Дмитрий Николаевич Анучин: биография.

Дмитрий Николаевич Анучин (1843-1923)

Дмитрий Николаевич Анучин был создателем русской академической (университетской) географии, антропологии, этнографии и археологии; он воспитал большую плеяду учеников во всех этих областях знания и оставался общепризнанным главой в каждой из них в течение многих десятилетий, вплоть до самых последних своих дней.

Большой, пытливый, чрезвычайно трезвый ум Д. Н. Анучина всегда проникал в самую сущность изучаемого явления. Благодаря изумительной трудоспособности, исключительной памяти и широте интересов Д. Н. Анучин обладал редчайшей эрудицией как в области естественно-исторических, так и в области исторических наук. Всё это вместе позволило Дмитрию Николаевичу Анучину использовать в своих исследованиях массу разнообразнейших материалов, глубоко, интересно и разносторонне трактовать любой изучаемый им вопрос.

Родился Дмитрий Николаевич Анучин в Петербурге 8 сентября 1843 г. Отец его был на военной службе и участвовал в Отечественной войне 1812 г. Мать, дочь крестьянина, получила образование в одном из петербургских пансионов. Довольно хорошая домашняя библиотека, где были книги наиболее передовых писателей того времени, помогла Д. Н. Анучину ещё в юности приобрести обширные познания. Окончив гимназию, он стал учиться на историко-филологическом факультете Петербургского университета. Окончить его ему не удалось из-за открывшегося туберкулёза лёгких. Весной 1861 г. по совету врачей он уехал за границу, сначала в Гейдельберг, а затем в Италию. Д. Н. Анучин, несмотря на болезнь, много работал, жадно впитывая новые впечатления и широко используя для пополнения своего образования библиотеки городов, в которых жил. Тогда же он познакомился с только что вышедшим "Происхождением видов" Ч. Дарвина. В связи с этим он всё больше и больше начал интересоваться естествознанием. Летом 1863 г. здоровье его настолько улучшилось, что он решил вернуться в Россию. Однако оно было не настолько хорошо, чтобы жить в Петербурге. Д. Н. Анучин поселился в Москве. Он поступил на естественно-историческое отделение Московского университета, с которым и связана вся его дальнейшая деятельность.

Убеждённый дарвинист, Д. Н. Анучин по окончании университета в 1867 г., под влиянием своего талантливого учителя профессора А. П. Богданова, выдающегося зоолога и общественного деятеля, занимавшегося и антропологией, взялся за разработку одной из актуальнейших научных проблем - проблемы происхождения человека от обезьяноподобных предков. Он тщательно исследовал скелеты обезьян, собирал все существующие в мировой науке материалы по анатомии скелета, мышц и мозга человекоподобных обезьян. В 1874 г. он опубликовал монографию "Антропоморфные обезьяны и низшие расы человечества", которую защитил на степень магистра зоологии. Этой выдающейся работой началась целая серия исследований Д. Н. Анучина по вопросам, связанным с происхождением человека, к которым он многократно возвращался в течение всей своей деятельности, до самых последних дней. Так, в 1922 г. вышла его работа под заглавием: "Происхождение человека". Наряду с этой основной проблемой антропологии, Д. Н. Анучин неустанно разрабатывал и другую важнейшую и труднейшую проблему этой науки - происхождение человеческих рас. Эту серию работ он начал опубликованием в 1874 г. монографии "Племя айнов". Уже эти первые работы доставили Д. Н. Анучину широкую известность не только у нас, но и за границей. Второй группе работ была посвящена и его докторская диссертация "О географическом распределении роста мужского населения России" (1889 г.).

Во всех своих антропологических работах Д. Н. Анучин твёрдо придерживается единственно правильного взгляда, что все человеческие расы произошли из одного корня. "Сходство всех известных рас, - пишет он, - в основных физических и психологических признаках и способность всех их, в том числе и наиболее обособленных, например, негра и белого, к половому смешению и к произведению помесей говорит в пользу того, что все человеческие разновидности составляют варианты одного и того же вида". Тем самым Д. Н. Анучин решительно отверг взгляд на происхождение человеческих рас от различных обезьяноподобных предков, который послужил базой для германского антинаучного изуверского "расизма" с его расой господ и расой рабов.

В 1877 г. Московский университет командировал Д. Н. Анучина на три года в Париж для усовершенствования в антропологии и подготовки антропологической выставки в Москве.

Передовые воззрения и высокие научные достоинства первых монографий сделали Д. Н. Анучина желанным гостем выдающихся парижских антропологов того времени.

Эта командировка сыграла в развитии научной деятельности Д. Н. Анучина очень большую роль. Он изучил за это время антропологические, этнографические и археологические музеи Западной Европы - Франции, Англии, Чехии (Богемии), Германии, Бельгии; вместе с выдающимися французскими специалистами он провёл ряд археологических раскопок во Франции; принял, по предложению своих французских коллег, деятельное участие в организации антропологического отдела на Парижской всемирной выставке, познакомился с рядом стран Западной Европы, провёл громадную работу по подготовке антропологической выставки в Москве, которая и была организована после его возвращения. Экспонаты этой выставки легли в основу Антропологического музея Московского университета.

Вернувшись домой, Д. Н. Анучин начал серию своих выдающихся работ по этнологии, первая из которых была посвящена сравнительному изучению луков и стрел (1881), этого древнейшего метательного оружия человечества. Спустя некоторое время последовали работы: "Сани, ладья и кони, как принадлежности похоронного обряда", "К истории ознакомления с Сибирью до Ермака" (1890), "К истории искусства и верований приуральской чуди. Чудские изображения летящих птиц и мифических крылатых существ" (1899) и другие. При анализе всех этих весьма разнообразных вопросов Д. Н. Анучин применял исторический метод. Так, например, лук и стрелы он изучил с точки зрения их последовательного развития; это было в те времена совершенно новым в такого рода работах и вызвало очень большой интерес, особенно за границей. Все эти работы не только сохранили весь свой научный интерес теперь, но расцениваются этнографами как образцы научного творчества. Подходя к анализу этнологического материала исторически, Д. Н. Анучин был новатором, стоявшим много выше учений распространённых в то время научных школ, например, школы лейпцигского профессора Ратцеля с его грубым географическим материализмом, стремившимся социальные явления объяснить непосредственным воздействием природных факторов.

С большим вниманием Д. Н. Анучин изучал также вопросы происхождения домашних животных как основы одной из важнейших отраслей хозяйства. Это нашло отражение в его работах: "Об остатках собаки, волка и лисицы из отложений каменного века на побережье Ладожского озера", "К древнейшей истории домашних животных в России", "К вопросу о диких лошадях и об их приручении в России".

Вернувшись из Парижа, Д. Н. Анучин занял кафедру антропологии в Московском университете. Однако в 1884 г., в связи с введением нового университетского устава, она была ликвидирована, так как на преподавание антропологии в духе Ч. Дарвина Министерство просвещения смотрело, как на подрыв основ царизма. Но вскоре перед Д. Н. Анучиным открылось новое поле плодотворной деятельности, - в 1885 г. в университетах были учреждены кафедры географии. В России к этому времени были произведены знаменитые географические экспедиции в Центральную Азию, в окраинные территории России, главным образом Азиатской, организованные Русским географическим обществом. Но Общество опиралось в этих работах на географов-самородков - П. А. Кропоткина, Н. М. Пржевальского, П. К. Козлова, Г. Н. Потанина и других. Географов с университетским географическим образованием в России не было. Поэтому все первые профессора, занявшие вновь открытые кафедры географии, были учёными смежных дисциплин: антрополог Э. Ю. Петри в Петербурге, геолог П. И. Кротов в Казани, ботаник А. Н. Краснов в Харькове, ботаник Панфилов в Одессе. Московский университет выдвинул на этот пост Д. Н. Анучина. Благодаря многосторонней эрудиции, многогранным интересам, широкой комплексности своих исследований он был лучше всех подготовлен для занятия новой кафедры.

Исключительные дарования и энергия, с какой Д. Н. Анучин взялся за новое дело, уже к началу 90-х годов выдвинули его далеко вперёд, по сравнению с остальными руководителями географических кафедр. Он стал общепризнанным главою русской университетской географии. Программа его деятельности была ему ясна. Нужно было создавать кадры хорошо подготовленных географов. Но для того, чтобы их создать, мало иметь кафедру. Надо создать условия для роста научных кадров, кончающих университет. Надо создать такие условия, чтобы было где печатать работы. Наконец, надо было вообще поднять интерес в русском обществе к географии, надо было убедить русскую общественность в том, что развитие географической науки есть важный момент в развитии культуры.

Д. Н. Анучин последовательно проводил эту программу в жизнь. Это был человек, не только обладавший огромными и разносторонними знаниями, но и человек большого организационного таланта и уменья подходить к людям.

Д. Н. Анучин начал развёртывать эту деятельность с 1890 г., получив годом раньше степень доктора географических наук без защиты диссертации. В 1890 г. он был избран президентом Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии при Московском университете. Это свидетельствовало о том, как высок был авторитет Д. Н. Анучина в научных кругах. В том же году он организовал в недрах этого Общества географическое отделение, которым руководил до самой своей смерти, последовавшей 4 июня 1923 г. Это отделение превратилось стараниями Д. Н. Анучина в большую организацию, где росли, развивались, поднимали свой научный уровень сошедшие с университетской скамьи молодые географические кадры.

В 1892 г. Д. Н. Анучин организовал в Москве первую географическую выставку. Он собрал для неё большое количество интересных экспонатов от учреждений, от частных лиц и разных фирм. Выставка заняла 9 зал Исторического музея и пользовалась большим успехом. Большая часть экспонатов осталась в распоряжении университета и легла в основу Географического музея при кафедре Д. Н. Анучина.

В 1894 г. Д. Н. Анучин взялся за новое предприятие, которое также должно было постепенно повышать уровень создаваемых им научных кадров: вместе с плеядой своих учеников он принял участие в большой экспедиции по исследованию верховьев рек Европейской части России и провёл сначала лично, а потом с помощью своих учеников большое количество исследований озёр и, таким образом, положил начало развитию русской лимнологии.

Общаясь со вновь поступающими студентами, Д. Н. Анучин видел, насколько был низок уровень преподавания географии в средней школе. В 1902 г. он организовал географо-педагогическую комиссию при Географическом отделении, благодаря работам которой появились новые прекрасные учебники, например, известные учебники А. А. Крубера, С. Г. Григорьева, А. С. Баркова, С. В. Чефранова. Ими же был составлен ряд больших школьных хрестоматий по географии. Вслед за учебниками были изданы географические пособия. Всё это дало возможность поставить преподавание географии в средней школе на весьма высокий уровень.

В 1915 г. по инициативе Д. Н. Анучина в Москве созывается Первая Всероссийская конференция преподавателей географии, которая, внимательно проанализировав постановку преподавания географии в средней школе, вынесла ряд важных решений, оказавших большое влияние на дальнейшую постановку преподавания географии в стране. Д. Н. Анучин старался поднять интерес к географии в самых широких массах населения. Для этого он прибегал к прессе, сотрудничая в газете "Русские ведомости" и отзываясь в ней на все события русской и иностранной жизни, так или иначе связанные с географией.

Развитие географической культуры в России настоятельно требовало выпуска на русском языке высококачественных географических научных изданий. Д. Н. Анучин разрешал эту задачу двумя путями: созданием оригинальных книг, посвящённых главным образом географии России, и выпуском переводов лучших иностранных книг. Он организовал составление и выпуск географических описаний России по крупным территориям, выходивших под общим титулом "Великая Россия" и им самим редактированных. В связи с русско-японской войной он составил интересную книжку "Япония и японцы". Исключительно интересна по широте замысла и выполнению статья Д. Н. Анучина, написанная в 1922 г.: "Азия, как прародительница и учительница человечества, её настоящее и будущее". Он проделал громадную работу по редакции перевода известного руководства Зупана "Основы физической географии" (в 1900 и 1914 гг.), снабдив его дополнительными главами и рядом очень важных примечаний. Под его редакцией вышли русские переводы таких прекрасных книг, как книга Ф. Нансена "Среди льдов и во мраке полярной ночи", О. Норденшельда "Полярный мир и сопредельные ему страны", А. Филиппсона "Средиземье".

Публикациям работ о крупнейших, особенно выдающихся исследователях прошлого Д. Н. Анучин придавал очень большое значение. Его трудами подготовлен к печати первый том "Путешествий" Н. Н. Миклухо-Маклая. Одновременно с этим Д. Н. Анучин в 1922 г. поместил в "Землеведении" большую статью о личности и деятельности этого замечательного русского исследователя. Д. Н. Анучин отредактировал и выпустил русский перевод книги А. Гумбольдта "Центральная Азия", предпослав ей большое оригинальное исследование: "А. Гумбольдт как путешественник и географ и в особенности - как исследователь Азии", где подробно описал путешествие А. Гумбольдта по России. Он опубликовал интереснейшую статью "География XVIII века и Ломоносов" и оригинальное исследование о личности и деятельности X. Колумба.

Как ни велико для развития русской географической мысли и культуры было появление всех перечисленных выше работ Д. Н. Анучина, но на первом месте в этом отношении, несомненно, стоит издание им географического журнала "Землеведение", организованного им при Географическом отделении и быстро завоевавшего мировую известность. Значение этого журнала для развития русской географии трудно переоценить.

Задача, которую ставил себе Д. Н. Анучин как редактор "Землеведения", заключалась в том, чтобы держать читателя в курсе всех животрепещущих географических вопросов у нас и за границей. В журналах печаталось много сводных обзоров и рефератов, часто принадлежавших перу самого Д. Н. Анучина. Хорошо был поставлен и отдел критики, всегда строгой, но благожелательной. В журнале можно было найти разбор всех крупных работ, выходящих в России. Особенно подробно разбирались докторские диссертации. Это имело большое научно-воспитательное значение. Нередко Д. Н. Анучин помещал в журнале и свои оригинальные работы по географии. Сюда относятся целая серия статей, связанных с исследованием озёр и верховьев рек Европейской России, статья "Рельеф поверхности Европейской России в последовательном развитии представлений о нём" и другие.

Особенно большое значение для роста русской географической науки имела замечательная деловая отзывчивость Д. Н. Анучина, как редактора "Землеведения". Он не гонялся за крупными именами авторов или их служебным положением. Единственным критерием было качество статьи. Если работа была ценной, она публиковалась, хотя бы автор ничем ещё себя не зарекомендовал и лично не был известен Д. Н. Анучину. Поэтому каждый географ считал "Землеведение" своим родным журналом. Сам Д. Н. Анучин написал до 600 работ. Это был результат кипучей, неутомимой деятельности. Такова многосторонняя деятельность Д. Н. Анучина как главы русской географии.

Аналогичную роль играл он и в антропологии и археологии. С 1894 г. он был бессменным председателем антропологического отделения Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии; с 1888 г. - товарищем председателя (позже председателем) и фактическим руководителем Московского археологического общества. Дмитрий Николаевич Анучин скончался 4 июня 1923 года. Громадный научный авторитет Д. Н. Анучина и его мудрое, благожелательное отношение к людям, не исключавшие, однако, строгой, но справедливой критики, сплачивали вокруг него значительный коллектив географов, антропологов, археологов. Всей своей замечательной многообразной деятельностью Д. Н. Анучин завоевал себе почётное место в истории русской и мировой географии, антропологии, этнологии и археологии.

Главнейшие труды Д. Н. Анучина: Антропоморфные обезьяны и низшие расы человечества, "Природа", 1874; Материалы для антропологии Восточной Азии. 1 - Племя айнов, "Труды Антропологического отделения Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии", 1874; О некоторых аномалиях человеческого черепа и преимущественно об их распространении по расам, там же, 1880, т. VI; Происхождение человека и его ископаемые предки, "Итоги науки", 1912; Происхождение человека, Госиздат, 1922 (3-е изд., М.-Л., 1927): Великая Россия. Географические, этнографические и культурно-бытовые очерки современной России, М., 1912; Курс лекций по истории землеведения (литогр.), М., 1885; Курс лекций по древней географии (литогр.), М., 1887; Из поездки к истокам Волги и Днепра, "Сев. Вестник", 1891, № 8; Отчёт рекогносцировочной экспедиции 1894 г. по исследованию верховьев Зап. Двины, Спб., 1894; Рельеф поверхности Европейской России в последовательном развитии представлений о нём, "Землеведение", 1895, т. I; Новейшее изучение озёр в Европе и несколько новых данных об озёрах Тверской, Псковской и Смоленской губерний, там же; Суша. Краткие сведения по орографии, "Землеведение", 1895, т. II-III; Верхневолжские озёра и верховья Западной Двины. Рекогносцировки и исследования 1894-1895 гг., М., 1897; Озёра области истоков Волги и верховьев Западной Двины, "Землеведение", 1898, ч. I-II; Япония и японцы. Географический очерк с картами и рисунками, М., 1907; Курс физической географии (литогр.), 1907; Достижение Северного полюса, "Землеведение", 1909, т. III; Охрана памятников природы, "Землеведение", 1914, т. I-II.

О Д. Н. Анучине: Богданов В. В., Д. Н. Анучин, М., 1941; Сборник в честь 70-летия Д. Н. Анучина, М., 1913; Крубер А. В., Памяти Д. Н. Анучина, "Землеведение", 1924, в. 1-2; Бунако В. В., Деятельность Д. Н. Анучина в области антропологии, "Русский антропологический журнал", 1924, в. 3-4; Берг Л. С., Очерки по истории русских географических открытий, М.-Л., 1946.

В 1900 г., ко дню 25-летия деятельности Анучина, в антропологическом отделе Общества любителей естествознания был основан «Русский антропологический журнал», в течение 37 лет (до 1937 г., когда прекратился его выход) являвшийся центральным органом антропологической науки в России. В первом номере журнала помещена статья Анучина «Беглый взгляд на прошлое антропологии и на ее задачи в России». Основную задачу русской антропологии Анучин формулирует как изучение расового состава народов России, как сравнительно-антропологический анализ современных и древних типов населения страны и их отношения к антропологическим типам других территорий. Эта тематика является центральной в содержании «Русского антропологического журнала» в течение всего времени его существования. Расовая антропология и была основной областью антропологических исследований Анучина.
Из позднейших работ Анучина, помещенных в «Русском антропологическом журнале», особо должны быть названы статьи «Ламуты. Материалы к антропологии тунгусов» (1916, № 1-2) и «Горные чуванцы. К антропологии крайнего северо-востока Азии» (1918, № 1-2), которые не только содержат первые антропологические данные об этих отдаленных группах, но и ставят более общий вопрос о долихокефальном монголоидном расовом типе в населении Северной Азии. Ряд работ Анучина, помимо уже упомянутых выше, посвящен антропологии славян. Особого рассмотрения в связи с вопросами славянской антропологии заслуживает пространная рецензия Анучина на работу Ф.К.Волкова «Антропологические особенности украинского народа» (1916) (16). Основное положение работы Волкова сводится к утверждению, что преобладающий среди украинцев так называемый адриатический (динарский) антропологический тип является древним славянским типом, лучше всего, помимо украинцев, сохранившимся среди южных и западных славян (за исключением поляков), с которыми украинцы антропологически обнаруживают наибольшее родство, тогда как у русских, белорусов и поляков эта древняя «славянская раса» растворилась в результате смешения с различными финскими, литовскими и другими элементами. «С выводом этим, - пишет Анучин, - нельзя согласиться уже a priori; мы знаем, что народность (или народ), племя и раса - понятия весьма различные; принадлежность к известной народности обосновывается на общей культуре, истории, народном самосознании; принадлежность к известному племени обусловливается общностью языка, принадлежность к одной расе - общностью физического (антропологического) типа.
Во всей Европе мы видим, что эти три категории не совпадают; нет ни романской, ни германской, ни финской рас, и каждая из этих племенных групп заключает в себе представителей различных антропологических типов. II не только племенные группы, но и отдельные народы выказывают сложный антропологический состав...
Можно ли допустить, что украинцы представляют исключение из всех народов Европы, т. е. чтобы все они (за немногим исключением на окраинах их территории) принадлежали к одной расе, равно как и все южные и западные (за исключением поляков) славяне» (стр. 51-52).
Подробно разбирая работу Волкова, Анучин показывает и несоответствие ее выводов фактическому антропологическому материалу. Этот последний свидетельствует о наличии среди украинцев различных расовых типов, притом тех же в основном, которые вошли в состав и русского и белорусского народов. Анучин вскрывает и политическую тенденциозность концепции Волкова. Эта концепция, указывает Анучин, имеет свои истоки в германской литературе, где антропологические данные используются для якобы научного доказательства того, что славяне относятся, но сравнению с германцами, к другой, низшей расе, предназначенной уже самой природой быть в подчинении у германцев, в частности у немцев.
Если основной областью антропологических работ Анучина была расовая антропология, то эта деятельность ire должна заслонить от нас, его роль в развитии и других областей антропологии в России.
В своих работах Анучин выступает как убежденный эволюционист и пропагандист «великого учения Дарвина» (слова Анучина) в вопросах происхождения человека. Выступая на съезде Общества русских врачей в 1902 г. с докладом «О задачах и методах антропологии», Анучин так характеризует современное состояние вопроса об эволюции человека: «В самом процессе эволюции, - говорит он, - никто теперь не сомневается, ибо он доказывается всеми данными палеонтологии, эмбриологии, сравнительной анатомии, систематики и т. д. Человек не мог избегнуть, общего закона; последовательная эволюция его типа из животного указывается уже анатомическим анализом его строения и историей его эмбрионального развития, pro наибольшее выяснение она может получить, конечно, из палеонтологии, из нахождения ископаемых остатков человека и его предшественников...
В будущем, по всей вероятности, отыщутся и другие остатки этих предшественников человека, но и найденных уже достаточно для того, чтобы признать, что происхождение человека относится к глубокой древности и что эволюция его типа должна была происходить в течение многих тысячелетий, даже десятков тысяч лет, через посредство ряда давно вымерших форм, связывавших его последовательно с более низкими формами в зоологической системе». Анучин сразу же оценил значение находок Дюбуа на острове Ява и, несмотря на авторитет Вирхова, которого Анучин особенно чтил, признал в питекантропе одну из предковых форм человека.
Проблеме происхождения человека посвящено, помимо многочисленных мелких статей и заметок об отдельных находках ископаемых гоминид, несколько более крупных работ Анучина, которым он старался придавать возможно более популярный характер. Таковы его работы: «Происхождение человека и его ископаемые предки» (17), «К вопросу о древнейших людях» (18), «Происхождение человека» (1922).
Критическое отношение к теориям, недостаточно обоснованным фактическим материалом, осторожность в выводах и высокая научная требовательность особенно проявляются в указанных работах Анучина, которые он предназначал для широкой публики и которые в силу этого, согласно неоднократно высказывавшемуся автором убеждению, должны быть особо проверены и очищены от всяких поспешных выводов и построений. Не допуская колебаний в основном - в признании эволюционного, учения по отношению к становлению человека, - Анучин, касаясь частных вопросов антропогенеза, предпочитает объективное изложение различных теорий защите какой-либо одной из них.
Конечно, далеко не все, что написано Анучиным в этой области, правильно и может быть сохранено без изменений. Таково, в частности, положительное отношение его к теории антропогенеза Кляча, взгляды его на соотношение первобытного и современного человека, его оценка пильтдаунской находки, в которой Анучин склонен был видеть доказательство очень большой древности Homo sapiens, превосходящей древность неандертальского человека. По вопросу о месте неандертальских форм в генеалогии современного человека Анучин разделял взгляды английского антрополога Кизса и видел в неандертальце боковую ветвь, результат конвергенции человека в некоторых признаках к более древнему типу обезьяно-людей.
Но ценность указанных работ Анучина по в разработке теоретических положении. Их основное значение в популяризации эволюционного учения, в пропаганде новейших достижений науки.
Анучину мы обязаны и переводом па русский язык ряда работ по происхождению человека. Таковы изданные незадолго до первой мировой воины при ближайшем участии Д.Н.Анучина и М.А.Мензбира книги: Гюнтер «Происхождение и развитие человека», Лехе «Человек», Обермайер «Доисторический человек» и некоторые другие.
В своих работах Анучин выступает как убежденный моногенист. «Род человеческий, - писал он в одной из своих статей (19), - представляет собственно один вид, а самые обособленные его разновидности имеют лишь значение подвидов. Другими словами, все человечество происходит от одних и тех же общих прародителей, потомство которых лишь постепенно образовывало различные расы». В 90-х годах, к которым относится указанная статья Анучина, расхождения между моно- и полигенистами выходили далеко за пределы научных разногласий по биологическому вопросу и были обычно связаны с политическими спорами об исторических судьбах человеческих рас. И ни в одной из работ Анучина мы не находим расистских идей, от которых не оказались свободными многие из крупных антропологов - современников Анучина - за границей.
Через всю свою долгую научную деятельность Анучин сумел пронести позитивизм и просветительную направленность семидесятника и таковым он выступает перед нами среди своих более поздних современников.
Считая просветительную деятельность общественным долгом ученого перед народом, Анучин не оставался в стороне и от журналистики. С 1881г. он становится постоянным сотрудником «Русских ведомостей», газеты московской либеральной интеллигенции, а в период 1898-1912 гг. - и вторым редактором этой газеты. В «Русских ведомостях» Анучин пишет по самым разнообразным вопросам научной и общественной жизни. Ему принадлежат появившиеся на страницах газеты биография и переписка Дарвина, статья об И.И.Мечникове, воспоминания о Герцене и многие другие статьи.
Мы остановились выше на том периоде педагогической деятельности Анучина, когда преподавание антропологии в Московском университете ограничивалось эпизодическими антропологическими курсами, которые Анучин читал на кафедре географии. Как самостоятельная специальность антропология в университете отсутствовала до 1907 г., когда в связи с университетскими реформами была учреждена при кафедре географии специальность «антропология», понимаемая в те годы как комплекс дисциплин (собственно физическая антропология, этнография, археология).
В 1913 г. русская научная общественность отмечала 70-летию со дня рождения Анучина. Со всех концов мира приносил телеграф в дни юбилеи слова приветствия и уважения. Анучин состоял членом едва ли не всех академий и научных обществ основных государств. В этой высокой опенка его личных научных заслуг заключалось признание значения и роли русской антропологии в мировой науке.
Великую Октябрьскую социалистическую революцию Анучин встретил в возрасте 74 лет. Он безоговорочно становится на сторону тех, кто отдает свои силы и знания строительству нового государства. Анучин не только продолжает свою работу в университете и в научных обществах, но выступает инициатором и организатором новых научных учреждений. Ученый и просветитель, Анучин сумел правильно оцепить те перспективы, которые открыла перед представляемыми им науками социалистическая революция. По ходатайству Анучина была учреждена весной 1919 г. в Московском университете кафедра антропологии. Анучин передал кафедру географии своим ближайшим ученикам, а сам перешел на кафедру антропологии, с которой был вынужден расстаться почти за 40 лет до того, на заре своей педагогической деятельности.
На исходе восьмого десятка, страдая тяжелым недугом, Анучин находит в себе силы для новых начинании. Он снова приступает к работе над коллекциями Антропологического музея, читает ряд новых курсов (по истории антропологии, по происхождению человека и др.), собирает для преподавания а кафедре своих учеников.
Последние слушатели Анучина с благоговением вспоминают, как в тяжелых условиях 1920-1921 гг., в неотапливаемом помещении старого университетского здания, слабеющий, больной Анучин читал свои последние курсы, как до последних дней своей жизни тщательно готовил каждую лекцию, подбирал препараты, как коченеющими от холода руками вел записи в музейных каталогах.
Предельные простота и ясность изложения, огромное обилие научных фактов, всегда критически рассмотренных и проверенных, чуть-чуть скептическое отношение ко всяким теоретическим построениям и нескрываемое пренебрежение к излишнему мудрствованию - такими навсегда остались в памяти университетские лекции Анучина.
Почти до последнего дня жизни (4 июня 1923 г.) Д.Н. Анучин не прекращал своей разносторонней научной и организационной деятельности. С особой симпатией следил он за развитием краеведческого движения в нашей стране, которое так отвечало и его просветительным взглядам и комплексному методу изучения. Он состоял почетным председателем Центрального бюро краеведения. На первой Всероссийской конференции краеведов (в декабре 1921 г.) Анучин выступает с докладом по вопросам изучения человека, принимает активное участие в работах конференции по изучению естественных производительных сил России (1922 г.), пишет статьи по вопросам краеведческого и музейного строительства (20).
Инициативе Анучина обязан своим основанием Научно-исследовательский институт антропологии Московского университета. Институт был организован в 1922 г. в системе Ассоциации научно-исследовательских институтов физико-математического факультета и открыл новый, уже послеанучинскнй период в развитии русской антропологии.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. В.В.Бунак, Деятельность Д. Н. Анучина в области антропологии, Русский антропологический журнал», вып. 3 - 4, 1924.

2. Лучшие биографические очерки о Д.Н.Анучине принадлежат В.В.Богданову; см. его работы: Дмитрии Николаевич Анучин, Сборник в честь семидесятилетия профессора Д.Н.Анучина, изд. Об-ва люб. естествозн., антр. и этногр., 1913; Дмитрий Николаевич Анучин. Антрополог и географ. Моск. Об-во испыт. природы, 1940.

3. Так, известный антрополог, проф. А. Тoroк в своем исследовании об айнских черепах (Archiv fur Anthropologie, Bd. XVIII, 1889, стр. 87) пишет, что «монография заслуженного автора (Д.Н.Анучина. - М. Л.) бесспорно является наиболее важной из всех до сих пор опубликованных об айнской расе».

4. «Bull. de la Soc. d"Anthr. de Paris», 1878.

6. «Доисторическая археология Кавказа». 1884; «Лук и стрелы. Археолого-этнографический очерк», 1887; «О задачах русской этнографии». 1889; «Сани, ладья и кони как принадлежности похоронного обряда», 1890: «К истории ознакомления с Сибирью до Ермака. Древние русское сказание «О человецех незнаемых в восточной стране. Археолого-этпографический этюд». 1890. и др.

7. «К древнейшей истории домашних животных г. России». 1886; «Об остатках собаки, волка и лисицы из отложении каменного века на побережья Ладожского озера». 1882. и др.

8. «Об антропологических исследованиях Сибири». 1883; «О древних, искусственно деформированных черепах, найденных в пределах России», 1887, и др.

10. Работа В. В. Бунака. Географическое распределение роста призывного населения СССР по данным 1927 г. («Антропологический журнал», 1930, № 2) посвящена той же теме, что и исследование Анучина; она существенно дополняет материалы Анучина, уточняет его построения, но в целом сохраняет его основные выводы.

11. W.Ripley. The races of Europe, 1900.

12. Congres International d"archeologie et d"anthropologie prehistoriques, 11-e session a Moscou, 1892.

13. А.А.Ивановский. Население земного шара. Опыт антропологической классификации, «Труды антропологического отдела», т. XXVII, 1911.

14. «Опыт новой антропологической классификации и диспут А. А. Ивановского», «Землеведение», I-II, 1913, стр. 234-268.

15. См. «Диспут Е.М.Чепурковского», «Землеведение», I-II, 1916, стр. 139-150.

16. Д.Н.Анучин. К антропологии украинцев, «Русский антропологический журнал», № 1-2, 1918, стр. 49-60.

17. «Итоги науки», 1912.

18. «Природа», 1916.

19. «Раса» - в Энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона, т.51, стр.359.

20. К вопросу об устройстве музея прикладного быта и искусства, «Казанский музейный вестник», 1920; О необходимости основания с Москве антропо-этнографического института (там же); Культура доисторического человека по отдельным районам России и ее изучение, Сборник по краеведению.

М.Г. Левин

Печатный аналог:
Дмитрий Николаевич Анучин (1843-1923) //
Труды Института этнографии им. Н.Н.Миклухо-Маклая. – Новая серия. Т.I Памяти Д.Н.Анучина (1843-1923). – М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1947

Институционализация науки

(Жизнь и труды Д.Н.Анучина в контексте эпохи)

«Занимаясь и разрабатывая новые в России научные отрасли, Дмитрий Николаевич отнюдь не был в них пионером или новатором, творцом новых систем или автором открытий…» . Эта, довольно сдержанная, оценка теоретического вклада Д.Н.Анучина в науку представляется тем более заслуживающей внимания, что, во-первых, принадлежит перу его ученика в области антропологии В.В.Бунака, во-вторых, позаимствована из мемориальной статьи, написанной к первой годовщине кончины ученого, а для этого жанра, как известно, характерно преувеличение достоинств и заслуг усопших.

Будучи хорошо осведомленным в современных ему научных теориях, сам Анучин никогда не был выдающимся теоретиком в одной из тех дисциплин - антропологии, археологии, географии и этнографии - которыми увлеченно и плодотворно занимался многие годы. Более того, на подобную роль он никогда и не претендовал, поскольку к любым масштабным теоретическим построениям относился скептически, предпочитая им строго фактологические исследования, где в полной мере проявлялась его феноменальная память, о которой с восторгом упоминали современники. По словам того же Бунака, «теоретические построения играли крайне малую роль в … научной деятельности» Анучина, зато он «обладал исключительной способностью отчетливого восприятия единичных конкретностей, которые, благодаря его выдающейся памяти, существовали для него независимо от каких-либо теоретических систем» .

Эта индивидуальная черта ученого, интеллектуальная позиция которого нашла методологическое основание в позитивизме, сделала Анучина автором ряда превосходных для своего времени монографических работ. Его магистерская диссертация по зоологии «О некоторых аномалиях человеческого черепа и преимущественно об их распространении по расам», защищенная в начале 1881 года в Московском университете, по количеству материала (более 15 тысяч черепов) и сравнительно-анатомическому подходу считалась классической работой мировой антропологической литературы.

Широта научных интересов и работоспособность Анучина были поистине феноменальными: за свою долгую жизнь, - а ученый лишь немного не дожил до своего восьмидесятилетнего юбилея, сохраняя творческую форму вплоть до последних дней, - он написал более 120 работ по антропологии, около 90 по этноархеологии, более 150 по географии, около 90 по зоологии и естествознанию . Исследовательскую работу Анучин сочетал с обширной преподавательской и методической нагрузкой (число читавшихся им курсов достигало двух десятков, причем многие из них были пионерными), активной экспедиционной деятельностью, колоссальной организационной, редакционно-издательской и популяризаторско-просветительской работой.

С высоты сегодняшнего дня исследовательским работам Д.Н.Анучина - безусловно ценным для его времени - отведено место преимущественно в истории науки. Ретроспективно, фундаментальной заслугой Анучина выглядят не его исследования, чье значение исторически преходяще, а исключительная роль ученого в институционализации антропологии, археологии, географии и этнографии. Если антропология до Анучина имела своих академических предшественников в лице К.М.Бэра и А.П.Богданова, то этнография и археология, которые в 80-е и 90-е годы XIX века были делом преимущественно любительским, именно Анучину обязаны своим вхождением в круг академических дисциплин: он заложил устойчивые организационные формы археологических и этнографических исследований, положил начало университетскому преподаванию этнографии (в 1888 году Анучин приступил к чтению первого систематического курса этнографии России).

По отношению к географии Анучин вообще выступил основоположником академической традиции. До января 1885 года, когда Анучин приступил к чтению курса географии, она не преподавалась в Московском университете уже без малого сорок лет, с 1847 года. Помимо исследований в области географии и чтения соответствующих учебных курсов, Анучин учредил географический кабинет и музей в Московском университете, создал в 1892 году географическое отделение в Обществе любителей естествознания, антропологии и этнографии (ОЛЕАЭ), основал и более тридцати лет руководил журналом «Земледелие», разработал методику преподавания географии в высшей и средней школе.

Можно уверенно утверждать, что Анучин сделал решающий шаг для превращения любительского увлечения , в роли какового бытовали археология, география и этнография, а также, в значительной степени, и антропология в науку в полном смысле этого слова. Его первостепенная заслуга состояла в формировании организационной основы и подготовке профессиональных кадров - тех базовых условий, без которых ни одна научная дисциплина не может устойчиво существовать и развиваться

Сочетание дисциплин, оказавшихся в фокусе научных интересов Анучина, было далеко не случайностью. Хотя здесь не обошлось без влияния той черты его характера, которую он в сердцах называл «разбросанностью», а младшие современники и ученики предпочитали характеризовать как «разносторонность», в намеченной Анучиным интеллектуальной перспективе антропология, этнография и археология находились в неразрывной взаимосвязи, представляя собой «интегральные части триединой науки» . Методологическое основание этого междисциплинарного единства составило стремление Анучина к синтезу естествознания и общественных наук, воплощение чего он усматривал в географии - науке, одновременно занимающейся природой и человеком.

Идя по пути расширения, - когда добровольно, а когда и под влиянием обстоятельств, - круга своих научных интересов, Анучин нередко проигрывал в исследовательской глубине, свойственной ученым, всю жизнь специализирующимся в одной предметной области или даже по одной теме. «Если бы Дмитрий Николаевич сосредоточил свою деятельность в одной какой-нибудь специальности, он приобрел бы славу одного из крупнейших ученых конца XIX века. Но Дмитрий Николаевич сознательно не пошел по этому пути, так как сознавал, что от его деятельности зависит дальнейшее развитие в России трех наук» . Вместе с тем, избранная Анучиным исследовательская стратегия не только создала ему заслуженную славу эрудита, но и обеспечила возможность разностороннего подхода, взгляда на один объект с разных точек зрения, с позиции различных научных дисциплин. Младшие современники ученого отмечали присущее ему «чувство широкой перспективы, которого зачастую не хватает людям, зарывшимся с головою в отдельные специальные вопросы» .

В связи с этим примечательна характеристика Анучина как этнографа, принадлежащая профессиональному этнографу А.Н.Максимову: отмечая, что число собственно этнографических работ Анучина сравнительно невелико, он одновременно назвал его наиболее видным и авторитетным представителем этнографии в России. И этот авторитет, по мнению Максимова, зиждился не столько на собственных исследованиях Анучина, репутации научного патриарха и организационных заслугах, но, был обеспечен, прежде всего, научной разносторонностью Анучина, его способностью без труда оперировать материалами одновременно антропологии, этнографии и археологии, а также умением осуществлять общее научное руководство, определять перспективные направления исследований.

Парадокс Анучина заключался в том, что, посвятив практически всю свою жизнь институционализации научных дисциплин, то есть их выделению и обособлению из нерасчлененного конгломерата гуманитарных и естественнонаучных знаний, он одновременно старался сохранить взаимопроницаемость этих наук, объединенных общим, по его мнению, объектом исследования. Сегодняшним языком мы охарактеризовали бы Анучина как сторонника междисциплинарных исследований. Его универсализм не был лишь инерционным следствием прежнего научного синкретизма, характеризующегося неопределенностью (а потому и взаимоналожением) предметных полей, но последовательной методологической позицией: определяя предметные поля выделяющихся наук, проводя границы между ними, не превращать эти границы в китайскую стену, а добиваться междисциплинарного синтеза. Но это уже был синтез на основе дифференциации, а не прежний синкретизм. В своей научной деятельности Анучину удалось воплотить искомую модель развития науки, что было следствием счастливого сочетания двух факторов: во-первых, в конце XIX века оформляющиеся научные дисциплины еще не достигли столь высокого уровня специализации, который существенно затруднил бы сотрудничество между ними, во-вторых, феноменальная память и высокая работоспособность ученого позволили ему свободно оперировать материалами, проблематикой и категориями одновременно нескольких наук.

Дмитрий Николаевич олицетворял переходный характер науки, сочетая, с одной стороны, свойственные предшествующей эпохе универсализм и энциклопедизм, с другой - стремление к дифференциации и институциализации наук. Последнее - дифференциация и институциализация - было магистральным направлением развития научного знания во второй половине XIX века, но решающая роль Анучина в формировании современного облика ряда научных дисциплин заставляет с особым тщанием всматриваться в биографию ученого, пытаясь обнаружить в индивидуальных мотивах и действиях проявление более широких закономерностей, влияние интеллектуального и духовного климата эпохи. Судьба Д.Н.Анучина испещрена знаками времени, но, отмечая их, нельзя одновременно не указать и на его инаковость, отличие от коллег по университетской корпорации.

Со своей принципиальной внепартийностью и подчеркнутой лояльностью по отношению к власти как таковой - не важно, императорской или большевистской, Анучин явно выпадал из идеологически воспаленного отечественного контекста конца XIX - начала XX века, что заслужило ученому устойчивую неприязнь более политизированных коллег и не самую лучшую репутацию в тогдашнем образованном обществе. Достаточно упомянуть, что в 1911 году Анучин не присоединился к своим коллегам по кафедре географии и этнографии, покинувшим Московский университет в знак протеста против политики тогдашнего министра народного просвещения Л.А.Кассо; в итоге на кафедре остались лишь два преподавателя - Анучин и антрополог А.А.Ивановский. Согласимся, что идти против течения - качество, требующее немалого личного мужества. При всем том Дмитрий Николаевич отнюдь не был ученым жрецом, руководствовавшимся девизом «наука ради науки» и не жил в «башне из слоновой кости». Но свой личный вклад в общественный прогресс он видел, прежде всего, в развитии науки и распространении научных знаний, не обусловливая прогресс сменой политического строя. Идеалистическая вера в развитие науки и техники как первостепенное условие превращения России в состоятельное, просвещенное и передовое общество вообще была характерна для 60-80-х годов XIX века, получив особенное распространение среди студентов и профессоров факультетов естествознания и технологии. Социальную позицию, которой Анучин придерживался до конца своей жизни, можно сформулировать следующим образом: честное выполнение профессионального долга есть наилучшее служение России; власть же хороша или плоха настолько, насколько она помогает или мешает науке. Поэтому активное сотрудничество Анучина, уже довольно пожилого (74 года в 1917 году) человека, с Советами объясняется отнюдь не политическими симпатиями или идейной ангажированностью - таковые, насколько можно судить по имеющимся источникам, у него отсутствовали (или же он предпочитал их не проявлять публично), - сколько тем, что новая власть целенаправленно и активно поддерживала науку, в том числе и те дисциплины, которыми занимался Анучин. В 1919 году по просьбе Анучина была наконец-то открыта многострадальная кафедра антропологии, создать которую в императорской России фактически так и не удалось.

Путь в науку

Родился Дмитрий Николаевич Анучин 27 августа (по новому стилю - 7 сентября) 1843 года в Петербурге. Происхождения он был скорее разночинского. Хотя отец Дмитрия, Николай Васильевич Анучин, выслужил офицерский чин и потомственное дворянство за участие в кампании 1813-1814 годов, до поступления на воинскую службу он учился в духовной семинарии в Вятке, откуда ушел, не окончив курса. Мать, Татьяна Фирсовна Захарова, родом из крестьян Галичского уезда Костромской губернии, но зажиточных, поскольку смогла получить образование в петербургском пансионе. Дмитрий был шестым (и последним) в семье ребенком, причем к моменту его появления на свет в живых оставались лишь два брата - Михаил и Александр. В 1854 году Дмитрий поступил во второй класс Ларинской (Петербург) классической гимназии, но, потеряв в течение двух лет (1855-1857 гг.) сначала среднего брата - Александра, а затем отца и мать, оказался вынужденным перейти в пансионеры. Единственный оставшийся в живых близкий родственник, брат Михаил, к этому времени женился и не смог или не захотел содержать брата-гимназиста.

Гимназия - плод гимназической реформы 1849-1851 гг. - делала акцент на классическом образовании, много времени уделялось изучению иностранных языков, как живых, так и мертвых - древнегреческого и латыни. Строгая дисциплина и телесные наказания усугубляли и без того нелегкую жизнь в пансионе. Но с учебой у Дмитрия проблем не было: одноклассники впоследствии единодушно отмечали феноменальную память и умение «Онучки» (такое прозвище он получил от однокашников) систематически работать. Эти качества впоследствии составили одну из главных составляющих успешной научной карьеры Д.Н.Анучина.

Путь выпускника гимназии казался предопределенным: в 1860 году молодой Анучин поступил на историко-филологический факультет Петербургского университета, но проучился там недолго. Весной 1861 года студент заболел, врачи предполагали крайне опасный, чуть ли не фатальный для того времени диагноз - туберкулез, и по совету знаменитого доктора С.П.Боткина Анучин покинул Россию, отправившись для лечения за границу.

По дороге в южные края Анучин провел лето 1861 года в знаменитом университетском центре Гейдельберге. Здесь он познакомился и сблизился с рядом русских, среди которых были А.П.Бородин, впоследствии известный композитор и химик, братья А.О. В.О. Ковалевские - биолог и палеонтолог, последовательные дарвинисты. Но главное, в «Германии туманной» началось его увлечение естественными науками. По-видимому, этому кардинальному обновлению интеллектуальных приоритетов Анучина немало поспособствовало освобождение от системы жестких запретов и ограничений гимназических лет. С избавлением от физического недомогания уходила и моральная усталость от интеллектуальной несвободы. За границей у Анучина появился шанс выйти из колеи, в которую его загнали жизненные обстоятельства.

Для России 60-х годов интерес к естествознанию был духом времени и интеллектуальной модой, что так блестяще изобразил И.С.Тургенев в «Отцах и детях» в образе Базарова. (Впоследствии сам Д.Н.Анучин относил расцвет отечественного естествознания ко времени с конца 50-х годов, привязывая его к началу царствования Александра II .) Переживавшее моральный подъем русское общество воспринимало науку и социальный прогресс как синонимы. Или, используя более изощренную формулировку, формировалась характерная для модерна система легитимации научного знания через метарассказ (в данном случае - идею прогресса).

В самой Европе в это время произошло событие, создавшее мощную интеллектуальную динамику - первая публикация (1859 год) знаменитого труда Ч.Дарвина «Происхождение видов путем естественного отбора, или сохранение благоприятствуемых пород в борьбе за жизнь». Началось победное шествие эволюционизма, вскоре охватившее и Россию. В том же 1859 году французский хирург, анатом и антрополог Поль Брока основал Парижское антропологическое общество. Эти события вряд ли остались незамеченными молодым и любознательным русским студентом, увлекшимся естествознанием. Но формирование научных взглядов Анучина, обращение его в дарвинистскую «веру» произошло позже, во время учебы в Московском университете.

Тем временем Анучин через Швейцарию отправился в Италию, где изучал итальянскую литературу и искусство. Сказалось полученное им классическое образование: в насыщенной историческими памятниками и произведениями искусства различных эпох Италии оживали недавние книжные знания. Наслаждаясь путешествием и яркими впечатлениями, молодой Анучин был вполне уверен, что его жизненное поприще находится в России. К этому времени относятся его попытки определить общее направление своей дальнейшей профессиональной карьеры: «Я могу только сказать, что я хочу быть честным, образованным русским человеком. А чтобы русским быть, надо знать, что такое эта Русь, и поэтому я употреблю все силы мои, чтобы узнать ее» . Формулировка расплывчатая, если не сказать туманная, но в свете дальнейшего жизненного пути Анучина буквально пророческая: его профессиональная деятельность была нацелена именно на познание России - как ее природы, так и русского человека.

Хотя непосредственное интенсивное общение Д.Н.Анучина с западной наукой произошло во время научной командировки 1876-1879 гг., его отношение к европейской науке и к Западу вообще всегда отличалось уважительностью. Анучин признавал колоссальное и положительное влияние Запада на российскую социальную и научную жизнь и полагал заимствование западных форм организации науки, тесное общение с нею исключительно полезным для российской научной корпорации. «История русского естествознания началась одновременно с историей европеизации России, и подобно тому, как в усвоении начал европейского общежития мы следовали за иностранцами, так иностранцы же явились нашими учителями в области чистой и прикладной науки» .

В более широком плане методологическим основанием западничества Анучина служила идея универсальности прогресса: в XIX и начале XX века господствовала точка зрения о существовании единого магистрального пути развития человечества, по которому рано или поздно пойдут все народы и страны. И место России Анучин видел в Европе и вместе с Европой, которая первой вступила на этот путь, демонстрируя миру образцы цивилизации. Анучин бесспорно тяготел к западническому лагерю отечественной интеллигенции, что в те времена органично сочеталось с русским патриотизмом.

Вернувшись весной 1863 года в Россию, Дмитрий Анучин был полон сил и желания насаждать ростки просвещения в Отечестве. Из Петербурга он перебрался в Москву, где к тому времени уже поселился его брат Михаил, практикующий врач, и осенью 1863 года поступил на естественное отделение физико-математического факультета университета. Избрав своей специальностью зоологию, Анучин слушал, в числе прочих, лекции А.П.Богданова по зоологии беспозвоночных, С.А.Усова - по зоологии позвоночных, Я.А.Борзенкова - по сравнительной анатомии. Эти три профессора оказали на студента наибольшее влияние: Богданов, один из основоположников русской антропологии, впоследствии фактически оказался научным руководителем Анучина; Усову принадлежала решающая роль в формировании последовательно дарвинистских взглядов студента Анучина .

Русское естествознание и знаки времени

В университете Анучин оказался в окружении людей, выступавших проводниками новейших достижений европейского естествознания, из которого заимствовались не только теории, но и формы организации. Упомянутый А.П.Богданов и профессор-геолог Г.Е.Щуровский выступили в 1863 году инициаторами создания при Московском университете Общества любителей естествознания (ОЛЕ; некоторое время спустя оно стало называться ОЛЕАЭ - Общество любителей естествознания, антропологии и этнографии) благо университетский устав 1863 года разрешил университетам учреждать ученые общества . В чем состояла цель этого общества?

Давая много лет спустя сравнительную характеристику развития естествознания в России и Западной Европе, Д.Н.Анучин отмечал несравненно более высокую «прочность научного дела» на Западе, подразумевая фактически отсутствовавшую в России разветвленную и институционализированную организационно-кадровую структуру науки. По Анучину, организационная основа естествознания на Западе включала следующие компоненты: «светил науки», которые «создают системы, школы, направления, обогащают науку новыми открытиями, теориями, ставят ей новые задачи»; «последователей учителей» или «рядовых работников» - они «разрабатывают частные вопросы, обогащают науку новыми фактами, наблюдениями и опытами»; наконец, широкий круг «любителей», свидетельствующих интерес общества к науке. Поэтому даже уход одного из «светил» не останавливал поступательного развития науки . Не то было в России, где смерть талантливого одиночки нередко пресекала научное направление. И уж почти полностью отсутствовало в ней «любительство» как массовое явление. В образованном русском обществе было так мало лиц, интересовавшихся естествознанием, что существовавшие еще со времен Александра I естественноисторические учреждения (Минералогическое общество в Петербурге, Общество испытателей природы в Москве) «находили невозможным и бесполезным издавать свои труды на русском языке» .

Предполагалось, что ОЛЕАЭ сможет привить отечественному обществу интерес к естествознанию и обеспечит популяризацию науки. В отличие от упомянутых выше организаций, любители естествознания пеклись не столько о проведении фундаментальных исследований, сколько о распространении и популяризации естественноисторических знаний. Этому должны были способствовать открытый характер общества (акцентировалось слово «любителей» в его названии), проведение популяризаторско-просветительских мероприятий (устройство этнографической, политехнической, антропологической выставок и учреждение соответствующих музеев), публикация материалов общества на русском языке (Богданов настаивал на том, чтобы протоколы общества велись на русском языке и на нем же публиковались его «Известия»). В конечном счете, повышение социального престижа естествознания должно было обеспечить приток молодежи на соответствующие отделения в университетах и конвертироваться в финансовые пожертвования со стороны частных лиц.

Несколько забегая вперед, отмечу, что ОЛЕАЭ не смогло в полной мере достичь своих амбициозных целей. Хотя интерес к естествознанию в русском обществе в целом вырос - свидетельством чему может служить относительно регулярное проведение съездов естествоиспытателей и врачей (первый состоялся в 1867 году), масштабы любительства оказались далеко не столь значительными, как, к примеру, в Германии, считавшейся в этом отношении эталонной страной, а социальный престиж естествознания после всплеска 60-х годов в 70-е резко снизился. По воспоминаниям Д.Н.Анучина, в 70-е годы XIX века курс на естественном отделении физмата Московского университета ежегодно оканчивали лишь три-четыре человека, а в 1876 году - только один. Для естествознания эти годы, по его мнению, были регрессом, и лишь с конца 80-х годов вновь наметилось поступательное движение .

Вероятно, трудно было ожидать иного результата в стране, значительная часть населения которой во второй половине XIX века оставалась неграмотной. Да и общественно-политический контекст последней трети XIX века не очень благоприятствовал развитию интереса к естествознанию. Сам Анучин в свойственной ему осторожной манере характеризовал 70-е годы как время увлечения классицизмом в официальных сферах и социальными науками - в обществе . В переводе с эзопова языка это означало, что образованные слои русского общества, включая студенчество, все более заметно связывали прогресс России не с развитием науки и техники, а с радикальным обновлением ее социального и политического устройства, что вызывало естественную реакцию власти в виде ужесточения государственного контроля над высшим образованием и идеологией.

В этой накалявшейся атмосфере ОЛЕАЭ оказалось мишенью нападок, не лишенных идеологического подтекста. «Губителей естествознания» (так называли общество его недоброжелатели) обвиняли не только в недостойном статуса Императорского Общества дешевом популизме и неэффективной трате немногочисленных кадровых и материальных ресурсов отечественного естествознания, но и в разлагающем влиянии на студенчество. Эти политические инвективы, беспочвенные в отношении ОЛЕАЭ, тем не менее точно фиксировали тенденцию, набиравшую силу в образованных классах русского общества. Дарвинизм (а в более широком плане - естествознание) создал в России не только и не столько интеллектуальную, сколько идейно-психологическую динамику. Дарвиновская эволюционистская теория, поставив человека (по крайней мере, в многочисленных интерпретациях последователей и истолкователей Дарвина) на одну ступень с животными, отвергая креационизм и божественную картину мира, подрывала религиозную санкцию традиционного политического и социального порядка и влекла за собой драматические социальные выводы. Отказ от идеи нуминозного происхождения власти (царь как помазанник божий) в принципе открывал возможность для претензий на власть любой социальной и/или политической группе.

Предложивший радикально новый взгляд на природу человека дарвинизм спровоцировал подлинную революцию в морально-нравственной сфере. Если человек суть говорящая обезьяна, а не образ и подобие божие, то к людям и надо относиться как к животным, - такова была крайняя точка рассуждений восторженных русских неофитов дарвинизма. Под обаяние этой искусительной логики, как известно, подпал недоучившийся студент Родион Раскольников, герой одного из самых знаменитых романов Ф.М.Достоевского. Трагический талант писателя запечатлел новый социально-нравственный тип русской молодежи в момент его зарождения. Университетская профессура с ужасом отмечала, что студенты воспринимают теорию Дарвина как истину в последней инстанции и непосредственное руководство к действию.

В российском обществе последней трети XIX века формировалась внерелигиозная вера, восходившая к трансцендентной идее общего блага и характеризовавшаяся бескомпромиссностью, исступленностью и идеологическим фанатизмом. Эти качества были привнесены, в том числе, из духовной среды: выходцы из семей православного духовенства числились среди наиболее радикальной части российского студенчества, и в 1879 году правительство ограничило прием семинаристов в вузы. Если в 1880 году 24,1 % студентов по своему социальному происхождению принадлежали к духовенству, то в 1895 году - лишь 5 % .

Однако даже рассматривая высшие учебные заведения как рассадник опасных политических и идеологических влияний, правительство не могло обойтись без пользующихся интеллектуальной свободой университетов. Вызов модернизации, с которым Россия воочию столкнулась после катастрофической Крымской войны, требовал, в том числе, кардинального расширения масштабов подготовки специалистов. При этом система высшего образования объективно формировала не только профессиональную компетенцию, но также идеалы - служение прогрессу и национальному освобождению, и те качества - интеллектуальную независимость и критический взгляд на действительность, которые выглядели потенциально опасными для политического и социального порядка в империи.

Вряд ли можно даже в незначительной степени приписывать ОЛЕАЭ какие-то политические цели и ответственность за радикализацию российских образованных классов, поскольку его отцы-основатели, ратуя за прогресс естествознания, никогда не занимали радикальных политических позиций. Но из этого краткого экскурса в идеологический контекст эпохи становится понятным, почему царское правительство, в конечном счете, не допустило существования университетской кафедры антропологии.

Не удалось Обществу подвести под свою деятельность и прочный организационный фундамент. Его безусловные и немалые достижения 60-70-х годов основывались, прежде всего, на личном авторитете и энтузиазме А.П.Богданова, бывшего подлинным мотором и душой общества. Двадцатилетнее председательство Г.Е.Щуровского в ОЛЕАЭ носило формальный характер. Именно Богданов был источником интеллектуальной активности, формируя приоритеты общества и его задачи, обеспечивал приток финансовых средств в ОЛЕАЭ и лично ими распоряжался. Отход Богданова после Антропологической выставки 1879 года от активной деятельности в ОЛЕАЭ приостановил его развитие: «Утомленное Общество стало в 1880-х годах сосредотачиваться преимущественно на своей внутренней деятельности» .

Становление Анучина-антрополога

В 1867 году Д.Н.Анучин успешно окончил Московский университет, но при кафедре для подготовки к профессорскому званию оставлен не был. Хотя достоверно не известно, почему это произошло, напрашиваются два объяснения. Первое связано с изменением семейного положения вновь испеченного выпускника университета: вскоре по его окончании он женился на А.А.Ушаковой, родом из крестьян, и, возможно, был занят жизненным обустройством. Второе предположение связано с тем, что на кафедре не нашлось места для выпускника, желавшего посвятить себя занятиям антропологией - новой для того времени дисциплиной, по которой в России, за единичным исключением, не было квалифицированных специалистов.

Пауза в научной карьере Анучина продлилась до 1871 года, когда по приглашению одного из своих университетских профессоров, Усова, он занял должность ученого секретаря Общества акклиматизации животных и растений. Деятельность общества была тесно связана с первым в России московским Зоологическим садом, основанным в 1864 году и существовавшим на добровольные пожертвования. На этой должности ученый впервые проявил присущий ему организаторский талант, наладив доставку редких животных из Африки, Сибири и Средней Азии, их успешную акклиматизацию и содержание в неволе. В 1873 году в периодическом сборнике «Природа» увидела свет первая печатная работа Анучина «Очерки африканской фауны», написанная по материалам его наблюдений за животными. К 1876 году в том же издании им было опубликовано еще несколько статей зоогеографического и этнографического характера и большая работа по проблеме происхождения человека «Антропоморфные обезьяны и низшие типы человечества», находившаяся на стыке зоологии и антропологии. В 1874 году Анучина избрали членом ОЛЕАЭ, а в 1875 году - секретарем антропологического отдела Общества.

Публикации Анучина послужили подтверждением научной состоятельности молодого ученого, обосновав его право заниматься антропологией. Еще в 1873 году он получил предложение держать экзамен на магистра, который с блеском сдал в начале 1875 года. Непосредственно о теме магистерской диссертации Д.Н.Анучин консультировался с А.П.Богдановым. В 1876 году он опубликовал небольшую монографию «Материалы по антропологии восточной Азии. I. Племя айнов», основу которой составили полученные с Сахалина материалы по антропологии и этнографии. В этой книге проведено остеологическое исследование айнов (проанализировано расовое значение отдельных особенностей айнских скелетов), прослежены их южные связи и выявлены айнские элементы в культуре японцев .

Легко заметить, что работа Анучина носила не чисто антропологический, а комплексный - антрополого-этнографический характер, что вряд ли можно объяснить лишь нехваткой антропологических материалов в Москве. Для исследовательской перспективы Анучина было характерно понимание антропологии как науки, включающей всю совокупность естественноисторических сведений о человеке. Со временем эти взгляды выкристаллизовались и приобрели отчетливую форму, но формирование их восходит к начальному этапу его научной карьеры, если не к студенческим годам. Характеризуя несколько десятилетий спустя цели антропологии, он указывал: «Задача ее та же, что и вообще так называемой естественной истории, только в применении к человеку. Объект ее - разновидности рода Homo» . Собственно морфологические и биологические вопросы интересовали Анучина в незначительной степени, «он оставался преимущественно этнологом-историком, занимаясь преимущественно расовой и этнологической антропологией, а также вопросом о происхождении человека, главным образом в области палео-онтологии и палео-этнографии» .

Но это уже был вопрос индивидуальных предпочтений, в то время как понимание предмета антропологии Анучиным отличалось чрезвычайной, даже чрезмерной, широтой. В своей большой статье «Антропология, ее задачи и методы» , приуроченной к открытию в 1879 г. Антропологической выставки в Москве, он определял ее как «особую отрасль знаний, посвященную изучению видоизменений человечества». (Дефиниция антропологии как «естественной истории … в применении к человеку», по существу, является парафразом данного определения.) Под эту максималистскую формулировку, не погрешив, можно подверстать изрядное количество гуманитарных и естественнонаучных дисциплин. По-видимому, намеренная расплывчатость в определении предмета антропологии вытекала из стремления Анучина сохранить синтез естественных и гуманитарных знаний в ситуации выделения и обособления самостоятельных дисциплин из нерасчлененного конгломерата наук. В то же время императив дифференциации наук вынуждал Анучина к разделению антропологии, «понимаемой в обширном смысле», «на две главные отрасли: собственно антропологию как антропологию физическую и этнологию, распадающуюся, в свою очередь, на лингвистику (изучающую языки), так называемую историю первобытной культуры, собирающую данные о менее развитых стадиях культуры и старающуюся уяснить себе ход культурного развития человечества, и этногению, задача которой выяснить связь между различными народами и их последовательное сложение и обособление. Предмет первой отрасли - физической антропологии - различные физические типы или расы человечества» . Различие между этими двумя направлениями единой, в классификации Анучина, науки было настолько велико, что он признавал: «…Это не тождественные объекты изучения, требующие различной подготовки со стороны исследователя, а потому долженствующие по преимуществу изучаться различными группами специалистов» .

В 1876 году в судьбе Анучина произошел серьезный и крайне благоприятный для его научной карьеры поворот. В октябре 1876 года от Министерства народного просвещения было получено разрешение учредить при физико-математическом факультете Московского университета кафедру антропологии . Ее инициатору, А.П.Богданову, удалось привлечь и необходимые для создания кафедры значительные финансовые средства: капитал в 25 тысяч рублей был получен ОЛЕАЭ от К.Ф.Фон-Мекка. Поскольку квалифицированных кадров для работы на кафедре попросту не было, за исключением и без того перегруженного Богданова, Анучина командировали за границу сроком на два с половиной года для подготовки к занятию кафедры . Эта длительная стажировка оплачивалась из средств, полученных от Фон-Мекка. За границей Анучин прослушал курсы в Сорбонне, Берлинском университете и в университетах других городов Европы; во Франции он работал в лаборатории классика физической антропологии П.Брока. Все это время молодой исследователь собирал материалы для московской Антропологической выставки, а на парижской Всемирной выставке 1878 года он организовал русскую часть антропологического отдела, получившую высокую оценку мировой научной общественности. Одновременно Анучин вел самостоятельную исследовательскую работу, готовя магистерскую диссертацию. Он сосредоточился на исследовании аномалий черепа, собрав за рубежом огромный краниологический материал (около 4 тысяч черепов).

В Россию Анучин вернулся в январе 1879 года, имея превосходную научную подготовку, вероятно, даже превышавшую тогдашний европейский уровень. (Во второй половине XIX века по уровню преподавания и постановке исследовательской работы лучшие российские университеты ничуть не уступали западным вузам, а по ряду позиций даже превосходили их.) По возвращении на родину Анучин погрузился в интенсивную работу по организации московской Антропологической выставки и выступил популяризатором новой научной дисциплины, прежде всего дарвиновской теории, на страницах российской прессы (с лета 1881 года ученый стал постоянным сотрудником влиятельной газеты «Русские ведомости», а с 1887 г. и ее редактором). По завершении выставки ее фонды были переданы Московскому университету, а Анучину было поручено организовать антропологический музей при университете. Поскольку музею отводилась важная роль в постановке систематического курса антропологии, Анучин подготовил «Записку о пособиях, необходимых при преподавании антропологии», разделив их на три отдела: анатомо-морфологический, палеонтолого-археологический и этнологический. Эта классификация органично вытекала из свойственного Анучину понимания антропологии как метанауки. Однако фактически музея или антропологического кабинета в университете организовать так и не удалось; многочисленные коллекции и экспонаты ютились в четырех комнатах Исторического музея.

В начале 1881 года Д.Н.Анучин защитил магистерскую диссертацию «О некоторых аномалиях человеческого черепа и преимущественно об их распространении по расам» , ставшую незаурядным событием в науке того времени. Диссертация продемонстрировала последовательный моногенизм Анучина, стоявшего на позиции видового единства человечества.

Наконец, длительная и упорная подготовка Анучина в области антропологии завершилась давно чаемым результатом: в апреле 1881 года он был утвержден приват-доцентом по кафедре антропологии и приступил к чтению первого в России университетского курса антропологии.

Одновременно ученый стал расширять поле своих исследований в направлении палеоэтнографии (синтеза этнографии и археологии), которую, как уже отмечалось, он числил частью антропологии. Будучи командирован Московским университетом для участия в V археологическом съезде (Тифлис, осень 1881 года), Анучин прочитал там два реферата: «О породах собак каменного периода на побережье Ладожского озера» и «О вариациях форм древних наконечников стрел». Его интерес к палеоэтнографии носил не спорадический, а устойчивый характер, вылившись в 1887 году в основательное исследование «О древнем луке и стрелах», основу которого составил прочитанный в Тифлисе реферат.

Однако уже в 1884 году недолгое существование кафедры антропологии было прервано. В новом университетском уставе 1884 года она не упоминалась, но и прямого запрещения или отмены прежних распоряжений об организации кафедры также не последовало. Хотя в имеющихся источниках вопрос о причинах фактического дезавуирования кафедры антропологии (обратим внимание: существовавшей на частные пожертвования) обойден молчанием, можно предположить, что это было связано с общим изменением политико-идеологического климата в 80-е годы, когда начались так называемые «контрреформы» Александра III, призванные стабилизировать российское общество и укрепить государственный контроль над ним.

Правительственная политика в отношении высшего образования претерпела существенное ужесточение. Университетский устав 1884 года резко ограничил автономию высших учебных заведений: ректоры, деканы и профессора отныне не избирались, а назначались Министерством народного просвещения; расширялись полномочия инспекторов и их власть как над учащимися, так и над преподавателями. Для ограничения приема студентов из низших сословий («кухаркиных детей») была увеличена приемная плата; вводилось обязательное ношение студентами формы, что позволяло легко их распознать в случае уличных беспорядков. Подобная политика преследовала двоякую цель: с одной стороны, ужесточался государственный контроль за высшим образованием, с другой, общество ограждалось от «развращающего» влияния, пожалуй, самого демократического института тогдашней России.

Идеологическая «сомнительность» антропологии, ее потенциально подрывная роль и негативное влияние на молодежь были слишком очевидны, чтобы допустить существование кафедры антропологии, тем более финансово независимой от государства. Но и прямой запрет научной дисциплины попахивал откровенным мракобесием, вызывая мрачные реминисценции из еще не забытой эпохи Николая I. Вероятно, поэтому умудренная русская бюрократия предпочла фигуру умолчания в отношении кафедры, не запрещая, но и не разрешая ее. Причем прекрасно осознавалось, что отсутствие официального разрешения в России тождественно фактическому запрету.

Двусмысленность создавшейся ситуации Д.Н.Анучин почувствовал на себе практически сразу. С января 1885 он перестал получать денежное вознаграждение за чтение курса антропологии на естественном отделении физико-математического факультета Московского университета. Считая своей нравственною обязанностью продолжать начатое дело, Анучин развернул борьбу если не за сохранение кафедры, то хотя бы за сохранение антропологии как учебной дисциплины. Благо в циркулярах министерства просвещения отыскалась лазейка в виде упоминания наук и предметов, которые могли дополнительно вноситься в учебные планы. И Анучин обратился с ходатайством к декану физико-математического факультета (а факультет - к министру просвещения), «чтобы при составлении учебных планов по естественному отделению физико-математического факультета не была бы забыта и антропология, а именно - введена, по крайней мере, в качестве предмета, который может быть рекомендован студентам «как полезное или даже необходимое дополнение их образования». В конечном счете, это ходатайство было удовлетворено: преподавание антропологии в Московском университете сохранялось за Анучиным, ему также было оставлено заведование антропологическими коллекциями . Однако положение дополнительной, факультативной дисциплины заметно снижало статус антропологии. Да и для самого Анучина в это время на первый план выдвинулась новая для него дисциплина - география.

С ноября 1884 года Анучин был назначен экстраординарным профессором по новой кафедре и занимал ее бессменно вплоть до 1919 года, когда произошло ее разделение на кафедры географии и антропологии. Экстренная переквалификация состоявшегося антрополога в географа-неофита (из более 60 статей, опубликованных Анучиным к 1884 году, лишь одна - небольшая заметка «Жертвы американской полярной экспедиции «Жанетты» - каким-то боком относилась к географии) объяснялась почти полным отсутствием в тогдашней России кадров профессиональных географов. До середины 80-х годов в университетах изучались лишь физическая география и метеорология, поэтому после учреждения специализированных кафедр преподавание географии оказалось в руках людей, ранее весьма далеких от этой специализации. В Петербургском университете географию «насаждал» швейцарский антрополог, доцент Э.Ю.Петри, в Киевском - метеоролог П.И.Броунов, в Харьковском - ботаник А.Н.Краснов, в Московском - магистр зоологии Анучин . Ситуация не была лишена парадоксальности: в то время как география читалась естественниками, вновь образованная кафедра числилась по историко-филологическому факультету. Косвенным образом на размещение кафедры географии именно на истфиле повлияла предшествующая практика: «Вероятным основанием включения кафедры географии в состав истфила послужило то, что преподавание географии в средней школе соединялось в лице одного учителя истории (филолога). Такой опыт уже был - истфил в Петербурге имел «разряд истории и географии». Кончавших по этому разряду назначали преподавателями истории и географии в гимназиях» . Однако главным аргументом стало согласие министра просвещения с мнением ученого комитета министерства о желательности учреждения кафедры географии на историко-филологическом факультете . Правда, уже в 1889 году кафедра была передана физико-математическому факультету. За этим перемещением стоял принципиальной важности вопрос о месте географии в системе наук и содержании ее предмета, вылившийся в середине 80-х годов в оживленную дискуссию, в которой активное участие принял и Д.Н.Анучин.

Дискуссия эта была начата в 1883 году Новороссийским университетом, особая комиссия которого, рассмотрев вопрос об учреждении в университете кафедры географии, предложила создать ее вне факультетов и включить в состав кафедры землеведение, историческую географию и этнографию. В то же время один из членов комиссии высказал мнение о принадлежности кафедры географии к историко-филологическому факультету, поскольку содержание ее составляет «только то, что относится к человеку, а все касающееся земли должно быть отнесено к существующей уже кафедре физической географии»; соответственно, на кафедре следовало изучать политическую географию со статистикой, этнографию и историческую географию. Ученый комитет министерства принял сторону отдельного мнения, а согласие министра с этой позицией означало ее легализацию и проведение в жизнь. Но при этом ученый комитет вряд ли исходил из того, что география относится к гуманитарному знанию; им двигали вполне прагматические мотивы - невозможность обеспечить квалифицированное преподавание широкого круга разнообразных и далеко отстоящих друг от друга дисциплин, какие предлагались комиссией Новороссийского университета. Поэтому ученый комитет счел необходимым «ограничиться только группою предметов более или менее сродных, как это сделано в отдельном мнении члена Комиссии. При таком составе наук , можно надеяться, скорее найдутся молодые люди, способные к занятию кафедры географии [курсив автора - Т.С.]» .

Однако эта точка зрения, за которой, как можно понять, не было принципиальной позиции, настолько противоречила устоявшемуся в научной среде отнесению географии к естествознанию, что встретила немедленный отпор. В начале 1884 года, то есть уже после причисления кафедры географии к истфилу, комиссия Казанского университета подвергла резкой критике узкое понимание предмета географии, которым из прагматических соображений предпочел руководствоваться министерский комитет. По мнению Казанского университета: «Человек не может быть отделен от окружающих его естественно-исторических условий, и никто еще не суживал так пределы географической науки…» Казанская профессура недвусмысленно заявила о принадлежности кафедры к физико-математическому факультету, предложив сделать главный акцент на изучение общего землеведения, а физическую географию рассматривать как дополнительную науку. В таком же положении вспомогательной дисциплины оказывалась и этнография, которая, как указывали казанцы, не входит в состав наук ни физико-математического, ни историко-филологического факультетов. То есть этнография фактически выбрасывалась за борт, а ведь, напомним, вновь созданная структура называлась «кафедрой географии и этнографии [курсив автора - Т.С.]». Однако, по мнению физмата Казанского университета, такое обрезание было необходимым для устранения неудобства принадлежности кафедры географии двум факультетам .

Казанский университет выразил доминирующую в научном сообществе позицию о принадлежности географии к естественнонаучному циклу, и уже в конце 1885 года Министерство народного просвещения предложило университетам высказаться по вопросу о возможности учреждения на физмате особого географического отделения. В 1886-1887 годах к дискуссии подключилось ИРГО, поддержавшее эту идею и образовавшее специальную комиссию для изучения вопроса. Его активность, по-видимому, была инициирована министром просвещения И.Д.Деляновым, который сам склонялся к мысли о переносе кафедры географии на физмат. Вокруг важного, но все же частного вопроса о преподавании географии Деляновым вообще была поднята изрядная шумиха, смысл которой современным языком можно определить как персональный PR министра просвещения.

В результате было создано несколько комиссий, где одной из главных фигур оказался Анучин. Комиссия ИРГО запросила его мнение, для истфила Московского университета Анучин писал отзыв, также он вошел в комиссию физмата. Выступая за перенос кафедры на физмат, поскольку на истфиле она находилась в изолированном положении, Анучин вместе с тем рассматривал географию как возможность синтеза гуманитарных и естественных наук, дисциплину, находящуюся на стыке истории и естествознания. В «Истории развития землеведения», своем первом курсе по географии, он говорил студентам: «География, или наука о Земле, собственно о земной поверхности, и еще более этнография, или наука о племенах и народах человечества, являются существенным дополнением к истории, расширяют ее кругозор, разъясняют многие исторические явления и способствуют лучшему пониманию хода развития человеческой культуры» . Поэтому если физическая география должна преподаваться главным образом физикам и специалистам по естествознанию, то сравнительное землеведение (Vergleichende Erdkunde по Риттеру) в соединении с этнографией может с успехом читаться на истфиле; историческая же география остается уделом специалистов-историков .

По-видимому, аргументация Анучина оказалась настолько убедительной, что совет Московского университета счел желательным иметь две параллельных кафедры географии - на истфиле и на физмате! Однако тем же Анучиным была показана невозможность подобного решения ввиду катастрофической нехватки профессиональных кадров. И действительно: после окончательного перевода с 1 января 1889 года кафедры географии на физмат (фактически это было предрешено еще в 1887 году, когда начались занятия по географии на естественном отделении физмата) более никаких географических курсов студентам-историкам не читалось.

Определение места кафедры географии в университете было лишь одной, причем не самой трудной, проблемой. Несравненно более тяжелым делом оказалась организация учебного процесса в условиях тотального отсутствия педагогических кадров, отечественных учебников, опыта преподавания и методических наработок, материальной базы. В этом смысле отечественная география представляла собой tabula rasa .

Весной 1889 года, после перемещения кафедры на естественное отделение физмата, Анучин прочитал курс географии Азии - первый страноведческий курс по зарубежным странам в Московском университете, в 1890 году - курс физической географии; в том же году он стал вести географический семинарий, которым руководил вплоть до 1917 года.

В начале 90-х годов определился круг курсов, читавшихся на кафедре географии и в основных чертах сохранявшийся до 1917 года. Он включал физическую географию, географию России, географический семинар, географию Азии (позже - некоторых европейских стран), этнографию России, общую этнологию, антропологию и антропологию России (включая практические занятия по антропологии). Этнография России - «обзор населяющих Россию народностей» - читалась не каждый учебный год .

Подытоживая опыт деятельности кафедры географии и этнографии Московского университета в дореволюционный период, можно отметить следующее. Развертывание кафедры совпало с вступлением России в эпоху бурного экономического развития, что, казалось бы, объективно должно было способствовать повышению прикладного значения географии, стимулировать ее развитие и расширение географического образования. Но, хотя позитивная динамика присутствовала, общее состояние географии в университете и за его стенами не внушало оптимизма, а ее социальный статус оставался довольно низким.

К середине 90-х годов, то есть спустя десятилетие после учреждения кафедры, география читалась уже в половине русских университетов, что было явным достижением при дефиците квалифицированных преподавателей (достаточно упомянуть, что у Анучина на кафедре долгое время не было штатных сотрудников). Однако масштабы подготовки кадров оставались довольно скромными: в 1907-1917 гг. физмат Московского университета выпустил по географической специальности около ста человек, причем львиная доля выпускников пришлась на годы I мировой войны (1916 год дал рекордную цифру - 37 человек); до войны выпуск порою составлял лишь два-три человека. Не лучше обстояло дело и с преподавательским корпусом: в императорской России за сорок лет докторскую степень по географии получили лишь пять человек, причем для троих из них география представляла побочный интерес; лишь немногим более было магистров, которые, в основном, вышли из Московского университета .

В дореволюционной истории кафедры географии Московского университета самым богатым по числу курсов и преподавателей оказался 1910/11 учебный год. В это время на кафедре, помимо Анучина, работали состоявшие в должности ассистентов приват-доценты А.А.Ивановский (читал на кафедре с 1904 года, получил докторскую степень по географии), А.А.Крубер (в 1907 Анучин поручил ему курс географии России), А.И.Колмогоров (этнограф, читал с 1909 года) и не бывший ассистентом С.Г.Григорьев (с 1904 года). В 1913 году на кафедру пришли А.А.Борзов и Б.Ф.Добрынин, в 1914 - приват-доцент, антрополог Е.М.Чепурковский, в 1916 - выдержавший магистерский экзамен И.С.Щукин. Однако в связи с уходом ряда преподавателей кафедры по политическим мотивам в начале 1911 года, ее численность восстановилась лишь накануне Октябрьской революции. В 1916 году преподавателями кафедры географии и этнографии, наряду с Анучиным (читал общении землеведение и историю географии), состояли А.А.Борзов (география России), Б.Ф.Добрынин (страноведение), Е.М.Чепурковский (антропология и явления наследственности); географический семинар вели М.С.Боднарский и И.С.Щукин; практическими занятиями по антропологии некоторое время руководил А.И.Колмогоров .

Положение с учебными пособиями улучшалось довольно медленно. К работам Э.Реклю добавились учебник А.А.Баранова для средней школы, «Краткий курс географии России» Лесгафта (с 1905 года), посвященные России статьи в 54-м и 55-м томах энциклопедии Брокгауза и Ефрона, географические атласы Н.Ильина. Внес свою лепту и Анучин: студентам рекомендовалась его статья о рельефе европейской России, носившая скорее науковедческий характер (журнал «Землеведение», 1895 год) и изданный в 1904 году литографированный конспект лекций по физической географии. При изучении этнографии России использовались книга Н.Н.Харузина «Этнография» (Вып.1-4. СПб., 1901-1905) и труды Фр.Ратцеля .

Ситуация с учебниками как в капле воды отражала общее неразвитое состояние отечественной географической науки и слабую изученность России. Не была, например, осуществлена инструментальная съемка огромных регионов Российской империи, что имело некоторое объяснение в гигантских масштабах страны и труднодоступности ряда ее мест. Но даже центральные области России, констатировал Анучин в 1894 году, изучены совершенно недостаточно .

В этом ему пришлось непосредственно убедиться в ходе экспедиции к истокам Днепра, Западной Двины и Волги летом 1890 года. Анучин обнаружил, что вошедшее во все географические учебники утверждение, будто высшей точкой Валдайских гор является Попова гора, оказалось географическим мифом. Высшей точкой была гора Каменник . Экспедиция носила самодеятельный характер, так как полевая практика университетских географов находилась в загоне. И не только по причине отсутствия средств - в полевой работе попросту не усматривали смысла. Показательно, что в марте 1914 года на заседании студенческого географического кружка Московского университета был заслушан доклад «Работа географа в поле», доказывавший необходимость полевых исследований! Понятно, что отсутствие полноценной полевой практики создавало обширную лакуну в профессиональной подготовке географов, тем более их учителя также чаще всего не имели подобного опыта. Возможно, впрочем, поэтому некоторые из них считали его необязательным и для студентов.

В первые годы своих занятий географией Анучин сконцентрировался всецело на организации учебного процесса - разработке учебных программ и курсов, подготовке и чтении лекций. На его долю выпала трудная, ответственная и не очень заметная внешне работа по закладке фундамента географической науки в России. Учитывая ограниченность материально-финансовых и кадровых условий, справился он с нею наилучшим образом и, без преувеличения, выступил основателем отечественной географической школы. Но не в плане разработки концепций и теорий, а как организатор географического образования - профессионального и школьного, и создатель институционально-кадровой структуры науки.

В 1892 году по инициативе Анучина было открыто географическое отделение ОЛЕАЭ. В том же году он выступил организатором Географической выставки в Москве, составившей позже университетский географический музей (за отсутствием места в университете он размещался в помещениях Исторического музея). Одновременно, в 1892 году, Анучин совместно с Богдановым организовал проведение в Москве XI сессии Международного конгресса по доисторической археологии и антропологии. Двумя годами позже, в 1894 году, Анучин основал журнал «Землеведение», оставаясь его руководителем на протяжении 30 лет.

Огромное внимание он уделял популяризации географии и постановке ее обучения в школе. В 1915 году Анучин выступил организатором и председателем I Всероссийского съезда преподавателей географии, собравшего около тысячи человек преподавателей и научных работников в этой области. В резолюции по докладу Анучина предлагалось: наладить преподавание географии во всех классах средней школы; отдать приоритет изучению географии России; сочетать теоретические курсы с обязательными практическими занятиями; предоставить преподавателям свободу в определении рамок и содержания курсов. Участники съезда настаивали также на экстренной организации географических отделений в университетах для подготовки географов-исследователей и преподавателей .

При всей своей феноменальной памяти и незаурядной работоспособности Анучину, занятому учебной, методической и организационной деятельностью, поначалу было просто не под силу одновременно заниматься исследованиями в области географии. Из 56 публикаций Анучина в период с 1885 по 1888 год лишь семь относились к сугубо географической тематике, но вряд ли можно было назвать оригинальными работами литографированные курсы лекций по истории землеведения и древней географии, просветительские статьи в «Русских ведомостях» и некролог Н.М.Пржевальского .

Исследовательская деятельность Анучина в последней четверти XIX - начале XX вв.

Антропология оставалась главной любовью Анучина, благо ее преподавание удалось сохранить в рамках кафедры географии. Во второй половине 80-х годов все свободное время он отдавал работе над крупным исследованием, в основе своей, безусловно, антропологическим, но включающим также данные этнографии и географии. Опубликованная Анучиным в 1889 году работа «О географическом распределении роста мужского населения России» была выдающимся для того времени исследованием и получила золотую медаль ИРГО. В центре внимания автора оказался вопрос о географических факторах роста. Впервые он был поставлен в 60-е годы XIX в. французским антропологом П.Брока, видевшим причину вариаций роста в различном расовом составе населения. Альтернативная точка зрения предлагала искать объяснение в условиях природного рельефа и уровне благосостояния населения.

Основываясь на данных о всеобщей воинской повинности за 1874-1883 гг., Анучин установил два главных центра высокорослости - в южных губерниях и в Прибалтике, и два главных центра малорослости - на востоке европейской части России и крайнем западе. Ему удалось доказать, что картина распределения роста не может быть объяснена исключительно географическими условиями и уровнем благосостояния: «Условия питания и среды скорее способны влиять на ритм роста, чем на его конечную величину» . Первопричину географических вариаций роста Анучин усматривал в истории заселения восточной Европы, обусловившей различия в этническом составе населения.

Вопросы этнической и расовой антропологии интересовали Анучина в первую очередь. И хотя здесь он никогда не был крупным теоретиком (да и не претендовал на подобную роль), его безусловной заслугой стало накопление обширного фактического материала по расовому составу населения России (Анучин руководил его сбором) и подготовка первых обобщающих работ по расовой антропологии населения империи, публиковавшихся в энциклопедии Брокгауза и Ефрона. В этом издании Анучиным были последовательно опубликованы статьи «Великоруссы», «Евреи в антропологическом отношении», «Малороссы в антропологическом отношении», «Россия в антропологическом отношении», «Славяне (антропология)» .

В расовой антропологии Анучин придерживался точки зрения о разграничении «расы» как биологической категории и понятий «племя», «народ», «нация» как категорий исторических. Он полагал, что границы рас не совпадают с границами племен и народностей, этнографические типы не совпадают с антропологическими, а комплекс расовых признаков представляет собой подверженную изменениям динамическую систему .

1889 год стал важной вехой в жизни Анучина, принеся признание его заслуг научной корпорацией. В сентябре совет Московского университета присвоил Анучину степень доктора географии honoris causa (без представления диссертации) за совокупность научных трудов по антропологии, этнографии и географии. А в следующем, 1890 году, вновь испеченный доктор был избран председателем ОЛЕАЭ, что означало наряду с высокой аттестацией разносторонних научных достижений и признание незаурядных организаторских талантов Анучина. Но и это был не последний лавр в увенчавшем его венке научной славы.

В 1896 году группа академиков предложила избрать на освободившуюся кафедру зоологии зоолога, занимающего антропологией, имея в виду конкретно Анучина. На общем собрании Академии наук он был избран ординарным академиком с 25 голосами «за» и 8 «против». Но поскольку для занятия академической кафедры предстояло переехать в Петербург, то Анучин, не желая оставлять формирующиеся в Москве научные школы географии и антропологии - а без него они вряд ли смогли бы состояться, отказался от звания ординарного академика. Тогда АН избрала его своим почетным членом.

В 90-е годы XIX века и начале XX века Анучин вел исследовательскую работу параллельно в трех направлениях. Два из них - антропология и палеоэтнография - определились уже давно, в географии же Анучин до этого занимался исключительно преподавательской, методической и организаторской работой. Однако при всей экстраординарной загруженности он смог найти время и возможность для самостоятельных исследований и в этой области. Его внимание привлекла гидрология. Анучин начал полевое изучение истоков рек европейской России, результатом чего стал обширный лимнологический (лимнология - наука об озерах) очерк «Новейшие изучения озер в Европе и несколько новых данных об озерах Тверской, Псковской и Смоленской губерний» . В свою очередь, эта работа составила часть последующего обобщающего труда «Верхневолжские озера и верховья Западной Двины» (М., 1897).

В первое десятилетие XX века от лимнологических исследований Анучин перешел к изучению особенностей режима рек Европейской России, преследуя вполне практическую цель предсказания и предотвращения катастрофических последствий весенних разливов рек. Итог этого исследования составила статья «Наводнение в Москве в апреле 1908 г. и вопрос об изучении наводнений в России».

Помимо работ по гидрологии Анучин выпустил страноведческий очерк по Японии, время издания которого - 1906 год - недвусмысленно свидетельствует, что интерес к этой теме был вызван русско-японской войной. Он также занимался обработкой рукописного наследия Н.Н.Миклухо-Маклая, первый том которого увидел свет в 1923 году, уже после смерти Анучина .

Возглавив ОЛЕАЭ, Анучин смог активизировать работу его антропологического отдела, который стал школой первого поколения русских антропологов. В 1900 году на базе антропологического отдела был основан «Русский антропологический журнал», выходивший до 1937 года. В связи с устойчивым интересом к расокой проблематике исследователь принял участие в дискуссии о возможности и пределах применения математических методов в антропологии. Не отвергая их в принципе, Анучин выступил против абсолютизации математического направления как ведущего к чрезмерным абстракциям и фактически элиминирующего исторические и биологические интерпретации. Более корректным и адекватным ему казался биометрический метод .

Однако персональные научные предпочтения отнюдь не мешали плодотворному сотрудничеству Анучина с представителями различных направлений в антропологии: на возглавляемой им кафедре географии и этнографии в разное время работали как последователь математической школы в антропологии А.А.Ивановский, так и основатель биометрических методов Е.М.Чепурковский. Сегодняшним языком мы охарактеризовали бы Анучина как сторонника методологического плюрализма, понимающего безусловную важность и плодотворность сосуществования и взаимообогащения различных теоретических подходов.

Большой интерес проявлял Анучин и к антропогенезу, считая своим общественным долгом пропагандировать эволюционистский взгляд на эту проблему. Его работы в области антропогенеза - «Происхождение человека и его ископаемые предки» (1912 год) и «К вопросу о древнейших людях» (1916 год) - не представляли самостоятельной теоретической ценности, будучи популярным изложением дарвиновской теории.

Вероятно, для современного читателя более интересной оказалась бы начатая Анучиным работа об антропоморфизме черта (!) и «антропологический этюд» о Пушкине. Однако, они так и не получили завершения, что было неудивительно при свойственной Анучину манере перескакивать от одной темы к другой, надолго оставляя предшествующую без внимания. В этом заключалась одновременно его сила - разносторонность научных познаний, и слабость - невозможность одинаково глубоко погрузиться во множество интересовавших проблем. Как преподавателю это шло Анучину на пользу, но исследовательская сторона, скорее, страдала.

В 90-е годы по-прежнему сохранялся интерес Анучина к палеоэтнографии - синтезу этнографии и археологии, где им были выпущены, по крайней мере, три, заслуживающих упоминания работы: «Сани, ладья и кони как принадлежности похоронного обряда», «К истории ознакомления с Сибирью до Ермака» - обе в 1890 году и «К истории искусства и верований приуральской чуди» (1899). Признанием заслуг Анучина в области этнографии - не столько исследовательских, сколько организаторских и учебно-методических - стало избрание его председателем этнографического отдела ОЛЕАЭ в 1914 году .

К началу второго десятилетия XX века Анучин сосредоточил в своих руках (по крайней мере, в Москве) ключевые административные позиции одновременно в трех дисциплинах - географии, антропологии и этнографии. С одной стороны, это свидетельствовало о ключевой роли Анучина в становлении этих наук, в процессе их институционализации, с другой, подтверждало слабость - организационно-кадровую и материально-техническую - новых дисциплин, самостоятельное существование которых оказалось во многом возможным благодаря феноменальным усилиям и энтузиазму одного лишь человека.

Дискуссия об изучении производительных сил России

Общая первопричина слабости российской науки крылась в типе отношений, установившихся между институтами науки и государства. Хотя Россия начала XX века была быстро модернизирующейся страной, в ней отсутствовало понимание науки как критически важного фактора модерн-проекта, что обусловило крайнюю слабость государственной легитимации науки. Последняя, в свою очередь, никогда не рассматривалась как средство легитимации государства. Несколько упрощая и огрубляя, самодержавие не видело в существовании науки особого смысла, если не иметь в виду узко практические и военные нужды империи.

Именно эти потребности дали импульс развитию географии в, казалось бы, неблагоприятное для науки время - в годы войны. I мировая война оказалась принципиально новым типом вооруженного конфликта - длительным, интенсивным, а потому требовавшим стратегической мобилизации тыла. Отечественная наука вообще, и география в частности, включились в решение задач этой мобилизации. В 1915 году Академия наук создала постоянную Комиссию для изучения естественных производительных сил (КЕПС) Российской империи, в которую из географов был включены Д.Н.Анучин, П.П.Семенов-Тян-Шанский, а также Л.С.Берг, ученик Анучина. Географы настаивали на том, чтобы в рамках работы комиссии наладить комплексное географическое исследование территории России или, как писал Анучин, «изучение производительных сил должно быть поставлено на географическую основу» . Он выступал против ограничения рамок комиссии изучением России только в минералогическом, геологическом, ботаническом и зоологическом отношениях, предлагая уделить первостепенное внимание человеку как главной производительной силе: «Нельзя игнорировать … население России, столь разнообразное в нашем отечестве по типу, языкам, стадиям быта, культурным особенностям, историческим судьбам, участию в производительности страны. Это более мощная «производительная сила», чем, например, животный мир» . Для комплексного географического и этнографического изучения России Анучин предлагал создать в рамках Академии наук специальный центр. Однако инициативы географов были отклонены руководством АН, встретив решительные возражения со стороны ее непременного секретаря академика С.Ф.Ольденбурга. В результате деятельность Анучина и его сторонников в этой сфере ограничилась докладами о Галиции и Балканах (театрах военных действий) на заседаниях географического отдела ОЛЕАЭ и статьями в «Землеведении».

Государство и наука в советской России

Шанс реализовать свои идеи появился у Анучина только после большевистской революции. Его сотрудничество с Советами ни в коей мере нельзя объяснить идеологическими симпатиями: ученый занимал принципиально аполитичную позицию. Но именно вследствие революции стала формироваться принципиально новая парадигма отношений между государством и наукой, открывшая для последней небывалые возможности.

Советское государство возникло как носитель грандиозного и вдохновляющего проекта строительства альтернативной капиталистическому Западу цивилизации. Этот проект питался претендовавшей на научный характер мессианской идеологией русского марксизма (большевизма). (Претензии на научную рациональность вообще характерны для идеологий модерна.) То есть государство, номинально воплощавшее волю передового класса - пролетариата, нуждалось в легитимации себя наукой. Но, в свою очередь, оно легитимировало науку, рассматривая ее как средство освобождения пролетариата и движения по пути прогресса. В принципе, в самой этой связи, если отбросить ее содержательную сторону, не было ничего специфически советского: вопрос о легитимации науки, решающей «что истинно, а что ложно», еще со времен Платона, как указывал Ж.-Ф.Лиотар, неразрывно связан с вопросом о легитимации власти, определяющей «что справедливо, а что несправедливо» .

А советское государство одной из своих ипостасей выступало как государство модерна. Во-первых, оно унаследовало важные черты модерна: сциентизм, технократизм, рационализм, идею социального милосердия. Во-вторых, ему пришлось решать масштабные задачи социально-политической и экономической модернизации, остававшиеся для Запада уже в прошлом. Модерн-проект, вне зависимости от его политико-идеологической окраски, неосуществим без самого активного участия и использования науки, и это предопределяло востребованность и высокий статус научного знания в новой России, порождая, в свою очередь, надежду на взаимность науки по отношению к большевистскому государству.

Императив модернизации резко повысил социальный статус географии, этнографии и антропологии. Первая стала рассматриваться как непосредственная производительная сила, вторая оказалась в авангарде модернизации, политической и бытовой социализации - «вовлечения в социалистическое строительство» - окраинных народов прежней империи. Антропологии же предстояло сыграть решающую роль в формировании научной картины происхождения человека и опровержении «религиозных предрассудков».

При этом важно отметить, что направленность государственной политики принципиально совпадала с научными интересами и устремлениями самих ученых, то есть существовала взаимная комплиментарность науки и нового государства. Благодаря поддержке последнего возникли благоприятные условия для реализации многочисленных замыслов и идей (например, тотальной картографии России и изучения этнического состава ее населения), вынашивавшихся не одним поколением российских географов и этнографов. Ориентируя их в первую очередь на практические результаты, власть не вводила при этом каких-либо существенных идеологических и политических ограничений в сфере профессиональной деятельности.

Общий итог сотрудничества с новой властью в первое десятилетие ее существования оказался для антропологии, географии и этнографии, безусловно, позитивным. Именно в 20-е годы завершился процесс их институциализации, начатый в последней трети XIX века Анучиным. Они наконец-то приобрели устойчивый статус самостоятельных научных дисциплин, получили стабильное государственное финансирование и материально-техническую базу, была налажена система подготовки кадров и сформирован привлекательный образ профессии, мощный импульс получило развитие системы учебных и научных центров .

Более того. Большевистский мироустроительный проект с его пафосом титанического созидания смог реактуализировать ценности модерна и восстановить целостность мировоззрения русской интеллигенции. Вера в единство и прогресс человечества, в разум и преобразующую мощь человека - все те идеальные ценности и высшие смыслы, которые были порушены мировой и гражданской войнами, вновь наполнились реальным содержанием, ощутимо влияя на личное, групповое и общественное поведение.

Довольно глубоко изучив ситуации в этнологии 20-х годов, я могу утверждать, что «чувство социального оптимизма» - набивший оскомину штамп советской историографии - было реальным мироощущением. Этнология в целом характеризовалась высоким морально-психологическим тонусом, динамизмом, стремлением к поиску нового и небывалой тягой к экспериментаторству. По-видимому, эти оценки могут быть экстраполированы на географию и антропологию.

Этот Zeitgeist пронизывал и высшее образование, которое формировало не только профессиональную компетентность, но и, не в меньшей степени, идеалы. Итогом чего должно было стать появление элиты, ведущей пролетариат к освобождению, а человечество - по пути прогресса. Профессия географа/этнолога обрела самолегитимацию в мифе об «ученом-подвижнике» - версии архаичного мифа о «культурных героях».

Отношения между государством и интересующим нас комплексом дисциплин в 20-е годы можно в целом охарактеризовать как неравноправное партнерство , где слабой стороной выступало научное сообщество. Государственные преференции науке обменивались на ее участие в модернизации страны («связь с практикой социалистического строительства» как критически важное условие государственной поддержки), что в полной мере соответствовало устремлениям самих ученых, и политическую лояльность по отношению к новой власти. За этими исключениями научная корпорация сохраняла автономию: политические инстанции не покушались на свободу научного творчества, не диктовали ученым, что и как им изучать. В свою очередь, в пределах своей компетенции профессиональное знание оказывало решающее влияние на выбор конкретных приоритетов, определение форм и методов модернизации. Но при этом и государство и наука легитимировались идеологией большевизма.

Деятельности Анучина при новой власти

При обзоре деятельности Анучина в постоктябрьский период создается впечатление, что у немолодого уже ученого (74 года в 1917 году) открылось второе дыхание, настолько он был активен. Эта активность вылилась в научно-организаторскую (прежде всего), учебную и популяризаторскую деятельность; самостоятельных исследований Анучин более не вел.

В 1919 году в результате разделения кафедры географии на две возникла, наконец-то, самостоятельная кафедра антропологии, за которую Анучин безуспешно бился несколько десятилетий. Кафедру географии он передал своему ученику А.А.Круберу, а сам возглавил кафедру антропологии, где предполагалась специализация по антропологии и этнологии, а также доисторической археологии.

В 1918 году начала осуществляться еще одна давнишняя задумка Анучина: при кафедре географии была создана комиссия по вопросу «об учреждении в России географического института». Институт открылся по окончании гражданской войны, в 1922 году, и его первым директором стал Анучин. Правда, институт этот находился в составе Московского университета, а не Академии наук, входя в Ассоциацию НИИ физмата университета. Анучин редактировал и рецензировал карты Атласа России, изданного в 1921 году. В 1922 году Госплан пригласил его работать в секции «Человек как экономический фактор производства». В том же 1922 году возобновился приостановленный на время выпуск журнала «Землеведение» под редакцией Анучина и Крубера.

Анучин возглавил Московское археологическое общество, географическое отделение Коммунального музея Москвы (ныне Музей истории и реконструкции Москвы) и комиссию по созданию Центрального этнографического музея в Москве. С 1919 года он сотрудничал с Российской академией истории материальной культуры (РАИМК), которая летом 1920 года снарядила по его проекту экспедицию в район среднего течения Оки.

В 1921 году Анучин выступил одним из членов-учредителей Всероссийской научной ассоциации востоковедения при Наркомнаце и вошел в состав комиссии по подготовке экспедиции в Афганистан. В 1923 году, уже после смерти ученого, вышел в свет сборник его статей «Афганцы и Афганистан».

Значительным было участие Анучина в развитии системы высшего и среднего образования. Он вошел в учредительную комиссию по созданию высших учебных заведений, где разрабатывал структуру и подбирал кадры для Ташкентского и Уральского (в Екатеринбурге) университетов. В Центральном естественно-педагогическом институте (ЦЕПИ) ученый возглавил научно-методическую работу по созданию советской трудовой школы .

Работоспособность и научную форму он сохранял буквально до последних дней жизни. Еще 24 апреля 1923 г. Анучин председательствовал на 152-м заседании географического отделения ОЛЕАЭ, а уже 4 июня его не стало.

Однако остался главный итог научной жизни Анучина - три вставших на крыло дисциплины: антропология, география, этнография, которые как самостоятельные науки состоялись во многом, если не исключительно, благодаря его феноменальным усилиям. Осталось множество выпестованных им учеников, определивших лицо этих наук. В географии это Л.С.Берг, А.А.Борзов, М.А.Боголепов, М.С.Боднарский, С.Г.Григорьев, Б.Ф.Добрынин, А.А.Крубер, И.П.Силинич, А.А.Синицкий, И.С.Щукин и др. В антропологии и этнографии: Б.Ф.Адлер, В.В.Бунак, Б.Н.Вишневский, Б.С.Жуков, А.А.Ивановский, А.И.Колмогоров, Б.А.Куфтин, В.П.Налимов, Н.А.Синельников и др.

Бунак В.В. Деятельность Д.Н.Анучина в области антропологии // Русский антропологический журнал. 1924. Т.13. Вып.3-4. С.5.

Бунак А.А. Дмитрий Николаевич Анучин (некролог) // Отчет I-го Московского Государственного Университета за 1923 г. М., 1924. С.243.

Хоскинг Джефри. Анучин Д.Н.

Подробнее о развитии советской этнографии в 20-е годы см.: Соловей Т.Д. От «буржуазной» этнологии к «советской» этнографии: История отечественной этнологии первой трети XX века. М., 1998; она же. «Коренной перелом» в отечественной этнографии (дискуссия о предмете этнологической науки: конец 1920-х - начало 1930-х годов) // Этнографическое обозрение. 2001. № 3.

Воспитывался в 4-й Ларинской гимназии, окончив которую в 1860 году, поступил на историко-филологический факультет. Слушал лекции Стасюлевича, Костомарова, Срезневского и Сухомлинова, но, заболев, вынужден был через год оставить университет и уехать за границу, откуда возвратился в 1863 году с обновленными сведениями и обновившимся мировоззрением. Вновь тогда же поступил в Московский университет по естественному отделению физико-математического факультета и окончил курс кандидатом в 1867 году, усердно занимаясь и после зоологией, этнографией и антропологией.

Еще в начале своей научной деятельности Анучин перешел от занятий по зоологии к антропологии. Особенно интересовала его родословная человека, к которой он возвращался в своих работах неоднократно, изучая как антропоморфных обезьян, так и ископаемые останки доисторического человека. В 1874 он написал большую работу о племени айнов, которая обратила на него внимание как у нас, так и за границей. Физико-математический факультет Московского университета командировал Дмитрия Николаевича за границу для подготовки к занятию первой в России кафедры антропологии.

В 1880 Анучин защитил магистерскую диссертацию «О некоторых аномалиях человеческого черепа и преимущественно об их распространении по расам» и начал свою преподавательскую деятельность в Московском университете, с которым связана вся жизнь ученого, сначала как антрополог, а затем, с 1885, и как географ и этнограф. За целый ряд выдающихся научных работ, и в особенности за труд «О географическом распределении роста мужского сравнительно с распределением роста населения других » (1889 год) — Московский университет присудил Анучину степень почетного доктора.

Заняв кафедру географии и антропологии, Дмитрий Николаевич весь отдался организации преподавания: до него в наших университетах по этим наукам не было ни музеев, ни руководств, ни продуманных программ, ни методики преподавания. Эта широкая деятельность выработала из Анучина первоклассного и авторитетнейшего в ученого, к которому шли за научным советом и наши, и западные крупнейшие специалисты (Р. Мартин, Деникер, Пенки и другие).

В педагогической деятельности Анучина надо отметить, прежде всего, что наряду с самостоятельными очерками, всегда чрезвычайно богатыми по содержанию и четкими по изложению (« поверхности Европейской России в последовательном развитии о нем представлений», «Суша», « » и другие), Анучин переводил лучшие иностранные руководства (Нидерле, Леббока, Зупана), дополняя и исправляя их, что делало перевод иногда выше оригинала.

Дмитрий Анучин создал два музея при Московском университете: Географический, один из самых полных в России, с библиотекой до 10 000 тт., и Антропологический – крупнейший музей по антропологии и этнологии, привлекающий массу экскурсий, ценный по своему глубоко продуманному плану, с этнологическим отделом, отображающим эволюцию отдельных элементов культуры (оружие, жилище, способы передвижения и другое). В основу каждого из музеев легли экспонаты соответствующих всероссийских выставок, организованных Анучиным (Антропологическая – 1879 год, Географическая – 1892 год). Пополнялись же они коллекциями учеников Дмитрия Николаевича, обменом и, нередко, приобретениями на собственные средства ученого.

Далее, вместе с группой ученых, объединившихся вокруг Уварова и созданного им Археологического Общества, Анучин вывел русскую археологию из стадии любительства на широкую научную дорогу и в этой области сразу стал играть руководящую роль. Особенное значение имеют труды Анучина (наиболее крупные из которых были, а некоторые и теперь остаются образцовыми и руководящими): «Лук и стрелы» (1881 год), археолого-этнологический этюд, дающий полную сводку материала по данному вопросу; «Сани, ладьи и кони, принадлежности похоронного обряда» (1890 год), труд, отмеченный сочувственно в западной литературе. «Верхневолжские озера и верховья », работа, послужившая прототипом длинного ряда работ учеников Анучина по русским озерам и положившая основание научной лимнологии у нас; многочисленные работы по бронзовому веку Восточной России, по археологии Москвы, Сибири; курсы и многие статьи по истории землеведения, почти единственные в России.

Сознавая, что для правильного развития науки необходимо общественное понимание и сочувствие, Анучин делился с широкой публикой своими огромными знаниями, отзываясь на каждое явление в жизни, науке и литературе – в лекциях, докладах, статьях в газетах, популярных книгах: например, « и японцы», « и в Калифорнии», « , его подвиги и открытия» и многих других. Анучин создал один из лучших журналов «Землеведение» (с 1894 года) и руководил им до самой смерти, много писал в основанном в его честь «Русском Антропологическом Журнале».

Всего Анучину принадлежит до 600 работ (уже после 70-летнего юбилея им написано до 150 статей). Дмитрий Николаевич Анучин был бессменным президентом Общества Любителей Естествознания, Антропологии и Этнографии и трех его отделений, президентом Московского Археологического Общества, почетным академиком, почетным членом многих русских и иностранных ученых обществ, академий и университетов, создателем лучшей и многочисленной школы русских антропологов и . Его ученики занимают кафедры по этим наукам во всех наших университетах (Ивановский, Берг, Крубер, Григорьев, Адлер, Борзов, Бунак и другие). Примыкая к группе либеральной профессуры (по убеждениям близкой к кадетской партии), Анучин в течение многих лет был одним из редакторов газеты «Русские Ведомости», где дал ряд статей по общественным и научным вопросам. С первых лет советского строя Дмитрий Анучин принял горячее участие в работах Главмузея, Института Востоковедения, Центральной Естеств. Педагогической Комиссии, Коммунального Музея. Очень много сделано Анучиным для развития у нас краеведения, и одно из первых сельских краеведческих обществ в России.