Русский поэт николай шатров. Шатров николай

Николай Шатров

О поэте Николае Шатрове

Только три стихотворения из трёх тысяч написанных было опубликовано при жизни Николая Шатрова, так как его творчество в советские времена считалось безыдейным и лишенным социального оптимизма. Между тем он продолжал в своей работе традиции Серебряного века поэзии. Николай Владимирович Шатров родился в 1929 году в Москве. В 1941-м вместе с матерью, актрисой О.Д. Шатровой, был эвакуирован в Казахстан, в Семипалатинск. Здесь в местной газете в 1946 году было напечатано его первое стихотворение. В 50-х годах жил на Урале. В Москву вернулся в 1956-ом и сблизился с Б. Пастернаком, которому посвятил несколько своих стихов. Он свел Бориса Леонидовича с французской слависткой Жаклин де Пруаяр, которая тайно переправила в Париж рукопись “Доктора Живаго”. Этот факт послужил поводом для создания режиссером Н. Назаровой документального фильма “Если бы не Коля Шатров”. Шатров жил летом на даче - в Пушкине, а в Москве его адрес был - ул. Авиационная, д. 74. Умер Николай Шатров в 1977 году от инсульта, сорока восьми лет от роду. Отпевал его отец Александр (Мень), поклонник его поэзии. Одна из первых больших посмертных публикаций стихов поэта в России появилась в 1999 году в журнале “Знамя” № 6 и называлась соответственно жизненному девизу Шатрова: “Аплодисменты - меньше тишины”. В 1995 году в Нью-Йорке вышла книга “Стихи”, в 2003 году в Москве - “Неведомая лира”.

Серый, последний из стаи,
Загнанный спрыгнул в овраг…
Ветер крапиву листает,
Всхлипы доносит собак.

Раны напрасно ты лижешь -
Снова в простор не уйдёшь!
Слышишь, погоня всё ближе…
Пулю клыком не возьмёшь.

Серый, последний из стаи,
Лучше попасть под ружьё!
Стыдно, чтоб сучка простая
В горло вцепилась твоё…

Если холуйка собака
Зверя подаст на свинец,
Кто по тебе будет плакать,
Серый степной удалец?

Громче охотничьи крики,
Слышно, как кони храпят…
Встань, запалённый и дикий,
Грудью под первый заряд!

Пусть ни один не набрешет:
Волк умирает, как трус…
Пусть твоя смерть не потешит
Злобный охотничий вкус!

Серый, из стаи последний,
Выйди навстречу судьбе!
Лес золотую обедню
Уж отслужил по тебе…

Солнце и ветер. Весенний свет.
Запах дождя, тепла.
Тёмной водою налитый след -
Видно, что лошадь шла.
Выцвело небо, и свет сильней
Сверху, как из стекла.
И с каждым днём всё сильней и сильней
Запах дождя, тепла.

Мне не уйти от сложной простоты,
От Пастернака никуда не деться!
По кругозору и по росту ты
Напоминаешь девочку из детства.

Ту самую, что с бантиком в косе
Меня тогда дразнилками бесила,
Как позже мной её дразнили все,
До детских слёз не доведя насилу.

Теперь немного грустно и смешно,
Лишь вспомню, как томительно упорно
За палец я держал её в кино
И караулил… около уборной.

Вечер жизни

Ветер дует, надрывая душу…
Жизнь опять смертельно хороша.
Прислонись к земле и слушай, слушай!
О, оттуда этот шум в ушах.

Из зелёных трав и крови красной
Нам сварили брагу бытия.
Кто сказал, что пили мы напрасно?
Я не знаю лучшего питья!

Радость духа, опьяненье тела
И любви жестокая игра…
Ничему на свете нет предела
И всему, всему своя пора.

Лишь когда иссякнут жизни силы,
Ты утихнуть сердцу повели
И потребуй отдыха у милой
Утомляющей тебя земли.

Опять знакомая тревога
Разбудит в сердце старину
И от немилого порога
Душа уйдёт в свою страну.
От дисгармонии и фальши,
Неточных слов, неверных нот -
В глубины неба - дальше, дальше!
Туда, где Музыка живёт.
Её услышу - всё забуду,
И отзвуком иных стихий,
Как Эхо, как второе чудо,
На землю явятся стихи.

Заведомо не пытаясь
Стоять на одной ноге,
Во всём остальном я аист,
Небес секретный агент.

На крыше моё жилище
И в Африке зимний дом.
А здесь я - крылатый нищий,
Живущий чужим трудом.

Меня обожают дети,
Влюблённые свято чтут,
Которым на белом свете
Неплохо и там и тут…

Уходит Солнце на запад,
Месяц плывёт на восток,
Как стоящий тыщи за пуд
Розовый лепесток.

Светят бесплатно звёзды
И лягушки кричат…
Должное я им воздал
Возле озера Чад.

Впрочем, где это было?
Спутать немудрено:
Память моя - могила,
Илистое, словно дно.

Снегопад 26.III.58 в Нижнем Тагиле

Сплошное нашествие снега.
Как будто вернулась зима,
Как будто весенняя нега
Себе изменила сама.

О, даже дышать стало нечем -
Он лезет и в ноздри, и в рот!
“Ах, шельма, недаром ты мечен!”
- На март во всё горло орёт.

Шлифует снежинками душу,
Царапает сердце тебе,
За шиворот лезет и в уши -
Товарищ земли по судьбе...

Как будто в каком балагане
Обсыпаны люди мукой…
Буянит вовсю, хулиганит.
Но дорог он только такой.

Пока не упал, засыпая,
Надравшийся в лоск без пути…
Пока он - стихия слепая,
Попробуй его запрети!

Одна осталась радость - книгу
Давно желанную купить,
Как Фауст, причастившись мигу,
Ход времени остановить.
К груди прижав блаженства свёрток,
Взмыть на седьмой этаж небес.
Как ангелы возносят мёртвых
На лифте плавно крыльев без.
Да, вот душа сама! И пахнет,
И шелестит! Ей нет конца…
Цены нет! Пятен на листах нет…
Бог превращается в чтеца.

Муки библиофила

Страстной мой путь по книжным магазинам…
Пройдусь по ним, как пьяница по винам.
Отвёрстые очам на выбор сотни книг.
Вернусь домой, больной от вожделенной муки.
Ведь чувствую - она в мои стремится руки!
А ночью в храме сна встают, как образа,
Угрюмых продавщиц надменные глаза.

Памяти Фета

Для праздных взоров невидимки вроде,
Как тело, сбросив душный груз души,
Уж больше не нуждаясь в кислороде,
Пересечём земные рубежи…
И снова, снова в лунной колыбели
Дух воплощённый будет тихо спать,
И эти звёзды, - Бога ожерелье -
Из горсти в горсть вот так пересыпать.

Введенье

Вокруг всё просится в стихи.
В воде двоится рифмой небо
И увлекает наверхи,
Воображенью на потребу.

В трубу вытягивает дым -
Рукав овчинного тулупа.
Мы пристально за ним следим,
Хоть это кажется и глупо.

Смотри, как хрупок талый снег,
Как склеивается крахмалом.
Я не раскрыл бы век вовек
И слыл бы в людях добрым малым.

Но автономен мой зрачок,
Да и душа - такое дело, -
Чтоб я заспать её не мог,
Выносит за пределы тела.

Вступительная заметка, подготовка текста
и публикация Рафаэля Александровича Соколовского

"cам того не ведая,я пережил время ярчайшего политического романтизма - судьба меня забросила в одно из самых экзотических мест,где происходили поединки наших и ваших

Что же, теперь хочется рассказать колоритную полоску в моей жизни(с середины июня 1975 года) – когда я познакомился с людьми, которые оказали огромное влияние на мои мировоззрения и на мою жизнь. Знаменитая в определённых кругах дача на Авиационной в Пушкино.Привела меня в эту компанию Мила – она же Лилианушка. Обитателю дачи Николаю Владимировичу Шатрову нравилось, что я увлекаюсь религией и романом Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита». Лилианушка говорила мне, что Николай Владимирович страстно верит в Бога.
Время тогда было страшное.Приходилось терпеть чудовищные нгравы и порядки коммунототалитарного режима. У меня было множество проблем.Одна из которых - социалистические предприятия,на которых я работал.Платили копейки,а уволиться было не всегда просто. Завод имени знака качества – 2й часовой завод – отнимал у меня последние силы. Пять часов езды – это сущий кошмар. Хлебнул горя, - как говорили обо мне товарищи по заводу. На завод я приезжал измученный – подъём полпятого,работа начиналась в семь – выжатый утомительной дорогой, делать я уже ничего мог.
Лилианушку я видел в вагонах электрички. Душные переполненные вагоны, странные встречи и её яркая лучезарная улыбка. Тогда она мне казалась лучом света в царстве мрака и зараз. Я с нетерпением ждал, когда она снова появится в электричке.
Демоническая одноклассница,неразделённая любовь к которой меня терзала восемь лет, была слишком высокомерна.Лилианушка была другая. Она была истерична, богемна, очень претенциозна. Лолитка с детства. Любовные приключения у неё начались с 13 лет. Друзья у неё были поэты, артисты, художники, попы…и даже политические деятели… Любви у меня всё-таки с ней не состоялось. Роковое стечение обстоятельств или то.что Николай Владимирович стремился любой ценой в своих корыстных целях использовать наши отношения.

Лилианушка мне до этого нравилась. Это была странная экзотическая красивая девочка-женщина,которой через тридцать лет будет суждено погибать от жестокого психоза то ли в Западной Европе,то ли в России.Взбалмошная красавица,которая неправильно себя вела в обществе и которой за красоту и за любовь многое прощалось.На этот раз я её увидел не в утренней электричке,а на улице,рядом с домом.Она ко мне сама подошла и пригласила в гости.Мы с ней общались,но...она себя вела как то.Что-то было такое,что от неё отталкивало.Потом я узнал,что это что-то - это то,что старшие друзья её подускивали так себя вести взбалмошная красавица Лилианушка привела меня на ту дачу, я тогда(лето 1975 года)был в сосотоянии своеобразного шока,виной и причиной которого были личные потрясения, усложнённые попыткой на любовную драму.
Мне как-то по нездоровому нравилась одноклассница и - увы - я не встретил взаимности. Может быть я это и заслужил за то, что в раннем детстве я эту одноклассницу обижал, а может ещё что...Но - увы. Вcё поросло быльём, и не надо к ненужному возвращаться.
Лилианушка меня познакомит со своими кумирами Николаем Владимировичем Шатровым и Виталием Павловичем Ахрамовичем. Кроме всего прочего, надо пометить,что невзначай я попал в религиозную организацию,связанную с заграницей.Это была знаменитая церковь Александра Меня."Работали" религиозники грубо- и сам отец Александр и его подручные Николай Владимирович и Виталий Павлович.Ко всем верующим была подставлена агентура кгб,которую они не сумели распознать. агентурная сеть"верующих" была ликвидирована,многие из верующих подверглись судебному преследованию... ...но надо воздать дань справедливости - шпионы были они почти что настоящими,хотя и низкоквалифицированные.Но для меня эти разведчики - были страшные..Я после общения с ними целых два года не мог смотреть фильмы про шпионов,плакал...будто смотрю фильмы про своих приятелей.Так,человеку,который пережил войну и землятрясение,бывает тяжело смотреть фильмы про эти катаклизмы - тяготят воспоминания.

Все обитатели Шатровки (филиал церкви Александра Меня на Авиационной в Пушкино)вели себя в высшей степени странно.Странность выражалось в том,что они до болезненности(и резонно) боялись кгб.У Николая Владимировича даже были стихи:ох,если б только меньше страха, что ночью за тобой придут.
Допустим,нравится мне девушка(или женщина - а не всё ли равно),а девушка ведёт себя как-то странно:идёт к моим родителям и рассказывает как раз то,что не надо мне.Это касается не только секса.А на мои претензии:зачем же,Мила,ты так себя ведёшь,Лилианушка отвечает:ну что поделаешь:такой я человек - не умею врать.В дальнейшем я узнал,что так вести её научил Николай Владимирович - он преследовал свои корыстиные цели.Поэтому и "закладывала" меня подружка с потрохами.Мои мама и папа - это особая статья так же,как и Николай Владимирович и Виталий Павлович...только в ином роде..30 лет прошло - а я всё помню,как вчера. Я свидетельствую:по гуманности и наша и западная спецслужбы были одинаковые.

что же,я листал интернет и на сайте евразия.com обнаружил интереснейшую открытку с портретом Виталия Павловича Ахрамовича,видного религиозного диссидента, шпиона и прозападного политика.Виталия Павловича я знал с 1975 года.Вспоминаю прогулки с Виталием Павловичем по Волгоградскому проспекту.- по дороге в его экзотическрое жилище.Виталий Павлович был поклонником различных мистических учений, экзотических сект и экзотических наркотиков - он курил какие-то пикантные свечи.
Надо заметить,что временами,он умел внушать неясный страх... Ещё я должен заметить.что с ним долго ни о чем нельзя было разговаривать.Он стремился всё использовать в своих корыстных целях.
К Виталию Павловичу я приходил поговорить о психологии,философии и эстетике и взять почитать редкие книги.Сейчас,через десятилетия эти книги приобрёл специально - память о Виталии Павловиче.Как же:Виталий Павлович учил.Виталий Павлович со мной беседовал о психологии,эстетике и о религии.А так же о мистике.
Виталий Павлович комментировал мне многие направления философии и религии.- должно быть готовЯ на борьбу с ненавистным для него политическим режимом. Под руководством Виталия Павловича я познакомилсЯ с творчеством Нитше,Шопенгауэра,Лессинга,Фейербпаха.Виталий Павлович объяснял мне,что такое позитивизм и экзистенциализм.Под его руководством (и Николая Владимировича) я прочитал книгу Владимира Набокова "Приглашение на казнь". Мне долго было не по себе,страшно.Я, помнится,0т огда сказал Виталию Павловичу,что после этой книги мне в каждом человеке видится месье Пьер."В действительно так оно и есть",- с удовольствиекм заметил Виталий Павлович. Однажды во время одной из таких прогулок по Волгоградскому проспекту я рассказал ему про свою некорректную любовь.как жестоко со мной поступила одноклассница,в которую я был безумно влюблён,- пришла ко мне со своим двоюродным братом и потом неожимданно сказала.что это её муж.Неумолимый мистик,Виталий Павлович самым саркастическим голосом мне говорил,что от такого брака могут родиться невиданные мистические существа,которые будут легко вступать в контакты с астральным миром. И к слову Виталий Павлович рассказал мне о скопческой секте в древнем Египте.Новообращенный сам себя кастрировал,а потом бросал свои половые органы к ногам своей бывшей возлюбленной.Что и говорить,страшный и варварский обряд.
прошло уже более тридцатитрех лет.Боженькин срок или сталинский.И больше тридцати трех лет я эту безответную любовь не вспоминаю благодаря великому оккультисту Виталию Павловичу Ахрамовичу.Так он заговорил эту любовь.
Так я его условно прозвал.Но надо заметить,что временами,он умел внушать какой-то страх...Добавлю,что иногда Виталий Павлович употреблял какие-то наркотики,на закате дней своих в 1994-95 годах,он в жалком состоянии умирал от рака.Или ему этот рак сделали.Или он сам себе его сделал.Воздам дань справедливости,он курил сигарету за сигаретой.знакомые хиппи говорили,что под конец жизни он вынужденно употреблял тяжёлые наркотики - "ширялся по черному"
Гримасы тоталитарного государства очень интересны как такоывые.Этими гримасами можно назвать обитателей дачи на авиационной.Обитатели этой дачи вели себя более,чем странно.
я среди экзотических религиозных диссидентов Николая Шатрова и его сестры Таты из команды Александра МеняАлександр Мень

C Кирой Ивановной Ткаченко познакомил меня Николай Владимирович Шатров..Он сказал,что это детская писательница - и тебе с ней будет интересно пообщаться и поговорить."Ты ведь сам тоже хочешь писать". Николай Владимирович был поэт религиозник и политик прозападной ориентации.(церковь Алекспндра Меня)за что через два года он,похоже.станет жертвой кгб.кгбшники в своё время смеялись:мы их специально держим и пасём для наживы:противник грубо работает.Много он не украдёт.Итак,Николай Владимирович Шатров(так же как его друг Виталий Ахромович)плохо состоявшийся прозападный политик,но зато очень талантливый поэт.Забегая вперёд,скажу,что через десятилетия другие кгбшники будут жалеть о случившемся:мол,люди не такие вредные были - а их поспешили убрать.Теперь Запад в любую минуту может убрать наших.

Николай Владимирович меня отрекомендовал Кире Ивановне,Кира Ивановна относилась ко мне противоречиво.Я помнится ей сказал что-то вроде того:вы писательница,я тоже хочу стать писателем.Кира Ивановна спокойно сказала:хочешь научиться писать - пиши дневник.О чем? О чем хочешь,- ответила религиозница
А потом она дала мне свой домашний адрес и велела привести на дачу к Николаю Владимировичу свою дочь.Вообще Я считаю так:связалась с такой компанией - убери свои детей за границу - чтобы их не опустили или не посадили на иглу.Или не связывайся с кем не надо - строй свои комсомольские стройки,хотя бы словах...Кира Ивановна Ткаченко(1975 год)Женщина с измученным лицом,которая когда-то была красивая и перенесла тяжелые жизненные потрясения
Указания Киры Ивановны я выполнил,дневник вести стал - получились очень интересные вещи,в том числе единственная в жизни радость"- мрачный рассказ о том,как я работал на совковом заводе.Тогда Кира Ивановна хотела,чтобы я печатал эти вещи за границей - это бы вызвало определённый эффект.Но в то время нельзя было спокойно сбрасывать информацию - не было даже интернета. 1976год

Теперь можно рассказать о Николае Владимировиче, который пытался делать всё, чтобы зазвать меня в их веру. Зато Николаю Владимировичу я обязан своим религиозным образованием. Он со мной проходил новый и ветхий завет,- религиозные книги тогда были редкостью.Библии,которые перевозились в СССР из-за границы конфисковывались и уничтожались.
И особенно циничным в настоящее время выглядит тот факт, что люди, которые совсем недавно истошно визжали,что Бога нет им что надо народ спасать от религиозной чумы, сегодня вырядились в длинные черные одежды и кричат, что надо молиться, потому что Бог есть.Как тут не вспомнить слова Иисуса Христа о том,что надо опасаться книжников в длинных одеждах.
Впрочем,мыслми о необходимости религии более чем резонны: ведь ещё Тит Ливий и его поклонник Николо Макиавелли неоднократно отмечали,что бог нужен для того,чтобы держать народ в смирении. Все знают как опасна помощь заграницы,но не все знают, как бывает опасна чужая вера из астрального мира.
Под руководством Николая Владимировича я изучал различные умопомрачительные теории,типа творчества Елены Блаватской и теософии.И Николай Владимирович и Виталий Павлович были безумнго влюблены в мистику, Умели преподносить своим слушателям,где какие духи обитают, и умели её использовать в свроих корыстных целях.
Карл фон Клаузевиц в своём трактате “о войне» писал,что обреченный полководец уже перед началом генерального сражения, как правило, знает, что его ждёт поражение. Так и шпион чувствует момент провала,страхи,что скоро за ним придут более,чем обоснованны,и что его скоро уберут,он тоже чувствовал.
Тут я хочу отметить,что Николай Владимирович Шатров по моему мнениею,написал одно из лучших стихотворений про спецслужбы – монолог шпиона,которого скоро ликвидируют.С любой арией Каварадосси по мастерству и исполнению мог он потягаться.С каким выражением читал Николай Владимирович эти стихи.Представляю,как всякие Пуччини и Верди от зависти в гробу переворачивались.Я был один из тех,кому удалось послушать его лебединую песню в оригинале.
УБИЙЦЫ
Не стоит торопиться –
Что можем сделать мы,
когда прийдут убийцы
На цыпочках из тьмы.
Их мягких рук в перчатках
Короток быстрый суд.
И пальцев отпечатков
У трупов не найдут.
С лицом красиво синим
Вампиры вроде вас…
Мы только рот разинем
Безмолвно удивясь.
Что сердце не боится
Предсмертной кутерьмы,
Когда придут убийцы
На цыпочках из тьмы.
(Николай Шатров)
Ещё вспоминаю,что незадолго до смерти у Николая Владимировича ещё на даче появился бог весть откуда взявшийся большой черный кот. Очень наглый,- говорил Николдай Владимирович про зверюгу.

Люди,которые входили в эту конфессию,были далеко не ангелы.Лживые,жестокие и лицемерные,они стремились быть любой ценой "ловцами человеков".Поймать простачков в паутину своей конфессии. Со стороны Николая Владимировича использовались даже шантаж и запугивание. Это ведь правда:и Лилианушку Николай Владимирович научил идти к моим родителям,рассказывыать всё,что ему выгодно.То есть попросту меня закладывать. Любопытино, что сейчас про Виталия Павловича и Николая Владимировича остались сведения -вымысел. Встретишь разве что в интернете строки: подпольный писатель и мистик Ахрaмович... Что осталось от когда-то такой значимой для меня личности. И всё-таки я должен быть во многом благодарен Христианской Вере.Она заставила меня посмотреть на те стороны жизни, на которые я раньше не обращал внимание. Другое дело что учили они меня жить, как шведы Петра 1."

Николай Шатров
(1929-1977)
Николай Шатров

Николай Владимирович Шатров родился в 1929 году в Москве. В 1941-м вместе с матерью, актрисой О.Д. Шатровой, был эвакуирован в Казахстан, в Семипалатинск. Здесь в местной газете в 1946 году было напечатано его первое стихотворение. В 50-х годах жил на Урале. В Москву вернулся в 1956-ом и сблизился с Б. Пастернаком, которому посвятил несколько своих стихов. Он свел Бориса Леонидовича с французской слависткой Жаклин де Пруаяр, которая тайно переправила в Париж рукопись "Доктора Живаго". Этот факт послужил поводом для создания режиссером Н. Назаровой документального фильма "Если бы не Коля Шатров".

Умер Николай Шатров в 1977 году от инсульта, сорока восьми лет от роду. Отпевал его отец Александр (Мень), поклонник его поэзии. Одна из первых больших посмертных публикаций стихов поэта в России появилась в 1999 году в журнале "Знамя" N 6 и называлась соответственно жизненному девизу Шатрова: "Аплодисменты - меньше тишины".

НЕПРИКАЯННЫЙ ПОКОЙ

Николай Шатров (1929-1977) жил трудно, а писал легко и естественно - так дышат, так птицы летают: "Но ребра под кожей сам Бог натянул/Земле неизвестною лирой". Поэзия была смыслом его жизни, его судьбой. Мятущаяся душа, он исповедовался и обретал покой в творчестве - "твой неприкаянный покой" - так писал Шатров о своей музе в стихотворении, написанном в пятидесятые годы. Его стихи поражают открытостью, исповедальностью, но также и жесткостью, даже гневом и злостью - как в "Каракульче" и в "Неравном поединке" - об охоте на волков, написанном, кстати, раньше, чем более известное стихотворение Владимира Высоцкого:

Твердишь, что устал от работы...
А видел когда-нибудь ты,
Как били волков с вертолета,
Прицельным огнем с высоты?

Однако стихотворение это - не упражнение на тему охраны окружающей среды и не заканчивается возмущением убийством волков - у вожака поэт учится достоинству и презрению к смерти:

Навстречу чудовищу, гордо,
В величье бессильной тоски
Зверь поднял косматую морду
И грозно ощерил клыки.

Он звал к поединку машину!
Врага, изрыгавшего гром!..
И даже такие мужчины
Шесть раз промахнулись по нем.

Когда его подняли в пене,
Сраженного выстрелом в пах,
Две желтые искры презренья
Еще догорали в зрачках.

Юношеские стихи Шатрова настолько безыскусны, что иногда несколько прямолинейны. Со временем он научился скрывать боль и соль труда между строк - швы стали незаметны. Так пришло мастерство, появилось умение подняться над собственной болью:

Каждый стих свой проверяй на юмор:
Не смешно ли простонала боль?

На смену прямолинейности пришла афористичность: "Нет мертвых форм, есть мертвые сердца". В ранних стихах Шатрова слышны были отзвуки Блока, Пастернака - это был камертон, по которому поэт настраивал свою лиру:

День склонил лебединую шею
В золотой лучезарной пыли...
Молодея и все хорошея,
Я приветствую солнце земли.

Возмужав, он начал спорить со своими учителями, - не плюя в источник и преклоняясь перед мощью предтеч:

Наследник небывалой мощи,
Чужое золото стихов -
Нетленные святые мощи, -
Я принял...
Николай Шатров!

Поверив в свой дар, поэт осознал и свою ответственность перед ним - ни разу не покривил душой, не сфальшивил. Были удивительные откровения: "Мне страшно самому от силы, / Которую в себе ношу". Это не ложная скромность, а страх Божий. Названия его стихов - "Серый стих", "Голый страх", "Страшная весна" - лишнее тому подтверждение. Стихотворение о себе - "Николай Шатров" завершается смиренным двустишием:

Я путь продолжаю, великий немой,
Под стать безъязыкой России.

Стихи, написанные в конце сороковых - начале пятидесятых, особенно, если учесть, что Шатров был общительным человеком, охотно читал свои стихи и близким, и довольно дальним - были уже делом, равносильным подвигу: "За рубеж проклятого столетья/ Мы судьбой своей занесены", - писал он в 1951 г. А в стихотворении "Родине-Матери" 58 года - прямая крамола, за которую можно было бы поплатиться и во времена так называемой оттепели:

Ты, огромная Родина, - больше Европы,
И сильнее Америки в тысячу раз...
Но погибнешь навек от святого потопа
Слез твоих сыновей, всех замученных нас.

Ты, огромная Родина, и плодороден
И бесплоден пред Богом твой проклятый край,
Ты, огромная Родина, - вроде уродин
Балаганных... Живи и скорей умирай.

В те годы Шатров часто бывал в "Мансарде окнами на запад", - квартире Галины Андреевой, где собирались независимые и не печатавшиеся поэты Леонид Чертков, Станислав Красовицкий, Валентин Хромов, о чем пишет Андрей Сергеев в интервью-воспоминании, опубликованном в "Новом литературном обозрении" (N 2, 1993), добавляя, что они "стихи его вслух ругали, а на самом деле ценили". В 50-70-е гг. стихи Николая Шатрова были на слуху у многих, о них хорошо отзывались Пастернак, Антокольский, Сельвинский, С. Наровчатов, И Эренбург, Арсений Тарковский и многие другие более удачливые собратья, однако ни известным, ни тем более удачливым Шатрова назвать нельзя. Сказать, что поэт был незамечен и обойден вниманием современников тоже нельзя: среди людей, постоянно с ним общавшихся и ценивших его как поэта были Г. Г. Нейгауз, В. В. Софроницкий, композитор Л. Афанасьев, художники А. Н. Козлов, А. Г. Быстренин, Т. Маврина, поэты Н. Глазков, Ю. Куранов и очень многие поэты его поколения. При жизни Шатрова была, насколько мне известно, только одна публикация его стихов: в 1962 г. благодаря усилиям Г. Серебряковой удалось напечатать подборку в "Литературной России". У поэта были все основания писать о себе:

Меня от соблазнов уберегла
Моя непечатная слава.

Были посмертные публикации в "Континенте", где указали, что об авторе ничего не известно; в 44 номере журнала "Огонек" за 1989 г. в "Поэтической антологии", которую вел тогда Е. Евтушенко, опубликовали стихотворение "Каракульча" в несколько сокращенном виде, не так давно в журнале "Новое литературное обозрение" (N 2, 1993) было напечатано три стихотворения. Вот, пожалуй, и все, что предшествовало первой - посмертно вышедшей книге (Нью-Йорк, Аркада, 1995).

Задумывались ли мы над тем, чтобы было бы, если бы Осип Мандельштам издал свою первую книгу "Камень" не в 1913 г., когда ему было 22 года, и даже не в 1916, когда вышло второе издание этой книги, а скажем, в 40-летнем возрасте; Очевидно, и книга была бы в некотором роде анахронизмом, и творческая судьба поэта сложилась бы по-иному. Николай Шатров, кажется, и это предвидел, когда в 1954 году писал предисловие к - так и не увидевшей свет при его жизни - книге стихов:

Как разыскать тебя сквозь время?
И не навеки ли поник
В твоей душе - чужой поэме -
Мой замурованный двойник;

Но ты поймешь, что нет пространства,
Что вечность переходит в миг...
И я скажу: "Живи и странствуй,
Ты - ставшая одной из книг!"

Без стихов факты жизни поэта - биография, со стихами - судьба. Николай Владимирович Шатров родился 17 января 1929 г. в Москве. Мать поэта Ольга Дмитриевна Шатрова была актрисой, отец Владимир Михин - известным в то время врачом. Родители разошлись еще до войны, а отец впоследствии был репрессирован (вот почему Николай носил фамилию матери).

Во время войны театр, в котором работала мать, был эвакуирован и до 1949 г. Николай путешествовал с труппой: Омск, Нижний Тагил, Березняки, Тюмень, Семипалатинск, Алма-Ата - такова география его юности. В Алма-Ате Шатров учился на филологическом факультете Казахского университета, откуда в 1949 г. перевелся в Литературный институт. Поэт, однако, пришелся не ко двору в этой "кузнице литературных кадров" и вскоре оставил институт. Говорят, знакомые литераторы давали ему подработать переводами с языков народов СССР, но под этими переводами всегда стояла фамилия "заказчика".

В 1960 г. Шатров поступил на должность смотрителя в Третьяковскую Галерею, чтобы избежать обвинения в тунеядстве. Работа тем не менее нравилась ему, его вдохновляла жизнь в окружении полотен и общение с искусствоведами и сотрудниками галереи, среди которых было немало незаурядных людей. Но поработал Шатров недолго: ранним февральским утром 1961 года, когда он направлялся в Третьяковку, в Лаврушинском переулке на него наехал снегоочиститель, шофер которого уснул за рулем. Чудом спасшись, Шатров пролежал три месяца в больнице с переломом шейки бедра и травмой правой руки, два пальца на которой пришлось ампутировать. Так в 32 года он стал инвалидом.

В этот период своего творчества от олитических и социальных проблем поэт переходит к метафизическим, его видение становится глубже, объёмней. Шатров был глубоко верующим человеком, не теряя при этом ни интереса к жизни, ни умения очаровываться ею:

Лишенный страшного всезнанья,
В дела чужие - не вникай!
Не обнажай воспоминанья,
В Ад превращающие Рай.

Стихи последних лет пронизаны предчувствием смерти: пророческий дар, как известно, сродни поэтическому. 28 марта 1977 года Николай Шатров перенес тяжелейший инсульт и 30 марта того же года в возрасте 48 лет поэт скончался. Он жил на износ, "на разрыв аорты" и прожил жизнь, не растеряв даров - в первую очередь, искусства любить и творить:

Райская песнь, адская плеснь,
Сердца биенье...
Юность - болезнь, старость - болезнь,
Смерть - исцеленье!

Скоро умру... Не ко двору
Веку пришелся.
Жить на юру... Святость в миру.
Жребий тяжел сей!..

Что же грехи? Были тихи
Речи и встречи...
Били стихи... Ветер стихий!
Ангел предтеча...

Как тебя звать? И отпевать
Ночь приглашаю.
Не на кровать, в зеркала гладь!
Только душа я!

Опыт полезен. Случай небесен...
Все на колени!
Детство - болезнь. Взрослость - болезнь.
Смерть - исцеленье.

Отпевание и похороны были назначены в церкви Новой Деревни, где священником был о. Александр Мень, духовный отец Шатрова. Как вспоминает ближайший друг Шатрова Феликс Гонеонский, отец Мень произнес надгробное слово, закончилась отпевание, была готова могила на кладбище при церкви, но вдруг староста церкви категорически запретила захоронение. Никакие уговоры, просьбы и даже слова о. Меня не помогли. Все закончилось тем, что гроб с телом покойного увезли в крематорий, а урна с прахом Николая Шатрова была тайком помещена вдовой поэта Маргаритой Димзе на могиле отца, героя Гражданской войны командарма Берзиня "не чекиста", похороненного на Новодевичьем кладбище. В те времена вход на это привилегированное кладбище разрешался только по спецпропускам, так что даже ближайшие друзья Шатрова не могли посетить эту могилу. Не смогли они и выполнить просьбу поэта:

Когда уйду с земли, то вы, друзья живые,
Пишите на холме, где кости я сложил:
"Здесь человек зарыт, он так любил Россию,
Как, может быть, никто на свете не любил".

Своей могилы у поэта нет. Это символично: поэт принадлежит всей земле. Книги поэта тоже до сих пор не было. Первая книга издана благодаря стараниям Феликса Гонеонского, вывезшего в США рукописные и машинописные тексты, а также начитанные поэтом магнитофонные пленки. Книга русского поэта, изданная в Америке, возвращается в Россию. Еще раз подтверждается то, что рукописи не горят.

(О поэте божьей милостью)

«О чем бы ни писал поэт, он пишет о себе» - сказал давний поэт-сатириконец Александр Вознесенский. Потому что стихи являются как бы вторым «я» стихотворца, невольно выражают его мысли, душу и характер. Вот почему для первого знакомства мы выбрали у Николая Шатров стихотворение, которое является эпиграфом его жизни и творчества.

Не ходить, а ступать…
Не дышать, а вдыхать силы духа,
Струи ливней встречая.
Как вольные струи стихий!
Не глядеть – прозревать!
Наклоняя внимательней ухо
Только шепоту грома,
Когда он читает стихи.
Говорить, как молчать,
Улыбаться, как будто бы плакать.
И чем крест тяжелей,
Тем под ним становиться прямей!

Он пронес свой крест, не сгибаясь перед советским режимом, до того момента, пока инсульт не отнял у него жизнь в 48 лет.

Хотя он родился в советской стране, учился в советской школе и вузах, подвергался, как все мы, идеологической обработке, ничего советского в нем не было. Он выбрал для себя родиной Россию, где мог свободно жить и писать стихи, продолжая традиции «серебряного века» и, не боясь, что упоминание в его поэзии имени Бога отлучат его от свободы.

Его стихи благословляли Б. Пастернак, И. Эренбург, П. Антокольский и другие мастера слова, но они ничем ему не могли по мочь. Они были не приемлемы для советской поэзии. При жизни Шатрова было опубликовано только три случайных стихотворения. Это его не сломило, и он продолжал поэтический свой путь.

Его пронзительные, наполненные глубоко поэтическими мыслями и чувствами, переписывались в тетрадки, заучивались наизусть – и так они жили в стране, где им не было приюта.

Николай Шатров был человеком поступков. Например, когда травили Бориса Пастернака за «Доктора Живаго», он помог тайно переправить опальную рукопись в Париж. Этот факт послужил поводом для создания документального фильма Н. Назаровой «Если бы не Коля Шатров, который демонстрировался по каналу «Культура».

Мы познакомились с Николаем Шатровым осенью 1945 г в Семипалатинске, а дружбу нашу прервала его смерть 30 марта 1977 г. Я рассказал о Николае только то, что знал сам.

"Земные сны Николая Шатрова" - единственная достоверная биография поэта без интернетских выдумок и домыслов. В книге представлены неизвестные стихи и фотографии из архива автора. Читателям дана возможность познакомиться с самыми талантливыми избранными стихотворениями поэта, представляющими его истинное творческое лицо.
Отрывок из книги

Россия – это Фет и Ленин…

Мы познакомились осенью 1945 года в Семипалатинске, куда Николая Шатрова забросила эвакуация из Москвы в октябре 41-го, а меня в том же октябре 41-го выслали вместе с матерью из Баку в Казахстан по причине того, что в графе «национальность» в паспорте у неё стояло клеймо - «немка». И, может быть, не встретились бы и не подружились, если бы в нашу судьбу не вмешался Афанасий Фет. Тот самый, кого демократическая критика при жизни травила за приверженность к чистому искусству и за отсутствие интереса к социальным проблемам, кого называли крепостником, что не мешало ему писать потрясающие по красоте слова стихи. Да и наше литературоведение воспринимало его поэзию как чуждую нашей идеологии.

Однажды где-то в октябре 1945 года в газете «Прииртышская правда» появилось объявление о том, что в областном радиокомитете состоится «литературно-музыкальная среда». Чувство было такое, будто объявили о каком-то радостном мирном празднике. Я сам тайно что-то пописывал, никому не показывая. В тот вечер, наглаженный, тут уж мама постаралась, в тщательно вычищенных ботинках, отправился на первое литературное меро-приятие.

Студия звукозаписи, довольно просторная, так что здесь мог поместиться какой-нибудь самодеятельный хор, была уставлена стульями, одолженными у соседей - в горкоме партии. Ни одного свободного места не оказалось.

За рояль сел высокий худой молодой человек с орлиным профилем. В военной гимнастерке. Объявили: Леонид Афанасьев. Имя его никому ничего не говорило, потому что это было первое его публичное выступление после возвращения с фронта домой. Он исполнил несколько своих музыкальных этюдов и заслужил самые горячие аплодисменты. Еще бы: на наших глазах рождался свой Глинка или Шостакович. Это потом он станет знаменитым - лауреатом Сталинской премии, народным, заслуженным, к боевым орденам прибавятся ордена мирного времени, а его мелодия «Гляжу в озера синие…» будет перехватывать горло своей пронзительным звучанием. А пока влюбленные в него девушки ласково называют его между собой «Лёсиком», услышав, что так его зовет его мама - Конкордия Евгеньевна, преподаватель музыки.

Когда в родном Семипалатинске узнали, что Леонид Афанасьев за дипломную работу – скрипичный концерт удостоился в 1952 году Сталинской премии, кумушки тут же разнесли слух, что, мол, не обошлось тут без руки Василия Сталина, с кем он якобы летал. Ничего подобного: всего капитан Леонид Афанасьев добился сам – и боевых наград, когда командовал эскадрильей, и раненый в позвоночник продолжал летать вопреки запретам врачей, и славы, создав более 200 песен и музыку к множеству фильмов. Пробился сам, своим талантом и упорством. Среди множества боевых наград – одна совсем уж легендарная: Орден Александра Невского, которым редко награждали воинов в чине капитана!

От войны осталась память - осколок в позвоночнике, который не давал возможности долго сидеть у рояля. А однажды так схватило, что его из Алма-Аты, где он учился в консерватории, вывезли на самолете в Москву полуживым. После того, как над ним покудесили московские светила, он снова вернулся в и продолжил учебу. Напутствуя Леонида Афанасьева, когда он закончил музыкальное образование, его наставник - композитор Евгений Григорьевич Брусиловский, сказал, что он больше его ничему научить его не может и посоветовал поступать в аспирантуру в Москве. Это говорил выдающийся композитор, кто стоял у колыбели казахской оперной музыки.

Затихли аплодисменты, и на авансцену вышел худющий юноша с бездонными голубыми глазами. Он читал стихи, закинув голову, будто собирался кукарекать, и при этом закрывал глаза, чтобы полностью отключиться. (Таким его запечатлел фотокорреспондент газеты «Прииртышская правда» Володя Дронов, и Коля очень не любил этот снимок). Стихи были неожиданными по мироощущению и настроению, и по всему своему поэтическому складу – так когда-то писали. Блок, Есенин. Ахматова, Гумилев. Они были обращены к душе, которая была вторичной после материи, как учила марксистская философия.

Семипалатинск 1946г. На снимке: справа налево: поэт Николай Шатров, фотокорреспондент газеты «Прииртышская правда» Владимир Дронов (он же и автор снимка) и автор мемуаров Рафаэль Соколовский

Несмотря на отсутствие оптимизма в стихах, на что не раз потом пеняли Шатрову, разговор о его поэзии протекал благожелательно. Пессимизм, мол, с возрастом пройдет, повзрослев, поэт обретет гражданскую позицию и т. п. дежурные слова. Главное, что он талантлив и пусть сохранит искру божью. Я передаю смысл обсуждения, потому что упоминания искры божьей тогда исключалось.

Вдруг мирное настроение нарушил какой-то вертлявый мужчина, явно желавший обратить на себя внимание.

Вот вы пишите: «Россия – это Фет и Ленин». Как можно их ставить рядом?

Шатров что-то помемекал в ответ, и тут наступил мой черед заступиться за Фета, чьи стихи согревали меня в том страшном времени.

Видите ли, Шатров этим хотел сказать, как разнообразна наша страна, где существую такие полярные полюсы, как Фет и Ленин, поэзия и политика. Кстати, поэзию Фета очень любил Лев Толстой. Разве можно не любить поэта, который вот так сказал про осень:

И в ночь краснеет лист кленовый,
Что, жизнь любя, не в силах жить!

Может быть, вы и правы, - согласился оппонент, - но правильнее было бы сначала поставить имя Ленина, а потом Фета.

Николай пообещал, чтобы отвязаться. Между прочим, никто из присутствующих не заметил другую, более существенную, политическую несуразность в сравнении Ленина и Фета – они существуют у поэта не в СССР, не в Советском Союзе, а почему-то в России. Но об этой странности речь еще впереди.

(1929 - 1977)

Жил в различных городах Союза, потом в Москве. При советской власти не публиковался. Входил в круг СМОГа. В период перестройки появились публикации его стихов в журналах. Изданы три книги.

Н иколай Шатров, по глубочайшему моему убеждению, - один из наиболее значительных русских поэтов.

Такого же мнения многие весьма достойные наши современники, давно постигшие печальную науку терпения и ожидания, бережно хранящие шатровские тексты и твёрдо верящие в их издание.

Звезда первой величины, Шатров непременно вернётся в родную литературу, хотя, впрочем, никуда из неё и не уходил.

Ушёл он только из жизни.

Стихи же его обладают такой светлой энергией, поле воздействия их видится столь обширным и мощным, что, полагаю, им суждены и долгая, прекрасная жизнь, и более счастливая, нежели у поэта, судьба.

Подобные сентенции могут озадачить, а то и просто огорошить.

Факт, казалось бы, сотканный чуть ли не из воздуха.

Кто таков? Где, когда жил? Где, собственно, почитать его стихи?

Изданных, пусть небольших, пусть с въевшимися всем давно в печёнку искажениями строк и купюрами, сборников - нет. Более того, нет даже редких, но всё-таки публикаций в периодике.

Между тем это реальный человек, чьё творчество пришлось на три не самых радостных десятилетия, с послевоенных сороковых по 1977 год.

Что же, ещё одна загадка? Вновь читатель у себя дома, в России, вынужден заново открывать то, что могло быть, при другом стечении обстоятельств, воспринято и наверняка поддержано им вовремя?

Увы, это так. И случай этот - не единичен.

Присутствие тайны всегда томит, тревожит, побуждает к деянию, к проникновению в суть явления.

Следует напомнить, что тайна творческой личности у нас в стране стала синонимом подвига и оплачена, как правило, жизнью.

Хочется надеяться, что подлинная картина отечественной литературы будет восстановлена.

Для этого надо издавать тексты.

И тогда из ужаса сталинщины, из хаоса хрущёвской псевдооттепели, из мглы брежневского безвременья возникнут фигуры подвижников, наших сограждан, с невероятными нередко, а чаще с внешне обычными биографиями, но с изломанными судьбами, все свои творческие и физические силы отдавших, а порою и жизнь положивших во имя русского Слова.

Если вспомнить мифологических трёх китов, на которых якобы держится земля, и сопоставить их, даже в плане абсурда, с китами, так сказать, ряжеными, - тремя упомянутыми главами государства нашего, на коих оно, балансируя, держалось, то крайне важным окажется предложенный Шатровым вариант мифа, оборачивающийся проницательным осознанием действительности: «О, да воскреснет всех усопших прах! Пусть смерть с косой сидит на черепах их. Не шар земля, она - на трёх китах, придуманная Богом черепаха. Кит первый - верность. Мужество - второй. А третий - бесконечная надежда. Сто тысяч раз глаза мои закрой - сто тысяч раз любовь откроет вежды».

Ставший ещё при жизни легендой, Шатров, несмотря на вышедшую через двадцать лет после его смерти, в США, книгу его стихов, и намного позже - две книги стихов, изданные на родине (содержащие, к сожалению, лишь малую часть того, что сделал он в русской поэзии), остаётся легендой до сих пор.

По многовековой русской традиции стихи его доселе ходят по стране в списках, и число таковых всё увеличивается.

Н иколай Владимирович Шатров родился в Москве 17 января 1929 года.

Отец поэта, знаменитый в своё время врач-гомеопат В. А. Михин, образованный, уважаемый человек, дружил со многими известными, и даже в той или иной мере значительными в российской истории людьми, например, с Луначарским.

Мать, в молодости - красавица, актриса, жившая интересами театра, но ещё и светская дама, женщина яркая, пользующаяся успехом в обществе, позже - заслуженная артистка республики О. Д. Шатрова, была на тридцать лет младше отца.

Вместе родители прожили недолго. Фамилия у Николая материнская. Предки его по отцовской линии, Михины, из древнего княжеского рода, вели свою родословную от Ивана Калиты.

Детство поэт провёл в Москве и в городах средней полосы России. Мать вместе с сыном кочевала по разным местам и поселилась наконец на Урале, в Свердловске, став директором драматического театра.

В 1941 году поэт эвакуировался с матерью в Семипалатинск, где, закончив среднюю школу в 1945 году, поступил в педагогический институт, одновременно работал в областной газете «Прииртышская правда» литсотрудником.

Был откомандирован на учёбу в Алма-Ату, на факультет журналистики Казахского Государственного университета, два курса которого окончил в 1948 году.

В 1950 году вернулся в Москву и был принят вне конкурса в Литературный институт имени Горького на отделение поэзии, но из-за болезни учёбу вынужден был оставить.

Затем учился в MГУ на факультетах журналистики и философии.

Светлый образ отца, с которым так рано был он разлучён и который всё же успел оказать на него огромное влияние, поскольку личностью был выдающейся, Шатров берёг в памяти до последних дней.

От матери у него - врождённый артистизм, неудержимая страсть к перемене мест, к постоянному, необходимейшему, всегда творческому, полнокровному общению с людьми, и особенно с людьми незаурядными, поднятому им до высоты искусства.

На смену вузам и довольно хаотичной учёбе в них как-то само по себе, как нечто само собой разумеющееся, пришло постоянное, никогда не прекращавшееся, широчайшее по кругу интересов, тяготеющее к универсальности, целенаправленное, серьёзнейшее самообразование.

Приходилось, разумеется, ходить на службу, работать - сотрудником музея имени Скрябина и Третьяковской галереи и так далее. Должности эти были, как правило, малооплачиваемыми, никакой радости от вынужденной трудоустроенности, только отнимающей золотое время, разумеется, не было. Впрочем, радость была - иного рода, от общения с работавшими в этих учреждениях некоторыми замечательными людьми.

С тихи Шатрова, которых очень много и которые с годами становились всё сильнее — не публиковались. Не вписывался он ни в советскую действительность, ни в официальный «литературный процесс». На фоне всяких преуспевающих приспособленцев и деляг, числящихся почему-то поэтами и прозаиками, выглядел он этаким рыцарем, пришедшим в чуждую для него реальность из времён Возрождения, со своими-то понятиями о чести, о долге, о поведении, о позиции поэта, об ответственности за слово, - и выглядел, разумеется, чужаком и по меньшей мере странным человеком в любой из волчьих литераторских стай.

Случай публикации где-то в периодике некоторых его переводов поэзии народов СССР - чуть ли не единственный.

Дружба с полярными по своей сути людьми - замечательным пианистом В. Софроницким и поэтом Николаем Глазковым - скрасила годы становления.

В дальнейшем круг его друзей, по мере известности среди ценителей поэзии, расширялся - и, следует подчеркнуть, состоял он из людей достойных.

Попытки издаваться, изредка, от безвыходности, от отчаяния, от желания всё-таки попробовать, рискнуть, на авось, на удачу, в которую с возрастом в общем-то, можно признаться, почти и не верилось, предпринимаемые, неизменно бывали тщетными.

Время поддерживало функционеров, но не поэтов.

Полярные события и повороты судьбы стали делом привычным. Борис Леонидович Пастернак высоко оценил поэзию Шатрова и по-человечески поддержал его, чем помог духовному росту, а вот Леонид Мартынов отказал в помощи.

Издатели отвергали стихи, а знатоки сразу приняли их и помогали Николаю, как могли, чтобы ощущал он, что есть у него своя среда, чтобы не отчаяться вконец, чтобы суметь выдержать все невзгоды, попросту - выжить. Вынужденный где-то служить, как-то зарабатывать на хлеб, то есть вынужденно быть привязанным к месту, что его тяготило, а потом и угнетало, Шатров, пусть и нечасто, лишь тогда, когда удавалось, когда выпадала такая вот счастливая возможность, старался использовать любой повод, чтобы обязательно куда-нибудь уехать, в тот же Коктебель, потому что «без моря русскому нельзя», раскрепоститься, ощутить хотя бы кратковременную свободу.

Позже, ценя время и независимость, он сознательно предпочёл полуголодное существование неиздаваемого поэта приспособленчеству любого рода.

П ознания Шатрова в разных областях - от философии, религии, истории до медицины, магии, оккультных наук, от литературы до техники - были феноменальными.

Он обладал даром исцеления, и я знаю спасённых им от тяжёлых недугов людей.

Он мог предугадывать будущее, и тому есть множество свидетельств.

Блистательный собеседник, он буквально завораживал присутствующих.

Его любили женщины, причём так преданно, пылко и возвышенно, что в наше чёрствое время это может показаться поистине сказкой. Однако так всё и было. Шатровские дамы прежних лет память о нём хранят в своём сердце и до сих пор.

Дружбой с ним гордились писатели и учёные, музыканты и художники, рабочие и сельские жители. Всё это были люди разных поколений, различных жизненных интересов, творческих установок и личных свойств, но все без исключения они находились под гипнотическим воздействием, под невероятным обаянием личности Шатрова. Все они, при случае, охотно, с восторгом, граничащим с изумлением и почтением, вспоминают о Николае.

Он очень много, всегда, где бы ни находился, читал. Круг его чтения был столь широк, что некоторые даже удивлялись, как он всё это усваивает.

Но он ещё и писал стихи.

И с каждым новым периодом стихи становились всё глубже. Традиционные для русской поэзии линии философской и медитативной лирики Шатров укрупнил, наполнил новым смыслом, создал собственную поэтику, структура которой сложна, многозначна, ибо каждая вещь для него - резюме, сгусток, концентрация, результат человеческого, личного опыта и опыта духовного, и оставил нам свой эпос, свою летопись времени, в котором жил - около трёх тысяч стихотворений и поэм.

Феномен Шатрова - в его земной позиции, в огромном, развитом им даре, в максимальном приближении к истине.

Р адость открытия поэзии Шатрова не должна заслонять трагедии его жизни, трудного пути.

Вдосталь было срывов, сомнений.

Мнимым выходом из невыносимого положения хорошо знающего себе цену, но не укладывающегося в примитивные рамки официоза и не желающего ломать себя поэта, бывал алкоголь, после, надолго, отказ от него, упорная, неистовая работа.

Живое общение с понимающими людьми поддерживало, но не спасало.

И только поэзия давала «бесконечную надежду». Смерть свою он предвидел, был к ней готов.

В последний год жизни очень много писал, привёл в порядок рукописи.

Сердечный приступ настиг его в конце марта 1977 года, в крохотной однокомнатной квартирке на пеpвoм этаже блочного дома, забитой бумагами, книгами, картинами, рядом с Москвой-рекой, на тесно застроенном берегу которой в прежние годы вовсю распевали соловьи.

«Маргарита, отвори мне кровь!» - успел прохрипеть он жене. Врачи в больнице роковым образом ничего сделать не смогли...

Истинно русский человек, поэт высочайшего ранга, Николай Шатров оставил нам обширное, уникальное по значимости литературное наследство.

Издание и осмысление его - наш общий долг.

PS-45. В 2012-м году вышел документальный фильм режиссёра Наталии Назаровой, символично называющийся «Если бы не Коля Шатров». На сайте «Гильдия продюсеров России» эта лента анонсируется так:

«Фильм рассказывает о Николае Владимировиче Шатрове, поэте. Его имя малоизвестно широкому читателю - в своё время он плохо вписывался в “формат” советской поэзии. А в наши дни, когда интерес к поэзии, как таковой, практически сведён к нулю, о нём тем более не вспоминают.

А зря! Он был необычным человеком и своеобразным поэтом. И именно ему суждено было стать “крёстным отцом” романа Пастернака “Доктор Живаго”. Николай Шатров познакомил Бориса Пастернака с Жаклин де Пруайар, той самой слависткой, которая вывезла из СССР единственный экземпляр рукописи с авторской правкой».

Иллюстрации:

портрет Николая Шатрова;

фотокор газеты «Прииртышская правда» Владимир Дронов

и Рафаэль Соколовский.

(фото из архива Рафаэля Соколовского);

постер фильма «Если бы не Коля Шатров»

Шатров Николай (1929 - 1977). Сын арбатского гомеопата Михина, умершего в 1942 году в Тбилиси. Отца заменил отчим - художник. Мать - артистка. Одно время жил в Семипалатинске, где учился в местном пединституте. В Семипалатинске принёс первые стихи в газету «Прииртышская правда», но вместо их публикации газета поместила разгромную статью, обвиняющую молодого поэта в безыдейности. Позже какое-то время учился на журфаке Казахского университета. Из Казахстана поэт затем переехал на Урал. Перебраться в Москву поэту помог Б.Пастернак. В столице Шатров пытался завершить образование на журфаке МГУ, но что-то не вышло. Потом он (также недолго) учился в Литинституте. И всё это время его опекал Пастернак. Как вспоминает Вал.Хромов, Пастернак как-то после одного из концертов в музее Скрябина сказал, что из молодых он ценит Виктора Бокова, Евгения Винокурова, Бориса Слуцкого и «нашего Кику». Кика - это и есть Шатров. «Пастернак и Софроницкий поддерживали Шатрова даже чисто материально, - признавался
Хромов. - Они «покупали» у него стихи, то есть просто давали деньги - оставляли их в гардеробе в кармане пальто читавшего в зале Шатрова в зависимости от количества написанного, Пастернак следил за соразмерностью «гонорара» строго». Но при этом Шатров Пастернака не любил, считая, что «пастернаковский простор ограничивается его дачей». В 1954 году недолго посещал неформальную поэтическую группу, лидером которой был Леонид Чертков (при этом оставался «блуждающей звездой»). Но в круг Черткова толком он так и не вписался. Издатели и критики, по словам Рафаэля Соколовского, всю жизнь вменяли ему, что в его поэзии нет социального оптимизма, а есть только упадничество. Андрей Смирнов, общавшийся с ним в середине 1950-х годов, рассказывал, что судьба преследовала поэта: он «попал под снегоочиститель, лишился нескольких пальцев на руке». Потом работал смотрителем в одном из залов Третьяковской галереи. Однажды поэт воскликнул:
Я никогда не согрешу:
Душа тиха.
Я только Господом дышу
Из уст стиха...
Но литфункционеры поэта не услышали. В начале 1980-х годов В.Алейников долго, но безуспешно пытался издать стихи поэта хотя бы за рубежом, передавал стихи Шатрова в «Континент», но всё было тщетно. Как горевал Алейников, не листали шатровские рукописи нашедшие себе на Западе «приют наши правозащитники, не проливались на эти страницы скупые слёзы старых эмигрантов, не твердили шатровские строки наизусть незаметно подросшие на чужбине дети покинувших родину ранее жадных до чтения московских и питерских интеллигентов, этих кухонных фрондёров и спорщиков». Посмертно в 1995 году в Нью-Йорке вышла первая книга поэта «Стихи».