Вешние воды читательский дневник. Герои повести "Вешние воды" Тургенева: характеристика главных героев

Во время охоты на китов, капитан и матросы шхуны Пилигрим погибли. Руководить судном стал 15-летний капитан Дик Сенд. На борту находился преступник Негоро, который воспользовался неопытностью молодого матроса и завел всех в тупик. Вместо Америки путешественники оказались в Африке, где практически все попали в караван рабов. Храбрый чернокожий Геркулес спасает своих приятелей, но его родных уже до этого момента продали. Мистер Уэлдор выкупает близких Геркулеса с рабства. Дика усыновляет. Он заканчивает курсы мореплавателя, и готов стать профессиональным капитаном.

Произведение учит, что все люди абсолютно равны независимо от расы, цвета кожи, социального статуса и вероисповедания.

Читать краткое содержание Жюль Верн Пятнадцатилетний капитан

Сюжет произведения разворачивается в 1873 году. Шхуна «Пилигрим» отправляется в Америку. На корабле присутствуют храбрый капитан Гуль, матросы, 15-летний матрос Дик Сенд, супруга владельца шхуны с маленьким сыном и кузеном, повар Негоро и пожилая няня Нун. Спустя некоторое время пятилетний мальчик обнаруживает опрокинутый корабль, внутри которого находились пятеро чернокожих людей. Затем выяснилось, что судно потерпело кораблекрушение, а этой семье чудом удалось выжить. Среди них был пожилой мужчина и четверо его сыновей, а также собака Динго, которая с самого начала невзлюбила кока. Негоро старался не находиться рядом с псом, который узнал его.

Спустя пару дней капитан с матросами решили продолжать охоту на китов. Они погибают. Теперь шхуной руководит, младший матрос Дик, который мог ориентироваться только по компасу. Это на руку Негоро. Он целенаправленно ломает все компасы и заводит всех путешественников в тупик. Вместо Америки корабль подплывает к берегам Африки. Негоро оказывается в родных краях и сразу исчезает. Дика Сенда и его путников встречает американец Гэррис, который сотрудничает с Негоро. Он утверждает, что пассажиры судна находятся в Боливии, и проводит их в глубь леса. Вскоре Дик и старик Том осознают, что это не Америка, а Африка.

Геррис догадывается, что путники осознали неладное и скрывается. Он явился в установленное место встречи с Негоро. С их беседы становится понятно, что американец занимается работорговлей и Негоро сотрудничал раньше с ним, пока не был задержан и приговорен к каторжным работа. Спустя пару недель, он сбежал и попал на корабль Пилигрим, устроился коком. В Африке он убил одного человека, хозяина Динго, поэтому пес так реагировал на Негоро. Он в свою очередь воспользовался неопытностью пятнадцатилетнего капитана, привел шхуну к родным берегам. Вблизи места встречи Негаро и Герриса находится караван рабов, которых ведут на ярмарку.

Работорговцы надеются на то, что Дик доведет своих путников до реки, где они их поймают в ловушку. Чернокожие и Дик попадают в плен, только Геркулесу повезло, он успел сбежать. Миссис Уэлдон, ее сына и кузена уводят в другую сторону. У преступников на счет них другие планы. Негаро хочет получить за них огромный выкуп от Уэлдона. Дик со своими приятелями переживают тяжкие муки во время перехода каравана. Старушка Нун не выдерживает и умирает.

Дик встречает Герисса. Он ненавидит его за то, что он предал их. Пользуясь случаем юноша хватает нож и убивает своего врага. Негаро становится свидетелем смерти своего товарища и желает расправиться с Диком. Он договаривается со старыми знакомыми Альвецом, который руководит караваном рабов и Муани-Лунга, чтобы они приказали казнить Дика Сенда.

Немного странный кузен миссис Уэлдон желает поймать редкое насекомое и даже не замечает, как оказывается за пределами территории, в которой его с сестрой и племянником держит. Его встречает Геркулес. Храбрый чернокожий юноша переодевается в наряд чародея. Королева Муана приглашает колдунов, чтобы те повлияли на погоду, так как в последнее время постоянно идут ливни, которые неблагоприятно повлияют на урожай. Главный колдун сообщает, что в этом виновата женщина с мальчиком. Забирает миссис Уэлдон и Джексона и убирается прочь. После этого, женщина обнаруживает, что это их спаситель Геркулес. Он спасает Дика, но не успевает вызволить братьев и отца, которые уже были проданы в рабство.

Беглецы маскируют лодку и плывут несколько дней. Спустя некоторое время путники останавливаются у берега, так как впереди водопад. На этом острове находятся останки Семюэля Верного, хозяина Динго. Этого человека ограбил и убил Негаро, который снова вернулся на это место, чтобы забрать украденные деньги. Пес вцепился в его горло и был убит ножом. Но Негаро это так просто с рук не сошло.

Пассажиры лодки спаслись. Дика усыновили Уэлдоны, к своему совершеннолетию он проходит курсы мореплавания и готов служить капитаном. Чернокожих друзей выкупил мистел Уэлдон.

Картинка или рисунок Пятнадцатилетний капитан

Другие пересказы для читательского дневника

Краткое содержание Железников Путешественник с багажом
Пионер Сева Щеглов всю жизнь живет в совхозе. Поскольку совхоз считался лучшим на Алтае, Сева получает путевку в «Артек». Мальчик считает, что не достоин этой путевки, потому что он много врет окружающим и дает обидные прозвища. Но отказаться он не может
Краткое содержание Казаков Тедди
Бурый медведь Тэдди был старейшим работником цирка. Он уже не помнил, как давно появился там. В молодости медведь проявлял свой звериный характер: рычал, пытался рвать железные прутья клетки. Сейчас он смирился и послушно выходил на манеж.
Краткое содержание Чехов Дама с собачкой
Семейный мужчина в Ялте встречает замужнюю женщину. Между ними завязывается курортный роман. Однако, вернувшись по своим городам, оба не могут забыть друг друга и возобновляют свою тайную связь
Краткое содержание Хлеб для собаки Тендряков
Краткое содержание Вяленая вобла Салтыкова-Щедрина
Вяленая вобла – это произведение Михаила Евграфовича Салтыкова – Щедрина, русского писателя с великим сатирическим талантом.

Дополнительные сочинения

Пятнадцатилетний капитан
Жюль Верн

Пятнадцатилетний капитан

29 января 1873 г. шхуна-бриг «Пилигрим», оснащенная для китобойного промысла, выходит в плавание из порта Оклеанда, Новой Зеландии. На борту находятся отважный и опытный капитан Гуль, пять бывалых матросов, пятнадцатилетний младший матрос - сирота Дик Сенд, судовой кок Негоро, а также жена владельца «Пилигрима» Джемса Уэлдона - миссис Уэлдон с пятилетним сыном Джеком, её чудаковатый родственник, которого все называют «кузен Бенедикт», и старая нянька негритянка Нун. Парусник держит путь в Сан-Франциско с заходом в Вальпараисо. Через несколько дней плавания маленький Джек замечает в океане опрокинутое на бок судно «Вальдек» с пробоиной на носу. В нем матросы обнаруживают пять истощенных негров и собаку по кличке Динго. Оказывается, что негры: Том, шестидесятилетний старик, его сын Бат, Остин, Актеон и Геркулес - свободные граждане США. Завершив работу по контракту на плантации в Новой Зеландии, они возвращались в Америку. После столкновения «Вальдека» с другим судном все члены экипажа и капитан исчезли и они остались одни. Их переправляют на борт «Пилигрима», и через несколько дней внимательного ухода за ними они полностью восстанавливают свои силы. Динго, по их словам, капитан «Вальдека» подобрал у берегов Африки. При виде Негоро собака по непонятной причине начинает свирепо рычать и выражает готовность на него наброситься. Негоро предпочитает не показываться на глаза собаке, которая, по всей видимости, его узнала.

Через несколько дней капитан Гуль и пятеро матросов, отважившиеся на шлюпке пуститься на ловлю кита, замеченного ими в нескольких милях от корабля, погибают. Дик Сенд, оставшийся на судне, берет на себя функции капитана. Негры пытаются под его руководством обучиться матросскому ремеслу. При всем своем мужестве и внутренней зрелости Дик не владеет всеми навигационными знаниями и умеет ориентироваться в океане лишь по компасу и лоту, измеряющему скорость движения. Находить местоположение по звездам он не умеет, чем и пользуется Негоро. Он разбивает один компас и незаметно для всех изменяет показания второго. Затем выводит из строя лот. Его происки способствуют тому, что вместо Америки корабль прибывает к берегам Анголы и его выбрасывает на берег. Все путешественники целы. Негоро незаметно покидает их и уходит в неизвестном направлении. Через некоторое время отправившийся на поиски какого-нибудь поселения Дик Сенд встречает американца Гэрриса, который, будучи в сговоре с Негоро, своим старым знакомым, и уверяя, что путешественники находятся на берегах Боливии, заманивает их на сто миль в тропический лес, обещая кров и уход на гациенде своего брата. Со временем Дик Сенд и Том понимают, что они неведомым образом оказались не в Южной Америке, а в Африке. Гэррис, догадавшись об их прозрении, скрывается в лесу, оставив путников одних, и идет на заранее условленную встречу с Негоро. Из их разговора читателю становится ясно, что Гэррис занимается работорговлей, Негоро также долгое время был знаком с этим промыслом, пока власти Португалии, откуда он родом, за такую деятельность не приговорили его к пожизненной каторге. Пробыв на ней две недели, Негоро сбежал, устроился коком на «Пилигриме» и стал ждать подходящего случая, чтобы попасть обратно в Африку. Неопытность Дика сыграла ему на руку, и его план был приведен в исполнение гораздо раньше, чем он смел надеяться. Недалеко от того места, где он встречается с Гэррисом, стоит караван рабов, который идет в Казонде на ярмарку под предводительством одного их знакомого. Караван стоит лагерем в десяти милях от местонахождения путешественников, на берегу реки Кванзы. Зная Дика Сенда, Негоро и Гэррис верно предполагают, что он решит довести своих людей до реки и на плоту спуститься к океану. Там-то они и предполагают схватить их. Обнаружив исчезновение Гэрриса, Дик понимает, что произошло предательство, и решает по берегу ручья дойти до более крупной реки. По дороге их настигают гроза и свирепый ливень, от которого река выходит из берегов и на несколько фунтов поднимается над уровнем земли. Перед дождем путешественники забираются в опустевший термитник, высотой в двенадцать футов. В огромном муравейнике с толстыми глиняными стенами они пережидают грозу. Однако выбравшись оттуда, они немедленно попадают в плен. Негров, Нун и Дика присоединяют к каравану, Геркулесу удается бежать. Миссис Уэлдон с сыном и кузена Бенедикта уводят в неопределенном направлении. За время пути Дику и его друзьям неграм приходится пережить все тяготы перехода с караваном рабов и стать свидетелями зверского обращения солдат-охранников и надсмотрщиков с невольниками. Не выдержав этого перехода, по дороге гибнет старая Нун.

Караван приходит в Казонде, где рабов распределяют по баракам. Дик Сенд случайно встречает Гэрриса и, после того как Гэррис, обманывая его, сообщает о смерти миссис Уэлдон и её сына, в отчаянии выхватывает у него из-за пояса кинжал и убивает его. На следующий день должна состояться ярмарка рабов. Негоро, видевший издалека сцену гибели своего приятеля, просит позволения у Альвеца, хозяина каравана рабов и очень влиятельного в Казонде лица, а также у Муани-Лунга, местного царька, позволения после ярмарки казнить Дика. Альвец обещает Муани-Лунгу, не способному долгое время обходиться без спиртного, по капле огненной воды за каждую каплю крови белого человека. Он готовит крепкий пунш, поджигает его, а когда Муани-Лунг пьет его, то его насквозь проспиртованное тело внезапно загорается и царек истлевает до самых костей. Его первая жена - королева Муана устраивает похороны, во время которых по традиции убивают многочисленных остальных жен царька, сбрасывают в котлован и затопляют его. В том же котловане находится и привязанный к столбу Дик. Он должен погибнуть.

Миссис Уэлдон с сыном и кузеном Бенедиктом тем временем тоже живут в Казонде за оградой фактории Альвеца. Негоро держит их там в заложниках и хочет получить от мистера Уэлдона выкуп в размере ста тысяч долларов. Он заставляет миссис Уэлдон написать мужу письмо, которое, должно способствовать осуществлению его плана, и, оставив заложников на попечение Альвеца, отбывает в Сан-Франциско. Однажды кузен Бенедикт, страстный коллекционер насекомых, гонится за особенно редкой жужелицей. Преследуя её, он незаметно для самого себя через кротовый лаз, проходящий под стенами ограды, вырывается на свободу и бежит две мили по лесу в надежде все же схватить насекомое. Там он встречает Геркулеса, все это время находившегося рядом с караваном в надежде чем-либо помочь своим друзьям.

В это время в деревне начинается продолжительный, необычный для этого времени года ливень, который затопляет все ближайшие поля и грозит оставить жителей без урожая. Королева Муана приглашает в деревню колдунов для того, чтобы они прогнали тучи. Геркулес, поймав в лесу одного из таких чародеев и переодевшись в его наряд, притворяется немым колдуном и приходит в деревню, хватает изумленную королеву за руку и ведет её в факторию Альвеца, Там он знаками показывает, что в бедах её народа виновата белая женщина и её ребенок. Он хватает их и уносит из деревни. Альвец пробует задержать его, но уступает перед натиском дикарей и оказывается вынужден отпустить заложников. Пройдя восемь миль и наконец освободившись от последних любопытных жителей деревни, Геркулес опускает миссис Уэлдон и Джека в лодку, где они с изумлением обнаруживают, что колдун и Геркулес - это одно лицо, видят Дика Сенда, спасенного Геркулесом от смерти, кузена Бенедикта и Динго. Не хватает только Тома, Бата, Актеона и Остина, которых еще раньше продали в рабство и угнали из деревни. Теперь путешественники имеют наконец возможность на лодке, замаскированной под плавучий островок, спуститься к океану. Время от времени Дик выходит на берег, чтобы поохотиться. Через несколько дней пути лодка проплывает мимо деревни людоедов, расположенной на правом берегу. То, что по реке плывет не островок, а лодка с людьми, дикари обнаруживают после того, как она оказывается уже далеко впереди. Незаметно для путешественников дикари по берегу преследуют лодку в надежде на добычу. Через несколько дней лодка останавливается у левого берега, чтобы не быть затянутой в водопад. Динго, едва выпрыгнув на берег, устремляется вперед, словно учуяв чей-то след. Путешественники натыкаются на маленькую лачугу, в которой разбросаны уже побелевшие человеческие кости. Рядом на дереве кровью выведены две буквы «С. В.». Это те же самые буквы, что выгравированы на ошейнике Динго, Рядом находится записка, в которой её автор - путешественник Семюэль Верной обвиняет своего проводника Негоро в том, что он смертельно ранил его в декабре 1871 г. и ограбил. Внезапно Динго срывается с места, и неподалеку раздается вопль. Это Динго вцепился в горло Негоро, который, перед тем как сесть на пароход до Америки, вернулся на место своего преступления, чтобы достать из тайника деньги, украденные им у Вернона. Динго, которого Негоро перед смертью ранит ножом, погибает. Но и самому Негоро не удается уйти от возмездия. Опасаясь на левом берегу спутников Негоро, Дик переправляется на разведку на правый берег. Там в него летят стрелы, и десять дикарей из деревни людоедов прыгают к нему в лодку. Дик простреливает весло, и лодку несет к водопаду. Дикари в нем погибают, однако Дику, укрывшемуся лодкой, удается спастись. Вскоре путешественники добираются до океана, а затем без приключений 25 августа прибывают и в Калифорнию. Дик Сенд становится сыном в семье Уэлдона, к восемнадцати годам заканчивает гидрографические курсы и готовится стать капитаном на одном из кораблей Джеймса Уэлдона. Геркулес становится большим другом семьи. Тома, Бата, Актеона и Остина мистер Уэлдон выкупает из рабства, и 15 ноября 1877 г. четыре негра, избавившиеся от стольких опасностей, оказываются в дружеских объятиях Уэлдонов.

Веселые годы,

Счастливые дни -

Как вешние воды

Промчались они!

Из старинного романса

…Часу во втором ночи он вернулся в свой кабинет. Он выслал слугу, зажегшего свечки, и, бросившись в кресло около камина, закрыл лицо обеими руками.

Никогда еще он не чувствовал такой усталости – телесной и душевной. Целый вечер он провел с приятными дамами, с образованными мужчинами; некоторые из дам были красивы, почти все мужчины отличались умом и талантами – сам он беседовал весьма успешно и даже блистательно… и, со всем тем, никогда еще то «taedium vitae», о котором говорили уже римляне, то «отвращение к жизни» – с такой неотразимой силой не овладевало им, не душило его. Будь он несколько помоложе – он заплакал бы от тоски, от скуки, от раздражения: горечь едкая и жгучая, как горечь полыни, наполняла всю его душу. Что-то неотвязчиво-постылое, противно-тяжкое со всех сторон обступило его, как осенняя, темная ночь; и он не знал, как отделаться от этой темноты, от этой горечи. На сон нечего было рассчитывать: он знал, что он не заснет.

Он принялся размышлять… медленно, вяло и злобно.

Он размышлял о суете, ненужности, о пошлой фальши всего человеческого. Все возрасты постепенно проходили перед его мысленным взором (ему самому недавно минул 52-й год) – и ни один не находил пощады перед ним. Везде все то же вечное переливание из пустого в порожнее, то же толчение воды, то же наполовину добросовестное, наполовину сознательное самообольщение, – чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало, – а там вдруг, уж точно как снег на голову, нагрянет старость – и вместе с нею тот постоянно возрастающий, все разъедающий и подтачивающий страх смерти… и бух в бездну! Хорошо еще, если так разыграется жизнь! А то, пожалуй, перед концом пойдут, как ржа по железу, немощи, страдания… Не бурными волнами покрытым, как описывают поэты, представлялось ему жизненное море; нет; он воображал себе это море невозмутимо гладким, неподвижным и прозрачным до самого темного дна; сам он сидит в маленькой, валкой лодке – а там, на этом темном, илистом дне, наподобие громадных рыб, едва виднеются безобразные чудища: все житейские недуги, болезни, горести, безумие, бедность, слепота… Он смотрит – и вот одно из чудищ выделяется из мрака, поднимается выше и выше, становится все явственнее, все отвратительно явственнее… Еще минута – и перевернется подпертая им лодка! Но вот оно опять как будто тускнеет, оно удаляется, опускается на дно – и лежит оно там, чуть-чуть шевеля плесом… Но день урочный придет – и перевернет оно лодку.

Он тряхнул головою, вскочил с кресла, раза два прошелся по комнате, присел к письменному столу и, выдвигая один ящик за другим, стал рыться в своих бумагах, в старых, большею частью женских, письмах. Он сам не знал, для чего он это делал, он ничего не искал – он просто хотел каким-нибудь внешним занятием отделаться от мыслей, его томивших. Развернув наудачу несколько писем (в одном из них оказался засохший цветок, перевязанный полинявшей ленточкой), – он только плечами пожал и, глянув на камин, отбросил их в сторону, вероятно, сбираясь сжечь весь этот ненужный хлам. Торопливо засовывая руки то в один, то в другой ящик, он вдруг широко раскрыл глаза и, медленно вытащив наружу небольшую осьмиугольную коробку старинного покроя, медленно приподнял ее крышку. В коробке, под двойным слоем пожелтевшей хлопчатой бумаги, находился маленький гранатовый крестик.

Несколько мгновений с недоумением рассматривал он этот крестик – и вдруг слабо вскрикнул… Не то сожаление, не то радость изобразили его черты. Подобное выражение являет лицо человека, когда ему приходится внезапно встретиться с другим человеком, которого он давно потерял из виду, которого нежно любил когда-то и который неожиданно возникает теперь перед его взором, все тот же – и весь измененный годами.

Он встал и, возвратясь к камину, сел опять в кресло – и опять закрыл руками лицо… «Почему сегодня? именно сегодня?» – думалось ему – и вспомнил он многое, давно прошедшее.

Вот что вспомнил он…

Но нужно сперва сказать его имя, отчество и фамилию. Его звали Саниным, Дмитрием Павловичем.

Вот что он вспомнил:

I

Дело было летом 1840 года. Санину минул двадцать второй год, и он находился во Франкфурте, на возвратном пути из Италии в Россию. Человек он был с небольшим состоянием, но независимый, почти бессемейный. У него, по смерти отдаленного родственника, оказалось несколько тысяч рублей – и он решился прожить их за границею, перед поступлением на службу, перед окончательным возложением на себя того казенного хомута, без которого обеспеченное существование стало для него немыслимым. Санин в точности исполнил свое намерение и так искусно распорядился, что в день прибытия во Франкфурт у него оказалось ровно столько денег, сколько нужно было для того, чтобы добраться до Петербурга. В 1840 году железных дорог существовала самая малость; г-да туристы разъезжали в дилижансах. Санин взял место в «бейвагене» ; но дилижанс отходил только в одиннадцатом часу вечера. Времени оставалось много. К счастью, погода стояла прекрасная – и Санин, пообедав в знаменитой тогдашней гостинице «Белого лебедя», отправился бродить по городу. Зашел посмотреть Даннекерову Ариадну, которая ему понравилась мало, посетил дом Гете, из сочинений которого он, впрочем, прочел одного «Вертера» – и то во французском переводе; погулял по берегу Майна, поскучал, как следует добропорядочному путешественнику; наконец, в шестом часу вечера, усталый, с запыленными ногами, очутился в одной из самых незначительных улиц Франкфурта. Эту улицу он долго потом забыть не мог. На одном из немногочисленных ее домов он увидел вывеску: «Итальянская кондитерская Джиованни Розелли» заявляла о себе прохожим. Санин зашел в нее, чтобы выпить стакан лимонаду; но в первой комнате, где, за скромным прилавком, на полках крашеного шкафа, напоминая аптеку, стояло несколько бутылок с золотыми ярлыками и столько же стеклянных банок с сухарями, шоколадными лепешками и леденцами, – в этой комнате не было ни души; только серый кот жмурился и мурлыкал, перебирая лапками на высоком плетеном стуле возле окна, и, ярко рдея в косом луче вечернего солнца, большой клубок красной шерсти лежал на полу рядом с опрокинутой корзинкой из резного дерева. Смутный шум слышался в соседней комнате. Санин постоял – и, дав колокольчику на дверях прозвенеть до конца, произнес, возвысив голос: «Никого здесь нет?» В то же мгновение дверь из соседней комнаты растворилась – и Санину поневоле пришлось изумиться.

II

В кондитерскую, с рассыпанными по обнаженным плечам темными кудрями, с протянутыми вперед обнаженными руками, порывисто вбежала девушка лет девятнадцати и, увидев Санина, тотчас бросилась к нему, схватила его за руку и повлекла за собою, приговаривая задыхавшимся голосом: «Скорей, скорей, сюда, спасите!» Не из нежелания повиноваться, а просто от избытка изумления Санин не тотчас последовал за девушкой – и как бы уперся на месте: он в жизни не видывал подобной красавицы. Она обернулась к чему – и с таким отчаянием в голосе, во взгляде, в движении сжатой руки, судорожно поднесенной к бледной щеке, произнесла: «Да идите же, идите!» – что он тотчас ринулся за нею в раскрытую дверь.

В комнате, куда он вбежал вслед за девушкой, на старомодном диване из конского волоса лежал, весь белый – белый с желтоватыми отливами, как воск или как древний мрамор, – мальчик лет четырнадцати, поразительно похожий на девушку, очевидно ее брат. Глаза его были закрыты, тень от черных густых волос падала пятном на словно окаменелый лоб, на недвижные тонкие брови; из-под посиневших губ виднелись стиснутые зубы. Казалось, он не дышал; одна рука опустилась на пол, другую он закинул за голову. Мальчик был одет и застегнут; тесный галстух сжимал его шею.

Девушка с воплем бросилась к нему.

– Он умер, он умер! – вскричала она, – сейчас он тут сидел, говорил со мною – и вдруг упал и сделался недвижим… Боже мой! неужели нельзя помочь? И мамы нет! Панталеоне, Панталеоне, что же доктор? – прибавила она вдруг по-итальянски: – Ты ходил за доктором?

– Синьора, я не ходил, я послал Луизу, – раздался хриплый голос за дверью, – и в комнату, ковыляя на кривых ножках, вошел маленький старичок в лиловом фраке с черными пуговицами, высоком белом галстухе, нанковых коротких панталонах и синих шерстяных чулках. Его крошечное личико совершенно исчезало под целой громадой седых, железного цвета волос. Со всех сторон круто вздымаясь кверху и падая обратно растрепанными косицами, они придавали фигуре старичка сходство с хохлатой курицей – сходство тем более поразительное, что под их темно-серой массой только и можно было разобрать, что заостренный нос да круглые желтые глаза.

– Луиза скорей сбегает, а я не могу бегать, – продолжал старичок по-итальянски, поочередно поднимая плоские, подагрические ноги, обутые в высокие башмаки с бантиками, – а я вот воды принес.

Своими сухими, корявыми пальцами он стискивал длинное горлышко бутылки.

– Но Эмиль пока умрет! – воскликнула девушка и протянула руки к Санину. – О мой господин, о mein Herr! Неужели вы не можете помочь?

– Надо ему кровь пустить – это удар, – заметил старичок, носивший имя Панталеоне.

Хотя Санин не имел ни малейшего понятия о медицине, однако одно он знал достоверно: с четырнадцатилетними мальчиками ударов не случается.

– Это обморок, а не удар, – проговорил он, обратясь к Панталеоне. – Есть у вас щетки?

Старичок приподнял свое личико.

– Щетки, щетки, – повторил Санин по-немецки и по-французски. – Щетки, – прибавил он, показывая вид, что чистит себе платье.

Старичок, наконец, его понял.

– А, щетки! Spazzette! Как не быть щеток!

– Давайте их сюда; мы снимем с него сюртук – и станем растирать его.

– Хорошо… Benone! А воду на голову не надо вылить?

– Нет… после; ступайте теперь поскорей за щетками.

Панталеоне поставил бутылку на пол, выбежал вон и тотчас вернулся с двумя щетками, одной головной и одной платяной. Курчавый пудель сопровождал его и, усиленно вертя хвостом, с любопытством оглядывал старика, девушку и даже Санина – как бы желая знать, что значила вся эта тревога?

Санин проворно снял сюртук с лежавшего мальчика, расстегнул ворот, засучил рукава его рубашки – и, вооружившись щеткой, начал изо всех сил тереть ему грудь и руки. Панталеоне так же усердно тер другой – головной щеткой – по его сапогам и панталонам. Девушка бросилась на колени возле дивана и, схватив обеими руками голову, не мигая ни одной векою, так и впилась в лицо своему брату. Санин сам тер – а сам искоса посматривал на нее. Боже мой! какая же это была красавица!

III

Нос у ней был несколько велик, но красивого, орлиного ладу, верхнюю губу чуть-чуть оттенял пушок; зато цвет лица, ровный и матовый, ни дать ни взять слоновая кость или молочный янтарь, волнистый лоск волос, как у Аллориевой Юдифи в Палаццо-Питти, – и особенно глаза, темно-серые, с черной каемкой вокруг зениц, великолепные, торжествующие глаза, – даже теперь, когда испуг и горе омрачили их блеск… Санину невольно вспомнился чудесный край, откуда он возвращался… Да он и в Италии не встречал ничего подобного! Девушка дышала редко и неровно; казалось, она всякий раз ждала, не начнет ли брат ее дышать?

Санин продолжал растирать его; но он глядел не на одну девушку. Оригинальная фигура Панталеоне также привлекла его внимание. Старик совсем ослабел и запыхался; при каждом ударе щеткой подпрыгивал и визгливо кряхтел, а огромные космы волос, смоченные потом, грузно раскачивались из стороны в сторону, словно корни крупного растения, подмытые водою.

«Снимите, по крайней мере, с него сапоги», – хотел было сказать ему Санин…

Пудель, вероятно возбужденный необычайностью всего происходившего, вдруг припал на передние лапы – и принялся лаять.

– Tartaglia – canaglia! – зашипел на него старик…

Но в это мгновенье лицо девушки преобразилось. Ее брови приподнялись, глаза стали еще больше и засияли радостью…

Санин оглянулся… По лицу молодого человека выступила краска; веки шевельнулись… ноздри дрогнули. Он потянул воздух сквозь все еще стиснутые зубы, вздохнул…

– Эмиль!.. – крикнула девушка. – Эмилио мио!

Медленно раскрылись большие черные глаза. Они глядели еще тупо, но уже улыбались – слабо; та же слабая улыбка спустилась на бледные губы. Потом он двинул повислой рукою – и с размаху положил ее себе на грудь.

– Эмилио! – повторила девушка и приподнялась. Выражение ее лица было так сильно и ярко, что казалось, вот сейчас либо слезы у нее брызнут, либо вырвется хохот.

– Эмиль! Что такое? Эмиль! – послышалось за дверью – и в комнату проворными шагами вошла опрятно одетая дама с серебристо-седыми волосами и смуглым лицом. Мужчина пожилых лет выступал за нею следом; голова служанки мелькнула у него за плечами.

Девушка побежала к ним навстречу.

– Он спасен, мама, он жив! – воскликнула она, судорожно обнимая вошедшую даму.

– Да что такое? – повторила та. – Я возвращаюсь… и вдруг встречаю господина доктора и Луизу…

Девушка принялась рассказывать, что случилось, а доктор подошел к больному, который все более и более приходил в себя – и все продолжал улыбаться: он словно начинал стыдиться наделанной им тревоги.

– Вы, я вижу, его растирали щетками, – обратился доктор к Санину и Панталеоне, – и прекрасно сделали… Очень хорошая мысль… а вот мы теперь посмотрим, какие еще средства… – Он пощупал у молодого человека пульс. – Гм! Покажите-ка язык!

Дама заботливо наклонилась к нему. Он еще откровеннее улыбнулся, взвел на нее глаза – и покраснел…

Санину пришло на мысль, что он становится лишним; он вышел в кондитерскую. Но не успел он еще взяться за ручку уличной двери, как девушка опять появилась перед ним и остановила его.

– Вы уходите, – начала она, ласково заглядывая ему в лицо, – я вас не удерживаю, но вы должны непременно прийти к нам сегодня вечером, мы вам так обязаны – вы, может быть, спасли брата – мы хотим благодарить вас – мама хочет. Вы должны сказать нам, кто вы, вы должны порадоваться вместе с нами…

– Но я уезжаю сегодня в Берлин, – заикнулся было Санин.

– Вы еще успеете, – с живостью возразила девушка. – Придите к нам через час на чашку шоколада. Вы обещаетесь? А мне нужно опять к нему! Вы придете?

Что оставалось делать Санину?

– Приду, – отвечал он.

Красавица быстро пожала ему руку, выпорхнула вон – и он очутился на улице.

IV

Когда Санин часа полтора спустя вернулся в кондитерскую Розелли, его там приняли как родного. Эмилио сидел на том же самом диване, на котором его растирали; доктор прописал ему лекарство и рекомендовал «большую осторожность в испытании ощущений», – так как субъект темперамента нервического и с наклонностью к болезням сердца. Он и прежде подвергался обморокам; но никогда припадок не был так продолжителен и силен. Впрочем, доктор объявил, что всякая опасность миновалась. Эмиль одет был, как приличествует выздоравливающему, в просторный шлафрок; мать намотала ему голубую шерстяную косынку вокруг шеи; но вид он имел веселый, почти праздничный; да и все кругом имело праздничный вид. Перед диваном, на круглом столе, покрытом чистой скатертью, возвышался наполненный душистым шоколадом, окруженный чашками, графинами с сиропом, бисквитами и булками, даже цветами, – огромный фарфоровый кофейник; шесть тонких восковых свечей горело в двух старинных серебряных шандалах; с одной стороны дивана вольтеровское кресло раскрывало свои мягкие объятия – и Санина посадили именно в это кресло. Все обитатели кондитерской, с которыми ему пришлось познакомиться в тот день, находились налицо, не исключая пуделя Тарталью и кота; все казались несказанно счастливыми; пудель даже чихал от удовольствия; один кот по-прежнему все жеманился и жмурился. Санина заставили объяснить, кто он родом, и откуда, и как его зовут; когда он сказал, что он русский, обе дамы немного удивились и даже ахнули – и тут же, в один голос, объявили, что он отлично выговаривает по-немецки; но что если ему удобнее выражаться по-французски, то он может употреблять и этот язык, – так как они обе хорошо его понимают и выражаются на нем. Санин немедленно воспользовался этим предложением. «Санин! Санин!» Дамы никак не ожидали, что русская фамилия может быть так легко произносима. Имя его: «Димитрий» также весьма понравилось. Старшая дама заметила, что она в молодости слышала прекрасную оперу: «Demetrio e Polibio» – но что «Dimitri» гораздо лучше, чем «Demetrio». Таким манером Санин беседовал около часу. С своей стороны дамы посвятили его во все подробности собственной жизни. Говорила больше мать, дама с седыми волосами. Санин узнал от нее, что имя ее – Леонора Розелли; что она осталась вдовою после мужа своего, Джиованни Баттиста Розелли, который двадцать пять лет тому назад поселился во Франкфурте в качестве кондитера; что Джиованни Баттиста был родом из Виченцы, и очень хороший, хотя немного вспыльчивый и заносчивый человек, и к тому республиканец! При этих словах г-жа Розелли указала на его портрет, писанный масляными красками и висевший над диваном. Должно полагать, что живописец – «тоже республиканец!», как со вздохом заметила г-жа Розелли – не вполне умел уловлять сходство, ибо на портрете покойный Джиованни Баттиста являлся каким-то сумрачным и суровым бригантом – вроде Ринальдо Ринальдини! Сама г-жа Розелли была уроженка «старинного и прекрасного города Пармы, где находится такой чудный купол, расписанный бессмертным Корреджио!» Но от давнего пребывания в Германии она почти совсем онемечилась. Потом она прибавила, грустно покачав головою, что у ней только и осталось, что вот эта дочь да вот этот сын (она указала на них поочередно пальцем); что дочь зовут Джеммой, а сына – Эмилием; что оба они очень хорошие и послушные дети – особенно Эмилио… («Я не послушна?» – ввернула тут дочь; «Ох, ты тоже республиканка!» – ответила мать); что дела, конечно, идут теперь хуже, чем при муже, который по кондитерской части был великий мастер… («Un grand"uomo!» – с суровым видом подхватил Панталеоне); но что все-таки, слава богу, жить еще можно!

V

Джемма слушала мать – и то посмеивалась, то вздыхала, то гладила ее по плечу, то грозила ей пальцем, то посматривала на Санина; наконец она встала, обняла и поцеловала мать в шею – «в душку», отчего та много смеялась и даже пищала. Панталеоне был также представлен Санину. Оказалось, что он был когда-то оперным певцом, для баритонных партий, но уже давно прекратил свои театральные занятия и состоял в семействе Розелли чем-то средним между другом дома и слугою. Несмотря на весьма долговременное пребывание в Германии, он немецкому языку выучился плохо и только умел браниться на нем, немилосердно коверкая даже и бранные слова. «Феррофлукто спиччебуббио!» – обзывал он чуть не каждого немца. Итальянский же язык выговаривал в совершенстве – ибо был родом из Синигальи, где слышится «lingua toscana in bocca romana!» . Эмилио видимо нежился и предавался приятным ощущениям человека, который только что избегнул опасности или выздоравливает; да и, кроме того, по всему можно было заметить, что домашние его баловали. Он застенчиво поблагодарил Санина, а впрочем, больше налегал на сироп и на конфекты. Санин принужден был выпить две большие чашки превосходного шоколада и съесть замечательное количество бисквитов: он только что проглотит один, а Джемма уже подносит ему другой – и отказаться нет возможности! Он скоро почувствовал себя как дома: время летело с невероятной быстротой. Ему пришлось много рассказывать – о России вообще, о русском климате, о русском обществе, о русском мужике – и особенно о казаках; о войне двенадцатого года, о Петре Великом, о Кремле, и о русских песнях, и о колоколах. Обе дамы имели весьма слабое понятие о нашей пространной и отдаленной родине; г-жа Розелли, или, как ее чаще звали, фрау Леноре, даже повергла Санина в изумление вопросом: существует ли еще знаменитый, построенный в прошлом столетии, ледяной дом в Петербурге, о котором она недавно прочла такую любопытную статью в одной из книг ее покойного мужа: «Bellezze delle arti»? А в ответ на восклицание Санина: «Неужели же вы полагаете, что в России никогда не бывает лета?!» – фрау Леноре возразила, что она до сих пор так себе представляла Россию: вечный снег, все ходят в шубах и все военные – но гостеприимство чрезвычайное, и все крестьяне очень послушны! Санин постарался сообщить ей и ее дочери сведения более точные. Когда речь коснулась русской музыки, его тотчас попросили спеть какую-нибудь русскую арию и указали на стоявшее в комнате крошечное фортепиано, с черными клавишами вместо белых и белыми вместо черных. Он повиновался без дальних околичностей и, аккомпанируя себе двумя пальцами правой и тремя (большим, средним и мизинцем) левой, – спел тоненьким носовым тенорком сперва «Сарафан», потом «По улице мостовой». Дамы похвалили его голос и музыку, но более восхищались мягкостью и звучностью русского языка и потребовали перевода текста. Санин исполнил их желание, но так как слова «Сарафана» и особенно: «По улице мостовой» (sur une ruà pavee une jeune fille allait à l"eau – он так передал смысл оригинала) – не могли внушить его слушательницам высокое понятие о русской поэзии, то он сперва продекламировал, потом перевел, потом спел пушкинское: «Я помню чудное мгновенье», положенное на музыку Глинкой, минорные куплеты которого он слегка переврал. Тут дамы пришли в восторг – фрау Леноре даже открыла в русском языке удивительное сходство с итальянским. «Мгновенье» – «o, vieni» , «со мной» – «siam noi» – и т. п. Даже имена: Пушкин (она выговаривала: Пуссекин) и Глинка звучали ей чем-то родным. Санин в свою очередь попросил дам что-нибудь спеть: они также не стали чиниться. Фрау Леноре села за фортепиано и вместе с Джеммой спела несколько дуэттино и «сторнелло». У матери был когда-то хороший контральт; голос дочери был несколько слаб, но приятен.

ВВЕДЕНИЕ

ГЛАВА 1. ИДЕЙНО-ТЕМАТИЧЕСКОЕ СОДЕРЖАНИЕ ПОВЕСТИ И.С. ТУРГЕНЕВА «ВЕШНИЕ ВОДЫ»

ГЛАВА 2. ОБРАЗЫ ГЛАВНЫХ И ВТОРОСТЕПЕННЫХ ПЕРСОНАЖЕЙ В ПОВЕСТИ

2.2 Женские образы в повести

2.3 Второстепенные персонажи

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

ЛИТЕРАТУРА

ВВЕДЕНИЕ

В конце 1860-х годов и первой половине 1870-х Тургенев написал ряд повестей, относившихся к категории воспоминаний о далеком прошлом («Бригадир», «История лейтенанта Ергунова», «Несчастная», «Странная история», «Степной король Лир», «Стук, стук, стук», «Вешние воды», «Пунин и Бабурин», «Стучит» и др.). Из них повесть «Вешние воды», герой которых представляет собою еще одно интересное добавление к тургеневской галерее безвольных людей, стала наиболее значимым произведением этого периода.

Повесть появилась в «Вестнике Европы» в 1872 году и была близка по содержанию к повестям «Ася» и «Первая любовь, написанным ранее: тот же слабовольный, рефлектирующий герой, напоминающий «лишних людей» (Санин), та же тургеневская девушка (Джемма), переживающая драму неудачной любви. Тургенев признавался в том, что содержание повести в молодости он «пережил и перечувствовал лично». Но в отличие от их трагических концовок «Вешние воды» завершаются сюжетно менее драматично. Глубокий и волнующий лиризм проникает повесть.

В этом произведении Тургеневым были созданы образы уходящей дворянской культуры и новых героев эпохи – разночинцев и демократов, образы самоотверженных русских женщин. И хотя персонажи повести являются типичными тургеневскими героями, в них все же прослеживаются интересные психологические черты, воссозданные автором с невероятным мастерством, позволяющим читателю проникнуть в глубину разнообразных человеческих чувств, самому пережить их или вспомнить. А потому, рассматривать образную систему небольшой по объему повести с небольшим набором персонажей нужно очень тщательно, опираясь на текст, не упуская ни одной детали.

Следовательно, цель нашей курсовой работы состоит в том, чтобы детально изучить текст повести для характеристики ее образной системы.

Объектом изучения являются, таким образом, главные и второстепенные персонажи «Вешних вод».

Цель, объект и предмет определяют следующие задачи исследования в нашей курсовой работе:

Рассмотреть идейно-тематическое содержание повести;

Выявить основные сюжетно-образные линии;

Рассмотреть образы главных и второстепенных персонажей повести, опираясь на текстовые характеристики;

Сделать вывод о художественном мастерстве Тургенева в изображении героев «Вешних вод».

Теоретическая значимость данной работы определяется тем, что в критике повесть «Внешние воды» в основном рассматривается с позиций проблемно-тематического анализа, а из всей образной системы анализируется линия Санин – Джемма – Полозова, в нашей же работе нами предпринята попытка целостного образного анализа произведения.

Практическая значимость нашей работы заключается в том, что материал, представленный в ней, может быть использован при изучении творчества Тургенева в целом, а также для подготовки спецкурсов и факультативных курсов, например «Повести И.С. Тургенева о любви («Вешние воды», «Ася», «Первая любовь» и др.) или «Повести русских писателей второй половины XIX века», и при изучении общего вузовского курса «История русской литературы XIX века».

ГЛАВА 1. ИДЕЙНО-ТЕМАТИЧЕСКОЕ СОДЕРЖАНИЕ ПОВЕСТИ

И.С. ТУРГЕНЕВА «ВЕШНИЕ ВОДЫ»

Образная система произведения напрямую зависит от его идейно-тематической наполненности: автор создает и разрабатывает персонажей для того, чтобы донести до читателя какую-то идею, чтобы сделать ее «живой», «настоящей», «близкой» читателю. Чем удачнее созданы образы героев, тем легче читающему воспринимать мысли автора.

Поэтому, прежде чем приступить непосредственно к анализу образов героев, нам необходимо кратко рассмотреть содержание повести, в особенности, почему автором были выбраны именно эти, а не другие персонажи.

Идейно-художественный замысел этого произведения определил своеобразие положенных в его основу конфликт и особую систему, особое взаимоотношение характеров.

Конфликт, на котором строится повесть,– столкновение молодого человека, не совсем заурядного, неглупого, несомненно культурного, но нерешительного, слабохарактерного, и молодой девушки, глубокой, сильной духом, целостной и волевой .

Центральная часть сюжета – зарождение, развитие и трагический финал любви. К этой стороне повести и направлено основное внимание Тургенева, как писателя-психолога, в раскрытии этих интимных переживаний и проявляется по преимуществу его художественное мастерство.

В повести присутствует и привязка к конкретному историческому отрывку времени. Так, встреча Санина с Джеммой относится автором к 1840 году. Кроме того, в «Вешних водах» есть ряд бытовых деталей, характерных для первой половины XIX века (Санин собирается ехать из Германии в Россию в дилижансе, почтовой карете и т. п.).

Если обратиться к образной системе, то следует сразу отметить, что наряду с основной сюжетной линией – любви Санина и Джеммы, – даются дополнительные сюжетные линии такого же личного порядка, но по принципу контраста с сюжетом основным: драматический конец истории любви Джеммы к Санину становится яснее от сопоставления с побочными эпизодами, касающимися истории Санина и Полозовой.

Основная сюжетная линия в повести раскрывается в обычном для подобных произведений Тургенева драматическом плане: вначале даётся краткая экспозиция, рисующая среду, в которой должны действовать герои, дальше идёт завязка (читатель узнаёт о любви героя и героини), затем действие развивается, встречая иногда на пути препятствия, наконец наступает момент наивысшего напряжения действия (объяснение героев), за которым следует катастрофа, а за ней эпилог .

Основное повествование разворачивается как воспоминания 52-летнего дворянина и помещика Санина о событиях 30-летней давности, случившихся в его жизни, когда он путешествовал по Германии. Однажды, будучи проездом во Франкфурте, Санин зашёл в кондитерскую, где помог молодой дочери хозяйки с упавшим в обморок младшим братом. Семья прониклась к Санину симпатией и неожиданно для себя несколько дней он провёл с ними. Когда он был на прогулке с Джеммой и её женихом, один из молодых немецких офицеров, сидевших за соседним столиком в трактире, позволил себе грубо себя повести и Санин вызвал его на дуэль. Дуэль закончилась благополучно для обоих участников. Однако, это происшествие сильно встряхнуло размеренную жизнь девушки. Она отказала жениху, который не смог защитить её достоинство. Санин же внезапно понял, что полюбил её. Любовь, охватившая их, привела Санина к мысли о женитьбе. Даже мать Джеммы, пришедшая вначале в ужас из-за разрыва Джеммы с женихом, постепенно успокоилась и стала строить планы на их дальнейшую жизнь. Чтобы продать своё имение и получить деньги на совместную жизнь, Санин поехал в Вайсбаден к богатой жене своего пансионного товарища Полозова, которого он случайно встречает во Франкфурте. Однако, богатая и молодая русская красавица Марья Николаевна по своей прихоти завлекла Санина и сделала его одним из своих любовников. Не в силах противиться сильной натуре Марье Николаевны Санин едет за ней в Париж, но вскоре оказывается ненужным и со стыдом возвращается в Россию, где жизнь его вяло проходит в светской суете. Лишь через 30 лет он случайно находит чудом сохранившийся засохший цветок, ставший причиной той дуэли и подаренный ему Джеммой. Он мчится во Франкфурт, где выясняет, что Джемма через два года после тех событий вышла замуж и счастливо живёт в Нью-Йорке с мужем и пятью детьми. Её дочь на фотографии выглядит как та молодая итальянская девушка, её мать, которой Санин когда-то предложил руку и сердце.

Как мы видим, количество персонажей в повести относительно небольшое, поэтому мы может их перечислить (по мере появления в тексте)

· Дмитрий Павлович Санин – русский помещик

· Джемма – дочь хозяйки кондитерской

· Эмиль – сын хозяйки кондитерской

· Панталеоне – старый слуга

· Луиза – служанка

· Леонора Розелли – хозяйка кондитерской

· Карл Клюбер – жених Джеммы

· барон Дёнгоф – немецкий офицер, позже – генерал

· фон Рихтер – секундант барона Дёнгофа

· Ипполит Сидорович Полозов – товарищ Санина по пансиону

· Марья Николаевна Полозова – жена Полозова

Естественно, что героев можно разделить на главных и второстепенных. Образы и тех и других будут рассмотрены нами во второй главе нашей работы.

ГЛАВА 2. ОБРАЗЫ ГЛАВНЫХ И ВТОРОСТЕПЕННЫХ

ПЕРСОНАЖЕЙ В ПОВЕСТИ

2.1 Санин – главный герой «Вешних вод»

Вначале, еще раз отметим, что и конфликт в повести, и подбор характерных эпизодов, и соотношение персонажей – всё подчиняется одной основной задаче Тургенева: анализу психологии дворянской интеллигенции в области личной, интимной жизни . Читатель видит, как знакомятся, любят друг друга и потом расходятся главные герои, какое участие принимают в истории их любви другие персонажи.

Главный герой повести – Дмитрий Павлович Санин, в начале повести мы видим его уже 52-летним, вспоминающими свою молодость, свою любовь к девушке Джеме и свое несложившееся счастье.

Мы сразу очень многое узнаем о нем, автор рассказывает нам все без утайки: «Санину минул 22-й год, и он находился во Франкфурте, на возвратном пути из Италии в Россию. Человек он был с небольшим состоянием, но независимый, почти бессемейный. У него, по смерти отдаленного родственника, оказалось несколько тысяч рублей – и он решился прожить их за границею, перед поступлением на службу, перед окончательным возложением на себя того казенного хомута, без которого обеспеченное существование стало для него немыслимым». В первой части повести Тургенев показывает то лучшее, что было в характере Санина и что пленило в нём Джемму. В двух эпизодах (Санин помогает брату Джеммы, Эмилю, впавшему в глубокий обморок, а потом, защищая честь Джеммы, дерётся на дуэли с немецким офицером Дёнгофом) выясняются такие черты Санина, как благородство, прямота, смелость. Описывается автором внешность главного героя: «Во-первых, он был очень и очень недурен собою. Статный, стройный рост, приятные, немного расплывчатые черты, ласковые голубоватые глазки, золотистые волосы, белизна и румянец кожи – а главное: то простодушно веселое, доверчивое, откровенное, на первых порах несколько глуповатое выражение, по которому в прежние времена тотчас можно было признать детей степенных дворянских семей, «отецких» сыновей, хороших баричей, родившихся и утучненных в наших привольных полустепных краях; походочка с запинкой, голос с пришепеткой, улыбка, как у ребенка, чуть только взглянешь на него... наконец, свежесть, здоровье – и мягкость, мягкость, мягкость, – вот вам весь Санин. А во-вторых, он и глуп не был и понабрался кое-чего. Свежим он остался, несмотря на заграничную поездку: тревожные чувства, обуревавшие лучшую часть тогдашней молодежи, были ему мало известны» .Особого внимания заслуживают своеобразные художественные средства, какими пользуется Тургенев для передачи интимных душевных переживаний. Обычно это – не характеристика автора, не высказывания героев о самих себе – по преимуществу это внешние проявления их мыслей и чувств: выражение лица, голос, поза, движения, манера пения, исполнение любимых музыкальных произведений, чтение любимых стихов. Например, сцена перед дуэлью Санина с офицером: «Раз только на него нашло раздумье: он наткнулся на молодую липу, сломанную, по всем вероятиям, вчерашним шквалом. Она положительно умирала... все листья на ней умирали. "Что это? предзнаменование?" – мелькнуло у него в голове; но он тотчас же засвистал, перескочил через ту самую липу, зашагал по дорожке» . Здесь душевное состояние героя передано посредством пейзажа.

Естественно, герой повести не уникален в ряду других тургеневских персонажей подобного типа. Можно сопоставить «Вешние воды» например с романом «Дым», где исследователи отмечают близость сюжетных линий и образов: Ирины – Литвинова – Татьяны и Полозовой – Санина – Джеммы. Действительно, Тургенев в повести как будто изменил романный финал: Санин не находил в себе силы отказаться от роли раба, как было в случае с Литвиновым, и следовал всюду за Марьей Николаевной. Это изменение финала не было случайным и произвольным, а как раз определялось логикой жанра. Также жанр актуализировал преобладающие доминанты в развитии характеров героев. Санину, собственно как и Литвинову, даётся возможность «выстроить» себя: и он, внешне безвольный и бесхарактерный, удивляясь сам себе, вдруг начинает совершать поступки, жертвует собой ради другого – при встрече с Джеммой. Но повесть не довлеет этой донкихотской черте, в романе же она доминирует, как в случае с Литвиновым. В «бесхарактерном» Литвинове актуализируется как раз характер и внутренняя сила, реализующаяся в том числе в идее социального служения. А Санин оказывается полон сомнений и презрения к себе, он, подобно Гамлету, «человек чувственный и сластолюбивый» – именно страстность гамлетовская и побеждает в нём. Он также сокрушён общим течением жизни, не в силах противостоять ему. Жизненное откровение Санина созвучно размышлениям героев многих повестей писателя. Суть его заключается в том, что счастье любви столь же трагически мгновенно, как и человеческая жизнь, однако она и есть единственный смысл и содержание этой жизни. Таким образом, герои романа и повести, изначально обнаруживающие единые свойства характера, в разных жанрах реализуют различные доминантные начала – либо донкихотское, либо гамлетовское. Амбивалентность качеств дополняется доминированием одного из них.

Веселые годы,

Счастливые дни -

Как вешние воды

Промчались они!

Из старинного романса

Часу во втором ночи он вернулся в свой кабинет. Он выслал слугу, зажегшего свечки, и, бросившись в кресло около камина, закрыл лицо обеими руками. Никогда еще он не чувствовал такой усталости – телесной и душевной. Целый вечер он провел с приятными дамами, с образованными мужчинами; некоторые из дам были красивы, почти все мужчины отличались умом и талантами – сам он беседовал весьма успешно и даже блистательно… и, со всем тем, никогда еще то «taedium vitae», о котором говорили уже римляне, то «отвращение к жизни» – с такой неотразимой силой не овладевало им, не душило его. Будь он несколько помоложе – он заплакал бы от тоски, от скуки, от раздражения: горечь едкая и жгучая, как горечь полыни, наполняла всю его душу. Что-то неотвязчиво-постылое, противно-тяжкое со всех сторон обступило его, как осенняя, томная ночь; и он не знал, как отделаться от этой темноты, от этой горечи. На сон нечего было рассчитывать: он знал, что он не заснет.

Он принялся размышлять… медленно, вяло и злобно.

Он размышлял о суете, ненужности, о пошлой фальши всего человеческого. Все возрасты постепенно проходили перед его мысленным взором (ему самому недавно минул 52-й год) – и ни один не находил пощады перед ним. Везде все то же вечное переливание из пустого в порожнее, то же толчение воды, то же наполовину добросовестное, наполовину сознательное самообольщение, – чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало, а там вдруг, уж точно как снег на голову, нагрянет старость – и вместе с нею тот постоянно возрастающий, все разъедающий и подтачивающий страх смерти… и бух в бездну! Хорошо еще, если так разыграется жизнь! А то, пожалуй, перед концом пойдут, как ржа по железу, немощи, страдания… Не бурными волнами покрытым, как описывают поэты, представлялось ему жизненное море – нет; он воображал себе это море невозмутимо гладким, неподвижным и прозрачным до самого темного дна; сам он сидит в маленькой, валкой лодке – а там, на этом темном, илистом дне, наподобие громадных рыб, едва виднеются безобразные чудища: все житейские недуга, болезни, горести, безумие, бедность, слепота… Он смотрит – и вот одно из чудищ выделяется из мрака, поднимается выше и выше, становится все явственнее, все отвратительно явственнее. Еще минута – и перевернется подпертая им лодка! Но вот оно опять как будто тускнеет, оно удаляется, опускается на дно – и лежит оно там, чуть-чуть шевеля плесом… Но день урочный придет – и перевернет оно лодку.

Вот что вспомнил он…

Но нужно сперва сказать его имя, отчество и фамилию. Его звали Саниным, Дмитрием Павловичем.

Вот что он вспомнил:

Дело было летом 1840 года. Санину минул 22-й год, и он находился во Франкфурте, на возвратном пути из Италии в Россию. Человек он был с небольшим состоянием, но независимый, почти бессемейный. У него, по смерти отдаленного родственника, оказалось несколько тысяч рублей – и он решился прожить их за границею, перед поступлением на службу, перед окончательным возложением на себя того казенного хомута, без которого обеспеченное существование стало для него немыслимым. Санин в точности исполнил свое намерение и так искусно распорядился, что в день прибытия во Франкфурт у него оказалось ровно столько денег, сколько нужно было для того, чтобы добраться до Петербурга. В 1840 году железных дорог существовала самая малость; господа туристы разъезжали в дилижансах. Санин взял место в «бейваген»; но дилижанс отходил только в 11-м часу вечера. Времени оставалось много. К счастью, погода стояла прекрасная и Санин, пообедав в знаменитой тогдашней гостинице «Белого лебедя», отправился бродить по городу. Зашел посмотреть Даннекерову Ариадну, которая ему понравилась мало, посетил дом Гете, из сочинений которого он, впрочем, прочел одного «Вертера» – и то во французском переводе; погулял по берегу Майна, поскучал, как следует добропорядочному путешественнику; наконец, в шестом часу вечера, усталый, с запыленными ногами, очутился в одной из самых незначительных улиц Франкфурта. Эту улицу он долго потом забыть не мог. На одном из немногочисленных ее домов он увидел вывеску: «Итальянская кондитерская Джиованни Розелли» заявляла о себе прохожим. Санин зашел в нее, чтобы выпить стакан лимонаду; но в первой комнате, где, за скромным прилавком, на полках крашеного шкафа, напоминая аптеку, стояло несколько бутылок с золотыми ярлыками и столько же стеклянных банок с сухарями, шоколадными лепешками и леденцами, – в этой комнате не было ни души; только серый кот жмурился и мурлыкал, перебирая лапками, на высоком плетеном стуле возле окна, и, ярко рдея в косом луче вечернего солнца, большой клубок красной шерсти лежал на полу рядом с опрокинутой корзинкой из резного дерева. Смутный шум слышался в соседней комнате. Санин постоял и, дав колокольчику на дверях прозвенеть до конца, произнес, возвысив голос: «Никого здесь нет?» В то же мгновение дверь из соседней комнаты растворилась – и Санину поневоле пришлось изумиться.

В кондитерскую, с рассыпанными по обнаженным плечам темными кудрями, с протянутыми вперед обнаженными руками, порывисто вбежала девушка лет девятнадцати и, увидев Санина, тотчас бросилась к нему, схватила его за руку и повлекла за собою, приговаривая задыхавшимся голосом: «Скорей, скорей, сюда, спасите!» Не из нежелания повиноваться, а просто от избытка изумления Санин не тотчас последовал за девушкой – и как бы уперся на месте: он в жизни не видывал подобной красавицы. Она обернулась к нему и с таким отчаянием в голосе, во взгляде, в движении сжатой руки, судорожно поднесенной к бледной щеке, произнесла: «Да идите же, идите!» – что он тотчас ринулся за нею в раскрытую дверь.