Онлайн чтение книги Мазепа Джордж Гордон Байрон. Мазепа

Эпиграфом к поэме стали три цитаты из «Карла 12» Вольтера. Это цитаты о юности Мазепы, который, по мнению Вольтера, был польским шляхтичем, пажом Яна Казимира. Вольтер рассказывает, как, с его точки зрения, Мазепа стал украинским гетманом, о бегстве Карла 12.

  1. Закончен полтавский бой. На поле битвы множество трупов, но швед отступил и Москва защищена. Правда, ненадолго, а до года нового поражения, до года «всех других черней».
  2. Израненный шведский король Карл 12 мчится через леса. Весь его полк полёг, но не упрекал «тщеславца». Полковник Гиета уступил Карлу коня, из-за чего попал в плен и умер. Конь, проскакав много лиг, «поник», остановился в глуши. Карл, измученный ранами и скачкой, лёг под диким дубом, но озноб мешал ему спать. Лирический герой патетически вопрошает, для этой ли славы и отдыха «народы сносят гнёт и боль». Карл пережил все невзгоды, «суров и прям», подчинив страданья воле.
  3. Те немногие полководцы, что ушли из боя, поспешили сесть рядом с королём и упавшим конём. Среди них старик Мазепа, сам похожий на дуб, под которым остановился. Князь Украины суров и груб, спокоен и смел. Он не лёг, не позаботившись о коне: расседлал его, расчесал и вычистил, подложил под него листья, дал травы. Конь ел без капризов, потому что был неприхотлив к еде и ложу, послушен, игрив, быстр, силён. Конь узнавал товарища по голосу и шёл за ним.
  4. Позаботившись о коне, Мазепа прислонил к дубу копьё, проверил всё своё оружие и достал ужин, «скудный и простой». Мазепа предложил Карлу и всем вокруг свой ужин. Карл, взяв кусок, показал, что он сильнее и раны, и беды. Карл превознёс Мазепу, сравнив его коня с Буцефалом – конём Македонского, а скачущего не нём Мазепу со скифом. Но Мазепа проклял школу, которая научила его искусно ездить. Он отказался рассказать об этом до перехода Борисфена, опасаясь нападения близкого врага. Но Карл настоял, ведь история могла помочь ему уснуть.Мазепа вернулся на 50 лет назад. Когда ему было 20, он состоял пажом при Яне Казимире. Этот король не завоёвывал земель. Он любил книги, женщин и прослыл польским Соломоном. Среди придворных был граф знатного, богатого и древнего рода, который с возрастом все подвиги рода стал считать своими. Его жена была на 30 лет моложе. Она страдала под гнётом мужа и начала ему изменять.
  5. В 20 лет рассказчик Мазепа был красив, резв, молод и силён. Сейчас же он согбен, морщинист. Года, войны и заботы стёрли след души с его лица, хотя он сохранил бодрость и ясный ум. Тереза была возлюбленной Мазепы. В ней слились польская и турецкая кровь. Взгляд её "азийских" глаз был подобен тёмному небу с лунным блеском, широкий, тёмный, влажный, весь грусть и пламя. Взор возлюбленной был подобен взгляду восходящей на костёр мученицы. Лоб чист, как летний пруд, в котором отражаются небеса. Мазепа до сих пор любит Терезу.
  6. Мазепа рассказывает, как произошло объяснение с Терезой. Он вздыхал при встречах, но не решался открыться. Тереза тоже молчала, хотя между ними уже зарождалась духовная связь. Во время карточной игры с возлюбленной Мазепа заметил, что она «сидит рассеяна, скучна», и заподозрил, что она тоже, возможно, влюблена. Это помогло ему объясниться, но Тереза оставалась холодной.
  7. Мазепа был счастлив в любви. Он объясняет Карлу, что не всем дано, как королю, править страстями, страной и самим собой. Мазепа как князь посылает на смерть тысячи, но совладать со страстями он не мог. Для него нет выше счастья, чем любить и быть любимым. Но Мазепу угнетала необходимость встречаться тайком. Он отдал бы всю Украину, чтобы вернуть огненный час свидания, вновь стать пажом, у которого есть только нежное сердце, меч и молодое здоровье.
  8. Влюблённых поймали ночью. Граф был взбешён. Мазепа был без меча, но даже с оружием он был бы смят толпой. Ночью в уединённом замке ему никто не мог бы помочь. Мазепа не думал дожить до утра. Он взывал к деве Марии и к святым. Его привели на внутренний двор. Гордый и непреклонный граф был возмущён не зря: он боялся запятнать герб, испортить именитую кров. Была задета его гордость, ведь паж должен был склоняться перед ним. Граф готов был простить такой поступок только королю.
  9. Привели коня – истинного татарина. Он только два дня назад был взят из табуна, никогда не знал узды и шпор, был дик и неудержим, как лесной зверь. Мазепу прикрутили ремнями к спине коня и отпустили.
  10. Конь, весь в пене, рванул в степь, провожаемый хохотом и улюлюканьем слуг. Мазепа изловчился, порвал ремень на шее и кинул им проклятье. Ему пришлось несладко, пока он нёсся по степи на взмыленном молниеногом коне. Сейчас нельзя догадаться, что на том месте был замок. Позже Мазепа видел, как он горел, как свинец стекал с крыш. Проклятие Мазепы сбылось. Ведь он вернулся с «десятком тысяч скакунов», чтобы отомстить графу за шутку.
  11. След жилья исчез, а конь, как ветер, всё мчался по дикой равнине, окаймлённой тёмным лесом.Год назад там прошёл турецкий отряд, так что даже травы не было. Небосвод был сер, стонал унылый ветер, и герой вторил ему. Веса юноши было недостаточно, чтобы замедлить ход коня, но стоны пугали его, движения подгоняли. Ремень перетёр кожу, текла кровь. А жажда пылала, как костёр.
  12. Конь влетел в дикий лес. Он рос впроредь, а ширь полян была занята кустами, красные листья которых, облетевшие осенью, сравнимы с кровью мертвецов. Если бы деревья росли чаще, герой погиб бы. Вечерний холодок принёс облегчение его ранам. За конём гнались волки, даже рассвет не вспугнул их. Герой мечтал об оружии для защиты. В начале скачки он хотел бы, чтобы его конь упал. Потом он молил судьбу о том, чтобы конь, наделённый бегом оленя, не выбился из сил. Конь был раздражён, свиреп и дик, как обиженная женщина или раздражённый отказом баловник.
  13. В июльский день юному Мазепе было холодно. В то время он был кипуч, неукротим, порывистый, страстный и гневный, как весь его род, который он сравнивает с гремучей змеёй. Он перенёс озноб, муки, «голод, горе, стыд, Раздетость, горький хмель обид». Неудивительно, что в какой-то момент он потерял сознание, но ремень не дал ему упасть. Герой чувствовал только, как ночь наступила и закончилась. Он был похож на утопающего, ныряющего в волнах на доске. Тогда Мазепа впервые узнал, что терпит умирающий. С тех пор он не единожды смотрел смерти в глаза.
  14. Мазепа очнулся и понял, что конь переплывает реку. На небе смутно блестели звёзды. Впереди ждал страх. Герой не знал, сколько длились боль и пытка.
  15. Мокрый, задыхающийся, дрожащий конь взвился на обрыв. На той стороне реки снова был простор неживой равнины. В лунном свете в «пустыне беспредельной» не видно жилья. Мазепа мечтал бы увидеть костёр или даже болотный огонёк, рад был бы даже обману.
  16. Конь был укрощён, сменил бег на шаг, был весь в мыле. Теперь им могло бы управлять и малое дитя, но Мазепа был привязан, его руки не слушались. Он попытался развязать ремни, но лишь сильнее их затянул. Между тем наступил тягучий мглистый рассвет.
  17. Тщетно герой пытался рассмотреть признаки жилья, увидеть следы людей или животных. Конь брёл едва живой. Вдруг из-за леса послышалось ржание и вылетел «яр и дик» табун коней, как эскадрон. Диких коней была тысяча «вольнее волн среди морей». Конь рванулся к товарищам, но пал, захрипел и умер. Табун убежал в лес, испугавшись человека. Герой остался лежать «на мёртвом полумёртв». Он не знал, доживёт ли до утра. В лирическом рассуждении герой высказывает мысль, что смерть страшна всем. Богатые принимают её спокойнее, чем те, кто жил в нищете.
  18. На закате герой всё ещё связан с мёртвым конём. Он ждал смерти, вместе с надеждой ушёл и страх. Ворон кружил над человеком, ожидая обеда, но Мазепа из последних сил вспугнул его. Он уснул последним, смертным сном.
  19. Герой проснулся на постели в комнате. Кто-то смотрел на него ласковым ярким взором. Под стеной сидела и следила за ним стройная девушка с густой косой. Её полный сострадания взор был чёрен, блестящ и смел. Казачка улыбнулась Мазепе и на цыпочках вышла из комнаты, уверив его, что вся её семья рядом и поможет ему.
  20. Казачка вошла с отцом и матерью. Мазепа прервал рассказ о событиях. Его нашли в степи, принесли в ближайший дом, даже не подозревая. Что он станет владыкой их земли. Злой безумец, выгнавший его нагим в степь, провёл его путь на престол. Мазепа даёт несколько советов, как смертному узнать свой рок. Он должен быть «сердцем твёрд, душой высок». Гетман лёг на ложе из листов, он был готов уснуть всюду, где настигнет сон. К тому моменту Карл спал уже больше часа.

Закінчився бій шведів під Полтавою. Численні полки Карла XII полягли "серед скривавлених шляхів". Самого короля поранено. Втікаючи з поля бою, Карл XII спиняється в лісі для перепочинку. Він лягає під деревом, тамуючи біль від ран. Гетьман Мазепа і собі злазить з коня, але перш ніж лягти відпочивати козацький гетьман (1):

Обійняв свого коня

За шию, наче той рідня,

І не зважаючи на втому,

Підкинув листя вороному,

Обтер на спині вогкий пил,

Звільнив з оброті і вудил,

І неприховано радів,

Що їв годованець степів,

Хоча й тривожився раніше,

Чи стане він на пасовище,

Адже оцей купратий кінь

Був невловимий, наче тінь,

Неначе блискавка гарячий,

Проте покірливий, терплячий,

І ніс вождя у далечінь,

Як справжній кінь, татарський кінь!

Він знав господареву річ

І лиш почує тихий клич -

Крізь натовп, силу, тисячі,

Було то вдень а чи вночі,

Від заходу і до світання

До нього линув без вагання

І зупинявся на постій,

Неначе олень молодий.

Тож, доглянувши коня, Мазепа послав на землю горностаєву кирею, перевірив рушницю (чи не відсирів порох, "чи цілий кремінь і курок"), черес і піхви золоті. Потім дістав баклажку і харчі та й почав частувати короля й увесь почет. Карл XII прийняв частування, а тоді почав розпитувати Мазепу, за що той так шанує свого коня. Козацький гетьман відповів, що не добром поминає "ту школу, де навчивсь їзди". Швецький король зацікавився такою відповіддю і, замість того щоб заснути, наполіг на розповіді Мазепи:

А все ж таки уваж і вволь,-

Сказав гетьманові король,

Який до всього мав готовність,-

Я хочу вислухати повість.

Гетьман погодився розказати.про давній випадок із власного життя. Тоді він служив пажем при дворі короля Яна-Казиміра.

Вродливий красень з мене був.

Як сімдесятий рік минув,

Тоді признатися не гріх,

Що на світанку днів моїх

З чоловіків ніхто красою

Не міг би зміритись зо мною.

Я мав і молодість, і міць,

Рум"янець повний серед лиць

І шкіру ніжну, молоду...

При дворі польського короля служив тоді також один ясновельможний пан - надзвичайно багатий, гонористий, родовитий. Він мав прекрасну дружину Терезу, молодшу за нього на тридцять років. Одного разу Мазепа зустрівся з Терезою і закохався у цю жінку неземної краси. Але тривалий час вони могли тільки обмінюватися багатозначними поглядами, адже у вищому світі не прийнято було знайомитися самостійно - отож треба було, щоб хтось представив їх одне одному. Знайомство відбулося під час якоїсь гри, назву якої Мазепа-оповідач вже й не пам"ятав.

Ми зустрічались в таїні.

Той день у схованці мені,

Коли темніла неба синь,

Був нагородою терпінь.

Ходив я днями сам не свій,

Крім того часу, про який

Пригадую. За мить єдину

Я всю віддав би Україну,

До неї всю мою любов,

Щоб тільки пажем бути знов,

Що ніжним серцем володів

І шпагою, не мав скарбів,

Багатства, крім дарів природи -

Здоров"я, молодості, вроди.

Ми зустрічались в таїні.

Я знаю, декому ті дні

Солодкими подвійно є.

Та я б віддав життя своє,

Щоб перед небом і землею

Назвати міг її моєю,

Бо часто й довго нарікав,

Що крадькома її стрічав.

Але щастя закоханих тривало недовго. Старий граф вистежив коханців і оскаженів від люті й ревнощів. Разом із загоном гайдуків він оточив місце зустрічі Мазепи з Терезою. Молодий паж вихопив шпагу і почав оборонятися, але сили були нерівні - напасники здолали його. Мазепу закували і перепровадили до графського замку. Кара, яку вигадав одурений чоловік, виявилася жахливою:

Коня! - і вивели коня.

Тяжка була із ним борня -

То справжній виходень пустині,

Що народився в Україні.

Ніяк приборкать не могли

Його шаленого пориву,

Він дибився і їжив гриву,

Покритий піною, коли

Його до мене підвели.

І в лютім запалі тоді

Мене стайничі молоді

Йому на спину завдали,

Ріжучі в"яжучи вузли,

Жахнули скакуна - і враз

На волю випустили нас...

Мазепа-паж почув услід дикий регіт, свист і сміх. Він хотів вигукнути страшні слова прокльону, але вітром йому забило дух. Лише через кілька років він зміг помститися за біль образи:

Від осоружних тих воріт

Нічого я не залишив;

Ані підйомових мостів,

Ані решіток опускних,

Чи загород, ровів старих,

Ні каменя, ані бруска -

Все знищила моя рука:

Ніде й зела за кілька гін,

Лиш мурава на гребнях стін.

Ніколи вам не прийде мисль,

Що замок там стояв колись.

Мазепа спалив осоружний замок.

Але повернімось до того часу, коли, прив"язаний до скакуна, Мазепа мчав степами вдень і вночі. Паж пробував пручатися, аби звільнитися від пут, але цим ще більше лякав коня. Голос "і тихий, і слабий" "конем сприймався, ніби вибух, немов лунав мисливський ріг..." Пута врізалися в тіло Мазепи, він стікав кров"ю, спрага мучила його. Рисак нісся вже лісом, де зграя вовків, почувши запах крові, влаштувала тривалу гонитву. Часом хлопець втрачав свідомість і, приходячи до тями, дивувався витривалості коня, який не спинявся ні на мить. Трохи легше стало вершнику, коли кінь перепливав річку,- вода воскресила молоді сили. Але надії звільнитися від пут були марні: силкуючись, вершник лише сильніше затягував вузли.

Перепливши річку, кінь стишив свій хід.

У нестриманному бігу,

Замилений, свою снагу

Він загубив. Пристав, ослаб -

Його й дитина повела б...

Зійшло сонце, і Мазепа-паж побачив, що він у дикій місцевості: ніде не виднілося ні людського, ні звіриного сліду, відбитку колеса чи плуга. Нарешті десь здалека почулося кінське іржання. Юнак зрадів, гадаючи, що то якийсь кінний загін їде шляхом. Але радість його була передчасною. Назустріч йому вибіг табун диких коней, які не знали ні вуздечок, ні острогів. Рисак, на якому сидів Мазепа, тихим від знемоги іржанням "відповів - і враз упав". Табун, здивований побаченим, ураз спинився, постояв трохи над своїм мертвим товаришем і помчав далі. Бідолашний вершник не мав сил позбутися коня, "і вкупі вмираючий лежав на трупі!" Вже над ним кружляв ворон, готовий виклювати очі, і лише слабкий хрип людини відлякував хижого птаха. Вже серед мороку юнак побачив якісь вогні, але, сприйнявши їх за марення, втратив свідомість. Опритомнів він у світлиці, де біля нього сиділа юна панна. Виявляється, молодого Мазепу серед степу знайшли козаки і віднесли до найближчого помешкання, де його й вирвали з обіймів смерті.

На цьому гетьман обірвав розмову. Ніхто нічого не сказав йому щодо пережитого ним випадку - король Карл XII "спав уже з годину".

(1) Тут і далі уривки з поеми наводяться в перекладі О. Веретенченка.

Симфоническая поэма по Гюго No. 6 (1847-1851)

Состав оркестра: 2 флейты, флейта-пикколо, 2 гобоя, английский рожок, 2 кларнета, бас-кларнет, 3 фагота, 4 валторны, 3 трубы, 3 тромбона, туба, литавры, треугольник, тарелки, большой барабан, струнные.

История создания

Образ Мазепы (ок. 1644-1709) в российском сознании навеки связан с поэмой Пушкина «Полтава» (1828) и написанной по ней опере Чайковского « » (1884). Однако Лист , хотя и побывавший трижды в России и высоко ценивший творчество многих русских композиторов, знал другого Мазепу. Не старый политик, изменивший царю Петру и бежавший вместе со шведским королем Карлом XII после разгрома под Полтавой, а юный влюбленный был известен в Западной Европе, в частности, по «Истории Карла XII» Вольтера.

Вольтер так пишет об этом: «Он был пажем Яна Казимира и при его дворе приобрел некоторый европейский лоск. В молодости у него был роман с женой одного польского шляхтича, и муж его возлюбленной, узнав об этом, велел привязать Мазепу нагишом к дикой лошади и выпустить лошадь на свободу. Она была родом с Украины и убежала туда, притащив с собой Мазепу, полумертвого от усталости и голода. Его приютили местные крестьяне; он долго жил среди них и отличился в нескольких набегах на татар. Благодаря превосходству своего ума и образования, он пользовался большим почетом среди казаков, слава его все более росла, так что царь принужден был объявить его украинским гетманом».

Этот образ привлек многих романтиков: в судьбе Мазепы ярко выявилась излюбленная ими антитеза страдания и триумфа. Одним из первых поэтических воплощений юношеских приключений будущего гетмана стала поэма Байрона «Мазепа» (1818). Но больше всего поразило Листа большое стихотворение Виктора Гюго (1802-1885), вождя французских неистовых романтиков, опубликованное в цикле «Восточные мотивы» (1829). Молодой музыкант жил тогда в Париже, и в становлении его эстетики роль французского романтизма оказалась ведущей. Не мог пройти Лист и мимо серии картин французского художника Ора- са Берне, одна из которых изображает дикую скачку Мазепы, привязанного к крупу коня.

В Париже в 1847 году был издан фортепианный этюд Листа «Мазепа» с подзаголовком «Виктору Гюго»; через пять лет в новой редакции он вошел в знаменитый сборник «Этюды высшего исполнительского мастерства». Здесь программность подчеркивалась заключительной фразой стихотворения Гюго, помещенной под последним тактом:

...Он несется, он летит, он падает,
И подымается царем!

Но музыка этюда первоначально не связывалась с программным прообразом. Ее первое воплощение - в «Этюдах для фортепиано в форме 48 упражнений... юного Листа» (1826); второе, сильно переработанное, - в «Больших этюдах для фортепиано» (1838). И, наконец, уже в Веймаре, в расцвете творческих сил, Лист пишет симфоническую поэму № 6, посвященную, как и остальные 11, Каролине Сайн-Витгенштейн. Первое исполнение «Мазепы» состоялось в Веймаре под управлением автора 16 апреля 1854 года.

В качестве программы в партитуре полностью опубликовано стихотворение Гюго - в оригинале и в немецком переводе ученика Листа композитора П. Корнелиуса. Эпиграфом к стихотворению служит повторяющийся возглас из поэмы Байрона, данный во французском переводе:

«Away! -Away!»
Байрон. «Мазепа».

I

Когда, глотая крик и кровью весь обмазан,
Мазепа по рукам и по ногам был связан
И тело принял конь,
Скакун, что выкормлен морскою был травою,
Клубящий жаркий пар ноздрею огневою,
Копытами - огонь;
Когда ужом вертясь в удавке беспощадной,
Бессильной яростью повеселив изрядно
Спокойных палачей,
Мазепа рухнул вдруг на круп коня могучий,
Покрыт испариной, с губами в пене жгучей,
С кровавым сном очей, -
Раздался крик. И вот, сливаясь в ком единый,
Скакун и человек уже летят равниной
С ветрами наравне.
Безумным топотом взметая вихри праха,
Подобны облаку, где молния с размаха
Блестит в голубизне.
Летят. Уносятся, как бы в дыханье бури,
Рожденной между гор средь ледяной лазури,
Как черный ураган,
Потом виднеются лишь точкою мгновенной,
И даль глотает их, как легкий сгусток пены
Глотает океан.
Летят. Огромна даль. Клоками голубыми
Безмерный горизонт разъемлется пред ними,
Опять смыкаясь вдруг.
Летят, крылатые... И степи, рощи, пашни,
И цепи горные, и города, и башни
Качаются вокруг.
И если, колотясь от бега головою,
Несчастный дернется, - пугливый конь дугою
Взовьет крутой прыжок
И углубляется в простор непроходимый,
Где складками песок, сухой и недвижимый,
Как серый плащ залег.
Все зыблется вокруг, все млеет в красках странных;
Он видит дрожь лесов, движенье туч пространных,
Далеких гор хребет
И замки, что горят лучей вечерним пылом;
Глядит он, - и табун кобыл, покрытых мылом,
За ними мчится вслед.
А в небе, где уже сникает блеск вечерний,
Где море облачков из пурпура и черни
И море туч густых, -
Разбрызгивая их в своем скольженьи низком,
Светило мраморным над ним кружится диском,
Сплошь в жилках золотых.
Блуждает взор его, и кудри сбились в пену;
Свисает голова: песчаную арену
Багрит, стекая, кровь,
И в тело вздутое жестокая веревка
Змеей впивается, что, извиваясь ловко,
Терзает вновь и вновь.
И конь невзнузданный карьер свой длит упорно,
И кровь несчастного летит на иглы терна,
И кожи лоскуты.
Увы! Уже вослед кобылам исступленным,
Что мчатся позади, стай воронов со стоном
Слетают с высоты.
Грачи и филины с безумными глазами,
Орлы, привыкшие кружить над мертвецами,
Незримый днем орлан
И коршун огненный, что лапою своею
В боку у раненых копается и шею
Впускает в недра ран, -
Все их преследуют, летя за скачкой ярой,
Покинув тень дубов и гнезда в башне старой,
И трещины руин.
А он, в крови, в тоске, не слыша стаи жадной,
Дивится, поглядев: кто развернул громадный
И черный балдахин?
Ночь опускается, беззвездно и угрюмо,
И свора хищников летит на крыльях шума
За пленником нагим.
Он видит черный смерч там, в вышине туманной.
Потом теряет их, и только клекот странный
Висит в ночи над ним.
И вот, спустя три дня безумной скачки, цепи
Холмов преодолев, пройдя леса и степи
И холод быстрых вод, -
Конь сразу валится, сопровожденный криком,
Стальной подковою гася на камне диком
Последней искры взлет.
И пленник - распростерт, беспомощный, несчастный,
Обрызган кровью весь, краснее розы красной,
Что расцвела весной,
И черной тучею над ним кружатся птицы,
Мечтая клюв вонзить в кровавые глазницы,
Сожженные слезой...
И все ж казненному, что стонет средь равнины,
Живому мертвецу - народы Украины
Вручат судьбу свою,
Настанет день, и он на бранном пепелище
Орлана и орла накормит сытной пищей -
Погибшими в бою.
Его величие из этой пытки встанет.
Жупаном гетманским он гордый стан обтянет
И двинет булавой;
И ринется вперед, величественно-дикий,
И страстная толпа свои смешает клики
С фанфарой боевой!

II

Так если человек, судьбою озаренный,
Вдруг брошен связанным на круп твой исступленный,
О гений, звездный конь, -
Напрасно бьется он!
В безумии полета
Ты мира здешнего срываешь прочь ворота,
Презрев рога погонь!
Ты пролетаешь с ним вершины гор, пустыни,
Моря и города, и вьешься в тверди синей,
Пронзая небосклон,
И стаи демонов, разбуженных полетом,
Кружат над путником по сумрачным высотам,
Как черный легион.
На крыльях пламенных он мчится легче пуха
Сквозь грань реального, сквозь океаны духа,
Пьет из предвечных рек,
И в грозовой ночи, и в полной звездным светом,
Кидая волосы вслед яростным кометам,
Вьет в небо дивный бег.
Шесть гершелевых лун, кольцо вокруг Сатурна,
И полюс, где горит, переливаясь бурно,
Магнитных зорь дуга, -
Все видит он; твой лет, сверкающий в эфире,
Пред ним иных миров развертывает шири,
Иных идей луга.
Кто, кроме ангелов и демонов, узнает,
Какою мукою полет его пронзает,
Каким полны лучом
Его глаза, когда пред ними молньи блещут,
И сколько черных крыл его во мраке хлещут,
Как ледяным бичом?
Он стонет от тоски. Ты мчишься беспощадно,
Он бледен, изнурен своею скачкой страдной,
Дыбится ужас в нем.
Твой каждый след ему - как страшный сон могилы.
Но вот приходит срок... он рушится без силы
И вновь встает - царем!

Листа вдохновила прежде всего основная, первая часть стихотворения, полная красочных картин, жутких подробностей, ощущения ужаса смерти - в сопоставлении с торжеством несломленного героя, приветствуемого целым народом. Любопытно, что Лист, гостивший в украинском поместье Каролины Витгенштейн и посвятивший ее дочери обработки для фортепиано двух известных украинских песен (1847-1848), охарактеризовал народ, который приветствует своего гетмана, напевом в венгерском стиле вербункош, столь привычном для композитора. Музыка поэмы отличается конкретными деталями изобразительного характера, для чего использован тройной состав оркестра с обилием ударных и таким редким инструментом, как кларнет in D (отличающийся от обычного меньшим размером и обладающий более пронзительным звуком). Символические же параллели второй части стихотворения Гюго - дикая скачка пленника и полет в надзвездных сферах и иных мирах гонимого своим гением художника - хотя и важные для Листа, вряд ли подвластны музыкальному искусству вообще: их трудно обнаружить при непосредственном слушании.

Музыка

Начало поэмы сразу же вводит в центр драматических событий - без подготовки, без размышлений о жизни и смерти. В отличие от большинства симфонических поэм Листа здесь нет медленного вступления. Слышится пронзительный крик (акцентированный аккорд духовых с ударом тарелок), который неизменно ассоциируется со свистом бича, хотя ни в одном из литературных источников об этом не говорится. Начинается дикая скачка, изобретательно переданная пассажами струнных, подчеркнутыми равномерными ударами литавры, потом - большого барабана. Постепенно звучность нарастает и наконец является тема героя. Сурово и гордо возглашают ее тромбоны с тубой и виолончели с контрабасами в октаву. Она проводится шесть раз, будучи единственной вплоть до финального апофеоза (Лист использует здесь свой излюбленный принцип монотематизма). Вначале усиливается героический склад темы (мощное фортиссимо духовых инструментов). Затем слышатся скорбные вздохи и жалобы (среди других деревянных - экспрессивно звучащие английский рожок и бас-кларнет); их сопровождают ужасные видения (струнные играют древком смычка). Но воля героя не сломлена, и тема его снова предстает в первоначальном виде, сопровождаемая фанфарами медных инструментов. Потом наступает катастрофа; скачка обрывается, затихающие удары литавры становятся все более редкими; воцаряется зловещая тишина. Тема героя, прежде горделивая, дробится, словно обессиленная, предсмертные стоны срываются с уст «живого мертвеца». Внезапно картина резко меняется: звучат, нарастая, победные фанфары трех труб, открывая блестящий марш, чередующийся с плясовой песней в народном духе - новыми темами поэмы. Последнее проведение плясовой tutti приобретает героический и ликующий характер, что нередко в апофеозах симфонических поэм Листа. На кульминации еще раз предстает тема Мазепы, теперь торжествующая и победная, - гимн мужеству и воле человека, преодолевшего все препятствия и подчинившего себе судьбу.

А. Кенигсберг

Закінчився бій шведів під Полтавою. Численні полки Карла XII полягли «серед скривавлених шляхів». Самого короля поранено. Втікаючи з поля бою, Карл XII спиняється в лісі для перепочинку. Він лягає під деревом, тамуючи біль від ран. Гетьман Мазепа і собі злазить з коня, але перш ніж лягти відпочивати козацький гетьман (1):

…обійняв свого коня
За шию, наче той рідня,
І не зважаючи на втому,
Підкинув листя вороному,
Обтер на спині вогкий пил,
Звільнив з оброті і вудил,
І неприховано радів,
Що їв годованець степів,
Хоча й тривожився раніше,
Чи стане він на пасовище,
Адже оцей купратий кінь
Був невловимий, наче тінь,
Неначе блискавка гарячий,
Проте покірливий, терплячий,
І ніс вождя у далечінь,
Як справжній кінь, татарський кінь!
Він знав господареву річ
І лиш почує тихий клич -
Крізь натовп, силу, тисячі,
Було то вдень а чи вночі,
Від заходу і до світання
До нього линув без вагання
І зупинявся на постій,
Неначе олень молодий.

Тож, доглянувши коня, Мазепа послав на землю горностаєву кирею, перевірив рушницю (чи не відсирів порох, «чи цілий кремінь і курок»), черес і піхви золоті. Потім дістав баклажку і харчі та й почав частувати короля й увесь почет. Карл XII прийняв частування, а тоді почав розпитувати Мазепу, за що той так шанує свого коня. Козацький гетьман відповів, що не добром поминає «ту школу, де навчивсь їзди». Швецький король зацікавився такою відповіддю і, замість того щоб заснути, наполіг на розповіді Мазепи:

А все ж таки уваж і вволь,-
Сказав гетьманові король,
Який до всього мав готовність,-
Я хочу вислухати повість.

Гетьман погодився розказати.про давній випадок із власного життя. Тоді він служив пажем при дворі короля Яна-Казиміра.

Вродливий красень з мене був.
Як сімдесятий рік минув,
Тоді признатися не гріх,
Що на світанку днів моїх
З чоловіків ніхто красою
Не міг би зміритись зо мною.
Я мав і молодість, і міць,
Рум’янець повний серед лиць
І шкіру ніжну, молоду…

При дворі польського короля служив тоді також один ясновельможний пан - надзвичайно багатий, гонористий, родовитий. Він мав прекрасну дружину Терезу, молодшу за нього на тридцять років. Одного разу Мазепа зустрівся з Терезою і закохався у цю жінку неземної краси. Але тривалий час вони могли тільки обмінюватися багатозначними поглядами, адже у вищому світі не прийнято було знайомитися самостійно - отож треба було, щоб хтось представив їх одне одному. Знайомство відбулося під час якоїсь гри, назву якої Мазепа-оповідач вже й не пам’ятав.

Ми зустрічались в таїні.
Той день у схованці мені,
Коли темніла неба синь,
Був нагородою терпінь.
Ходив я днями сам не свій,
Крім того часу, про який
Пригадую. За мить єдину
Я всю віддав би Україну,
До неї всю мою любов,
Щоб тільки пажем бути знов,
Що ніжним серцем володів
І шпагою, не мав скарбів,
Багатства, крім дарів природи -
Здоров’я, молодості, вроди.
Ми зустрічались в таїні.
Я знаю, декому ті дні
Солодкими подвійно є.
Та я б віддав життя своє,
Щоб перед небом і землею
Назвати міг її моєю,
Бо часто й довго нарікав,
Що крадькома її стрічав.

Але щастя закоханих тривало недовго. Старий граф вистежив коханців і оскаженів від люті й ревнощів. Разом із загоном гайдуків він оточив місце зустрічі Мазепи з Терезою. Молодий паж вихопив шпагу і почав оборонятися, але сили були нерівні - напасники здолали його. Мазепу закували і перепровадили до графського замку. Кара, яку вигадав одурений чоловік, виявилася жахливою:

Коня! - і вивели коня.
Тяжка була із ним борня -
То справжній виходень пустині,
Що народився в Україні.

Ніяк приборкать не могли
Його шаленого пориву,
Він дибився і їжив гриву,
Покритий піною, коли
Його до мене підвели.
І в лютім запалі тоді
Мене стайничі молоді
Йому на спину завдали,
Ріжучі в’яжучи вузли,
Жахнули скакуна - і враз
На волю випустили нас…

Мазепа-паж почув услід дикий регіт, свист і сміх. Він хотів вигукнути страшні слова прокльону, але вітром йому забило дух. Лише через кілька років він зміг помститися за біль образи:

Від осоружних тих воріт
Нічого я не залишив;
Ані підйомових мостів,
Ані решіток опускних,
Чи загород, ровів старих,
Ні каменя, ані бруска -
Все знищила моя рука:
Ніде й зела за кілька гін,
Лиш мурава на гребнях стін.

Ніколи вам не прийде мисль,
Що замок там стояв колись.

Мазепа спалив осоружний замок.
Але повернімось до того часу, коли, прив’язаний до скакуна, Мазепа мчав степами вдень і вночі. Паж пробував пручатися, аби звільнитися від пут, але цим ще більше лякав коня. Голос «і тихий, і слабий» «конем сприймався, ніби вибух, немов лунав мисливський ріг…» Пута врізалися в тіло Мазепи, він стікав кров’ю, спрага мучила його. Рисак нісся вже лісом, де зграя вовків, почувши запах крові, влаштувала тривалу гонитву. Часом хлопець втрачав свідомість і, приходячи до тями, дивувався витривалості коня, який не спинявся ні на мить. Трохи легше стало вершнику, коли кінь перепливав річку,- вода воскресила молоді сили. Але надії звільнитися від пут були марні: силкуючись, вершник лише сильніше затягував вузли.

Перепливши річку, кінь стишив свій хід.
У нестриманному бігу,
Замилений, свою снагу
Він загубив. Пристав, ослаб -
Його й дитина повела б…

Зійшло сонце, і Мазепа-паж побачив, що він у дикій місцевості: ніде не виднілося ні людського, ні звіриного сліду, відбитку колеса чи плуга. Нарешті десь здалека почулося кінське іржання. Юнак зрадів, гадаючи, що то якийсь кінний загін їде шляхом. Але радість його була передчасною. Назустріч йому вибіг табун диких коней, які не знали ні вуздечок, ні острогів. Рисак, на якому сидів Мазепа, тихим від знемоги іржанням «відповів - і враз упав». Табун, здивований побаченим, ураз спинився, постояв трохи над своїм мертвим товаришем і помчав далі. Бідолашний вершник не мав сил позбутися коня, «і вкупі вмираючий лежав на трупі!» Вже над ним кружляв ворон, готовий виклювати очі, і лише слабкий хрип людини відлякував хижого птаха. Вже серед мороку юнак побачив якісь вогні, але, сприйнявши їх за марення, втратив свідомість. Опритомнів він у світлиці, де біля нього сиділа юна панна. Виявляється, молодого Мазепу серед степу знайшли козаки і віднесли до найближчого помешкання, де його й вирвали з обіймів смерті.

На цьому гетьман обірвав розмову. Ніхто нічого не сказав йому щодо пережитого ним випадку - король Карл XII «спав уже з годину».

(1) Тут і далі уривки з поеми наводяться в перекладі О. Веретенченка.

"Тот, кто занимал тогда этот пост, был польский шляхтич, по имени Мазепа, родившийся в Подольском палатинате; он был пажом Яна Казимира и при его дворе приобрел некоторый европейский лоск. В молодости у него был роман с женой одного польского шляхтича, и муж его возлюбленной, узнав об этом, велел привязать Мазепу нагим к дикой лошади и выпустить ее на свободу. Лошадь была с Украины и убежала туда, притащив с собой Мазепу, полумертвого от усталости и голода. Его приютили местные крестьяне; он долго жил среди них и отличился в нескольких набегах на татар. Благодаря превосходству своего ума и образования он пользовался большим почетом среди казаков, слава его все более и более росла, так что царь принужден был объявить его украинским гетманом" (Voltaire. Hist, de Charles XII, p. 196).
"Король бежал, и гнавшиеся за ним враги убили под ним коня; полковник Гнета, раненый и истекающий кровью, уступил ему своего. Таким образом, завоевателя, который не мог сесть в седло во время битвы, дважды посадили на коня во время бегства" (стр. 216).
"Король с несколькими всадниками отправился другой дорогой. Карета, в которой он сидел, сломалась по пути, и его посадили верхом на лошадь. В довершение, он ночью заблудился в лесу. Потеряв лошадь, упавшую от усталости, обессиленный, невыносимо страдая от ран, лежал он несколько часов под деревом, ежеминутно подвергаясь опасности быть настигнутым преследователями" (стр. 218). {Выдержки из сочинения Вольтера "История Карла XII" Байроном приведены по-французски.}

I

Он стих - полтавский страшный бой,
Когда был счастьем кинут Швед;
Вокруг полки лежат грядой:
Им битв и крови больше нет.
Победный лавр и власть войны
(Что лгут, как раб их, человек)
Ушли к Царю, и спасены
Валы Москвы... Но не навек:
До дня, что горше и мрачней,
До года, всех других черней,
Когда позором сменят мощь
Сильнейший враг, славнейший вождь,
И гром крушенья, слав закат,
Смяв одного, - мир молньей поразят!

II

Игра судьбы! Карл день и ночь,
Изранен, должен мчаться прочь
Сквозь воды рек и ширь полей, -
В крови подвластных и в своей:
Весь полк, пробивший путь, полег,
И все ж не прозвучал упрек
Тщеславцу - в час, когда он пал
И властью правду не пугал.
Гиета Карлу уступил
Коня - и русский плен влачил,
И умер. Конь тот, много лиг
Промчавшись бодро, вдруг поник
И пал. В лесной глуши, где мрак
Обвил преследователь-враг
Кольцом огней сторожевых,
Измученный пристал король.
Вот лавр! Вот отдых! - И для них
Народы сносят гнет и боль?
До смертной муки изнурен,
Под дикий дуб ложится он;
На ранах кровь, и в жилах лед;
Сырая тьма над ним плывет;
Озноб, что тело сотрясал,
Сном подкрепиться не давал
И все ж, как должно королям,
Карл все сносил, суров и прям,
И в крайних бедах, свыше сил,
Страданья - воле подчинил,
И покорились те сполна,
Как покорялись племена!

III

Где полководцы? Мало их
Ушло из боя! Горсть живых
Осталась, рыцарскую честь
Храня по-прежнему, при нем, -
И все спешат на землю сесть
Вкруг короля с его конем:
Животных и людей всегда
Друзьями делает беда.
Здесь и Мазепа. Древний дуб,
Как сам он - стар, суров и груб,
Дал кров ему; спокоен, смел,
Князь Украины не хотел
Лечь, хоть измучен был вдвойне,
Не позаботясь о коне:
Казацкий гетман расседлал
Его и гриву расчесал,
И вычистил, и подостлал
Ему листвы, и рад, что тот
Траву стал есть, - а сам сперва
Боялся он, что отпугнет
Коня росистая трава;
Но, как он сам, неприхотлив
Был конь и к ложу, и к еде;
Всегда послушен, хоть игрив,
Он был готов на все, везде;
Вполне "татарин" - быстр, силен,
Космат - Мазепу всюду он
Носил; знал голос: шел на зов,
Признав средь тысяч голосов;
Будь ночь беззвездная вокруг, -
Он мчался на знакомый звук;
Он от заката по рассвет
Бежал козленком бы вослед!

IV

Все сделав, плащ Мазепа свой
Постлал; копье о дуб крутой
Опер; проверил - хорошо ль
Дорогу вынесла пистоль,
И есть ли порох под курком,
И держит ли зажим тугой
Кремень, и прочно ли ножны
На поясе закреплены;
Тогда лишь этот муж седой
Достал из сумки за седлом
Свой ужин, скудный и простой;
Он предлагает королю
И всем, кто возле, снедь свою
Достойнее, чем куртизан,
Кем праздник в честь монарха дан.
И Карл с улыбкою берет
Кусок свой бедный - и дает
Понять, что он душой сильней
И раны, и беды своей.
Сказал он: "Всяк из нас явил
Немало доблести и сил
В боях и в маршах; но умел
Дать меньше слов и больше дел
Лишь ты, Мазепа! Острый взор
С дней Александра до сих пор
Столь ладной пары б не сыскал,
Чем ты и этот Буцефал.
Всех скифов ты затмил, коня
Чрез балки и поля гоня". -
"Будь школа проклята моя,
Где обучился ездить я!" -
"Но почему же, - Карл сказал, -
Раз ты таким искусным стал?" -
В ответ Мазепа: "Долог сказ;
Ждет путь еще немалый нас,
Где, что ни шаг, таится враг, -
На одного по пять рубак;
Коням и нам не страшен плен,
Лишь перейдем за Борисфен.
А вы устали; всем покой
Необходим; как часовой
При вас я буду". - "Нет; изволь
Поведать нам, - сказал король, -
Твою историю сполна;
Пожалуй, и уснуть она
Мне помогла бы, а сейчас
Дремотой не сомкнуть мне глаз".
"Коль так, я, государь, готов
Встряхнуть все семьдесят годов,
Что помню. Двадцать лет мне... да...
Так, так... был королем тогда
Ян Казимир. А я при нем
Сызмлада состоял пажом.
Монарх он был ученый, - что ж...
Но с вами, государь, не схож:
Он войн не вел, земель чужих
Не брал, чтоб не отбили их;
И (если сейма не считать)
До неприличья благодать
Была при нем. И скорбь он знал:
Он муз и женщин обожал,
А те порой несносны так,
Что о войне вздыхал бедняк,
Но гнев стихал, - и новых вдруг
Искал он книг, искал подруг.
Давал он балы без конца,
И вся Варшава у дворца
Сходилась - любоваться там
На пышный сонм князей и дам.
Как польский Соломон воспет
Он был; нашелся все ж поэт
Без пенсии: он под конец
Скропал сатиру, как "не-льстец".
Ну, двор! Пирам - утерян счет;
Любой придворный рифмоплет;
Я сам стишки слагал - пиит! -
Дав подпись "Горестный Тирсит".
Там некий граф был, всех других
Древнее родом и знатней,
Богаче копей соляных
Или серебряных. Своей
Гордился знатностью он так,
Как будто небу был свояк;
Он слыл столь знатен и богат,
Что мог претендовать на трон;
Так долго устремлял он взгляд
На хартии, на блеск палат,
Пока все подвиги семьи,
В полубезумном забытьи,
Не стал считать своими он.
С ним не была жена согласна:
На тридцать лет его юней,
Она томилась ежечасно
Под гнетом мужа; страсти в ней
Кипели, что ни день, сильней;
Надежды... страх... и вот слезою
Она простилась с чистотою:
Мечта, другая; нежность взгляда
Юнцов варшавских, серенада,
Истомный танец - все, что надо,
Чтоб холоднейшая жена
К супругу сделалась нежна,
Ему даря прекрасный титул,
Что вводит в ангельский капитул;
Но странно: очень редко тот,
Кто заслужил его, хвастнет