Реферат: "Слово о полку Игореве" - золотое слово русской литературы. Значение «Слова о полку Игореве»

Около восьми веков назад было создано «Слово о полку Игореве» - гениальное произведение древнерусской литературы.

Истекшие столетия не приглушили его поэтического звучания и не стерли красок. Интерес к «Слову» не только не уменьшился, но и становится все более и более широким, глубоким и всеобъемлющим.

«Слово о полку Игореве» рассказывает о походе на половцев в тысяча сто восемьдесят пятом году храброго князя небольшого Новгород-Северского княжества Игоря Святославича.

Поход состоялся раннею весной 1185 года. Кроме самого Игоря Святославовича, в нем участвовали его сыновья и князь Святослав Ольгович Рыльский. Затем присоединился его брат Всеволод князь Курбский. Русские «сторожа» донесли, что половцы готовы к бою. На следующий день половецкие полки стали наступать на русских. Через три дня, на рассвете утром, полки дрогнули. Игорь ранен и взят в плен. Вскоре Игорь бежал из плена. Так рассказывают о походе Игоря Святославовича летописи. «Слово» говорит об этом походе как о событии, хорошо известном читателю. Оно не столько рассказывает о нем, сколько обсуждает его, связывает события похода князя Игоря с общим положением Руси и русского народа.

В современной науке особенную остроту имеет проблема подлинности и авторства «Слова о полку Игореве». Существует обширная литература, посвященная данной проблеме.

Немало литературоведов, историков, лингвистов, знатоков нашей старины, литераторов, любителей отечественной истории и словесности, вчитываясь в «Слово», изучая его эпоху и сопоставляя различные точки зрения, пытались раскрыть тайну авторства великого произведения. Современная наука доподлинно установила, что автор «Слова» был наделен чрезвычайными творческими способностями, и до его индивидуального духовного мира, сформировавшегося в тех условиях, нам никогда не подняться – мы можем лишь приблизительно судить об этом человеке, основываясь, прежде всего на тексте поэмы.

Можно выделить несколько подходов к решению данной проблемы. Существует три основных точки зрения.

Первый подход реализован в работах академика Б. А. Рыбакова. Проанализировав в своей двухтомной работе «Поиск автора «Слова о полку Игореве» колоссальный летописный материал, он высказал догадку, что этим автором может быть Петр Бориславич, киевский боярин и – предположительно – летописец великого князя киевского Изяслава Мстиславича и его сына Мстислав Изяславича.

Вторая точка зрения противоречит первой и утверждает, что автором «Слова» был сам князь Игорь. Этой точки зрения придерживается ученый А. Н. Майков в работе «Поиск автора «Слова». Он говорит, что Игорь открыл в летописи отчет не только о своем поражении, но и о прежних своих делах. Помимо описания хода событий, в летописи были внесены покаянные речи князя. Они изложены так, что не возникает сомнения, что это подлинные слова самого князя.

Третий подход представлен в работе Д. С. Лихачева «Размышления об авторе «Слова о полку Игореве» и сводится к тому, что автор участвовал в походе Игоря, изложил историю этого похода в летописи, передав заветные думы князя и одновременно, будучи певцом, создал «Слово» и сам записал его текст. Ему были чужды местные интересы феодальных верхов и близки интересы широких слоев русского трудового населения. Значит, автором «Слова», считает академик, мог быть народный певец.

Мы присоединяемся к точке зрения, высказанной Д. С. Лихачевым, потому что исследования различных критиков, ученых свидетельствуют о том, что автор «Слова» знал множество древнерусских произведений, знал о жизни, о быте, о вооружении, о географии Руси, о язычестве, использовал в своей речи средства фольклора. Если мы присмотримся к тем художественным средствам, которыми пользуется автор «Слова о полку Игореве», то убедимся, что в основном он черпает их из устной народной поэзии и из устной русской речи. И это далеко не случайно. С народной поэзией связывают его не только художественные вкусы, но и мировоззрение, политические взгляды. Автор «Слова» творит в формах народной поэзии потому, что сам он близок к народу.

Много научных работ посвящено системе образов «Слова», особенностям языка (А. В. Соловьев «Слово о полку Игореве» - памятник XII века», В. Ф. Соболевский «Слово о полку Игореве») и др.

Почти все исследователи отмечают неразрывную связь произведения древнерусской литературы с образами и жанрами славянского фольклора. Именно благодаря фольклору, близкому нам по духу, читатели воспринимают сложное лиро-эпическое произведение «Слово о полку Игореве».

Именно акцент на народных элементах, на наш взгляд, может сделать более интересным и доступным изучение «Слова о полку Игореве» в школе.

Поскольку данное произведение является предметом изучения литературы в девятом классе (это одна из первых тем согласно программе Т. Ф. Курдюмовой), то исследование его в данном аспекте будет, на наш взгляд, особенно актуально.

И «Слово о полку Игореве», и произведения устного народного творчества проникнуты большим чувством любви к Родине.

Значение «Слова о полку Игореве» особенно велико для нас еще и потому, что произведение в связи с фольклором является живым и непререкаемым свидетельством высоты древнерусской культуры, ее самобытности и ее народности.

Исходя из всего вышесказанного, можно выделить такую проблему данной работы как взаимосвязь «Слова» с устным народным творчеством.

Итак, тема реферата – славянский фольклор в «Слове о полку Игореве» как идейно-художественная основа памятника древнерусской литературы. Таким образом, мы выделяем объектом исследовательской работы «Слово о полку Игореве», а предметом – черты славянского фольклора в «Слове».

Цель нашей деятельности: установить тождественные черты «Слова о полку Игореве» с традициями, образами и произведениями и славянского фольклора. Цель реализуется через следующие задачи:

1. Рассмотреть историю изучения «Слова» в разных аспектах изучения;

2. Изучить поэтику «Слова»;

3. Выявить жанровое тождество «Слова» и фольклорных произведений;

4. Дать информацию о системе образов «Слова»;

5. Проанализировать систему художественно-изобразительных средств «Слова» и русского устного народного творчества;

При написании исследовательской работы использовались методы наблюдения, описания, интерпретации. Благодаря этим методам мы получили цельное представление об изучаемой проблеме.

Практическая значимость реферата представляется автору в том, что исследуемый материал изложен в определенной системе, с учетом всех особенностей данной темы.

Глава 1. Идейно-художественное своеобразие «Слова о полку Игореве».

1. 1 «Слово о полку Игореве» - величайший художественный памятник Древней Руси, его связь с УНТ.

«Слово о полку Игореве» является высшим идейно-художественным достижением древнерусской литературы. Оно замечательно не только само по себе как великий памятник человеческого гения, созданный в XII столетии, но и той ролью, которую сыграло оно в истории развития русской литературы.

За двести лет со дня первого издания «Слова о полку Игореве» о великом памятнике древнерусской литературы написаны тысячи работ на всех языках мира. «Слово о полку Игореве» разобрано и прокомментировано под различными углами зрения - историческим, палеографическим, эстетическим, лингвистическим, природоведческим, географическим, военно-политическим.

В современной науке особенно остро внимание ученых привлекает вопрос о поисках в живой народной речи словарных соответствий лексике «Слова», которая не сохранилась в современном русском литературном языке. Данному вопросу посвящена работа исследователя В. А. Козырева «Словарный состав «Слова о полку Игореве». Автор выдвигает положение, которое заключается в том, что из «словесных жемчужин, найденных в брянских народных говорах, особую ценность представляют те, что встречаются только в «Слове» и не зафиксированы ни в одном другом письменном источнике». «Не бологомь в «Слове» имеет соответствие в сегодняшней народной речи - «Бологом», добром; вереженъ – «вереженый», поврежденный; заранее – «зарание», раннее утро. В. А. Козырев специально изучал лексические отзвуки «Слова» только в брянских народных говорах, пользуясь в других случаях уже накопленным диалектическим материалом. Мы можем выделить главный итог работы: «обнаружены соответствия к сто пятьдесят одной лексеме памятника; из них большую часть составляют параллели к тем лексемам, которые, кроме «Слова», более нигде не отмечены или редко употребительны в иных памятниках»

Многие исследователи памятника обращали также внимание на исключительные природоведческие познания автора. Эта тема рассматривается в работе ученого- естествоиспытателя Н. В. Шарлеманя «Слово о полку Игореве». Он более квалифицированно изучил и рассмотрел мир животных в своей статье. Шарлемань подсчитал, что животные, в основном «дикие, среди которых преобладают охотничьи звери и птицы, упоминаются в поэме свыше восьмидесяти раз». Ученый разработал практически все случаи упоминания зверей и птиц в «Слове», дал к ним свои подробные комментарии, просветлив некоторые темные места поэмы и доказав, что в этом своеобразном источнике по краеведению присутствуют тончайшие авторские наблюдения над миром природы, «полностью отвечающие действительности, те есть условиям места и времени года».

О ратном оружии и ратном деле в «Слове» написано немало. Можно выделить основной подход к решению данной проблемы. Этот подход реализован в работе В. А. Чивилихина «Память». С точки зрения ученого превосходное знание оружия было обязательным для воеводы и рядового дружинника тех времен. Этими знаниями должен был обладать и князь- полководец, непосредственный участник междоусобных и внешних войн. Княжичей сажали на коня в младенческом возрасте, а в отрочестве они уже становились свидетелями бесконечных войн и принимали участие в походах, набираясь боевого опыта, осваивая ратное мастерство и обретая мужество, готовясь к тому часу, когда они сами с мечом и под личной хоругвью поскачут непременно впереди войска!- на врага. В «Слове» широко использована военная терминологическая лексика, как в прямом, так и в переносном значении. Встречаются образы-символы: «копие переломить конец поля» - одержать победу, «испити шеломомъ Дону»- победить врага у Дона, «главу свою приложити»- пасть в бою и т. д.

В начале сороковых годов очень заметный этап в изучении «Слова» представляют труды М. А. Буслаева. В ряде своих работ он поставил себе целью изучить «Слово» в связи с древней русской мифологией и народными поверьями. Руководствуясь главнейшими положениями мифологической школы, Буслаев привлек к объяснению «Слова» материал народной поэзии - скандинавской, германской и славянской, объясняя черты сходства между нею и «Словом» общностью мифологической первоосновы. Если отвлечься от порочности исходных теоретических предпосылок Буслаева, в его наблюдениях нужно признать много ценного для объяснения «Слова».

Многие исследователи пишут, что единственный достоверный источник знаний о поэме – само «Слово», однако почти все они ныне привлекают новый и новый исторический, летописный, сравнительный литературный, мифологический, палеографический, диалектологический, этнографический, астрономический, географический и т. п. материал, приближающий нас к истине или удаляющий от нее.

Всего в исследовательской литературе насчитывается более семисот работ о «Слове». Оно было переведено на большинство западноевропейских языков (французский, английский, немецкий, голландский, датский, итальянский) и на все славянские (чешский, болгарский, словенский, сербский). Дорогие, великолепно исполненные и тщательно комментированные издания «Слова», вышедшие в разных странах, говорят о напряженном к нему интересе.

Значение этого «благоуханного цветка» русской литературы безмерно велико еще и оттого, что он стоит в начале того сложного развития литературы, которое впоследствии, с XIV века, привело к образованию трех братских народов: русского, украинского и белорусского. «Слово» как бы отмечено печатью тех самых качеств, которые с течением веков определили собой лучшие стороны литературы этих народов. На заре древнерусской литературы оно свидетельствует уже о творческих способностях братских народов, о самобытности истоков их культур и служит как бы символом их единства.

«Слово о полку Игореве» требует более подробного и разностороннего анализа, но текстуальный разбор его композиции, стиля, образов, народнопоэтических мотивов должен быть целенаправлен и в конечном итоге должен служить выяснению той высокой патриотической идеи, которая воодушевляла автора, гениального выразителя русской подлинно народной идеологии. «Смысл поэмы,- писал К. Маркс,- призыв русских князей к единению как раз перед нашествием монголов». В умах лучших русских людей это сознание необходимости национального единения перед лицом грозной внешней опасности родилось намного раньше, чем в Западной Европе.

По мотивам своего содержания «Слово о полку Игореве» созвучно с русским богатырским эпосом; насыщенность «Слова» народнопоэтическими мотивами несомненна, однако трудно определить размеры фольклорного влияния на него, так как в точности неизвестно, что представляла собой русская устная поэзия в XI-XII веках.

Но надежным свидетельством самого факта существования и значительного развития различных жанров фольклора (героических и лирических песен, обрядовой поэзии, причитаний, заговоров, пословиц и др.) в эпоху создания «Слова» служит в первую очередь текст этого памятника.

Автор «Слова» не раз вспоминает о певце Бояне, а если и говорит, что начнет свое повествование «по былинам сего времени, а не по замышлению Бояню», то на самом деле он вдохновлялся песенным творчеством Бояна и следовал его стилю. Как Боян «свивал» «оба полы сего времени», так и автор «Слова о полку Игореву» «свивает» (сопоставляет) события, описываемого им похода князя Игоря с воспоминаниями о славянских победах русских князей в былые времена.

О Бояне в «Слове» сказано, что он «вскладал» свои персты на живые струны. Значит, он сам исполнял свои песни, и сам аккомпанировал себе на струнном инструменте, как и другие народные певцы, о существовании которых в те времена свидетельствуют исторические документы.

Из характеристики, данной автором «Слова» творчеству Бояна, видно, что в его творчестве было много общего с народными эпическими песнями (старинами, былинами), донесенного в устной передаче до XIX-XX веков. Это высокое парение народного певца, широту полета его мысли и воображения можно уподобить зачину русских былин, поразительному по такой широте поэтического охвата:

Высота ли, высота поднебесная,

Глубота, глубота окиян-море,

Широко раздолье по всей земли,

Глубоки омуты днепровские. !

Концовка былины: «то старина, то и деянье» - напоминает выражение самого автора «Слова» о старых временах, «старых словесах», к которым он обращается, начиная излагать события Игорева похода.

Автор «Слова о полку Игореве», писавший свое произведение в конце XII века, был отделен от Бояна временем около ста лет; Боян для него «соловей старого времени», прославлявший своими песнями великого Ярослава, храброго Мстислава, который зарезал Редедю перед масонскими полками, славивший «красного» Романа Святославича, Всеслава Полоцкого и др. Он был современником этих князей, имена которых занесены в летописи XI века.

Человек другой эпохи, автор «Слова о полку Игореве» находился под обаянием вещего Бояна и подражал ему. Он хорошо помнил и воспроизводил некоторые его запевы, «припевки», пословицы, например: «Хоть и тяжко голове без плеч, худо и телу без головы».

Вслед за Бояном автор «Слова» пользовался приемами и стилистическими средствами народной поэзии: постоянными эпитетами (синее море, сизый орел, серый волк, чистое поле, черный ворон, каленые стрелы и др.), отрицательными сравнениями («Не буря соколы занесе чрес поля широкая, галицы стады бежать к Дону великому», «не десять соколовъ на стадо лебедей пущаще, но своя вещиа пръсты на живая струны въскладыша» и др.), тавтологическими выражениями «трубы трубятъ», «мосты мостити», «ни мыслию смыслити, ни думаю сдумати»), повторениями («Ярославна рано плачетъ в Путивле» и др.).

Плач Ярославны близок к народным причитаниям. В словаре и фразеологии текста памятника немало чисто народных речений.

«Слово о полку Игореве», однако, вовсе не является записью устной песни. Это прежде всего литературно-художественное произведение, родственное по своему духу народной поэзии, но близкое в то же время памятникам тогдашней русской письменной литературы. В художественном мастерстве «Слова» органически сочетаются элементы народной поэтической речи и литературного творчества. Поэт-художник рисует вещие, символические образы (кровавые предрассветные зори, тучи с громом и дождем стрел, черные туманы с моря, предвещающие несчастье). Он живо рисует картины природы – то мрачные (клич птичий и звериный сулит большое побоище), то светлые, приветливые (веселые песни соловьев сменяют клекот хищных птиц, туманы теплы, вечерние зори ясны); он создает олицетворения, полные таинственного и символического смысла (Дева Обида изображается выходящей из моря с лебедиными крыльями; она пробудила своим плесканием тяжелые времена, широкая печаль растеклась по всей Русской земле). В олицетворениях, в поэтических параллелизмах, в выборе сравнений заметно воздействие народной поэзии, однако творчески переосмысленное, литературно переработанное.

Автор «Слова» не подражал внешним приемам народного творчества, а, обращаясь к различным его жанрам, самостоятельно и свободно использовал их народнопоэтические средства и образы. Так, если герои древних народных песен нередко наделялись свойствами «лютых зверей» и животных, то и в «Слове о полку Игореве» Всеволод назван «буй туром», Всеслав Полоцкий – волком, а князь Игорь - соколом. Но для автора «Слова» эти названия являются не более чем образными уподоблениями, и если былинный князь Волх Всеславьевич рисуется оборотнем, умевшим действительно превращаться в волка, то в «Слове о полку Игореве» мотив оборотничества Всеслава Полоцкого, рыскавшего по ночам подобно волку, служит лишь средством поэтической характеристики.

Благодаря этому мы можем сделать вывод о том, что «Слово о полку Игореве» является величайшим и своеобразным сложным жанровым памятником древней Руси.

1. 2 Место «Слова о полку Игореве» в поэтике древнерусской литературы.

Категория литературного жанра – категория историческая. Жанры появляются только на определенной стадии развития искусства слова и затем постоянно меняются. Дело не только в том, что одни жанры приходят на смену другим и ни один жанр не является для литературы вечным, - дело еще и в том, что меняются самые принципы выделения отдельных жанров, меняются типы и характер жанров, их функции в ту или иную эпоху.

Современное деление на жанры, основываясь на чисто литературных признаках, появляется сравнительно поздно. Для русской литературы чисто литературные принципы выделения жанров вступают в силу в основном в XVII веке. До этого времени литературные жанры в той или иной степени несут, помимо литературных функций, функции внелитературные.

Сходные явления мы наблюдаем в фольклоре, где внефольклорные признаки жанров имеют очень большое значение, особенно в древние периоды.

Жанры в древнеславянских литературах выделялись по несколько иным признакам, чем в новой литературе. Главным было употребление жанра, та «практическая цель», для которой предназначался жанр. Церковные жанры имели те или иные функции в церковном обиходе. С определенными функциями политической жизни страны были связаны и вновь возникшие в русской литературе жанры.

Другая особенность: обилие и многообразие этих жанров. Особенность эта состоит в несомненной связи с первой: с разнообразием потребностей в них и употреблением в различных областях церковной и государственной жизни.

Несмотря на наличие двух взаимодополняющих систем жанров – литературных и фольклорных, русская литература XI-XIII веков находилась в процессе жанрообразования. Разными путями, из различных корней постоянно возникают произведения, которые стоят особняком от традиционной системы жанров, разрушают ее, либо творчески ее перерабатывают.

Возможно даже, что зарождение новых жанров происходит в устной форме, а потом уже закрепляется в литературе.

«Слово» принадлежит к числу книжных отражений раннефеодального эпоса. Автор «Слова о полку Игореве» причисляет свое произведение к числу «трудных повестей», т. е. к повествованиям о военных деяниях.

В «Слове» соединены два фольклорных жанра: «слава» и «плач». В самом «Слове» и «плачи» и «славы» упоминаются неоднократно. И в других произведениях Древней Руси мы можем заметить то же соединение «слав» в честь князей и «плача» по погибшим.

Это соединение в «Слове о полку Игореве» жанра «плачей» с жанром «слав» не противоречит тому, что «Слово о полку Игореве» как «трудная повесть» близка по своему жанру к «военным деяниям». «Трудные повести», как и «военные деяния», принадлежали к новому жанру, очевидно, соединившему при своем образовании два более древних жанра – «плачей» и «слав». «Трудные повести» оплакивали гибель героев, их поражение и восхваляли их рыцарские доблести, их верность и их честь.

В «Слове» есть близость к народным «славам» и «плачам», но по своему динамическому решению оно приближается к сказке. Это произведение исключительное по своим художественным достоинствам, но его художественное единство достигается не тем, что оно следует, как это было в обычном средневековье, определенной традиции, такого отказа от следования какой-либо устоявшейся системе жанров, которая определяется требованиями действительности и сильной творческой индивидуальностью автора.

Художественная логика «Слова», не будучи принципиально отлична от нашей, тем не менее, обладает средневековым и чисто авторским своеобразием. Она может выходить за пределы этой средневековой художественной логики, свойственной как «Слову», так и другим художественным произведениям его времени, и подменять их или восполнять той образной системой, которая характерна только для нашего времени.

И в самом деле, эстетическое восприятие в средние века в Древней Руси было несколько иным, чем в современности.

Обратим, прежде всего, внимание на анонимность многих произведений Древней Руси. Анонимность была проявлением не только недостатка авторского чувства собственности, но и явлением эстетики.

«Анонимность» не следует рассматривать лишь под углом зрения отсутствия чувства «авторской собственности», пониженного личностного начала и т. п. ; анонимность есть также и явление поэтики средневековья и фольклора. Средневековое произведение пишется не для самовыражения, а для того, чтобы ответить на ожидания, требования, желания читателя, слушателя, зрителя. Неизвестный автор озабочен не собой, а тем, для кого он создает свое произведение.

Отсюда связь анонимности с традиционностью. Традиционность также выражает коллективное начало искусства. Двигаясь в рамках традиционности, творец как бы идет по проторенным, знакомым его слушателям, читателям и зрителям путям. В искусстве же чрезвычайно важен как раз момент узнавания. Этот момент узнавания особенно важен в древнерусском искусстве, где он может даже преобладать над моментом познания нового. Автор произведения один, но он творит для многих, использует то, что сделано до него многими. Если в созданном им «что-то не так», переписчики или исполнители всегда могут переделать, ибо у них нет ощущения отличий стиля произведения от традиционных стилей. Этих стилей много, но они тоже различаются между собой не по авторам, а по тому, для чего и для кого произведение создается, по жанрам.

Анонимность, традиционность и церемониальность требуют повторений. В древнерусских произведениях эстетически действенна не новизна, а этикетная обычность. Художник ищет не свежести впечатлений, а выражения этих впечатлений в полагающихся им формах.

От этих представлений древнерусскому книжнику было очень легко перейти к уверенности в том, что произведение не пишется автором, не «придумывается» им, а как бы диктуется традицией, чем-то посторонним, стоящим над автором.

В фольклоре глубоко специфичным является сам процесс создания народных произведений. В отличие от творчества писателей, закреплявших за собой авторство и датировавших свои произведения, народнопоэтическое творчество всегда было устным и анонимным. Вместе с тем коллективное начало в фольклоре диалектически соединялось с индивидуальным авторством.

Фольклорные произведения, безусловно, создавались наиболее талантливыми людьми, владевшими искусством слова. Но их творческая работа была тесно связана со всем народным коллективом. Произведения отдельных авторов предназначались для всего народа, поэтому в них воплощались общенародные идеи и широко использовались народные поэтические традиции, в пределах которых проявлялось личное художественное мастерство их создателей. Кроме того, не закрепляя за произведениями своих имен, народные певцы и рассказчики отдавали их в распространение всей народной массы. Таким образом, в фольклоре, в конечном счете, преобладало коллективное начало, хотя в нем велика роль и отдельной талантливой личности.

Итак, мы можем выделить такую черту, как анонимность, что также указывает нам на близость автора «Слова» и самого «Слова о полку Игореве» к фольклору.

Знакомство со «Словом» отчетливо обнаруживается во всем последующем развитии древнерусской литературы.

В самом начале XV века «Слово» послужило литературным образцом для создания «Задонщины». «Задонщина» - это небольшое поэтическое произведение, посвященное прославлению победы Дмитрия Донского на Куликовом поле «за Доном». «Задонщина» ведет это прославление, пользуясь образами «Слова о полку Игореве», противопоставляя печальное прошлое радости победы. Но автор «Задонщины» не всюду понял «Слово», исказил и ослабил многие художественные образы.

Через «Задонщину», а может быть, и непосредственно «Слово» оказало влияние и на другое произведение о Донской битве – на так называемое «Сказание о Мамаевом побоище».

В XVI веке «Слово», без сомнения, переписывалось в Пскове или в Новгороде.

По-видимому, именно «Слово» отразилось в псковской летописи в рассказе о битве под Оршею 1512 г.

Есть основание думать, что «Слово» было знакомо автору «Поэтической повести об осадном сидении казаков в Азове», составленной в середине XVII века.

Таким образом, «Слово о полку Игореве» время от времени давало о себе знать в различных областях Руси. Его читали и переписывали, в нем искали вдохновение для собственных произведений. Созданное на юге Руси, «Слово» «не затерялось,- по выражению академика А. С. Орлова,- на границе дикого поля; оно обошло весь горизонт русской территории, не раз пересекло его окружность».

Глава 2. Взаимосвязь «Слова о полку Игореве» с традициями и образами славянского фольклора.

2. 1 Жанровое тождество «Слова о полку Игореве» и произведений устного народного творчества.

Любовь к родной земле составляет основу русского народнопоэтического творчества.

Народ воспевал в поэтических произведениях чаще всего войны освободительные и осуждал войны захватнические, грабительские. На протяжении многих веков фольклор воспитывал чувство любви к родине, сознание ответственности за ее судьбу, сплачивал народ перед лицом опасности, учил героизму.

Величайший памятник древнерусской литературы – «Слово о полку Игореве» - самым тесным образом связан с народной поэзией.

В конце XI веке начались феодальные междоусобные войны, и ослабленная, лишенная единства Киевская Русь стала добычей иноземцев.

Основная тема древнерусской литературы – судьбы русского государства и народа. Древнерусская литература в своих лучших произведениях вся посвящена Русской земле, ее истории, ее общественному и государственному преобразованию. Надо сказать, что древнерусские произведения очень часто посвящены общественным бедствиям, военным неудачам русских.

Автор «Слова о полку Игореве» пишет о судьбах всей Русской земли, опустошаемой половцами и лишенной внутреннего единства, необходимого для сопротивления врагу. «Слово» учит, молит, призывает к единству, к мужественному и объединенному отпору врагу, исходя из факта поражения, несчастья.

Неизвестный автор создал свое произведение по горячим следам событий. Он считал, что все исторические перипетии и подробности хорошо известны современникам. Задача автора состояла в том, чтобы дать политическую и художественную оценку событию, показать своим современникам, какое значение имеет неудача Игорева похода для исторической судьбы всей Русской земли.

Композиция «Слова о полку Игореве» при первом взгляде кажется очень сложной, а иногда и непоследовательной. Автор переходит от темы к теме, от одних действующих лиц своего повествования к другим, постоянно меняет место действия. Нельзя не отметить также то, что быстро меняется время действия – автор обращается от настоящего к прошлому и от прошлого к настоящему и к предчувствиям грозного будущего.

В факте поражения русских войск на Каяле автор «Слова» увидел проявление страшного зла феодальной раздробленности, отсутствие единения между князьями, проявление эгоистической политики князей, жаждущих личной славы.

Поражение войска Игоря вызывает глубокое раздумье поэта – гражданина, патриота о судьбах Русской земли, и основная идея «Слова» - это страстный призыв русских князей к единению. Эта идея получает четкое воплощение во всей художественной структуре произведения и, прежде всего в его сюжете и композиции, а также в системе изобразительно-выразительных средств.

«Слово» открывается небольшим вступлением. Оно непосредственно не связано с ходом повествования. В нем автор размышляет о художественных принципах изложения материала и как бы ведет диалог с читателем. Вступление подчёркивает общественный патетический торжествующий пафос произведения. Далее автор переходит к повествованию о событиях похода. В экспозиции дается лаконичная, выразительная характеристика Игоря и подчеркивается, что его поход на половцев был пред принят во имя Русской земли.

Вступление русских войск в поход составляет завязку сюжета «Слова». Автор не говорит, когда и откуда выступил Игорь, каков был путь следования русских войск, зато вводит яркие картины природы, исполненные глубокого символического значения. События развиваются стремительно. Автор дает краткий, эмоционально приподнятый рассказ о первом столкновении русских с половцами и о богатых трофеях, взятых русскими. Резким контрастом к этому эпизоду выступают символический пейзаж накануне второго сражения. В описании битвы автор сосредотачивает внимание на героической фигуре буй-тура Всеволода и ограничивается упоминанием об Игоре, который пытается вернуть на поле боя бегущих ковуев.

Поражение русских войск составляет кульминацию сюжета. Автор показывает, какие тягостные последствия это поражение имело для всей Русской земли. Он подчеркивает, что в результате разгрома Игоревых войск сведены на нет успехи коалиционного похода киевского князя Святослава против половцев.

Символом единой Русской земли является Киев и великий киевский князь. Поэтому действие «Слова» переносится в столицу Русской земли. Вводится картина «мутного сна», который видит Святослав. Этот сон истолковывают бояре: они сообщают о поражении Игоря. Чувство скорби, вызванное тягостной вестью, Святослав выражает в своем «золотом слове», со слезами смешанном. Монолог великого князя Киевского перерастает в страстный публицистический призыв автора «Слова», обращенный к князьям: постоять «за землю Рускую», отомстить «за раны Игоревы буего Святославовича», прекратить вековые междоусобные распри.

Публицистическое обращение автора к князьям сменяется лирическим плачем жены Игоря Ярославны, являющимся важным звеном в дальнейшем развитии сюжета; и предваряет развязку – бегство Игоря из плена. Игорь возвращается в Киев и тем самым как бы признает свою вину – нарушение обязательств перед Русской землей. Завершается «Слово» провозглашением «славы» в честь князей – Игоря, Всеволода, Владимира, Игоря и их дружины.

Таким образом, «Слово о полку Игореве» не дает последовательного рассказа о походе и даже отступает от ряда исторических фактов. Автор берет лишь самые значительные эпизоды, которые позволяют ему ярче выразить свое отношение к событиям, донести до своих слушателей основную идею. Именно гражданская патриотическая идея прочно соединяет в единое художественное целое все части произведения. «Четкость политической мысли, лирическая взволнованность, публицистическая страстность, широта исторической мышления, высокая художественность – все это делает «Слово» прекрасным благоухающим цветком славянской народной поэзии, достойным внимания, памяти и уважения» - писал В. Г. Белинский.

Важно отметить, что «Слово» не столько повествует о событиях Игорева похода, сколько их обсуждает, дает им оценку. Оно говорит о них как о хорошо известных читателям. Это грозная речь патриота – речь страстная и взволнованная, поэтически непоследовательная, то обращающаяся к событиям живой современности, то вспоминающая дела седой старины, то гневная, то печальная и скорбная, но всегда полная веры в родину, полная гордости за нее, уверенности в будущем. В самом деле, в «Слове» ясно ощущается широкое и свободное дыхание устной речи. Оно чувствуется и в выборе выражений – обычных, употреблявшихся в устной речи терминов военных и феодальных; оно чувствуется и в самой ритмике языка, как бы рассчитанного на произнесение вслух. Исключительно сильна в «Слове» и его ритмичность. Автор, выбирая свою поэтическую манеру, рассматривает как своего предшественника не какого-либо из известных и нам ораторов XI – XII веков, а Бояна - певца, поэта, исполняющего свои произведения под аккомпанемент какого-то струнного инструмента – по-видимому, гуслей.

Вот почему, размышляя над жанровой природой «Слова», важно обратиться к народной поэзии.

Необходимо добавить, что «Слово о полку Игореве» отнюдь не произведение устной народной поэзии, но оно очень близко к ней по своей идейной сущности и стилистическому строю. В искусстве слова существует система двух жанров (Д. С. Лихачев), одна из них это система народнопоэтических жанров – былин, исторических песен, обрядовых песен и т. д. именно с этими жанрами устного народного творчества хотелось бы провести аналогию.

К концу X века Киевская Русь была единым и могучим государством. Она объединяла почти все восточнославянские племена. Во главе ее стоял опирающийся на дружину князь.

С Киевской Руси начинается история нашей страны. Защита ее от нападения врагов была защитой интересов всего русского народа.

В конце XI века начались феодальные междоусобные войны, и ослабленная, лишенная единства Киевская Русь стала добычей иноземцев.

Героические былины описывают события преимущественно XI – XII века. «Былины, как жанр, возникают, очевидно, одновременно с русской феодальной государственностью», - пишет академик Б. А. Рыбаков. Время действия героев былин в литературе принято называть героической эпохой, когда молодому Русскому государству, в пору его организации, пришлось вести тяжелую и кровопролитную борьбу за существование.

Былины выросли из древних песен и легендарно-сказочных повествований. История своеобразно сочетается в них с поэтическим вымыслом, реальность с фантастикой. Величественность образов, пафос и монументальность былин способствовали их популярности в широких слоях народа. Главное в этих произведениях – рассказ о героических подвигах: один или несколько героев – богатырей, самоотверженно преданных родине, беззаветно храбрых и благородных, сражаются за родную землю и спасают ее от порабощения. Война изображается здесь не как поединки отдельных героев.

«Восхищенное (эстетическое) соотношение вызывают подвиги – исключительные случаи совпадения этих моментов: совмещение внутренних и внешних границ экзистенции. Поэтизация подвигов, воспевание их вершителей – героев как феноменов внешневнутренней целостности человеческого «я» кладет начало героике – древнейшему модусу художественности. Героическое созвучие внутреннего мира героев и их внешней среды, обедняющее обе эти стороны в единое целое», - писал Г. Ф. Гегель, - представляет собой некий эстетический принцип смыслопорождения, состоящий в совмещении внутренней данности бытия («я») и его внешней заданности». В основе своей героический персонаж «не отделен от своей судьбы, они едины, судьба выражает внеличную сторону индивида, и его поступки только раскрывают содержание судьбы» - говорил А. И. Гуревич.

Первоначальное отделение эстетического соотношения от морального и политического четко прослеживается в «Слове». Публицистически осужденный за «непособие» великому князю киевскому, поход Игоря одновременно наделялся обликом подвига. Мотивировка похода - совпадение личного самоопределения князя с его служением сверхличному «ратному духу»: Игорь «истягну умъ крьпостiю своею и поостри сердца своего мужествомъ, наплънився ратного духа». Роковое знамение ясно говорит ему о грядущем неблагополучии, однако герой не вопрошает о судьбе; внутренне совпадая со своей ролевой границей, он воодушевленно устремляется навстречу ее внешнему осуществлению. Той же природы самозабвенное поведение в бою князя Всеволода и авторское любование этим поведением: «кая раны дорога, братия, забывъ чти и живота, и града Чрънигова отня злата стола, и своя милыя хоти, красныя Глъбовны, свычая и обычая!» Все перечисленные ценности миропорядка и частной жизни героя, вытесненные из его кругозора «ратным духом», в момент совершения подвига перестают быть значимыми и для автора: теряют статус границ внутреннего «я».

Продолжая проводить параллель между жанром былина и «Словом о полку Игореве», хотелось бы рассмотреть их идейный мир. Главными идеями былинного эпоса было стремление русского народа сохранить свой старый эпический фонд как память о величии Киевской Руси, о создании своей государственности, общенародной защите и любви к родной земле. Былины содействовали поднятию духа и подготавливали к борьбе с врагами.

Идеи «Слова» не были чем-то исключительным в исторической деятельности своего времени. И автор «Слова» не был одинок в своем призыве к единению. В одном из писем к Энгельсу в 1863 г. К. Маркс так определил главную идею «Слова о полку Игореве»: «Смысл поэмы – призыв русских князей к единению как раз перед нашествием врагов». Эта идея единения перед лицом страшной внешней опасности подчиняет себе все содержание «Слова». Призыв к единению проникнут в «Слове» самой страстной, самой сильной и самой нежной любовью к родине.

Какую же общность сюжетов можно отметить между былиной и «Словом»? художественные особенности былин органически связаны с их идейным содержанием. Исторические события многих веков, наиболее памятных народу явления большого национального значения воплотились в былинах на основе поэтических законов типизации, отбора, художественного вымысла и широкой обобщенности изображенного. Один из главных принципов типизации, заключающийся в показе множественного, общенародного в широко обобщенном единичном. Поэтому борьбу в былинах ведет обычно не столько вся воинская масса, сколько отдельные воины-богатыри, которые в героических поединках с врагами олицетворяют народную силу. Как правило, в героических былинах действуют сравнительно небольшое число героев, а центральное место занимают только трое из них – прославленные богатыри Илья Муромец, Добрыня Никитич и Алеша Попович.

Надо сказать, что связь с былиной ясно ощущается в «Слове» в изображении персонажей. Автор «Слова» гиперболизирует своих героев. Эта гиперболизация – один из способов художественного обобщения, типичный и для героического эпоса. Подобно тому, как в былинах богатырь соединяет в себе все свойства русского войска, русской дружины или русского крестьянства, в «Слове» на положительных героев-князей переносятся характеристика и подвиги их дружины. Перед нами в «Слове» начальная стадия этого процесса, который в эпосе в более позднее время привел к тому, что русское войско оказалось поглощено в собирательном образе богатыря, стало отсутствовать в былинах.

Так, например, Всеволод Буй Тур прыщет на врагов стрелами, гремит о шлемы мечами харалужными: шлемы оварские «поскепаны» его калеными саблями. О мечах и саблях говорится во множественном числе. Конечно, стрелы, мечи и сабли – «не личные» Всеволода. Автор «Слова» говорит здесь о том, что Всеволод прыщет на врагов стрелами своей дружины, сражается ее мечами и саблями.

Подобно тому, как Илья Муромец:

«куда махнет – туда улица, куда перемахнет – туда переулок. » так и Всеволод Буй Тур – «камо Туръ поскочяше своимъ златымъ шеломомъ посвъчивая, тамо лежать поганыя головы половецкыя». То же перенесение подвигов дружины на князя видим мы в «Слове» и в других случаях. Святослав Киевский «претрепалъ» коварство половцев «своими сильными плъки и харалужнами мечи»; Всеволод Суздальский может «Донъ шеломы выльяти», - конечно, не своим одним шлемом,а многими шлемами своей дружины. Также и Ярослав Осмомысл заступает королю путь своим войском. Дружина еще присутствует в «Слове», но она уже служит фоном для главного героя – князя.

Необходимо подчеркнуть, что еще одной особенностью общности сюжетов является единое место действия – Русская земля. Богата и обильна былинная Русь: поля щедро родят хлеб, в лесах много зверья, в реках рыбы. В этой стране много городов, сел и деревень. Города блистают теремами и храмами, окружены стенами и башнями, улицы вымощены, в праздники их украшают сукнами и коврами. В былинах природа близка и понятна людям. Она их не только кормит и поит, но и защищает от врагов. Подобное представление о родной земле мы находим и в «Слове». Образ Русской земли – центральный в «Слове»; он очерчен автором широкой и свободной рукой. Автор «Слова» рисует обширные пространства Русской земли. Он ощущает родину как единое огромное и живое существо. В необъятных просторах Руси могущество героев «Слова» приобретает гиперболические размеры: Владимира Святославовича нельзя было пригвоздить к горам Киевским. В радостях и печалях русского народа принимает участие вся русская природа: солнце тьмою заслоняет путь князю – предупреждает его об опасности. Донец стелет бегущему из плена Игорю зеленую постель на своих серебряных берегах, одевает его теплым туманом, сторожит гоголями и утками. Подобно Игорю, обернувшемуся соколом и бившему гусей и лебедей к завтраку, обеду и ужину, в былине о Волхе Всеславовиче. Волх, обернувшись соколом, бьет гусей и лебедей для дружины. Воспитание курских дружинников Всеволода Буй Тура напоминает воспитание того же Волха Всеславовича. Даже языческие боги, упоминаемые в «Слове», воспринимаются как образы народной поэзии.

На основании общности тематики, героики, идей, сюжетов и образов богатырей мы можем утверждать, что «Слово о полку Игореве» тесно связано с русским народным творчеством.

Представляется важным сказать, что не только с былинами мы можем увидеть тесную связь «Слова», но и выявить при анализе тождественные черты с жанром исторической песни.

Исторические песни – это стихотворные эпические, лиро-эпические, а иногда и лирические устные произведения, художественно выражающие идейно-эмоциональное отношение народа к конкретным событиям, часто обобщенных в действиях исторических лиц. Они были созданы на основе общенародных поэтических традиций в эпоху национально-освободительной борьбы против монголо-татарского ига. Как эпические произведения, многие исторические песни имеют сходные с былинами поэтические черты, но являются качественно новой ступенью развития устной эпической поэзии. Воспеваемые события передаются в них с большой исторической точностью, чем в былинах, хотя принципы художественного отбора, обобщения, оценки деятельности также обусловлены своеобразным мировоззрением того социального слоя, в котором бытовала песня, его эстетическим идеалом. Предметом изображения в исторических песнях являются отдельные факты политической истории народа, эпизоды из жизни государственных деятелей, военоначальников и народных вождей. «Слово о полку Игореве» также отражает факты. Оно посвящено походу князя Игоря Святославовича Ногород-Северского, предпринятого им в 1185 году против половцев.

«Исключительно важной особенностью исторической повести являются широко типизированные образы богатырей, а это требовало индивидуализации образов, что было новым этапом в истории фольклора в изображении человека», - считает Н. И. Кравцов.

Историческим песням, так же как и «Слову о полку Игореве», присуща идеализация образов. Например, в исторических песнях о Емельяне Пугачеве говорится как о защитнике слабых и бедных людей. Он был их идеалом власти. Так в «Слове» Игорь выступает защитником земли Русской, всего русского народа.

Народные образы «Слова» тесно связаны с его народными же идеями. Художественная сторона и идейная неотделимы в «Слове» друг от друга. Вот, например, обычное в «Слове» сравнение битвы с жатвой: «Тогда при Олзъ Гориславливече съяшется и растяшетъ усобицами, погибашетъ жизнь Дажьдбога внука»; «чрьна земля подь копыты костьми была посъяна, а кровию польяна: тугою взыдоша по Руской земли»; «на Нелизъ снопы стелють головами, молотять чепи харалужными, на тоцъ животъ кладутъ, вьютъ душу отъ тъла». Эти сравнения были очень часты в устной народной поэзии. Они обильно встречаются позднее – в записях исторических песен, сделанных в XVIII, XIX веках.

Не плугами поле, не сохами пораспахано

А распахано поле конскими копытами,

Засеяно поле не всхожими семенами,

Засеяно казачьими головами,

Заволочено поле казачьими черными кудрями.

Чорна роля заорана,

Кулями засiяна

Бiлим тiлом зволочена,

Кровью сполощена.

Это сравнение поля битвы с пашней в «Слове» и в народной поэзии имеет глубокий идейный смысл. Это даже и не сравнение, а противопоставление. В «Слове» и народной поэзии противопоставляются война мирному труду, разрушение – созиданию, смерть – жизни.

Нельзя не отметить, что из лирических жанров «Слово о полку Игореве» стоит ближе всего к народным плачам и прославлениям. Народно-песенное начало выражено в «Слове» сильно и глубоко. Отдельные части «Слова» очень близки к хвалебным песням, слагавшимся в честь того или иного героя – князя или воина, - «славам», а другие – народным «плачам». Плач (или причитание) – это жанр музыкально-поэтического фольклора разных народов, традиционно элегической импровизации, связанной преимущественно с похоронами, свадебными, поминальными и другими обрядами, неурожаем, болезнью, рекрутскими наборами и т. д.

Плачи и славы автор «Слова» буквально приводит в своем произведении, им же он больше всего следует в своем изложении. Их эмоциональная противоположность дает ему тот обширнейший диапазон чувств и смен настроений, который так характерен для «Слова».

Плачи автор «Слова» упоминает не менее пяти раз; плач Ярославны, плач жен русских воинов, павших в походе Игоря, плач матери Ростислава. Плачи же имеет в виду автор «Слова» тогда, когда говорит о стонах Киева и Чернигова и всей Русской земли после похода князя Игоря. Дважды приводит автор «Слова» и самые плачи: плач Ярославны и плач русских жен. Многократно он отвлекается от повествования, прибегая к лирическим восклицаниям, столь характерным для плачей: «О Руская земле! Уже за шеломянемъ еси!»; «То было въ ты рати въ ты плъки, а сицей рати не слышано!»; «Что ми шумить, что ми звенить далечерано предъзорями!»; «А Игорева храброго плъку не кръсити!»

Близко к плачам и «золотое слово» Святослава, если принимать за «золотое слово» только тот текст, который заключается упоминанием Владимира Глебовича, - «Туга и тоска сыну Глебову». «Золотое слово» «съ слезами смъшано», и Святослав говорит его, обращаясь, как и Ярославна, к отсутствующим - к Игорю и Всеволоду Святославовичам.

Автор «Слова» мысленно его оплакивает, прерывая свое повествование близкими к плачам лирическим отступлениями. «Дремлетъ въ полъ Ольгово хороброе гнъздо. Далече залетъло! Не было оно обидь, порождено, ни соколу, ни кречету, ни тебъ, чръный воронъ, поганый половнине!»

Связь плачей с лирической песнью особенно сильна в так называемом плаче Ярославны из «Слова о полку Игореве». Автор «Слова» как бы цитирует плач Ярославны – приводит его более или менее большие отрывки или сочиняет его за Ярославну, но в таких формах, которые действительно могли ей принадлежать.

Не менее активно, чем плачи, участвуют в «Слове» песенные славы. С упоминания о славах, которые пел Боян, «Слово», начинается. Славой Игорю, Всеволоду, Владимиру и дружине «Слова» заканчивается. Ее поют Святославу немцы и венедещи, греки и Морава. Слава звенит в Киеве, ее поют девицы на Дунае. Она вьется через море, пробегает пространство от Дуная до Киева. Отдельные отрывки из «слав» звучат в «Слове»: и там, где он слагает примерную песнь в честь похода Игоря, и в конце «Слова», где он провозглашает здравицу князьям и дружине. Слова славы то тут, то там слышатся в обращении к русским князьям, в диалоге Игоря с Донцом («Княже Игорю, не мало ти величия»; «О, Донче! Не мало ти величия»). Наконец, они прямо приводятся в его заключительной части: « Солнце свътится на небесь, - Игорь князь въ Руской земли».

Славы, в противоположность плачам, были очень тесно связаны с княжеским бытом, и эта связь их с княжеским бытом постоянно заметна в «Слове». Славу поет князьям Боян, под звон струнного инструмента; славу поют князьям девицы и иноземцы. Славы, по-видимому, исполнялись по-разному, но пелись они всегда князьям в определенной обстановке (пир, возвращение князя в родной город и т. д.).

Не случайно эти славы и плачи так часто упоминаются в «Слове». С этими плачами и славами в значительной степени связана и стилистика «Слова» - ее народная основа.

Важно сказать, что мы не только можем отметить близость «Слова о полку Игореве» к жанрам устного народного творчества, но и проследить связь «Слова» с древнерусским язычеством, которое в те времена составляло основу славянского фольклора, а также соответствие в образной и языковой системе произведения древнерусской литературы и устного народного творчества.

2. 2 Система образов в «Слове о полку Игореве».

Основу предметного мира эпических и драматических произведений обычно составляет система образов. Как и любая система, эта сфера произведения характеризуется через составляющие ее элементы (например, персонажи) и структуру. Вокруг главных героев группируются второстепенные и эпизодические.

Рассмотрим систему образов «Слова о полку Игореве». На наш взгляд, в ней можно выделить следующие составляющие:

1) Образы – персонажи: а) главные герои: Игорь, Всеволод, Святослав; б) второстепенные герои: Ярославна, русские жены; в) эпизодические герои: князья, призванные на защиту государства, образы древнерусского язычества;

2) Образы природы: а) живая природа – звери и птицы; б) неживая природа – растения, реки; в) явления природы;

3) Образы древнерусского язычества: а) славянские божества; б) символика, аллегория

Исходя из составленной нами классификации, мы рассмотрим систему образов «Слова о полку Игореве». Система персонажей в произведении составлена в основном образами русских князей.

Отношение автора «Слова о полку Игореве» к русским князьям двойственное. Он видит в них представителей Руси, он им сочувствует, гордясь их успехами и скорбя об их неудачах. Однако вместе с тем автор «Слова» с осуждением говорит об их эгоистической узко местной политике и раздорах.

На примере Игоря Святославовича Новгород-Северского автор показывает несчастные последствия отсутствия единения.

По существу, весь рассказ в «Слове» о походе Игоря выдержан в чертах его характеристики Святославом: храбрый, но безрассудный Игорь едет в поход, несмотря на то, что поход этот с самого начала обречен на неуспех. Основным побуждением его при этом является стремление к личной славе.

В образе Игоря Святославовича подчеркнуто, что его поступки обусловлены в большей мере заблуждениями его среды, его личными свойствами. Его деяния дурны, и это потому, что над ними господствуют предрассудки феодального общества и заблуждения эпохи. Тем самым на первый план в «Слове» выступает общественное и историческое над индивидуальным и временным. Игорь Святославович – сын эпохи. Это «средний» князь своего времени: храбрый, мужественный, в известной мере любящий родину, но безрассудный и недальновидный, заботящийся о своей чести больше, чем о чести родины.

Доблестным воином является и Всеволод. Он неотделим от своих воинов. Доблесть и мужество Всеволода, проявленные им в бою на Каяле, беспримерны. Своим златым шеломом подсвечивая, скачет он по полю брани, поражая врагов. Противопоставление войны и мира, воплощенного в образе русских женщин, особенно ярко в лирическом обращении автора «Слова» к Всеволоду Буй Туру. В разгар боя Всеволод не чувствует на себе ран, он забыл честь и жизнь и своей милой любимой «красныя Гльбовны свычая и обычая».

В Святославе «великом, грозном киевском» автор «Слова» не отражает черты реальной исторической личности, а воплощает свой идеал мудрого, могущественного правителя Русской земли, хранителя ее чести и славы. Образ Святослава раскрывается в «Слове» в «мутном сне» и «золотом слове». Здесь перед нами мудрый правитель, скорбящий о своих беззрасудных вассалах - «сыновцах», горько сокрушающийся по поводу того, что князья-вассалы не помогают ему.

С большим осуждением говорит автор «Слова» о родоначальнике князей – Ольговичей – Олеге Святославовиче, внуке Ярослава мудрого. Вспоминая этого Олега, автор «Слова» говорит, что он «мечемъ крамолу коваше и стрълы по земле съяше». При Олеге Святославовиче «съяшется и растяшитъ усобицами» Русская земля. Автор «Слова» отмечает гибельность крамол Олега прежде всего для трудового народа, для крестьянства. Автор «Слова» наделяет Олега ироническим отчеством «Гориславич», имея в виду горе народное, вызванное усобицами Олега, а не его личное.

Таким же зачинателем усобиц изображен и родоначальник полоцких князей – Всеслав Полоцкий. Весь текст «Слова» о Всеславе представляет собой размышление о его злосчастной судьбе. Всеслав изображен в «Слове» с осуждением и с теплотой лирического чувства в традициях народного эпоса: неприкаянный князь, мечущийся, как затравленный зверь, хитрый, «вещий», но несчастный неудачник. Перед нами исключительно яркий образ князя периода феодальной раздробленности Руси.

Нельзя не отметить, что в остальных князьях автор «Слова» в большей мере подчеркивает их положительные черты, чем отрицательные. Он гиперболизирует военные подвиги русских князей, их могущество, славу. В этой гиперболизации автор «Слова» выражает свои мечты о сильной власти на Руси, о военном могуществе русских князей. Владимир Святославович так часто ходил в походы на врагов, что его нельзя было пригвоздить к горам Киевским. Всеволод Суздальский может Волгу веслами расплескать, а Дон шлемами вылить, и автор «Слова» скорбит о том, что его нет на юге.

Необходимо подчеркнуть, что совсем особую группу составляют женские образы «Слова». Все они овеяны мыслью о мире, о семье, о доме, проникнуты нежностью и лаской, ярко народным началом. В них воплощена печаль и забота родины о своих воинах.

Ярославна, юная жена Игоря, оплакивает не только пленение своего мужа, она скорбит обо всех павших русских воинах.

Жены русских воинов после поражения Игорева войска плачут о своих павших мужьях. Их плач, полный нежности и беспредельной грусти, носит глубоко народный характер: «Уже намъ своихъ милыхъ ладъ ни мыслию смыслити, ни думою сдумати, ни очима съглядати».

Особняком в «Слове» стоит образ певца-поэта Бояна. Происходит от старославянского «ба(ion)ти», что означает, с одной стороны: «ворожить», «заговаривать», с другой – «баснословить». Боян – бог песен, славословий, музыки и музыкальных инструментов. Внук Велеса, сын Тура. Также Баян (Боян) – эпический поэт-певец. Его имя встречается в надписях Софии Киевской и в новгородской летописи. «Боян бо вещий, аще кому хотяше песнь творити, то растекашется мыслию по древу, серым волком по земли, шизым орлом под облакы». В песнях Бояна сказались шаманская традиция, связанная с представлением о мировом древе, и навыки ранней славянской поэзии, восходящей к общеиндоевропейскому поэтическому языку. Боян сам исполнял свои песни, и сам аккомпанировал себе на струнном инструменте. Действительно ли существовал какой-нибудь певец-поэт с именем Боян, или это имя в устах автора "Слова" было нарицательным (от слова "баяти") для обозначения профессионального певца-поэта, во всяком случае, в лице вещего Бояна мы имеем тип певца эпохи XI-го века. С какими же чертами является древнерусский профессиональный поэт-певец?

Во-первых, древнерусский певец-поэт имеет значение высокое, полубожественное: он - внук Велеса, он - вещий песнотворец; его игра на гуслях и пение по своей очаровательности подобны пению соловья. Автор "Слова о полку Игореве" иногда сожалеет, что певцом похода Игорева не был вещий Боян.

Во-вторых, профессиональный певец-поэт отличается разносторонностью; слагая свою песню, он вносит в нее эпизоды из событий, происшедших в самых разнообразных местностях родной и чужой стороны: он растекается мыслью по древу, серым волком по земле, сизым орлом под облаками, он рыщет чрез поля и горы

В-третьих, профессиональный певец воспевает по преимуществу старое время: он - соловей старого времени; даже воспевая своих современников, профессиональный певец-поэт сплетает с современными событиями чудесные события минувшего прошлого, восходя при этом до древнейших времен, до Трояновых веков.

В-четвертых, профессиональный певец вводит в свою песню "припевки", т. е. остроумные меткие изречения, касающиеся воспеваемых лиц и событий. Такова, напр. , "припевка" Бояна про князя Всеслава Полоцкого: "ни хытру, ни горазду, ни птицею горозду, суда Божия не минути"; такова и другая его припевка: "тяжко ти голове кроме плечю; зло ти телу кроме головы".

В-пятых, задача профессионального певца-поэта состоит в величании и прославлении князей.

Таков тип древнерусского профессионального певца-поэта в изображении автора "Слова о полку Игореве».

С воспоминания о Бояне автор «Слова» начинает свое выступление. Его он рассматривает как своего предшественника в том же роде поэзии. И это отчасти раскрывает нам, как воспринимал автор «Слова» свое произведение. В идейном замысле «Слова» образ Бояна имеет существенное значение. Он нужен автору для того, чтобы подчеркнуть следование «былинам сего времени»- действительным событиям. Он нужен автору, чтобы указать на правдивость своего произведения.

Могущество Русской земли автор «Слова» связывает с деятельностью «старого» Владимира и «старого» Ярослава и, сосредотачивая основное внимание на «нынешней невеселой године» Русской земли, он сожалеет о том, что «того старого Владимира уже нельзе бе пригвоздити к горам Киевским».

Между природой и человеком стираются границы. Люди постоянно сравниваются и с птицами и со зверями: с турами, соколами, галками, воронами, «лютым зверем», кукушкой и т. д.

Автор «Слова» с точностью передает своеобразный характер звуков, издаваемых животными – зверями и птицами. Лебедь у него «пояше» или, будучи вспугнутым, «крычет»; соловей «ущекотал», его пение – «щекот»; орлы «клектом зовут», дятлы «тектом путь кажут»; степные зверки, байбаки и суслики издают свист; лисицы «брешут»; туры «рыкают».

Символической зловещей картиной природы открывается описание второй битвы: «кровавыя зори свет поведает. Чръныя туча с моря идута в них трепещуть синии млънии. Бытии грому великрму! Идти дождю стрелами с Дону великаго!»

Ветры, внуки Стрибога, веют с моря стрелами на храбрые полки Игоревы. Здесь и отражение реальной обстановки – действительно, во время боя ветер благоприятствовал половцам – и в то же время яркий художественный символ. Стрибог Сварожич – сын Сварога. Отец Посвиста и Погоды. Вместе с другими богами освобождал Перуна из заточения. Верховный царь ветров, бог урагана, воздушного пространства, являющийся в бурях и вихрях; «ветры- Стибожьи внуки». Ветры издревле олицетворялись как существа достаточно самобытные: на лубочных картинках ветер изображается в виде окрыленных человеческих голов, дующих из облаков.

К природе обращается Ярославна, чтобы развеять свою скорбь и в то же время заставить «светлое и тресветлое» Солнце, Ветер, Днепр Словутич помочь Игорю вырваться из плена. В связи с этим плач Ярославны как бы несет на себе функцию магического заклинания сил природы.

Необходимо добавить, что одухотворены, а поэтому дружественны или враждебны русичам все природные стихии и явления, в том числе и реки. В «Слове» приводится множество названий рек, и к каждой у автора особое отношение. Реки персонифицировались. Днепр Словутич – помощник, покровитель. Стугна – коварна, полна студеной жестокости. Каяла – гибельная, окаянная река, как и Канина, где «канули» русские дружины и сама слава русичей.

Олицетворяя природу, автор «Слова» добивается яркого и поэтического выражения своей поэтической мысли (самовольно выступив в поход, Игорь нарушил свои обязанности по отношению к Русской земле, и природа отвернулась от него, стала на сторону врагов. Когда же Игорь, осознав вину перед родиной, бежит из плена, силы природы радостно приветствуют князя и активно помогают ему).

В основе славянского фольклора лежит обращение к языческим корням. Это и языческие обряды и вера в языческих богов. Языческая стихия во многом формирует образную систему «Слова». Это мы можем увидеть при детальном рассмотрении образов древнерусского памятника, что еще раз указывает на близость «Слова о полку Игореве» к фольклору.

Героем «Слова» является не какой-либо из князей, а русский народ, Русская земля. К ней, к Русской земле, обращена вся полнота личных чувств автора «Слова» образ Русской земли – центральный в «Слове», он очерчен автором широкой и свободной рукой. Автору поэмы присуще народнопоэтическое восприятие мира. Природа в «Слове» как бы живет самостоятельной жизнью и в то же время служит художественным авторским комментарием к происходящему. С устной народной поэзией связан в «Слове» прием олицетворения сил природы. Автор поэмы – христианин, но христианские воззрения остаются за пределами поэзии. Языческие представления еще обладают для него определенной эстетической ценностью. Потому в «Слове» широко представлен языческий мифологический элемент. Языческая мифология являлась для автора «Слова» поэтическим арсеналом, из которого он черпал художественные образы.

Враждебные русским стихии представлены в «Слове» приверженцами «поганых язычников». Это, прежде всего тьма, ночь – в противоположности свету, дню и заре (затмение солнца как знак беды и гибели). Это стонущая роза; звериный свист; это волки, что сторожат по оврагам Игореву беду; это лисицы, что лают на червленые щиты. Это «бусови врани» - бусовы зловещие вороны (Бус, Бооз, Вооз – легендарный вожак половцев, мифический отец племени). И это Див, что «кличет в верху древа», когда князь Игорь собирается в поход. Див – это мифическое существо язычников, олицетворение дикости и стихийности, враждебной человечности и культуре. Див враждебен русским. Див бьет крылами, сзывая на кровавый пир все враждебное русским

К служению интересам Русской земли, а не корыстным, личным призывает князей автор «Слова». Русская земля, ее народ – «Дажьбожи внуки» - являются основным героем «Слова». Дажьдбог- один из древних славянских богов, бог этого мира, солнечный бог, носитель солнечного света. «Дающий бог», создающий условия для жизни на Земле; податель небесной влаги и урожая; бог, «дающий жизнь» природе. «Слово о полку Игореве» говорит о славянах, как о внуках солнца – Дажьбога. Он прародитель

Русского народа. Во имя интересов родины, народа звучит вдохновенный и страстный голос поэта. Он представляет себе Русскую землю во всей сложности политической борьбы того времени, осмысляет ее судьбу в широкой исторической перспективе. Его глубоко волнуют честь и слава родины. Вот почему поражение Игоря воспринимается как страшное оскорбление всей Русской земле. И эту авторскую мысль ярко раскрывает поэтический образ Девы Обиды, которая встает в силах «Дажьбожа внука», то есть русского народа. Обида – лебедь, птица печали; облачная дева, которая плескалась на синем море лебедиными крыльями. Также – богиня беды, дочь Мары. В «Слове о полку Игореве» встала Обида «в силах Дажьбожа внука, вступилъ девою на землю Трояню, въплескала лебедиными крылы на синем море, у Дону плещущи». Также автор персонифицирует и одушевляет Карну и Желю: «за ним кликну Карна и Жля, поскачи по Руской земли». Карна (Кручина) – от слова «корить» - богиня скорби и похоронного обряда, богиня печали, богиня – плакальщица, сестра Жели. Желя происходит от слова «жалеть», богиня похоронного обряда, провожающая на погребальный костер. Отсюда же и «жальник» - могила. Также богиня смерти и печали. «Желя», «желение» - скорбь по умершим. Считалось, что одно лишь упоминание имен Карны и Жели облегчает душу и может спасти от многих бедствий в дальнейшем. Не случайно в славянском фольклоре так много плачей и причитаний.

Страстный патриот и гражданин, автор «Слова» мыслит Русскую землю единым могучим феодальным государством с политическим центром в Киеве, государством, в котором вассалы неукоснительно выполняют свои обязанности по отношению к своему сюзерену.

Итак, Русская земля, в описании которой объединились лирика и публицистика,- основной художественный образ «Слова». Широта кругозора – идейного и художественного – основа творческого метода автора. Трудно подобрать в средневековье другую художественную манеру, которая с такой живописностью позволила бы конкретно изобразить всю необъятную Русь, вызвать к ней сочувствие, возбудить русских людей на ее защиту.

Следовательно, образы русских князей, женские образы «Слова» даны не сами по себе,- они служат конкретному раскрытию идей автора – призыву к единению. Перед нами и здесь «Слово» выступает как произведение исключительно целеустремленное рукой художника – автора «Слова» - водила политическая мысль, мысль страстная, полная горячей любви к родине.

Мы можем сделать вывод, что все образы «Слова от полку Игореве» тесно связаны с идейным замыслом автора. Все в этом произведении, до мельчайших деталей, строго и стройно подчинено центральной идее

Также образы «Слова о полку Игореве» тесно связаны с древнерусским язычеством, которое составляло основу славянского фольклора. Что еще раз указывает на близость «Слова» к устному народному творчеству. Исключение составляют образы Игоря и Святослава – главных персонажей. Они не являются образами устного народного творчества, но несут фольклорные черты. См. п. 2. 1

2. 3 Система художественно-изобразительных средств в «Слове о полку Игореве».

Устное народное поэтическое творчество имеет немало особенностей, отличающих его от письменной литературы. Хотя литература и фольклор в течение веков существовали параллельно, они всегда были вполне самостоятельными областями словесного искусства.

Являясь искусством слова, которое служит отправным материалом и средством раскрытия идейно-художественного содержания произведений, литература и фольклор имеют общий арсенал средств художественной выразительности. Сопоставимы в них принципы художественного обобщения и типизации действительности, а также многие композиционные приемы.

Автор «Слова о полку Игорева» постоянно использует художественно-выразительные средства, присущие фольклору, такие как постоянные эпитеты, отрицательные сравнения, синтаксический параллелизм, тавтологические выражения, повторения, гиперболы и др. Это еще раз указывает на близость «Слова» к устному народному творчеству.

Из всех художественных тропов наибольшую свободу творцу предоставляют сравнения. Сравнение – один из простейших тропов: определение явления или понятия в художественной речи при помощи сопоставления его с другим явлением, имеющим общие признаки с первым. Сравнение сообщает явлению или понятию то освещение, оттенок смысла, какой намерен придать ему писатель. Сравнения в новой литературе могут делаться по любому поводу. Необходимо подчеркнуть, что художественные образы «Слова» крайне редко строятся на сравнениях. В большинстве случаев перед нами не столько сравнения, сколько подмена, замещение одного ряда явлений другим, в основе которого лежит не сходство, а уверенность в том, что в мире существуют эстетически высокие области, такие, как война, охота, земледелие, отношение человека к природе, которые художественны сами по себе и одно сопоставление с которыми вызывает представление о художественной ценности того, о чем говорится.

Сравнения в «Слове» в своем чистом виде все встречаются, хотя редко,- так же редко, как и в других произведениях устного народного творчества того времени. Но нельзя не отметить, что, прибегая к сравнениям, авторы очень часто пользуются формой отрицательного сравнения. Обычно отрицательные сравнения в «Слове» считаются признаками его народно-песенной основы. «Немизъ кровави брезъ не бологомъ бяхуть посъяни костьми рускихъ сыновъ».

Художественная система «Слова» построена не на внешних сходствах, ведущих к сравнениям, а на каких-то символических представлениях. Пир – битва. Сюда же относится символика, связанная с солнцем: князь – солнце, молодые князья – месяцы, и представления о приметах, предвещающих смерть, гибель, поражение (затмение – поражение, крыша без князька – смерть), об оборотничестве (князь оборачивается волком и носится волком в ночи).

Сравнения вводятся в тексте «Слова о полку Игореве» с помощью сравнительного союза «аки»: о курянах, например, говорится: «сами скачютъ, акы сърым влъцем в полъ». Надо сказать, что эти сравнения берутся не по внешнему сходству, а по символической системе устного народного творчества: князья сравниваются с волками, турами. Как сравнение охотничьего характера может рассматриваться и сравнение половецких телег с лебедями в единственном случае, в котором сравнение вводится с помощью формы «рци» от глагола «речи»: «крычать тълъгы полунощы, рци, лебеди роспущени».

В устном народном творчестве мы также можем встретить сравнения. Так, Илья Муромец «на коне сидит, подобно как столетний дуб». При сравнении исходный образ сохраняется, сближается с другим по сходству. Типичны и отрицательные сравнения:

Не бела заря занималася,

Не красно солнце выкатилося,

Выезжал тут добрый молодец,

Добрый молодец Илья Муромец.

Художественность произведения не создается «приемами», «образами», «средствами», а заложена уже в самом содержании произведения, а поверхность отражает лишь то, что находится в этой глубине. Художественность «Слова о полку Игореве» - в особой интерпретации несчастного похода князя Игоря как части русской истории, в восприятии значимости происходящего, причастности к целому отдельных личностей, их поступков и разнообразных событий вокруг похода и его героев.

Метонимия – основной художественный троп в «Слове». Метонимия – (от греч. metonymia – переименование) – один из основных тропов: замена в поэтической речи названия явления, понятия или предмета другим названием, неразрывно связанным в нашем сознании с представлением об этом жизненном явлении. Удивительна в «Слове» полнота метонимий. По самому своему существу метонимия есть подстановка части вместо целого. Целое присутствует только как бы намеком, и, тем не менее, этот намек влечет за собой однородные образы.

Метонимия характерна преимущественно для военного языка. На метонимии построено большинство военных терминов и военных образов. «Хощу бо,- рече – копие приломити (начать битву) конець поля половецкаго, с вами, русици, хощу главу свою приложити (погибнуть в бою), а либо испити шеломомъ Дону (с боем дойти до Дона)».

Метонимия представляется следующими деталями в описании битвы и похода: «комони ржутъ», «трубы трубять», «стоять стязи», «глаголють стязи», «рассушася стрълами по полю», «ту ся копиемъ приламати, ту ся саблямъ потручати», «гремлеши о шеломи мечи харалужными» и др.

Серия метонимий присутствует в речи Всеволода Буй Тура, когда он описывает военные доблести своих воинов-курян. «А мои ти куряне свъдоми къмети: подъ трубами повити, подъ шеломы възлъяни, конецъ копия въскръмлени». Оба ряда образов полны – и ряд воинского «воспитания», и ряд того, под чем они воспитаны (трубы, шлемы и копья – оружие рядового ратника; меч отсутствует, т. к. это вооружение привилегированного ратника). Воспитанные так, они опытны: «пути имъ въдоми, яругы имъ знаеми».

Каждое из этих выражений значит нечто больше, чем дает его прямой смысл. Или это поход врагов, или сбор войска, или готовность к выступлению в поход и т. д. Всегда два смысла – прямой, узкий и более широкий, общий.

Важно сказать, что метонимия, как и сравнение, ограничена определенными областями, где метонимия допустима и где она традиционна.

Вот почему и в сравнении, и в метонимии мы встречаемся с некоторой традиционностью и повторяемостью. Повторение – одна из стилистических фигур: оборот поэтической речи, состоящий в повторении одних и тех же слов, иногда фраз, в повторяемости и однородности синтаксических оборотов речи, в звуковых повторениях разных видов.

Повторяемость встречается в «Слове» в различных видах. Каждый из этих видов имеет, помимо общего эстетического назначения повторяемости еще и частные цели.

Один из наиболее частых видов повторений в «Слове» - это перечисления: «съ черниговськими былями, съ могуты, и съ татраны, и съ шельбиры, и съ топчакы, и съ ревуги, и съ ольберы».

Перечисления встречаются как способ усиления, как способ гиперболизации. Гипербола- (преувеличение)- образное выражение, состоящее в непомерном преувеличении силы, значения, размера изображаемого явления. Так, например, перечисление народов, поющих славу Святославу, служит показу широты распространения этой славы: «Ту нъмци и венедици, ту греци и Морава поютъ славу Святославлю».

Повторение тех или иных слов и выражений подчеркивает длительность действия: «бишася день, бишася другый; третьяго дни къ полуднию падоша стязи Игоревы». Аналогичным образом автор «Слова» пользуется и словом «уже»: «уже снесеся хула на хвалу; уже тресну нужда на волю; уже връжеся дивъ на землю».

Повторяемость этих «уже» связана еще с одной особенностью в «Слове» - наличием в нем рефренов. Рефрен – стихи, повторяющиеся в стихотворении после каждой строфы или после определенного их сочетания. Рефрен не только важен для атмосферы оплакивания происходящего, но и как «стук судьбы», явление частое в музыке и придающее «Слову» своеобразную музыкальную организованность.

В качестве одного из видов повторений могут рассматриваться и идущие подряд одинаковые синтаксические конструкции – особенно короткие: «земля тутнетъ, ръкы мутно текутъ, пороси поля прикрываютъ»; «въстала обида въ силахъ Дажьбожа внука, вступила дъвою на землю Трояню, въплескала лебедиными крылы на синъмъ море. »

В устном народном творчестве усилению и уточнению содержания подчинены и различные повторения слов: биться – ратиться, руда – кровь, конь – лошадь добрая, сильные – могучие.

Постоянные эпитеты также являются, с одной стороны элементом «поэтики повторения», а с другой – связи «Слова» с устным народным творчеством. Эпитет – (приложение), слово, определяющее, поясняющее, характерное какое-нибудь свойство или качество понятия, явления, предмета. В народном поэтическом творчестве часто используется постоянный эпитет, переходящий из одного произведения в другое. Так, например, кони в «Слове» имеют эпитет борзый, чем подчеркивается главное достоинство боевого коня – его быстрота. «А всядемъ, братие, на свои бръзня комони». К своему брату Всеволоду Игорь обращается: «Съдлай, брате, свои бръзни комони».

Эпитет «злат» по отношению к княжескому стремени встречается в «Слове» трижды: «въступи Игорь князь въ златъ стремень», «ступаетъ въ златъ стременъ», «вступита, господина, въ злата стремень»

Слово в устном народном творчестве очень выразительно. Особенное значение придается эпитету. В фольклоре каждое лицо – враги и друзья характеризуется определенным эпитетом, часто эти эпитеты становятся постоянными. Так, богатырь определяется, как мы уже отмечали, добрым молодцем, старым казаком, дружина – храбрая, голова – буйная, плечи – могучие, очи – ясные, сердце – ретивое, уста – сахарные, поле – чисто, реки – быстрые. Враги, наоборот, - поганые, злые.

«Слово» постоянно сопрягает и ассоциативно связывает различные явления. Связывать разные явления помогает постпозитивный союз «бо» со значением «потому что», «так как», и то же слово как усилительно-выделительная частица со сходным значением – «же», «ведь». Например, «уже,княже, туга умъ полонила,- се бо два сокола слътъста съ отня стола злата», «нъ нечестно одолъсте, нечестно бо кровь ноганую пролиясте».

Можно отметить и следующую особенность «Слова»: если в современной художественной прозе «глаголы говорения» чрезвычайно разнообразны и, в сущности, любые глаголы человеческих действий могут быть обращены по своему значению в глаголы говорения (например, со словами прямой речи можно не только «обратиться», но также «обернуться», «прервать», «засмеяться» и т. д.), то в «Слове» и в Древней Руси даже ритуал плача, который во всех случаях требовал слов и пения, сопровождался обозначением «аркучи»: «жены руския въсплакашась, аркучи», «Ярославна рано плачетъ въ Путивлъ на забралъ, аркучи»

Наконец, следует упомянуть и о ситуационных повторениях. Эти ситуационные повторения вызваны, с одной стороны, тем, что только некоторые явления жизни считались эстетически ценными (война, охота, земледелие, и пр.), о чем мы уже говорили, а с другой – древнерусским ритуалом, которым сопровождалось то или иное событие.

Обращает на себя внимание в «Слове» и значение «берега» или «брега» как места ритуальных действий, оплакиваний, ритуальных пений. Например, «темнъ березъ плачется мати Ростиславля по уноши князи Ростиславъ», се бо готьскыя красныя дъвы въспъша на брегъ синему морю».

Олицетворение – один из приемов художественного изображения, состоящий в том, что живые, неодушевленные предметы, явления природы наделяются человеческими способностями и свойствами: даром речи, чувствами, мыслями. Прием олицетворения природы всецело связан с устной поэтической традицией, как и исполненный глубокого лиризма плач Ярославны. Олицетворение и одушевление отвлеченных понятий: обиды – Дева Обида, скорби и печали – Карна и Жля, которые поскакали по Русской земле,- восходит к народной поэзии.

Использование художественно-выразительных средств подчеркивает своеобразие творческой манеры автора «Слова», по-своему использовавшего фольклорные изобразительные средства и поэтические краски.

Заключение.

В данной реферативной работе нами исследован вопрос о близости славянского фольклора и «Слова о полку Игореве».

Проведя подробный сопоставительный анализ памятника древнерусской литературы с различными жанрами и образами устного народного творчества, мы можем сделать следующие выводы.

Во-первых, «Слово» было представлено в разных аспектах изучения: мы рассмотрели наиболее фундаментальные работы академиков, которые представляют научно-методическую значимость и позволяют нам судить о его важности в литературе.

Во-вторых, мы изучили поэтику «Слова», рассмотрев при этом зарождение и особенности жанра «слова» в древнерусской литературе, и можем сказать, что с точки зрения поэтики и жанровой принадлежности «Слово о полку Игореве» ближе всего к жанру воинской повести.

В-третьих, было выявлено жанровое тождество «Слова» и произведений фольклора, путем сопоставления с жанрами былины, исторической песни, плача и славы. На основании этого можно выявить наиболее тесную связь «Слова о полку Игореве» с жанром былины.

В-четвертых, мы представили информацию о системе образов «Слова» и связи этих образов с древнерусским язычеством, которое составляло основу устного народного творчества.

В-пятых, была проанализирована система художественно-изобразительных средств «Слова» и устного народного творчества, и выявлена их тесная взаимосвязь и взаимообусловленность.

Таким образом, мы установили тождественные черты «Слова о полку Игореве» со славянским фольклором.

Практическая значимость реферата представляется автору в том, что исследованный и изложенный материал позволит расширить знания в области одного из самых сложных периодов истории русской литературы и изменить взгляды некоторых педагогов на данное произведение литературы, а также раскрыть возможность нетрадиционного подхода при изучении данного произведения в школьном курсе литературы.

1.
2.
3.
4.
5.
6.
7.
8.
9.
10.
11.
12.
13.

"Слово о полку Игореве", было найдено в начале 90-х годов XVIII века известным любителем и собирателем русских древностей А.И.Мусиным-Пушкиным.

Первое, очень краткое сообщение o "Слове" было сделано известным поэтом того времени М.М.Херасковым в 1797 году, во втором" издании его поэмы "Владимир". О "Слове" несколько более подробно сообщил М.Карамзин. С рукописи "Слова" были сняты копии: одна из них, предназначавшаяся для Екатерины II, дошла до нас. Кроме переписанного текста "Слова", екатерининский текст заключал в себе перевод, примечания и краткую справку о "Слове". В XVII веке были сделаны еще и другие переводы, постепенно совершенствовавшие первый, в котором было много ошибок из-за явного непонимания древнерусского языка. "Слово о полку Игореве" посвящено неудачному походу на половцев в 1185 году Новгород-Северского князя Игоря Святославича с немногими союзниками, походу, окончившемуся страшным поражением. Автор призывал русских князей сплотиться для отпора степи, совместными усилиями оборонять Русскую землю.

"Слово о полку Игореве" с гениальной силой и проникновенностью отразило в себе главное бедствие своего времени - недостаточность государственного единств Руси и, как следствие, слабость ее обороны от натиск степных кочевых народов, в быстрых набегах разорявших старые русские города, опустошавших села, угонявших в рабство "население, проникавших в самую глубь страны и всюду несших с собою смерть и разрушение.

Общерусская власть киевского князя не исчезла полностью, но ее значение неудержимо падало. Князья уж не боялись киевского князя и стремились к захвату Киева, чтобы увеличить свои владения и использовать гаснущий авторитет Киева в своих интересах.

Однако идея единства Руси не умирает в XII веке. Она высказывается в летописях, провозглашается отдельным князьями, использующими ее популярность в своих эгоистических целях. Она реально поддерживается культурным единством русского народа, общностью русского языка на всей территории Русской земли, общностью народной творчества, судебных установлений, денежной системы - единых повсюду. Идея единства Руси продолжала, существовать в народе.

Около восьми веков назад, в 1187 году, было создано "Слово о полку Игореве", гениальное произведение древней русской литературы. Протекшие Гстолетия не приглушили его поэтического звучания и не стерли красок. Интерес к "Слову о полку Игореве" не только не уменьшился, но становится все более и более широким, все более и более глубоким.

Почему же так долговечно это произведение, столь небольшое по своим размерам? Почему идеи "Слова" продолжают волновать нас?

"Слово о полку Игореве" проникнуто большим человеческим чувством - теплым, нежным и сильным чувством любви к родине. "Слово" буквально напоено им. Это чувство сказывается и в том душевном волнении, с которым автор "Слова" говорит о поражении войск Игоря, и в том, как он передает слова плача русских жен по убитым воинам, и в широкой картине русской природы, и в радости по поводу возвращения Игоря.

Значение "Слова" так безмерно возросло в нашу великую советскую эпоху, когда с необычайной силой проявились беззаветный патриотизм и единство советского народа. Вот почему оно находит такой горячий отклик в сердцах всех советских людей, беззаветно преданных своей родине. Призыв "Слова" к защите родины, к охране мирного труда ее народа звучит и сейчас с неослабеваемой силой! Значение "Слова" особенно велико для нас еще и потому, что оно является живым и непререкаемым свидетельством высоты древнерусской культуры, ее самобытности и ее народности.

"Слово о полку Игореве" создано в годы, когда процесс феодального дробления Руси, достиг своей наибольшей силы. Множество мелких феодальных княжеств - "полугосударств" - враждует между собой, отбирая друг у друга владения, старшинство, втягиваясь в братоубийственные войны во имя эгоистических княжеских интересов. Падает значение Киева как центра Русской земли.

Распад единого Киевского государства начался уже при Ярославе Мудром, в первой половине XI века, когда обособилась Полоцкая земля. Смерть Ярослава Мудрого повела к дальнейшему разделению Русской земли. По завещанию Ярослава, основные русские города того времени: Киев, Чернигов, Переяславль, Владимир-Волынский, Смоленск, с окружающими их областями были распределены между его сыновьями. В конце XI века Черниговское княжество окончательно закрепляется за внуком Ярослава - Олегом Святославичем и его потомством. Этого Олега Святославича автор "Слова о полку Игореве" прозвал Олегом Гориславичем, правильно указав в нем одного из тех князей, от которых "свяшется и растяшсть усобицами" Русская земля.

Обособление отдельных земель как наследственных княжеских владений было признано при Владимире Мономахе на Любечском съезде князей в 1097 году. Одно из решений этого съезда гласило: "Каждо да держит отчину свою", то есть "пусть каждый владеет землею отца".

Любечский съезд, признавший разделение Русской земли, не привел князей даже к временному соглашению, его решения были тотчас же нарушены. Один из князей - Василёк Теребовльский - был вероломно схвачен двумя другими и ослеплен. Снова начались княжеские раздоры. Призывая к единению, народ киевский обратился к Владимиру Мономаху с просьбой не "погубити Русьскые земли" своими раздорами, напоминая, что враги родины - половцы "имуть радоватися и возмуть землю нашю". Призыв заканчивался прямым укором князьям, которые своими усобицами хотят "погубити землю Русьскую". Этот призыв народа к князьям был на устах у каждого поколения русских людей, в каждом княжестве, в каждом городе. Галич, Рязань, Смоленск, Владимир-Волынский, Владимир-Залесский, Ростов, Новгород - все эти областные центры решительно стремятся к политической самостоятельности, уходят из-под влияния слабеющего золотого киевского стола, замыкаются в своих эгоистических местных интересах; князья вступают в борьбу друг с другом, про малое говорят "се великое" и погрязают в бесконечных братоубийственных войнах.

Междоусобная борьба князей была трагически осложнена нависшей над Русью половецкой опасностью. Половцы заняли еще в середине XI века степи между Волгой и Днепром, Крым и проникли на Балканский полуостров. Они представляли собой такую мощную военную силу, что не раз грозили существованию Византийской империи, и последняя постоянно обращалась за помощью к русским князьям. Русским князьям в начале XII века удалось одержать крупные победы над половцами, однако половцы продолжали разорять мирное население русских сел и городов: они грабили сельское население, сжигали города, избивали и угоняли в рабство жителей. Быстрая степная конница не знала естественных преград на бесконечных, открытых, необозримых южных и юго-восточных границах Руси, которые было трудно оберегать. Кочевники из бескрайного "дикого поля", из "страны незнаемой" неожиданными походами стремились глубоко проникнуть в Русскую землю. Волны степных набегов разбивались о стойкое сопротивление разрозненных княжеств. Часть половцев оседала на пограничных землях и "под именем "ковуев" и "своих поганых", то есть "своих язычников", постепенно проникалась мирным влиянием русской культуры. Но раздоры русских князей создавали возможиость для новых вторжений. Враждуя между собой, князья призывали половцев себе в помощь, расшатывая тем самым веками слагавшееся здание русской государственности.

Упадок политического единства Руси не был, однако, связан с ее культурным упадком. Самый распад Киевского государства вызывался развитием хозяйственной жизни на местах и сопровождался ростом его отдельных частей, образованием новых областных центров, подъемом активности городских масс населения.

Рядом с Киевом, Новгородом и Черниговом в этот период растут и крепнут многочисленные новые очаги русской культуры: Владимир-Залесский и Владимир-Волынский, Полоцк и Смоленск, Туров и Галич. Местные литературные школы, глубоко своеобразное зодчество каждой из областей, живопись и прикладное искусство развиваются и крепнут именно в этот период. Воздвигаются многочисленные каменные здания в Киеве, в Чернигове, во Владимире-Волынском, в Галиче, в Новгороде, в Смоленске, во Владимире-Залесском и в других городах обширной Русской земли.

Об одном из зданий этого времени летописец писал, что оно было "измечтано" "всею хитростью", доступною человеку. Сохранившиеся во Владимире-Залесском белокаменные постройки этой поры богато украшены снаружи рельефными изображениями львов, барсов, грифонов, кентавров, всадников и т. п. В живописи создаются превосходные фрески, то есть стенные росписи водяными красками по особым образом подготовленной штукатурке. Остатки таких росписей сохранились в Пскове, в Старой Ладоге, в Новгороде. Хотя в большинстве по своему содержанию эти фрески были церковными, но их создавали русские мастера, знавшие и любившие народное искусство, поэтому и в этих фресках сказалось красочное и жизнерадостное искусство русского народа. O высоком уровне русской культуры времени "Слова о полку Игореве" ярко свидетельствует и прикладное искусство. Художественные ремесла в XII веке представлены роскошными рукописями, тончайшими ювелирными изделиями из золота и серебра с эмалью и чернью, изделиями из железа, резьбой по кости, камню, дереву и т. п. До нас дошли сорок два названия различных ремесленных специальностей этого времени.

Особенного развития в XII веке достигает искусство слова. Большинство древнерусских письменных произведений XII века до нас не дошло в результате истребления врагами, пожарами; но даже то немногое, что сохранилось, свидетельствует об общей высокой литературной культуре XII века, о наличии нескольких литературных школ, о многочисленности жанров, о самой потребности в литературе, о привычке к литературному чтению. Летопись в это время ведется почти в каждом городе, во многих монастырях, нередко - при дворе местного князя.

Исключительно быстрое развитие русской литературы XI - XII веков связано с ростом древнерусского литературного языка - сжатого, выразительного, гибкого, богатого словами, обильно насыщенного синонимами, способными отразить многочисленные оттенки мыслей и чувств. Русский язык этой поры ответил потребностям чрезвычайно усложнившейся русской действительности и создал богатую политическую, военную и техническую терминологию, смог в полной мере воплотить в себе изощренное ораторское искусство, передать сложное историческое содержание всемирной и русской истории, воспринять в переводах лучшие произведения общеевропейской средневековой литературы. Развитие древнерусского литературного языка отражало общий высокий уровень древнерусской культуры, еще не подвергшейся разрушениям монголо-татарского нашествия.

Древнерусский письменный литературный язык вырос на основе устного русского литературного языка - высокоразвитого языка устной народной поэзии и языка политической жизни. Речи, которыми русские князья перед битвами "подавали дерзость" своим воинам, были великолепны по своему лаконизму, образности, энергии и свободе выражения. Особым лаконизмом, выработанностью словесных формул, образностью отличались речи, произносившиеся на вечевых собраниях. То же можно сказать о речах на пиршествах, на судах, на княжеских съездах, о речах, произносившихся послами. В русский литературный язык влились отдельные слова и выражения древнеболгарского языка, использовавшегося в церковной письменности и в богослужении и известного под названием языка церковнославянского.

Однако грамматический строй русского языка остался русским, а отдельные церковнославянские слова не разрушили основного словарного фонда русского языка. Русский язык переработал в себе элементы церковнославянского языка и стал еще богаче и выразительнее.

Словарный состав древнерусского языка в XII веке был уже очень богат. Язык русских летописей, язык русских договоров и грамот и многих других произведений русской письменности, а в первую очередь язык "Слова о полку Игореве" - это древнерусский письменный литературный язык. Богатый и выразительный, он был одним из главных достижений русского народа того времени.

Большинство феодальных усобиц XII века было связано с враждой потомства Мономаха и потомства его противника Олега Святославича - Олега Гориславича "Слова о полку Игореве". И мономаховичи и ольговичи постоянно пользовались половецкой помощью в своих походах на соседние русские княжества. Особенно часто прибегали к помощи половцев черниговские ольговичи, искавшие мира и союза с беспокойным населением смежных им степей. И эта половецкая "помощь", "как и самостоятельные походы половцев, стала с конца XI века жестоким народным бедствием. Особенно усиливаются набеги половцев в 70-х годах XII века, когда, по выражению летописца, начинается "рать без перерыва".

Русские князья имели к этому времени опытных и закаленных в боях профессиональных воинов, составлявших основное ядро их войска - дружину. Кроме этих дружин, князья могли в случае необходимости собрать многочисленное войско из крестьян и горожан. На границах со степью стояли заставы; в самой степи находились русские "сторожа" - разведчики, следившие за передвижениями кочевников.

Русское войско было в XII веке в основном конным; оно было очень быстрым в передвижениях, выработало искусную тактику борьбы с кочевниками. Русские походы в степь предпринимались по преимуществу весной, когда истощенные на скудном зимнем подножном корму кони половцев оказывались гораздо слабосильнее коней русского войска. В бою русские войска умели действовать сложными построениями, были стойки и бесстрашны. Чувство воинской чести и любовь родине отличали и профессионалов-дружинников и простых воинов, набранных из народа. Вооружение дружинников составляли мечи, сабли, луки, иногда шестоперы (особые палицы с шестиреберными наконечниками). Кроме того, дружинники имели копья - оружие, хотя и легко ломавшееся, но незаменимое в первой стычке с врагом.

Дружинники имели прочные стальные (булатные) шлемы и брони, то есть кольчуги, появившиеся на Руси раньше, чем в Западной Европе. Вооружение простых воинов было проще - здесь чаще встречались копья и топоры. Тяжелые, накалявшиеся на солнце шлемы и брони надевались обычно перед самым сражением.

Однако общерусского войска, с единым командованием, на Руси в то время не было. Союзные походы русских князей собирались с трудом, а каждое из войск того или иного русского князя было гораздо малочисленнее войска половцев. Начавшийся в 70-х годах XII столетия особенно сильный натиск половцев разбивается об ответные походы русских. После ряда поражений половцы объединяются под властью хана Кончака. Половецкие войска получают единую организацию и хорошее вооружение; у них появляются и сложные метательные орудия, и "греческий огонь", и огромные, передвигавшиеся "на возу высоком" луки-самострелы, тетиву которых натягивало более пятидесяти человек. Разъединенная раздорами Русь лицом к лицу столкнулась с сильным и, главное, единым войском кочевников. Пол влиянием половецкой опасности, как впоследствии под влиянием опасности монголо-татарской, даже в княжеской среде зреет идея необходимости единения. В 80-х годах XII века делается попытка примирения ольговичей и мономаховичей. Сами ольговичи рвут со своей традиционной политикой союза со степью, и замечательно, что в истории этого перелома политики ольговичей очень важную роль играет герой "Слова о полку Игореве" - ольгович Игорь Святославича, князь Новгород-Северский.

Вначале Игорь - типичный ольгович. Еще в 1180 году половцы деятельно помогали Игорю Святославичу. Наголову разбитый Рюриком Ростиславичем Киевским у Долобска вместе со своими союзниками - половцами, Игорь Святославич вскочил в ладью сам-друг со своим будущим злейшим врагом, а теперешним союзником ханом Кончаком и успел скрыться от киевского князя.
Одержав победу, киевский князь Рюрик, своеобразно воспользовался се плодами. Не чувствуя в себе достаточно сил, чтобы удержать в своей власти Киев, он оставил на великом княжении киевском ольговича - Святослава Всеволодовича, будущего героя "Слова о полку Игореве", а себе взял остальные города киевской области. Киев был уступлен Рюриком Святославу Киевскому на условиях, о которых мы можем лишь догадываться: по-видимому, Святослав обязался отказаться от союза с половцами и условился действовать против них, в согласии со всеми русскими князьями. В ближайшие годы Рюрику и Святославу удается широко организовать союзные походы русских князей на степь.

Обязательства феодального главы всех князей ольговичей - Святослава Киевского - распространились и на Игоря Святославича Новгород-Северского, его двоюродного брата, находившегося у него в феодальном подчинении. Прямодушный и честный, Игорь решительно рвет со своей прежней политикой; он становится яростным противником половцев. Однако Игорю Святославичу не сразу удалось доказать свою преданность новой для него политике единения, совместной борьбы с половцами.

В 1184 году объединенными усилиями русских князей под предводительством Святослава Всеволодовича Киевского половцы были разбиты. Захвачены были военные машины, отбиты русские пленники; попал в плен "басурманин", стрелявший "живым огнем". Половцы были устрашены, и опасность, казалось бы, надолго устранена от Русской земли. Однако Игорь Святославич Новгород-Северский не смог участвовать в этом победоносном походе: поход начался весной, и гололедица помешала его конному войску подоспеть вовремя. По-видимому, Игорь Святославич тяжело переживал эту неудачу: ему не удалось доказать свою преданность союзу русских князей против половцев, его могли заподозрить в умышленном уклонении от участия в походе, как бывшего союзника Кончака. Вот почему в следующем, 1185 году Игорь, "не сдержав юности" - своего молодого задора, без сговора со Святославом и Рюриком бросается в поход против половцев.

Он ставит себе смелую задачу - собственными силами "поискать" старую черниговскую Тмуторокань, находившуюся на берегу Черного моря и когда-то принадлежавшую черниговским князьям. Высокое чувство воинской чести, раскаяние в своей прежней политике, преданность новой - общерусской, ненависть к своим бывшим союзникам - свидетелям его позора, муки страдающего самолюбия - все это двигало им в походе.

Смелость, искренность, чувство чести столкнулись в характере Игоря с его недальновидностью, любовь к родине - с отсутствием ясного представления о необходимости единения, совместной борьбы. Игорь в походе действовал с исключительной отвагой, но он не подчинил всю свою деятельность интересам родины, он не смог отказаться от стремления к личной славе, и это привело его к поражению, которого еще не знали русские. Впервые за всю историю борьбы с половцами русские князья - Игорь и его брат Всеволод, "буй тур", - оказались в плену. Впервые русские войско потерпело такое страшное поражение: В этом черты особого трагизма похода Игоря Святославича - трагизма, приковавшего к этому походу внимание и автора "Слова о полку Игореве", и летописцев, составивших о нем в разных концах русской земли свои повести, самые обширные и, может быть, самые живые из всех повестей о степных походах русских князей.

Сохранилось два летописных рассказа о походе Игоря Святославича 1185 года: один более обширный - в Ипатьевской летописи, другой более сжатый - в Лаврентьевской. Вот как на основании этих двух летописных рассказов можно себе представить поход Игоря.

23 апреля 1185 года, во вторник, Игорь Святославич Новгород-Северский, сын его - Владимир Путивльский, племянник и князь Святослав Ольгович Рыльский вместе с присланными от Ярослава Всеволодовича Черниговского во главе с Ольстином Олексичем дружинами ковуев выступили в далекий степной поход на половцев без сговора с киевским князем Святославом. Откормленные за зиму кони шли тихо. Игорь ехал, собирая свою дружину. В походе у берегов Донца 1 мая, когда день клонился к вечеру, их застигло солнечное затмение, считавшееся в те времена предзнаменованием несчастья, но Игорь не поворотил коней. У реки Оскола Игорь два дня поджидал брата Всеволода, шедшего иным путем, из Курска. От Оскола пошли дальше, к реке Сальнице.

Застигнуть половцев врасплох, как рассчитывал Игорь, не удалось: неожиданно русские сторожа, которых послали ловить "языка", донесли, что половцы вооружены и готовы к бою. Сторожа советовали либо идти быстрее, либо возвратиться. Но Игорь сказал: "Оже ны будеть не бившися возворотитися, то соромъ ны будеть пущей смерти..." Согласившись на этом, русские не стали на ночлег, а ехали всю ночь. На следующий день, в обеденное время, русские встретили половецкие полки. Половцы отправили назад свои вежи (кочевые жилища на телегах), а сами, собравшись "от мала и до велика", выстроились на той стороне реки Сюурлия. Войска Игоря построились в шесть полков. По обычаю того времени, Игорь Святославич сказал князьям краткое ободряющее слово: "Братья, сего мы искали, а потягнемь". Посередине стал полк Игоря, по правую руку от него - полк буй тура Всеволода, по левую - полк Игорева племянника Святослава Рыльского, впереди - полк сына Игоря, Владимира, и полк черниговских ковуев. Отборные стрелки, выведенные из всех полков, стали впереди строя. Половцы выстроили своих стрельцов. "Пустивши по стреле", то есть дав залп из луков, половцы бежали. Бежали и те половецкие полки, которые стояли вдалеке от реки. Передовые полки черниговских ковуев и Владимира Игоревича погнались за половцами, Игорь же и Всеволод шли медленно, сохраняя боевой порядок своих полков. Русские овладели вежами половцев и захватили полон (пленных). Часть войска гналась за половцами дальше и ночью вернулась назад с полоном.

Как рассказывает Ипатьевская летопись, на следующий же день после первой победы над половцами, с рассветом, половецкие полки, "ак борове", то есть подобно лесу, стали неожиданно наступать на русских. Небольшое русское войско увидело, что оно собрало против себя "всю половецкую землю". Но и в этом случае отважный Игорь не поворотил полки. Его речь перед битвой напоминает речи Владимира Мономаха своей заботой о "черных людях", то есть о простых ратниках из крестьян. Он сказал: "Если погибнем или убежим, а черных людей покинем, тоны будеть грех... Пойдем! Но или умрем, или живи будем на едином месте". Чтобы пробиваться к Донцу, не опережая и не отставая друг от друга, Игорь приказал конным спешиться и драться всем вместе.

Трое суток день и ночь медленно пробивался Игорь к Донцу со своим войском. В бою Игорь был ранен в правую руку. Оттесненные половцами от воды, воины были истомлены жаждой. Первыми изнемогли от жажды кони. Много было раненых и мертвых в русских полках. Бились крепко до самого вечера, бились вторую ночь; на рассвете утром в воскресенье черниговские ковуи дрогнули. Игорь поскакал к ковуям, чтобы остановить их. Он снял шлем, чтобы быть ими узнанным, но не смог их задержать. На обратном пути, в расстоянии полета стрелы от своего полка, изнемогая от раны, он был взят в плен половцами. Схваченный ими, он видел, как жестоко бьется его брат Всеволод во главе своего войска, и, по словам летописи, просил смерти, чтобы не видеть его гибели. Раненого Игоря взял к себе на поруки его бывший союзник - Кончак. Из всего русского войска спаслось только пятнадцать человек, а ковуев и того меньше. Прочие же утонули.

В то время Святослав Всеволодович Киевский, решив идти на половцев к Дону на все лето, собирал воинов на севере своих владений - в "верхних" землях. На обратном пути у Новгород-Северского Святослав услышал, что двоюродные братья его пошли, утаясь от него, на половцев, и "не любо бысть ему". Когда Святослав подходил уже в ладьях к Чернигову, он узнал о поражении Игоря. Святослав, услышав это, "глубоко вздохнул", "утер слезы" и сказал: "О люба моя братья и сынове и мужи земле Руское! Дал ми бог притомити логаныя, но не воздержавше уности (юности) отвориша ворота на Русьскую землю... Да како жаль ми бяшеть на Игоря (как мне было на него раньше досадно), тако ныне жалую больше (так теперь еще больше жалею) по Игоре, брате моемь".

В этих словах Святослава точно определены последствия поражения Игоря. Святослав "притомил поганых" в своем походе 1184 года, а Игорь, "не сдержав юности", свел на нет его результаты - "отворил ворота" половцам на Русскую землю. Скорбь и лютая туга (печаль) распространились по всей Русской земле. "И не мило бяшеть тогда комуждо свое ближнее", - говорит летописец.

Половцы, победив Игоря с братнею, "взяша гордость велику" и собрав весь свой народ, ринулись на Русскую землю. И была между ними распря: Кончак хотел идти, на Киев - отомстить за Боняка и деда своего Шарукана, потерпевших там поражение в 1106 году, а Гзакредлагал пойти на реку Сейм, "где ся остале жены и дети: готов нам полон собран; емлем же городы без опаса".

И так разделились надвое. Кончак пошел к Переяславлю-Южному, осадил город и бился здесь весь день. В Переяславле был тогда князем Владимир Глебович. Был он "дерз и крепок к рати", выехал из города и бросился на половцев, но дружины выехать за ним дерзнуло немного. Князь крепко бился с врагами, был окружен и ранен тремя копьями. Тогда прочие подоспели из города и отняли князя. Владимир из города послал сказать Святославу Киевскому, Рюрику и Давыду Ростиславичам: "Се половьцы у мене, а помозите ми". Между войсками Рюрика и Давыда произошли разногласия, Смоленские дружины Давыда "стали вечем" и отказались идти в поход. Святослав с Рюрикам поплыли по Днепру против половцев, а Давыд со своими смольнянами возвратился обратно. Услышав о приближении войска Святослава и Рюрика, половцы отступили от Переяславля и на обратном пути осадили город Римов. Все эти события нашли отражение в "Слове".

В плену Игорь пользовался относительной свободой и почетом. К нему приставили двадцать сторожей, которые не мешали ему ездить, куда он захочет, и слушались его, когда он куда-либо их посылал. С ними Игорь ездил на ястребиную охоту. Половец, по имени Лавр, предложил Игорю бежать. Игорь отказался пойти "неславным путем", но обстоятельства, в конце концов, вынудили его к бегству: сын тысяцкого и конюший, находившиеся вместе с Игорем в плену, сообщили ему, что возвращающиеся от Переяславля половцы намерены перебить всех русских пленных. Время для бегства было выбрано вечернее - при заходе солнца. Игорь послал к Лавру своего конюшего с приказом перебираться на ту сторону реки с поводным конем. Половцы, стерегшие Игоря, напились кумыса, играли и веселились, думая, что князь спит. Игорь поднял полу половецкой вежи, вышел, перебрался через реку, сел там на коня и бежал.

Одиннадцать дней пробирался Игорь до пограничного города Донца, убегая от погони. Приехав в Новгород-Северский, Игорь вскоре пустился в объезд - в Чернигов и в Киев, - ища помощи и поддержки, и всюду был встречен с радостью.

"Слово о полку Игореве" было создано вскоре после событий Игорева похода. Оно написано под свежим впечатлением от этих событий. Это не историческое Повествование о далеком прошлом - это отклик на события своего времени, полный еще не притупившегося горя. Автор "Слова" обращается в своем произведении к современникам событий, которым эти события были хорошо известны. Поэтому "Слово" соткано из намеков, из напоминаний, из глухих указаний на то, что было еще живо в памяти каждого читателя-современника. Есть и более точные указания в "Слове о полку Игореве" на то, что оно написано вскоре после описываемых событий. В 1196 году умер буй тур Всеволод, в 1198 году Игорь Святославич сел на княжение в Чернигове, не раз ходил перед тем вновь на половцев, но все это осталось без упоминаний в "Слове о полку Игореве". Не упомянуты и другие события русской истории, случившиеся после 1187 года. В частности, автор "Слова" в числе живых князей называет умершего в 1187 году Ярослава Осмомыла Галицкого: к нему автор "Слова" обращается с призывом "стрелять" в Кончака "за землю Русскую, за раны Игоревы, буего Святъславича". Отсюда ясно, что "Слово" написано не позднее 1187 года; но оно не могло быть написано и ранее 1187 года, так как оно заключается "славой" молодым князьям, в том числе и Владимиру Игоревичу, только в том же, 1187 году, вернувшемуся из плена. Поэтому можно думать, что "Слово о полку Игореве" написано в 1187 году.

"Слово о полку Игореве" было непосредственным откликом на события Игорева похода. Это было призывом к прекращению княжеских усобиц, к объединению перед лицом страшной внешней опасности. По точному выражению Карла Маркса , "смысл поэмы - призыв русских князей к единению как раз перед нашествием монголов" Этот призыв и составляет основное содержание "Слова о полку Игореве". На примере поражения Игоря автор показывает печальные последствий политического разъединения Руси.

"Слово о полку Игореве" не только повествует о событиях Игорева похода - оно дает им оценку. Оно представляет собой страстную и взволнованную речь патриота, то обращающегося к событиям живой современности, то вспоминающего дела седой старины. Эта речь - то гневная, то печальная и скорбная, но всегда полная веры в родину, полная гордости ею, уверенности в ее будущем.

В "Слове о полку Игореве" ясно ощущается широкое и свободное дыхание устной речи. Оно чувствуется и в выборе выражений- обычных, употреблявшихся в устной речи терминов, военных и феодальных; оно чувствуется и в выборе художественных образов, лишенных литературной изысканности, доступных и народных; оно чувствуется и в самой ритмике языка.

Автор "Слова о полку Игореве" постоянно обращается к своим читателям, называя их "братия", точно он видит их перед собой. В круг своих воображаемых слушателей он вводит и своих современников и людей прошлого. Он обращается к Бояну: "О Бояне, соловию стараго времени! Абы ты сиа плъкы ущекоталъ". Он обращается к буй туру Всеволоду: "Яръ туре Всеволод! Стоиши па борони, прыщеши на вой стрелами, гремлеши о шеломы мечи харалужными!" Он обращается к Игорю, к Всеволоду Суздальскому, к Рюрику и Давиду Ростиславичам и ко многим другим. Говоря о печальных предзнаменованиях, которые "Предшествовали походу Игоря и сопровождали Игоря на его роковом пути, он как бы хочет остановить его и тем самым вводит читателя в тревожную обстановку похода. Он прерывает самого себя восклицаниями скорби: "О Руская земль! уже за шеломянемъ еси!", "То было въ ты рати и въ ты плъкы, а сицей рати не слышано!" Все это создает впечатление непосредственной близости автора "Слова" к тем, к кому он обращается.

Эта близость больше, чем близость писателя к своему читателю, скорее это близость оратора или певца, непосредственно обращающегося к своим слушателям.

Когда читаешь "Слово о полку Игореве", живо чувствуешь, что автор предназначал его, скорее всего, для произнесения вслух. Однако было бы ошибочным считать, что "Слово о полку Игореве" предназначалось только для произнесения или только для чтения, - не исключена возможность, что автор "Слова" предназначал свое произведение и для пения. Сам автор "Слова" хотя и называет свое произведение очень неопределенно - то "словом", то "песнью", то "повестью", однако, выбирая свою поэтическую манеру, рассматривает как своего предшественника не какого-либо из известных нам писателей и ораторов XI-XII веков, а Бояна - певца, поэта, исполнявшего свои произведения под аккомпанемент какого-то струнного инструмента - по-видимому, гуслей. Автор "Слова" считает Бояна своим предшественником в том же роде поэзии, в каком творит и сам.

Таким образом, "Слово о полку Игореве" - это призыв к единению. Оно было, несомненно, написано автором, но автор чувствовал свою связь с устным словом, с устной поэзией; автор чувствовал свое произведение произнесенным, но предназначалось ли оно для произнесения вслух как речь или для пения, сказать трудно. Если это речь, то она все же имеет сходство с песней; если это песнь, то она близка к речи. К сожалению, ближе определить жанр "Слова" не удается. Написанное, оно сохраняет все обаяние живого, устного слова - слова горячего, убеждающего, полного самой искренней, самой задушевной и сердечной любви к родине.

Подлинный смысл призыва автора "Слова о полку Игореве" заключался, конечно, не только в попытке организовать тот или иной поход, но и в том, чтобы объединить общественное мнение против феодальных раздоров князей, заклеймить в общественном мнении вредные феодальные представления, настроить общественное мнение против поисков князьями личной "славы", личной "чести" и отмщения ими личных "обид". Задачей "Слова" было не только военное, но и идейное сплочение всех лучших русских людей вокруг мысли о единстве Русской земли.

Каким же представлялось автору "Слова о полку Игореве" то единство Руси, к которому он звал своих читателей? Единство Руси представлялось автору "Слова" не в виде прекраснодушных "добрососедских" отношений всех русских князей на основе их доброй воли. Само собой разумеется, что нельзя было просто уговорить русских князей перестать враждовать между собою. Нужна была такая сильная центральная власть, которая могла бы скрепить единство Руси, сделать Русь - мощным государством. Автор "Слова" - сторонник сильной княжеской власти, которая была бы способна обуздать произвол мелких князей.

Центр единой Руси он видит в Киеве. Киевский князь рисуется ему как сильный и "грозный" властитель. Поэтому автор "Слова" наделяет "слабого" киевского князя Святослава Всеволодовича идеальными свойствами главы русских князей: он "грозный" и "великий".

Обращаясь с призывом к русским князьям встать на защиту Русской земли, автор "Слова о полку Игореве" напоминает этим князьям об их военном могуществе и как бы рисует в своем обращении собирательный образ сильного, могущественного князя. Этот князь силен войском: он "многовоий". Он силен судом: "суды рядигъ до Дуная". Он вселяет страх пограничным с Русью странам; он может "Волгу веслы раскропити, а Донъ шеломы выльяти". Он "подперъ горы Угорскыи своими железными плъки, засту-пивъ королеви путь, затворивъ Дунаю ворота". Он славен в других странах; ему поют славу "НЪмци и Венедици", "Греции Морава".

Перед нами образ князя, воплощающего собой идею сильной княжеской власти, с помощью которой должно было осуществиться единство Русской земли. Эта идея сильной княжеской власти только еще рождалась в XII веке. Впоследствии этот же самый образ "грозного" великого князя отразился в Житии Александра Невского и в ряде других произведений XIII века. Не будет только стоять за этим образом "грозного" великого князя - Киев как центр Руси. Перемещение центра Руси на северо-восток и падение значения киевского стола станет слишком явным. Значение центра Русской земли в XV-XVI веках перейдет к Москве, которая и объединит Русь с помощью сильной власти московского князя.

XII веке сильная княжеская власть едва только начинала возникать, ей еще предстояло развиться в будущем, однако автор "Слова о полку Игореве" уже видел, что с помощью сильной княжеской власти можно будет объединить Русь и дать крепкий отпор внешним врагам.

Рукопись "Слова о полку Игореве" была обнаружена два столетия назад, и с того времени до наших дней не утихают споры о том, кто был автором этого гениального произведения. Существует много версий по этому поводу, вот некоторые из них.

Первая версия - это то, что "Слово" написал сам князь Игорь, когда вернулся из половецкого плена. Исследователь Владимир Буйначёв, московский скульптор, приводит следующие доказательства.

Первое из них - это само название произведения. Полностью оно звучит так: "Слово о полку Игореве, Игоря, сына Святославова, внука Ольгова". Согласно литературным правилам средневековья, первые четыре слова объединяются в название произведения, а остальные пять называют полное имя автора. По такому же принципу названы такие произведения средневековья, как "Поучение" князя Владимира Мономаха, "Хождение за три моря" Афанасия Никитина, и другие.

Второе доказательство, это дешифровка текста самого произведения. Здесь необходимо сделать небольшое отступление. Дело в том, что в первом издании "Слова" 1800 года древний и переводной текст шли двумя параллельными колонками, поэтому длинные строки приходилось разрывать, перенося их на следующую линейку. Владимир Буйначёв восстановил древнее построчное написание. В результате получилось, что первые буквы в строках вступления складывались в акростих, образуя фразу "Написаше ве-ликый", Акростих обрывался на букве "I", которая стояла под титлом - надстрочной чёрточкой, применявшейся для написания сокращённых слов и цифр. В древнерусской традиции такой титулованной "Г" обозначали десятку, а словосочетание "князь Игорь" содержит именно 10 букв. В тексте самой поэмы тоже оказалось немало таких зашифрованных фраз, только начальные буквы следовало уже искать в каждой второй строке. Результат получился очень интересным: "Игорь писах песнь сию в Чернигове". Ведь Игорь носил титул не только новгород-северского, но и черниговского князя. В концовке произведения тоже содержится акростих: "Пиеах Игорь". Строка, в начале которой стоит последняя буква этой фразы, состоит из 28 букв, а в самом начале поэмы словосочетание "Игорь князь" приходится на 28-ю строку. После этого Буйначёв решил посчитать, на каких местах находятся "княжеские" "И". Оказалось, что на 28-м месте "И" встречается 16 раз (именно столько букв в словосочетании "Игорь Святославль"), на 29-м месте "И" встречается 12 раз (по количеству букв в сочетании "внукъ Ольгов"), на 30-м месте 8 раз (в слове "написахъ" восемь букв). Похоже, всё тоже указание на автора.

Весьма вероятно, что эта версия правильна, потому что практика подобных литературных шифровок, пришедшая к нам из Византии, была широко распространена в тогдашней Руси. Акростихами пестрят и летописные, и церковные, и светские тексты. И содержат они, как правило, именно имя автора.

Вторую версию выдвинули переводчик Александр Степанов и писатель Владимир Набоков. Они обратили внимание на то место, где рядом с Бояном появляется ещё один сочинитель: "Сказали Боян и Ходына, оба Святославовы песнетворцы..." Это место было восстановлено в конце XIX века историком Забелиным. В подлиннике текст не был разбит на слова, эту работу проделали первые публикаторы, далеко не всегда верно. Так имя Ходына они написали, как два слова: "ходы на". У Бояна в XI веке был свой киевский князь Святослав, а у автора "Слова" - свой. Значит, и Бояна и автора можно назвать "Святославовыми песнетворцами".

Если эта версия верна, то мы узнаём не только имя автора, но и его судьбу, ведь имя "Ходына" в переводе означает "странник". Действительно, такое произведение, в котором не только описываются исторические события, но и даётся их оценка мог написать только человек, не зависящий от воли князей, какими и были странствующие песнетворцы.

Эта версия тоже может быть правильна, так как десятки поэтов того времени, жившие в Европе и Азии, ставили так называемую сфахиду - собственную "печать", упоминая себя в тексте поэмы. Автор "Слова" тоже, может быть, не был исключением.

Ещё одну гипотезу выдвинул Б. А. Рыбаков. Сравнив тексты "Слова" и летописи "Мстислава племени" он обнаружил сходство в основных идеях, оценке событий, манере письма. Автором этой летописи был киевский тысяцкий Пётр Бориславич, и учёный сделал вывод, что этот дипломат и писатель мог написать и "Слово о полку Игореве".

Это далеко не все версии авторства "Слова". Это произведение выделяется на фоне других того времени, потому что в нём автор выражает своё мнение о тех событиях. Возможно, именно поэтому мы и не знаем его имени. Но кем бы он ни был - дипломатом, летописцем, воеводой, - у какого бы князя ни служил, автор "Слова" внутренне свободен, он, как говорит Д. С. Лихачёв, "Не чувствует себя человеком зависимым, подневольным, выполняющим чей-то заказ"; он "мужественно и прямо обличает крамолу князей - своих современников и их предков... смело требует от князей согласованных действий против врагов Руси... Мы узнаём в "Слове" замечательный героический дух всей последующей русской литературы, высокое сознание своей ответственности, своего писательского призвания, своего общественного долга". Автор "Слова" был поистине гениальным человеком, сумевшим восемь веков назад написать такое великое произведение, которое живо и поныне.

В "Поэме без героя" к строке "Не ко мне, так к кому же?" Анна Ахматова делает сноску: "Три "к" выражают замешательство автора". Действительно, по нормам школьной поэтики такой стык (таК К Кому...) - эвфоническая ошибка. Однако как естественно звучит строка! Какой точный у нее звуковой смысл... Словно перехватывается дыхание, словно и читатель вслед за автором взволнован случившимся. Впрочем, почему-то произносится это все-таки легко, и "ошибка" заметна лишь на письме. Произнести фразу из "Слова о полку Игореве" с таким же сближением трех "к" куда труднее: "И рекъ Гзакъ къ Кончакови". Так в рукописи, снятой в конце XVIII века для Екатерины II. Первых издателей "Слова" эта фраза, видимо, столь шокировала своей непроизносимостью, что они даже отредактировали: "И рече Гзакъ къ Кончакови". Но проклятые три "к" все ж остались.

Время перевести и объяснить смысл этой строки.
Бросившиеся вслед за Игорем, бежавшим из плена, половецкие ханы Гзак и Кончак спорят, что делать с соколенком (оставшимся в плену сыном Игоря), если сокол уйдет от них: "И сказал Гзак Кончаку..." По-русски выговорить куда проще, чем по - древнерусски.

Неужели великий поэт XII столетия был столь равнодушен к звучанию своих стихов? И если мы на секунду допустим такое, не значит ли это, что перед нами не стихи, а проза? Историки языка утверждают, что когда-то "ъ" ("ер") и "ь" ("ерь") произносились: "ъ" - как краткое "о", "ь" - как "е". Не "хлеб", а "хлиебо", не "Игорь", а "Игоре". Так было в X веке. Но к XII столетию полугласные уже не звучат. По крайней мере, в живой речи. И все же попробуем: "И реко Гзако ко Кончакови..." Непроизносимая строка обернулась чем-то вроде тотемной дразнилки, подражающей гортанной речи "лебедян" (так переводится самоназвание половцев - кумане): "И реКо ГзаКО КО КОнчаКови"! Звучание "ъ" и "ь" в "Слове" предложил еще академик Ф. Корш в начале нашего века.

Но, может быть, мы имеем дело всего-навсего со случайным совпадением? Не может же рассказ о событии XII столетия идти на языке столетия X? Рассказ, если под этим словом подразумевать прозаическое повествование, не может... Другое дело, когда перед нами стихи: те же "ъ" и "ь" произносятся, скажем, в духовных стихах старообрядцев до наших дней. Услышать их можно и в шаляпинских записях русских былин, и в фольклорных древних песнях.

До сих пор ученые спорили, что же такое "Слово о полку" - прозаическая воинская повесть или стихотворная поэма? Потому что ритм "Слова" далек от прозаического, но ни в один из известных стихотворных размеров тоже не укладывается. "Тогда великыи Святьславъ изрони злато слово..." - явная проза. А если произнести "ъ", как нам и предлагает сам автор, "старыми словесы"?

Тогда великыи СВЯТОСЛАВО
изрони ЗЛАТО СЛОВО
со слезами смешено и рече:
- О моя сыновча...

Прозаический текст обернулся стихом. Да еще сколь искусным:

Свято... славо - злато слово!

Это уже не может быть случайностью. А теперь проверим звучание "ь".

"Тогда Игорь возре на светлое солнце..."
Тогда Игорь возре...

Созвучие словно окликнуло князя: посмотрел на светлое солнце, и сжалось сердце - солнце тьмою прикрыло все его войско. Мы начинаем читать "Слово" "старыми словесы", и оно словно оживает. Как на магнитофонной записи становятся слышны удары колокола:

Тому въ Полотске позвониша заутреню "рАНО у Святыя Софеи въ колоколы, А ОНЪ въ Кыеве звОНЪ слыша.

С некоторыми потерями этот затухающий перезвон тяжких полоцких колоколов можно передать и по-русски:
Ему в Полоцке колокола Святой Софии рано поутру к заутрени звонили, а он-то в Киеве звон тот слушал.
Тяжкая музыка давней битвы Всеслава Полоцкого у реки Немиги нарисована аллитерацией на "то" и "те":
На Немизе снопы сТЕлюТЬ головами, МолоТЯТЪ чепи харалужными, на ТОце живоТЪ кладуТЪ, ВеюТЪ душу оТЪ ТЕла...

Тут и теснота боя, и треск копий, и тяжелые удары боевых цепов (было и такое оружие) по живой плоти. И смертная тень на всем. Это умение в звуке закрепить картину свойственно и фольклору. Вспомним хотя бы поговорку: "От топота копыт пыль по полю летит". Но в руках великого мастера происходит чудо! Оказывается, что самая обычная звукопись может превратиться в нечто неизмеримо большее: фонетический набор точно кодирует саму душу поэта, и, повторяя вслух (обязательно вслух!) древний текст, мы не только видим картину глазами очевидца, но вживаемся в нее, воспроизводя авторское к ней отношение и воскрешая его голос. Еще в XIX веке Павел Петрович Вяземский (сын поэта) подметил звукоизобразительную аллитерацию в "Слове".

Игорь и Овлур бегут из плена, пробиваясь сквозь высокую траву поля Половецкого. Полночь. Трава, тяжелая от росы, ледяными вениками хлещет по беглецам. Слышен не топот, а свист теряющих влагу стеблей:
Коли Игорь соколомъ полете, тогда Влуръ вълкомъ потече,
труСЯ СОбою Студеную роСУ,
претьргоСта бо своя борЗая комоня.

Роса убивает разгоряченных лошадей, потому во втором четверостишии в каждой строке по две аллитерации на "с" (это как бы два прыжка, два удара на один стих), а в последнем стихе звукопись умирает, падает вместе с загнанными лошадьми:
И студеную росу
в степи отрясали,
и борзых своих
коней загнали.

Свист смолк. Вместо него - тревожная тишина, в которой все слышней погоня. Вслушиваемся в голоса птиц, услышим переползание полозов:
А не сорокы втроскоташа
на следу Игореве -
ездить Гзакъ съ Кончакомъ.
Тогда врани не граяхуть, галици помълкоша,
сорокы не троскоташа,
полозие ползоша.

Это надо обязательно произнести: вр-р-ани не гр-р-аяхуть. Иначе голосов воронов и впрямь не слышно (ровно как галок и сорок). Читать "про себя", скользя по строчкам лишь глазами, здесь бесполезно. Уж если, как утверждает академик Д. С. Лихачев, даже древнерусские летописи предназначались для чтения вслух (оттого и украшался их слог ораторскими приемами и благозвучием), то стих без звукового воспроизведения, без воскрешения его старанием души и голоса - всего лишь партитура без оркестра.

Кстати, проверка "звуком" (термин А. А. Ахматовой) - самая важная проверка силы стиха, заложенной в нем энергии. Как часто "глазами" все складно и гладко, а произнесешь - и полезет фальшь, нарочитость интонации.

Звук в стихах - это действительно проверка смысла. Скажем, вот в этом месте видят иногда не полозов (кочевники на Руси традиционно сравнивались со змеями, вспомним Змея Тугариновича), а лозу: "Сорокы не троскоташа, по лозию ползоша только..." Переведем: "Сороки не трещали, по веткам прыгали только..." Может такое быть? Ни в коем случае! "Полозие ползоша" - здесь сама строка извивается, ползет, подражая крупным змеям-полозам. А "только" относится к следующей строке, потому что без этого слова не услышать и стука дятлов:
Только дятлове тектомъ
путь къ реце кажуть...
Еще строка, и совсем новый звук, совсем иная аллитерация:
Соловии веселыми песньми
светъ поведають.

Дятлы разговаривают для поэта на "д" и "т", а соловьи поют на "ви" и "ве", то есть свистят. От первой до последней строки "Слово" наполнено звуком. Другое дело, что без чтения "ъ" и "ь", без стиховой реконструкции этот звук утаен. Не случайно же в поэме традиционно замечали лишь две-три наиболее откровенные аллитерации, а все остальное богатство просто не попадало в поле зрения исследователей. Впрочем, это очень понятно: попробуйте хотя бы "Евгения Онегина" записать прозой, да еще выпустить в каждой строке по две, три и четыре гласных буквы. Получатся ли при такой операции стихи?

Д. С. Лихачев писал: "Слово", несомненно, сложено одним автором. И этот автор не перестает нас удивлять своей поразительной одаренностью, своими скрытыми и "недоказуемыми" художественными открытиями. "Скрытые открытия" - это не обмолвка. Автор "Слова", как истинный поэт, воздействует на "1 своих читателей не открыто, а как бы под пологом их сознания. Работа исследователя "Слова" может быть уподоблена работе рентгенолога: в тексте "Слова" постоянно как бы просвечивается организующая структура звукового повтора:
А СЪ ниМИ злаТО и паволокы,
и драгыя ОКСАМИТЫ!

Звук - это ключ к "Слову". Тот, кто вооружится им, узнает о самой поэме, ее авторе и Древней Руси такое, о чем просто читатель никогда не догадается. Скажем, московский исследователь Арсен Гогешвили вошел в мир поэмы с этим ключом и обнаружил в концовке акростих:къ Святей Богородици Пирогощеи -
Страны ради, гради весели!
Певше песнь старымъ княземъ,
А потомъ молодымъ пети:
Слава Игорю СВЯТЪСЛАВЛИЧА!

Окончание последнего слова всегда правили: если слава, то, конечно, Святославичу! Но оказалось, что это не описка. Исследователь (кстати, А. А. Гогешвили не филолог, а "технарь", кандидат технических наук) показал, что следует читать здесь и по горизонтали, и по вертикали: "СПАСИ СВЯТОСЛАВЛИЧА". Этот акростих-молитва обращен к той, чье имя названо в предыдущей строке, к Святой Пирогощеи Богородице (в Киеве на Подоле была такая церковь). Именно такие составные акростихи (из вертикали и горизонтали) встречаются в древнерусских рукописях XVI и XVII веков. Были они, конечно, и раньше, только книг со стихами, записанными стихами, от того времени не дошло, кроме одной или двух. И само "Слово" в том списке, который был в руках у первоиздателей, было переписано "прозой". Акростих как раз и показывает, что оригинал, или, как говорят филологи, протограф, был "в столбик". Видимо, акростих в нем выделялся киноварью.

Умоляя Богородицу "Спаси Святославлича!" поэт вряд ли имеет в виду Игоря Святославича, своего героя. По надписям на стенах древнерусских храмов мы знаем, что подобные слова писались о себе. Может быть, отчество поэта совпадало с отчеством Игоря? Если так, то это еще один совершенно неожиданный аргумент в пользу предположения, согласно которому имя автора названо в тексте поэмы: "Изрекли Боян и Ходына, Святославовы песнетворцы..." Ведь и здесь "отчество" двум певцам дается по имени князя. Только у Бояна в XI веке был свой Святослав Киевский (Святослав Ярославич), а у автора "Слова" свой (Святослав Всеволодич, тот, что изронил "злато слово", тот двоюродный брат Игоря и феодальный глава Киевской Руси, которого автор называет "отцом" Игоря и Всеволода): Итак, великого творца "Слова" звали Ходына Святославич? Не исключено.

"Слово о полку Игореве" - это поэма о единстве русских князей в борьбе с внешним врагом - половцами. "Слово" - поэма не только о подвиге как таковом, лишь воинском, но о подвижничестве, о том, как человек (князь Игорь) находит духовное равновесие в мире, возвращаясь к вере и тем самым возвращаясь в Русскую землю: "Игорь князь в Русской земли" Русская земля спасается не только тем, что ее отстояли с оружием в руках, а тем, что преодолели крамолу, сохранили себя, свою душу, свой дух. Поэтому "Слово о полку Игореве" и обладает такой поразительной притягательностью, что оно как бы создано не в свое время, намного опередив его. В нем уже есть романное мышление, для того времени вроде бы и немыслимое. В нем говорится о том, что присутствует в русской жизни, во всяком случае, со времени его создания до сего дня. В нем говорится о том, как возникает тьма духовная и как она преодолевается человеком.

Из "Слова" мы многое узнаем о той эпохе, в которой оно создавалось. Это поэма о том, как живет, как погибает в безверии и как спасается в вере человеческая душа. Этим она, главным образом, нам необходима. "Слово" обладает удивительной способностью становиться особенно дорогим и необходимым, открываясь своим основным смыслом во времена смут, в периоды духовной нетвердости, когда торжествуют силы зла, когда обостряется брань духовная. В этой небольшой поэме человек обретает духовную опору, черпает мировоззренческую уверенность, находит ответы на вечные вопросы своего бытия. Но до сегодняшних дней остается загадкой, кто же он - автор "Слова о полку Игореве"?

1. Абие - вдруг, тотчас, внезапно
2. Аз - я
3. Аки, акы - как
4. Амо - куда
5. Ано - я
6. Аще - если, хотя
7. Багр, багряница - одежда пурпурного цвета, царская мантия
8. Блазнен - соблазненный, соблазняющий, обманчивый
9. Блюстися - остерегаться
10. Борзо - быстро
11. Брань - битва, сражение
12. Брашно - пища, еда
13. Буесть - отвага, мужество
14. Вборзе - скоро, быстро
15. Ведати, ведети - знать
16. Вежа - шатер, кибитка
17. Велий - большой
18. Вельми - очень
19. Вемь - знаю
20. Вертоград - сад
21. Весь - деревня, селение
22. Виноград - сад
23. Вкупе - вместе
24. Внити - войти
25. Воздух - покров на сосуд со "святыми дарами" на престоле в церкви
26. Вои - воины
27. Выжлец - гончая собака, ищейка
28. Глагол - слово, речь
29. Голка - шум, крик
30. Гонзути - лишиться, избавиться, избегнуть
31. Горазд (ый) - искусный, опытный
32. Горе - вверх
33. Горчаи - сравнительная степень от горький
34. Гость - купец
35. Гривна - денежная единица
36. Грясти - идти
37. Деля - для
38. Десница - правая рука
39. Дивий - дикий
40. Долу - вниз
41. Дондете - пока; до тех пор пока
42. Егда - когда
43. Еже - если; которое, что
44. Екшенья - часть богослужения
45. Елико - сколько
46. Епитемья - церковное наказание
47. Живот - жизнь
48. Зане, зане же - т. к., потому что
49. Зелие, зелье - злак, овощ; лекарство, отрава; порох
50. Зело - очень, сильно
51. Зрак - вид, облик, взор
52. Иде, иде же - где
53. Ите, яте, еже - который, которая, которое
54. Имати - брать, хватать
55. Имение - богатство, имущество
56. Ино - но, то
57. Иекуп - выкуп
58. Камка - шелковая ткань
59. Камо - куда
60. Келарь - монах, заведующий монастырским хозяйством
61. Клазик - церковный служитель
62. Кожух - шуба
63. Кознодействовать - творить зло, козни
64. Краска, кроска - холст, полотно
65. Красный - красивый, прекрасный
66. Крестьяне, кристьяне - христиане
67. Крылос - клирос, место для певчих в церкви
68. Купно - вместе
69. Квиждо - каждый
70. Лено - хорошо, достойно
71. Лепый - хороший, красивый
72. Лето - год
73. Литоргия - церковная служба, обедня
74. Лов, ловля - охота
75. Локоть - мера длины
76. Лучиться - случиться
77. Мнити - думать
78. Мних - монах
79. Мытарь - сборщик податей
80. Наипаге - больше всего
81. Наголы - пополам, надвое
82. Нарочистый - богатый, знатный
83. Наряд - порядок, устройство; снаряжение
84. Насад - вид судка
85. Неблазный - непорочный, чистый
86. Небреговати - пренебрегать
87. Негли - нежели, чтобы
88. Неже - нежели, чем
89. Неприязненный - злобный; дьявольский
90. Песть - нет
91. Ниже - также не, и не
92. Николи - никогда
93. Нь - его
94. Обаче - но, однако
95. Обаяние - чародейство
96. Оболчен - одет
97. Обстояние - осада
98. Ов … ов - один … другой, тот … а тот
99. Ово … ово - то … то, или … или
100. Овогда - иногда
101. Одесную - справа
102. Однорядка - верхняя одежда
103. Окольный - соседний, близлежащий
104. Окуп - выкуп
105. Оле - о (междометие)
106. Опако - назад
107. Опричь - кроме, исключая
108. Ораты - пахать
109. Осклабиться - улыбнуться, усмехнуться
110. Отаи - тайно
111. Отнюду - откуда
112. Отрок, отрога - ребенок, юноша; слуга
113. Паки, пакы - опять, снова
114. Паполома - покрывало
115. Пардус - гепард
116. Паге - больше, лучше; еще
117. Перси - грудь
118. Персть - пыль, прах
119. Пестун - воспитатель
120. Питати - воспитывать
121. Поволока, паволока - шелковая ткань; покрывало
122. Подущати - подстрекать
123. Полк - поход; война; военный отряд
124. Поке, покеже - потому что, так как, хотя, даже
125. Поприще - мера длины, расстояния
126. Перекло - прозвание, прозвище
127. Порты, портища - одежды
128. Посад - предместье
129. Пособь - помощь
130. Потребити - истребить, уничтожить
131. Правеж - взыскание по приговору суда
132. Предреченный - названный выше, упомянутый выше
133. Предстояти - прислуживать, служить кому-либо
134. Презвитер - священник
135. Прелестный - лживый, обманчивый
136. Прелесть - обман, соблазн, заблуждение
137. Прещение - угроза, запрет
138. Пририскати - прибежать
139. Приско - всегда
140. Прискодевая - вечно девственная (о Богородице)
141. Присный - родной, близкий
142. Присный - родной, близкий
143. Пристав - страж; должностное лицо, назначавшееся для призыва ответчика к суду
144. Пядь - мера длины
145. Разве - кроме, помимо
146. Рака - гробница
147. Ратай - пахарь, землевладелец
148. Ревность - усердие
149. Резака - денежная единица
150. Рель - перекладина
151. Ремество - искусство, умение, ремесло
152. Реги, рещи (рех, рти и т.д.) - сказать, говорить (сказал и т.д.)
153. Риза - одеяние
154. Седмица - неделя
155. Семо - сюда
156. Сегиво - секунда; топор
157. Секира - топор
158. Сисклит, синклит - приближенные, советники
159. Сиречь - то есть
160. Сице - так
161. Скважня - отверстие, щель
162. Смерд - крестьянин
163. Совокупность - соединить
164. Сопело - свирель
165. Сорокоуст - сорокадневная молитва по усопшему
166. Спиратися - спорить
167. Срачица - рубашка
168. Стечно - бедро
169. С тем мест - с тех пор
170. Сточка - площадь улицы
171. Стратич - военачальник, воевода
172. Струг - лодка, судно
173. Стрый - брат отца (дядя по отцу)
174. Студ - стыд
175. Сумица - короткое метательное копье
176. Сыта - мед, растворенный в воде
177. Таи - тайно
178. Тамо - там
179. Тать - вор
180. Татьба - воровство
181. Течи, течь - идти, бежать
182. Тиум - слуга, дворецкий, домоправитель
183. Токмо - только
184. Толмач - переводчик
185. Точию - только
186. Труе - землетрясение
187. Туга - печаль, горе
188. Убо - итак, так же
189. Убрус - платок, повязка, полотенце
190. Уд - часть тела
191. Узорочье - драгоценности (ткани, одежды и т. д.)
192. Узы - веревки, цепи
193. Успенье - смерть, кончина
194. Утечи - убежать
195. Уязвити - поразить, ранить
196. Червленый - красивый
197. Чесо - чело
198. Чресла - поясница, стан
199. Шуица - левая рука
200. Ядь - пища
201. Язвити - ранить
202. Яко - что, как
203. Ясельничей - пастух
204. Ясти - есть
205. Яти - брать

1. Аверинцев, Битов, Виноградов и др. Круг чтения. - М.:- Издательство политической литературы, - 1990;
2. Тархов, Колесов, Сокол. Cлово о полку Игореве. - М.:- Молодая гвардия. - 1981;
3. Белякова, Левинская, Степина и др. Cлово о полку Игореве. - М.:- Детская литература. - 1979.
4. К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения. т. XXII, стр. 122
5. Ткаченко П. В поисках града Тмутаракани. Невостребованные размышления о русской литературе и жизни. - М.: Издательство Московского университета. - 2000. - 240 с.

Жаров Георгий - ученик 10-го класса гимназии № 1517

БЕЛГОРОДСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

ТВОРЧЕСКАЯ РАБОТА ПО ИСТОРИИ

РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ НА ТЕМУ:

«СЛОВО О ПОЛКУ ИГОРЕВЕ»,

ЯЗЫЧЕСКИЕ И ХРИСТИАНСКИЕ

МОТИВЫ В ПРОИЗВЕДЕНИИ»

ВЫПОЛНИЛ:

ПРОВЕРИЛ:

г. БЕЛГОРОД – 2003 г.

I. Введение. О бессмертии «Слова о полку Игореве».

1. «Слово о полку Игореве» - произведение не только древней, но всегда современной литературы;

2. Живая связь «Слова о полку Игореве» с мировоззрением и творчеством всего народа;

3. Цели и задачи данной работы.

II. Культура и быт древних славян.

1. Пантеон славянских богов;

2. Принятие христианства и его влияние на древнерусскую культуру;

3. Язычество – эстетический арсенал поэтических образов, использованных в «Слове о полку Игореве».

III. «Слово о полку Игореве» и древнерусское язычество.

1. Понятие о двоеверии;

2. Языческая стихия и образная система «Слова о полку Игореве»:

а) значение имен и прозвищ,

б) образная система.

3. Одухотворение стихий и явлений природы;

4. Языческие боги как поэтические понятия.

IV. «Слово о полку Игореве» идеи христианства.

1. Влияние христианства на культуру Древней Руси;

2. Употребление церковно-славянской лексики;

3. Топонимические термины;

4. Соблюдение христианских литературных традиций.

V. Заключение и выводы.

I Введение: О бессмертии «Слова о полку Игореве»

Умирая, человек продолжает жить, - он живет в своих делах. И важно при этом то, что в человеке жило, живет и будет жить только лучшее. Худшее не наследуется в широком смысле этого слова, оно не имеет длительных национальных традиций, оно непрочно, оно легко возникает, но еще быстрее исчезает. Лучшее же в человеке бессмертно. Еще более это относится к жизни памятников искусства. Произведения искусства воплощают в себе длительные народные традиции. Они продолжают жить и за пределами своей эпохи. В лучших своих произведениях – произведениях гуманистических, человечных в высшем смысле слова – искусство не знает старения. Наиболее высокие произведения искусства продолжают быть современными столетия и тысячелетия. Современность искусства – это все то, что сохраняет свою эстетическую действенность, все то, что читает, смотрит и слушает народ в данный момент, независимо от того, в какое время были созданы эти произведения искусства.

Вот почему «Слово о полку Игореве», продолжающее жить в сотнях произведений русской литературы ХIХ и ХХ веков, мы вправе считать произведением не только древней, но в известней мере и современной литературы. Оно живо и действенно, заражает своей поэтической энергией и воспитывает, учит литературному мастерству и любви к Родине

Более чем семь с половиной веков живет «Слово о полку Игореве» полнокровной жизнью, и сила его воздействия не только не ослабевает, но все возрастает и расширяется. Такова власть над временем «Слова», его живой связи с мировоззрением и творчеством всего народа.

В этой работе мне предстоит доказать, что хотя и замечательный памятник древнерусской литературы «Слово о полку Игореве» создавался после принятия Русью христианства, но однако языческие представления о мире в нем еще тоже были очень сильны.

II. Пользуясь текстом произведения «Слова», и свидетельством очевидцев мы попытаемся представить, в какой обстановке жили наши далекие предки. «Они очень высокого роста и огромной силы. Цвет кожи и волос у них очень белый, или золотистый, или не совсем черный… Они почитают реки и нимф, и всяческие божества, приносят жертвы всем им и при помощи этих жертв производят гадания», - писал Прокопий Кессарийский. Такими видел славян этот византийский историк, оставивший нам бесценные и, к сожалению, редчайшие сведения о наших далеких предках. Славяне в те дни только-только начинали заявлять о себе на мировой арене и жили еще своей обособленной культурой, далекой от достижений античной цивилизации. Они прикоснулись к ней значительно позднее, уже после принятия христианства.

Их представления о мире отражались в наивных мифах о богах, связанных непосредственно с природой. Общую картину пантеона славян мы вряд и сейчас можем себе представить, легенды, мифы потеряны, забыты. Остались лишь несколько имен древних славянских богов.

Русские сказки донесли до нас поэтическую прелесть этих древних представлений наших предков, они и ныне окрашивают поэзией наше детство: лешие, домовые, русалки, водяные, Баба-яга, чудо-юдо, Кащей Бессмертный. Многие нравственные принципы представали воображению древнего человека в персонифицированном виде: Горе-злосчастие, Правда, Кривда. Даже смерть выступала в виде скелета в саване и с косой в руке. Слово «чур», которое ныне употребляется в выражении: «Чур меня!», было именем бога.

Высшим божеством почитался у древних славян Перун – бог грозы. Он живет на вершине горы. Его враг Велес. Коварный и злой бог. Он похищает скот, людей, бог-оборотень, способный превратиться и в зверя, и в человека. Перун сражается с ним и, когда побеждает, на землю опускается живительный и благодатный дождь, дающий жизнь посевам. Слово «бог» (видимо, от богатый) часто связано с именем божества: Даждьбог, Стрибог. В мире мифов действуют кикиморы, упыри, соловьи-разбойники, дивы, Змей Горыныч, ветры Ярилы, бог весны Лель.

Числовые наименования приобретают иногда тоже божественное значение; если, например, чет несет в себе положительное начало, то нечет явно отрицательное.

С IХ века начинают проникать к славянам идеи христианства. Княгиня Ольга, побывавшая в Византии, приняла христианство, была там крещена. Ее сын, князь Святослав, похоронил мать по христианскому обычаю, но сам остался язычником, приверженцем старых славянских богов. Христианство, как известно, установил сын его, князь Владимир, в 988 году. В русских летописях сохранились красочные рассказы о полных драматизма последних днях язычества на Руси:

«И стал Владимир княжить в Киеве один и поставил кумиры на холме за теремным двором: деревянного Перуна с серебряной дорогой и золотыми усами, затем Хорста, Даждьбога, Стрибога, Симаргла и Мокошь. И приносил им жертвы, называя их богами, и приводил к ним своих сыновей и дочерей, а жертвы эти шли бесам и оскверняли землю своими приношениями. И осквернялась земля русская и холм тот».

Летописец, уже христианин, недобрым словом поминает этих языческих богов.

Суровы обычаи древних славян, суровы их боги, чтобы умилостивить их или отблагодарить, нужны жертвы и жертвы человеческие. Летопись рассказывает об одном драматическом эпизоде.

Владимир вернулся после удачного военного похода на племя ятвагов. Надо было по обычаю отпраздновать победу и отблагодарить богов. «…Сказали старцы и бояре: «Бросим жребий на отроков и девиц, на кого падет он, того и зарежем в жертву богам». Был тогда варяг один, и двор его стоял там, где сейчас церковь святой Богородицы, которую построил Владимир. Пришел тот варяг из Греческой земли и исповедовал христианскую веру. И был у него сын, прекрасный лицом и душою, на него-то и пал жребий… И посланные к нему, придя, сказали: «На сына твоего пал жребий, избрали его себе боги, чтобы мы принесли его в жертву богам». – «Не боги это, а простое дерево: нынче есть, а завтра сгниет; не едят они, не пьют, не говорят, но сделаны человеческими руками из дерева. Не дам сына своего!»- «Дай сына своего, да принесем его богам». – «Если они боги, то пусть пришлют одного из богов и возьмут моего сына. А вы-то зачем совершаете их требы?»

Кликнули, и подсекли под ним сени, и так убили их».

Летописец, рассказав об этом, сокрушается: «Ведь были тогда люди невежды и нехристи. Дьявол же радовался тому».

Вскоре Владимир переменил веру, а на месте казни варяга и его сына воздвигнул церковь.

Однако прежние боги не ушли из памяти народной. Вера в них уже в виде суеверий продолжала жить. Старые языческие боги символизировали силы природы и как-то слились в поэтическом воображении народа с этими силами. Они составили тот эстетический арсенал поэтических образов, которым пользовались поэты. Много мы найдем их в «Слове о полку Игореве». Даже отдельные русские слова ведут свое начало от названия старинных языческих богов, например: «лелеять» - от бога весны Леля. В белорусском языке употребительно бранное выражение: «Кабе цебя пярун треснув!» (бог Перун).

III. «Слово» и древнерусское язычество»

В «Слове о полку Игореве» несколько раз упоминаются языческие боги: Велес, Даждьбог, Стрибог, Хорс. Вместе с тем «Слово» явно написано поэтом-христианином: Игорь по своем возвращении из плена едет к церкви Богородицы Пирогощей. Как же совмещаются в авторе произведения язычество и христианство? Это очень типично для древней Руси. Его принято называть двоеверием.

Что такое это двоеверие? Простое соединение двух вер вряд ли вообще возможно, тем более что христианство в ХII веке, как и в последующем, активно боролось с языческой религией, с ее остатками в народе. Элементы язычества начали приходить в соединение с христианскими верованиями только тогда, когда они переставали осознаваться в народе как противостоящие христианству. Язычество как система верований, притом враждебная христианству, должно было исчезнуть прежде, чем могло появиться двоеверие. Это исчезновение язычества как последовательной системы верований могло совершиться только спустя известное время после победы христианства: не ранее конца ХI – начала ХII века.

Вот почему и сам летописец, и автор произведения, несмотря на весь свой христианский настрой, не прочь определить время описываемых им событий то языческим Корочуном (самый короткий день в году – солнцеповорот), то христианской Радуницей (время поминовения умерших), то языческой Русальной неделей (также праздник поминовения умерших).

Автор «Слова о полку Игореве» не верит в языческих богов так, как бы в них верил язычник. Для него языческие боги – это символы природы, художественные обобщения. Он одушевляет явления природы, деревья, солнце, ветер, реки, одушествляет даже города и их стены. («Уныша бо градомъ забралы», - говорит автор, описывая последствия поражения Игоря). Он одушевляет отвлеченные понятия: обиду, приобретающую образ девы с лебедиными крыльями, тоску и печаль – Карну и Желю.

Языческая стихия во многом формирует и образную систему «Слова». Обратимся к деду князя Игоря – Олегу Святославичу, по прозванию Гориславич. Он был известен своими междоусобными войнами. Восхищаясь его мощью и храбростью, автор «Слова» одновременно пеняет ему за братоубийственные походы: «Тот ведь Олег мечом крамолу ковал и стрелы по земле сеял». Многие исследователи прозвище Гориславич возводят на этом основании к слову «гуре». На наш взгляд, однако, соединение в одном слове понятий горе и слава противоречит логике, да и самого образа Олега. Ведь Горислав читалось бы тогда как горе-храбрец, что-то вроде Аники-воина, чего никак нельзя предположить в отношении прославленного князя. Возведение же иными прозвища Гориславич к слову «горний» («горняя слава») кажется чересчур церковным, не соответствующим стилистике прозвищ. В имени Горислав нам явственно слышится «горит славою», «печется о славе», «ищет славы». Слава по древнерусски – это одновременно и славолюбие, и честолюбие.. Так, князя Бориса Вячеславовича «слава на суд привела» - честолюбие привело к погибели Итак, языческое прозвище Олега Гориславич говорит о человеке, воине, горящем славою, славном и славолюбивом одновременно, что полностью сообразуется с характером этого князя.

Да и вообще имени, а ранее и прозвищу, в древнем сознании придавалось судьбоносное значение. Так, Олег в переводе с греческого значит горящий (вот и Горислав!). Игорь – созвучно слову «гуре». В «Слове о полку Игореве» мы находим много имен с составной частью «слава»: Всеслав, Яролав, Святослав, Горислав, Вячелав, Брячеслав, Изялав. Такое обилие княжеских имен с корнем «слав» говорит само за себя.

Святослав Всеволодович Киевский – двоюродный брат Игоря, слишком поздно узнавший о походе Игоря видит пророческий сон:

Уже доски без князька

В моем тереме златоверхом.

Всю ночь с вечера

Серые вороны граяли у Плесеньска,

В предградье стоял лес Кияни,

И понеслись они, вороны, к синему морю.

Почему именно к синему морю? По нашему убеждению, Синее море – это языческая стихия, которая покровительствует половцам. Это море – стихия, поглотившая русских, смысл соотносится с выражением «уже пустыня силу прикрыла». И почти везде в произведении враждебные русским стихии представлены приверженцами «поганых язычников». Это прежде всего тьма, ночь – в противопоставлении свету, дню и заре (затмение солнца как знак беды и гибели). Это стонущая гроза, звериный свист, это волки, что сторожат по оврагам Игореву беду; это лисицы, что лают на червленые щиты. Это «бусови врани» - бусовы зловещие вороны (Бус, Бооз, Вооз – легендарный вожак половцев). И это Див, что «кличет в верху дерева», когда князь Игорь собирается в поход; див бьет крылами, сзывая на кровавый пир все враждебное русским. Див враждебен русским (ср. в сказках «диво одноглазое). Это мифическое существо язычников, олицетворение дикости и стихийности, враждебное человечности и культуре, то, что мы называем сегодня азиатчиной

Див – чуждое, враждебное русскому человеку существо (ибо русский - в народном понимании то же, что и праведный, собственно человек). До сих пор в народной речи употребляются выражения «это что за диво? или «экое диво!» - в значении чего-то нелепого, несуразного, чуждого, неблагоприятного. Дивный в значении прекрасный знаком только книжной традиции, но не народной речи, где этот эпитет имеет отрицательное значение.

В. Даль расшифровывает слово дивъ как чудо, невидаль, чудище, морское чудовище или зловещую птицу (пугач, филин). Пословица «трижды человек дивен бывает: родится, женится, умирает» - говорит об иномирном, даже нечистом оттенке слова «дивен», т.к. именно в эти переходные, порубежные моменты в жизни человека - рождении, женитьбе и смерти – он бывает ритуально «нечист» и требует специальных очистительных действий, ритуалов.

Чужое, неосвоенное, дивье передается также словом незнаемо. Это степь – поле незнаемо (ср. чистое поле – тоже пустынное, но включенное в образ дружественного, «своего» мира). Незнаемый – дикий, дивный, неодухотворенный культурой, неизвестный. Недаром в фольклоре нечистая сила часто появляется в образе «незнакомого человека».

Академик Б.А.Рыбаков настаивает на том, что див – это славянское божество, ссылаясь на скифов как на праславян и на их орнаментику, приводя в качестве аргумента грифоновидные орнаменты домонгольской Руси. Но неизвестно, был ли в сознании древних русичей див жестко привязан к образам грифонов, орнаменты же могут заимствоваться и вне религиозного поклонения, в силу художественных и иных причин. Во всяком случае, отдельные примеры орнамента стен и украшения шлемов грифонами вряд ли дают повод называть дива «вершителем небесной воли», как это делает академик Рыбаков. Дива он считает покровителем Игоревой дружины; когда войско русичей потерпело поражение - тогда и сверзился див с вершины, - пишет Б.А.Рыбаков в книге «Петр Бориславич. Поиск автора «Слова о полку Игореве» (Москва, 1991 г.). Однако выражение «уже вержился на землю див» означает, мы считаем, не упал, как подкошенный, а прямо наоборот – напал, бросился на русичей с вершины дерева, как коршун (ср.выражение «вержил Всеслав жребий о девице себе любой» - бросал жребий, действие активное, а не страдательное).

Враждебная активность дива стоит в логически неразрывном ряду: «уже несется хула на хвалу, уже тресну нужда на волю, уже вержился див на землю». Что значит: хула одолела хвалу, нужда – волю, див – землю. Речитатив плача, идущего без перебивок на одном дыхании, подчеркнутый ритмическим повтором слова «уже» говорит о горе русской земли. Вся эта конструкция чуть ниже поддержана родственной по смыслу и стилю завершающей фразой: «уже пустыня силу прикрыла». Доверие к тексту, и прежде всего к тексту, проясняет многие темные места. Да и само по себе значение слова «дивный» как диковинный, дикий, чужой, незнаемый, языческий убеждают нас во враждебности дива.

Или возьмем такой фрагмент текста: «Почнут наших птиц бити»…

И рек Гзак Кончаку (про Игоря):

А коли опутаем его красной девицею –

ни нам будет соколенка,

ни нам красной девицы.

но почнут наших птиц бити

в поле половецком.

В этом фрагменте из последней части «Слова» О.Щербинина в статье «Слово о полку Игореве» («Темные места» в новом свете) впервые предлагает перевод «почнут наших птиц бити», в отличие от остальных исследователей, которые писали: «И начнут нас птицы бить в поле половецком», понимать как «сокол с соколенком начнут птиц половецких в поле бить». Эта метафора – русичи-соколы бьют птиц-половцев – проходит через всю образную систему слова, равно как и древнерусскую литературу. В «Слове» есть такие фразы: «Когда сокол в мытех бывает – высоко птиц взбивает; « высоко плаваете на дело в буести, яко сокол на ветрах ширяяся, хотя птиц в буйстве одолети».

По мысли некоторых исследователей, лебеди - языческий тотем половцев. Возможно, именно с изображением лебедей на стягах шли половцы в бой. В таком случае, «почнут наших птиц бити» из уст половецких ханов – это и символический, и зримый, конкретные образы. Вспомним и выражение: «скрипят телеги половецкие, словно лебеди распуганы». Или «ступила обида на землю Троянью, всплеснула лебедиными крылами».

В сцене побега Игоря из половецкого плена: «… и полетел сокол под мглами, избивая гусей и лебедей к завтраку, обеду и ужину». Или: «О, далече заиде сокол, птиц бья – к морю!» Под птицами разумеются галки, черные вороны, сороки (ср. «галок стада бегут к Дону великому»…). В ХII веке птицы и лисицы – именно в этом сочетании – воспринимались как сугубо языческие реалии, недаром в «Слове и поучении против язычников» читаем: «Внимают же и гласы кокошем, и вранам, и иным птицам и лисицам».

«Русские птицы» - это сокол, соловей, кукушка, утка (и гоголь), чайка, чернядь, перепелка. Но прежде всего сокол. Их всегда называют поименно, а «языческих птиц» часто обозначают просто как «птицы».

Обратимся к другому фрагменту: «Пустыня силу прикрыла». И опять же, противопоставление: хаос – порядок, стихия, культура, знакомое, освоенное, культурное, одухотворенное, христианское – и незнакомое, незнаемое, неосвоенное, неокультуренное, пустынное, нечистое, поганое, языческое - имеет в «Слове» важное мирообразующее значение. Это ключ к образам. Это противопоставление создает образ большой поэтической и философской глубины - «уже пустыня силу прикрыла» - в плаче после поражения князя Игоря. Передача этой фразы как «уже пустыня» войско прикрыла» - совершенно недостаточна, т.к. понятие сила гораздо шире, чем войско. Войско – лишь одно из средоточий силы. Полный же смысл в том, что пустое одолело сложное и богатое, дикое одолело культурное, бессильное по всем параметрам (т.к. оно не одухотворено традицией, культурой), одолело силу как средоточие не только физической военной мощи, но и духовных качеств: храбрости, доблести, чести, жертвенности во имя Родины.

Если вспомнить шедевры церковного зодчества на Руси ХII века, вспомнить, что именно в этом веке начинается строительство Собора Парижской Богоматери с его роскошной архитектурой и сложной системой символов, подумать о сложных духовных поисках богословской литературы – то особенно ярко и выпукло предстанет в сравнении со всеми этими богатствами понятие пустыни – всего жизнеустройства кочевых народов, живущих в голой степи. (Вероятно, не стоит подробно оговаривать, что у кочевых, «отсталых» народов была своя культура, заслуживающая уважения, подчас восхищения – каменная скульптура половцев). Мы здесь реконструируем сознание средневекового христианина. А впрочем, пустыня ведь не уничтожила силу, а только прикрыла, подспудно сила зреет.

Одухотворены, а потому дружественны либо враждебны русичам и все природные стихии и явления, в том числе и реки. В «Слове» приводится много названий рек, и к каждой у автора особое отношение. Реки персонифицировались. Днепр Словутич – помощник, покровитель. Стугна – коварна, полна студеной воды. Каяла – гибельная, окаянная река, как и Канина, где «канули» русские дружины и самая слава русичей. В средневековом сознании имена собственные, а также названия рек, озер, морей, гор осмысливались как обозначения характера объекта, его сути, подчас судьбы. Все эти одушевления, элементы анимизма и язычества в «Слове» - явления не столько религиозного, сколько художественного порядка.

Когда автор «Слова о полку Игореве» передает беседу Игоря с Донцом, он, конечно, не предполагает, что эта беседа имела место в действительной жизни. Эта беседа – художественное обобщение. Не может подлежать сомнению, что и языческие боги, упоминаемые в произведении, - это художественные образы, обладающие для автора поэтической окраской, а не реальные культовые понятия. Автор «Слова» - христианин, а не язычник. Он не верит в языческих богов, как не верит в реальность разговора Игоря с Донцом.

Языческие боги – художественные образы, поэтические понятия. Автор «Слова» называет ветры «Стрибожьими внуками», говорит о русском народе как о Даждьбожьем внуке». «Велесовым внуком» он называет Бояна. Велес, или Волос («скотий бог») несколько раз упоминается в произведении Идолы Велесу – Волосу стояли в Х веке в Киеве на Подоле, в Ростове, по преданию – в Новгороде. По-видимому, Велес считался также покровителем певцов-поэтов, пастушеским богом и богом поэзии одновременно.

Таким образом, в «Слове», как и в народном творчестве его времени, - налицо отступление от язычества; многие языческие элементы осознаются как элементы чисто поэтические. В этом отношении «Слово о полку Игореве» отражает процесс разложения язычества и переход к двоеверию.

В научной литературе есть и другая точка зрения: предполагают, что автор «Слова» верил решительно во все, о чем он пишет, и во всех языческих богов, которых он упоминает. Но вряд ли в ХII веке язычество так твердо занимало свои позиции. Автор «Слова» переходил уже к двоеверию и на многое в язычестве смотрел только как на художественное обобщение. В русском языке времени «Слова» было уже довольно много тюркских слов, поэтому и тюркская мифология была знакома русским, но вряд ли кто станет утверждать, что в пору усиленной борьбы христианства с язычеством на Руси русские не только находили в себе силы бороться за своих языческих богов, но и всерьез принимали веру в богов половецких. Для поэта ХII века языческие боги (и русские, и половецкие) могли быть приблизительно тем же, чем были античные боги для поэта эпохи Возрождения. Поэтичность «Слова» была многосторонней, черпая свои образы, свою художественную систему из различных источников, трансформируя ее, преображая, сливая в органический сплав, будя художественные ассоциации, но не религиозные верования.

IV. «Слово о полку Игореве» и христианство

Принятие на Руси христианства создало в обществе совершенно другую духовную атмосферу. Справедливо писал В.Г.Белинский, что «христианство, естественно, произвело в славянских племенах дух безусловного отрицания прежней языческой их национальности… памятники языческой поэзии были забыты и не вверялись букве. Оттого до нас не дошло не только никаких песен языческого периода Руси, но мы даже не имеем почти никакого понятия о славянской мифологии… «Слово о полку Игореве – этот прекрасный памятник уже полуязыческой поэзии, дошло до нас в единственном и притом искаженном списке. Сколько же памятников народной поэзии погибло совсем!»

От ХII века дошла до нас довольно богатая литература, созданная и сохраненная в монастырях. Она носит ярко выраженный клерикальный характер. Русское духовенство нельзя обвинить в отсутствии патриотизма. Священнослужители понимали, какую опасность Руси несет раздробленность княжеств и постоянные усобицы. Поэтому идея единения князей так или иначе представлена в дошедших до нас литературных памятниках той поры.

«Одумайтесь, князья, вы, старшей братии своей противитесь, рать воздвигаете и поганых на братью свою призываете, - пока не обличил вас Бог на страшном суде!»- увещевал автор «Слова о князьях» устроителей и виновников тогдашних неурядиц. Это была, видимо, проповедь, написанная и произнесенная во второй половине ХII века. Как видим, в проповеди устрашающим судьей поставлен христианский Бог. И так почти во всех текстах той поры. Может создаться впечатление, что христианство всецело овладело сознанием народа. Хотя во всем тексте «Слова о полку Игореве»» ни разу не упомянуто имя христианского Бога, но явно заметно влияние христианской веры. Два раза в тексте мы встречаем упоминание церквей святой Софии в Полоцке и Киеве:

«С той же Каялы Святополк повелел отца своего привезти

между венгерскими иноходцами

ко святой Софии к Киеву».

«Для него (Всеслава) в Полоцке позвонили к заутрене рано

у святой Софии в колокола,

а он в Киеве звон тот слышал».

Поэт нигде не ссылается на христианских проповедников, имена которых, конечно, знал. Зато широкое употребление русской и церковно-славянской лексики говорит само за себя. Возьмем, например, такой отрывок: «Дети бесовы кликом поля преградили, а храбрые русичи перегородили червлеными щитами». Здесь два глагола одного и того же корня, но в одном случае с русским полногласием («прегородиша), а в другом - с церковно-славянским неполногласием («преградиша»). В русском языке слова церковно-славянского происхождения и чисто русского дают различные оттенки значения. Это увеличивает богатство и гибкость языка, позволяя выражать различные, очень незначительные оттенки значения, особенно важные в художественной речи. Автор «Слова о полку Игореве» этим широко пользуется. У него «воронъ» и «вранъ», «голова» и «глава», «соловей» и «славий», «ворота» и «врата», «боронь» и «брань». Да и не только использование лексики двух языков доказывает утверждение о том, что произведение было создано после принятия Русью христианства.

Такие фразы: «червлен стяг, белая хоругвь» и «Были века Трояна, минули годы Ярославовы; были походы Олеговы, Олега Святославовича» - прямо подтверждают то, о чем говорилось выше. В Словаре русского языка С.И. Ожегова слово «хоругвь» определяется как принадлежность церковных шествий и войсковых полков – укрепленное на длинном древке большое полотнище с изображением святых. И наконец, второй отрывок. В связи со сказанным выше о Трояне как о древнерусском языческом боге, это место следует понимать так: «Были языческие времена, наступили времена Ярослава, были и походы Олега, Олега Святославича». Здесь, следовательно, автором «Слова» намечаются три этапа русской истории: языческие времена, Ярославово время, как время христианской и единой Руси, и время междоусобий Олега».

Не подлежит сомнению, что высказанная нами мысль верна, еще и потому, что в самом конце произведения автор прямо указывает на то, что в ХII веке на Руси господствовало христианское мировоззрение:

«Игорь едет по Боричеву

ко святой богородице Пирогощей».

Боричев ввоз – подъем от днепровской пристани на гору к центру Киева. Пирогощая – название церкви в Киеве, которая была основана в 1132 году. Названа так по находившейся в ней иконе богородицы, «Пирогощей», привезенной на Русь из Византии.

«Здравы будьте, князья и дружина,

борясь за христиан

против нашествий поганых!»

Автор прямо указывает, что и Игорь, и его войско, и сам автор – христиане. Поэтому вполне понятно, что заканчивается произведение словом «аминь», которое происходит от греческого слова «да будет так, истинно». Именно так заканчиваются многие литературные памятники Древней Руси и церковные молитвы.

V. Заключение и выводы:

«Слово о полку Игореве» является памятником культуры ХII века, и это чрезвычайно важно с исторической точки зрения, ибо дает нам представление о духовной жизни народа. Мы мало знаем о быте и верованиях славян до того, как они приняли христианство. Некоторые весьма скудные сведения о них можно найти у византийских историков.

Традиции живут долго, и многое из того, что волновало славян в дни Прокопия Кессарийского, сохранилось до ХII века. Надо иметь в виду, что христианство возникло в пору глубочайшего кризиса античной цивилизации, явилось плодом ее декаданса. Молодые народы, принявшие новую религию, были далеки по уровню своих представлений от идей и довольно абстрактных форм ее вероучения. Древние славяне были еще очень близки к природе. Она давала их воображению поэтические образы, которые связывались не только с религиозными представлениями, но и с их эстетическими потребностями. Так было со всеми древними народами в пору созидания цивилизации. Поэту, автору «Слова» были роднее связанные с природой образы языческой религии древних славян, хотя в его душе жили и суровые аллегории христианства. Отсюда такое богатство красочных зрительных и звучащих сравнений в его поэме. Реки, степи, холмы, море, крики вещих птиц наполняют «Слово», мы их видим, слышим, они участники событий. И тут же сказочные Дивы и девы-лебеди, и великий синий Дон и Русская земля, что осталась где-то позади «за шеломянем», и постоянный щемящий сердце рефрен «О, Русская земля! Уже за шеломянем еси!». Это ведь обращение, разговор с родиной. Она не абстрактное понятие, она – живое существо, с которым можно говорить, как и пить шеломом чистую воду из синего Дона, великой русской реки.

Важно отметить словесную вязь, характерную для «Слова», а также способность воспринимать неодушевленные, с нашей точки зрения, явления и реалии природы – как живые, имеющие свой неповторимый характер и значение в происходящих событиях. Так сказать, участие всего насущного мира в истории и судьбе. Это не имеет ничего общего с современной трактовкой истории, где выпячиваются то экономические, то политические причины в разорванном, неодушевленном, неодухотворенном мире. Разлитая всюду жизнь, дух окрашивает мировосприятие средневекового человека трепетным ощущением неразрывного единства мира и его – в буквальном, конкретно-чувственном смысле – пронизанностью единой волей Творца.

Мироощущение наших предков, их понимание мира, добра и справедливости, беспримерное чувство родного языка и гениальное языкотворчество – вот что вечно будет волновать русского человека в отечественном памятнике культуры.

Цього хресного цілування одступить, хай проклят він буде господніми дванадцятьма праздниками". Та по небагатьох же днях одступили обидва Давидовичі од хрестного цілування”. Неоднородность ценностно-тематического пространства культуры Киевской Руси также выражается в существовании достаточно большого спектра переходных форм между языческим и христианским ценностными полюсами, от чисто языческих на...

В связи с этим немало внимания уделялось изучению именно ораторских приемов, соотношения "Слова" с произведениями риторов домонгольского периода. Особенно детально исследовал эту сторону "Слова о полку Игореве" И.П.Еремин, относивший его к памятникам политического красноречия. Большинство комментаторов переводят словосочетание "трудная повесть" как "воинская повесть" (иное, менее распространенное...

В великом памятнике древнерусской литературы «Слове о полку Игореве» прослеживается несомненная связь с народными традициями. Народна сама идея произведения; народность проявляется и в описании событий, и в языке, и в художественной манере автора, а также в образах, которые он создает. Одним из таких народных образов выступает в поэме молодая жена Игоря - Ярославна.

Ярославна - типичная русская женщина. Этот образ занимает очень важное место в идейном замысле поэмы. Он овеян мыслью о мире, семье, доме, проникнут нежностью и лаской, ярким народным началом. В образе Ярославны и других женщин выражается печаль и забота родины, народа о своих воинах. В них заключена идея созидания, которое противостоит бедам и Разрушению, идея противопоставления войны и мира. Жены русских воинов оплакивают своих мужей, павших на поле сражения. И их плач, полный нежности и грусти, носит глубоко народный характер.

Наиболее ярко характер героини раскрывается в известном плаче Ярославны. Автор как бы цитирует плач русской женщины жалеющей не только своего мужа, но и его воинов:

О ветер, ветрило!..

Зачем мчишь хиновские стрелочки

на своих крыльицах

на воинов моего милого?..

Светлое и трижды светлое солнце!..

Зачем, владыко, простерло ты горячие свои лучи

на воинов моего лады?

В поле безводном жаждою им луки скрутило,

горем им колчаны заткнуло?

Она вспоминает также и славный поход Святослава против половцев, которым по праву может гордиться русский народ. В ее плаче-приговаривании слышатся народные напевы. Автор не случайно выбрал такой стиль изложения - стиль народных лирических песен. Он наиболее точно раскрывает образ героини, как представительницы своего народа. Именно такие слова и выражения, какими наполнен плач, использовались в устном народном творчестве - в песнях, плачах, притчах. Обращения и образы, которые использует автор, присутствуют во всех народных произведениях того времени. С самого начала плач построен исключительно на фольклорных образах - Ярославна, например, стремится, подобно героиням народных сказаний, «полететь кукушкою по Дунаю». Для древних притч и песен было очень характерно такое превращение в птиц или животных.

Ярославна обращается к природе: к ветру, веющему под облаками, лелеющему корабли на синем море; к Днепру, который пробил каменные горы и лелеял на себе Святославовы насады; к солнцу, которое для всех прекрасно, а в степи безводной жаждою и истомою скрутило русских воинов. Во всех этих образах заключена характеристика великой и необъятной Руси. Эти обращения ярко отражают и неразрывную связь героини со всем русским народом. Именно у родной природы она ищет сочувствия и помощи:

О Днепр Словутич!

Прилелей же, господин, моего милого ко мне,

чтобы не слала я ему слез

на море рано.

Особенность монолога Ярославны заключается еще и в том, что он раскрывает внутренний мир Ярославны. С могучими силами природы она держится на равных. Проявляет мужество, желая быть рядом с мужем в опасности, а также милосердие: своим присутствием она хочет облегчить страдания раненого Игоря.

В голосе Ярославны слышатся не только страдание и печаль. Нежностью и любовью исполнено каждое слово ее плача. Нежные лирические слова ее несут в себе примирение чувствам, смягчают горечь утрат и поражения. Она глубоко скорбит о войске, но скорбь ее светлая, полная надежды. Вместе с ней надеются и верят в счастливый исход событий все русские женщины, весь русский народ. И эти надежды оправдываются - Игорь бежит из плена. Ему помогает все та же природа, к которой обращалась с мольбой героиня.

Таким образом, в Ярославне автор воплотил типичные черты народа, он создал тип русской женщины, преданной своему мужу и родной стране. И, кроме того, этот образ стал воплощением горестей и радостей русского народа, его надежд. Через него, как и через других персонажей, поэт передает основную идею своего произведения - призыв к единению во имя счастья и мира всей Руси.
Полечу, - молвит, - кукушкою по Дунаю.

омочу шелковый рукав в Каяле реке,

отру князю кровавые его раны на могучем его теле.

В истории русской литературы сохранилось множество интересных женских образов, воплотивших идеал русской женщины. Наиболее яркий из них - образ Ярославны, супруги князя Игоря, в древнерусской повести «Слово о полку Игореве».

Образ Ярославны построен на лучших фольклорных традициях. Монолог супруги мужественного князя Игоря занимает всего лишь страницу и представляет собой плач-причитание, но значение его для всей повести велико. Мы видим любовь, нежность, верность русской женщины, которые помогали выстоять храбрым воинам в их ратных подвигах. Ведь дружинники знали, что их ждут с нетерпением на родине и им непременно нужно возвратиться.

Автор «Слова» сравнивает Ярославну с кукушкой, потому что именно эта птица в народе являлась символом одинокой горюющей женщины. Как и во многих народных произведениях, мы можем наблюдать обращение героини к различным явлениям

природы: ветру, Днепру, солнцу. Еще во времена язычества славяне обращались с молитвами к этим явлениям природы, веруя в их всемогущество.

Интересен тот факт, что Ярославну беспокоит не только мысль о ранении Игоря, но и судьба его воинов. Это лишний раз подтверждает, что эта женщина - истинная княгиня, для которой важна судьба государства:

Зачем, господин мой, простер горячие свои лучи

на воинов лады;

в поле безводном жаждою им луки согнул...

К сожалению, уделом многих жен, матерей, сестер того времени было долгое ожидание своих воинов. Но все дружинники возвращались из походов, и горестный плач разносился по Русской земле. Возможно, поэтому в русском фольклоре преобладают трагические мотивы в изображении женских образов.

Ярославна - идеал русской женщины - преданной, любящей супруги, мудрой правительницы.

«СЛОВО О ПОЛКУ ИГОРЕВЕ» остается уникальным произ-ведением в древней русской литературе. Это единственное в своем роде произведение чисто светского содержания, созна-тельно облеченное в художественную форму. Это поэма, и она вполне заслуживает этого наименования, но лишь благодаря внешней форме, которая звучит скорее как ритмическая про-за, нежели как стихи. с точки зрения художественной ценно-сти оно возвышается как гора среди плоской равнины совре-менной ему литературы. Неизвестный автор 39 , живший в кон-це XII века, несомненно гениальный поэт. Прошло семь "сто-летий, пока в XIX веке не появился Пушкин - поэт, равный ему. В западной поэзии «Слово» можно сравнить лишь с «Пес-ней о Роланде» и «Песней о Нибелунгах», а с точки зрения русского оно, быть может, даже превосходит их по своей по-этической мощи.

Древняя Россия, однако, была незаслуженно сурова к луч-шим литературным творениям. «Слово о полку Игореве», хотя оно читалось и цитировалось несколькими авторами вплоть до XV века, дошло до нас лишь в одном списке, к несчастию сгоревшем во время пожара Москвы в 1812 году. Очевидное пренебрежение этим шедевром средневековыми читателями, возможно, объясняется его чисто светскими - в чем-то даже языческими - содержанием и формой. Оно, видимо, шокиро-вало благочестивых москвичей.

Было ли «Слово о полку Игореве» всегда столь неповтори-мым в русской литературе или скорее принадлежало к тем ли-тературным явлениям, которые гремели в свое время, но по-том полностью исчезли из монастырских библиотек, единст-венных хранилищ древних документов? Сам автор обращается к старой поэтической традиции, согласно которой он сравни-

282

Вает себя с Бояном - поэтом, творившим в конце XI века. Во всяком случае, согласно тому, что говорится о Бояне в «Слове о полку Игореве» - единственном источнике, рассказываю-щем об этой личности, - Боян был и поэтом и певцом, испол-нявшим свои песни, сопровождая их игрой на музыкальном инструменте. Автор «Слова о полку Игореве» - поэт, человек литературный, сочетавший эпические традиции Бояна с ис-торическим стилем византийских хроник. Он прекрасно зна-ком и с русскими летописями. Благодаря этому соединению русской устной поэтической традиции с греческой письмен-ной «Слово» и тогда, видимо, оставалось уникальным произ-ведением. Сплав этих двух разнородных форм был осуществ-лен автором «Слова» с поразительным совершенством: чита-тель не только не замечал этого, но даже и не догадывался о стилевой двойственности поэмы.

Содержание «Слова» - лишь один эпизод вековой борьбы русских князей с половцами, кочевавшими в южных степях. Точно следуя историческим событиям, поэма описывает не-значительный и в то же время бесславный эпизод. Князь Игорь, правивший в небольшом южном городке Новгороде- Северском, предпринял поход со своим братом Всеволодом, а также с сыном и племянником. Они потерпели поражение и были взяты в плен кочевниками. Через некоторое время Иго-рю удалось бежать. Это суть исторического содержания «Сло-ва». Автор мог принадлежать к избранному кругу дружинников или к свите князя Игоря и придать этому бесславному собы-тию традиционное эпическое звучание. Основной лирический мотив - оплакивание и горестные стенания о павших русских воинах и всей Русской земле, раздираемой набегами кочевни-ков и распрями между князьями. К русским князьям обращен призыв прийти на помощь и спасти Игоря от поругания. В конце поэмы трагическое напряжение сменяется радостью и ликованием.

Анализируя религиозное содержание «Слова о полку Игоре-ве», следует учитывать стилистическую форму произведения. «Слово» описывает то же феодальное общество, что и совре-менные ему летописи, однако оно принадлежит совсем иной литературной школе. Переход от церковной атмосферы лето-писей того времени - не говоря уже об остальной современ--

283

ной им литературе - в светский или даже слегка языческий мир «Слова о полку Игореве» не вызывает большого удивле-ния. Не будь чудесного спасения этой поэмы - у нас было бы совершенно иное представление о силе воздействия христи-анства и Византии на домонгольскую Русь.

Исходя из религиозного и нравственного мировидения «Слова о полку Игореве», в его художественной ткани можно выделить три слоя: христианский, языческий и чисто свет-ский. Если руководствоваться доподлинными критериями, то христианские мотивы представлены наиболее слабо. Всего в поэме четыре строки, которые явно свидетельствуют о том, что автор ее христианин. И все же ни эти четыре предложе-ния, ни каждое из них, не являются достаточно весомыми и не дают нам полной уверенности в этом. Одна из этих строк - афористическое высказывание Бояна: «Ни хитрому, ни уме-лому, ни птице умелой суда Божьего не миновать!» Говоря о бегстве Игоря из плена, автор замечает: «Игорю-князю Бог путь указывает». Достигнув Киева, счастливый князь «едет по Боричеву ко храму святой „Богородицы Пирогощей"», на-званному в честь почитаемой иконы, привезенной из Кон-стантинополя. Слово «христианин» появляется в предпослед-нем предложении: «Здравы будьте, князья и дружина, борясь за христиан против нашествий поганых». Все это свидетельст-вует о причастности автора к христианству.

Можно добавить еще два выражения: оскорбительное обо-значение половцев, как «поганых», которое проходит через всю поэму, а в данном случае они названы «дети бесовы». С другой стороны, трудно быть полностью уверенным в религи-озном значении русского слова «поганый», заимствованного из латинского «ра§апш» и встречающегося в «Слове о полку Игореве». В русском языке это иностранное слово изменило свое первоначальное значение «языческий» и стало употреб-ляться как «нечистый», «грязный» в физическом или физио-логическом смысле. При изучении смысла этого слова в «Сло-ве о полку Игореве» возникает вопрос - употреблялось ли оно с самого начала этого превращения в канонических вопросах Кирика, поколением раньше. В большинстве случаев это сло-во, похоже, носило характер прямого оскорбления в таких фразах, как «поганый раб», «поганый предводитель половцев»

284

или «ты, черный ворон, поганый половец». Если бы религи-озный смысл слова «поганый» всегда памятовался автором, было бы удивительно, но еще более удивительно, что русские воины не обозначаются как «христиане», за исключением по-следнего предложения; они называются просто русские или «русичи», что означает «сыновья Руси».

Христианский словарь не только скуден, но в поэме отсутствуют действия, жесты и мысли, которые обязательно присущи христианскому социуму. Молитвы не упоминаются. Русские воины, отправляясь в рискованные походы, не творят молитв; не молятся перед битвами и даже в смертельной схватке. Смерть не сопровождается размышлениями о судьбе души, по-кинувшей воина. Среди столь большого числа предзнаменова-ний природы полностью отсутствуют видения или откровения христианского небесного мира: ни ангелы, ни святые не бла-гословляют христианскую дружину, идущую в поход на чужие земли.

Средневековый французский эпос «Песнь о Роланде» также содержит немного христианских элементов. В большом коли-честве наличествуют внешние признаки и символы; автор вос-торженно противопоставляет «закон Христов» «закону Маго-мета», который находится под угрозой в этой священной вой-не. Достаточно вспомнить сцену смерти героя, когда сам ар-хангел Михаил спускается из рая, чтобы принять душу Ролан-да. Умирающие воины Игоря остаются среди скорбящей при-роды, в одиночестве, лицом к лицу встречаясь с беспощадным роком.

Различие между христианским провидением и языческим роком не всегда четко выражено. Многие христиане и в наши дни продолжают верить в слепую судьбу. Новообращенные язычники легко сохраняют глубоко укоренившуюся веру в судьбу, прикрывая ее именем Бога. Упомянутые речения Боя- на слишком отрывочны, чтобы уяснить, в каком значении по-эт использует фразу «Божий суд». Но следует заметить, что русское слово «суд» означает и суд, и судьбу. Современные рус-ские слова «судьба», «суждено» включают содержание этого понятия, а слово «суженый» означает также - «предопределен-ный супруг». Но, с другой стороны, «суды Божьи» - это пере-вод библейского «Советы Божьи».

285

Столь же скудные сведения извлекли мы, рассматривая ис-пользование автором слова «суд» в описании боя и смерти на поле битвы. «Бориса же Вячеславича похвальба до суда дове-ла» (или к своей судьбе). Мы видели, что в русских летописях князья часто отправляются на битву, чтобы восторжествовал Божий суд. В некоторых христианских славянских рукописях, таких как «Житие святого Константина-Кирила», слово «суд» употребляется как синоним слова «смерть». Но в тех случаях, когда опускается имя Бога, слово «суд» звучит достаточно не-определенно, особенно в «Слове о полку Игореве». Это поня-тие или просто лингвистический рудимент, или все же заклю-чает некую религиозную идею - христианскую или языческую. Позже мы вернемся к христианским выражениям в «Слове о полку Игореве», чтобы более внимательно рассмотреть влия-ние христианства на этические взгляды и чувства автора. Но мы справедливо отмечаем, что влияние христианства, и это более чем очевидно, проявляется в поэме весьма слабо.

Несравнимо богаче в противовес христианству звучит язы-ческое начало, понимание которого вместе с тем связано с не-малыми трудностями. Скептицизм современных ученых, вы-сказываемый по отношению к славянской мифологии, про-слеживается в оценках языческого мира в «Слове о полку Иго-реве», который часто расценивается как некая поэтическая условность. Один солидный ученый сопоставлял употребление языческих образов в «Слове» с мифологическими символами классической поэзии XVIII века. Преувеличение, конечно, очевидно. Средневековый поэт жил в те времена, когда хри-стианство на Руси вело ожесточенную борьбу с пережитками язычества, когда, согласно признаниям церковных проповед-ников, народ все еще оставался «двоеверным». Подобная ис-торическая ситуация, возникшая на стыке двух религиозных миров, требует более тщательного исследования религиозной основы творчества поэта. Языческие элементы в «Слове» зву-чат в именах великих богов русского Олимпа, в упоминаниях ряда менее значимых духов или личностей, а также в общем взгляде поэта на природу и жизнь.

Среди великих языческих богов, известных по другим ис-точникам, поэт называет четырех, причем три из них упоми-наются как предки или как повелители людей и стихий. Упо-

286

Минания стереотипны: внуки Стрибога, внуки Даждьбога, вну-ки Велеса. Рисуя отношения между поколениями, поэт чаще использует выражение «внук», нежели «сын». Внуками Стри-бога выступают ветры, внуком Велеса является сам Боян, что же касается автора, то мы не знаем, с кем он состоит в родстве. Велес (или Волос) вместе с Перуном - один из величайших русских богов. Часто он упоминается как покровитель скота и богатства, но в данном случае он - покровитель поэта, «вол-шебного» поэта. Возможно, для кудесника покровительство языческого бога или родство с ним не совсем подходяще. Мы не знаем, кто является внуками Даждьбога, бога солнца; со-держание «Слова» позволяет предположить, что это или рус-ские князья, или русский народ в целом, а может быть, даже все человечество. Поэт говорит, что из-за вражды князей «по-гибало достояние Даждьбога внука».

Бог Хорс, который тоже, согласно языческой мифологии, является сыном солнца, по всей вероятности, иранского про-исхождения; назван прямо, но, видимо, синонимичен самому солнцу. Князь Всеслав «великому Хорсу волком путь перерыскивал». Слово «великий» вновь напоминает нам, что божественное призвание Хорса не умалено: он намного превосходит само светило. Какой же смысл вкладывает в эти имена христи-анский автор, используя их столь эмоционально?

Как поэт и ученик Бояна, он является наследником поэтиче-ских традиций, уходящих в глубь языческих времен. Эти тра-диции, по-видимому, диктовали необходимость употребления имен богов, которые в свое время были полны жизни и почи-тания и свет которых померк под натиском новой веры, для того, чтобы передать их новым поколениям. Но и для офици-ального глашатая христианства древние боги еще не утратили своей значимости и не канули в небытие. В отличие от совре-менного богословия древняя Церковь не отрицала существо-вания богов. Средневековое богословие рассматривало их как демонов либо как обожествленных людей. Вторая теория, из-вестная как эвгемеризм, была весьма популярна на Руси. Так, в Ипатьевской летописи (1114), которая частично пересказыва-ет греческую хронику Малалы, можно обнаружить повество-вание о том, как египетские фараоны становились богами. Фараона Феоста «называли богом Сварогом... После чего цар-

287

Ствовал его сын, именовавшийся Солнцем, которого называли Даждьбог...». Важно отметить, что поэт, воспевший князя Игоря, вполне мог верить в историческое существование бо-гов. Но в то время, как у христианских проповедников их име-на вызывали отвращение, он упоминает их почтительно, как сын или внук. Возможно, он вообще не был привержен ни к одной из богословских версий о происхождении богов: были ли они духами стихий, как солнце или ветер, или же являлись предками людей. Основные идеи христианского богословия воспринимались русским народом весьма своеобразно, даже в XIX веке. Для нас важно то обстоятельство, что эти имена вы-зывали у поэта глубокие и магические ассоциации. Он пользо-вался ими как символами, но символами вполне реальными, весьма значимыми в системе его мифологического мировоз-зрения 40 .

Это мировоззрение действительно можно назвать мифоло-гическим. Для религиоведа интересно наблюдать совершаю-щийся в творчестве поэта живой процесс мифотворчества. В мировоззрении большинства великих поэтов укоренены ми-фологические элементы, но в первобытной поэзии подчас почти невозможно провести границу между религиозной ми-фологией и образами, созданными поэтом. Певца князя Игоря нельзя причислить к творцам первобытной поэзии, однако он укоренен в первобытном мире язычества. Он сплавляет на-родные мифологические традиции со своим собственным бо-лее или менее пантеистическим символизмом. Нет ни одной абстрактной идеи, которая не была бы им одушевлена или превращена в живой символ. Например, «обида» - поругание, один из его излюбленных символов. Это символ, столь необ-ходимый для певца скорби, поэта горя. Согласно недавним ис-следованиям профессора Р. Якобсона, образ «обиды» заимст-вован русским поэтом из перевода греческого труда Мефодия Патарского (поругание, обида, абиксия). Обида рисуется по-этом в образе девицы: «Встала обида в войсках Даждьбога вну-ка, вступила девою на землю Трояню, восплескала лебедины-ми крылами на синем море у Дона; плеща прогнала времена изобилия». Но русский фольклор всегда персонифицировал «горе», рисуя его как существо, которое преследует проклято-го человека, следует за ним по пятам, сопровождает его до мо-

288

Гилы. Лихорадка или даже Лихорадки воспринимались всяким русским в образе демонических женщин, воздействия которых он пытался избежать с помощью заклинаний и колдовства.

Персонифицированная Обида не остается в одиночестве в поэме. Ее окружают олицетворения горя и лжи - два женских существа, Карна и Желя, имена, которые можно истолковать как воплощение горестного плача и скорби: «По нем кликнула Карна, и Желя поскакала по Русской земле, огонь мыкая в пламенном роге». Среди этих демонических существ, олице-творений судьбы и рока, мы находим существо совершенно иного происхождения и неясного значения. Это Див 41 , при-рода которого до сих пор полностью не разъяснена. «Див - кличет на вершине дерева», предвещая неудачу. Тот же Див бросается на землю, когда происходит катастрофа. Большин-ство комментаторов трактует его как демоническое птицепо-добное существо, созданное славянской или иранской мифо-логией, олицетворение зловещих, приносящих несчастье сил. Следовательно, этот образ близок символическому изображе-нию горя и беды.

Все эти божественные или демонические существа обитают и действуют в лоне природы, которая таит в себе более глубо-кий смысл. В поэме она не просто пейзаж, на фоне которого разворачиваются события. Природа живет своей жизнью и всецело одухотворена. Без преувеличения можно сказать, что природа и природные явления занимают в «Слове о полку Игореве» такое же важное место, как и человек. Природа, ес-тественно, не совсем свободна от человека: она с любовью принимает его в свои объятия, но порой бросает вызов, угро-жая ему. Она предупреждает его знамениями, она разделяет человеческое горе и радость. Так, вступление, которое пове-ствует о походе князя Игоря, открывается сценой затмения солнца - дьявольским предзнаменованием, и в этом нет ниче-го необычного. Русские летописи, в отличие от западных средневековых хроник, всегда наполнены описаниями астро-номических явлений, которые истолковываются в пророче-ском смысле. Но в «Слове о полку Игореве» природа не изо-бражается как орудие Божественного откровения. Она несет в себе самостоятельное жизненное начало. Когда князь Игорь ведет своих воинов на битву, «Солнце ему тьмою путь заступа-

289

ло; ночь стонами грозы птиц пробудило; свист звериный встал, встрепенулся див, кличет на вершине дерева, велит прислушаться - земле незнаемой...» Предвещая кровавую сечу, «волки грозу накликают по оврагам, орлы клекотом на кости зверей зовут, лисицы брешут на червленые щиты». После по-ражения русских «никнет трава от жалости, а дерево с горем к земле приклонилось».

В созвучии с общим трагическим характером «Слова» при-рода являет себя в поэме главным образом как носитель скор-би. Но вместе с тем она может и ликовать, сочувствуя челове-ческому счастью. В момент бегства князя Игоря из плена «дят-лы стуком путь кажут к реке, да соловьи веселыми песнями рассвет возвещают». Природа не только свидетель человече-ских судеб. Она может быть не только мощным защитником, но и врагом человека. Во время бегства князя Игоря река До-нец помогает, «лелея князя на волнах, постилая ему зеленую траву на своих серебряных берегах, одевая его теплыми тума-нами под сенью зеленого дерева». Игорь благодарит Донец, своего спасителя, поэтически беседуя с рекой. Но река пред-стает злобной и зловещей, как Стугна, чье коварство противо-стоит кроткому Донцу. «Не такова, - говорит он, - река Стуг-на: скудную струю имея, поглотив чужие ручьи и потоки, рас-ширенная к устью, юношу князя Ростислава заключила» (он утонул в Стугне в 1083 году).

Князь Игорь вступает в беседу с рекой. Его жена, дочь Яро-слава, стоя на стене города Путивля, горестно плача по своему плененному супругу, обращается к ветру, реке Днепру и к солнцу с жалобами и заклинаниями, которые звучат как язы-ческие молитвы. Следует отметить, что в обращении к этим стихиям звучит слово «владыко», которое свидетельствует не столько о сопереживании природы, сколько о благоговейном трепете перед нею и почитании:

«О ветер, ветрило! Зачем, господин, веешь ты навстречу? Зачем мчишь хиновские стрелочки на своих легких крыльицах на воинов моего милого? Разве мало тебе было высоко под об-лаками веять, лелея корабли на синем море? Зачем, господин, мое веселье по ковылю развеял?.. О Днепр Словутич!.. Ты ле-леял на себе Святославовы насады... Прилелей же, господин, моего милого ко мне, чтобы не слала я к нему слезы на море

290

рано... Светлое и трижды светлое солнце! Всем ты тепло и прекрасно; зачем, владыко, простерло ты горячие свои лучи на воинов моего лады?»

До сих пор, как мы видим, природа персонифицирована и активна в «Слове о полку Игореве». Но в поэме бесчисленное количество раз природа включена в состав метафор и поэти-ческих символов. Князь Всеволод постоянно упоминается в сочетании с эпитетом «тур». Воины сравниваются с волками, князья - с соколами, пальцы певца на струнах - с десятью со-колами, «пущенными на стаю лебедей». В человеческом, даже политическом мире поэт не покидает мира природы. Он жи-вет воспоминаниями о природе, пользуется ее образами, ее возвышенным духом. По всей видимости, нет ни одной такой поэмы или другого произведения в европейской культуре, в котором бы единение с природой было столь совершенным и религиозно значимым.

Большинство русских историков литературы рассматривают «Слово о полку Игореве» как чисто поэтическое произведе-ние. Глубокое пантеистическое чувство пронизывает насквозь русскую поэзию, как письменную, так и устную, как художест-венную, так и народную. Выросшие в таких поэтических тра-дициях русские не придают этому никакого значения и не за-думываются над их истоками. В устном народном творчестве русских крестьян поэтический пантеизм сосуществует бок о бок с остатками древнего язычества. Русская поэзия XIX века подверглась сильному влиянию устного народного творчества, хотя слишком часто игнорировались его языческие истоки. В XII веке, когда в деревнях еще приносились жертвы богам, воздействие богатого образами и чувствами языческого мира на народное творчество наверняка было более значительным и глубоким, нежели в наши дни.

Мы не считаем, что поэт, создавший «Слово о полку Игоре-ве», не говоря уже о самом князе Игоре и его жене, поклоня-лись древним богам. В душе они наверняка были добрыми христианами. Однако поэт, по крайней мере в глубинах под-сознания, созвучно с душой народа жил в другом, вряд ли хри-стианском мире. Вероятно, большинство созданных им обра-зов природы рождено поэтическим вымыслом. Но, говоря о природе, он не может не начертать образ живого существа, и

291

его воображение сразу же вступает в область мифологического мироздания. В этом природно-сверхприродном мире имена древних богов, сохранившихся, быть может, лишь благодаря поэтической традиции, обретают то место, в котором на ран-нем этапе развития русской поэзии отказывают святым и ан-гелам христианского неба. Поэт тонко чувствует, что имена архангела Михаила или святого Георгия могут разрушить по-этическую ткань, в которую вплетены имена Велеса и Даждь-бога. Это - торжество язычества, которое преобладает в «Сло-ве о полку Игореве».

Если мы только можем предполагать, насколько глубоко пе-вец князя Игоря разделяет языческую веру и суеверия русско-го народа, то, по крайней мере, мы твердо можем говорить о его вере в волшебство. Более того, он относится к волшебству без какого-либо подозрения и даже с почтением. Несколько раз он называет Бояна, своего учителя, «вещим» поэтом. Это слово, которое позже обрело в русском языке значение «муд-рый» и даже - «ясновидящий», «пророческий», означало, со-гласно древним документам, «волшебный». Эпитет «вещий» поэт прилагает к древнему полоцкому князю Всеславу, о кото-ром говорит: «Всеслав - князь людям суд правил, князьям го-рода рядил, а сам в ночи волком рыскал: из Киева дорыскивал до петухов Тмутороканя, великому Хорсу волком путь перерыскивал». В образе Всеслава-оборотня рационалисты-критики усматривали лишь метафору. Но древний монастырский летописец, современник князя Всеслава, который умер за сто лет до написания «Слова», упоминал о том, что мать Всеслава зачала его с помощью волшебства (1044). Такое же поверие существовало в Болгарии по отношению к одному князю, жившему в X веке. Вряд ли кто в Средние века сомневался в существовании оборотней. Удивительно то, с каким глубоким уважением относится поэт к одному из них - князю Всеславу.

Если природа в «Слове о полку Игореве» пронизана языче-скими символами, которым трудно подыскать параллели в русских летописях, то во взглядах на общественную жизнь, социальную или политическую этику «Слово» и летописи весьма близки друг другу. Однако нельзя говорить и о полной идентичности взглядов. Основное различие заключается в том, что социальная этика поэта полностью секуляризована.

292

Она чисто светская или даже нейтральная - на первый взгляд ни христианская, ни языческая, где бы ни был тот тайный ис-точник, который питает оба религиозных мира. Стоит прежде всего рассмотреть номинальную ценность этики, безотноси-тельно к ее религиозной значимости.

Изучая нравственный мир летописца, мы видим постоянную борьбу двух точек зрения: церковного автора и истолкователя, а с другой стороны феодального общества, которое он рисует. Мы уяснили, как второй уровень ценностей проглядывает сквозь благочестивое повествование и наиболее откровенно именно в XII веке. Тот же самый феодальный мир смотрит на нас со страниц «Слова о полку Игореве», но он высказывает свои взгляды свободно, не стесненный цензурой истолковате-ля. Эти взгляды высказываются совершенно неподцензурно, они свободны от какого бы то ни было влияния христианства, и это наиболее ощутимо в языке и символах, которые должны были бы стать обязательными и неизбежными для каждого члена христианского общества, каким бы приземленным или нечестивым оно ни было. Отсутствие христианских символов продиктовано, может быть, той же стилистической потребно-стью, что и использование образов языческой мифологии в описании ландшафта.

Три основных социальных этических течения пронизывают «Слово о полку Игореве» - те же самые, что легко обнаружи-ваются и в мирских повествованиях летописей: этика клана или кровного родства, этика группы или феодального и воен-ного достоинства и этика отечества, связанная с привержен-ностью к Русской земле. Клановое или родовое сознание в «Слове о полку Игореве» прослеживается столь же часто, что и в летописях, но оно достаточно сильно и весьма красноре-чиво выражено. Князь Всеволод обращается к своему брату в начале похода: «Один брат, один свет светлый - ты, Игорь! Оба мы Святославичи!» Родовые имена, образованные от име-ни предка, используются поэтом весьма часто вместо основ-ных: Ярославна, Глебовна - когда он говорит о женщинах, или <храбрые сыновья Глеба».

Князь Игорь и его брат, неудачливые герои «Слова», при-надлежали к великой черниговской ветви русских княжеских династий, ведущих род от знаменитого Олега Святославовича,

293

умершего в 1116 году. Поэт осознает общность судеб и прису-щее этому клану чувство гордости. «Дремлет в поле Олегово храброе гнездо. Далеко залетело! Не было оно в обиду порож-дено...» - так он описывает русский лагерь в степи. Он посвя-щает трогательные строки памяти Олега, неудачливого, но славного предка. Мы видим также, как этика клана побуждает автора наделять родовыми именами природные стихии: вет-ры - это внуки Стрибога, Днепр - Словутич; русские князья - это внуки Даждьбога или, иными словами, русичи - наиболее излюбленное родовое сравнение, обычно используемое по-этом и, видимо, им самим созданное.

Клановая этика тесно связана и находится под сильным влиянием феодальной или военной этики, элементы которой мы также отмечали, анализируя летописи 42 . Здесь все виды воинских добродетелей прославляются без каких-либо огра-ничений: смелость, храбрость, отвага. В стиле исторических повествований (и летописей) поэт воздает хвалу князю Иго-рю, «который скрепил ум силою своею и поострил сердце свое мужеством; исполнившись ратного духа, навел свои храбрые полки на землю Половецкую...». Повествование течет еще в рамках разумной храбрости, описывая поведение христиан-ского князя, исполненного чувства долга: «И сказал Игорь- князь дружине своей: „О дружина моя, братья! Лучше ведь убитым быть, чем плененным быть"». В этих строках просле-живается параллель с описаниями летописей и, что важно подчеркнуть, с источниками X века, описывающими деяния великого языческого воина Святослава. Даже неблагоразум-ная, безумная храбрость, выходящая за рамки мыслимого, яв-ляется предметом прославления. Таковым был поход князя Игоря, оправданием которого служат следующие слова князя: «Хочу, - сказал, - копье преломить на границе поля Половец-кого с вами, русичи, хочу либо голову свою сложить, либо шлемом испить из Дона».

Героическое поведение Всеволода в последней отчаянной битве описывается образами, напоминающими русские на-родные эпические сказания - былины, известные благодаря записям, сделанным в начале нашего столетия: «Ярый тур Все-волод! Бьешься ты в бою, прыщешь ты на воинов стрелами, гремишь о шлемы мечами булатными! Куда, тур, поскачешь,

294

своим златым шлемом посвечивая, там лежат поганые головы половецкие. Рассечены саблями калеными шлемы аварские тобою, ярый тур Всеволод!»

Нигде в русской литературе, письменной или устной, не найти описания подобной высоты воинского накала, такой сверхчеловеческой или животной ярости, с какой запечатле-ны воины князя Всеволода, куряне: «А мои-то куряне - опыт-ные воины: под трубами повиты, под шлемами взлелеяны, с конца копья вскормлены, пути им ведомы, овраги им знаемы, луки у них натянуты, колчаны отворены, сабли изострены; са-ми скачут, как серые волки в поле, ища себе чести, а князю - славы».

Этот последний мотив, воспевающий «честь» и «славу», рас-крывает иную сторону того же самого феодального идеала. Слава во имя реального величия, особенно приходящая после смерти, и честь на низших социальных ступенях составляют нравственное благо, плод и преимущество воинской доброде-тели, доблести. Слава достигается не удачей или политиче-ской мощью, но бесстрашием. Вот почему поэма завершается «славословием» князю Игорю и его родичам, хотя с политиче-ской точки зрения их поход был обречен на неудачу и завер-шился поражением. В этом же духе поэт прославляет предка княжеского рода Ольговичей, которого он нарицает Гориславичем, именем, в котором сочетаются слова «горе» и «слава». Он прославляет также древнего Всеслава-«кудесника», дедов-ской славы которого лишились его слабые потомки. Оба они - Олег и Всеслав - оставили после себя печальную память в ан-налах Руси, которые были хорошо известны нашему поэту. Они были главными «кузнецами вражды», героями граждан-ских войн. Если для поэта или князя Игоря они таят еще от- блеск славы, как Олег для Бояна, то это лишь в силу их личной храбрости, тяги к рискованным приключениям, которые от-личали самого князя Игоря, а также потомков князя Олега.

То, что составляет славу князей, является честью для дру-жины, их слуг и воинов. Рефрен: «ища себе чести, а князю - славы», повторяется дважды в сценах битвы. Идея «чести» как личностная ценность, покоящаяся на осознании воинского достоинства, весьма важна для исторической оценки культуры Древней Руси. Эта идея была особенно значимой на средневе-

295

ковом феодальном Западе. Несомненно, понятие о чести лег-ло в основание аристократических свобод и, соответственно, стало основанием современной демократии. С другой сторо-ны, широко было распространено мнение, что идея чести бы-ла чужда русскому национальному характеру и православному пониманию христианства. И действительно, тщетно искать истоков этой идеи в византийской социальной этике или в бо-лее позднем московском обществе, где под «честью» понима-лось социальное положение, даруемое государственной вла-стью. На нехристианском Востоке, в исламском мире и Япо-нии сознание личной чести развито столь же сильно, хотя оно лишено той религиозной поддержки против притязаний госу-дарства, которую даровала личности средневековая Католиче-ская Церковь.

Истина в том, что концепция личностной военной чести мало чем связана, если связана вообще, с особенностями на-ционального характера тевтонских народов. Она легко обна-руживается в любом обществе, где воинская служба коренится в феодальной или похожей на феодальную организации. Древняя, или Киевская, Русь была именно таким феодальным обществом, и именно поэтому в нем получила развитие идея воинской чести - возможно, не без влияния варягов. На стра-ницах летописей мы обнаруживаем, что эта идея по-прежнему скрывается под глухим покровом, лишь спорадически проры-ваясь сквозь византийский идеал смиренного православного воина. В «Слове о полку Игореве» эта идея звучит свободно и красноречиво.

Третьим источником социальной этики для певца князя Игоря является стойкий патриотизм, который охватывает не отдельные русские княжества, а всю Русскую землю. Это пан-русское сознание, как мы проследили, находилось в упадке в конце XII столетия, и лишь немногие следы этого упадка мож-но обнаружить в современных тому периоду летописях. В «Слове о полку Игореве» патриотизм занимает столь же важ-ное место, как и в XI веке; фактически поэт - автор «Слова» - является верным наследником эпохи Бояна. Нет ни одной фразы в поэме, которая повторялась бы столь же часто, как «Русская земля». Это выражение воспринимается не в том уз-ком смысле, - включая лишь Киев и окружающие его земли,

296

что было характерно для того времени, - а в более широком понимании. Это понятие включало все княжества и земли, на-селенные русскими людьми. Набег князя Игоря, являющийся по сути лишь незначительным эпизодом приграничного сра-жения, рассматривается как национальная трагедия. Игорь ведет свои полки на битву за «Русскую землю», он сражается за «Русскую землю». Его поражение вызывает национальную скорбь. Поэт идет еще дальше и завершает словами Бояна: «Тяжко голове без плеч, беда телу без головы - так и Русской земле без Игоря». Эти слова звучат так, словно для него князь Игорь был реальным главой или вождем всей Руси.

Выражение «Русская земля» в устах поэта не только гипер-бола для усиления славы князя Игоря, оно - плод его полити-ческого мировоззрения. Носителем политических идеалов в поэме является князь Святослав Киевский, глава рода Ольговичей. В своем горьком и страстном обращении ко всем рус-ским князьям Святослав требует, чтобы они выступили в за-щиту Русской земли, «за раны Игоревы, буйного Святослави-ча!». Смоленск и Полоцк, Галич и Суздаль, самые отдаленные окраины у границ Руси - все объяты этим страстным призы-вом. В хвалебном перечне русских князей поэт делает все, чтобы избежать умаления отдельных ветвей рода Рюрикови-чей. Мономаховичам, традиционным врагам Ольговичей, от-водится доминирующее место ввиду политической значимости занимаемых ими позиций. Напротив, один из сильнейших представителей клана Ольговичей - Ярослав Черниговский подвергается порицанию за свое неблагородное поведение: он воздерживался от всех совместных походов против половцев.

Национальное сознание поэта перекликается с сознанием рода. Но оно перекликается также и с феодальной этикой без-граничной чести. Поэт, будучи патриотом, не может не видеть губительных последствий вражды, и он недвусмысленно осуж-дает их: «Борьба князей против поганых прекратилась, ибо сказал брат брату: „Это мое, и то мое же". И стали князья про малое „это великое" говорить и сами на себя крамолу ковать. А поганые со всех сторон приходили с победами на землю Рус-скую».

Здесь скорее жадность, чем гордыня, - политический пер-вородный грех, противоречащий понятиям феодальной эти-

297

Ки. Слова «это великое» указывают на преувеличенную щепе-тильность в понимании личной чести. Поэт вполне осознает национальный ущерб, причиненный погоней за славой, гово-ря о великом герое, древнем Олеге: «Тот ведь Олег мечом крамолу ковал и стрелы по земле сеял... Тогда, при Олеге Гориславиче, засевалось и прорастало усобицами, погибало дос-тояние Даждьбожа внука; в княжеских крамолах сокращались жизни людские».

Это политическое осуждение Олега не преуменьшает вос-хищения поэта «славой» и храбростью князя. Такой же дуа-лизм в оценке мы обнаруживаем и по отношению к князю Игорю. Говоря от себя, поэт старается не произнести ни од-ного слова осуждения в адрес авантюристского и опрометчи-вого набега, который окончился бедствием для «Русской зем-ли». Но политическая оценка преподана устами Святослава Киевского, который сквозь слезы и стенания шлет слова осуж-дения плененным двоюродным братьям: «О мои дети, Игорь и Всеволод! Рано вы начали Половецкой земле мечами обиду творить, а себе славы искать. Но не с честью вы одолели, не с честью кровь поганую пролили. Ваши храбрые сердца из крепкого булата скованы и в смелости закалены. Что же со-творили вы моей серебряной седине».

Перед нами этический конфликт, который поэт оставляет неразрешенным. Его сердце в равной мере откликается и на призыв к «славе», и на призыв страдающей Руси. Он, по всей видимости, не сочувствует домашним распрям. Он предпочи-тает видеть проявление обожаемой им воинской доблести на поле брани против общего врага Руси, язычников. В этом он единодушен с лучшими традициями летописей.

Интересно сравнить прославление певцом Князя Игоря, вы-сокую оценку этого князя и его похода с оценками, содержа-щимися в летописях того времени. До нас дошли повествова-ния об этом походе, сохранившиеся в Лаврентьевской и Ипатьевской летописях. Они дают весьма однозначные трак-товки образа князя Игоря. Лаврентьевская летопись (1186), которая создавалась в городе Владимире, отражает политиче-ские тенденции, характерные для северной ветви рода Моно-махов, взгляд противников князя Игоря. Этот взгляд довольно суров. Летописец клеймит авантюристский дух и бесшабаш--

298

ную дерзость, которые обернулись для князя Игоря и его дру-жины бесславным поражением. Иной раз тон повествования приобретает иронический оттенок: «В том же году надумали внуки Ольговы пойти на половцев, так как не ходили в про-шлом году со всеми князьями, но сами по себе пошли, говоря: „А что, мы разве не князья? такую же славу себе добудем!"»

После первой легкой победы их воодушевление возросло безмерно. Три дня они провели в развлечениях и бахвальстве: «Братия наша ходила со Святославом, великим князем, и би-лась с половцами на виду у Переяславля, те сами к ним при-шли, а в землю Половецкую не посмели за ними пойти. А мы в земле их, и самих перебили, и жены их полонены, и дети их у нас. А теперь пойдем следом за ними за Дон и перебьем их всех без остатка. Если же и тут одержим победу, то пойдем вслед за ними и до лукоморья, куда не ходили и деды наши, а славу и честь возьмем до конца», «но не знали о предначерта-нии Божьем», добавляет автор. Поведение русских воинов во второй битве не отличалось храбростью:

«Наши же, увидев их (половцев), ужаснулись и забыли о по-хвальбе своей, ибо не ведали сказанного пророком: „Тщетны человеку и мудрость, и мужество, и замысел, если Бог проти-вится"... И были побеждены наши гневом Божьим».

Оплакивание автором неудач русского войска перемежается с благочестивым изображением карающего Бога. Побег князя Игоря, естественно, описывается с чувством удовлетворения и толкуется как знак божественного прощения. «Вскоре бежал Игорь от половцев, ибо Господь не оставит праведника в ру-ках грешников». Характеристика князя Игоря как праведника довольно неожиданна в контексте летописи, но она вполне объяснима с позиций христианства, противопоставляемого язычеству; помимо всего прочего, это библейская цитата.

Ипатьевская летопись, составлявшаяся в Киеве, настроена к князю Игорю более чем дружелюбно, повествует о неудаче князя более детально, а с религиозной точки зрения эта вер-сия более тщательно разработана. Весьма вероятно, что эта часть Ипатьевской летописи включает анналы, созданные в самом доме князя Игоря. Игорь представлен в ней как мудрый, благочестивый князь, прошедший через очистительные стра-дания и достигший высокой степени христианского смирения.

299

Его размышления о значении затмения солнца сильно отли-чаются по тону от его гордого вызова этому предзнаменова-нию, который звучит в «Слове». Так, согласно летописи, он говорит: «Братья и дружина! Тайны божественной никто не ведает, а знамение творит Бог, как и весь мир Свой. А что нам дарует Бог - на благо или на горе нам, - это мы увидим». Ко-гда разведчики предупреждают его о готовности врага, он от-вечает: «Если нам придется без битвы вернуться, то позор нам будет хуже смерти; так будет же так, как нам Бог даст». Под-черкивается мысль о чести и достоинстве, смягченная, одна-ко, покорностью и верой в Бога. Вот его размышления после первой победы: «Вот Бог силой Своей обрек врагов наших на поражение, а нам даровал честь и славу».

Вторая, неудачная битва описывается значительно более де-тально, нежели в «Слове о полку Игореве». Мы узнаем, что сам Игорь был ранен. Один летописный штрих напоминает нам яркую эпическую картину - летописец говорит о любви, свя-зующей князя Игоря с его братом Всеволодом в момент смер-тельной опасности: «И уже схваченный, Игорь видел своего брата Всеволода, ожесточенно бьющегося, и молил он у Бога смерти, чтобы не увидеть гибели брата своего». Пленение князя Игоря сопровождается длинным монологом князя, в ко-тором он приписывает свою неудачу справедливой Божьей ка-ре и молит о прощении. Один из его грехов особенно тяже-лым грузом лежит на его совести - жестокое разграбление им русского города:

«Вспомнил я о грехах своих перед Господом Богом, что не-мало убийств и кровопролития совершил на земле христиан-ской: как не пощадил я христиан, а предал разграблению го-род Глебов у Переяславля, Тогда немало бед испытали безвин-ные христиане: разлучаемы были отцы с детьми своими, брат с братом, друг с другом своим, жены с мужьями своими - стар-цев пинали, юные страдали от жестоких и немилостивых по-боев, мужей убивали и рассекали, женщин оскверняли. И все это сделал я... и не достоин я остаться жить! И вот теперь вижу отмщение от Господа Бога моего...» Конкретный эпизод раз-грабления города Глебова звучит из уст самого князя Игоря, это его личные воспоминания, хотя общее благочестивое из-ложение событий приписывается летописцу.

300