Краткое содержание рвс читательский дневник. План рвс гайдар плииииз заранее спосибо

Р.В.С. (аудиокнига)

Гайдар Аркадий Петрович Р. В. С.

1
Раньше сюда иногда забегали ребятишки затем, чтобы побегать и полазить между осевшими и полуразрушенными сараями. Здесь было хорошо.
Когда-то немцы, захватившие Украину, свозили сюда сено и солому. Но немцев прогнали красные, после красных пришли гайдамаки, гайдамаков прогнали петлюровцы, петлюровцев - еще кто-то. И осталось лежать сено почерневшими, полусгнившими грудами.
А с тех пор, когда атаман Криволоб, тот самый, у которого желто-голубая лента пересекала папаху, расстрелял здесь четырех москалей и одного украинца, пропала у ребятишек всякая охота лазить и прятаться по заманчивым лабиринтам. И остались стоять черные сараи, молчаливые, заброшенные.
Только Димка забегал сюда часто, потому что здесь как-то особенно тепло грело солнце, приятно пахла горько-сладкая полынь и спокойно жужжали шмели над ярко-красными головками широко раскинувшихся лопухов.
А убитые?.. Так ведь их давно уже нет! Их свалили в общую яму и забросали землей. А старый нищий Авдей, тот, которого боится Топ и прочие маленькие ребятишки, смастерил из двух палок крепкий крест и тайком поставил его над могилой. Никто не видел, а Димка видел. Видел, но не сказал никому.
В укромном углу Димка остановился и внимательно осмотрелся вокруг. Не заметив ничего подозрительного, он порылся в соломе и извлек оттуда две обоймы патронов, шомпол от винтовки и заржавленный австрийский штык без ножен.
Сначала Димка изображал разведчика, то есть ползал на коленях, а в критические минуты, когда имел основание предполагать, что неприятель близок, ложился на землю и, продвигаясь дальше с величайшей осторожностью, высматривал подробно его расположение. По счастливой случайности или еще почему-то, только сегодня ему везло. Он ухитрялся безнаказанно подбираться почти вплотную к воображаемым вражьим постам и, преследуемый градом выстрелов из ружей, из пулеметов, а иногда даже из батарей, возвращался невредимым в свой стан.
Потом, сообразуясь с результатами разведки, высылал в дело конницу и с визгом врубался в самую гущу репейников и чертополохов, которые геройски умирали, не желая, даже под столь бурным натиском, обращаться в бегство.
Димка ценит мужество и потому забирает остатки в плен. Затем, скомандовав "стройся" и "смирно", он обращается к захваченным с гневной речью:
- Против кого идете? Против своего брата рабочего и крестьянина? Генералы вам нужны да адмиралы...
Или:
- Коммунию захотели? Свободы захотели? Против законной власти...
Это в зависимости от того, командира какой армии в данном случае изображал он, так как командовал то одной, то другой по очереди. Он так заигрался сегодня, что спохватился только тогда, когда зазвякали колокольчики возвращающегося стада.
"Елки-палки, - подумал он. - Вот теперь мать задаст трепку, а то и жрать, пожалуй, не оставит". И, спрятав свое оружие, он стремительно пустился домой, раздумывая на бегу, что бы соврать такое получше.
Но, к величайшему удивлению, нагоняя он не получил и врать ему не пришлось.
Мать почти не обратила на него внимания, несмотря на то, что Димка чуть не столкнулся с ней у крыльца. Бабка звенела ключами, вынимая зачем-то старый пиджак и штаны из чулана. Топ старательно копал щепкой ямку в куче глины.
Кто-то тихонько дернул сзади Димку за штанину. Обернулся - и увидел печально посматривающего мохнатого Шмеля.
- Ты что, дурак? - ласково спросил он и вдруг заметил, что у собачонки рассечена чем-то губа.
- Мам! Кто это? - гневно спросил Димка.
- Ах, отстань! - досадливо ответила та, отворачиваясь. - Что я, присматривалась, что ли?
Но Димка почувствовал, что она говорит неправду.
- Это дядя сапогом двинул, - пояснил Топ.
- Какой еще дядя?
- Дядя... серый... он у нас в хате сидит.
Выругавши "серого дядю", Димка отворил дверь. На кровати он увидел валявшегося в солдатской гимнастерке здорового детину. Рядом на лавке лежала казенная серая шинель.
- Головень! - удивился Димка. - Ты откуда?
- Оттуда, - последовал короткий ответ.
- Ты зачем Шмеля ударил?
- Какого еще Шмеля?
- Собаку мою...
- Пусть не гавкает. А то я ей и вовсе башку сверну.
- Чтоб тебе самому кто-нибудь свернул! - с сердцем ответил Димка и шмыгнул за печку, потому что рука Головня потянулась к валявшемуся тяжелому сапогу.
Димка никак не мог понять, откуда взялся Головень. Совсем еще недавно забрали его красные в солдаты, а теперь он уже опять дома. Не может быть, чтоб служба у них была такая короткая.
За ужином он не вытерпел и спросил:
- Ты в отпуск приехал?
- В отпуск.
- Вон что! Надолго?
- Надолго.
- Ты врешь, Головень! - убежденно сказал Димка, - Ни у красных, ни у белых, ни у зеленых надолго сейчас не отпускают, потому что сейчас война. Ты дезертир, наверно.
В следующую же секунду Димка получил здоровый удар по шее.
- Зачем ребенка бьешь? - вступилась Димкина мать. - Нашел с кем связываться.
Головень покраснел еще больше, его круглая голова с оттопыренными ушами (за которую он и получил кличку) закачалась, и он ответил грубо:
- Помалкивайте-ка лучше... Питерские пролетарии... Дождетесь, что я вас из дома повыгоню.
После этого мать как-то съежилась, осела и выругала глотавшего слезы Димку:
- А ты не суйся, идол, куда не надо, а то еще и не так попадет.
После ужина Димка забился к себе в сени, улегся на груду соломы за ящиками, укрылся материной поддевкой и долго лежал не засыпая.
Потом к нему пробрался Шмель и, положив голову на плечо, взвизгнул тихонько.
- Что, брат, досталось сегодня? - проговорил сочувственно Димка. - Не любит нас с тобой никто... ни Димку... ни Шмельку... Да...
И он вздохнул огорченно.
Уже совсем засыпая, он почувствовал, как кто-то подошел к его постели
- Димушка, не спишь?
- Н-ет еще, мам.
Мать помолчала немного, потом проговорила уже значительно мягче, чем днем:
- И чего ты суешься, куда не надо. Знаешь ведь, какой он аспид... Все сегодня выгнать грозился.
- Уедем, мам, в Питер, к батьке.
- Эх, Димка! Да я бы хоть сейчас... Да разве проедешь теперь? Пропуски разные нужны, а потом и так - кругом вон что делается.
- В Питере, мам, какие?
- Кто их знает! Говорят, что красные. А может, врут. Разве теперь разберешь?
Димка согласился, что разобрать трудно. Уж на что близко волостное село, а и то не поймешь, чье оно. Говорили, что занимал его на днях Козолуп... А что за Козолуп, какой он партии?
И он спросил у задумавшейся матери:
- Мам, а Козолуп зеленый?
- А пропади они все вместе взятые! - с сердцем ответила та. - Все были люди как люди, а теперь поди-ка...
...В сенцах темно. Сквозь распахнутую дверь виднеются густо пересыпанное звездами небо и краешек светлого месяца. Димка зарывается глубже в солому, приготавливаясь видеть продолжение интересного, но не досмотренного вчера сна. Засыпая, он чувствует, как приятно греет шею прикорнувший к нему верный Шмель...
...В синем небе края облаков серебрятся от солнца. Широко по полям желтыми хлебами играет ветер. И лазурно спокоен летний день. Неспокойны только люди. Где-то за темным лесом протрещали раскатисто пулеметы. Где-то за краем перекликнулись глухо орудия. И куда-то промчался легкий кавалерийский отряд.

2
Высохли на глазах слезы. Утихала понемногу боль. Но идти домой Димка боялся и решил обождать до ночи, когда улягутся все спать. Направился к речке. У берегов под кустами вода была темная и спокойная, посередке отсвечивала розоватым блеском и тихонько играла, перекатываясь через мелкое каменистое дно.
На том берегу, возле опушки Никольского леса, заблестел тускло огонек костра. Почему-то он показался Димке очень далеким и заманчиво загадочным. "Кто бы это? - подумал он. - Пастухи разве?.. А может, и бандиты! Ужин варят, картошку с салом или еще что-нибудь такое..." Ему здорово захотелось есть, и он пожалел искренне о том, что он не бандит тоже. В сумерках огонек разгорался все ярче и ярче, приветливо мигая издалека мальчугану. Но еще глубже жмурился, темнел в сумерках беспокойный никольский лес.
Спускаясь по тропке, Димка вдруг остановился, услышав что-то интересное. За поворотом, у берега, кто-то пел высоким переливающимся альтом, как-то странно, хотя и красиво разбивая слова:
Та-ваа-рищи, тава-рищи,
Сказал он им в ответ,
Да здра-вству-ит Ра-сия!
Да здра-вству-ит Совет!
"А, чтоб тебе! Вот наяривает!" - с восхищением подумал Димка и бегом пустился вниз.
На берегу он увидал небольшого худенького мальчишку, валявшегося возле затасканной сумки. Заслышав шаги, тот оборвал песню и с опаской посмотрел на Димку:
- Ты чего?
- Ничего... Так!
- А-а! - протянул тот, по-видимому удовлетворенный ответом. - Драться, значит, не будешь?
- Чего-о?
- Драться, говорю... А то смотри! Я даром что маленький, а так отошью...
Димка вовсе и не собирался драться и спросил, в свою очередь:
- Это ты пел?
- Я.
- А ты кто?
- Я - Жиган, - горделиво ответил тот. - Жиган из города... Прозвище у меня такое.
С размаху бросившись на землю, Димка заметил, как мальчишка испуганно отодвинулся.
- Барахло ты, а не жиган... Разве такие жиганы бывают?.. А вот песни поешь здорово.
- Я, брат, всякие знаю. На станциях по эшелонам завсегда пел. Все равно хоть красным, хоть петлюровцам, хоть кому... Ежели товарищам, скажем, тогда "Алеша-ша" либо про буржуев. Белым, так тут надо другое: "Раньше были денежки, были и бумажки", "Погибла Расея", ну, а потом "Яблочко" - его, конечно, на обе стороны петь можно, слова только переставлять надо.
Помолчали.
- А ты зачем сюда пришел?
- Крестная у меня тут, бабка Онуфриха. Я думал хоть с месяц отожраться. Куды там! Чтоб, говорит, тебя через неделю, через две здесь не было!
- А потом куда?
- Куда-нибудь. Где лучше.
- А где?
- Где? Кабы знать, тогда что! Найти надо.
- Приходи утром на речку, Жиган. Раков по норьям ловить будем!
- Не соврешь? Обязательно приду! - весьма довольный, ответил тот.
Перескочив плетень, Димка пробрался на темный двор и заметил сидящую на крыльце мать. Он подошел к ней и, потянувши за платок, сказал серьезно:
- Ты, мам, не ругайся... Я нарочно долго не шел, потому Головень меня здорово избил.
- Мало тебе! - ответила она, оборачиваясь. - Не так бы надо...
Но Димка слышит в ее словах и обиду, и горечь, и сожаление, но только не гнев.
- Мам, - говорит он, заглядывая ей в лицо, - я есть хочу. Как собака. И неужто ты мне ничего не оставила?..
Пришел как-то на речку скучный-скучный Димка.
- Убежим, Жиган! - предложил он. - Закатимся куда-нибудь подальше отсюда, право!
- А тебя мать пустит?
- Ты дурак, Жиган! Когда убегают, то ни у кого не спрашивают. Головень злой, дерется. Из-за меня мамку и Топа гонит.
- Какого Топа?
- Братишку маленького. Топает он чудно, когда ходит, ну вот и прозвали. Да и так надоело все. Ну что дома?
- Убежим! - оживленно заговорил Жиган. - Мне что не бежать? Я хоть сейчас. По эшелонам собирать будем.
- Как собирать?
- А так: спою я что-нибудь, а потом скажу: "Всем товарищам нижайшее почтенье, чтобы был вам не фронт, а одно развлеченье. Получать хлеба по два фунта, табаку по осьмушке, не попадаться на дороге ни пулемету, ни пушке". Тут как начнут смеяться, снять шапку в сей же момент и сказать: "Граждане! Будьте добры, оплатите детский труд".
Димка подивился легкости и уверенности, с какой Жиган выбрасывал эти фразы, но такой способ существования ему не особенно понравился, и он сказал, что гораздо лучше бы вступить добровольцами в какой-нибудь отряд, организовать собственный или уйти в партизаны. Жиган не возражал, и даже наоборот, когда Димка благосклонно отозвался о красных, "потому что они за революцию", выяснилось, что Жиган служил уже у красных.
Димка посмотрел на него с удивлением и добавил, что ничего и у зеленых, "потому что гусей они едят много". Дополнительно тут же выяснилось, что Жиган бывал также у зеленых и регулярно получал свою порцию, по полгуся в день.
Димка проникся к нему уважением и сказал, что лучше всего, пожалуй, все-таки у коричневых. Но едва и тут начало что-то выясняться, Димка обругал Жигана хвастуном и треплом, ибо всякому было хорошо известно, что коричневый - один из тех немногих цветов, под которыми не собирались отряды ни у революции, ни у контрреволюции, ни у тех, кто между ними.
План побега разрабатывали долго и тщательно. Предложение Жигана утечь сейчас же, не заходя даже домой, было решительно отвергнуто.
- Перво-наперво хлеба надо хоть для начала захватить, - заявил Димка. А то как из дома, так и по соседям. А потом спичек...
- Котелок бы хорошо. Картошки в поле нарыл - вот тебе и обед!
Димка вспомнил, что Головень принес с собой крепкий медный котелок. Бабка начистила его золой, и, когда он заблестел, как праздничный самовар, спрятала в чулан.
- Заперто только, а ключ с собой носит.
- Ничего! - заявил Жиган. - Из-под всякого запора при случае можно, повадка только нужна.
Решили теперь же начать запасать провизию. Прятать Димка предложил в солому у сараев.
- Зачем у сараев? - возразил Жиган. - Можно еще куда-либо... А то рядом с мертвыми!
- А тебе что мертвые? - насмешливо спросил Димка.
В этот же день Димка притащил небольшой ломоть сала, а Жиган тщательно завернутые в бумажку три спички.
- Нельзя помногу, - пояснил он. - У Онуфрихи всего две коробки, так надо, чтоб незаметно.
И с этой минуты побег был решен окончательно.
А везде беспокойно бурлила жизнь. Где-то недалеко проходил большой фронт. Еще ближе - несколько второстепенных, поменьше. А кругом красноармейцы гонялись за бандами, или банды за красноармейцами, или атаманы клочились меж собой. Крепок был атаман Козолуп. У него морщина поперек упрямого лба залегла изломом, а глаза из-под седоватых бровей посматривали тяжело. Угрюмый атаман! Хитер, как черт, атаман Левка. У него и конь смеется, оскаливая белые зубы, так же как и он сам. Жох атаман! Но с тех пор, как отбился он из-под начала Козолупа, сначала глухая, а потом и открытая вражда пошла между ними.
Написал Козолуп приказ поселянам: "Не давать Левке ни сала для людей, ни сена для коней, ни хат для ночлега".
Засмеялся Левка, написал другой.
Прочитали красные оба приказа. Написали третий: "Объявить Левку и Козолупа вне закона" - и все. А много им расписывать было некогда, потому что здорово гнулся у них главный фронт.
И пошло тут что-то такое, чего и не разберешь. Уж на что дед Захарий! На трех войнах был. А и то, когда садился на завалинке возле рыжей собачонки, которой пьяный петлюровец шашкой ухо отрубил, говорил:
- Ну и времечко!
Приехали сегодня зеленые, человек с двадцать. Заходили двое к Головню. Гоготали и пили чашками мутный крепкий самогон.
Димка смотрел с любопытством из калитки.
Когда Головень ушел, Димка, давно хотевший узнать вкус самогонки, слил остатки из чашек в одну.
- Ди-мка, мне! - плаксиво захныкал Топ.
- Оставлю, оставлю!
Но едва он опрокинул чашку в рот, как, отчаянно отплевываясь, вылетел на двор.
Возле сараев он застал Жигана.
- А я, брат, штуку знаю.
- Какую?
- У нас за хатой зеленые яму через дорогу роют, а черт ее знает зачем. Должно, чтоб никто не ездил.
- Как же можно не ездить? - с сомнением возразил Димка. - Тут не так что-то. И зеленые торчат и яму роют... Не иначе, как что-нибудь затевается.
Пошли осматривать свои запасы. Их было еще немного: два куска сала, кусок вареного мяса и с десяток спичек.
В тот вечер солнце огромным красноватым кругом повисло над горизонтом у надеждинских полей и заходило понемногу, не торопясь, точно любуясь широким покоем отдыхающей земли.
Далеко, в Ольховке, приткнувшейся к опушке Никольского леса, ударил несколько раз колокол. Но не тревожным набатом, а так просто, мягко-мягко. И когда густые, дрожащие звуки мимо соломенных крыш дошли до уха старого деда Захария, подивился он немного давно не слыханному спокойному звону и, перекрестившись неторопливо, крепко сел на свое место, возле покривившегося крылечка. А когда сел, тогда подумал: "Какой же это праздник завтра будет?" И так прикидывал и этак - ничего не выходит. Потому престольный в Ольховке уже прошел, а спасу еще рано. И спросил Захарий, постучавши палкой в окошко, у выглянувшей оттуда старухи:
- Горпина, а Горпина, или у нас завтра воскресенье будет?
- Что ты, старый! - недовольно ответила перепачканная в муке Горпина. Разве же после среды воскресенье бывает?
- О то ж и я так думаю...
И усомнился дед Захарий, не напрасно ли он крест на голову положил и не худой ли какой это звон.
Набежал ветерок, колыхнул чуть седую бороду. И увидел дед Захарий, как высунулись чего-то любопытные бабы из окошек, выкатились ребятишки из-за ворот, а с поля донесся какой-то протяжный, странный звук, как будто заревел бык либо корова в стаде, только еще резче и дольше.
Уо-уу-ууу...
А потом вдруг как хрястнуло по воздуху, как забухали подле поскотины выстрелы... Захлопнулись разом окошки, исчезли с улиц ребятишки. И не мог только встать и сдвинуться напуганный старик, пока не закричала на него Горпина:
- Ты тюпайся швидче, старый дурак! Или ты не видишь, что такое начинается?
А в это время у Димки колотилось сердце такими же неровными, как выстрелы, ударами, и хотелось ему выбежать на улицу узнать, что там такое. Было ему страшно, потому что побледнела мать и сказала не своим, тихим, голосом:
- Ляг... ляг на пол, Димушка. Господи, только бы из орудиев не начали!
У Топа глаза сделались большие-большие, и он застыл на полу, приткнувши голову к ножке стола. Но лежать ему было неудобно, и он сказал плаксиво:
- Мам, я не хочу на полу, я на печку лучше.
- Лежи, лежи! Вот придет гайдамак... он тебе!
В эту минуту что-то особенно здорово грохнуло, так что зазвенели стекла окошек, и показалось Димке, что дрогнула земля. "Бомбы бросают!" - подумал он и услышал, как мимо потемневших окон с топотом и криками пронеслось несколько человек.
Все стихло. Прошло еще с полчаса. Кто-то застучал в сенцах, изругался, наткнувшись на пустое ведро. Распахнулась дверь, и в хату вошел вооруженный Головень.
Он был чем-то сильно разозлен, потому что, выпивши залпом ковш воды, оттолкнул сердито винтовку в угол и сказал с нескрываемой досадой:
- Ах, чтоб ему!..

3
В эту ночь долго не мог заснуть Димка. Оправившись от испуга и чувствуя себя в безопасности за крепкой задвижкой двери, он сосредоточенно раздумывал над странными событиями последних дней. Понемногу в голове у него начали складываться кое-какие предположения... "Кто съел мясо?.. Почему ворчал Шмель?.. Чей это был стон?.. А что, если?.."
Он долго ворочался и никак не мог отделаться от одной навязчиво повторявшейся мысли.
Утром он был уже у сараев. Отвалил солому и забрался в дыру Солнечные лучи, пробиваясь сквозь многочисленные щели, прорезали полутьму пустого сарая Передние подпорки там, где должны были быть ворота, обвалились, и крыша осела, наглухо завалив вход. "Где-то тут", - подумал Димка и пополз. Завернул за груду рассыпавшихся необожженных кирпичей и остановился, испугавшись. В углу, на соломе, вниз лицом лежал человек. Заслышав шорох, он чуть поднял голову и протянул руку к валявшемуся нагану. Но потому ли, что изменили ему силы, или еще почему-либо, только, всмотревшись воспаленными, мутными глазами, разжал он пальцы от рукоятки револьвера и, приподнявшись, проговорил хрипло, с трудом ворочая языком:
- Пить!
Димка сделал шаг вперед. Блеснула звездочка с белым венком, и Димка едва не крикнул от удивления, узнав в раненом когда-то вырвавшего его у Головня незнакомца.
Пропали все страхи, все сомнения, осталось только чувство жалости к человеку, когда-то так горячо заступившемуся за него.
Схватив котелок, Димка помчался за водой на речку. Возвращаясь бегом, он едва не столкнулся с Марьиным Федькой, помогавшим матери тащить мокрое белье. Димка поспешно шмыгнул в кусты и видел оттуда, как Федька замедлил шаг, любопытствуя, поворачивал голову в его сторону. И если бы мать, заметившая, как сразу потяжелела корзина, не крикнула сердито: "Да неси ж, дьяволенок, чего ты завихлялся?", то Федька, конечно, не утерпел бы проверить, кто это спрятался столь поспешно в кустах.
Вернувшись, Димка увидел, что незнакомец лежит, закрыв глаза, и шевелит слегка губами, точно разговаривая с кем во сне. Димка тронул его за плечо, и, когда тот, открыв глаза, увидел перед собой стоящего мальчугана, что-то вроде слабой улыбки обозначилось на его пересохших губах. Напившись, уже ясней и внятней незнакомец спросил:
- Красные далеко?
- Далеко. И не слыхать вовсе.
- А в городе?
- Петлюровцы, кажись...
Поник головой раненый и спросил у Димки:
- Мальчик, ты никому не скажешь?
И было в этой фразе столько тревоги, что вспыхнул Димка и принялся уверять, что не окажет.
- Жигану разве!
- Это с которым вы бежать собирались?
- Да, - смутившись, ответил Димка. - Вот и он, кажется.
Засвистел соловей раскатистыми трелями. Это Жиган разыскивал и дивился, куда это пропал его товарищ.
Высунувшись из дыры, но не желая кричать, Димка запустил в него легонько камешком.
- Ты чего? - спросил Жиган.
- Тише! Лезь сюда... Надо.
- Так ты позвал бы, а то на-ко... камнем! Ты б еще кирпичом запустил.
Спустились оба в дыру. Увидев перед собой незнакомца и темный револьвер на соломе, Жиган остановился, оробев.
Незнакомец открыл глаза и спросил просто:
- Ну что, мальчуганы?
- Это вот Жиган! - И Димка тихонько подтолкнул его вперед.
Незнакомец ничего не ответил и только чуть наклонил голову.
Из своих запасов Димка притащил ломоть хлеба и вчерашнюю колбасу.
Раненый был голоден, но сначала ел мало и больше всего тянул воду.
Жиган и Димка сидели почти все время молча.
Пуля зеленых прохватила человеку ногу; кроме того, три дня у него не было ни глотка воды во рту, и измучился он сильно.
Закусив, он почувствовал себя лучше, глаза его заблестели.
- Мальчуганы! - сказал он уже совсем ясно. И по голосу только теперь Димка еще раз узнал в нем незнакомца, крикнувшего Головню: "Не сметь!" - Вы славные ребятишки... Я часто слушал, как вы разговаривали... Но если вы проболтаетесь, то меня убьют...
- Не должны бы! - неуверенно вставил Жиган.
- Как, дурак, не должны бы? - разозлился Димка. - Ты говори: нет, да и все... Да вы его не слушайте, - чуть ли не со слезами обратился он к незнакомцу. - Ей-богу, не скажем! Вот провалиться мне, все обещаю... Вздую...
Но Жиган сообразил и сам, что сболтнул он что-то несуразное, и ответил извиняющимся тоном:
- Да я, Дим, и сам... что не должны значит... ни в коем случае.
И Димка увидел, как незнакомец улыбнулся еще раз.
...За обедом Топ сидел-сидел да и выпалил:
- Давай, Димка, гвоздь, а то я мамке окажу, что ты койбасу воробушкам таскал.
Димка едва не подавился куском картошки и громко зашумел табуреткой. К счастью, Головня не было, мать доставала похлебку из печки, а бабка была туговата на ухо. И Димка проговорил шепотом, подталкивая Топа ногой:
- Дай пообедаю, у меня уже припасен.
"Чтоб тебе неладно было, - думал он, вставая из-за стола. - Потянуло же за язык".
После некоторых поисков выдернул он в сарае из стены здоровенный железный гвоздь и отнес Топу.
- Большой больно, Димка! - ответил Топ, удивленно поглядывая на толстый и неуклюжий гвоздь.
- Что большой? Вот оно и хорошо, Топ. А чего маленький: заколотишь сразу - и все. А тут долго сидеть можно: тук, тук!.. Хороший гвоздь!
Вечером Жиган нашел у Онуфрихи кусок чистого холста для повязки. А Димка, захватив из своих запасов кусок сала побольше, решился раздобыть йоду.

- Слышу!
И незнакомец крепко сжал его за плечо.
- Но кто это?
За деревней, в поле, захлопали выстрелы, частые, беспорядочные. И ветер донес их сюда беззвучными хлопками игрушечных пушек.
- Может, красные?
- Нет, нет, Димка! Красным рано еще.
Все смолкло. Прошел еще час. И топот и крики, наполнившие деревеньку, донесли до сараев тревожную весть о том, что кто-то уже здесь, рядом.
Голоса то приближались, то удалялись, но вот послышались близко-близко.
- И по погребам? И по клуням? - спросил чей-то резкий голос.
- Везде, - ответил другой. - Только сдается мне, что скорей здесь где-нибудь.
"Головень!" - узнал Димка, а незнакомец потянул руку, и чуть заблестел в темноте холодновато-спокойный наган.
- Темно, пес их возьми! Проканителились из-за Левки сколько!
- Темно! - повторил кто-то. - Тут и шею себе сломишь. Я полез было в один сарай, а на меня доски сверху... чуть не в башку.
- А место такое подходящее. Не оставить ли вокруг с пяток ребят до рассвета?
- Оставить.
Чуть-чуть отлегло. Пробудилась надежда. Сквозь одну из щелей видно было, как вспыхнул недалеко костер. Почти что к самой заваленной двери подошла лошадь и нехотя пожевала клок соломы.
Рассвет не приходил долго... Задрожала наконец зарница, помутнели звезды.
Скоро и обыск. Не успел или не пробрался вовсе Жиган.
- Димка, - шепотом проговорил незнакомец, - скоро будут искать. В той стороне, где обвалились ворота, есть небольшое отверстие возле земли. Ты маленький и пролезешь... Ползи туда.
- А ты?
- А я тут... Под кирпичами, ты знаешь где, я спрятал сумку, печать и записку про тебя... Отдай красным, когда бы ни пришли. Ну, уползай скорей. И незнакомец крепко, как большому, пожал ему руку и оттолкнул тихонько от себя.
А у Димки слезы подступили к горлу. И было ему страшно, и было ему жалко оставлять одного незнакомца. И. закусив губу, глотая слезы, он пополз, спотыкаясь о разбросанные остатки кирпичей.
Тара-та-тах! - прорезало вдруг воздух. - Тара-та-тах! Ба-бах!.. Тиу-у, тиу-у... - взвизгнуло над сараями.
И крики, и топот, и зазвеневшее эхо от разряженных обойм "льюисов" все это так внезапно врезалось, разбило предрассветную тишину и вместе с ней и долгое ожидание, что не запомнил и сам Димка, как очутился он опять возле незнакомца. И, не будучи более в силах сдерживаться, заплакал громко-громко.
- Чего ты, глупый? - радостно спросил тот.
- Да ведь это же они... - отвечал Димка, улыбаясь, но не переставая плакать.
И еще не смолкли выстрелы за деревней, еще кричали где-то, как затопали лошади возле сараев. И знакомый задорный голос завопил:
- Сюда! Зде-есь! Куда вы, черти?
Отлетели снопы в сторону. Ворвался свет в щель. И кто-то спросил тревожно и торопливо:
- Вы здесь, товарищ Сергеев?
И народу кругом сколько появилось вокруг откуда-то - и командиры, и комиссар, и красноармейцы, и фельдшер с сумкой. И все гоготали и кричали что-то совсем несуразное.
- Димка! - захлебываясь от гордости, торопился рассказать Жиган. - Я успел... назад на коне летел... И сейчас с зелеными тоже схватился... в самую гущу... Как рубанул одного по башке, так тот и свалился!..
- Ты врешь, Жиган. Обязательно врешь... У тебя и сабли-то нету, ответил Димка и смеялся сквозь не высохшие еще слезы.
Весь день было весело. Димка вертелся повсюду. И все ребятишки дивились на него здорово и целыми ватагами ходили смотреть, где прятался беглец, так что к вечеру, как после стада коров, намята и утоптана была солома возле логова.
Должно быть, большим начальником был недавний пленник, потому что слушались его и командиры и красноармейцы.
Написал он Димке всякие бумаги, и на каждую бумагу печать поставили, чтобы не было никакой задержки ни ему, ни матери, ни Топу до самого города Петрограда.
А Жиган среди бойцов чертом ходил и песни такие заворачивал, что только - ну! И хохотали над ним красноармейцы и тоже дивились на его глотку.
- Жиган! А ты теперь куда?
Остановился на минуту Жиган, как будто легкая тень пробежала по его маленькому лицу; потом головой тряхнул отчаянно:
- Я, брат, фьи-ить! Даешь по станциям, по эшелонам. Я сейчас новую песню у них перенял:
Ночь прошла в полевом лазарети;
День весенний и яркий настал.
И при солнечном, теплом рассве-ти
Маладой командир умирал...
Хоро-ошая песня! Я спел - гляжу: у старой Горпины слезы катятся. "Чего ты, говорю, бабка?" - "Та умирал же!" - "Э, бабка, дак ведь это в песне". "А когда б только в песне, - говорит. - А сколько ж и взаправду". Вот в эшелонах только, - добавил он, запнувшись немного, - некоторые из товарищей не доверяют. "Катись, говорят, колбасой. Может, ты шантрапа или шарлыган. Украдешь чего-либо". Вот кабы и мне бумагу!
- А давайте напишем ему в самом деле, - предложил кто-то.
- Напишем, напишем.
И написали ему, что "есть он, Жиган, - не шантрапа и не шарлыган, а элемент, на факте доказавший свою революционность", а потому "оказывать ему, Жигану, содeйcтвие в пении советских песен по всем станциям, поездам и эшелонам".
И много ребят подписалось под той бумагой - целые пол-листа да еще на обратной. Даже рябой Пантюшкин, тот, который еще только на прошлой неделе писать научился, вычертил всю фамилию до буквы.
А потом понесли к комиссару, чтобы дал печать. Прочитал комиссар.
- Нельзя, - говорит, - на такую бумагу полковую.
- Как же нельзя? Что, от ней убудет, что ли? Приложите, пожалуйста. Что же, даром, что ли, старался малый?
Улыбнулся комиссар:
- Этот самый, с Сергеевым?
- Он, язви его шельма.
- Ну уж в виде исключения... - И тиснул по бумаге. Сразу же на ней "РСФСР", серп и молот - документ.
И такой это вечер был, что его долго помнили поселяне. Уж чего там говорить, что звезды, как начищенные кирпичом, блестели! Или как ветер густым настоем отцветающей гречихи пропитал все. А на улицах что делалось! Высыпали как есть все за ворота. Смеялись красноармейцы задорно, визжали девчата звонко. А лекпом Придорожный, усевшись на митинговых бревнах перед обступившей его кучкой, наигрывал на двухрядке.
Ночь спускалась тихо-тихо; зажглись огоньками разбросанные домики. Ушли старики, ребятишки. Но долго еще по залитым лунным светом уличкам смеялась молодежь. И долго еще наигрывала искусно лекпомова гармоника и спорили с ней переливчатыми посвистами соловьи из соседней прохладной рощи.
А на другой день уезжал незнакомец. Жиган и Димка провожали его до поскотины. Возле покосившейся загородки он остановился. Остановился за ним и весь отряд.
И перед всеми солдатами незнакомец крепко пожал руки ребятишкам.
- Может быть, когда-нибудь я тебя увижу в Петрограде. - проговорил он, обращаясь к Димке. - А тебя... - И он запнулся немного.
- Может, где-нибудь, - неуверенно ответил Жиган.
Ветер чуть-чуть шевелил волосы на его лохматой головенке. Худенькие руки крепко держались за перекладины, а большие, глубокие глаза уставились вдаль, перед собой.
По дороге чуть заметной точкой виднелся еще отряд. Вот он взметнулся на последнюю горку возле никольского оврага... скрылся. Улеглось облачко пыли, поднятое копытами над гребнем холма. Проглянуло сквозь него поле под гречихой, и на нем - больше никого.
1925, 1934

ПРИМЕЧАНИЯ
"Р.В.С." - первое произведение Аркадия Гайдара, адресованное детям. В творчестве писателя эта небольшая повесть занимает важное место. Именно в ней начинает ярко проявляться особая, столь характерная для Аркадия Гайдара манера разговора с Детским читателем: серьезность, общественная значимость, а порой и трагичность затрагиваемых им вопросов, включение юных героев своих произведений в главные события, заботы, которыми живет страна, доверительность интонации, сдержанный лиризм, мягкий юмор, все то, что и поныне завоевывает сердца читателей, обеспечивая книгам Аркадия Гайдара их долголетие.
Значение "Р.В.С." как вехи в своем творчестве понимал и сам писатель. Не случайно в 1937 году в "Автобиографии", перечисляя свои книги, он начал именно с "Р.В.С.", опустив ряд повестей и рассказов, вышедших до и после "Р.В.С.".
Точные хронологические рамки написания повести не установлены. Но задумана она, по-видимому, еще в 1923 году, когда девятнадцатилетний начальник 2-го боевого района частей особого назначения Аркадий Гайдар приехал из Хакасии в Красноярск в штаб ЧОН Сибири. В его бумагах того периода можно встретить маленький отрывок, вошедший почти без изменений в "Р.В.С.".
Впервые повесть увидела свет в апреле 1925 года в ленинградском журнале "Звезда" в сокращенном варианте. Полный текст появился год спустя на страницах газеты "Звезда" в Перми В том же 1926 году "Р.В.С." вышла в Москве отдельной книжкой.
Это издание не принесло радости автору. 16 июля 1926 года газета "Правда" опубликовала письмо Аркадия Гайдара:
"Вчера увидел свою книгу "Р.В.С." - повесть для юношества, "Госиздат". Эту книгу теперь я своей назвать не могу и не хочу. Она "дополнена" чьими-то отсебятинами, вставными нравоучениями, и теперь в ней больше всего той самой "социальной сопливости", полное отсутствие которой так восхваляли при приеме повести госиздатовские рецензенты. Слащавость, подделывание "под пионера" и фальшь проглядывают на каждой ее странице. "Обработанная" таким образом книга - насмешка над детской литературой и издевательство над автором".
В исправленном Аркадием Гайдаром виде повесть "Р.В.С." вышла в 1934 году в Детгизе и с тех пор переделкам не подвергалась.
Обращаясь к биографии Аркадия Гайдара, к его дневникам, можно считать, что в основу повести положены его наблюдения в бытность командиром взвода и роты на Украине в 1919 году.
Т.А.Гайдар

Аркадий Петрович Гайдар

«Р.В.С.»

Осевшие и полуразрушенные сараи, куда немцы свозили сено и солому. Атаман Криволоб расстрелял здесь четырёх москалей и одного украинца, поэтому мальчишки боятся здесь играть. Не боится только Димка: он прячет в сарае две обоймы патронов, шомпол от винтовки и заржавленный австрийский штык без ножен и играет в разных командиров. Если белый, то приговаривает: «Коммунию захотели? Свободы захотели? Против законной власти…». Если красный: «Против кого идёте? Против своего брата рабочего и крестьянина? Генералы вам нужны да адмиралы…»

Заигравшись, Димка забывает вовремя прийти домой и бежит, боясь наказания, но дома ЧП: приехал Головень, которого недавно красные забрали в армию. Он ударил сапогом Шмеля (любимого пса Димки), после — Димку. Обещал выгнать «питерских пролетариев» (так он называл семью: мать, бабку, Димку и его младшего брата Топа). Отец у Димки в Питере. Головень прячется от красных на сеновале, имеет винтовку.

Димка забирается посмотреть на неё, открывает затвор и, не понимая как, загоняет в ствол патрон. Появляется Головень, винтовка выстреливает, Димка бежит, но получает от Головня тычок в спину. Спасает его от битья отряд красных кавалеристов. Димка боится идти домой.

Встречает Жигана из города, который пел песню «Да здравствуют Советы!». Поёт песни по поездам. Он приехал к крестной бабе Онуфрихе отожраться. Она разрешила не больше, чем на две недели.

Димка назначает встречу на речке утром — ловить раков. Дома мама ругает, но без гнева. Наутро Димка предлагает Жигану убежать, так как Головень бьёт и родных из дому гонит. Жиган предлагает побираться, после врёт, что служил и красным, и зелёным, и «коричневым» (таких не было). Димка предлагает пойти воевать к красным. Стали собираться.

Недалеко — большой фронт. Кругом красноармейцы гонялись за бандами, или банды за красноармейцами, или атаманы клочились меж собой. Приехали зелёные, пьют с Головнем, роют яму за хатой Жигана. Возле деревеньки произошёл бой, после него Димка не обнаружил спрятанного для похода в соломе мяса. Провизию перепрятали, наутро назначили побег. Слухи о раненом большевике в окрестностях. Ребята украли из Димкиного подвала котелок и пошли прятать его в сарай, в соломе. Услышали там стон и, испугавшись, разбежались. Наутро Димка нашёл в сарае раненого красноармейца — того самого, что заступился за ним перед Головнем. Пришёл Жиган, раненому дали еду и воду и пообещали молчать о нем. Димка взял дома кусок сала и обменял у попа (отец Перламутрий) на пузырёк йоду.

Шло время, о красных не слышно, у Димки проблемы: Головень бьёт, гонит мамку и Топа, поп рассказал матери про йод. Красный обещал помочь. А пока Головень узнал, что раненый где-то близко, нашли книжку окровавленную с буквами Р. В. С. на первом листке Головень застрелил Шмеля, собирается куда-то ехать. Ребята предупреждают раненого об опасности, Жиган говорит, что в городе красные и вызывается отнести записку с теми же загадочными буквами. По дороге попадает в руки зелёным (под предводительством Лёвки), сбегает, попадается ребятам Козолупа, натравливает их на Левкин отряд. Вскоре дорога раздваивается.

Жиган спрашивает на хуторе, по какой в город. Дорогу показали из окошка. Жиган доставил красным записку, те сразу по коням. Тем временем в деревушку приехали зелёные, но ночью искать сложно — отложили до утра. Утром подошли красные, прогнали врагов. Димке с семьёй выписали пропуска до Питера, а Жигану — бумагу, что он «не шантрапа и не шарлыган, а элемент, на факте доказавший свою революционность», а потому «оказывать ему, Жигану, содeйcтвие в пении советских песен по всем станциям, поездам и эшелонам» с гербовой печатью.

Все ребята из деревни опасались подходить к полуразрушенным хозяйственным постройкам, туда немцы привозили солому, а атаман Криволоб расстрелял нескольких москалей и одного украинца. Но Димке не страшно, в одном сарае он припрятал покрытый ржавчиной штык, 2 обоймы патронов, шомпол от винтовки, которыми он играет, представляя разных командиров.

Мальчик увлекся игрой и, спохватившись, спешит к матери. Но дома он видит приехавшего Головня, которого недавно призвали к службе в армию, но тот сбежал и прятался на сеновале. Дезертир бьет собаку, а когда Димка бросается на помощь своему псу, то достается и мальчику. Говень угрожает, что выгонит их всю семью: мать, бабушку и брата.

Мальчик знал, что у дезертира есть винтовка, однажды он нашел ее и случайно нажал на курок. Только благодаря отряду красных кавалеристов мальчику удалось избежать наказания от Головня. Мальчику страшно возвращаться домой. Он встречает Жигана, крестного внука бабки Онуфрихи, который приехал из города и зарабатывает на жизнь революционными песнями о революции. Старушка разрешила пожить у нее только две недели, поэтому он предлагает Димке присоединиться к нему, а мальчик переубедил поступить на службу к красным. Рядом с деревней проходила линия фронта, и вокруг между красноармейцами и бандами происходили бои, один из которых прошел совсем близко от села.

Утром ребята решили перепрятать провизию, готовясь к походу, и нашли в сарае раненого солдата, который заступался недавно за него перед Голованем. Мальчик и Жиган пообещали красноармейцу никому не рассказывать о его местонахождении. Они начали ухаживать и кормить солдата, пришлось даже обменять у попа украденный дома кусок сала на баночку йода. В это время у Димки возникли проблемы дома: отец Перламутрий рассказал матери об обмене, а Головень продолжает бить и выгонять его семью. Дезертир ищет раненого солдата, застрелил собаку и собрался куда-то уезжать. Ребята предупредили своего подопечного, и тот попросил отнести красным записку, где было написано всего лишь три буквы Р. В. С.. Жиган согласился выполнить поручение. Дважды попав в плен, но сумев из него выбраться, он успешно доставляет записку в город.

Утром в деревне появились красноармейцы, которые прогнали врагов. Для всей семьи Димки были выданы пропуска, чтобы они могли добраться к отцу в Питер. А Жигана за заслуги перед революцией наградили официальным документом с печатью, обязывающим всех оказывать ему содействие в пении по всем железнодорожным объектам.

Осевшие и полуразрушенные сараи, куда немцы свозили сено и солому. Атаман Криволоб расстрелял здесь четырех москалей и одного украинца, поэтому мальчишки боятся здесь играть. Не боится только Димка: от прячет в сарае две обоймы патронов, шомпол от винтовки и заржавленный австрийский штык без ножен и играет в разных командиров. Если белый, то приговаривает: «Коммунию захотели? Свободы захотели? Против законной власти…». Если красный: «Против кого идете? Против своего брата рабочего и крестьянина? Генералы вам нужны да адмиралы…»

Заигравшись, Димка забывает вовремя прийти домой и бежит, боясь наказания, но дома ЧП: приехал Головень, которого недавно красные забрали в армию. Он ударил сапогом Шмеля (любимого пса Димки), после - Димку. Обещал выгнать «питерских пролетариев» (так он называл семью: мать, бабку, Димку и его младшего брата Топа). Отец у Димки в Питере. Головень прячется от красных на сеновале, имеет винтовку.

Димка забирается посмотреть на нее, открывает затвор и, не понимая как, загоняет в ствол патрон. Появляется Головень, винтовка выстреливает, Димка бежит, но получает от Головня тычок в спину. Спасает его от битья отряд красных кавалеристов. Димка боится идти домой.

Встречает Жигана из города, который пел песню «Да здравствуют Советы!». Поет песни по поездам. Он приехал к крестной бабе Онуфрихе отожраться. Она разрешила не больше, чем на две недели.

Димка назначает встречу на речке утром - ловить раков. Дома мама ругает, но без гнева. Наутро Димка предлагает Жигану убежать, так как Головень бьет и родных из дому гонит. Жиган предлагает побираться, после врет, что служил и красным, и зеленым, и «коричневым» (таких не было). Димка предлагает пойти воевать к красным. Стали собираться.

Недалеко - большой фронт. Кругом красноармейцы гонялись за бандами, или банды за красноармейцами, или атаманы клочились меж собой. Приехали зеленые, пьют с Головнем, роют яму за хатой Жигана. Возле деревеньки произошел бой, после него Димка не обнаружил спрятанного для похода в соломе мяса. Провизию перепрятали, наутро назначили побег. Слухи о раненом большевике в окрестностях. Ребята украли из Димкиного подвала котелок и пошли прятать его в сарай, в соломе. Услышали там стон и, испугавшись, разбежались. Наутро Димка нашел в сарае раненого красноармейца - того самого, что заступился за ним перед Головнем. Пришел Жиган, раненому дали еду и воду и пообещали молчать о нем. Димка взял дома кусок сала и обменял у попа (отец Перламутрий) на пузырек йоду.

Шло время, о красных не слышно, у Димки проблемы: Головень бьет, гонит мамку и Топа, поп рассказал матери про йод. Красный обещал помочь. А пока Головень узнал, что раненый где-то близко, нашли книжку окровавленную с буквами Р. В. С. на первом листке Головень застрелил Шмеля, собирается куда-то ехать. Ребята предупреждают раненого об опасности, Жиган говорит, что в городе красные и вызывается отнести записку с теми же загадочными буквами. По дороге попадает в руки зеленым (под предводительством Левки), сбегает, попадается ребятам Козолупа, натравливает их на Левкин отряд. Вскоре дорога раздваивается.

Жиган спрашивает на хуторе, по какой в город. Дорогу показали из окошка. Жиган доставил красным записку, те сразу по коням. Тем временем в деревушку приехали зеленые, но ночью искать сложно - отложили до утра. Утром подошли красные, прогнали врагов. Димке с семьей выписали пропуска до Питера, а Жигану - бумагу, что он «не шантрапа и не шарлыган, а элемент, на факте доказавший свою революционность», а потому «оказывать ему, Жигану, содeйcтвие в пении советских песен по всем станциям, поездам и эшелонам» с гербовой печатью.

Заигравшись, Димка забывает вовремя прийти домой и бежит, боясь наказания, но дома ЧП: приехал Головень, которого недавно красные забрали в армию. Он ударил сапогом Шмеля (любимого пса Димки), после - Димку. Обещал выгнать «питерских пролетариев» (так он называл семью: мать, бабку, Димку и его младшего брата Топа). Отец у Димки в Питере. Головень прячется от красных на сеновале, имеет винтовку.

Жиган спрашивает на хуторе, по какой в город. Дорогу показали из окошка. Жиган доставил красным записку, те сразу по коням. Тем временем в деревушку приехали зеленые, но ночью искать сложно - отложили до утра. Утром подошли красные, прогнали врагов. Димке с семьей выписали пропуска до Питера, а Жигану - бумагу, что он «не шантрапа и не шарлыган, а элемент, на факте доказавший свою революционность», а потому «оказывать ему, Жигану, содействие в пении советских песен по всем станциям, поездам и эшелонам» с гербовой печатью.

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

1

Раньше сюда иногда забегали ребятишки затем, чтобы побегать и полазить между осевшими и полуразрушенными сараями. Здесь было хорошо.

Когда-то немцы, захватившие Украину, свозили сюда сено и солому. Но немцев прогнали красные, после красных пришли гайдамаки, гайдамаков прогнали петлюровцы, петлюровцев – еще кто-то. И осталось лежать сено почерневшими, полусгнившими грудами.

А с тех пор, когда атаман Криволоб, тот самый, у которого желто-голубая лента пересекала папаху, расстрелял здесь четырех москалей и одного украинца, пропала у ребятишек всякая охота лазить и прятаться по заманчивым лабиринтам. И остались стоять черные сараи, молчаливые, заброшенные.

Только Димка забегал сюда часто, потому что здесь как-то особенно тепло грело солнце, приятно пахла горько-сладкая полынь и спокойно жужжали шмели над ярко-красными головками широко раскинувшихся лопухов.

А убитые?.. Так ведь их давно уже нет! Их свалили в общую яму и забросали землей. А старый нищий Авдей, тот, которого боится Топ и прочие маленькие ребятишки, смастерил из двух палок крепкий крест и тайком поставил его над могилой. Никто не видел, а Димка видел. Видел, но не сказал никому.

В укромном углу Димка остановился и внимательно осмотрелся вокруг. Не заметив ничего подозрительного, он порылся в соломе и извлек оттуда две обоймы патронов, шомпол от винтовки и заржавленный австрийский штык без ножен.

Сначала Димка изображал разведчика, то есть ползал на коленях, а в критические минуты, когда имел основание предполагать, что неприятель близок, ложился на землю и, продвигаясь дальше с величайшей осторожностью, высматривал подробно его расположение. По счастливой случайности или еще почему-то, только сегодня ему везло. Он ухитрялся безнаказанно подбираться почти вплотную к воображаемым вражьим постам и, преследуемый градом выстрелов из ружей, из пулеметов, а иногда даже из батарей, возвращался невредимым в свой стан.

Потом, сообразуясь с результатами разведки, высылал в дело конницу и с визгом врубался в самую гущу репейников и чертополохов, которые геройски умирали, не желая, даже под столь бурным натиском, обращаться в бегство.

Димка ценит мужество и потому забирает остатки в плен. Затем, скомандовав «стройся» и «смирно», он обращается к захваченным с гневной речью:

– Против кого идете? Против своего брата рабочего и крестьянина? Генералы вам нужны да адмиралы…

– Коммунию захотели? Свободы захотели? Против законной власти…

Это в зависимости от того, командира какой армии в данном случае изображал он, так как командовал то одной, то другой по очереди.

Он так заигрался сегодня, что спохватился только тогда, когда зазвякали колокольчики возвращающегося стада.

«Елки-палки, – подумал он. – Вот теперь мать задаст трепку, а то и жрать, пожалуй, не оставит». И, спрятав свое оружие, он стремительно пустился домой, раздумывая на бегу, что бы соврать такое п

...

Здесь представлен ознакомительный фрагмент книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста (ограничение правообладателя). Если книга вам понравилась, полный текст можно получить на сайте нашего партнера.