Революции 1905–1917 гг Япония, как и любая другая страна, была объектом давления Запада, и когда она разгромила великую европейскую державу, у мира появилась надежда на то, что европейцев можно победить. В последующие несколько лет этот факт воодушевлял османских турок и

Революция 1917 года была вызвана . Но протекала она отнюдь не по заранее написанному сценарию, где все предопределено, а роли распределены. Это подтверждают свидетельства участников и очевидцев .

Утром 23 февраля, или 8 марта по григорианскому календарю, работницы Выборгской стороны с лозунгами "Хлеба!" и "Долой войну!" вышли на улицы, чтобы в Международный женский день выразить долго копившееся недовольство. К ним присоединились рабочие соседних предприятий, затем волнения начались в других районах города.

Протесты рабочих никого не удивили. Художник Александр Бенуа записал в дневнике: "На Выборгской стороне произошли большие беспорядки из-за хлебных затруднений (надо только удивляться, что они до сих пор не происходили!)"

Зарю революции в событиях дня очевидцы не разглядели. Эсер Владимир Зензинов вспоминал, что хотя "всюду в городе говорили о начавшейся на петербургских заводах стачечном движении, но никому и в голову не приходило считать это началом революции".

Уже на следующий день процесс приобрел лавинообразный характер. Историк Александр Шубин пишет, что хотя командующий войсками Петроградского военного округа генерал-лейтенант Сергей Хабалов "срочно выделил хлеб населению из военных запасов, но теперь это уже не остановило волнений… Они уже пришли к выводу, что в их бедах виновата Система. Демонстранты несли лозунги "Долой самодержавие!""

Активизировались члены оппозиционных партий. 24 февраля меньшевик Николай Чхеидзе заявил: "Игнорирование улицы — это свойство и правительства и многих из нас. Но улица уже заговорила, господа, и с этой улицей теперь нельзя не считаться".

Последующие события подтвердили правоту слов Чхеидзе. В донесениях Охранного отделения говорилось, что вечером у Гостиного двора "смешанным отрядом 9-го Запасного кавалерийского полка и взводом лейб-гвардии Преображенского полка был открыт по толпе демонстрантов огонь". Во время разгона митинга на Знаменской площади были убиты и ранены несколько десятков человек. По демонстрантам стреляли на Садовой улице, Литейном и Владимирском проспектах.

Резюмировал события трех дней . Он сообщил в Могилев в Ставку Верховного главнокомандующего, где находился Николай II:

"Внезапно распространившиеся в Петрограде слухи о предстоящем якобы ограничении суточного отпуска выпекаемого хлеба… вызвали усиленную закупку публикой хлеба… На этой почве двадцать третьего февраля вспыхнула в столице забастовка, сопровождающаяся уличными беспорядками. Первый день бастовало около 90 тысяч рабочих, второй — до 160 тысяч, сегодня — около 200 тысяч".

Николай II потребовал от Хабалова "завтра же прекратить в столице беспорядки, недопустимые в тяжелое время войны с Германией и Австрией".

Восстание Петроградского гарнизона

Воскресным утром 26 февраля горожане обнаружили, что мосты, улицы и ведущие из рабочих кварталов к центру переулки заняты усиленными нарядами полицейских и воинских частей. На стенах висели подписанные Хабаловым объявления:

"Последние дни в Петрограде произошли беспорядки, сопровождавшиеся насилиями и посягательствами на жизнь воинских и полицейских чинов. Воспрещаю всякие скопления на улицах. Предваряю население Петрограда, что мною подтверждено войскам употреблять в дело оружие, не останавливаясь ни перед чем для наведения порядка в столице".

Но стрелять в народ были готовы не все. Напротив, 4-я рота запасного батальона лейб-гвардии Павловского полка, отказавшись открыть огонь по демонстрантам, обстреляла конную полицию. С помощью преображенцев роту обезоружили, а 19 зачинщиков отправили в Петропавловскую крепость.

Поздним вечером в ходе совещания правительства России в квартире премьер-министра большинство министров, уставших от критики думских златоустов, высказались за роспуск . Голицын с согласия Николая II объявил прекращение сессии с 26 февраля, назначив срок возобновления работы Думы в апреле.

Это решение было весьма странным — беспорядки начались не по вине Думы. Судя по всему, правительство не понимало, что делать в сложившейся ситуации.

Приказ о стрельбе в демонстрантов вызвал недовольство в частях столичного гарнизона. 27 февраля утром восстала учебная команда запасного батальона лейб-гвардии Волынского полка.

Старший унтер-офицер Тимофей Кирпичников по прозвищу "Мордобой" вывел волынцев на улицу. К ним стали присоединяться солдаты других частей и демонстранты. Александр Керенский вспоминал, что "утром 27 февраля двухсоттысячный Петроградский гарнизон, абсолютно сбитый с толку происшедшими событиями, оказался без офицеров. Совет еще не был провозглашен, и в городе царил хаос".

Днем военный министр Михаил Беляев известил Ставку о том, что волнения, начавшиеся в некоторых частях, "твердо и энергично подавляются оставшимися верными своему долгу ротами и батальонами".

Беляев выдавал желаемое за действительное, дезинформируя императора. Взбунтовавшаяся толпа дошла до тюрьмы "Кресты" и освободила заключенных. В их числе были члены рабочей группы Центрального военно-промышленного комитета, арестованные полицией в ночь на 27 января. Все они направились к Таврическому дворцу.

Распущенные и встревоженные

Там уже находились депутаты . Выслушав указ о роспуске, они собрались на совещание. Звучали разные предложения, в том числе не расходиться и объявить Думу Учредительным собранием. Но большинство депутатов было против.

Василий Шульгин вспоминал: "Вопрос стоял так: не подчиниться указу государя императора, то есть продолжать заседания Думы, — значит стать на революционный путь… Оказав неповиновение монарху, Государственная дума тем самым подняла бы знамя восстания и должна была бы стать во главе этого восстания со всеми его последствиями… На это ни , ни подавляющее большинство из нас, вплоть до кадет, были совершенно неспособны… Встревоженные, взволнованные, как-то душевно прижавшиеся друг к другу… Даже люди, много лет враждовавшие, почувствовали вдруг, что есть нечто, что всем одинаково опасно, грозно, отвратительно… Это нечто — была улица… уличная толпа…"

Взволнованные депутаты поступили хитро, избрав Временный комитет Государственной думы для "водворения порядка в г. Петрограде и для сношения с учреждениями и лицами".

Лев Троцкий заметил: "Ни слова о том, какой порядок эти господа думают восстановлять, ни о том, с какими учреждениями они собираются сноситься". Депутаты надеялись выиграть при любом развитии событий…

Тем временем в Таврический дворец, свидетельствовал социал-демократ Николай Суханов, "прорывались солдаты все в большем и большем количестве. Они сбивались в кучи, растекались по залам, как овцы без пастыря, и заполнили дворец. Пастырей не было".

Одновременно во дворец "стекались в большом числе петербургские общественные деятели различных толков, рангов, калибров и специальностей", среди которых хватало претендентов на роль "пастырей".

© Public domain

© Public domain

Вскоре инициативная группа во главе с объявила о создании Временного исполнительного комитета Петроградского Совета рабочих депутатов. Комитет обратился к рабочим с призывом немедленно выбрать депутатов в Петроградский Совет. По предложению большевика Вячеслава Молотова обратились и к частям гарнизона с предложением направить в Совет своих представителей. В 9 часов вечера социал-демократ Николай Соколов открыл первое заседание Петроградского Совета, на котором был избран исполком Совета во главе с Чхеидзе.

Агония царской власти

Вечером 27 февраля, когда в Таврическом дворце возникли два органа власти, Николай II впервые прокомментировал в дневнике происходившие в столице события: "В Петрограде начались беспорядки несколько дней тому назад. К прискорбию, в них стали принимать участие и войска. Отвратительное чувство быть так далеко и получать отрывочные нехорошие известия!"

Император еще мог подавить начавшуюся революцию.

Придя в Таврический дворец, Суханов задался вопросами: "…что было сделано? И что надо было сделать? Заняты ли вокзалы на случай движения войск с фронта и из провинции против Петербурга? Заняты ли и охраняются ли казначейство, государственный банк, телеграф? Какие меры приняты к аресту царского правительства и где оно? Что делается для перехода на сторону революции остальной, нейтральной, и, быть может, даже "верной" части гарнизона? Приняты ли меры к уничтожению полицейских центров царизма — департамента полиции и охранки? Сохранены ли от погрома их архивы? Как обстоит дело с охраной города и продовольственных складов? Какие меры приняты для борьбы с погромами, с черносотенной провокацией, с полицейскими нападениями из-за угла? Защищен ли хоть какой-нибудь реальной силой центр революции — Таврический дворец, где через два часа должно открыться заседание Совета рабочих депутатов? И созданы ли какие-нибудь органы, способные так или иначе обслуживать все эти задачи?.."

Позже Суханов признал: "Тогда я не знал и не умел бы ответить на эти вопросы. Но теперь я хорошо знаю: не было сделано ничего…"

Ни император, ни его сторонники слабостью новых обитателей Таврического дворца не воспользовались. Как позже утверждал профессор Николаевской военной академии, генерал-лейтенант Дмитрий Филатьев, подавить "бунт" столичного гарнизона "легко можно было с помощью одной кавалерийской дивизии". Однако способного на это генерала не нашлось.

Более того, генералы во главе с Михаилом Алексеевым и депутаты во главе с Михаилом Родзянко не допустили возвращения императора в столицу.

Уже 28 февраля Беляев, сообщив в Ставку, что "военный мятеж" имевшимися у него "немногими оставшимися верными долгу частями погасить пока не удается", просил о спешной присылке "действительно надежных частей, притом в достаточном количестве, для одновременных действий в различных частях города".

К этому времени восставший народ захватил Адмиралтейство, Арсенал, Петропавловскую крепость, Мариинский и Зимний дворцы, разгромил и поджег здания Окружного суда, Жандармского управления, Дома предварительного заключения, нескольких полицейских участков.

Последний российский император Николай II был очень скрытным и сдер-жанным человеком, и обычно в своих дневниковых записях он не позволял себе быть откровенным. Но во время Февраля, после отречения, он написал несколько слов — о том, что видел «кругом измену… и обман». Почему в клю-чевой момент своей жизни российский император оказался в одиночестве и в изоляции? Это важный и интересный вопрос. И мало кто мог бы предви-деть это в 1914 году.

Начало Первой мировой войны привело к росту популярности Николая II. Он ездил по стране, и всюду его ожидал хороший прием. По всей видимости, часто люди были искренни, они искренне поддерживали российского импе-ратора. Впрочем, они руководствовались разными чувствами: некоторые были убежденными монархистами, другие были монархистами ситуативными, праг-матичными. Какая-то часть людей считала нужным во время войны поддер-жать главу своего государства. В своих письмах некоторые студенты признава-лись: «Сейчас мы поем не „Марсельезу“, сейчас мы поем „Боже, царя храни!“». Это не обязательно была демон-страция монархизма, это была демон-страция специфического патриотизма военной поры. Даже обычно не очень популяр-ная императрица Александра Федоровна тоже встречала доброжела-тельное отношение. На некоторых фотографиях, запечатлевших патриотиче-ские мани-фестации 1914 года, можно увидеть и портреты императрицы. И вместе с тем через некоторое время царь становится все менее и менее популярным. Об этом есть упоминания в различных источниках: в дневнико-вых записях, в переписке современников. Иногда такие настроения фиксирует даже цен-зура — и полицейская, и военная, — хотя, если мы рассматриваем этот источ-ник, мы иногда сталкиваемся с самоцензурой цензоров.

Но достаточно и других свидетельств. Например, один из источников, который представляет немалый интерес для историков, — это дела об оскорблении чле-нов царской семьи. В дореволюционной России это считалось государ-ствен-ным преступлением. Большую часть государственных преступников составля-ли не социал-демократы, распространявшие антиправительственные листовки, и не социалисты-революционеры, готовившие террористические акты. Самый распространенный вид государственного преступления — это оскорбление члена царской семьи.

Как следует из этого источника, чаще всего ругали государя императора. Обви-нения предъявлялись разные. В некоторых источниках мы фиксируем слухи, совершенно не соответствующие действительности, в основном о том, что царь не хотел победы России. Ходили слухи, что император хотел сепаратного мира, ну а иногда воспаленное воображение современников делало царя чуть ли не предателем. Один простолюдин был обвинен в том, что рассказывал, как царь якобы продал Россию за бочку золота и уехал в Германию по подземному ходу на автомобиле. Это, конечно, совершенно абсурдный слух. Интересно, что тут вкраплены какие-то детали эпохи модерна — совершенно детективная история: по подземному ходу и на автомобиле. Это казусный случай, но такие обвинения предъявлялись.

Однако чаще всего в обвинениях простых крестьян, ругавших царя, звучит дру-гая тема. Царя называли дураком, ему вменялось в вину то, что он не подгото-вил Россию к войне. Иногда даже российская правительственная пропаганда могла переводиться людьми совершенно непредсказуемым образом. Так, в ней часто миролюбивое отечество противопоставлялось воинственной Германии. Глав-ным антигероем пропаганды был германский кайзер Вильгельм II. Герма-ния-де- сорок лет готовилась к войне. Сам Вильгельм II царствовал, конечно, не столь долго, но Германия и правда примерно сорок лет не воевала. И для многих людей это как раз было доказательством сообразительности герман-ского императора. Они буквально говорили следующее: «Вот германский-то император сорок лет готовился к войне, пушки заготавливал и снаряды от-ли-вал. А наш-то дурак только водкой торговал». Это намек на водочную мо-нопо-лию в довоенной России. Получается, что царь проявляет свою профес-сиональ-ную непригодность: он не готовится к тяжелой године заранее, его страна небоеспособна и беспомощна перед тяжелыми военными испытаниями. Конеч-но, это говорили малограмотные и вовсе неграмотные крестьяне. Но примерно такие же настроения охватывали и гораздо более образованных современников. С этих монархом, с этим государем, с этим царем войну не выиграть. И многие, в том числе и убежденные монархисты, считали так и накануне 1917 года.

Очень важный персонаж в слухах военной поры — это императрица Александра Федоровна. Царица никогда не могла быть особенно популярной, хотя некото-рых успехов добилась в начале войны благодаря своим патриотическим ини-циа-тивам. Императрица и две ее старшие дочери прошли курсы военных сес-тер милосердия, сдали соответствующие экзамены, получили необходимые дипломы и участвовали в медицинских операциях — при этом царица сама была больным человеком, и иногда она ассистировала во время сложных меди-цинских операций сидя. На самом деле она выполняла тяжелый патриотиче-ский долг и во многих отношениях видела войну точнее, чем ее супруг импе-ратор. Он посещал фронт, но смотрел на аккуратно выстроенные войска, спе-циально подготовленные к императорскому смотру. Царица же видела жертв войны, истерзанную человеческую плоть, она переживала смерть людей, про-исходившую буквально на ее глазах, людей, к которым и она, и ее дочери успе-вали привязаться, которых они старались вылечить.

Бесспорно, царица была большой патриоткой России, и это проявлялось не только в словах, но и в действиях. Однако удивительным образом даже ее пат-риотические инициативы воспринимались порой непредсказуемым образом. Это было связано, в частности, с тем, что изменился культурный контекст.

Первоначально образ сестры милосердия в российской пропаганде и в россий-ском искусстве эпохи Первой мировой войны был символом мобилизующейся нации. Сестра милосердия олицетворяла русских женщин, выполняющих свой профессиональный, патриотический и христианский долг. Но постепенно ситуация изменилась. Сестру милосердия все чаще воспринимали как символ разгульного тыла, как символ лихачества и даже разврата. Ходила такая по-го-ворка: «Японскую войну господа офицеры пропили, а эту с сестрами милосер-дия прогуляли». Некоторые профессиональные проститутки одевались в попу-лярные костюмы сестер милосердия, и это считалось одеждой, выгодной для их профессии. В таком контексте многочисленные почтовые открытки и плакаты, на которых императрица и ее старшие дочери были изображены в форме сестер милосердия, могли восприниматься совер-шенно непредсказуе-мым образом и подтверждали самые невероятные и несправедливые слухи о якобы близости царицы с Распутиным.

Александра Федоровна также воспринималась как человек, который приобрел власть над царем. Николай II в таких слухах представал каким-то зомбиро-ван-ным существом, подкаблучником, которым манипулирует царица и так назы-ваемая немецкая партия. Конечно, по большому счету это чепуха. Правда, в го-ды Первой мировой войны реальное влияние императрицы несколько воз-росло. Мы это можем видеть даже по переписке царя и царицы: она дает ему политические советы, и иногда их взгляды совпадают. Тем не менее слухи об этом влиянии были фантастически преувеличены.

В некоторых же слухах императрица изображалась как прогерманский полити-ческий деятель, иногда как сторонница сепаратного мира, иногда и вовсе как германский агент влияния. Ходили даже слухи, что в царском дворце располо-жена секретная радиотелеграфная станция, которая передает секретную ин-формацию в Германию, — и этим якобы объясняются причины поражения русской армии на фронте. После революции эту телеграфную станцию пыта-лись найти, но, конечно, безрезультатно.

Не так важно то, что было на самом деле, как то, что множество людей верили в эти слухи. Причем их распространяли не только необразованные современ-ники, но и офицеры генерального штаба, и дипломаты, и офицеры император-ской гвардии.

Возникает вопрос: а кто придумывал слухи? Сама постановка вопроса мне представляется не вполне корректной. Обычно у слухов не один автор, а много. Иногда говорят, что слухи намеренно распространял противник. И действи-тельно, в годы Первой мировой войны этим занимались все воюющие держа-вы. Говорилось и о том, что фабрикой слухов были различные оппозицион-ные организации. Ради дискредитации монархии они якобы сознательно создавали эти слухи и распространяли их. Возможно, в определенных случаях это и было так. Но вместе с тем некоторые слухи возникали на низовом уровне. Они на-поминают какие-то фольклорные сказания, анекдоты и не встречаются ни в каких других слоях общества. Они присущи в основном крестьянам.

Например, в источниках, созданных интеллигентными современниками, мы практически нигде не встречаем вдовствующую императрицу Марию Федо-ров-ну. При этом в делах по оскорблению царской семьи Мария Федоровна уди-ви-тельным образом появляется. Это может быть доказательством того, что та-кие слухи возникали по разным причинам, на разном уровне и по разным об-раз-цам. Кроме того, распространению самых невероятных слухов в значитель-ной степени способствовала сама атмосфера Первой мировой войны — атмо-сфера шпиономании и германофобии.

В разных странах, не только в России, везде видели шпионов. Но России это было присуще в значительной степени. При этом немалую роль в распростра-нении слухов сыграла и Ставка Верховного главнокомандующего, которым был в начале войны родственник царя, великий князь Николай Николаевич — млад-ший. В 1915 году в результате расследования, инициированного командо-ва-нием Северо-Западного фронта и поддержанного Ставкой, был арестован, осужден и довольно быстро — даже подозрительно быстро — казнен офицер Мясоедов, ранее служивший в жандармерии, а в годы Первой мировой войны оказавшийся в разведке. Ему в вину вменялось предательство, измена. Аресто-вали также и нескольких людей, связанных с ним, часть из них потом казнили. Сейчас историки установили, что для такого обвинения и тем более для такого приго-вора никаких реальных оснований не было. Мясоедов должен был стать козлом отпущения: изменой могли объяснить поражение русской армии. Но это способствовало и нарастанию атмосферы шпиономании и ксенофобии в стране.

Слухи поползли наверх: обвиняли уже не только отдельных офицеров, а воен-ного министра царской России Владимира Сухомлинова. Его сняли с долж-ности, а потом назначили следствие. Министр был арестован. Царь понимал, что в вину Сухомлинову можно было вменить халатность, но никак не измену родине и обвинения против него были явно сфабрикованы. Он перевел Сухо-млинова на положение домашнего ареста. Но это еще более подогрело слухи, и теперь уже в измене стали обвинять не только генералов, не только бывшего военного министра, но и самого царя.

Вернемся к вопросу, который мы задали в начале нашего разговора. В критиче-ский момент своего царствования, когда царь вынужден был отречься, он ощущал себя покинутым всеми, он ощущал кругом измену и обман. Чем это можно объяснить? Накануне Февральской революции значительная часть населения страны, включая и многих представителей политической элиты, искренне верила, что измена существует на самых верхах, а сам царь если не изменник, то покровитель изменников. Это было, конечно, не так. И царь, и царица были патриотами России, они хотели ее победы в войне. Но если миллионы верят слухам, то это становится фактором не менее значимым, чем сама реаль-ность.

Расшифровка

Как начинается революция? Кто начинает революцию? Кто организовывает революцию? Эти вопросы историки будут задавать все время о каждой рево-люции. И российская революция не является исключением. Ее очень часто описыва-ют как революцию, организованную каким-то центром, каким-то актором. В совет-ское время по понятным причинам всячески указывалось на роль партии большевиков в свержении монархии. Все факты складывались в большое повествование об организующей роли партии.

Есть и другие сюжеты, которые сейчас приобретают все большее распростране-ние. Одни авторы писали и пишут о роли германских спецслужб в организации российской революции, другие говорят о роли российских союзников, напри-мер Ве-ликобритании, в подготовке свержения монархии и об их контактах с россий-ской либеральной оппозицией. Третьи — о роли российских масонов, четвер-тые — о заговорах предреволюционной поры, в обсуждении которых принима-ли участие и общественные деятели, и даже генералы, гвардейские офицеры и члены российской императорской семьи.

Все это было. Были и заговоры, и подпольщики, и масоны, и спецслужбы. Но можем ли мы российскую революцию объяснить заговорами? Что должны сделать историки, чтобы понять непосредственные причины революции? Предположим, что мы найдем некие новые источники, дополняющие наши знания, скажем, о действиях каких-то специальных служб или о каких-то за-говорщиках. Все равно причин будет очень много. Полезно посмотреть на сам ход российской революции, как она произошла и что ей непосред-ственно предшествовало. И тут главным героем нашего повествования становится сам город, городское пространство.

Бывший Петербург, после начала Первой мировой войны ставший Петрогра-дом, очень изменился во время войны. Чертой городского пейзажа стали «хво-сты» — соб-ственно, и само слово появилось в это время: это очереди перед раз-лич-ными магазинами, лавками, в первую очередь перед булочными. Они фик-сиро-вались как что-то новое, необычное, экзотичное. Последующим поколе-ниям жителей России это покажется, может быть, странным, но тогда хвосты вызывали особое раздражение и считались чем-то совершенно новым. В горо-де чувствовалась война. Стало меньше солдат гвардейских полков в их яркой фор-ме. Но появились и другие персонажи. В городе оказались беженцы из запад-ных губерний Российской империи, некоторые из них находились в страшном состоянии. Иногда появлялись и дезертиры из армии, их число накануне Фев-ральской революции было очень значительным. Все это — благоприятная питательная среда для преступности самого разного рода, и современники фиксировали некоторый рост преступности еще и до революции.

На улицах города возникли и совершенно новые персонажи. Война для кого-то была тяжелым страданием, но для кого-то — шансом и возможностью. Появи-лись так называемые мародеры тыла — люди, сделавшие деньги на войне, и та-ких было немало. Одним из способов существенно округлить свое состоя-ние стала контрабанда: в нейтральных странах можно было закупить герман-ские медикаменты, как-то переправить в Россию, а потом продать втридорога. Гер-мания была крупнейшим производителем лекарств до Первой мировой войны, а в России их не было или было крайне мало. Появлялись новые деньги — не только новые, но и не очень чистые. Можно себе представить, как люди, потерявшие своих близких, терпевшие различные лишения в годы войны, смо-трели на этих новых богачей. Недовольство строем, системой, режимом подпи-тывалось и этим ощущением несправедливости, всевозможной коррупцией.

Одним из полей действий коррупционеров был призыв в армию. Люди, при-езжавшие в Петроград из столиц других воюющих стран: из Лондона, Пари-жа — были потрясены тем, как много мужчин призывного возраста, внешне вполне здоровых, гуляют по столице, какая веселая жизнь царит на централь-ных улицах этого города. Это также подпитывало ощущение несправедли-вости.

Важной чертой городской жизни были и всевозможные слухи. И вот очереди, хвосты, назывались иногда фабриками по производству слухов. Возбужден-ные люди на улице порой готовы были поверить самой невероятной молве.

Градус недовольства в городе подпитывался и речами в Государственной думе. Особенно современникам запомнилась речь председателя Конституционно-демократической партии Павла Милюкова 1 ноября 1916 года. Он обличал раз-личные недостатки и преступления, творившиеся в стране, и каждый фраг-мент своей речи заканчивал риторическим вопросом: «Что это — глупость или из-мена?» Вопрос предполагал различные ответы, но бóльшая часть современ-ни-ков как в Думе, так и за ее пределами склонна была истолковывать слова Милюкова в определенном смысле. Это — измена. Ощущение измены под-тачи-вало режим.

Некоторые другие депутаты Государственной думы поднимали планку осу-ждения режима. Александр Федорович Керенский, лидер фракции трудови-ков, назвал существующий режим оккупационным и фактически призвал к сверже-нию власти, даже к физическому уничтожению ее высших представителей. От ареста его уберегала только депутатская неприкосновенность.

Но оппозиционные речи произносили не только традиционные оппозиционе-ры. Даже близкие к режиму политики, такие как Владимир Пуришкевич, лидер правых, выступали с зажигательными речами, и это отражало настроения мно-гих современников. Даже самые лояльные монархисты к этому моменту пере-ставали быть опорой режима, они просто не могли его поддерживать.

В такой вот атмосфере и началась российская революция. Когда она началась? Историки спорят об этом. Чаще всего датой революции называется 23 февраля старого стиля, по новому стилю это 8 марта. И речь идет о забастовках на Вы-боргской стороне Петрограда. Иногда эта точка зрения оспаривается — и на-чало революции ведется от речи Милюкова. Некоторые историки напоминают, что огромный Путиловский завод бастовал за несколько дней до забастовки на Выборгской стороне и реакция властей на это была достаточно жест-кой. Был объявлен локаут, то есть предприятие фактически приостановило работу. Это гигантский завод, и мероприятия затронули десятки тысяч рабо-чих, но все-таки Путиловский завод находился на рабочей окраине, сравни-тельно далеко от центра. Выборгская сторона — это, во-первых, необычайно развитый индустриальный район города, с огромной концентра-цией промыш-ленных предприятий и рабочей силы. А во-вторых, он находится в двух шагах от центра города. Достаточно пересечь Неву по Литейному мо-сту — и вы уже находитесь в самом центре: здесь правительственные здания, недалеко нахо-дится и Государственная дума, и особняки, доходные дома — место прожива-ния элиты страны.

Итак, 23 февраля старого стиля, 8 марта нового стиля. День не был случайным. Еще до начала Первой мировой войны Интернационал Второй интернационал — международное объединение социалистических рабочих партий. Создано в 1889 году, распалось в начале Первой мировой. Среди участни-ков Второго интернационала были Карл Каутский, Владимир Ленин, Вильгельм и Карл Либкнехты, Роза Люксембург, Георгий Плеханов, Ираклий Церетели, Клара Цеткин. объявил его Между-народным днем солидарности трудящихся женщин. В годы войны эта ини-циатива была забыта — почти везде, но не в России. И различные социали-сты — и большевики, и меньшевики, и социалисты-революционеры, и пред-ставители более мелких групп — планировали какие-то акции на этот день, печатали листовки, готовили речи. Но они не ожидали, что их выступле-ния приведут к такому результату. Предполагалось, что для большой революции это время неподходящее. Подпольщики готовились к каким-то большим ак-циям поздней весной 1917 года, в мае.

Но 23 февраля несколько фабрик забастовали. Инициаторами выступления неожиданно для активистов-социалистов стали не рабочие-металлисты — грамотные, политизированные, так называемый авангард рабочего класса, — а работницы-текстильщицы, в значительной части своей неграмотные, ранее политикой не интересовавшиеся. Они очень часто принуждали своих товари-щей принять участие в забастовке, шли на соседние фабрики и снимали их с работы.

Почему инициаторами российской революции стали простые женщины? Есть две причины. Во-первых, женщины испытывали особые трудности: на них лежало обеспечение семьи продуктами, а это становилось все более трудным делом. Во-вторых, женщины очень часто не боялись в тех ситуациях, когда мужчины побаивались. Чего же боялись мужчины? Многие мужчины, ра-бо-тающие на промышленных предприятиях, были освобождены от военной службы. А к 1917 году все меньше людей хотело оказаться на фронте. Этого боялись и рабочие, в том числе и политизированные. Однако столкнувшись с тем, что их снимают с работы, некоторые, с большей или меньшей охотой, присоединялись к забастовкам. Постепенно, одна за другой, фабрики Выборг-ской стороны начинали бастовать. Когда толпы возбужденных забастовщиков хлынули на улицы, они смешались с очередями, стоящими перед лавками, булочными. Часто это выливалось в погромы булочных, иногда во время погромов в магазинах находили припрятанные продукты. Это подстегивало самые невероятные слухи: продукты припрятывали иногда для того, чтобы получить потом лучшую цену, но ходили слухи, что голод провоцируется наме-ренно и сознательно.

Когда забастовщики хлынули на улицы, то сил полиции просто не хватило, чтобы их сдержать. И это была серьезная проблема. Дореволюционную Россию можно назвать полицейским государством, но с недостаточным количеством полиции. Хорошая полиция стоит дорого. Поэтому в России очень часто для различных целей, в том числе и для решения полицейских задач, использова-лись вооруженные силы, в первую очередь казаки. Память об этом существо-вала, как и напряжение между казаками и городским населением. Когда за-бастовщики и манифестанты встретили отряды чубатых всадников на лоша-дях, ожидание было достаточно напряженным. Но неожиданно казаки дей-ствовали по принципу итальянской забастовки. Они беспрекословно выпол-няли приказы своих офицеров, но никакой инициативы не проявляли —ника-ких жестоких атак, ударов нагайками. Люди почувствовали, что в казаках они препятствия не встретят.

Правда, существовала другая проблема. Выборгская сторона была отрезана от центральной части города Невой, и полиция, действуя в соответствии с раз-работанным уже планом, попыталась блокировать Литейный мост, чтобы не допустить забастовщиков в центр города. В значительной степени это уда-лось, однако Нева была покрыта льдом, и группы забастовщиков ринулись по реке в центр города. Интересно, куда же они пошли. Рядом, фактически на той стороне Невы, находилось здание Государственной думы — Таврический дво-рец. И к нему призывали идти многие меньшевики: они хотели использо-вать это для поддержки депутатов-оппозиционеров и для того, чтобы под-толкнуть Думу к более решительным действиям. Но большая часть манифе-стантов пошла иным путем.

Традиционным местом политического протеста в городе был Невский про-спект, в особенности площадь перед Казанским собором. Манифестанты знали, куда идти, — полиция знала, где их встречать. И первые группы протестую-щих пробивались именно на Невский проспект. Но тут очень многое зависело от по-ведения публики. Невский проспект — место демонстративного потребле-ния, здесь находятся рестораны, дорогие магазины, театры, банки, правитель-ствен-ные ведомства. Здесь студенты, офицеры, банковские клерки, дамы, делающие покупки в магазинах. Отношение публики Невского проспекта было непред-сказуемым, но очень часто она сочувственно относилась к манифестан-там-забастовщикам. А те останавливались на каких-то перекрестках, кричали «Хлеба, хлеба!» Иногда появлялись импровизированные красные флаги, иногда начинали петь куплет революционной песни. Полиция первоначально доста-точно быстро справлялась с этими небольшими группами, но они появлялись вновь и вновь, возникали импровизированные манифестации, пользовавшиеся поддержкой публики.

Невский проспект притягивал протестующих и в последующие дни. 25 февраля он превратился в место гигантской манифестации. Полиция не могла практи-чески ничего сделать, а казаки занимали позицию, близкую к нейтраль-ной. Власть не могла контролировать самую главную улицу столицы империи. И мне кажется, что изложение хода событий в эти первые дни революции по-зволяет нам дать ответ на вопрос, который был задан в начале этого разговора.

Если бы революция действовала в соответствии с замыслами заговорщиков, то они бы избрали целью своих действий инфраструктуру власти. Однако в эти дни — 23, 24 и 25 февраля — участники антиправительственных манифестаций не атаковали министерства и ведомства, не уделяли внимание почте, телефону, телеграфам. Роль стихийного начала в возникновении Февральской револю-ции — когда множество людей нескоординированно действовали в одном направле-нии, руководствуясь только политической традицией радикального протеста, — что-то говорит нам о ходе российской революции. 

Расшифровка

В России в марте 1917 года пала монархия. И сейчас мы, наверное, даже не мо-жем представить, каким шоком это событие было для современников. Дело не только в том, что монархия существовала долго, казалась прочной и при-вычной. Просто внезапно для людей изменился весь политический мир, рань-ше замыкавшийся на императоре. Возникает вопрос: как нужно отно-ситься к новым политическим деятелям? Как их называть, какие слова использовать? Можно ли над ними смеяться? Можно ли над ними шутить? Допустима ли тут ирония? Какие эмоции должен пробуждать видный политический деятель?

Монарха следовало любить. Язык монархии насыщен эмоциями — вроде слово-сочетания «возлюбленный государь», которое встречается довольно часто. А следует ли любить политического лидера республики? Требовались новые слова, новые отношения, символы, ритуалы. Новый политический язык в зна-чительной степени нужно было изобрести, принять и усвоить. И это была большая проблема.

Первоначально человеком, который олицетворял Февральскую революцию для многих людей в стране, был председатель Государственной думы Михаил Владимирович Родзянко, который стал и председателем Временного комитета Думы — своего рода протовременного правительства. Родзянко — бывший гвардейский офицер, представитель очень известного дворянского рода, вла-делец больших имений, человек абсолютно связанный с дореволюционной политической элитой — именовался борцом за свободу; ему было адресовано множество приветственных писем и телеграмм, написанных с разной степенью искренности, которые направлялись в это время людьми со всей России.

Термин «борцы за свободу» неслучаен. При строительстве политической куль-туры новой революционной России использовались блоки подпольной, альтер-нативной политической культуры России. На подготовку русской революции ушли десятилетия. И немало креативных людей создавало символы, ритуалы, песни, стихи, тексты революционного подполья. Важным элементом этой альтернативной политической культуры стал культ борцов за свободу — муче-ников и героев, боровшихся за приближение революции. После свержения мо-нархии этот культ фактически стал государственным, различные церемонии в память павших борцов за свободу проходили по всей стране. Этот образ ис-пользовался и при описании новых лидеров революционной России. Со време-нем это обращение, ставшее своего рода титулом, стало адресовываться в пер-вую очередь Александру Федоровичу Керенскому — депутату Государственной думы, главе фракции трудовиков, который был еще и связан с революционным подпольем и сыграл немалую роль во время Февральской революции.

Почему именно Керенский стал олицетворением Февральской революции? От-части это объясняется его политической позицией. Он был членом Временного комитета Государственной думы, он вошел во Временное правительство в каче-стве министра юстиции, и он также был заместителем председателя исполкома Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов. То есть в ситуации двое-властия он одновременно находился и в одной, и в другой власти. Такое положение может оказаться довольно сложным. Нередко мы слышим слова «нельзя сидеть на двух стульях», которые адресованы политикам. Но это зави-сит от техники усидчивости, иногда можно на этих стульях сидеть достаточно прочно. И Керенский использовал эту возможность — свой статус пребывания в двух институтах власти.

Помимо этого, Керенский занимал и очень важную политическую позицию, хотя и не был лидером какой-либо политической партии. После Февральской революции он объявил о том, что является членом партии социалистов-рево-люционеров, которая вышла из подполья. Эта партия набирала силу, стала самой массовой в России: по некоторым данным, ее численность достигла миллиона человек. Но Керенский в этой партии был новичком и не пользовал-ся большим влиянием среди центральных органов. Произошел даже скандал: Керенского не избрали в Центральный комитет эсеров.

Временное правительство после февраля опиралось на соглашения между уме-ренными социалистами и либералами. Это соглашение было не очень простым. Правительство распадалось, создавалось вновь, однако каждый раз основу этого правительства составляло соглашение, которое потом было оформлено в виде коалиции либералов и умеренных социалистов. Керенский не принадле-жал ни к тем, ни к другим. Он был как раз посередине между этими силами. Но не только политическая позиция определяла значение и первоначальные успехи Керенского — важно сказать и о его особой политической специали-зации.

Как политические лидеры пытались руководить своими сторонниками? Для ответа на этот вопрос подойдите к книжной полке, на которой стоит пол-ное собрание сочинений Ленина. Вы увидите несколько томов, которые состоят из работ, написанных Лениным в 1917 году. Что из этого следует? Ленин значи-тельную часть времени в эпоху революции провел за письменным столом, сочиняя статьи, письма и даже находя время для написания брошюр и книг. А для того чтобы писать, нужно было немало читать. Так же проводили свое время некоторые другие политические лидеры. Павел Милюков, лидер русских либералов, почти ежедневно писал для газеты своей политической партии. Эсер Виктор Чернов, меньшевик Юлий Мартов, большевик Лев Троцкий и мно-гие другие деятели российской революции — все они пытались руководить сво-ими сторонниками с помощью написанных текстов. Это продолжало извест-ную российскую традицию: политический деятель должен быть одновременно и властителем дум.

Керенский мало писал, но довольно много говорил. Он был публичным поли-тиком с опытом парламентских выступлений. Но еще лучше он чувствовал себя в эпоху революции, когда стал митинговым оратором. Дело в том, что после Февральской революции мы отмечаем явную тенденцию к театрализо-ванности политики. Театр политизировался, политика театрализировалась. Керенский в детстве подумывал о карьере оперного певца, он даже брал спе-циальные уроки, и хорошо поставленный голос очень пригодился ему, когда он выступал перед огромными аудиториями на площадях и в первую очередь в театрах. Лучшие театры страны: московский Большой театр, Алек-сандринский театр в Петрограде, Одесский театр, театральные площадки других городов — все они видели Керенского в 1917 году. Он получал явное удовольствие от произнесения этих речей, и его аудитория требовала именно таких выступлений, в которых политика смешивалась со специальной теат-рализацией. Специализация политика-оратора, который руководит таким образом своими сторонниками, была в это время востребована.

Но было и еще одно важное обстоятельство: необычайная эйфория после фев-ральских дней, колоссальный, очень наивный энтузиазм. Людям казалось, что сказка революции делает возможным все. Стихотворение той эпохи:

Россия вся в сиянье солнца,
Наш Петроград — четвертый Рим.
Эй! Гряньте «Марсельезу» громко,
Свободного народа гимн.

Казалось, что отомрет преступность, станут ненужными тюрьмы, в новой жизни будут совершенно недопустимы бордели и даже ругательства. Это была наивная вера во всемогущество революции, которая изменяет все стороны жиз-ни. Такая вера не могла быть долгой. Но короткий период энтузиазма был важ-ным политическим ресурсом, и многие политики старались использовать этот ресурс — правда, с разной степенью искренности.

Для многих либеральных политических деятелей, не говоря о консерваторах, Февральская революция изначально зашла слишком далеко влево, для них она была левее здравого смысла. Для социалистов, даже для меньшевиков и эсеров, революция была все-таки буржуазная, не совсем своя, и они не могли себя пол-ностью отождествлять с нею. А вот Керенский, энтузиаст Февральской револю-ции, полностью отождествлявший себя с ней, был адекватен этому эйфориче-скому состоянию. Действия Керенского как министра юстиции были популяр-ны, потому что в стране существовал некий консенсус по отношению к мерам, предпринимаемым этим ведомством. Отмена смертной казни, поли-тическая амнистия, реорганизация суда — это нравилось большинству населе-ния. Но по-сле апрельского кризиса, когда было реорганизовано Временное правительство, Керенский занял новую позицию, еще более важную: он стал военным и мор-ским министром.

В этой сфере единства в стране не существовало. Вопрос об армии и об участии или неучастии России в войне раскалывал буквально все общество. И Керен-ский взял на себя колоссальную задачу: перестроить армию на основах револю-ционной дисциплины, провести ее демократизацию, использовать военные ко-митеты. Он связал свою судьбу с подготовкой наступления российской армии. 18 июня старого стиля, 1 июля нового стиля, российская армия пошла в свое последнее наступление. Начато оно было на участке Юго-Западного фронта. Наступлению предшествовала колоссальная артиллерийская канонада, войска шли в атаку под красными знаменами, оркестры играли «Марсельезу». Перво-начально атакующие колонны добились некоторых успехов, которые преуве-личивались в тылу. Но затем последовал мощный контрудар немецких войск, часть из которых была переброшена заранее с Западного фронта, потому что Германия и ее союзники знали о готовящемся наступлении. Удар был страш-ным, многие части и соединения Российской армии его не выдержали. Отступ-ление превращалось в бегство. При отсутствии снабжения армия переходила на самоснабжение, иногда это перерастало в погромы. И современники, и исто-рики очень часто спорили о том, почему это наступление закончилось пораже-нием. Эти споры кажутся излишними: оно было изначально обречено.

Многие из нас носят наручные часы. Это такой обычный и привычный для нас инструмент измерения времени. На самом деле наручные часы — мода эпохи Первой мировой войны. До этого часы очень часто носили в жилетном или каком-нибудь другом кармане. Но часы оказались необычайно важны во время Первой мировой войны, потому что минуты или даже иногда секунды могли спасти жизнь. На фронте, если атакующая пехота поднимется на не-сколько минут раньше, она может попасть под огонь собственной артиллерии, которая еще не закончила обстрел. А если она поднимется на полминуты позже, то пу-леметчики противника смогут выбежать из укрытия и занять свои позиции, и тогда вас встретит мощный огонь. Часы были важны — это знак времени. В британской армии, к примеру, их сверяли дважды в день. В ходе Первой ми-ровой войны стало ясно, что координация различных частей и родов войск, дисциплина и точность исполнения приказа необычайно важны.

Российская же армия после Февральской революции была демократизирована. Многие важные приказы обсуждались, иногда выносились на голосование — причем не только военным комитетом, но и общим собранием соответствую-щей части. В этой ситуации уместно ставить вопрос не о том, почему Россий-ская армия потерпела поражение, а почему она вообще смогла начать наступ-ление. Ведь многие солдаты демократическим путем обсуждали вопрос о своем участии в боях и сами голосовали за то, чтобы подвергнуть свою жизнь смер-тельному риску. Как случилось, что тысячи и тысячи солдат добровольно, по собственному выбору участвовали в такой сложной операции? Дело в их пропагандистской обработке. Многие российские солдаты верили, что насту-пают за демократический мир, что несут свободу и революцию народам Евро-пы. Некоторые пропагандисты призывали их водрузить красный флаг над гер-манским Рейхстагом и обещали им, что своим наступлением они помогут германским социал-демократам и приблизят революцию в лагере противника.

И огромную роль в пропагандистской обработке российских солдат сыграл Керен-ский. Он ездил по фронту и бесконечно выступал перед ними. Не всегда выступления Керенского на фронте были успешными, но в целом они сыграли свою роль при подготовке наступления. Впоследствии Керенского назвали «главноуговаривающим». И это прозвище носило, конечно, негатив-ную окраску. Однако в конкретных условиях мая — июня 1917 года только так можно было организовать гигантское наступление. Успех Керенского основы-вался и на том, что ему оказывали поддержку члены многочисленных войско-вых комитетов — активисты, младшие офицеры, унтер-офицеры, вольноопре-деляющиеся. Те, кто делал карьеру в эпоху революции, смотрели на Керенского как на своего лидера, считали его образцом для подражания. Керенский мог исполнять свои обязанности главноуговаривающего, потому что его поддержи-вали десятки тысяч уговаривающих батальонного, полкового, дивизионного, корпусного и армейского уровней.

Наступление закончилось страшным поражением. Однако иногда поражение также становится политическим ресурсом. Как ни странно, Керенский, орга-низатор неудачного наступления, лишь укрепил свою власть в июле 1917 года.

С чем это было связано? В июле 1917 года в Петрограде произошел кризис. Большевики и их политические союзники, в первую очередь анархисты, бро-сили вызов власти Временного правительства. Они инициировали демонстра-ции на улицах города и надеялись, что те перерастут в штурм, который при-ведет к реорганизации власти, где найдется место и им. Впоследствии Керен-ский и его сторонники обвиняли большевиков и их союзников в том, что они нанесли удар в спину наступающей армии. Таким образом, вся ответственность за поражение была списана на них. И дело не только в том, что после этого июльского кризиса Керенский, сохранив за собой пост военного и морского министра, стал главой Временного правительства, то есть еще более укрепил свою власть.

В ходе наступления возник настоящий культ Керенского, культ вождя. Многие слова, которые впоследствии использовались большевиками на протяжении десятилетий для описания своих политических лидеров, были найдены в это время для описания Керенского и укрепления его авторитета. 

Расшифровка

В советское время, в 1920-30-е годы, многим детям давали революционные имена. Часто они были посвящены Ленину — например, один мальчик получил имя Вилсор, это аббревиатура: «Владимир Ильич Ленин совершил Октябрь-скую революцию». Это имя отражало некоторые марксистские пред-ставления о роли личности в истории, удивительным образом сочетаясь с мнением о том, что вождь всемогущ и только его точные и своевременные действия сделали возможным такое событие, как революция.

Если мы посмотрим исторические работы, как советские, так и другие, мы уви-дим, что они лениноцентричны. И тут авторы-антикоммунисты ничем от ком-мунистов не отличаются: знак оценки разный, но в центре повествова-ния все-гда оказывается Ленин и его действия, его тексты, его поступки. Поэтому авторы совершенно разных взглядов говорят: не будь Ленина, не было бы и Октября.

Допустим, что Ленина по каким-то причинам действительно не было бы. Был другой вождь, Троцкий, который тоже многое сделал для того, чтобы эти события совершились. Представим себе, что Ленину на голову упал кир-пич и он был исключен из политического процесса той поры. Допустим, для про-стоты, что и по какому-то совпадению Троцкого переехал трамвай. Я сильно сомневаюсь, что он в это время ходил пешком, но вот предположим, что и Троц-кого нет. Как могли бы развиваться события в этой ситуации? Я думаю, что все равно коридор возможностей был достаточно узок. В его рамках могли действовать и Ленин, и Троцкий, и другие, может быть, не столь известные персонажи. Однако некоторые конфликты программировались логикой вза-имодействия институтов.

С самого начала Февральской революции существовало определенное проти-воречие между Временным правительством и Петроградским советом. Они боролись за власть, и главным объектом этой борьбы были вооруженные силы России — в первую очередь петроградский гарнизон. От контроля над ним зависело очень многое. Ситуация перетягивания власти в петроградском гар-низоне возникла не осенью 1917 года, а значительно раньше: этот конфликт существовал и в то время, когда Петроградский совет контролировали мень-шевики и эсеры. После дела Корнилова в Петроградском cовете руководящую роль занимают большевики — исполком возглавляет Троцкий, вступивший уже к этому времени в партию большевиков. Таким образом, большевики получили прежде всего довольно большой и слаженный аппарат Петроградского совета: комнаты, телефоны, другие материальные ресурсы, которые важны для осуще-ствления власти. Но самое главное — большевики получили уже сложившийся авторитет Петро-градского совета. Не все солдаты петроградского гарнизона готовы были делать что-то ради большевиков, таких было, конечно, меньшин-ство. Но авторитет Петроградского совета был очень и очень важен и значим.

К этому времени возникла довольно сложная ситуация на фронте. Немецкая армия осуществила совершенно неожиданную операцию по захвату Моонзунд-ских островов. Это одна из первых в мировой истории операций, где взаимо-действовали армия, флот и авиация, и это был новый уровень координации. Захватив острова, немцы, казалось бы, прокладывали себе дорогу в Финский залив — то есть опасность уже приближалась к Петрограду. Правительство требовало посылок из Петрограда, подкрепления на фронт.

Но тут Петроградский совет во главе с Троцким сделал очень сильный такти-ческий ход. Совет заявил, что генералам он не доверяет, потому что те поддер-живают Корнилова, что они, может быть, и скрытые, но корниловцы в душе, и для обеспечения действий в петроградском гарнизоне создается Военно-ре-волюционный комитет. Формально целью комитета было обеспечить защиту революционного Петрограда от немцев, но де-факто он становился органом легальной подготовки к борьбе, к противостоянию с Временным правитель-ством. Через Военно-революционный комитет Петроградский совет рассылал своих комиссаров в полки и другие части петроградского гарнизона.

Но когда мы говорим о событиях Октября, мы должны говорить не только о большевиках и не только о Петрограде. Если Февральская революция может в значительной степени описываться как реакция огромной страны на то, что происходило в Петрограде, то Октябрь — явление гораздо более сложное. Октя-брей было очень много, они были очень разные и очень по-разному протекали в разных частях страны.

В некоторых случаях Октябрь начался уже в сентябре. Чрезвычайные органы власти, революционные комитеты, созданные для борьбы с Корниловым, да-леко не везде прекратили существование, несмотря на все призывы Керен-ского. Они продолжали осуществлять власть в первую очередь в различных рабочих поселках промышленных районов. В Харькове, например, большевики, дей-ствуя вместе с левыми украинскими эсерами, фактически получили власть, а это центр очень важного индустриального района России.

Временное правительство теряло Финляндию, причем как бы в двух измере-ниях. С одной стороны, финские элиты уже решили к этому времени макси-мально дистанцироваться от Временного правительства, чувствуя для себя опасность в связи с происходящим в России. Но одновременно вызов Времен-ному правительству бросали и расположенные в Финляндии гарнизоны рос-сийских войск.

Гельсингфорс, нынешний Хельсинки, был главной базой Балтийского фло-та. Там, в частности, находились броненосцы, в том числе и первая бригада линейных кораблей, состоявшая из дредноутов. Дредноуты, мощнейшие линейные корабли, были своеобразной входной карточкой в клуб военных держав. Если после Второй мировой войны таким признаком было наличие ядерного оружия, то во время Первой мировой статус великой державы опре-делялся обладанием дредноутами, современными линейными кораблями. И вот первая бригада — четыре дредноута Российского военно-морского флота — вместе с другими соединениями Балтийского флота бросили вызов Временному правительству, заявив, что не подчиняются его распоряжениям.

Таким образом, многие районы страны еще до октябрьских событий в Петро-граде бросали вызов центральной власти. Но делали это не только левые. На Дону казаки избрали свое казачье правительство во главе с генералом Кале-диным и тоже далеко не во всем следовали указаниям Временного правитель-ства. Этот процесс привел к образованию областей с разными политическими режимами, их можно назвать протобелыми и протокрасными областями. Установить какой-то общий знаменатель в это время было уже достаточно сложно. Механизм гражданской войны был запущен.

Но все-таки постараемся взглянуть на ситуацию не со стороны большевиков и других противников Временного правительства, а со стороны самого прави-тельства. Его власть ослабевала, и одним из проявлений этого было падение авторитета Керенского. Так же как накануне Февральской революции цирку-лировали совершенно немыслимые слухи о Николае II, Александре Федоровне или Распутине, так и накануне Октября левые и правые передавали невероят-ные слухи о Керенском — о его пьянстве, любовных похождениях, привер-женности наркотикам. Но были и собственно политические слухи.

В английских архивах мне доводилось встречать документ, полученный бри-танским министерством иностранных дел от своих агентов, где они говорили, что Керенский де-факто уже заключил соглашение с Германией о перемирии и его противостояние с большевиками просто внешняя маскировка. Я не хочу сказать, что английское министерство иностранных дел на сто процентов верило в это. Но точно можно утверждать, что они не отбрасывали это как совершенную чушь и абсолютную ложь, чем это было на самом деле.

В пропаганде большевиков мы можем встретить утверждения о том, что гер-манский империализм и английское правительство на самом деле заключили тайный сговор против мировой революции и элемент этого сговора — ковар-ный план сдачи революционного Петрограда немцам. Эта мысль совершенно абсурдна, невозможно представить, чтобы в это время, в момент напряженной борьбы, англичане и немцы о чем-либо могли говорить. Но многие люди ве-рили: «Вот смотрите, у нас идут бои на Балтике, мы потеряли Моонзундский архипелаг, а что делал в это время хваленый английский королевский флот? Союзники не помогли нам ничем». Или, например, Керенский и Временное правительство рассматривали планы по перевозу столицы в Москву, потому что ситуация была достаточно опасной. И люди говорили: «Видите, это они хотят намеренно сдать Петроград немцам, чтобы тем самым подрезать и подорвать революцию».

Против Керенского в это время плели интриги не только левые — большевики, левые эсеры, анархисты, меньшевики-интернационалисты, которые составляли достаточно широкий и противоречивый фронт. Против Керенского вели ин-тригу и правые силы. В уличной прессе в это время встречаются колоссаль-ные яростные атаки на Керенского. И аргументы левых и правых иногда одинаковы.

Само по себе это свидетельствует о фантастическом сужении политической базы Керенского. В это время, конечно, мало кто хотел умирать за большеви-ков, за установление власти Советов. Но уж точно никто не хотел поддержи-вать Керенского. Кроме того, многие люди консервативных взглядов рассмат-ривали это как возможный элемент политической игры. Керенский — оты-гранная карта, на Учредительное собрание надежды нет — так считали многие генералы, представители бизнеса консервативных и даже некоторых либераль-ных кругов. Учредительное собрание все равно будет социалистическим, вряд ли это будет деловой работающий орган; может быть, и неплохо, если больше-вики скинут власть Керенского: их опереточная власть продержится не очень долго, и это будет естественный шаг на пути к установлению нор-мальной креп-кой военной диктатуры. Многие же искренне верили в то, что хуже Керен-ского ничего быть не может. Вполне образованные современники полагали: «Ну что большевики? У нас уже был Керенский, большевики — примерно то же самое».

Однако такое отношение к Керенскому и к последнему Временному правитель-ству — индикатор не только политического состояния этих дней. Это отражало и другие процессы, еще более глубокие. Февральская революция пробудила колоссальный энтузиазм, многие прошли в это время невероятную политиза-цию. Выпускались политические брошюры, люди ходили на всевозможные митинги. Появилось слово «помитинговать»: «я пойду вечерком помитин-гую» — в смысле «поучаствую в митинге, послушаю, поговорю». Это гиперпо-ли-тизированность, когда люди готовы тратить время и деньги на политические мероприятия. Но политический энтузиазм, вера в чудо революции к осени 1917 года сменились разочарованием. На смену политизации пришла нарастаю-щая аполитичность, пессимизм. Люди все меньше заботились о революции и о судьбах страны, они все больше думали о выживании своем или членов своих семей в грядущей ситуации.

Если посмотреть некоторые неполитические газеты осени 1917 года, то о боль-шевиках они пишут гораздо меньше, чем о других проблемах. Дефицит — в осо-бенности проблемы продовольствия, холод, рост преступности — это тоже беспокоило жителей многих городов. Люди уходят из политики, разоча-ровываются в ней. И это необходимо брать в расчет. Мы обычно описываем революции как действия необычайно активных людей, через их активных участников. На самом деле эффект политической мобили-зации, осуществлен-ной большевиками и их союзниками, зависит и от полити-ческой демобили-зации их врагов. И положение Временного правительства объяснялось не только активизацией его противников слева, но также дей-ствиями их оппо-нентов справа и нарастающей аполитичностью многих людей, которые ранее были горячими сторонниками Керенского и Временного прави-тельства.

Если вернуться к вопросу, поставленному в начале, о роли Ленина, то нужно сказать, что он был, безусловно, политиком технически очень высокого класса и наложил очень большой отпечаток на историю. Без его участия конфигура-ция политических сил была бы совершенно другой. Но даже при отсутствии Ленина сложно себе представить такое развитие событий, которое бы полно-стью исключало сценарий гражданской войны. 

Расшифровка

Как вспоминалась российская революция? Как вспоминался тот день, который стал важнейшим эпизодом события, именовавшегося потом большевистским Октябрем? Со временем сложился миф, главными элементами которого были события в Смольном, залп «Авроры», штурм Зимнего дворца. Многие талант-ливые люди сделали немало для создания и укрепления этого мифа, и сила тек-стов и образов, созданных, например, Эйзенштейном или Маяковским, такова, что мы все равно видим эту картинку и вспоминаем эти слова.

Если говорить о фильме Эйзенштейна «Октябрь» «Октябрь» — фильм Сергея Эйзенштейна, снятый в 1927 году, завершающая часть трилогии, в которую также входили «Стачка» и «Броненосец „Потемкин“». В США шел под названием « ». , то это гениальная фальси-фикация. Все происходило совсем не так, как он изображает. И у Маяковского: «Каждой лестницы каждый выступ брали, перешагивая через юнкеров». К тому моменту, когда красногвардейцы и матросы ворвались в Зимний дворец, там уже не было такого количества юнкеров, чтоб их разложить на каждой лест-нице на каждый выступ. Этот сакрализующий миф стал потом выворачиваться наизнанку противниками коммунистов, что для многих в эпоху перестройки стало совершенным культурным шоком. Оказалось, что картинки, которые они видели с детского возраста в школьных учебниках, не имеют ничего общего с действительностью.

Появился другой такой миф, снижающий: какая-то компания пьяных или по-лупьяных матросов забрела и захватила Зимний дворец. Это, конечно, то-же не так. Штурм Зимнего, конечно, был неорганизованным, но достаточно масштабным. Историки, которые профессионально занимались изучением этого важного события, не могли точно назвать количество людей, противо-стоящих в этом районе правительственным силам. Но, наверное, там было не менее десяти тысяч человек: матросов, красногвардейцев и солдат полков, поддерживавших Военно-революционный комитет. Первоначально и в Зимнем дворце находилось несколько тысяч человек: юнкера различных военных учи-лищ, военнослужащие женского ударного батальона, казаки, артиллеристы военных учи-лищ. Но постепенно количество людей, готовых защищать прави-тельство, сокращалось. Снабжение было плохим, но самое главное, они чув-ствовали себя в изоляции, они понимали, что их поддерживает все меньше и меньше людей в столице.

Город отнесся к этому событию безучастно. Многие даже не замечали важных событий, происходивших в это время в цен-тре города. Ушли казаки, ушли раз-личные отряды юнкеров, за ними артилле-ристы-юнкера, несколько орудий было захвачено. Но не стоит полагать, что все произошло мирно, тихо и спо-койно. Зимний дворец подвергся артиллерий-скому обстрелу, особенно силь-ному со стороны Петропавловской крепости. Некоторые снаряды разорвались над Невой, но отдельные шрапнели попали в здание Зимнего дворца. Это ока-зало психологическое воздействие на участ-ников обороны дворца. К тому мо-менту, когда силы Военно-революционного комитета ворвались собственно в Зимний, там оставалось всего несколько сотен защитников, не оказавших решающего сопротивления.

Но когда речь идет о различных мифах, связанных со штурмом Зимнего двор-ца, с событиями 25 октября, 7 ноября нового стиля, мы должны говорить не только о каких-то деталях, которые искажались или изображались скверно. Мы должны понимать масштаб и значение этого события. Его не стоит недо-оценивать, но стоит посмотреть на него в более широкой перспективе. Цен-тральным событием истории России ХХ века была Гражданская война — ужасная Гражданская война.

Я глубоко уверен, что ужасы коллективизации, которая унесла миллионы лю-дей, а потом и массовые политические репрессии, направленные уже и против советской политической, культурной, интеллектуальной элиты, были бы невозможны без страшного травматического опыта Гражданской войны. Основные потери тогда понесли не воюющие армии — главными жертвами этого конфликта стало мирное население. Многие пали жертвой террора — и красного, и террора других политических сил. Многие стали жертвами этнических конфликтов. Но еще больше жертв унес голод и сопут-ствующие ему эпидемии, бушевавшие в стране. Это было страшное время, когда мил-лионы людей старались выжить и по возможности спасти своих близких. Именно это определяло их действия внутри тех многочисленных конфликтов, в которых они оказались.

Современный историк Игорь Нарский написал большую книгу «Жизнь в ка-тастрофе», где он попытался описать состояние маленьких людей в эпоху этого грандиозного конфликта. И там он приводит совершенно потрясающие факты о голоде на Урале. Мы знаем, что этот ужасный голод привел к тому, что в не-которых районах нашей страны были случаи каннибализма. Об этом мало писалось впоследствии, по многим причинам. Вспоминать это страшно. Доку-менты, в которых население нескольких деревень принимало резолюцию, где они просили у властей разрешения употреблять мясо погибших односель-чан. Они просили разрешить им быть людоедами.

И такой, если угодно, демократический каннибализм — одна из наиболее ярких характеристик Гражданской войны. Мы до сих пор находимся в поле влияния травмы этого ужасного конфликта. Кто виноват в этой Гражданской войне? Когда она началась? Каков был ее исход? Безусловно, ответственность за начало войны несут большевики и их политические союзники. Ленин говорил о том, что империалистическую войну (так он ее характеризовал) следует превратить в войну гражданскую, только так можно закончить мировую бойню. То есть гражданской войны и он, и многие его союзники не боялись.

Но этой характеристики недостаточно. Такое событие, как Гражданская война, подготавливалось предшествующими десятилетиями, в том числе и культурно. Политическая культура российских революционных партий была направлена на подавление политического врага. Если мы посмотрим тексты , то они довольно жестоки, свирепы и кровавы. Гражданская война была подготовлена многократным проговариванием, пропеванием жестоких действий, освящавших революционный террор.

В подготовку Гражданской войны внесли свой вклад и другие силы. Очень важ-ная характеристика разных обществ — это культура конфликта. Как проходят различные страны и различные общества через политические конфликты? Как используются или не используются компромиссы? Как проговариваются согла-шения? Как морально оцениваются компромиссы? Такая практическая подго-товка к большим кризисам важна для сравнительно мягкого их прохождения. В годы, предшествующие революции, различные конфликты протекали как малые гражданские войны, причем без какой-либо фазы умиротворения. В них использовались войска, которые стреляли, кололи штыками людей при подав-лении забастовок и бунтов, этнических конфликтов. Все это готовило и другие стороны к конфликту.

Если же говорить о ситуации в 1917 году, то отношение к Первой мировой вой-не заставляло думать о войне гражданской и другие политические силы. Один из лидеров российских социалистов, эсер Виктор Чернов, сказал: «Или война убьет революцию, или революция убьет войну». Но война перетекла в граждан-скую.Если большевики готовы были превратить империалисти-ческую войну в гражданскую, то некоторые генералы готовы были пойти на риск граждан-ской войны, чтобы остаться в Первой мировой и продолжать ее в союзе с Англией, Францией, Соединенными Штатами. Этот страшный конфликт привел к победе большевиков. Правда, и большевики существенно изменились в ходе Гражданской войны: они отказались от некоторых своих программных установок, изменили свои политические лозунги. Возникает вопрос, а почему это произошло? Гражданская война — очень сложный феномен, и нам даже довольно трудно сказать, когда она началась.

Разумеется, в советское время в качестве начальной точки Гражданской войны называли события мая-июня 1918 года — восстание Чехословацкого корпуса. У этого была очевидная идеологическая нагрузка: ответственность за Граж-данскую войну можно было возложить на международный империализм, на Антанту, орудием которой выступали чехословаки. Идеология идеологией, но в этом была и некоторая правда: действительно, в июне 1918 года Граждан-ская война приняла другие масштабы. Но если мы посмотрим на октябрь-ноябрь 1917 года, то какие-то события нельзя квалифицировать иначе как гражданскую войну.

Прежде всего это борьба за власть в Москве, обстрел Кремля артиллерийски-ми орудиями по приказу большевиков и их политических союзников. Что это, если не гражданская война? Даже в советское время некоторые историки мяг-ко, осторожно, но говорили о том, что эти события — начальный этап Граж-данской войны. Однако действительность еще более сложна. Например, недав-но британский историк Джонатан Смил выпустил книгу, которая называется «Гражданские войны России: 1916-1926». Можно, конечно, не соглашаться с этим автором, но важно понять его логику изложения. В 1916 году началось массовое восстание в Средней Азии и в Казахстане — и для сотен тысяч людей это уже была Гражданская война. И, конечно же, для многих регионов огром-ной страны война не закончилась ни в 1920 году, когда белые эвакуиро-вали Крым, ни даже в 1922 году, когда Красная армия подошла к Тихому океану. Она продолжалась и позже.

Книга Джонатана Смила указывает и еще на одну очень важную характери-стику Гражданской войны. Она до сих пор описывается как война «белых» и «красных». Смил же совершенно справедливо указывает, что в разных регионах страны были разные политические комбинации, разные полити-ческие союзы, где белые или красные выступали иногда лишь как одна из сил, и далеко не всегда самая главная.

Возникает вопрос: почему же красные победили в ходе Гражданской войны? Историки не всегда могут дать ответ на такого рода вопросы. Мы выдумываем некую причинно-следственную связь, и разные историки могут конструиро-вать ее по-своему. Но в этом случае все-таки можно дать первый, грубый, при-близительный ответ. Красная армия победила потому, что у нее было огромное количественное превосходство: к концу Гражданской войны фор-мально она насчитывала несколько миллионов человек. Правда, немалая часть красноар-мейцев занималась преимущественно поеданием сравнительно боль-ших крас-ноармейских пайков, но все-таки несколько миллионов бойцов эта армия имела. Если сравнить это с силами, которые мобилизовали белые, то количе-ственное превосходство было очевидным. Напомню, что генерал Николай Юденич подошел к Петрограду и создал реальную угрозу для Красной армии осенью 1919 года, имея менее двадцати тысяч человек. Конечно, иногда каче-ственное превосходство было важнее количества, но все-таки этот фактор не мог быть долговременным.

Впрочем, такой простой ответ на вопрос, почему красные победили, требует постановки других вопросов. Ведь их огромную армию следовало мобилизо-вать, одеть, обуть, кормить, лечить . Большевики и их политические союзники смогли создать эффективную военную машину. И тут я хотел бы сказать еще об одном историке — американце Питере Холквисте, который опубликовал в начале этого века одну из самых интересных последних книг по истории Гражданской войны.

Холквист исследует Донскую область. Этим занимались и другие историки, но он пытается через это региональное локальное исследование посмотреть на причины и на ход боевых действий и политической борьбы на протяжении всего периода эпохи войн и революций. Холквист рассматривает период с 1914 по начало 1922 года, преодолевая, таким образом, символический рубеж 1917 года. И он достаточно убедительно показывает: то, что мы часто связы-ваем исключительно с действиями большевиков, было присуще не только им и было характерно не только для России. Это ограничения рыночных механизмов для снабжения населения, всевозможные реквизиции, мобилиза-ция, контроль над населением с помощью осведомления, цензуры и террора. Это были практики, получившие развитие в ходе Первой мировой войны и применявшиеся в различных странах, не только в России и не только красными.

Специфика же России заключается в том, что другие страны после окончания Первой мировой войны отказались от этих чрезвычайных практик, а в Рос-сии и потом в Советском Союзе они сохранялись. Государство было создано во вре-мя Первой мировой, укреплялось для победы в Гражданской, и это оказало воз-действие на всю его последующую историю.

Все это заставляет нас вновь вернуться к осмыслениям событий 1917 года. Ино-гда возникает вопрос: а, собственно, какую дату избрать для того, чтобы сде-лать ее днем памяти о революции? Сделать это достаточно сложно. Раз-мышляя о революции 1917 года, мы должны понимать, что это лишь звено в цепи собы-тий. И мы должны осмыслять весь кризис, который начался в 1914 году и за-кончился в начале 1920-х. 

К очередной годовщине октябрьского большевистского переворота «Стол» публикует несколько выдержек из дневников и воспоминаний свидетелей этих трагических событий. Именно как торжество подлости увидели «революцию» ее современники, описавшие несколько роковых октябрьских дней из самых разных уголков страны

Петроград

Поэтесса Зинаида Гиппиус

Сегодня несчастный Керенский выступал в Предпарламенте с речью, где говорил, что все попытки и средства уладить конфликт исчерпаны (а до сих пор все уговаривал!) и что он просит у Совета санкции для решительных мер и вообще поддержки Пр-ва. Нашел у кого просить и когда!

Имел очередные рукоплескания, а затем… началась тягучая, преступная болтовня до вечера, все «вырабатывали» разные резолюции; кончилось, как всегда, полуничем, левая часть (не большевики, большевики давно ушли, а вот эти полу-большевики) - пятью голосами победила, и резолюция такая, что Предпарламент поддерживает Пр-во при условиях: земля - земельным комитетам, активная политика мира и создание какого-то «комитета спасения». Противно выписывать все это бесполезное и праздное идиотство, ибо в то же самое время: Выборгская сторона отложилась, в Петропавл. крепости весь гарнизон «за Советы», мосты разведены…

Дело в том, что многие хотят бороться с большевиками, но никто не хочет защищать Керенского. И пустое место - Вр. Правительство. Казаки, будто бы, предложили поддержку под условием освобождения Корнилова. Но это глупо: Керенский уже не имеет власти ничего сделать, даже если б обещал.

На улице тишь и темь. Электричество неопределенно гаснет, и тогда надо сидеть особенно инертно, ибо ни свечей, ни керосина нет.

Мзглять, тишь, безмолвие, безлюдие, серая кислая подушка. На окраинах листки: объявляется, что «Правительство низложено». Заняли вокзалы, Мариинский Дворец (высадив без грома «предбанник»), телеграфы, типографии «Русской Воли» и «Биржевых». В Зимнем Дворце еще пока сидят министры, окруженные «верными» (?) войсками. Последние вести таковы: Керенский вовсе не «бежал», а рано утром уехал в Лугу, надеясь оттуда привести помощь, но… Если даже лужский гарнизон пойдет (если!), то пешком, ибо эти живо разберут пути. На Гороховой уже разобрали мостовую, разборщики храбрые.

Послы заявили, что больш. правительства они не признают: это победителей не смутило. Они уже успели оповестить фронт о своем торжестве, о «немедленном мире», и уже началось там - немедленно! - поголовное бегство.

Телефоны еще действуют, лишь некоторые выключены. Позже, если узнаю что-либо достоверное (не слухи, коих все время - тьма), опять запишу, возжегши свою «революционную лампаду» - последний кривой огарок.

В 10 ч. вечера. Была сильная стрельба из тяжелых орудий, слышная здесь. Звонят, что, будто бы, крейсера, пришедшие из Кронштадта (между ними и «Аврора», команду которой Керенский взял для своей охраны в корниловские дни), обстреливали Зимний Дворец. Дворец, будто бы, уже взят. Арестовано ли сидевшее там Пр-во - в точности пока неизвестно. Город до такой степени в руках большевиков, что уже и «директория», или нечто вроде, назначена: Ленин, Троцкий - наверно; Верховский и другие - по слухам.

Торжество победителей. Вчера, после обстрела, Зимний Дворец был взят. Сидевших там министров (всех до 17, кажется) заключили в Петропавловскую крепость. Подробности узнаем скоро.

Вчера, вечером, Городская Дума истерически металась, то посылая «парламентеров» на «Аврору», то предлагая всем составом «идти умирать вместе с Правительством». Ни из первого, ни из второго ничего, конечно, не вышло. Маслов, министр земледелия (соц.), послал в Гор. Думу «посмертную» записку с «проклятием и презрением» демократии, которая посадила его в Пр-во, а в такой час «умывает руки».

Позиция казаков: не двинулись, заявив, что их слишком мало, и они выступят только с подкреплением. Психологически все понятно. Защищать Керенского, который потом объявил бы их контрреволюционерами?.. Но дело не в психологиях теперь. Остается факт - объявленное большевистское правительство: где премьер - Ленин-Ульянов, министр иностр. дел - Бронштейн, призрения - г-жа Коллонтай и т.д.

Как заправит это пр-во - увидит тот, кто останется в живых. Грамотных, я думаю, мало кто останется: петербуржцы сейчас в руках и распоряжении 200-сот тысячной банды гарнизона, возглавляемой кучкой мошенников. Мы отрезаны от мира и ничего, кроме слухов, не имеем. Ведь все радио даже получают - и рассылают - большевики.

Интересны подробности взятия министров. Когда, после падения Зимнего Дворца (тут тоже много любопытного, но - после), их вывели, около 30 человек, без шапок, без верхней одежды, в темноту, солдатская чернь их едва не растерзала. Отстояли. Повели по грязи, пешком. На Троицком мосту встретили автомобиль с пулеметом; автомобиль испугался, что это враждебные войска, и принялся в них жарить; и все они, - солдаты первые, с криками, - должны были лечь в грязь.

Слухи, слухи о разных «новых правительствах» в разных городах. Каледин, мол, идет на Москву, а Корнилов, мол, из Быхова скрылся. (Корнилов-то уж бегал из плена посерьезнее, германского… почему бы не уйти ему из большевистского?).

Захватчики, между тем, спешат. Троцкий-Бронштейн уже выпустил «декрет о мире». А захватили они решительно все.

Возвращаюсь на минуту к Зимнему Дворцу. Обстрел был из тяжелых орудий, но не с «Авроры», которая уверяет, что стреляла холостыми, как сигнал, ибо, говорит, если б не холостыми, то Дворец превратился бы в развалины. Юнкера и женщины защищались от напирающих сзади солдатских банд, как могли (и перебили же их), пока министры не решили прекратить это бесплодие кровавое.

Когда же хлынули «революционные» (тьфу, тьфу!) войска, Кексгольмский полк и еще какие-то, - они прямо принялись за грабеж и разрушение, ломали, били кладовые, вытаскивали серебро; чего не могли унести - то уничтожали: давили дорогой фарфор, резали ковры, изрезали и проткнули портрет Серова, наконец, добрались до винного погреба. Нет, слишком стыдно писать… Но надо все знать: женский батальон, израненный, затащили в Павловские казармы и там поголовно изнасиловали…

Только четвертый день мы под «властью тьмы», а точно годы проходят. Очень тревожно за тех, кто остался в крепости, когда «товарищи-социалисты» ушли. Караул все меняется, черт знает, на что он не способен.

Сейчас льет проливной дождь. В городе - полуокопавшиеся в домовых комитетах обыватели да погромщики. Наиболее организованные части большевиков стянуты к окраинам. Вечером шлялась во тьме лишь вооруженная сволочь и мальчишки с винтовками. А весь «вр. комитет», т.е. Бронштейны-Ленины, переехал из Смольного… не в загаженный, ограбленный и разрушенный Зимний Дворец - нет! а на верную «Аврору»… Мало ли что…

Узел туже, туже… Около 6 часов прекратились телефоны, - станция все время переходила то к юнкерам, то к большевикам, и, наконец, все спуталось. На улицах толпы, стрельба. Павловское Юнкерское Училище расстреляно, Владимирское горит; слышно, что юнкера с этим глупым полковником Полковниковым заседали в Инженерном Замке. Из дому выходить больше нельзя.

Вчера две фатальные фигуры X. и Z. отправились, было, соглашательной «делегацией» к войскам Керенского - «во избежание кровопролития». Но это вам, голубчики, не в Зимний Дворец шмыгнуть с ультиматумом Чернова. На первом вокзале их схватили большевики, били прикладами, чуть не застрелили, арестовали, издевнулись вдосталь, а потом вышвырнули в зад ногой.

Толпа, чернь, гарнизон - бессознательны абсолютно и сами не понимают, на кого и за кого они идут. Петропавловка изолирована, сегодня даже X. туда не пустили. Вероятно, там, и на «Авроре», засели главари. И надо помнить, что они способны на все, а чернь под их ногами - способна еще даже больше, чем на все. И главари не очень-то ею владеют. Петербург, - просто жители, - угрюмо и озлобленно молчит, нахмуренный, как октябрь. О, какие противные, черные, страшные и стыдные дни!..

* * *

Петроград

Иван Манухин, врач Трубецкого бастиона Петропавловской крепости

В первую же ночь, когда Временное Правительство было арестовано и водворено в Трубецкой бастион Петропавловской крепости, - раздался в моей квартире телефонный звонок:

Вы врач Трубецкого бастиона? Приезжайте немедленно.

Как я приеду? У меня нет никакой возможности добраться до крепости.

Мы сейчас за вами приедем.

И приехали… Новый начальник крепости, - какого-то военного чина Благонравов и другой - солдат Павлов, который тут же мне объявил: «я первый выпалил из пушки Петропавловской крепости, но куда стрелял - не знаю»…

Меня посадили в автомобиль, в котором на пути ко мне были пробиты пулями стекла и кузов, - и мы поехали. Слышалась стрельба. «Неизвестно кто стреляет»… - с тревогой сказал один из моих спутников.

Перед Троицким мостом мы натолкнулись на заставу: солдаты Павловского полка нас задержали для выяснения личностей и повезли в свои казармы тут же на Марсовом поле. Когда выяснилось, кто везет, куда и для чего, - нас отпустили.

Трубецкой бастион снова наполнен, но теперь сидят уже не монархисты, а члены Временного Правительства… Вскоре крепость стала наполняться самыми разнообразными заключенными: высшие чины бывших гвардейских частей, представители старых общественных организаций, банковские деятели, видные чиновники разных ведомств и министерств… некоторые из них были так называемые «саботажники», т. е. лица всевозможных профессий и государственных и общественных должностей.

Одним из «саботажников» был мой добрый друг пианист и дирижер А.И. Зилоти. При Временном Правительстве он был назначен директором Мариинского театра. После «Октября» театр забастовал: директор, артисты, хор и оркестр. Луначарский - комиссар народного просвещения, в ведении которого находились театры, своими пламенными речами-увещеваниями ничего не добился. Театр оказывал упорное сопротивление. Луначарскому удалось выяснить, что вся сила сопротивления исходит от Зилоти, и, недолго думая, он посадил А.И. в «Кресты».

Узнав об аресте, я бросился в Зимний Дворец к Луначарскому. Он принял меня в большой полупустой комнате (никакого секретариата, по-видимому, у него еще не было). Взволнованный, расстроенный, какой-то растерянный, он шагал из угла в угол комнаты, стал жаловаться на невероятные трудности, которые встречает новая власть, на саботаж. Об освобождении Зилоти не хотел и слышать: он держит всю оперу под своим влиянием, он виновник, что театр бастует. «И вы увидите, - решительно заявил Луначарский, - без него опера откроется». После долгих переговоров и настойчивых увещаний и упрашиваний, Луначарский в конце концов пошел на компромисс: он Зилоти выпустит, но при условии, что я перевезу его к себе на квартиру, а у меня он должен сидеть, не выходя на улицу и не пользуясь телефоном. Ответственность за исполнение этих условий возлагается на меня.

А.И. Зилоти я застал в маленькой тесной камере с грязными обшарпанными стенами и тусклым от грязи оконцем. Трудно было вообразить большего несоответствия своеобразно-изящного облика А.И., его тонкой музыкальной души с окружавшей его обстановкой! Со свойственной ему непринужденной веселостью встретил он весть о свободе и, прежде чем я успел опомниться, со смехом указал на надпись на грязной стене. Там значилось: «Здесь сидел вор Яшка Куликов». А вот я сейчас и продолжу, сказал А.И. и четко выписал карандашом «и ученик Листа Александр Зилоти».

Через 2-3 дня добежала до нас весть, показавшаяся в первую минуту невероятной: Шаляпин, Федор Иванович, Федор, давний приятель А.И., с которым он был на «ты»… уже поет в опере и увлек за собою всех саботажников Мариинского театра! Зилоти был ошеломлен…

При таком внезапном и крутом повороте Шаляпина «налево» ничего не было удивительного, когда позже на мое резко высказанное ему суждение об его поведении по отношению к Зилоти он ответил: «Что поделать? Мне нужна мука»… С тех пор мое знакомство с Шаляпиным оборвалось.

* * *

Петроград

Владимир Бонч-Бруевич, секретарь В. И. Ленина

В одной из комитетских комнат на диване, на стульях, креслах сидело несколько человек матросов. Мы вошли сюда с Железняковым. Наш разговор быстро перешел на теоретическую тему об анархизме и социализме, а когда он и некоторые его товарищи узнали, что я лично знаю П.А. Кропоткина, они с живым интересом просили рассказать о нем, и мой рассказ они слушали с жадностью.

И когда мы, несколько человек, вокруг молодого Железнякова, пытались теоретизировать, тут же сидел полупьяный старший брат Железнякова, гражданский матрос Волжского пароходства, самовольно заделавшийся в матросы корабля «Республика», носивший какой-то фантастический полуматросский, полуштатский костюм с брюками в высокие сапоги бутылками, - сидел здесь и чертил в воздухе пальцем большие кресты, повторяя одно слово: «Сме-е-е-рть!» и опять крест в воздухе: «Сме-е-е-рть!» и опять крест в воздухе - «Сме-е-е-рть!» и так без конца.

Демьян Бедный, сидевший здесь же, искоса смотрел на него и усиленно, от волнения, ел масло без хлеба, стоявшее на тарелке на столике, очевидно, не очень одобряя наше неожиданное ночное путешествие.

Смее-е-рть!.. - вопил этот человек, чертя кресты, устремляя в одну точку свои стеклянные, помутнелые глаза, время от времени выпивая из стакана крупными глотками чистый спирт, болезненно каждый раз искажавший его лицо, сжимавшееся судорогой. И он в это время делался ужасен и противен, - столь отвратительна была его больная, полусумасшедшая улыбка искривленного рта. Он хватался за грудь, как будто бы там что-то жгло, что-то душило его… Глаза его вдруг вспыхивали фосфорическим цветом гнилушки в темную ночь в лесу, и он опять чертил кресты в воздухе и повторял заунывным, глухим голосом все то же одно, излюбленное им, слово:

— Сма-е-е-рть!.. — Сма-е-е-рть!.. — Сма-е-е-рть!

* * *

Двинск (Латвия)

Алексей Будберг, полковник

Скверные пришли газеты, а еще более скверные слухи ползут к нам и по телефону, и по радио; сообщают, что на улицах Петрограда идет резня, что часть Правительства захвачена восставшими большевиками… Несомненно, что развязка приближается, и в исходе ее не может быть сомнений; на нашем фронте нет уже ни одной части (кроме двух-трех ударных батальонов, да разве еще Уральских казаков), которая не была бы во власти большевиков.

Вчера в совершенно обольшевиченном Переяславском полку состоялся митинг, на котором было решено убить начальника дивизии, заставив его предварительно выкопать себе могилу на высоте 72 (в расположении полка); полк сегодня двинулся к штабу дивизии для исполнения этого постановления, и только благодаря находчивости председателя дивизионного комитета удалось через сад увести Беляева, отправить в Двинск и вывезти его оттуда на первом поезде.

В 9 часов вечера прямо во все части передана телеграмма нового председателя армейского комитета, что сегодня вся власть перешла в руки советов; призывают войска оставаться спокойными и держать твердо порученные им боевые участки.

На фронте происходят невероятные безобразия: Переяславцы, которые, на радостях победы большевиков, согласились, было, сменить стоявший на позиции Ряжский полк, ушли совсем с своего участка и на смену не пошли; тогда Ряжцы бросили свой боевой участок и сами ушли в резерв; всю ночь целый полковой участок занимался одной ротой Сурского полка и оставшимися офицерами, но без всяких средств связи, снятых ушедшими с позиций телефонистами…

Сейчас все части во власти пришедших из запасных полков пополнений. Как будто нарочно, держали в тылу орды самой отборной хулиганщины, распустили их морально до последних пределов, научили их не исполнять никакие приказания, грабить, насиловать и убивать неугодное им начальство, а потом этой гнусной гнилью залили наши слабые кадры. Неужели Керенский не понимал, что он делал, выбрасывая эти разнузданные банды на фронт, где они сделались грозой для мирного населения и гибелью для последних остатков надежды восстановить на Руси закон, порядок и государственность.

В 70-й дивизии очень неспокойно. Поручик Шлезингер и унтер-офицер Хованский, много поработавшие над развалом 277 полка, с воцарением большевиков потеряли сразу весь свой авторитет и престиж и ночью были принуждены бежать из расположения полка, спасая свою жизнь от неминуемой расправы; такова судьба всех подобных демагогов; недавний кумир полка Хованский был спасен членами большевистского комитета в то время, когда его, совершенно избитого, тащили, чтобы утопить в соседнем озере.

На вчерашнем митинге 277 полка было сделано предложение убить и меня - это желание новых вожаков полка, которые очень боятся моего влияния на оставшихся в полку старых солдат; но предложение не прошло…

* * *

Калуга

Аркадий Столыпин, поручик 17-го драгунского полка

Керенский бежал в Псков, в Ставку с ним драпанула часть правительства; туда стягиваются войска для наступления на Петроград. Ленин и Троцкий торжествуют; на улицах бои. Юнкера держатся геройски. Всюду баррикады.

Что это - начало конца? Или уже конец? Думаю, что надеяться больше не на что и что большевики возьмут верх. А тогда что? Лучше не думать!

Полк одновременно вызвали в Москву, Петроград, Вязьму, Смоленск и Ржев. В первых двух говорилось, что нас, вероятно, вызовут в Гатчину для операций против Петрограда, в третьей нам приказано было двигаться на Гатчину в полном составе. Наш эскадрон должен был двигаться в головном эшелоне, с пулеметным взводом и броневыми автомобилями.

Утром, вернее, еще ночью, часа в два, узнали по телефону, что станция Вязьма занята большевиками… Пришла телеграмма от «председателя Боевого Революционного Комитета» прапорщика Троицкого, в которой говорится, что гарнизон обещает пропустить нас дальше без боя. Троицкий дает полную гарантию, что препятствий нашему проезду через Вязьму не будет. Все же на всякий случай вызвали и Троицкого, и коменданта станции Вязьма. Оба вскоре прибыли на паровозе и будут заложниками. С паровоза спустилось нечто обтрепанное, распоясанное, беспогонное и с волосами до плеч - это и был прапорщик Троицкий! Забавно отметить, что наши драгуны, уже сами сильно зараженные новыми идеями, все же были обижены, что нам приходится иметь дело с «таким офицером», и насчет последнего и его внешности послышалось немало острот.

Мы тут же решили, что «наша взяла», и Сахновский даже предложил пойти на станцию «поглумиться над товарищами», что мы и сделали, свысока посматривая на большевистских офицеров. Если бы мы только знали да ведали, что нас ожидает!

Впрочем, если бы не пришлось почему-то менять паровоз, все могло бы кончиться иначе, но, видно, сама судьба была против нас - нас погубила задержка. Внезапно где-то впереди грянуло несколько выстрелов, толпа на перроне шарахнулась, кто-то упал, и платформа, до того кишевшая народом, сразу опустела. Стрельба усиливалась, драгуны и казаки бросились вперед, заняли пути, казаки залегли между рельсами. Мы с несколькими драгунами зашли за одиноко стоявший паровоз и начали высматривать, откуда стреляли. Из-за штабелей дров заметили конец штыка, затем другой… и увидели стрелявших пехотинцев.

Наконец я не выдержал, выскочил из-за паровоза и заорал на пехотинцев, чтобы выходили. При этом употребил выражения, которые не смею здесь упомянуть, но которые пехотинцу всегда понятны. Стрельба стала затихать, по осклизлой глиняной насыпи с трудом поднялся грязный, оборванный «серый герой» в барашковой папахе, а за ним вся толпа. Боже, какие же это солдаты? У одного винтовка, у другого винчестер, кто в папахе, у кого фуражка; были - и я клянусь, что это правда! - и в лаптях!!! Откуда лапти? Почему? Неужто наша армия так обеднела? Кто начал стрелять, в кого, почему - никто толком не знал. Знали, конечно, те, кто теперь спрятался за спины дураков, но озлобление против нас чувствовалось, и со станции уже бежали на подмогу группы вооруженных солдат, среди них и штатские. Убита женщина, две мужицкие лошади, ранены два казака и несколько штатских, причем ручаюсь, что с нашей стороны ни одного выстрела сделано не было.

Нам стало ясно, что прапорщик Троицкий нас заманил в ловушку ложными обещаниями. Опять собрался гарнизонный комитет, но теперь прапорщик Троицкий исчез, и тон разговоров совершенно иной: нас не пропускают и просят «товарищей казаков и драгун» вернуться на станцию Пыжевку, дабы избегнуть кровопролития.

Мы в мышеловке, кругом человек 500 пехоты, на нас наведены пулеметы, и с каждой минутой прибывают новые пехотинцы, целые сотни их…

Солдатня делается все нахальнее, нам напоминают про Калугу, где мы уничтожили «Советы», и про Ржев, где мы «плетьми гнали пехоту на фронт», про старый режим, «когда мы (все мы да мы!) вешали своих же братьев». Видно, кто-то их хорошо научил, что именно надо говорить. Один солдат, с кривой улыбочкой, вынул из кармана засаленных штанов ручную гранату и многозначительно ею замахнулся.

Надо отдать должное «Боевому Комитету», что они до хрипоты, с отчаянием, убеждали толпу разойтись, чтобы переговоры могли «спокойно» продолжаться. Хороши переговоры! Маленькая женщина в спортивной фуфайке порывается что-то сказать, но среди грозного гула и крика ее голоса не слышно. Все же вдруг среди случайного затишья, как металлическая стрела, доносится ее звонкий голосок: «Какие там переговоры! Отнять у них винтовки, и дело с концом!» «Разоружить! Отнять винтовки!» - подхватывает толпа…

Паровоз дернул, и мы тронулись. Петя Ден сидит мрачный и покусывает рыжий ус. Опять выстрелы, но уже по вагонам. Пули пробивают стенки, пехота выбегает из бараков наперерез поезду - вот та же истеричная женщина грозит кулаками, мерзавка, и кричит истошным голосом: «Бей их!» Какой-то штатский спокойно, словно на охоте, бьет по поезду из-за штабеля дров.