сложился тип казака - универсального воина, одинаково способного участвовать в морских и речных набегах, сражаться на суше как в конном, так и в пешем строю, прекрасно знающего фортификационное, осадное, минное и подрывное дело. Но главным видом боевых действий тогда были морские и речные набеги. Преимущественно конными казаки стали позже при Петре I, после запрета в 1696 г. выхода в море. По своей сути казаки - это каста воинов, кшатриев (в Индии - каста воинов и царей), многие века защищавших Веру Православную и Землю русскую. Подвигами казаков Русь становилась мощной империей. Ермак преподнес Ивану Грозному Сибирское ханство. Сибирские и дальневосточные земли по рекам Обь, Енисей, Лена, Амур, также Чукотка, Камчатка, Средняя Азия, Кавказ были присоединены во многом благодаря воинской доблести казаков. Украину воссоединил с Россией казачий атаман (гетман) Богдан Хмельницкий. Но казаки нередко выступали и против центральной власти (примечательна их роль в русской Смуте, в восстаниях Разина, Булавина и Пугачёва). Много и упорно днепровские казаки бунтовали и в Речи Посполитой.

В значительной степени это объяснялось тем, что предки казаков идейно были воспитаны в Орде на законах Ясы Чингисхана, согласно которой настоящим царём мог быть только чингизид, т.е. потомок Чингисхана. Все остальные владыки, включая Рюриковичей, Гедиминовичей, Пястов, Ягеллонов, Романовых и прочих, в их глазах были недостаточно легитимны, были «царями не настоящими» и казакам морально и физически дозволялось участвовать в их свержении, воцарении, бунтах и прочей антиправительственной деятельности. А после Великой Замятни в Орде, когда в ходе усобиц и борьбы за власть были уничтожены сотни чингизидов, в том числе и казачьими саблями, и чингизиды лишились казачьего пиетета. Не следует сбрасывать со счетов и простое желание показаковать, воспользоваться слабостью власти и взять в ходе смут законный и богатый трофей. Папский посол в Сечи отец Пирлинг, немало и успешно потрудившийся, чтобы направить воинственный пыл казаков на земли еретиков московитов и османов, так писал об этом в своих воспоминаниях: «Казаки писали свою историю саблей, и не на страницах древних книг, но на полях битвы оставляло это перо свой кровавый след. Для казачества было привычным делом доставлять троны всевозможным претендентам. В Молдавии и Валахии периодически прибегали к их помощи. Для грозной вольницы Днепра и Дона было совершенно безразлично, подлинные или мнимые права принадлежат герою минуты.

Для них важно было одно - чтобы на долю их выпала хорошая добыча. А можно ли было сравнивать жалкие придунайские княжества с безграничными равнинами русской земли, полной сказочных богатств?» Однако с конца XVIII века и до Октябрьской революции, казаки безоговорочно и усердно выполняли роль защитников Российской государственности и опоры царской власти, получив от революционеров даже прозвище «царских сатрапов». Каким-то чудом царице-немке и её выдающимся вельможам, сочетанием разумных реформ и карательных акций, удалось вбить в буйную казачью голову устойчивую мысль о том, что Екатерина II и её потомки - это «настоящие» цари. Эта метаморфоза в сознании казаков, происшедшая в конце XVIII века, на самом деле казачьими историками и писателями ещё мало исследована и изучена. Но есть непреложный факт, с конца XVIII века и до Октябрьской революции казачьи бунты как рукой сняло.

Представляли реальную военную силу, а потому нельзя было игнорировать их позицию. Каковы же были их общественно-политические стремления? В прошлом это были в большинстве своем низы общества — крестьяне, холопы, бежавшие в от хозяев или тягла. Но было бы большой ошибкой представлять, как это делала советская историография, что помыслы этих беглых, ныне «показачившихся» людей сводились к антикрепостническим требованиям, отражающим стремления крестьянства.

Казаки перестали быть крестьянами и не собирались возвращаться во крестьянство, не говоря уже о холопском положении. А если они не собирались возвращаться в те общественные слои, откуда вышли, как они могли быть защитниками и выразителями интересов этих слоев? Более того, они презирали «нормальных» крестьян и холопов, что прекрасно видно из их насилий, поборов, скорых убийств, творимых над мирным населением.

Неслучайно, по мнению русских авторов, переживших Смуту, буйство «украйны» (донских казаков и запорожских черкас) превосходило по тяжести и размаху произвол польско-литовской шляхты, не говоря уже о малочисленных шведах. Казаки эпохи Смуты составили новый обособленный слой в русском обществе. Они ратовали за то, чтобы переместиться вверх по социальной лестнице, желали войти в круг служилых людей: получить поместья, как дети боярские, или на худой конец, нанявшись на городовую службу, надежное жалованье. Это прекрасно отражено в Приговоре Первого ополчения.

Иными словами, пределом мечтания казачества было перемещение их в классы служилых людей по отечеству или по прибору, причем в старом понимании положения данных слоев. В этом плане их общественные устремления были абсолютно консервативными. Их противоречия с дворянством происходило не на почве антикрепостничества (как будущие помещики, казаки не могли ратовать за послабления своим будущим крепостным работникам), а на почве конкуренции за поместья и служебные чины. Личное освобождение казаков, бывших беглых, уже состоялось обстоятельствами Смуты.

Ни у дворянства, ни у других общественно-политических сил не было реальной возможности вернуть данных людей в прежнее зависимое положение. Антикрепостническим моментом в констатации их свободы приговором 1611 г. и решениями Второго ополчения может считаться только то, что у оставшейся на месте части крестьянства и холопов «путь беглого в казаки» мог провоцировать дальнейшие побеги. Но это была уже не позиция казачества, это был взгляд на казачью судьбу глазами еще не показаченного крестьянина или холопа.

Сами же беглые, став казаками, превратились в силу, желающую восстановления прежних порядков при условии зачисления их волей государя (а государь-вотчинник может все, ибо он выше даже обычая!) в класс служилых людей. Положение служилых в прежнем московском порядке, то есть в рамках вотчинного уклада, было пределом мечтания казаков. По крайней мере тех казаков, которых мы застаем в Смуту в центральной части России. В этом их социально-политические мечты расходились с устремлениями старого дворянства, которое в Смуту получило возможность задуматься о своих сословных интересах и, через практику самостоятельных действий, выдвижения снизу (от общества) своих вождей типа Болотникова, Истомы Пашкова, братьев Ляпуновых и, наконец, самого яркого из них Дмитрия Пожарского, поднялось до мысли требовать от власти своего участия в политической жизни страны.

Этим старое дворянство объективно несло требование определенных сдвигов в сторону большего веса служилого общества перед лицом государя. Расхождение взглядов казачества на судьбу прежнего вотчинного уклада с другими социальными слоями (боярством, столичным и провинциальным дворянством, посадскими) во многом решило судьбу вотчинного уклада. Смута, своими несчастьями давшая такой толчок умственному и практическому социально-политическому творчеству русского общества, впервые в 1610-1613 гг. ставшему не объектом действия власти, а субъектом, творящим , в конце концов обернулась «временем упущенных возможностей». После занятия Москвы пришлось распустить по домам для прокорма большую часть «регулярных сил» Второго ополчения — дворянских, стрелецких отрядов, пушкарей, т.к. средства поволжских городов, создавших Ополчение и кормивших его в течение года, были полностью истощены.

Это определило ход Земского собора 1613 г., где новые общественные силы, которые спасли Россию на грани социокультурной катастрофы, прежде всего посадские люди провинциальных городов и собранные ими разрозненные провинциальные служилые люди разных чинов, оказались отнюдь не лидерами. Что выиграло казачество от такой раскладки сил? Значительная часть конкретных казаков, соединившихся со Вторым ополчением в дни отражения от Москвы гетмана Ходкевича, реализовала свою мечту — попала в служилые люди по прибору и пополнила низы провинциального мелкого дворянства. Но самому казачьему сообществу во внутренних пределах России скоро пришел конец. Вольное казачество могло обитать только в пограничье. Существенное расширение пограничного казачества после Смуты объяснялось наличием в казачьем движении еще одной стороны — разбойной стихии, чисто уголовной, по сути.

Часть казаков привыкла к воле, в русском ее понимании, то есть беспределу своих желаний, неограниченности в средствах их достижения. Они не терпели уже никакой власти, кроме выбираемой и свергаемой казачьим кругом, не желали вписываться ни в какой уклад. В силу обстоятельств знаменем таких разбойных казаков конца Смуты стал тушинский атаман и боярин Иван Заруцкий с царицей Мариной Мнишек и ее несчастным «воренком» — «царевичем Иваном».

К 1614 г. эта сила (отголосок прежней гражданской войны) была частью физически уничтожена, частью принуждена влиться в среду служилых казаков или найти себе достойное применение на донском пограничье, где разбойники продолжали разбойничать, но уже против «бусурман» (турок и татар), став для страны своеобразной пограничной стражей Московского государства и воспринимаясь в роли «защитников христианской веры». Иными словами, казачество, внеся значительный вклад в реконструкцию вотчинного уклада социокультурной жизни России, в дальнейшем исчезло, как видная общественная сила внутри России, способная влиять на внутренний государственный и общественный порядок страны. Казачья альтернатива — в виде вольного Дона и других пограничных областей существовала еще долго, но не Дон определял магистральное направление русской истории.

Смутное время - обозначение периода истории России с 1598 по 1613 год, ознаменованного стихийными бедствиями, польско-шведской интервенцией, тяжелейшим политическим, экономическим, государственным и социальным кризисом.

Начало

После смерти Ивана Грозного (1584) его наследник Федор Иоаннович был не способен к делам правления, а младший сын, царевич Дмитрий, пребывал в младенческом возрасте. Со смертью Дмитрия (1591) и Фёдора (1598) правящая династия пресеклась, на сцену выдвинулись второстепенные боярские роды - Юрьевы, Годуновы.

Три года, с 1601 по 1603, были неурожайными, даже в летние месяцы не прекращались заморозки, а в сентябре выпадал снег. По некоторым предположениям причиной этого было извержение вулкана Уайнапутина в Перу 19 февраля 1600 года и последовавшая за этим вулканическая зима. Разразился страшный голод, жертвами которого стало до полумиллиона человек. Массы народа стекались в Москву, где правительство раздавало деньги и хлеб нуждающимся. Однако эти меры лишь усилили хозяйственную дезорганизацию. Помещики не могли прокормить своих холопов и слуг и выгоняли их из усадеб. Оставшиеся без средств к существованию люди обращались к грабежу и разбою, усиливая общий хаос. Отдельные банды разрастались до нескольких сотен человек. Отряд атамана Хлопко насчитывал до 500 человек.

Начало Смуты относится к усилению слухов, будто бы законный царевич Дмитрий жив, из чего следовало, что правление Бориса Годунова незаконно. Самозванец Лжедмитрий, объявивший польскому князю А. А. Вишневецкому о своём царском происхождении, вошёл в тесные отношения с польским магнатом, воеводой сандомирским Ежи Мнишеком и папским нунцием Рангони. В начале 1604 года самозванец получил аудиенцию у польского короля, а 17 апреля принял католичество. Король Сигизмунд признал права Лжедмитрия на русский трон и разрешил всем желающим помогать «царевичу». За это Лжедмитрий обещал передать Польше Смоленск и Северские земли. За согласие воеводы Мнишека на брак его дочери с Лжедмитрием тот также обещал передать своей невесте во владение Новгород и Псков. Мнишек снарядил самозванцу войско, состоящее из запорожских казаков и польских наёмников («авантюристов»). В 1604 году войско самозванца пересекло границу России, многие города (Моравск, Чернигов, Путивль) сдались Лжедмитрию, войско московского воеводы Ф. И. Мстиславского было разбито у Новгород-Северского. В разгар войны Борис Годунов скончался (13 апреля 1605 г.); армия Годунова практически немедленно изменила его преемнику, 16-летнему Фёдору Борисовичу, который был свергнут 1 июня и 10 июня убит вместе с матерью.

Воцарение Лжедмитрия I

20 июня 1605 года под всеобщее ликование самозванец торжественно вступил в Москву. Московское боярство во главе с Богданом Бельским публично признало его законным наследником. 24 июня рязанский архиепископ Игнатий, ещё в Туле подтверждавший права Дмитрия на царство, был возведён в патриархи. Таким образом, самозванец получил официальную поддержку духовенства. 18 июля в столицу была доставлена признавшая в самозванце своего сына царица Марфа, а вскоре, 30 июля состоялось венчание Дмитрия на царство.

Царствование Лжедмитрия было ознаменовано ориентацией на Польшу и некоторыми попытками реформ.

Заговор Шуйского

Не всё московское боярство признало Лжедмитрия законным правителем. Сразу по прибытии его в Москву князь Василий Шуйский через посредников начал распространять слухи о самозванстве. Воевода Пётр Басманов раскрыл заговор, и 23 июня 1605 года Шуйского схватили и осудили на смерть, помиловав лишь непосредственно у плахи.

На свою сторону Шуйский привлёк князей В. В. Голицына и И. С. Куракина. Заручившись поддержкой стоявшего под Москвой новгородско-псковского отряда, который готовился к походу на Крым, Шуйский организовал переворот.

В ночь с 16 на 17 мая 1606 года боярская оппозиция, воспользовавшись озлоблением москвичей против явившихся в Москву на свадьбу Лжедмитрия польских авантюристов, подняла восстание, в ходе которого самозванец был убит.

Военные действия

Приход к власти представителя суздальской ветви Рюриковичей боярина Василия Шуйского не принёс успокоения. На юге вспыхнуло восстание Ивана Болотникова (1606-1607), породившее начало движения «воров». Слухи о чудесном избавлении царевича Дмитрия не утихали. Объявился новый самозванец, вошедший в историю как Тушинский Вор (1607-1610). К концу 1608 года власть Тушинского Вора распространялась на Переяславль-Залесский, Ярославль, Владимир, Углич, Кострому, Галич, Вологду. Верными Москве оставались Коломна, Переяславль-Рязанский, Смоленск, Нижний Новгород, Казань, уральские и сибирские города. В результате деградации пограничной службы 100-тысячная ногайская орда разоряет «украйны» и Северские земли в 1607-1608 гг.

В 1608 году крымские татары впервые за долгое время перешли Оку и разорили центральные русские области. Польско-литовскими войсками были разгромлены Шуя и Кинешма, взята Тверь, войска литовского гетмана Яна Сапеги осаждали Троице-Сергиев монастырь, отряды пана Лисовского захватили Суздаль. Даже города, добровольно признавшие власть самозванца, беспощадно разграблялись отрядами интервентов. Поляки взимали налоги с земли и торговли, получали «кормления» в русских городах. Всё это вызвало к концу 1608 года широкое национально-освободительное движение. В декабре 1608 года от самозванца «отложились» Кинешма, Кострома, Галич, Тотьма, Вологда, Белоозеро, Устюжна Железнопольская, в поддержку восставших выступили Великий Устюг, Вятка, Пермь. В январе 1609 года князь Михаил Скопин-Шуйский, командовавший русскими ратниками из Тихвина и онежских погостов, отразил 4-тысячный польский отряд Кернозицкого, наступавший на Новгород. В начале 1609 ополчение города Устюжна выбило поляков и «черкасов» (запорожцев) из окрестных сёл, а в феврале отбило все атаки польской конницы и наёмной немецкой пехоты. 17 февраля русские ополченцы проиграли полякам сражение под Суздалем. В конце февраля «вологодские и поморские мужики» освободили от интервентов Кострому. 3 марта ополчение северных и северо-русских городов взяло Романов, оттуда двинулось к Ярославлю и взяло его в начале апреля. Нижегородский воевода Алябьев 15 марта взял Муром, а 27 марта освободил Владимир.

Правительство Василия Шуйского заключает с Швецией Выборгский договор, по которому в обмен на военную помощь шведской короне передавался Корельский уезд. Русское правительство должно было также оплачивать наёмников, составляющих большую часть шведского войска. Выполняя обязательства, Карл IX предоставил 5-тысячный отряд наёмников, а также 10-тысячный отряд «всякого разноплемённого сброда» под командованием Я. Делагарди. Весной князь Михаил Скопин-Шуйский собрал в Новгороде 5-тысячное русское войско. 10 мая русско-шведские силы заняли Старую Русу, а 11 мая разбили польско-литовские отряды, подступавшие к городу. 15 мая русско-шведские силы под командованием Чулкова и Горна разбили польскую конницу под командованием Кернозицкого у Торопца.

К концу весны от самозванца отложилось большинство северо-западных русских городов. К лету численность русских войск достигла 20 тысяч человек. 17 июня в тяжёлом сражении у Торжка русско-шведские силы принудили польско-литовское войско Зборовского к отступлению. 11-13 июля русско-шведские силы, под командованием Скопина-Шуйского и Делагарди, разбили поляков под Тверью. В дальнейших действиях Скопин-Шуйского шведские войска (за исключением отряда Христиера Зомме численностью в 1 тысячу человек) участия не принимали. 24 июля русские отряды переправились на правый берег Волги и вступили в Макарьев Калязин монастырь. 19 августа поляки под командованием Яна Сапеги были разбиты Скопиным-Шуйским у Калязина. 10 сентября русские вместе с отрядом Зомме заняли Переяславль, а 9 октября воевода Головин занял Александровскую слободу. 16 октября русский отряд прорвался в осаждённый поляками Троице-Сергиев монастырь. 28 октября Скопин-Шуйский разбил гетмана Сапегу под Александровской слободой.

12 января 1610 года поляки отступили от Троице-Сергиевого монастыря, а 27 февраля оставили под ударами русских войск Дмитров. 12 марта 1610 года полки Скопина-Шуйского вступили в столицу, а 29 апреля он после недолгой болезни скончался. Русская армия в это время готовилась выйти на помощь Смоленску, который с сентября 1609 года был осаждён войсками польского короля Сигизмунда III. Поляки и запорожцы овладели и городами северской земли; население Стародуба и Почепа полностью погибло во время вражеского штурма, Чернигов и Новгород-Северский сдались.

4 июля 1610 года состоялась Клушинская битва, в результате которой польская армия (Жолкевский) разбила русско-шведское войско под командованием Дмитрия Шуйского и Якоба Делагарди; в ходе битвы немецкие наёмники, служившие у русских перешли на сторону поляков. Полякам открылся путь на Москву.

Семибоярщина

Поражение войск Василия Шуйского от поляков под Клушиным (24 июня/4 июля 1610 г.) окончательно подорвало шаткий авторитет «боярского царя», и при известии об этом событии в Москве произошёл переворот. В результате боярского заговора Василий Шуйский был смещён, Москва присягнула на верность польскому королевичу Владиславу, а 20-21 сентября польские войска вступили в столицу. Однако, грабежи и насилия, совершаемые польско-литовскими отрядами в русских городах, а также межрелигиозные противоречия между католицизмом и православием вызвали неприятие польского господства - на северо-западе и на востоке ряд русских городов «сели в осаду» и отказывались присягать Владиславу.

1610-1613 - семибоярщина (Мстиславский, Трубецкой, Голицын, Оболенский, Романов, Лыков, Шереметев).

17 марта 1611 года поляки, принявшие спор на рынке за начало восстания, устраивают резню в Москве, 7 тысяч москвичей погибает только в Китай-городе.

В 1611 году к стенам Москвы подступило 1-е Ополчение Ляпунова. Однако в результате распри на военном совете восставших Ляпунов был убит, а ополчение рассеялось. В том же году крымские татары, не встречая отпора, разоряют Рязанский край. Смоленск после долгой осады был захвачен поляками, а шведы, выйдя из роли «союзников», разоряли северные русские города.

Второе Ополчение 1612 года возглавил нижегородский земский староста Кузьма Минин, который пригласил для предводительства военными операциями князя Пожарского. В феврале 1612 года ополчение двинулось к Ярославлю, чтобы занять этот важный пункт, где скрещивалось много дорог. Ярославль был занят; ополчение простояло здесь четыре месяца, потому что надо было «строить» не только войско, но и «землю». Пожарский хотел собрать «общий земский совет» для обсуждения планов борьбы с польско-литовской интервенцией и того, «как нам в нынешнее злое время безгосударными не быть и выбрать бы нам государя всею землёю». Для обсуждения предлагалась и кандидатура шведского королевича Карла-Филиппа, который «хочет креститься в нашу православную веру греческого закона». Однако земский совет не состоялся.

22 сентября 1612 происходит одно из самых кровавых событий Смуты - город Вологда был взят поляками и черкасами (запорожцами), которые уничтожили практически всё его население, включая монахов Спасо-Прилуцкого монастыря.

Свержение правительства королевича Владислава

Около 20 (30) августа 1612 ополчение из Ярославля двинулось под Москву. В сентябре второе ополчение нанесло поражение войскам гетмана Ходкевича, пытавшегося соединиться с польским гарнизоном, контролировавшим Московский кремль.

22 октября (1 ноября) 1612 ополчение под предводительством Кузьмы Минина и Дмитрия Пожарского штурмом взяли Китай-город; гарнизон Речи Посполитой отступил в Кремль. Князь Пожарский вступил в Китай-город с Казанскою иконой Божьей Матери и поклялся построить храм в память этой победы. 26 октября командование польского гарнизона подписало капитуляцию, выпустив тогда же из Кремля московских бояр и других знатных лиц; на следующий день гарнизон сдался.

С. М. Соловьёв, «История России с древнейших времён»:

Выборы царя

Последствия Смутного времени

Смутное время было закончено с большими территориальными потерями для Руси. Смоленск был утрачен на долгие десятилетия; западная и значительная часть восточной Карелии захвачены шведами. Не смирившись с национальным и религиозным гнётом, с этих территорий уйдёт практически всё православное население, как русские, так и карелы. Русь потеряла выход к Финскому заливу. Шведы покинули Новгород лишь в 1617 году, в полностью разорённом городе осталось только несколько сотен жителей.

Смутное время привело к глубокому хозяйственному упадку. Во многих уездах исторического центра государства размер пашни сократился в 20 раз, а численность крестьян в 4 раза. В западных уездах (Ржевском, Можайском и т. д.) обработанная земля составляла от 0,05 до 4,8 %. Земли во владениях Иосифо-Волоколамского монастыря были «все до основания разорены и крестьянишка с жёнами и детьми посечены, а достольные в полон повыведены… а крестьянишков десятков пять-шесть после литовского разорения полепились и те ещё с разорения и хлебца себе не умеют завесть». В ряде районов, и к 20-40 годам 17 века населённость была всё ещё ниже уровня 16 века. И в середине 17 века «живущая пашня» в Замосковном крае составляла не более половины всех земель, учтённых писцовыми книгами.

Иван IV за время царствования сумел преодолеть разброд и раздоры внутри государства, правда, методами часто жесткими, переходящими в жестокость.
Опричнина государя с корнем вырвала недовольство и инакомыслие - Иван IV для создания сильного государства не жалел крови, в том числе и боярской.

Казаки в Смутное время

Иван IV за время царствования сумел преодолеть разброд и раздоры внутри государства, правда, методами часто жесткими, переходящими в жестокость.
Опричнина государя с корнем вырвала недовольство и инакомыслие - Иван IV для создания сильного государства не жалел крови, в том числе и боярской.
Тяжелые войны вела Русь с внутренними и внешними врагами, постоянное нервное напряжение подорвало здоровье государя настолько, что он к концу своей жизни сделался подозрительным и жестоким в своих мыслях и поступках. Ивана Васильевича мучило нервное расстройство, тело его гнило буквально - лучшие врачи ничего не могли сделать, никто (и сам Иван IV) не понимал причин такого оборота дела.
За 3 года до своей смерти, в 1581 году, в одну из дурных минут, какие тогда часто на него находили, он побил свою сноху за то, что она, будучи беременной, при входе свекра в ее комнату оказалась слишком запросто одетой. Муж побитой, наследник отцова престола царевич Иван, вступился за обиженную жену, а вспыливший отец ударом железного костыля в голову нечаянно убил сына. Сам царь Иван IV едва не помешался с горя по сыну, даже порывался постричься, отрекшись от престола. Вследствие этого несчастного случая преемником Грозного стал второй его сын, царевич Федор - последний царь в истории старой московской династии, Капитанского племени.
Федор не был прирожденным царем, всю жизнь сторонился мирской суеты и более помышлял о небесном, часто посещал храмы, слушая обедню и звон колоколов.
Еще при жизни отец часто упрекал его за это. «Благоюродив бысть от чрева матери своея и ни о чем попечения имея, токмо о душевном спасении» - так отзывался о Федоре близкий ко двору князь Катырев-Ростовский.
Умирая, царь Иван IV назначил в помощь Федору несколько приближенных вельмож, наибольшей силой из них при дворе пользовался родной дядя царя по матери, Никита Романович Юрьев, который вскоре умер, и место главного советника осторожно занял другой опекун - шурин царя Борис Годунов. Умный от природы, он вскоре стал фактически править государством.
Правил умно и осторожно, и 14-летнее правление Федора (Годунова) было для государства временем отдыха от погромов и страха опричнины. Удачно была закончена война со Швецией. Нов Москве начали ходить тревожные слухи.
После царя Ивана IV остался его младший сын Дмитрий, которому отец выделил в свое время удел - город Углич с уездом. В Москве рассказывали, что этот семилетний Дмитрий, сын седьмой венчанной жены Ивана Грозного, следовательно, царевич сомнительной законности с канонической (церковной) точки зрения, пойдет весь в отца времен опричнины и что ему грозит опасность со стороны близких к престолу людей, желающих занять его в случае смерти бездетного Федора.
И как бы в подтверждение этих слухов в 1591 году князь Дмитрий был зарезан в Угличе. Убийц вроде бы перебили на месте горожане. Комиссия князя Шуйского (враг и соперник Годунова) установила, что царевич зарезался сам в припадке падучей болезни, упав на нож, которым играл с детьми. Тем дело и кончилось.
В январе 1598 года умер царь Федор. После него не осталось никого из Калитинской династии, кто бы мог занять опустевший престол. Царица Ирина отказалась от престола и постриглась.
Земский собор под председательством патриарха Иова избрал на царство Бориса Годунова (брата Ирины).
Борис Годунов по происхождению принадлежал к большому, хотя и не первостепенному боярству. Годуновы - младшая ветвь старинного и важного боярского рода, шедшая от выехавшего из Орды в Москву при Калите мурзы Чета. Годуновы поднялись в царствование Ивана Грозного. Борис был посаженым отцом на свадьбе царя Ивана IV, затем стал зятем Малюты Скуратова (шефа опричников), а женитьба Федора на сестре Бориса еще более укрепила его положение при дворе.
Борис начал царствовать умно и с большим успехом, вызывая всеобщее одобрение. Главное его внимание обращено было на устройство внутреннего порядка в государстве, и в первые два года его царствования Россия цвела всеми благами. Правда, считая себя малоспособным к ратному делу и не доверяя своим воеводам, Борис во внешней политике был нерешителен, не воспользовался враждой Швеции и Польши, что дало бы возможность в союзе со шведами отобрать у Польши Ливонию и получить выход в Балтику.
Борис был не наследственным царем, а народным избранником (через Земский собор), но бояре ожидали от него, как от выходца из бояр, ограничения безраздельной царской власти (как при Грозном), опасаясь возврата опричнины, и ждали от Бориса более прочного боярского обеспечения при дворе. Борис не понял этого, а скорее не захотел понять, забрав в руки необъятную власть. Поэтому после блистательного начала царствования, несмотря на то, что Борис «зело прорассудительное к народам мудроправство показал», по Москве и по Руси поползли слухи, где на Бориса «вешали всех собак» - он-де и хана крымского под Москву подводил, и доброго царя Федора с его дочерью Федосьей уморил, свою сестру Александру отравил, и Бекбулатовича отравил, и Москву сжег тотчас по убиении Дмитрия, чтобы отвлечь внимание царя и народа, и, наконец, что по его личному приказу убили Дмитрия.
Борис начал в ответ править самовластно, как правил Иван Грозный. Чтобы оградить себя от наветов и козней, была создана тайная сеть полицейского надзора, в которой главную роль играли боярские холопы, доносившие на своих господ, и выпущенные из тюрем воры, контролировавшие «прослушиванием» улицы и базары. Донос и клевета быстро вошли в жизнь Руси.
Доносы сопровождались опалами, пытками, казнями и разорением домов. Особенно досталось боярскому кружку с Романовыми во главе (двоюрные братья царя Федора), как главным предполагаемым соперникам Бориса. Борис постепенно наводнил страну страхом, сам превратившись в полицейского труса. Он спрятался во дворце, редко выходил на народ, не принимал сам челобитных и т.п.
В это время при этих обстоятельствах появляется слух о том, что Дмитрий не был убит в Угличе, а жив и скрывается в Польше. Вместо Дмитрия якобы убили по ошибке другого, а его увезли и спасли в Польше, а так как он есть сын Ивана Грозного, то и быть ему государем России.
Трудно сказать определенно. Позже во всем винили поляков, но многие историки считают, что мысль о самозванце была рождена и высижена в гнезде наиболее гонимого боярства с Романовыми во главе, но «он был испечен только в польской печке, а заквашен в Москве». Борис, как только услыхал о самозванце Лжедмитрии, прямо заявил боярам, что это их рук дело.
Многие запорожские и донские казаки приобщились к нему, недовольные политикой Бориса Годунова, ограничивавшего буйство и самовольство казаков.
Лжедмитрий, воодушевленный этой помощью и вдохновляемый поляками, в 1604 году занял Чернигов и многие порубежные российские города с уездами, селами и деревнями.
В 1605 году на Добрыницах в Комарицкой волости московские войска разбили войска самозванца (по некоторым сведениям, одних черкас до 7000 побили) - Лжедмитрий ушел в Рыльск, государевы же войска пошли на Кромы, где засел донской атаман Корела с 6000 казаков. Кромы подожгли, но взять не смогли.
Одна часть московских войск перешла к Лжедмитрию, другая разошлась, третья была в растерянности. А войска самозванца, состоящие из поляков, литовцев, запорожцев и донцов, шли по Руси, легко занимая города до Тулы, куда к нему прибыли на помощь еще донцы с атаманами Смагой и Чертенским, и было их много.
Лжедмитрий принял их милостиво, а прибывших московских бояр для встречи его, «лаял» и кое-кого посадил в темницу. Казаки вторили Лжедмитрию, а князя Андрея Телятевского били смертно и бросили в тюрьму, а 20 июня 1605 года пошли с Лжедмитрием на Москву и помогли ему взойти на престол.
Если бы не казаки, Лжедмитрий не занял бы русский престол - это точно, так как казачье войско было многочисленным, боеспособным и дисциплинированным.
Почему казаки встали за Дмитрия? Да потому, что он пообещал казакам «пожаловать верный и вольный Дон прежними вольностями», - это было обещано атаману Андрею Кореле, когда он прибыл к «Дмитрию». А атаман Корела, прибыл «от казаков верховых и низовых», то есть от всех, а не только от голытьбы, как иногда представляют историки и писатели.
Лжедмитрий от природы был богато одаренный, с бойким умом, легко разрешавший в Боярской думе самые трудные вопросы, с пылким темпераментом, доходившим до храбрости в минуты опасности, податлив был на увлечения, мастер говорить, обладал разносторонними знаниями. Со всеми он обращался просто, обходительно, не по-царски. Показал себя деятельным управителем, чуждался жестокости, сам вникал во все, каждый день бывал в Думе, даже сам обучал ратных людей. Своим образом действий он приобрел широкую и сильную привязанность в народе, хотя кое-кто и подозревал и открыто обличал его в самозванстве (князья Шуйские).
Сам Лжедмитрий держался уверенно, как законный царь, не вызывая у близких людей сомнения в этом.
Дело о князьях Шуйских, распространявших слухи о его самозванстве, свое личное дело, он отдал на суд народа и для того созвал Земский собор, с выборными от всех чинов и сословий. Смертный приговор Шуйским, вынесенный этим собором, Лжедмитрий заменил ссылкой, но скоро вернул ссыльных и возвратил им боярство. Царь, сознававший себя обманщиком, укравшим власть, едва ли поступил бы так рискованно и доверчиво, - это осталось загадкой.
О личности Лжедмитрия сообщается, что это был молодой человек, роста ниже среднего, некрасивый, рыжеватый, неловкий, с грустным выражением лица, и в своей наружности никак не отражал своего ума и духовной природы, о которых сказано было выше.
Кто он был на самом деле, сказать трудно, но историки (по мнению царя Бориса) утверждали, что это был сын галицкого мелкого дворянина Юрий Отрепьев, в иночестве Григорий. Что в Москве он служил холопом у бояр Романовых и у князя Черкасского, потом принял монашество, за книжность и похвалы московским чудотворцам взят был к патриарху в книгописцы и здесь вдруг начал заявлять, что он будет, пожалуй, и царем на Москве. За это ему по меньшей мере положено быть сосланным в дальний монастырь, но какие-то сильные люди прикрыли его, и он бежал в Литву. В это время началась опала Романовых. В Польше этот человек объявил, что он есть царевич Дмитрий.
Взойдя на российский престол, Лжедмитрий не усидел на нем, потому что не оправдал боярских ожиданий.
Он не хотел быть орудием в руках бояр, действовал умно и самостоятельно, развивая свои особые политические планы, во внешней политике даже очень смелые и широкие. Так, он замышлял поднять против турок и татар все католические державы с православной Русью во главе (отметим, что это его намерение не могло не понравиться казакам).
Своим советникам в Думе он ставил на вид, что они ничего не видели, ничему не учились, что им надо ездить за границу для образования (но делал он это вежливо). Особенно досадно было для великородных бояр приближение к престолу мнимой незнатной родни царя и его слабость к иноземцам, особенно к католикам - поляки, своевольные и разгульные, наводнили Москву. Своими привычками и поступками, особенно легким отношением ко всяким обрядам, распоряжениями, заграничными сношениями Лжедмитрий вызвал против себя в Москве много нареканий и неудовольствий, хотя вне столицы, в народных массах популярность его не ослабевала.
Донцы недолго оставались в Москве. Большая их часть, получив от Лжедмитрия щедрую богатую награду за мужество и «вольности», отправилась на Дон.
В Москве осталось 500 донцов голутвенных с атаманами Корелой, Коломной, Романовым и Козловым.
Донцы и запорожцы остались недовольны «царской» наградой за престол - они ожидали большего. Терцы и гребенцы в количестве 4000 человек, во главе с начальниками, помогавшими Лжедмитрию, взяли силой город Астрахань, пребывающий в безопасности, в 1606 году, и весь его разграбили.
Мало того, они нашли и «выставили» еще «своего» царя Петра - сына (якобы) Федора Иоанновича, которого Борис Годунов при рождении подменил девочкой.
Этому «наследнику» было 14 лет, и им управляли донские казачьи старшины. Бунтовщики валом шли «к Петру» - их стало столько, что они (письмом) требовали от Лжедмитрия освободить престол для Петра.
В ответном письме Лжедмитрий пригласил Петра в Москву, обещая разобраться на месте и… если Петр «подлинный царевич», обещал ему уступить престол, а если нет, то грозил казнью. Казаки с новым царем- самозванцем (Петром) шли вверх по Волге, всем объясняя, что царь признает юношу Петра царевичем, к ним приставало все больше народа и волжских казаков, но по достижении Свияжска до них дошла весть, что Лжедмитрий убит в Москве.
Бояре во главе с князем В.И. Шуйским составили заговор против Лжедмитрия. Как позже признался Шуйский, они признали Лжедмитрия только для того, чтобы избавиться от Годунова, а потом свергнуть и самозванца, чтобы открыть дорогу к престолу одному своему, из боярской среды.
Однако заговорщики не надеялись на успех восстания без обмана из-за популярности Лжедмитрия, поэтому, подняв народ, 17 мая 1606 года они вывели всех в Кремль с криком: «Поляки бьют бояр и государя!» Их цель была окружить Лжедмитрия будто для защиты и убить его. Толчком к выступлению было то, что Лжедмитрий на своей свадьбе с Мариной Мнишек совершил столько беспутства и так потакал полякам в их озорстве (разбоях) и насилиях, что за 8 дней москвичи были доведены «до точки», - они взбунтовались и убили Дмитрия (17 мая) и много поляков с ним, кроме Марины. Всю родню и придворных Лжедмитрия разогнали и разослали в заточение по городам.
Казаки — волгцы, шедшие с новым царевичем Петром, не получив гарантии твердой власти в Москве, потеряли веру в успех своего дела и повернули по Волге назад к Царицыну - все города по пути разоряли и грабили.
В Царицыне они нашли послов от Лжедмитрия в Персию и убили их (князя Ромодановского Ивана Петровича и воеводу Федора Акинфиева), а затем с «царевичем Петром» отошли на Дон - зимовать.
Историки сообщают, что «царевич Петр» - Илья Васильев, беглый человек дворянина Василия Елагина.
В Москве меж тем князья, бояре, духовенство и граждане на 4-й день после убийства Лжедмитрия из российских князей выбрали на престол Василия Ивановича Шуйского и ему присягнули, кроме казаков и порубежных городков от Польши.
Летописи сообщают, что против нового царя взбунтовались окраинные города (купцы, стрельцы, крестьяне) и, избрав себе начальником беглого человека князя Андрея Телятевского, именем Ивана Болотникова, толпою многие города взяли, убивая воевод и всех сопротивляющихся, а имущество грабили. К бунтовщикам прибывало все больше народу и взяты ими были: Путивль, Рязань, Тула, Кашира, Калуга и Астрахань с их принадлежностями (территориями).
Сей вор Болотников, соединившись с такими же ворами Соловленином, Истомою, Пашковым, пошли на Москву - взяли Коломну, войско московское при селе Троицком, разбили и встали в Коломенском. Государевым войскам подошла помощь из Смоленска, и Болотников был разбит.
После сих (Болотникова и Пашкова) приходил под Москву с войсками казацкими и другими (сбродом) Иван Исаев Попутник, чтобы выручить Марину (жену Лжедмитрия), но войском московским был разбит и прогнан. Сам Попутник еле ушел в Серпухов.
В 1607 году царевич Лжепетр с войсками из донских и волжских казаков пошел к Москве, до Путивля к нему пристало много наброда (народа). Войско Лжепетра предательством взяло город Борисов, убив в нем воеводу Сабурова, князя Приимкова-Ростовского.
У Путивля войска Шуйского были разбиты и многие попали в плен (и убиты были) - князья Черкасский, Буйносов и прочие многие.
У самозванца были и князья-предатели Телятевский и Шаховский. Войска Лжепетра пошли к Туле и взяли ее без боя. Телятевский с отрядом пошел к Калуге и близ нее разбил царское войско, но при Козельске государевы войска одолели самозванца.
Сам царь Шуйский с войском подошел к Туле и осадил ее. Получив отказ на предложение о сдаче, царь нашел выход - по его приказу запрудили речку, и вода затопила город. После чего осажденные сдались, а Болотникова, Лжепетра и Шаховского, связанных, выдали царю. Главные преступники и Лжепетр (в 16 лет) были повешены, а Болотников, Шаховский и Федька Нагиба также «по винам своим казнены».

События «Смутного времени» начала XVII в. оставили глубокий след в русской истории, в сознании современников и потомков. Еще многие десятилетия спустя повести о «Смуте» были любимым чтением русских людей, а в XIX столетии благодаря творениям Н. М. Карамзина и А. С. Пушкина, С. М. Соловьева и М. Н. Загоскина, В. О. Ключевского и А. К. Толстого герои и дела той эпохи обрели новую жизнь.

Грозные движения народных масс, рушивших царские престолы, появление на исторической арене выдающихся деятелей и блестящих авантюристов, заговоры и измены, невероятные стечения обстоятельств и исторические загадки, так и не разгаданные учеными, - приходится только удивляться, как все это уместилось на столь коротком отрезке нашей истории. Одной из самых активных сословных групп, принимавших участие в социальной борьбе «Смутного времени», было казачество. На протяжении двух столетий русское казачество шло в авангарде мощных антиправительственных движений. Впервые оно вышло на общерусскую арену в начале XVII в., и этот период в его истории нуждается в особо тщательном изучении. Многие современники, представители господствующего класса, главную угрозу существовавшему порядку связывали именно с казачеством. «Заводчиками» «Смуты» сознавали себя и сами казаки. В 1614 г. донской войсковой атаман Епиха Радилов в таких выражениях бранил казака, сторонника И. М. Заруцкого: «Пора прийти в познанье, их воровством и смутными словы, сами они ведают, какие крови в Московском государстве розлилися, а все от их воровства и от смутных слов, что вмещают в простые люди».1)

Интерес к «Смуте» XVII в. в дореволюционной историографии во многом объясняется глубокими социальными противоречиями в русском обществе и острой идейной борьбой, которая велась тогда вокруг таких вопросов, как пути развития России, роль в русской истории народных масс, и прежде всего крестьянства, отношение крестьянства к идее самодержавия и др., но главное - растущим ощущением непрочности романовской монархии. Неудивительна поэтому эмоциональность многих высказываний о казачестве и казацких движениях ученых той поры. Для дворянских историков «неистовые» казаки были искателями «дикой вольности и добычи», «сволочью людей бесприютных», занимавшихся только разбоем; для крупнейшего буржуазного историка С. М. Соловьева - носителями антигосударственного начала, стремившимися жить за счет общества; для авторов известного сборника «Вехи» - грозными, неорганизованными, стихийными силами, из-за борьбы которых с государством было «погублено» и «извращено» «дело крестьянского освобождения». В то же время декабрист В. Д. Сухорукой видел в казачьей общине сообщество равных людей, бежавших от притеснений своих бывших владельцев, а в представлении А. И. Герцена казаки - «витязи-мужики, странствующие рыцари черного народа».

В 1920-х - первой половине 1930-х годов советские историки сформулировали новый взгляд на «Смуту» как на «крестьянскую революцию», направленную на уничтожение феодального строя. Однако изучение социальной сущности событий начала XVII в. и места в них различных сословий, в том числе и казачества, не всегда сопровождалось обращением хотя бы к опубликованным источникам и часто не подкреплялось конкретно-историческим материалом. Для некоторых работ того времени характерны модернизация событий и преувеличение степени имущественного и социального расслоения казачества. Кроме того, представление о «Смуте» как о борьбе крестьян против феодалов имело следствием попытки отождествить казачество и крестьянство или, напротив, преуменьшить роль казачества в событиях начала XVII в.

В дальнейшем советские ученые много сделали как для конкретно-исторического изучения, так и для теоретического осмысления «Смутного времени» - одной из самых удивительных страниц русской истории. Особое внимание было обращено на восстание И. И. Болотникова, хотя многие важные вопросы, связанные как с программой повстанцев, так и с их организацией, все еще но вполне выяснены. Меньше исследованы более поздние эпизоды сословной борьбы, в частности крупные казацкие движения 1610-х годов. Слишком общими были до последнего времени наши представления о целях казаков и их взаимоотношениях с другими сословиями русского общества. Основная масса источников по истории казачества в первой четверти XVII в. остается все еще не опубликованной. Чтобы обнаружить эти источники, автору потребовались многолетние архивные разыскания.

Кем же все-таки были казаки? Авангардом революционного крестьянства или грабителями-кондотьерами? Освободителями России от иностранных интервентов или их пособниками? Борцами с феодальной эксплуатацией или...? Автор едва ли сможет найти окончательные ответы на все эти вопросы. Но он надеется, пройдя вместе с читателями по всем станам, где находились казаки, по таборам и острогам, которые они защищали, по дорогам, которыми мчались казацкие кони, хоть немного приблизиться к Их разрешению.

Автор благодарит Н. С. Датиеву за консультации при подборе иллюстраций и выражает особую признательность жене своей С. П. Мордовиной и Б. Н. Флоре, помощь которых он неизменно чувствовал на всем протяжении работы над книгой.

1) Цит. по: Лишин А. А. Акты, относящиеся к истории Войска Донского. Т. I. Новочеркасск, 1891. С. 8.

I глава.
Казачество в битвах за царя Дмитрия

Самозванец . ...Ты кто?

Карела . Казак. К тебе я с Дона послан
От вольных войск, от храбрых атаманов,
От казаков верховых и низовых,
Узреть твои царевы ясны очи
И кланяться тебе их головами.

А. С. Пушкин

От зноя травы сухи и мертвы.
Степь - без границ, но даль синеет слабо.
Вот остов лошадиной головы.
Вот снова - Каменная Баба.

И. А. Бунин

Как половецкая степь стала казачьим юртом

Еще в древности обширнее пространства лесостепи и степи между Волгой и Днепром стали областью расселения кочевых племен. Воинственных венгров сменили здесь печенеги, вслед за печенегами в XI в. пришли половцы. Миновали еще почти два столетия, и на Половецкую землю обрушились монголо-татары: одни половцы влились в состав монголо-татарских войск и составили позднее основную часть населения Золотой Орды, другие - откочевали на запад. Спустя век между Волгой и Доном появились оседлые монголо-татарские поселения. Однако в конце XIV в. полчища Тамерлана, разгромив Золотую Орду, превратили в руины золотоордынские города и поселки. Южные степи (или «Поле», как называли их на Руси) вновь обезлюдели.

На протяжении столетий степи были источником постоянной опасности для славянского мира: здесь кочевали татарские отряды. Совершая набеги на приграничные славянские земли, они грабили их и уводили пленных в рабство, главным образом для продажи на невольничьих рынках. Среди этих отрядов особый интерес для нас представляют «казаки» - выходцы из разных орд, из самых низов татарского общества, едва ли не единственной привилегией которых была личная свобода. В тюркских языках слово «казак» означает свободный, независимый человек, искатель приключений, бродяга. Упоминания об этих степных разбойниках во множестве встречаются в документах XV - начала XVI в. Например, в Московском летописном своде конца XV в. под 1492 г. читаем: «Того же лета июня в 10-й день приходили татаровя ординские казаки, в головах приходил Томешок зовут, а с ним двесте и дватцать человек - во Алексин на волость на Вошан и, пограбив, поидоша назад».

Но южнорусские степи манили не только кочевников. На их бескрайних просторах легко могли укрыться от своих господ беглые холопы и крестьяне. Собираясь в отряды, выходцы из России и Украины тоже стали называть себя казаками или, точнее, вольными казаками. Нетрудно заметить, что эпитет «вольный» синонимичен слову «казак», но такое определение приятно было и повторить. В этом проявлялись и гордость казаков своим новым сословным положением, и их отличие не только от крестьян и холопов, но и от служилых людей, которые не были вольны служить или не служить государю. Представление о необязательном характере службы, запечатленное в терминах «вольный казак», «вольное казачество», сыграло огромную роль в формировании казачества как сословия и его социальной психологии.

Русское казачество начинает складываться в первой половине XVI в. между Доном и Волгой, украинское - по-видимому, несколько раньше в верховьях Южного Буга и на левом берегу Днепра (в России в XVI - XVII вв. украинских казаков обычно именовали черкасами - по названию украинского городка Черкасы). Самые первые страницы истории казачества читаются с большим трудом. Создавались ли славянские казацкие отряды по образцу татарских, вытеснял ли славянский элемент постепенно элемент татарский в вольных степных отрядах, или, может быть, происходило и то и другое - обо всем этом источники сообщают скупо. Впрочем, еще долго казаки достаточно безразлично относились к национальности и сословному происхождению тех, кого они принимали в свои ряды. Ногайский татарин рядом с бывшим рязанским мужиком, обедневший сын боярский под началом холопа - обычные сочетания даже для XVII в. «А люди они породою москвичи и иных городов, и новокрещеные татаровя, и запорожские казаки, и поляки, и ляхи, и многие из них, московских бояр, и торговые люди, и крестьяне, которые приговорены были к казни в розбойных и в татиных и в иных делех, и, покрадчи и пограбя бояр своих, уходят на Дон; и, быв на Дону хотя одну неделю или месяц, а лучитца им с чем-нибудь приехать к Москве, и до них вперед дела никакова ни в чем но бывает никому, что кто ни своровал, потому что Доном от всяких бед свобождаютца» - так описывает состав Донского поиска в 60-е годы XVII в. беглый подьячий Посольского приказа Григорий Котошихин. Но московское правительство, вероятно, далеко не сразу согласилось считать донских казаков свободными «от всяких бед».

Очень скоро степи стали настоящим домом, владением русских казаков, или, как говорили они сами, казачьим юртом (еще одно татарское слово). Тем не менее казаки осознавали себя частью русского народа, а места своих поселений считали частью России, что нашло выражение в «Повести о взятии Азова» в 1637 г., возникшей в казачьей среде: «Есть же от того града Азова верст с тридцать и больши, по той же преславущей реке Дону вверх живяху, вольное казачество, Великое Донское войско, православныя християнския веры, Московский области». Как термин «войско», так и словосочетание «великое войско» являются, по-видимому, самоназваниями казаков, поскольку в известных правительственных грамотах на Дон XVI в. они не употребляются. По отношению к донскому казачеству в них используются выражения: «донские атаманы и казаки», «атаманы и казаки верховые и низовые» и т. д. Изменение именования казаков в правительственных грамотах XVII в. - начиная с 1614 г. сначала волжские, а затем и донские казаки называются в них великим войском - явилось отражением их возросшей силы, с которой правительству приходилось считаться.

Служба «с травы и с воды»

Высшим органом власти в отдельном казачьем отряде (в России такой отряд назывался «станица», на Украине - «сотня») была общая сходка казаков (круг, или по-украински «коло»), на которой принимались важнейшие решения, назначались и смещались командиры: станичный атаман и есаул - помощник атамана (в татарских ханствах есаулами называли высокопоставленных придворных). Численность казачьих станиц не была строго фиксирована: в них могло быть и меньше и значительно больше сотни взрослых казаков.

К началу XVII в. у казаков уже сложился институт казачьего ученичества (своеобразного патриархального рабства). В частности, знаменитый Илейка Муромец, до того как его провозгласили царевичем Петром Федоровичем, служил «в товарищах у казака у князь Васильева человека Черкасково». В его отряде находились и другие «молодые товарищи». Впервые же «молодые товарищи» упоминаются в источниках в 1594 г. «Товарищи», или «чуры», занимали подчиненное положение и не пользовались правом голоса - сам термин «чура» был заимствован из татарского языка, где он употреблялся для обозначения политически и экономически зависимого человека - слуги, крепостного.

В случае необходимости несколько казачьих отрядов объединялись под началом одного или чаще двух главных атаманов (термины «войсковой атаман» и «походный атаман» в источниках XVI - начала XVII в. еще не встречаются). Примером могут служить казаки, совершившие поход в Сибирь во главе с Ермаком и Иваном Кольцо. По преданию, в 1605 г. атаман Нечай возглавил 500 яицких казаков в Хивинском походе. Но наиболее устойчивая войсковая организация существовала к началу XVII в. на Днепре и Нижнем Дону - донских казаков на протяжении многих лет возглавляли атаманы Смага Степанович Чертенский (Р. Г. Скрынников без достаточных оснований причисляет его к роду князей Чертенских) и Епиха Радилов. Предводители войска, как и другие атаманы, командовали и собственными станицами, которые далеко не всегда были самыми многочисленными.

В пределах войска действовали те же порядки самоуправления, что и в каждой станице: решения принимались на войсковой сходке, на ней же выбирались главные атаманы, войсковые есаулы и войсковые дьяки, ведавшие делопроизводством, но при случае исполнявшие и обязанности командиров. В начале XVII в. в казачьем войске отчетливо выделялась верхушка, состоявшая из наиболее опытных и влиятельных казаков. Для ее обозначения и правительство, и сами казаки пользовались словосочетанием «лучшие люди», которым определялась также верхушка других непривилегированных сословий. Таким образом, казачество делилось по существу на три внутрисословные группы: «лучшие люди», рядовые (т. е. полноправные) казаки и казачьи ученики, или «чуры». Женщин и среди русских казаков, и среди запорожцев первоначально было очень мало - в этих чисто мужских сообществах станица заменяла казакам семью.

Особую роль в жизни казаков играли реки. Они кормили степных удальцов - ведь земледелием казаки не занимались, полностью порвав с крестьянскими традициями своих предков. По Дону и Волге казаки совершали дальние походы, захватывали на морях турецкие и иранские корабли, нападали на прибрежные города и селения могущественных южных соседей России. Время от времени казачьи атаманы приезжали в Москву с вестями о передвижениях в степях татарских войск - по обычаю, их награждали за это деньгами и сукном.

Таким образом, вольные станицы, не являясь формально частью правительственной армии (недаром сношениями с ними ведал Посольский приказ), фактически выполняли сторожевую службу на самых дальних рубежах Русского государства, нанося болезненные уколы его противникам. Для своих заслуг перед Россией казаки нашли поэтическую формулу: они обычно писали в челобитных русским государям, что служат им «с травы и с воды». Но служили они царю добровольно, ревниво оберегая казацкие обычаи и самоуправление. Вернее сказать, они были не холопами царя (как называли себя все служилые люди, начиная с бояр), а его союзниками в борьбе с татарско-турецкой агрессией. Заметим, что право именоваться государевыми холопами было привилегией дворян и других служилых людей, а лишенные этого права посадские люди и крестьяне называли себя государевыми сиротами.

Такое свободолюбие в стране, где жизнь каждого человека зависела от воли монарха, где знатного боярина за отказ от службы били батогами и бросали в тюрьму, поражает воображение. Понятно поэтому, отчего правительство с таким трудом мирилось с уникальным положением казацких общин. Но как только оно пыталось лишить казаков привилегий, ради которых они бросили свои дома и бежали в степь, происходили открытые конфликты. Так, в 1592 г. донцы решительно отказались принять в качестве командира тульского выборного (т.е. «лучшего») дворянина П. К. Хрущева.

Не имея возможности смирить казачью вольницу, царское правительство вынуждено было пользоваться ее услугами и даже подкармливать казаков. В 1589/90 г. на Дон с «казной» ездил дворянин И. Зиновьев. В 1592 г. было заключено соглашение с Запорожским войском (отношения последнего с правительством Речи Посполитой в это время резко обострились), по которому украинские казаки за «денежное и хлебное жалованье» обязались участвовать в защите южных границ России от крымских татар. Обещанное жалованье было послано казакам в 1593 г. Крупные хлебные раздачи донским, волжским, терским и яицким казакам имели место в 1594 г. в Переяславле Рязанском (так называлась в XVI в. современная Рязань). По словам знаменитого французского авантюриста капитана Жака Маржерета, оставившего поразительные по точности наблюдения о России начала XVII в., «настоящие» казаки, жившие по берегам Волги, Дона и Днепра, получали от царя небольшое содержание и могли временами торговать в пограничных городах. Помимо денег и продовольствия в царское жалованье обычно входили порох и свинец, столь необходимые казакам в их непрерывной войне с татарами.

В то же время правительство стремилось не допустить «освоения» украинскими казаками южнорусских степей. Так, летом 1598 г. голова К. Мясной, посланный из Белгорода «на крымские улусы», разгромил по дороге сотню «черкас» атамана Лепинского, а спустя два года московские власти потребовали, чтобы донские казаки изгнали запорожцев «со всех рек и речек».

Во второй половине XVI в., особенно в период Ливонской войны, русское правительство весьма часто нанимало большие отряды казаков на время военных кампаний. Одним из них командовал легендарный атаман Михаил Черкашенин, воспетый в народной песне, записанной уже в XIX в.: «...за Зарайском городом, за Рязанью за Старою, из далеча из чиста поля, из раздолья широкого, как бы гнедого тура привезли убитого, привезли убитого атамана польского, атамана польского, а по имени Михаила Черкашенина».

Р. Г. Скрынников полагает, что служба в царской армии долгое время была для «вольных» казаков главным источником доходов. Если дело обстояло именно так, то не вполне ясно, каким образом они сумели сохранить свою особую организацию. По-видимому, обычно подобная служба носила временный характер и, получив жалованье после похода, большинство казаков возвращалось в свои степные поселения.

На царской службе

Часть казаков во второй половине XVI в. переходит все же на постоянную правительственную службу, попадая в ведение Стрелецкого приказа. Как раз в это время на пути крымских татар возникают новые крепости: Орел, Данков, Ливны, Воронеж, Елец, Белгород и др. Их строительство было по тем временам мероприятием грандиозным. Далеко в степи сторожевые разъезды начали следить за всеми передвижениями не только татар, но и вольных казаков, которые могли представлять опасность для «государевых украйн». Для службы в новых городах и вообще в пограничных районах требовались люди особого рода - неприхотливые, предприимчивые, привыкшие смотреть в лицо опасности. Южный служилый люд сильно отличался от дворянства центральной России, а воеводы здесь смотрели сквозь пальцы на происхождение тех, кого они зачисляли на службу. В 1589 г. «охочим» казакам, которых набирали в гарнизоны Путивля, Рыльска и Стародуба, достаточно было привести с собой двух коней, чтобы им без промедления выплачивали по 2 руб. жалованья как служилым людям. Случалось, беглый холоп, придумавший нехитрую сказку о своей биографии, становился в одном из южных городов сыном боярским. Крепостнические порядки на Юге устанавливались с большим опозданием по сравнению с основной территорией России.

По свидетельству келаря Троице-Сергиева монастыря Авраамия Палицына, среди воинских людей на окраинах государства было немало уголовных преступников: «...и егда кто от злодействующих осужден будет к смерти, и аще убежит в те грады Польские и Северские, то тамо да избудет смерти своея». В свою очередь русское правительство еще со времен Ивана IV ссылало преступников в «украйные городы» для службы в казаках. В начале XVII в. гарнизоны южных городов и вольные казачьи станицы пополнились за счет холопов, изгнанных своими господами во время голода 1601-1603 гг. Приему на службу и свободному уходу в степи этих людей способствовал известный указ от 16 августа 1603 г. о выдаче им отпускных в приказе Холопьего суда.

Служилые казаки делились на несколько групп, различаясь по названиям, связанным как с происхождением данной корпорации, так и с условиями службы и материального обеспечения («сторожевые», «полковые», «донские», «волжские», «терские», «черкасы», «поместные атаманы», «беломестные атаманы» и т. п.). Лишь немногие казаки, перейдя на правительственную службу, сохраняли станичную организацию и выборных командиров, в то время как подавляющее большинство утрачивало все прежние вольности и поступало под начало голов и сотников из дворян и детей боярских. Известно, что уже в 1561/62 г. мещерские дети боярские служили атаманами и сотниками у казаков.

Принятые на государеву службу казаки, а также стрельцы и пушкари образовали своеобразный промежуточный слой в русском обществе, занимая среднее положение между дворянами, с одной стороны, посадскими людьми и крестьянами - с другой. Их принято называть служилыми людьми «по прибору» в отличие от дворян и детей боярских - служилых людей «по отечеству». Общая численность служилых казаков в начале XVII в. составляла, по сведениям Жака Маржерета, 5-6 тысяч человек. Вместе с другими приборными людьми они представляли весьма заметную часть русской армии, ведь дворян в это время было всего около 30 тысяч.

Попытки создать из казаков постоянное правительственное войско предпринимались в XVI в. и в Речи Посполитой, однако большого успеха они не имели. Как известно, и Польша, и Литва в это время очень мало заботились об укреплении своих южных границ, не имея средств на создание крупных оборонительных систем, ведь для сбора новых налогов требовалось согласие сейма. Первый «реестр» казаков был создан лишь в 1572 г. и состоял из 300 человек; позднее он был увеличен до 1000 человек, но существовал, по-видимому, в основном на бумаге, так как жалованья за службу казаки не получали.

Самыми крупными группами среди русских служилых казаков были полковые и сторожевые казаки. Сторожевые казаки, меняясь по месяцам, несли конную службу в «Поле», охраняя границу от внезапных набегов татар; полковые казаки были заняты караульной и походной службой. Возникновение особой категории сторожевых казаков связано с боярским приговором от 18 февраля 1571 г., по которому 300 рязанских детей боярских «малых статей» (т. е. имевших самые низкие среди дворян поместные оклады) были отставлены от сторожевой службы и заменены казаками «из всех украинных городов». Поместный оклад сторожевым казакам был установлен в 20 четвертей земли (четверть - полдесятины в одном поле или полторы десятины в трех полях при трехпольной системе земледелия); денег за службу им первоначально не полагалось. До 15 марта 1577 г. 577 казаков подали коллективную челобитную об установлении им поместных и денежных окладов рязанских детей боярских, которых они заменили. Просьба эта была удовлетворена, и в том же году приговором Боярской думы поместный оклад сторожевых казаков увеличился до 50 четвертей. Тот же боярский приговор определил денежное жалованье сторожевых казаков в размере 3 руб., выдаваемых один раз в три года. Для реализации принятого указа - проведения смотра казаков и наделения их дополнительными участками земли - в соответствующие уезды должны были отправиться писцы.

Разумеется, трехрублевое жалованье, которого добились казаки в 1577 г., и по меркам XVI в. было довольно скромным, однако оно не слишком уступало жалованью мелкого провинциального дворянина, которое, кстати сказать, тоже выдавалось раз в несколько лет (белгородские станичные дети боярские, служилые атаманы, ездоки и вожи получили жалованье в размере окладов в 1600/01 г. и половины окладов в 1603/04 г.). На эти деньги можно было купить недорогую лошадь (хороший боевой конь стоил много больше) или пару коров. Жалованье давалось, конечно, не на обычные, текущие расходы, а на сборы и вооружение.

Проведение в жизнь указа 1577 г. столкнулось с обычными трудностями, связанными с недостатком пахотной земли. В некоторых уездах (например, в Данковском) казаки действительно получили по 50 четвертей. В то же время епифанские сторожевые казаки показали в 1627/28 г., что при окладе 50 четвертей в «дачах» за ними «изстари» по 21 четверти. Шацкие сторожевые казаки вообще не получили никаких придач, хотя, по их словам, выполняли сторожевую службу с тех пор, «как город Шацк стал». И в 1620 г. рядовые казаки владели здесь поместьями по 20 четвертей, десятники - по 25 четвертей. Поместные оклады полковых казаков, более многочисленных, чем сторожевые, до начала XVII в. составляли: рядовых казаков - 20 четвертей, десятников - 30, пятидесятников - 40 четвертей. Еще до «Смуты» денежное жалованье данковских сторожевых казаков было доведено до 6 руб., а полковых - до 5 руб. Что касается других категорий казаков, то их оклады тоже колебались в пределах 20-50 четвертей. Так, в царствование Б. Ф. Годунова в Белгороде были поселены 150 волжских казаков во главе с тремя атаманами. Поместные оклады были установлены: атаманам - по 50 четвертей, казакам - по 30 четвертей. Однако писцы М. Юшков и К. Хвощинский, посланные в Белгород в январе 1603 г., дали казакам «неполный оклад». В Путивле оклады (и наделы) атаманов составляли в 1594 г. 30 четвертей, рядовых казаков - 20 четвертей.

Оклады служилых казаков существенно отличались от окладов дворян и детей боярских не только размерами: если у последних они могли увеличиваться за службу или уменьшаться за неявку на службу в индивидуальном порядке, то оклады казаков, как и других приборных людей, были строго фиксированы для определенной корпорации или определенной категории казаков. Казаки одной категории не только имели равные оклады, но и наделялись (в пределах одного уезда) равными земельными наделами.

Но были у служилых казаков и привилегии. Как установил К. Д. Федорин, служилые люди «по прибору» имели в 1626 г. значительные льготы по части пошлин за приложение к различным документам государственной печати. Московские стрельцы вообще их не платили, а городовые стрельцы и казаки были освобождены от печатных пошлин по земельным вопросам, «потому что люди служилые, а земли за ними государевы». Позднее соответствующие статьи вошли и в Уложение 1649 г. Таким образом, приборные люди не считались владельцами земли и их землевладение было еще более условным, чем дворян-помещиков. Дворы в городах и поместья казаков были освобождены («обелены») от посадского и крестьянского тягла - отсюда термины «беломестные» и «белопоместные» казаки. Небольшая часть казаков вообще не имела земель и служила только с денежного и хлебного жалованья. 50 беспоместных «черкас», «которые земель не взяли», насчитывалось в 1594 г. в Путивле. Не имели земель в XVI в. и данковские беломестные атаманы, хотя их денежный оклад (7 руб.) был выше, чем у казаков других категорий.

Наконец, некоторые казаки, в том числе, вероятно, отличившиеся на царской службе, подобно дворянам, верстались индивидуальными поместными и денежными окладами (таких казаков называли верстанными), а иногда получали поместья, намного превосходившие обычные земельные наделы. Так, украинскому атаману К. Мелентьеву было пожаловано в конце XVI в. более 200 четвертей в Старорязанском стане Рязанского у. Более десяти верстанных донских и украинских атаманов владели тогда же поместьями в Моржевском стане, причем им принадлежали холопы и крестьяне. По-видимому, самая крупная корпорация верстанных атаманов образовалась в XVI в. в Рижском у. В 1600 г. она состояла из 58 человек, их поместные оклады колебались от 100 до 250 четвертей, денежные - от 4 до 9 руб. Но реальные поместья рижских атаманов были намного меньше окладов: за М. Ф. Митрофановым, например, значилось по десятне всего 65 четвертей земли, хотя его поместный оклад составлял 120 четвертей. В целом же положение верстанных атаманов на Рязанщине мало отличалось от положения местных детей боярских. Индивидуальными окладами казаки верстались и в других районах Русского государства: выехавшему в 1589 г. на царскую службу и поселенному в Путивле украинскому атаману Ф. Гороховому было назначено жалованье 15 руб.

Верстанные казаки фактически с самого начала служили на положении мелких и средних детей боярских, в то же время известная часть поверстанных казаков также со временем проникала в состав дворянства. Так, епифанская дворянская корпорация была создана в 1585 г. путем производства в дети боярские 300 казаков с окладами 30 и 40 четвертей земли. Трудно сказать, насколько широко была распространена подобная практика, однако случай с епифанскими казаками едва ли был единичным.

«Заповедь» Бориса Годунова

Отток вольных казаков на государеву службу не привел к уменьшению численности казачества в южных степях, так как оно постоянно пополнялось за счет беглых холопов и крестьян, обнищавших дворян и приборных людей.

В годы «Смуты» и после нее современники вспоминали о жестоких преследованиях, которым подвергал казаков Борис Годунов: им запрещалось не только торговать, но и вообще появляться в русских городах. Казаков, нарушивших этот запрет («заповедь»), воеводы арестовывали и бросали в тюрьмы. В первые годы XVII в. население пограничных областей преследовалось за отправку на Дон «заповедных» товаров - вина и необходимого казакам военного снаряжения. Р. Г. Скрынников отметил, однако, что отношение правительства Годунова к казачеству не было столь однозначным, как это принято считать, и что большинство источников (например, грамота на Дон 1625 г.), сохранивших сведения о преследованиях казаков в начале XVII в., относится ко времени Романовых, «старательно чернивших политику Годунова». Что касается запрещения торговать с казаками, то здесь, по мнению историка, можно усмотреть лишь стремление правительства «всецело подчинить донскую торговлю своему контролю». Решающий аргумент в пользу «реабилитации» Годунова он видит в распоряжении правительства, посланном весной 1604 г. воеводам Шацка и Ряжска: «...в городе и в слободах сыскивати донских и вольных атаманов и казаков и вновь казаков прибирать и давать государево жалованье».

Соображения, высказанные Р. Г. Скрынниковым, заслуживают внимания, однако следует напомнить, что известие о запрещении казакам свободно въезжать в пределы России при Борисе Годунове и выезжать из нее имеется уже в договоре Новгорода со шведами 1611 г. и, следовательно, рассматривать его как романовскую легенду нет никаких оснований. Да и сама возможность фальсификации правительством Михаила Романова политики Годунова в грамоте, обращенной в 1625 г. к донскому казачеству, представляется маловероятной: казаки тогда еще прекрасно помнили времена царя Бориса. Наконец, едва ли можно поставить под сомнение тот непреложный факт, что русские казаки не любили Бориса Федоровича, поскольку свое отношение к нему они вскоре достаточно ясно продемонстрировали оружием. На наш взгляд конфликт между «вольным» казачеством и правительством Годунова все же имел место, и следует поэтому попытаться объяснить его причины.

В 1600 г. у татарского «перелаза» (переправы), недалеко от места впадения Оскола в Северный Донец, началось строительство самой южной русской крепости - Царева Борисова. Конечно, основной его целью было дальнейшее укрепление южной оборонительной системы, прикрывавшей Россию от набегов татар, и не случайно крымцы пытались ему помешать. Известно, в частности, что служилый казак И. Баранов был взят в плен крымскими татарами «при царе Борисе, как Царев Борисов город ставили». Однако Царев Борисов непосредственно угрожал и «вольному» донскому казачеству. Воеводы Вельский и Алферьев должны были затребовать у казаков, давно уже селившихся в этих краях, сведения, «в которых местех на Донце и на Осколе юрты, и кто в котором юрте атаман, и сколько с которым атаманом казаков, и которыми месты и которого юрту атаманы и казаки какими угодьи владеют». Реакцию казаков нетрудно предугадать: на правительственный контроль своего состава они никогда добровольно не соглашались и потому, что боялись выдачи беглых прежним владельцам, и потому, что попавшие в Москву списки казаков по станицам могли стать препятствием для дальнейшего их пополнения.

Вельский и Алферьев имели дело прежде всего с так называемыми верховскими казаками, рассеянными по степным рекам. Обратиться с подобными же требованиями к хорошо организованным «низовым» казакам правительство пока не решалось. «А на Дон под Азов, - говорится в воеводском наказе, - не посылать, покаместа город зделают». Однако и на Нижнем Дону строительство Царева Борисова должно было вызвать опасения.

Помимо возведения новой крепости в казачьих степях у правительства Годунова и «вольных» казаков были, несомненно, и другие, более серьезные причины для взаимных претензий. Резкое повышение в начале XVII в. цен на хлеб и другие продукты питания поставило казачество, всецело зависевшее от подвоза продовольствия из России, в особенно тяжелое положение. Действия казаков в этой ситуации легко угадать - они должны были участить набеги на Азов, на территорию Крыма, Турции и, конечно, России, что, не говоря уже о жалобах пострадавших дворян и купцов, таило угрозу крупных международных осложнений. И они не заставили себя ждать: весной 1604 г. русские послы в Крыму сообщили в Москву о разрыве крымским ханом мирного соглашения с Россией. Тогда же возможному походу татар было посвящено специальное заседание Земского собора, на котором обсуждались и военные приготовления к царскому походу против хана Казы-Гирея.

Нам не известны конкретные причины, вызвавшие недовольство Крыма в 1604 г., однако, без сомнения, дело заключалось не только в строительстве Царева Борисова, со времени которого прошло уже несколько лет. Обычно же и в Турции, и в Крыму именно набеги казаков использовались в качестве повода для агрессивных действий против России и Речи Посполитой. Царское правительство в таких случаях, даже если и поддерживало казаков, занимало вполне однозначную позицию, декларируя свою полную непричастность к их действиям. И тогда из Посольского приказа на Дон шли грозные царские грамоты с требованием, чтобы казаки «вперед бы есте на море под турского царя городы и на крымские улусы не ходили, и кораблей и катарг (галер. - А. С .) не громили, и улусов не воевали, и тем меж нас и турского салтана и крымского царя ссылки и любви не мешали и ссоры не чинили» (1623 г.).

Разумеется, большой приязни между русскими царями и крымскими ханами никогда не существовало, но в начале XVII в. в сложной внутренней и международной обстановке правительство царя Бориса могло принять решительные меры против казачьей вольницы и запретить казакам торговлю и вообще пребывание в пограничных русских городах. Соответствующий указ был, очевидно, возобновлен в 1614 г. в связи с действиями мятежных казаков на русском Севере. Если наша догадка верна, то сохранившиеся грамоты 1614 г. к населению северных городов можно использовать для реконструкции указа о казаках начала XVII в.: «...чтоб... на посаде и в слободах и в... уезде воры-разбойники ни к кому не приезжали и никто б у них ничево не покупал и им ничево не продавал, а кто где воров-разбойников (так в тексте. - А. С. ), и оне бы тех воров имали и приводили к вам... А будет воры учнут к кому приезжати надруг или тайно, или, ведая, кто про то не скажет, или кто что вором учнет продавать или что у них покупать, а после про то сыщетца, и тому от нас быти в великой опале и в смертной казни». Что касается последовавшего в 1604 г. по окончании голода разрешения набирать «вольных» казаков в гарнизоны южных городов, то оно было вызвано военной угрозой со стороны Крыма, заставившей правительство пересмотреть политику по отношению к своему естественному союзнику в борьбе с татарами. К тому же перевод всех «вольных» казаков на положение служилых всегда был долгосрочной целью русского правительства.

Итак, сохранившиеся источники не могут служить, на наш взгляд, надежным основанием для пересмотра традиционных представлений о преследовании казачества во времена Бориса Годунова.

Казаки под знаменами самозванцев

В 1603 г. г. Лжедмитрий I обратился за помощью к донским казакам, обещая им «волю». Донцы тотчас же послали к «воскресшему» царевичу атаманов Андрея Карелу (приезжавшего в свое время с вестями и грамотой с Дона еще к Федору Ивановичу) и Михаила Межакова. Русские и украинские казаки оказали в дальнейшем мощную поддержку самозванцу, а отряд Карелы, отчаянно защищавший крепость Кромы, надолго сковал основные силы правительственной армии. Свою благосклонность к казакам Лжедмитрий I показал в Туле, приняв делегацию с Дона во главе со Смагой Чертенским «преже московских боляр». Казаки сопровождали Лжедмитрия I и во время его торжественного въезда в столицу. В одном из казанских сборников XVII в. сохранилась следующая запись: «В лето 7113 (1605 г. - А. С. ), июня в 20-й день, в четверг, пришел во град Москву на свой праотече престол прирожденный государь наш и царь великий князь Дмитрий Иванович из Литвы, с ним же много множество литовского войска и казаки волгьские и донские много ж и московские силы». С окончанием похода казаки, по словам Исаака Массы (голландского купца, автора «Краткого известия о Московии» и ряда агентурных донесений), были щедро награждены и затем возвратились в места своих старых поселений. Впрочем, герой обороны Кром атаман Карела остался в Москве, щедро тратя полученное жалованье в московских кабаках. Другой предводитель донских казаков - Постник Лунев - поступил монахом в Соловецкий монастырь.

Участие казаков в походе 1604-1605 гг. имело, таким образом, известное сходство с обычной практикой найма их за вознаграждение на время военных действий. Однако на этот раз, способствуя победе самозванца, казачество отстаивало и свои собственные сословные интересы.

Роль русских и украинских казаков в восстании И. И. Болотникова подробно рассмотрена И. И. Смирновым, В.И. Корецким, В. Д. Назаровым и Б. Н. Флорей: казаки составляли значительную часть повстанцев на всех этапах восстания. Сохранившиеся показания одного из главных предводителей повстанцев, Лжепетра, позволяют отчетливо представить обстановку, в которой появился этот самозванец. Зимой 1605/06 г. на Северном Кавказе, на реке Тереке, находилось целое казачье войско. Казаки, по-видимому, давно не получали жалованья и на общевойсковых кругах обсуждали планы дальнейших действий. Некоторые из них предлагали совершить по Куре поход в Турцию, а в случае его неудачи перейти на службу к иранскому шаху Аббасу I, который вел тогда успешную войну с Османской империей. На Тереке в это время уже знали о воцарении Лжедмитрия I и винили во всем не царя, а бояр: «Государь-де нас хотел пожаловати, да лихи-де бояре, переводят-де жалованье бояря да не дадут жалованья». Тогда же 300 казаков во главе с атаманом Федором Бодыриным втайне от остального войска решили выдвинуть из своей среды нового самозванца - «сына» царя Федора Ивановича «царевича Петра» и вместе с ним уйти на Волгу для грабежа купеческих судов.

Сама идея провозглашения самозванца зародилась, вероятно, в среде бывших холопов: «в той же мысли» были недавние холопы князя В. К. Черкасского, князя В. Н. Трубецкого, дворян Суровских. В качестве кандидатов выступали двое казачьих учеников - «молодых товарищей», но едва ли справедливо представление о том, что сами казачьи ученики были инициаторами движения, увлекшими за собой остальных казаков.

В событиях на Тереке проявились черты, характерные для всех антиправительственных казацких движений начала XVII в.: вера в «доброго» царя, резкая антибоярская направленность, значительная роль в казацком войске бывших холопов. Примечательно, что поводом к конфликту была невыплата казакам жалованья. Подобным образом не раз обстояло дело и в 1610-е годы.

В дальнейшем сторонникам Лжепетра удалось увлечь за собой и многих других терских казаков, служивших до этого под командованием воеводы П. П. Головина. Весной 1606 г., по сведениям Маржерета, с «царевичем» было на Волге до 4 тысяч человек. Даже если эта цифра завышена, численность отряда Лжепетра следует уже в начальный период движения признать значительной: 300 человек Ф. Бодырина составляли, по-видимому, меньшую часть терского войска, а на Волге к самозванцу должны были присоединиться новые казачьи станицы. Во время перехода в Путивль отряд Лжепетра не мог не пополниться и донскими («верховскими») казаками, через области поселения которых пролегал его путь. Некоторые отряды украинских казаков были наняты представителями Лжепетра в период его пребывания в Путивле, причем выплата жалованья казакам откладывалась до успешного завершения кампании. Численность украинских казаков в войске Лжепетра составляла несколько тысяч человек. Именно к казакам Лжепетра относится значительная часть известий о казнях дворян, сторонников Василия Шуйского, во время восстания Болотникова. Не случайно в 1623 г. каширский дворянин Г. И. Уваров связывал время наибольшей угрозы для жизни представителей господствующего класса, когда повстанцы сбрасывали с башен дворян и детей боярских, с действиями именно этого самозванца.

С отрядом украинских казаков, закаленных в боях с турками, вошел в пределы России в конце лета 1606 г. и И. И. Болотников. Как справедливо отметил В. И. Корецкий, в войске Болотникова хорошо прослеживается присутствие и донских казаков. Так, в апреле 1607 г. в тюрьме Разрядного приказа находился захваченный под Калугой донской атаман Сазыка Карево. Донскими же атаманами были, по-видимому, Иван Деревня, Михаил Шляк и Панкрат, также заключенные в это время в тюрьму и взятые из нее на время для очной ставки с С. Карево. В частности, некий Михаил Шлык упоминается как донской атаман в 1613 г. По казацкому образцу были, по мнению В. И. Корецкого, организованы холопы и крестьяне, вступившие в повстанческую армию в 1606 -1607 гг.: не случайно болотниковцы в официальной документации называются обычно «воровскими», «донскими» или «вольными» казаками. В требованиях И. И. Болотникова, известных из английского донесения (выдача на расправу бояр и «лучших» горожан, виновных в заговоре против «царя Дмитрия»), имеется явная перекличка с антибоярскими высказываниями терских казаков в 1605/06 г.

Сохранилось очень мало сведений об организации казаков в повстанческой армии и порядке их обеспечения. Известно, что в Речи Посполитой служилые люди всех категорий в XVI-XVII вв. в качестве вознаграждения за службу нередко получали или забирали силой определенные территории в кормления - приставства (ср. польские przystawać - приостанавливаться, przystanek - остановка, стоянка). Возможно, этот обычай принесли с собой еще отряды украинских казаков и польско-литовской шляхты, пришедшие в Россию с Лжедмитрием I. Однако первый намек на распространение в России приставств можно усмотреть в известии, относящемся ко времени восстания Болотникова: в 1607 г. расположенным в Козельском у. и принадлежавшим Иосифо-Волоколамскому монастырю селом Вейна «завладели» казаки. Конечно, казаки могли получить несколько поместных «жребиев» в монастырском селе, но скорее всего указание на коллективное владение казаками одним населенным пунктом свидетельствует именно о приставстве. Приставство обычно означало для населения особо жестокую форму эксплуатации, хотя иногда между ратными людьми и местным населением устанавливались и дружеские отношения. Так, попавшего в 1618 г. к полякам в плен боровского крестьянина О. Петрова «отпустил... от литовских людей знакомой литвин Долинской... потому что тот литвин в московское разоренье был у них на приставстве». Некоторые монастыри во время восстания Болотникова и позднее выплачивали казакам определенные суммы денег в обмен на гарантии неприкосновенности своих владении.

Памятуя о судьбе династии Годуновых, царь Василий Шуйский, по-видимому, не вернулся к репрессиям против казачества первых лет XVII в. и в дальнейшем не ставил ему в вину поддержку Лжедмитрия I. Вскоре после майского переворота 1606 г. на Дон приводить казаков к кресту и «являти» им жалованье был послан зубцовский дворянин В. С. Толстой, а 13 июля 1606 г. 1000 руб. денег, 1000 фунтов пороха и 1000 фунтов свинца повез на Дон суздалец С. Я. Молвянинов. Такая политика имела успех и удержала на Дону значительную часть казаков.

Хотя некоторые казаки, участники восстания Болотникова, оказались в тюрьмах, правительство Шуйского стремилось не столько устрашить казаков репрессиями, сколько привлечь их на свою сторону и использовать в дальнейшей борьбе с повстанцами. В то же время новый царь должен был считаться и с требованиями дворян о возвращении им беглых крестьян и холопов. В этом отношении особенно показателен эпизод с многотысячным отрядом казаков, который сдался воеводам Шуйского в деревне Заборье в конце 1606 г. По данным одной из разрядных книг, «заборских» казаков «разбирали и переписывали» пятеро московских дворян. «Разборы» в XVI-XVII вв. предполагали проверку служебной годности дворян и приборных людей, а применительно к казакам - нередко исключение части их, и прежде всего недавних холопов и крестьян, из казачьих станиц. Таким образом, представляется вероятным, что многие болотниковцы, попавшие в плен под Москвой, возвращались прежним владельцам. К этому же времени относятся первые сведения о выплате казакам правительством Шуйского месячного содержания («корма»): Латухинская степенная книга сообщает, что царь указал «заборским» казакам «корм давати и на службу их посылати под городы с воеводами». Царь Василий верстал отдельных представителей казачества, оказавших ему важные услуги, поместными и денежными окладами. Так, атаману «вольных» казаков Ивану Гремыкину, перешедшему в Можайске в начале 1607 г. на сторону Шуйского вместе со своим отрядом, был назначен поместный оклад 150 четвертей и денежный - 6 руб.

В сочинении голландского писателя Элиаса Геркмана о «Смуте», опубликованном в Амстердаме в 1625 г., имеются данные о «договоре», заключенном Василием Шуйским с повстанцами перед сдачей Тулы 10 октября 1607 г.: болотниковцам будто бы гарантировалось «право в полном вооружении свободно выступить и отправиться туда, куда они пожелают идти», или «поступить на службу к его царскому величеству». Согласно Пискаревскому летописцу, «тульских сидельцев», в том числе донских и волжских казаков, царь Василий «отпустил за крестным целованьем по городом»; позднее эти казаки присоединились к Лжедмитрию II.

Какие-либо данные о «разборе» казаков после взятия Тулы в источниках отсутствуют, и можно предположить, что обещание невыдачи беглых бывшим владельцам м было той важнейшей уступкой повстанцам (исключавшимся, таким образом, из сферы действия Уложения 9 марта 1607 г.), которая позволила царским войскам войти в город. Содержалась она скорее всего в царской грамоте защитникам Тулы, которая рассматривалась казачьим кругом или мирской сходкой. В противном случае захват Тулы не мог бы произойти мирно. Нам представляется, что прав В. М. Панеях, связывая с восстанием Болотникова приговор Боярской думы от 25 февраля 1608 г. о холопах, которые «были в воровстве и государю добили челом, и даны были им отпускные, а после тово опять збежали в воровство», а затем вновь «добили челом», - все они сохраняли волю. Можно не сомневаться, что подавляющее большинство холопов, о которых говорится в приговоре, находилось в повстанческом лагере в казачьих станицах и, следовательно, приговор санкционировал их службу в казаках, в том числе и на стороне Василия Шуйского.

Как упоминалось, за Лжедмитрием II последовали многие казаки, принимавшие участие в восстании Болотникова, в частности атаман Иван Чика (см. гл. III). Но вероятно, не меньше представителей разных сословий стали казаками в отрядах самозванца уже во время его борьбы с Василием Шуйским за русский престол. «Как вор пошел из Стародуба», начал казачью службу зарайский крестьянин С. Петров, с 1607/08 г. был казаком «тульский жилец» К. Матвеев, в Тушине в казачьей станице «с бедности беспоместной» находился бывший каширский сын боярский С. Д. Милохов. «Новоприборные» казаки наряду с донскими и украинскими упоминаются в войске Лжедмитрия II осенью 1608 г.

Одно из самых ценных свидетельств об источниках пополнения казачьих станиц в лагере Лжедмитрия II находится в обнаруженной Б. Н. Флорей челобитной детей боярских и посадских людей Переяславля Залесского. В 1609 г. они «всем городом» просили самозванца защитить их от атамана «вольных» казаков (в другом документе он назван казачьим головой) Ф. Копнина, которого они обвиняли в убийствах, грабежах и приеме в свой отряд холопов переяславских дворян: «И у нас, холопей твоих, тот Федор Копнин людишек наших, полных, и докладных, и кабальных, в вольные казаки поймал сильно, и нам... твоей царские службы без людишек служити не с кем». О массовом показачении холопов и крестьян в период борьбы Василия Шуйского с Лжедмитрием II сообщает В. Н. Татищев, основываясь, по-видимому, на не дошедшем до нас источнике: «И через то (грамоты самозванца. - А. С .) во всех городех паки казаков из холопей и крестьян намножилось, и в каждом городе поделали своих атаманов».

Б. Ф. Поршнев справедливо отмечал, что между уходом крестьян от владельцев и крестьянскими восстаниями существовала «промежуточная» форма классовой борьбы (точнее, социального протеста) - разбойничьи действия бывших крестьян. Между разбойничеством, широко распространившимся в России в конце XVI - начале XVII в., и действиями вольного казачества также существовала определенная связь. Во-первых, уход и к казакам, и к разбойникам был для крестьян и холопов реализацией их мечты о «воле». Во-вторых, казачество в силу своего неопределенного социального статуса и отсутствия надежных источников дохода нередко прибегало к прямому разбою - казаки и разбойники были подчас для современников неразличимы. И наконец, некоторые разбойничьи отряды влились в состав казачества («показачились») в начале XVII в. с тем большей легкостью, что в организации разбойничьих и казачьих отрядов было много общего. Так, в 1614 г. в архиве Посольского приказа хранились «столп 106-го (1597/98. - А. С .) году о разбойнике о Карпунке Косолапе с товарыщи, которые побили торговых свейских немец», и «столп 112-го (1603/04. - А. С .) году о задорех и о разбойникех о Косолапе с товарыщи». Тот самый К. Косолап в апреле 1611 г. возглавлял станицу «вольных» казаков, действовавшую против шведов в районе Новгорода.

Значительной частью русских казаков в лагере Лжедмитрия II командовали И. М. Заруцкий и А. Лисовский. Заруцкий в чине боярина, полученном от самозванца, возглавлял особый приказ, ведавший казаками. Происхождение Заруцкого в точности не известно. По одним свидетельствам, он был родом из Тернополя, в раннем детстве попал в плен к татарам, затем бежал к донским казакам и уже в качестве «значительного лица» в казачьем войске появился в России. По данным же Пискаревского летописца, Заруцкий «родился на Москве от выежжего литвина худого». Возможно, эти известия и не противоречат друг другу: отец Ивана Мартыновича мог родиться на Украине, а затем выехать в Россию. В последнем случае легче объяснить умение ладить с русскими казаками, которым славился этот авантюрист. Заруцкий обладал красивой внешностью, был молод, хорошо сложен, храбр и честолюбив - короче, имел все необходимые данные для того, чтобы выдвинуться в тот редкий момент русской феодальной истории, когда личные качества играли не меньшую роль, чем знатность и богатство. На исторической арене он появился впервые в 1607 г. в качестве гонца, посланного Болотниковым из осажденной Тулы к «царю Дмитрию».

Александр Лисовский происходил из рядовой шляхетской семьи, на гербе которой был изображен скромный еж. Полагают, что ему было к этому времени лет тридцать с небольшим. Позади была бурная и полная опасностей жизнь: служба в гусарском отряде, организация солдатского мятежа, вызванного задержкой жалованья, лишение дворянства, участие в знаменитом выступлении («рокоше») против короля Сигизмунда III в 1606-1607 гг. Среди воевод самозванца он был едва ли не самым безжалостным. По свидетельству немецкого наемника, активного участника событий «Смуты» Конрада Буссова, Лисовский во время своих походов против городов и уездов, поддерживавших Василия Шуйского, не щадил никого, «убивая и истребляя все, что попадалось на пути: мужчин, женщин, детей, дворян, горожан, крестьян».

Из других казацких вождей значительную роль в дальнейших событиях было суждено сыграть Андрею Захарьевичу Просовецкому, молодому стольнику самозванца. В отличие от Лисовского и других искателей приключений, явившихся к Лжедмитрию II из Речи Посполитой, он, возможно, и ранее находился на русской службе, поскольку позднее писал в челобитной, что «при царе Василии» ему был назначен поместный оклад 500 четвертей и денежный - 50 руб. Впрочем, службой «при царе Василии» Просовецкий мог считать после «Смуты» и свое пребывание в то время в лагере Лжедмитрия II.

Кроме того, казаки (и в первую очередь украинские) входили как один из элементов в полки, командирами которых были польские паны. Польский дворянин М. Мархоцкий, автор «Истории Московской войны», сообщает, что всего в войске Лжедмитрия II было 30 тысяч украинских казаков и 15 тысяч донских («донскими» поляки обычно называли вообще всех русских казаков). Даже если эти цифры сильно завышены, они дают некоторое представление о соотношении русских и украинских казаков, служивших самозванцу.

Правительство Лжедмитрия II отводило различным категориям служилых людей определенные территории, причем казаки получили право на сбор продовольствия, а возможно и денег, во Владимирском у.: по словам польского шляхтича, взятого в плен сторонниками Шуйского в январе 1609 г., «Володимер отдан на корм казакам». Еще раньше, в октябре 1608 г., «посланники» Лжедмитрия II атаман К. Миляев и двое казаков его станицы собирали вино с дворцовых сел Переяславского у. Некоторых представителей казачества Лжедмитрий II, возможно, наделял поместьями (известно, что, когда самозванец находился в Калуге, поместье арзамасца А. Ерофеева деревня Паново (77 четвертей) была отдана им казаку Н. Алексееву, хотя не исключено, что Н. Алексеев был старым служилым арзамасским казаком). Вместе с тем нет оснований преувеличивать степень расслоения казаков в лагере Лжедмитрия II и полагать, что атаманы в нем сблизились с дворянами и что их интересы и интересы рядовых казаков были «слишком различны». Пока сохранялась станичная организация, атаманы и есаулы не могли действовать, не считаясь с волей большинства казаков. Н. А. Мининков, несомненно, ошибается, полагая, что «города и волости» в это время получали только атаманы: в кормлениях ничуть не меньше были заинтересованы и казаки, которыми они командовали.

Во время длительной борьбы Василия Шуйского с армией И. И. Болотникова, а затем Лжедмитрия II связи «вольных» казаков, сражавшихся за «царя Дмитрия», со старыми центрами расселения казачества постепенно ослабевали, тем более что многие казаки (если не большинство их), участвовавшие в этой борьбе, никогда не жили в казачьих городках на Дону, Волге и других реках. Правда, некоторые казаки еще долгое время после ухода с Дона продолжали считать себя частью Донского войска. Так, в октябре 1608 г. переяславские крестьяне называли донскими упоминавшихся выше казаков станицы К. Миляева, позднее входившей в Первое ополчение. Палицын также именует атаманом «станицы Смаги Чертенского» С. Епифанца, возглавлявшего отряд казаков в войске самозванца, осаждавшем Троице-Сергиев монастырь. Этот отряд, по словам Палицына, ушел на Дон из-под стен монастыря, позднее за ним последовала еще какая-то часть казаков из лагеря Лжедмитрия II. Другие отряды приходили с Дона в центральную Россию, но в целом Донское войско не участвовало в ожесточенной борьбе за московский престол после гибели первого самозванца. Одна из причин такой пассивности донцов, по справедливому предположению Н. А. Мининкова, заключалась в географической отдаленности Дона от районов развитого крепостнического землевладения. Донским казакам в начале XVII в. не грозило закрепощение, и с прекращением преследований и получением жалованья от царя Василия их основные требования были, по-видимому, удовлетворены.

Сам термин «войско» применительно к казакам, действовавшим на основной территории России в начале XVII в., встречается в источниках уже после смерти Лжедмитрия II. А. З. Просовецкий, бывший воевода самозванца, командовавший отрядом в 500 казаков, в феврале 1611 г. писал в Кострому: «Ондрей Просовецкий и дворяне, и дети боярские, и атаманы, и казаки, и все великое войско челом бьют». 500 человек - обычная численность полка украинских казаков со времен Стефана Батория, и определение его в качестве «войска», несомненно, свидетельствует о том, что единого казацкого войска и в лагере Лжедмитрия II, и после его смерти не существовало и что казаки, служившие в разных «полках», были разобщены. Характерно, что один из войсковых казачьих дьячков, Т. Петров, назван в 1612/13 г. «пятисотенным подьячим». Совершенно очевидно, что у казаков, служивших самозванцу, не было выборного войскового атамана, а такие их предводители, как Заруцкий, Лисовский, Просовецкий, по своему положению думных людей и дворян Лжедмитрия II стояли вне казацкой организации. Самоуправление казаков в Тушине и Калуге осуществлялось, вероятно, прежде всего на уровне станиц; собирались также полковые («войсковые») круги, и лишь в самые критические моменты казаки разных полков принимали решения на общевойсковой сходке.

Царь Василий и после восстания Болотникова широко (хотя и не в такой степени, как Лжедмитрий II) пользовался услугами «вольных» казаков. По указу от 25 февраля 1608 г. холопы, добровольно перешедшие на сторону Шуйского, не подлежали выдаче своим господам, в то время как взятые в плен «в языцех» подвергались наказанию или возвращались в холопство. Очевидно, что от наказания освобождались и выходцы из других сословий, оставившие самозванца. Некоторые казаки воспользовались возможностями, которые предоставлял им этот указ. В частности, из Тушина в Москву отъехал казак, в прошлом сын боярский С. Д. Милохов. В войсках Шуйского он продолжил казачью службу в станице Первуши Булгакова. Правительство Шуйского не только принимало на службу мятежных казаков, но и само производило наборы «охочих» казаков: в 1607 или 1608 г. «прибирал» казаков воевода царя Василия Г. Л. Валуев - именно тогда стал казаком ростовский крестьянин В. Е. Харин; во время похода князя М. В. Скопина-Шуйского из Новгорода к Москве в 1609-1610 гг. в качестве казака в его войско вступил старицкий крестьянин Ф. Михайлов. Позднее и Харин, и Михайлов служили в «вольных» казачьих станицах.

Выдача жалованья казакам, сражавшимся на стороне Шуйского, производилась нерегулярно, и правительство не всегда придерживалось каких-либо норм. В мае 1609 г. 60 «вольных» казаков, посланных в Гороховец и служивших царю Василию к этому времени уже два года, подали челобитную о «жалованье и корме», в связи с которой последовал указ нижегородскому воеводе Я. С. Прокудину: «И будет есть деньги в Нижнем, и тебе б однолично дать им денежок, хотя не извелика, да по запасу». Недостаток средств заставлял власти искать нетрадиционные пути обеспечения казаков. Размещение казаков из войска М. В. Скопина-Шуйского в северных городах осуществлялось в 1610 г. путем заключения договора о найме между казаками и городским «миром»: «Стоят-де они (казаки. - А. С .) на государеве службе с тех своих городов от посадских людей из месячного найму». Позднее казаков нанимали и монастыри. В частности, в 1610/11 г. Соловецкий монастырь принял на службу 70 «ратных казаков» во главе с двумя атаманами; в месяц каждый казак получал 20 алтын с гривной. Практику верстания «лучших» казаков поместными и денежными окладами правительство Шуйского продолжало, по-видимому, и после подавления восстания Болотникова. В частности, денежный оклад из Галицкой четверти получил при царе Василии атаман Макар Смолеников - в Кормленой книге он, как и другие казаки, был записан отдельно от других четвертчиков «себе статьею».

Нерегулярная выдача жалованья, вызывавшая казацкие грабежи (например, в Темниковском у. в 1609 г.), и распространение кормлений - приставств имели следствием растущую враждебность к казачеству различных слоев населения России. Уже в начале 1611 г. казанцы, присягая Лжедмитрию II (о его смерти в это время в Казани еще не знали), оговаривали за собой право впускать в город лишь для торговли небольшие группы казаков - «десятка по два или по три». Позднее, в августе 1611 г., Казань, Нижний Новгород и другие города Поволжья после обмена между собой грамотами постановили «казаков в город не пущати ж». Не следует судить казаков слишком строго - поведение солдат в Европе в ту эпоху было ничуть не лучше. Недаром польский поэт XVII в. Матэуш Кулиговский заметил, что для населения солдаты страшнее черта: черт забирает только душу, солдат забирает все.

Тревога дворянства, вызванная усилением казачества, ясно проявилась в проекте договора, предложенном тушинским посольством королю Сигизмунду III 4 февраля 1610 г., и в договоре об избрании Владислава от 17 августа 1610 г. И в том и в другом документе (первый из них был, очевидно, использован при составлении второго) статья о казачестве следует непосредственно за статьями о запрещении крестьянского выхода и о возвращении беглых холопов прежним владельцам, что для составителей документов было гарантией окончания «Смуты». Поскольку дворяне видели в «вольных» казаках, с которыми они вместе сражались под знаменами Лжедмитрия II или против которых они боролись на стороне Шуйского, прежде всего беглых холопов и крестьян, специально о них в договорах вообще не говорится. Более того, в них ставится под вопрос само существование казачества: «На Волге, и на Дону, и на Яике, и на Тереке казаки надобет или нет - о том становить, для чего надобны». В ответе Сигизмунда III на предложения тушинцев говорится, что по этому поводу государь примет решение после совещания с Боярской думой. Лишь в окружной грамоте боярского правительства об избрании Владислава все же содержится неопределенное обещание жаловать казаков наряду с другими сословиями «по достоинству и чести... как было при прежних великих государях».

Косвенным образом против казачества был направлен и указ о холопах от 12 сентября 1609 г., по которому владельцы могли оформить служилые кабалы на добровольных и документально не оформленных старинных холопов, живших у них не менее полугода. Таким образом, возвращаясь к нормам Уложения 1597 г., правительство Шуйского пыталось закрыть один из важных источников пополнения казачества.

Н. А. Мининков полагает, что в проекте договора от 4 февраля 1610 г. нет речи о возможной ликвидации казачества, ибо это было правительству не под силу, и что в нем отразился «разрыв большинства казаков с изменниками-атаманами». Однако вряд ли следует сомневаться, что в разгар «Смуты» дворяне мечтали об уничтожении казачества именно потому, что не могли справиться с сословием, угрожавшим их существованию. Что до раскола казачества, то сведений о нем указанные документы не содержат.

Уход части казаков во главе с Заруцким к Сигизмунду III под Смоленск после распада тушинского лагеря и бегства самозванца в Калугу в конце декабря 1609 г. был, надо думать, не только проявлением личных амбиций Заруцкого, но и первой попыткой казаков переориентироваться с романтической фигуры «царя Дмитрия», поддержка которого не принесла им особых выгод, на более реального и законного кандидата с точки зрения других слоев русского общества. Эта попытка довольно быстро закончилась неудачей: не только Заруцкому вскоре стало ясно, что он не может и дальше рассчитывать на положение «ближнего» боярина, которого добился в окружении Лжедмитрия II, но и казаки, находясь в королевском лагере, вероятно, осознали, что с кандидатурой Владислава они едва ли могут связывать надежды на лучшее будущее. В сентябре 1610 г. казаки под предводительством Заруцкого вернулись к самозванцу решительными противниками уже не только царя Василия Шуйского, по и польского королевича, а также стоявшего за ним короля Сигизмунда III.

Борьба между Василием Шуйским и Лжедмитрием II закончилась трагически для обоих соперников. 17 июля 1610 г. в результате дворянского заговора был насильственно пострижен в монахи царь Василий. 11 декабря того же года придворный Лжедмитрия II крещеный ногайский татарин стольник князь Петр Урусов, зарубив самозванца на охоте, ускакал в Ногайскую орду. Казалось, с самозванщиной в России покончено. Вскоре, однако, Марина Мнишек родила сына, названного Иваном, вероятно, в память о «деде» - царе Иване Грозном (злые языки говорили, что настоящим отцом ребенка был Заруцкий). У бывших сторонников Лжедмитрия II появился новый претендент на русский престол - «царевич» Иван Дмитриевич.

В подмосковных «таборах»

Конец 1610 и первые месяцы 1611 г. были временем, когда не только многие представители господствующего класса, но и русское общество в целом осознало, что затянувшаяся гражданская война вплотную подвела Московскую Русь к опасности потери национальной самостоятельности. Надежды на восстановление прежнего государственного порядка, связанные с избранием на русский престол юного королевича Владислава, не осуществились - вскоре выяснилось, что занять его не прочь и сам король Сигизмунд. Боярское правительство фактически распалось, польские войска осаждали Смоленск и хозяйничали в Москве.

В начале 1611 г. национально-освободительное движение приобретает уже вполне реальные очертания. Бывшие воеводы царя Василия и Лжедмитрия II из Рязани, Тулы, Калуги, Нижнего Новгорода, Ярославля, Суздаля, Владимира и других городов с отрядами дворян, стрельцов, «вольных» казаков, служилых татар - короче, всех, кто был готов сражаться с захватчиками, двинулись к Москве. 19 марта, буквально накануне их подхода, в столице началось восстание населения против интервентов. Не надеясь справиться с ним собственными силами, возглавлявший польский гарнизон А. Гонсевский приказал зажечь Замоскворечье и Белый город. Пожар, бушевавший несколько дней, заставил большую часть москвичей бежать из объятого пламенем города.

Сожжение Москвы поляками потрясло современников. «И не едина книга богословец, ниже жития святых, и ни философский, ни царьственныя книги, ни гранографы, ни историки, ни прочия повестныя книги не произнесоша нам таковаго наказания ни на едину монархию, ниже на царьства и княжения, еже случися над превысочайшею Россиею», - восклицает безвестный автор «Плача о пленении и о конечном разорении превысокого и пресветлейшего Московского государства». Началась долгая и трудная борьба за освобождение Москвы. Предводителями ополчения были избраны признанный лидер рязанцев думный дворянин Прокофий Петрович Ляпунов и два сподвижника «Тушинского вора» - знатный аристократ из рода великих князей литовских Дмитрий Тимофеевич Трубецкой и безродный боярин Лжедмитрия II Иван Заруцкий, с которым пришли под Москву «вольные» казаки.

Еще в период организации ополчения Ляпунов сделал казачеству от имени нового, «земского» правительства важную уступку, обещав волю всем без исключения холопам, присоединившимся к ополчению: «А которые казаки с Волги и из иных мест придут к нам к Москве в помощь, и им будет жалованье и порох, и свинец, а которые боярские люди крепостные и старинные, и те б шли безо всякого сумнения и боязни, всем им воля и жалованье будет, как и иным казаком, и грамоты им от бояр и воевод и ото всей земли приговору своего дадут». Грамоты Ляпунова имели огромный успех и подняли на борьбу против интервентов тысячи холопов, крестьян, посадских и приборных людей, пришедших к столице не только с Дона и Волги, из далеких и ближних городов и уездов, но и из подмосковных деревень. Очень много среди ополченцев было москвичей, лишившихся крова в марте 1611 г.

Участвуя в ополчении, казаки, разумеется, не оставляли надежды на конечное торжество казацкого царя. Для многих из них наиболее желанным кандидатом оставался сын Лжедмитрия II и Марины Мнишек Иван Дмитриевич. Позднее казачество решительно выступило в пользу Лжедмитрия III («Псковского вора»). Не имели успеха попытки бывшего гетмана самозванца Я. П. Сапеги вновь привлечь казаков на сторону Владислава, хотя Сапега и изображал себя их старым товарищем, евшим с русскими казаками «хлеб-соль» и сражавшимся с ними плечом к плечу против общих врагов. В грамотах, одна из которых была написана в июле 1611 г. под Переяславлем Залесским, польский вельможа обещал казакам от имени Владислава «великое жалованье» и откровенно льстил казацкому войску: «А та слава про вас давно есть, что вы, целовав крест, никоторому государю но изменивали». Что касается кандидатуры шведского королевича, обсуждавшейся в ополчении, то Сапега авторитетно заявлял: он «вам не надобен, еретик и не люб вам будет».

В Первом ополчении казаки, как и другие служилые люди, находились в ведении Разрядного, а не особого Казачьего приказа: в Разрядной избе обсуждались вопросы, связанные с казачеством; сюда же, как свидетельствует выписка из записной книги Разрядного приказа, приводили казаки пленных поляков в мае 1612 г. Среди участников ополчения отчетливо выделялись украинские казаки, входившие в основном в отряд братьев А. З. и И. З. Просовецких в Суздале. Однако в ополчении их было гораздо меньше, чем в лагере Лжедмитрия II, так как большинство «черкас» перешло к этому времени на службу к королю Сигизмунду III. К тому же и отряд Просовецких в значительной части состоял из русских казаков. Когда в октябре 1610 г. среди находившихся под Псковом сторонников Лжедмитрия II произошел раскол, А. Лисовский с поляками, «немцами» (в России XVII в. так называли не только иноземцев, говоривших на немецком языке, но и англичан, французов, испанцев) и украинскими казаками ушел в Речь Посполитую, а А. З. Просовецкий с русскими казаками остался под Псковом, сохраняя верность самозванцу. Известно, в частности, что под началом Просовецкого служил бывший бельский стрелец А. Клементьев. Многие казаки продолжали и под Москвой именоваться донскими; вероятно, другая, меньшая часть казаков называлась волжскими. Сохранились косвенные свидетельства о присутствии в казачьих станицах в 1611-1612 гг. «молодых товарищей» и «чур»: например, крестьянский сын Ф. Иванов к 1615 г. уже седьмой год служил у казака Матвея Березникова.

Известно, что начиная с 1614 г. в каждой станице имелось собственное знамя - скорее всего так же обстояло дело и в более ранний период. Вновь вступившие в станицы холопы, крестьяне и представители других сословий приносили присягу - хотя данные о ней относятся к 1615 г., можно думать, что подобный порядок установился гораздо раньше. Присяга знаменовала их переход в новое сословное состояние. И как это ни поразительно, такой переход для них психологически совершался мгновенно. Ведь крестьяне уходили к казакам вовсе не для того, чтобы, избавившись от помещиков, свободно возделывать землю, а для того, чтобы больше ее никогда не возделывать и, подобно дворянам, получать жалованье за службу или жить за счет других крестьян.

Как и другие ратники, казаки в ополчении были разбиты по полкам - по-видимому, в каждом полку имелись свои выборные войсковые есаулы и дьячки, однако войсковых атаманов у казаков все еще не было. Тем не менее казаки в Первом ополчении были организованы гораздо лучше, чем в предшествующий период. Обсуждая важнейшие вопросы (например, о признании «Псковского вора», о политике Ляпунова по отношению к казачеству) на общевойсковых сходках и располагая значительной военной силой, они имели возможность отстаивать свои интересы и вести успешную борьбу с дворянской частью ополчения. Характерно, что современники употребляли термин «войско» по отношению ко всем казакам, служившим в ополчении. В частности, патриарх Гермоген в августе 1611 г, призвал нижегородцев просить казанского митрополита Ефрема, «чтоб митрополит писал в полки к бояром учителную грамоту да и казацкому войску».

Важнейшим законодательным памятником Первого ополчения является приговор от 30 июня 1611 г., подписанный в числе других представителей «Земли» атаманами, судьями (это единственное известное нам упоминание казачьих судей в русских документах первой четверти XVII в.), есаулами, сотниками (т. е. предводителями отрядов украинских казаков) «в место своих станиц и казаков». Этому приговору предшествовала челобитная ратных людей, в том числе и казаков, по широкому кругу вопросов, и в частности «про боярских людей, как сидят в Москве бояре, а люди их ныне в казаках, чтоб о тех людех договор учинить». По словам Нового летописца, приговор был вызван также «великими грабежами» казаков. Более подробно сообщает о них так называемый Карамзинский хронограф: казаки нападали по дорогам на купцов, грабили в селах и городах крестьян и посадских людей; попытки Заруцкого и Просовецкого прекратить грабежи успеха не имели.

Основное внимание в приговоре обращено на земельное обеспечение дворянства; казакам же в нем уделено сравнительно мало места: «А которые атаманы и казаки служат старо, а ныне похотят верстаться поместными и денежными оклады и служить с городы, за их службы поместными и денежными оклады поверстать, смотря по их отечеству и службе, а которые атаманы и казаки верстаться не похотят, и тем атаманом, и казаком, и стрельцом давать хлебный корм с Дворца, а деньгами з Большого приходу и из четвертей во всех полкех ровно, а с приставства из городов, и из дворцовых сел, и из черных волостей атаманов и казаков свесть».

Приговор от 30 июня 1611 г составлялся, вероятно, довольно спешно, что и вызвало некоторые неясности в его тексте. Кроме того, не исключено, что это был не первый и не единственный документ, определявший права казаков в ополчении. Прежде всего приговор не уточняет, кого следует считать «старыми» казаками и сколько лет казаки должны были прослужить, чтобы получить право на индивидуальное верстание и службу «с городы», т. е. в составе городовых дворянских отрядов. Ничего не говорится в нем о «молодых» казаках, составлявших в станицах большинство, хотя, возможно, и подразумевается, что «молодые» казаки будут получать продовольствие и деньги вместе со «старыми» казаками, отказавшимися от верстания.

Деньги за службу казаки получали и до приговора в марте 1611 г., еще в период организации ополчения, в Ярославле было выдано жалованье нескольким сотням казаков и стрельцов, а 11 мая 1611 г. воеводы ополчения в Суздале взяли с суздальского Покровского монастыря 40 руб. «атаманам, и казакам, и черкасам в жалованье». Однако приставства были для казаков, несомненно, наиболее щедрым и наименее поддающимся контролю правительства источником доходов. Непонятно, что имел в виду И. С. Шепелев, утверждая, что по приговору казаков следовало «свести» не только с приставств, но и с воеводств. Никаких данных о том, что казаки находились на воеводствах, в известных источниках нет, а текст приговора не содержит материала для подобного заключения.

С. Ф. Платонов связывал с казаками также постановление приговора о беглых холопах и крестьянах: «А которые дворяне и дети боярские в нынешнее смутное время и в разоренье вывозили у своей же братьи, у дворян и у детей боярских, крестьян и людей, и которые, от них выбежав, живут по городом и по посадом, и про то по их челобитью сыскивать, и по сыску крестьян и людей отдавать назад старым помещикам». С. Ф. Платонов полагал, что приговор уничтожал «самый источник, полнивший казачество», хотя и оговаривался, что в приговоре имелись в виду те беглые крестьяне и холопы, «которые ушли не в казачество, а в чужие деревни и на городские посады». В такой постановке вопроса заключается явное противоречие: казачьи станицы пополнялись не теми крестьянами, которые записывались в посадские тяглецы или переходили к другим владельцам. Это противоречие не устраняется замечанием С. Ф. Платонова о том, что приговор должен был «раздражать всех недовольных крепостным порядком», так как нет никаких данных о недовольстве казаков крепостническими порядками вообще, а не только теми, которые угрожали их сословному положению.

Тезис об антиказацкой направленности приговора 1611 г. получил широкое распространение в литературе. Так, Н. И. Казаков рассматривает приговор как «полный» отказ «от обещаний, которые давались Ляпуновым в грамотах», и «вызов» казацкой части ополчения, а Н. А. Мининков полагает, что приговор «был неприемлем для крестьян и рядовых казаков, в значительной массе состоявших из недавних беглых». Такое толкование приговора неверно, ибо, как уже говорилось, положение о возвращении беглых прежним владельцам на казаков не распространялось. Более справедливым представляется мнение Р. Г. Скрынннкопа о том, что приговор «молчаливо признавал свободными людьми» крестьян и холопов, служивших в ополчении. Но и здесь, вероятно, требуется небольшое уточнение: скорее Земский собор откладывал болезненный вопрос, грозивший расколоть ополчение, до освобождения Москвы и избрания царя. Не случайно приговор обходит молчанием судьбу крестьян и холопов членов боярского правительства, находившихся в Москве и сотрудничавших с интервентами, хотя о них прямо упоминалось в челобитной, предшествовавшей приговору.

Интересно, что в приговоре 1611 г. даже но упоминается казачество автономных областей и таким образом впервые признается, что казаки в ополчениях уже не временно ушедшие из своих «городков» отряды, а самостоятельное войско со своими атаманами и своими нуждами, притом иными, чем у казаков Дона или Волги.

Резким контрастом с приговором ополчения выглядит договор Новгорода со шведами, заключенный менее чем через месяц после утверждения приговора, 25 июля 1611 г. Беглые холопы по этому договору возвращались своим владельцам без всяких ограничений: «Слуги, которые раньше служили боярам как крепостные, и всякого рода челядь не должны получить свободу». Вся же программа удовлетворения требований казачества сводится в договоре к разрешению казакам, живущим в старых степных поселениях, свободно торговать в пределах России «без всякого за то штрафа и запрещения», как это было во времена царя Бориса. Наконец, договор гарантировал сохранение сословного положения, жалованья и земельных владений тем казакам, которые были приняты на службу «при прежних великих князьях». Таким образом, если он и мог бы удовлетворить донских казаков, пришедших на помощь первому самозванцу в 1604 г., то едва ли возвращение к порядку, существовавшему «до царя Бориса», сулило что-либо казачеству, принимавшему участие в освободительной борьбе в 1611 г. Указанные положения договора представляются тем большим анахронизмом, что в самом Новгороде находился в это время довольно значительный казачий гарнизон.

Попытки искоренить практику приставств и изъять сбор «кормов» из рук казаков привели к гибели П. П. Ляпунова 22 июля 1611 г. Поводом к открытому конфликту воеводы с казаками послужил арест М. Плещеевым в Николо-Угрешском монастыре 28 казаков, которых он затем будто бы приказал утопить. Провинность этих казаков нам не известна, но, очевидно, они добывали «припасы» как раз способом, запрещенным июньским приговором. К тому же поляки переправили в казацкие «таборы» подложную грамоту, написанную от имени Ляпунова, «что будто велено казаков по городом побивать». Ляпунов после сильных колебаний явился в казачий крут, держался там, по-видимому, высокомерно («многое прение с казаками показа»), за что и поплатился жизнью.

Убийство Ляпунова и присяга казаков Лжедмитрию III в марте 1612 г. заставили часть дворян бежать из-под Москвы. Однако явным преувеличением, на наш взгляд, является представление о том, что подмосковное правительство после смерти Ляпунова выражало интересы казаков (или казачьей верхушки). С. Ф. Платонов утверждал, что «казацко-воровское» правительство под Москвой грозило русскому обществу общественным переворотом, однако даже И. М. Заруцкий, будучи к этому времени богатым землевладельцем, не был заинтересован в разрушении существующих форм феодального землевладения, которым угрожала практика казачьих приставств. Другое дело, что перед лицом усиления казацкой части ополчения и возрастающих трудностей снабжения казаков ни Д. Т. Трубецкой, ни И. М. Заруцкий не имели возможности с ней эффективно бороться и должны были соглашаться на приставства как на неизбежное зло.

И после смерти П. П. Ляпунова продолжались централизованный сбор и распределение «кормов» и денег казакам. По свидетельству Карамзинского хронографа, «в Разряде, и в Поместном приказе, и в иных приказех сидели дьяки и подьячие и из городов и с волостей на казаков кормы збирали и под Москву привозили, а казаки воровства своего не оставили, ездили по дорогам станицами и побивали». В ноябре 1611 г. власти Первого ополчения потребовали, чтобы из Калуги им были срочно присланы «окладные и неокладные доходы», так как «здесе... под Москвою, будучи на земской службе, служивые люди, казаки и стрельцы, бьют челом нам о денежном жалованье неотступно». Из приказов-четвертей дьяки выдавали деньги станичным атаманам для раздачи жалованья казакам.

Некоторые казаки добились от «бояр и воевод» освобождения от налогов своих дворов: в 1611/12 г. подобную привилегию получил атаман Первого ополчения Афанасий Коломна, а 25 августа 1612 г. - бывший посадский человек Зарайска казак В. Софонов, служивший к этому времени «земскую» службу седьмой год.

Приставства казаки рассматривали обычно как замену выдаваемого из приказов месячного содержания. Формы приставств были различны - от сбора определенных «запасов» несколькими представителями станицы в соответствии с распоряжением правительства до фактически временного коллективного владения взятой в приставство территорией, на которой останавливались казаки. Так как в приставства казаки брали и черносошные, и дворцовые, и монастырские, и частновладельческие земли, под угрозой оказалось привилегированное землевладение дворянства и духовенства. По-видимому, не только раздачи властями Первого ополчения поместий и вотчин, но и приставства имел в виду Д. М. Пожарский в июне 1612 г.: «Иван же Заруцкой многие городы и дворцовые села, и черные волости, и монастырские отчины себе поймал и советником своим, бояром, и воеводам, и дворяном, и детем боярским, и атаманом, и казаком роздал». Сохранились также челобитные, поданные на имя Д. Т. Трубецкого и И. М. Заруцкого, о владении казаками дворянскими землями. 28 сентября 1611 г. служилый иноземец Л. Валявский писал: «Пожаловали вы, государи, меня в поместье сельцом Муромским во Владимирском уезде, и тем сельцом казаки завладели, место пустое и разореное». «Выслать» казаков из их поместий просили «бояр и воевод» в ноябре 1611 г. тарусские дворяне.

Едва ли казаки всегда юридически оформляли права на владение той или иной территорией, и эта сторона жизни ополченцев могла и не найти исчерпывающего отражения в документах. О санкционированных же властями кормлениях можно составить достаточно полное представление. Так, 30 сентября 1611 г. «бояре приговорили» дать 350 московским стрельцам «город Колугу, посад и уезд, на корм». В соответствии с приговором калужский воевода князь А. Ю. Сицкий должен был собрать муку, крупы и соль в размерах, определенных руководителями ополчения, а затем отослать продовольствие под Москву в сопровождении шести калужских стрельцов и местного сына боярского. Строго определен был в начале 1612 г. размер денежных и продовольственных сборов для станицы атамана И. Чики с вотчин владимирского Рождественского монастыря.

Н. П. Долинин полагал, что в «подмосковных таборах можно заметить тенденцию к срастанию верхушки казачества с разорившимися, безземельными и малоземельными помещиками, близко стоявшими к казакам по роду своей службы и материальному обеспечению». Той же точки зрения придерживается и Н. Л. Мининков. Разорившиеся дворяне действительно составили известную часть казачества в ополчениях, однако в данном случае можно говорить лишь о переходе этих дворян в другое сословие. Что касается одворянивания верхушки казачества, то в 1611-1612 гг. этот процесс находился еще в начальной стадии, хотя, конечно, некоторые казаки могли мечтать о поместьях, а правительство - о расколе казачества.

По мнению Н. П. Долинина (которое расходится с его же суждением, приведенным выше), «нет и намека на то, что подмосковные бояре жаловали в чети казачью верхушку», т. е. предоставляли казакам право ежегодно получать жалованье из приказов-четвертей, подобно столичным дворянам. В действительности такие данные есть, причем «прибавки» к окладам казаки получали и в Ярославле, где находилось в 1612 г. Второе ополчение. Верстались казаки и поместными окладами. Да и как могли руководители земских ополчений, в которых казаки играли столь значительную роль, не делать им даже тех уступок, на которые соглашалось правительство Василия Шуйского? Что касается раздачи казакам реальных поместий, то они хотя и имели место, но были, по-видимому, довольно редким явлением. Так, известен всего один случай пожалования поместья казаку в Первом ополчении - его получил в Луховском у. атаман Василий Савельев. Позднее власти Второго ополчения передали это поместье смоленским дворянам, хотя сам В. Савельев в июне 1612 г. выехал в Ярославль.

Можно было бы предположить, что Д. М. Пожарский и К. Минин являлись решительными противниками казачьего землевладения, однако это не так. Как известно, в 1612 г. воевода Второго ополчения Р. П. Пожарский вытеснил из Суздаля сторонников Первого ополчения А. З. и И. З. Просовецких. Некоторые казаки, служившие под началом Просовецких, перешли на сторону Второго ополчения, и 12 мая 1612 г. по указу «бояр и воевод и по совету всей земли, и по наказу князя Романа Петровича Пожарского с товарыщи» трем украинским казакам были отделены поместья в Опольском стане Суздальского у.: И. И. Буйна получил 129 четвертей с 29 крестьянскими дворами, Г. Матвеев - 119 четвертей с 29 дворами и М. Батенков - 119 четвертей с 25 дворами. По сравнению с практикой испомещения казаков XVI - начала XVII в. и даже более позднего времени такие поместья следует признать не только очень крупными, но и исключительно населенными.

Можно было бы думать, что почти полное отсутствие сведений об испомещении в 1611-1612 гг. русских казаков объясняется состоянием источников, если бы не было известно, что из 33 атаманов, есаулов и казаков, получивших в 1613 г. земли, в Вологодском у., лишь один человек уже владел к этому времени поместьем (см. гл. IV). Таким образом, говорить об одворянивании сколько-нибудь заметной части казацкой старшины в ополчениях, по-видимому, не приходится. Даже атаманы в это время, как правило, не имели поместий, а поместные оклады, которые им жаловались, были пока что нереализованными обещаниями.

Образование Нижегородского ополчения еще более обострило борьбу между казачеством и дворянством. Теперь к противоречиям внутри Первого ополчения прибавились противоречия, переходящие в настоящую войну, между Первым ополчением, в котором преобладали казаки, и Вторым, преимущественно дворянским.

После прихода Второго ополчения к Москве положение не изменилось к лучшему. Уже во время битвы с гетманом Я. К. Ходкевичем 22-24 августа 1612 г. казаки, по словам Авраамия Палицына, «укоряюще дворян, яко многими имении богатящихся, себе же нагих и гладных нарицающе». О «вражде великой» «между воинством дворянским и казаческим» пишет и Симон Азарьин: казаки будто бы утверждали, что они «бедны и не пожалованы», и угрожали «разорити дворянские полки». Поскольку объединения земских сил под Москвой сразу не произошло, отряды Пожарского продолжали снабжаться лучше, чем «полк» Трубецкого, получая деньги и продовольствие из богатых северных городов. Не удивительно, что в этих обстоятельствах казаки Первого ополчения обсуждали возможность ухода из-под Москвы, с тем чтобы самим взять в кормления северные города и уезды. Грамота Пожарского от 9 сентября 1612 г., разосланная по городам, сообщает, что 5 сентября в «полки» Трубецкого приехали И. П. и П. П. Шереметевы и вместе с несколькими другими «тушинцами» стали «атаманов и казаков научати на всякое зло, чтоб развратья и ссора в земле учинити и чтоб атаманы и казаки шли по городом в Ярославль, и на Вологду, и в иные города для разоренья и городы засесть». Казаки будто бы поддались на уговоры, «учинили в полкех грабежи и убийства великие» и собрались идти на север. Необходимость смягчить социальные противоречия (равно как и общая военная задача) была, несомненно, одной из главных причин объединения Первого и Второго ополчений в конце сентября 1612 г.

Открытое столкновение между дворянской и казацкой частями ополчения оставалось последней надеждой для польского гарнизона в Москве, где хорошо знали о настроениях казаков. Однако Пожарский поспешил продемонстрировать полякам полную уверенность в победе. «А если бы даже, - писал он в столицу, - у нас и была рознь с казаками, то и против них у нас есть силы».

Накануне капитуляции поляков и освобождения Москвы между дворянами и казаками произошли новые столкновения. Казаки особенно непримиримо относились к сотрудничавшим с интервентами членам боярского правительства и, когда бояре вышли из Кремля в «полк» Д. М. Пожарского, попытались их захватить. Отношения между дворянством и казачеством были еще далеко не выяснены, когда 26 октября 1612 г. Пожарский и Трубецкой во главе земских ратей торжественно въехали в Московский Кремль.

Итак, выделим главное. В 1606-1612 гг. происходил процесс формирования «вольного» казачества на основной территории России. На протяжении ряда лет эта сословная группа наиболее активно и последовательно поддерживала лозунги поставления на престол «законного» и «доброго» «царя Дмитрия» (Лжедмитрия I, Лжедмитрия II, Лжедмитрия III), его сына «царевича» Ивана Дмитриевича, а также физического уничтожения их противников, которые у казаков прежде всего ассоциировались с верхами русского общества - «злыми» боярами, виновными и в заговорах против «Дмитрия Ивановича», и в преследованиях казаков, и в сотрудничестве с иностранными интервентами. Однако свои действия казаки направляли и против дворянства вообще. Под Москвой в Первом ополчении борьба между дворянами и казаками шла за преобладающее влияние в армии и долю в доходах, поступавших из городов; в провинции опасность нависла над существующими формами феодального землевладения, которым угрожали казачьи приставства.

В борьбе с казачеством дворянство имело ясную политическую программу - восстановление разрушенного в результате «Смуты» порядка, при котором ему безраздельно принадлежала власть в стране, хотя между различными группами феодалов и существовали разногласия по вопросу о том, какое положение займет каждая из этих групп. В свою очередь казаки, несомненно, рассчитывали на увеличение и регулярную выплату жалованья, предоставление им богатых приставств, сохранение и закрепление казацких вольностей и привилегий, улучшение своего сословного положения. В реальной действительности начала XVII в., в условиях разорения страны и господства крепостнических порядков, казачество могло добиться своих целей только за счет дворянства. И сколь бы дерзкой ни была попытка оттеснить дворянство с занимаемых им позиций, она имела оправдание в глубоком кризисе, который переживало правящее сословие русского общества. Опричнина и распространение поместной системы, безусловно, не способствовали эффективности хозяйственной деятельности феодалов, а быстрая колонизация Юга и Поволжья усилила противоречия между различными группами служилых людей. Наконец, гражданская воина начала XVII в. привела к существенному уменьшению численности дворянства: по подсчетам М. Г. Кротова - приблизительно на 20%.

Однако русское казачество значительно ослабляло отсутствие авторитетного руководящего центра, какой имелся в это время у украинских казаков. Даже в 1611-1612 гг. под Москвой у казаков не было общевойсковой организации, между ними сохранялись различия, связанные с происхождением и принадлежностью к одному из полков. Незавершенность сословной организации не позволила казакам захватить политическую власть в Первом ополчении даже в момент наибольшего ослабления дворянства.

ПСРЛ. Т. 25. С. 386.

Котошихин Г. О России в царствование Алексея Михайловича. 4-е изд. СПб., 1906. С. 135.

Воинские повести древней Руси. М.; Л., 1949. С. 48.

РИБ. Т. 35. С. 143-144; Т. 18. С. 8; см.: Усманов М. А. Татарские исторические источники. Казань, 1972. С. 94.

См.: Карпов А. Б. Уральцы: Исторический очерк. Ч. 1. Уральск, 1911. С. 90-95.

Анпилогов. Новые документы. С. 206; Миклашевский Н. Н. К. истории хозяйственного быта Московского государства. Ч. 1. М., 1894. С. 271; ЦГАДА, ф. 210, В. ст., стб. 7, л. 160.

Писцовые книги Рязанского края XVI и XVII вв. Вып. 1. Рязань, 1898. С. 206-207, 243; Анпилогов Г. Я. Рязанская писцовая приправочная книга конца XVI в. М., 1982. С. 217, 220, 221 и др.; Васенко П. Атаманы служилые-поместные // Дела и дни. Кн. 1. Пб., 1920. С. 37-38; ЦГАДА, ф. 210, Дела десятен, кн. 99; ф. 141, 1589 г., д. 28, л. 1-2.

Сторожев В. И. Материалы для истории русского дворянства. Т. I. М., 1891. С. 92-94. Нет оснований считать сохранившуюся епифанскую десятню 1585 г. (ЦГАДА, ф. 210, Дела десятен, кн. 221) позднейшей копией, а указание в заголовке на происхождение детей боярских из казаков сочинением переписчика (Скрынников. С. 141-142).

РИБ. Т. 18. С. 248-249; ПСРЛ. Т. 14. С. 61; Разрядная книга 1550-1636 гг. Ч. II. Вып. 1. М., 1976. С. 216-217.

Смирнов. Смирнов.

ПСРЛ. Т. 14. С. 112-113.

Изборник. С. 352; Акты ополчений. С. 21-22, 109-111, 163.

СГГД. Ч. 2. С. 594; Акты ополчений. С. 36.

Акты ополчений. С. 74-75.

Четвертчики. С. 53, 270-272, 276, 307, 317; СГГД. Ч. 2. С. 595; ЦГАДА, ф. 396, стб. 38 888, л. 2.

См.: Любомиров П. Г. Очерк истории Нижегородского ополчения 1611-1613 гг. М., 1939. С. 93; Памятники деловой письменности XVII в.: Владимирский край / Под ред. С. И. Коткова. М., 1984. С. 6-13; ЦГАДА, ф. 1209, кн. 11332, л. 35-38.

Палицын. С. 224; Книга о чудесах преподобного Сергия: Творение Симона Азарьина / Сообщил С. Ф. Платонов. СПб., 1888. С. 37-38; АЮБ. С. 602-603.