Зверства белогвардейцев в орловской губернии. Зверства белых палачей
@politshturm
Выписки из писем времен Гражданской войны, сделанные исследователями военной цензуры И. Давидян и В. Козловым. (Давидян И., Козлов В. Частные письма эпохи гражданской войны, По материалам военной цензуры // Неизвестная Россия).
«Надо во что бы то ни стало победить белогвардейцев, потому как они жестоки. Надо освободить население от ига их, они мирное население очень мучают, а за сочувствие к Советской власти сразу расстреливают, даже женщин и детей, были слухи, что детей били об угол головой. Коммунистов расстреливают и вешают на видном месте с надписью «коммунист» (12-я рота 1-го советского стрелкового полка, 22 июня 1919 г.).
«От зверств белых надо избавиться. По поступающим сведениям от пленных, зверство белых ужасно всему населению, а в особенности молодым девушкам. Коммунистов расстреливают» (12-я рота 1-го советского стрелкового полка, 24 июня 1919 г.).
«Белые творят зверства, местных крестьян гоняют в окопы, раздевают пленных, коммунистов вешают на первом попавшемся сучке» (35-й стрелковый полк, 16 августа 1919 г.)
«В нашем полку 200 перебежчиков от Колчака, они рассказывают, что их за вопросы, за что они идут воевать, больше половины расстреляли, и офицеры за каждую провинность бьют плетями» (1-я рота 444-го Вологодского полка, 1 августа 1919 г.).
«Вот теперь я окончательно узнал, что творят белые; это действительно мародеры и злодеи трудового народа» (Команда связи 11-го полка, 24 июня 1919 г.).
«Все население поголовно бежало с белыми, побросали дома, скот, имущество и бежали куда глаза глядят. Белогвардейцы запугивали население, что красные режут всех и все, но вышло наоборот: они за 2-месячное пребывание выкололи в Воткинске 2000 женщин и детей, даже женщин закапывали за то, что они жены красноармейцев. Разве они не изверги-душегубы. А большинство казанского населения желают испытать такого же счастья. Так вот как красиво поступают цивилизованные круги. Теперь жители возвращаются с другими убеждениями и уважением к советской власти, потому что она гуманна даже со своими врагами» (Вятская губерния, Воткинск, 25 июля 1919 г.).
«Я теперь нагляделся, что делают белые в Вятской губернии, в 30 домах оставили одну лошадь, а то все забирали. Рабочих расстреливали, а трупы жгли на костре. Крестьяне там платят большие налоги, с бедняков берут 1000 руб. Белые закололи более 300 человек., не считаясь с женщинами и детьми, у кого служит сын, все семейство вырезают. Где были схоронены красные, то вырывали, обливали керосином и жгли» (Вятская губерния, Ижевка, 14 июля 1919 г.).
«В плену Деникин творит страшные зверства. В деникинском войске началась страшная паника, потому что в деревнях начинают организовываться крестьянские партизанские войска. В Караче расстреляно много красноармейцев и служащих» (Курская губерния, Курск, 28 июля 1919 г.).
«Белогвардейцы очень обижают население, особенно матерей красноармейцев хлестали розгами, а жен и детей рабочих нагрузили две баржи, отправили вглубь и сожгли, когда стали отступать. Жители были очень рады, что пришли их спасители красные» (Нижний Новгород, 2 июля 1919 г.).
«Негодяи бросили у ворот бомбу, и в результате зверства оказалось 8 человек убитых, и это дело культурных людей -
освободителей, в конце концов, они вызовут массовый террор с нашей стороны, и все заложники с их стороны будут в крайнем случае уничтожены за их зверства» (Петроградская губерния, Ораниенбаум, 4 июля 1919 г.).
«Все плохо, а хуже нет казацкой плети. Она никого не щадит - ни старого, ни малого. Казаки не дали нам никакого продовольствия, а отнимали одежду, мало того, что грабили, но приходилось самому отнести без одной копейки оплаты, если не отнесешь, то к полевому суду. Много расстреляно мирных жителей, не только мужчин, но и женщин, а также ребятишек, Отрезали ноги, руки, выкалывали глаза» , (Самарская губерния, Новоузенский уезд, 20 июля 1919 г.).
«Легионеры с народом обращаются плохо, требуют всего, чего им только захочется... Грабят и плеткой стегают по всем правилам и угрожают пожаром и всеми карами... забирают все... Когда легионеры приезжают в село, то все прячутся, а молодежь убегает, они догоняют и стреляют... Из дома кого вытащат, тоже уложат, не смотрят, старый или малый, все равно» (Минская губерния, Слуцк, 28 июня 1919 г.).
«Белогвардейские банды сделали наступление и заняли Жалыбек на несколько дней. Зажгли вокзал, мельницу, амбары, хлебные поезда, пакгауз, ограбили жителей догола, разграбили все учреждения, взяли с нашего исполкома полтора миллиона денег и удрали. Были жертвы» (Астраханская губерния, Астрахань, 9 августа 1919 г.).
«От нас недалеко стояли казаки и в Баланде расставили тысяч 18 солдат, почти насильно по избам. Крестьяне все ужасно недовольны их озорством, они забираются в сады, огороды и т. д.» (Саратовская губерния, Баланда, 10 июля 1919 г.).
«Казаки, как только занимают нашу местность, так самых лучших лошадей отбирают» (Воронеж, 26 июля 1919 г.).
«К нам приходили белые, многих по-зверски избили и расстреляли. Белые все разгромили и скотину всю увели. Белые мобилизовали до 35 лет. В Уче расстреляли 60 красноармейцев, попавших в плен; у пленных отнимают все что есть и отбирают деньги» (Вятская губерния, Вятская Поляна, 18 июля 1919 г.).
«Весной была у нас белая армия, и вот тогда приехали наши богачи. Начали делать обыски, арестовали, потом начали стегать плетью, так что которому попало штук по 200 ударов» (Вятская губерния, Ка-ракулуп, 18 июля 1919 г.).
«Белые у нас весь овес вывезли, не успели посеять, а также вывезли у нас вещи и одежду» (Вятская губерния, Люк, 13 августа 1919 г.).
«Встретили бежавших от казаков целыми селениями на волах и лошадях, ведя за собой целые табуны скота из Донской области» , (Саратовская губерния, Аткарский уезд, село Юнгеровка, 28 июля 1919 г.).
«Ты спрашиваешь про белых, и как они с нами обращались. У нас были одни чеченцы, очень бесчинствовали, лезли в сундуки, требовали денег, грозя кинжалом и говоря: «Секим башка» (Орловская губерния, Соломатино, 7 ноября 1919 г.).
«Белые у нас были 2 недели, очень никому не понравились, такие грубые сибирские хохлы, а начальство не допускает ни слова, бьют плетями и отбирают хлеб и скот без копейки. У нас до белых мужики говорили, что красные нас грабят; нет, вот сибирские приезжали, награбили у нас в уезде добра; взяли 3 красноармейцев, раздели донага и очень били и в Криченах их расстреляли...» (Казанская губерния, Кричены, 16 июня 1919 г.).
«Пришли белые банды, и мы очутились в плену у Колчака. Не дай Бог очутиться в руках этой сволочи, лучше взять в атаку и погибнуть на поле брани. Ужас, что пришлось видеть и слышать. Дня не проходило, чтобы кого-нибудь не пороли плетью. Меня спас мой листок об освобождении по болезни при Николае Кровавом; я служил ему, так у меня не было обыска» (Ижевск, 2 июля 1919 г.).
«В Сибири в настоящее время царский старый режим. Все буржуи, капиталисты, помещики, генералы и адмиралы сели опять на шею крестьян и рабочих. Крестьян душат податями, такие налоги наложили на крестьян, что невозможно никак уплатить. Хлеб дорогой, пуд ржаной муки 60 руб». (Вятская губерния, Проскица Александровская, 26 июля 1919 г.).
«При мне собразовалась учредиловка, которая
водила в контрразведку, сажала в тюрьмы и расстреливала рабочих. Колчак торговал в городах водкой, только на николаевские деньги, рубль полведра» (Уфа, 21 июля 1919 г.).
«Ну что наделали белые, это прямо волосы дыбом становятся. Сколько всего сожгли, сколько всего забрали, остались у людей поля не обсеяны. И как они поступали, это невыносимо» (Вятская губерния, Уржум, 27 августа 1919 г.).
«Колчак здесь находился 5 месяцев, отобрал все керенки, многих перестрелял, порол плетью бедняков, ограбил их, месть была страшная, много было невинных жертв» (Пермская губерния, Кунгур, 8 августа 1919 г.).
«Перебежчиков от Колчака полон город, и все говорят, что у него скверно. Отбирают лошадей, коров и угоняют табунами. Берут за землю громадные налоги, вся Сибирь недовольна» (Уфа, 28 июля 1919 г.).
«Опишу тебе про зверства белых. Они обижали крестьян, выменивали деньги на сибирские знаки, которые выпустили на 1 год. ...Отобрали лошадей, телеги и все, что нужно для них, бездельников. Секли нагайками за каждый проступок, расстреляли очень много, сажали в тюрьмы» (Пермская губерния, Мотовилиха, 19 июля 1919 г.).
«Белые у крестьян отняли все керенки, деньги эти в ход не идут, массу крестьян расстреляли. Все идут добровольно в Красную Армию. В Сибири рабочие и крестьяне против Колчака. Он вывез весь хлеб и не дал засеять поля. Крестьяне добровольно везут хлеб на ссыпные пункты для Петрограда» (Уфимская губерния, Бирск, 22 июля 1919 г.).
«Мы дожидались Колчака, как Христова дня, а дождались, как самого хищного зверя. У нас здесь пороли всех сряду, правого и виноватого. Если не застегивают, то расстреляют или прикалывают штыком. Не дай Бог этого лютого Колчака. Прославилась Красная Армия, что не допустила до нас этого тирана» (Пермская губерния, Нижнетуранский Завод, 15 ноября 1919 г.).
«По дороге наслушался от очевидцев о зверствах белых, вернее казаков, так один рассказывал, что из их полка 38 человек решили перейти на сторону белых, им это удалось, потом скоро казаков прогнали и нашли этих людей зарезанных и исколотых штыками. Война здесь беспощадная. Многие деревни восстают поголовно против казаков за их зверства, настолько они возмутительны» (Тамбовская губерния, станция Грязи, 15 августа 1919 г.).
«У нас занял Деникин Камышин. Приезжают из отпуска, говорят, жизнь некрасива. Татары, черкесы, корейцы, вся эта банда здорово обижает крестьян. Все расстраивает» (Астраханская губерния, Плесецкое, 17 августа 1919 г.).
«Как белые наступали, скот весь перерезали и никому слова нельзя сказать, сапоги хорошие с ног снимали и одежду всю отбирали, а красные нас так не обижали, скот не резали, что надо все покупали» (Волынская губерния, Дедовыни, 15 августа 1919 г.).
«Белые нас очень обидели, все отобрали, что только было: корову, телегу и деньги до копейки. Деньги не отдавала, как стали бить, я и отдала все. Сапоги тоже утащили и все твои рубахи, брюки, пиджак и фуражку» (Вятская губерния, Залазинский Завод, 13 августа 1919 г.).
«Деникинские банды страшно зверствуют над оставшимися в тылу жителями, а в особенности над рабочими и крестьянами. Сначала избивают шомполами или отрезают части тела у человека, как-то: ухо, нос, выкалывают глаза или же на спине или груди вырезывают крест» (Курск, 14 августа 1919 г.).
«Какие ужасы творили белые, когда заняли Ямбург. Массу перевешали. Где был памятник Карлу Марксу, была устроена виселица. С коммунистами не стали разговаривать, за пустяки вешали» (Петроград, 26 августа 1919 г.).
«Белые не очень важно вели себя. Утром идешь, видишь висят от 3-4 человек, и так каждое утро. На Сенном рынке была виселица, там стали вешать» (Псков, 28 августа 1919 г.).
«Никогда не представляла, чтобы армия Деникина занималась грабежами. Грабили не только солдаты, но и офицеры. Если бы я могла себе представить, как ведут себя белые победители, то несомненно спрятала бы белье и одежду, а то ничего не осталось» (Орел, 17 ноября 1919 г.).
«У нас была белая армия. Хороши были плети и крепки, много людей
хлестали плетями, многих и перестреляли» (Пермская губерния, Надеждинский Завод, 26 ноября 1919 г.).
«Побывала в стане белых. В Вильно обилие всего, все дешево. Магазины, как и раньше, до войны. Но все это не прельщает. Не могла перенести польского режима, слишком уж поляки стали притеснять православное население и давать привилегии полякам. Безработных масса, и хотя все дешево, но покупать нечего, не имея заработка. Ходят только николаевские деньги. Как ни соблазнительны были белые булки, но почему-то решила уехать в Валдай и есть сколько бы ни дали черного хлеба» (Витебская губерния, Полоцк, 3 сентября 1919 г.).
«Все было у белых, но под нагайкой. Будь она проклята эта белая армия. Теперь мы дождались своих товарищей и живем все-таки на свободе» (Вятская губерния, Верещагино, 8 августа 1919 г.).
Несколько цитат.
Белый генерал Корнилов: "Мы шли к власти, чтобы вешать, а надо было вешать, чтобы прийти к власти".
Американский генерал Гревс: "В Восточной Сибири на каждого человека, убитого большевиками, приходилось сто человек, убитых антибольшевистскими элементами".
Американские офицеры Сейерс и Кан: "Сотни русских, осмелившихся не подчиниться новому диктатору (Колчаку), висели на деревьях и телеграфных столбах вдоль Сибирской железной дороги".
Русский литератор Виллиам, сражавшийся в деникинской армии: "Посредине станицы врыли столб, привязали его (красноармейца) повыше; обвили вокруг черепа веревку, сквозь веревку просунули кол и - кругообразное движение! Под конец солдаты отказались крутить, господа офицеры взялись. И вдруг слышим: крак! - черепная коробка хряснула... Зрелище поучительное".
Да уж, зрелище действительно поучительное. Особенно для тех, кто с умилением слушает песенки о благородных поручиках голицыных и корнетах оболенских. Обратите внимание: солдаты не выдержали, отказались, а эти, "их благородия", с удовольствием довели пытку до эффектного финала. Зрелище поучительное и для нынешних почитателей Деникина, под руководством которого и творились зверства в Новороссийске, как в застенках деникинской контрразведки, так и прямо на улицах.
Прежде чем продолжить рассказ о леденящих душу сценах белого террора, давайте переведем дух. Вернемся к вопросу, поставленному в предыдущих статьях: имеем ли мы основание считать войну 1918 - 1922 годов Отечественной войной? В прошлый раз мой постоянный оппонент Скобарь выдвинул очень убедительный, на первый взгляд, контраргумент. Вот что он написал:
"Заключили торговое советско-английское соглашение, работало в Лондоне торгпредство, ну какая Отечественная война? Можно подумать, например, в 1942 г. в Берлине были советские торговые представители. Если бы англичане хотели большевиков уничтожить, зачем торговать?".
Ну, разве не убедительно? Отвечаю Скобарю и всем, кто так думает. Вообще-то ни одна война не похожа на другую. Тем более, нельзя сравнивать нападение Гитлера на Советский Союз и военную интервенцию стран Антанты. В 41 году Германия открыто напала на нашу страну в надежде захватить ее и поработить наш народ. Со стороны Германии это была захватническая война, со стороны СССР - Отечественная, освободительная. Тут двух мнений быть не может.
Теперь вернемся в 1918 год. На Россию точили зубы многие страны. Но ни одна из них не была в состоянии заглотить Россию целиком. Во-первых, все страны были ослаблены длившейся уже почти четыре года мировой войной. Во-вторых, между странами шла настоящая грызня за лучшие куски перекраиваемого ими мира. Союзниками они были лишь тактически, на короткий срок.
И все втайне надеялись, что, расправившись с Германией, они успеют еще оттяпать и кое-что для себя от России. Но они понимали, что Россия может ведь и не пойти добровольно в пасть удаву, может и воспротивиться. Что бы кто ни говорил, а Россия, несмотря на огромные потери в мировой войне, все же была великой страной, хоть и разрушенной. Значит, надо что-то предпринять, чтобы разруху усугубить.
А тут такой удачный момент: большевики взяли власть, а буржуи развязали гражданскую войну. На Западе потирали руки: вот, вот, пусть и дерутся до изнеможения. А чтобы гражданская война шла подольше, надо подлить масла в огонь - поддержать одну из воюющих сторон. Какую? Можно, конечно, и большевиков. Да-да, такие шаги предпринимались.
Однако, увидев, что на стороне большевиков почти вся Россия, что большевики уверенно подавляют белогвардейские вылазки, страны Антанты решили поддержать все же белых: тогда Россия долго еще будет истекать кровью, что и требовалось странам-захватчикам.
И началась двойная война против России. Почему двойная? Да потому, что она состояла из двух половин. Первая половина - это прямая интервенция иностранных войск на территорию России. Вторая половина - это массированная помощь белогвардейцам. Однако, и то, и другое противоречило международным документам, осуждающим вмешательство во внутренние дела другой страны.
Вот эта коллизия и определила специфику войны 1918-1922 годов. Это была тайная война! Если помните, в прошлой статье я приводила некоторые данные из книги американских авторов, которая так и называлась: "Тайная война против Советской России".
А если война тайная, то "воюющие" страны вроде бы даже в хороших отношениях, вроде бы даже союзники.
Война идет, но официально ее вроде бы и нет. А раз нет, то на территориях враждебных друг другу стран сохраняются не только торгпредства, но и всякие дипломатические миссии. А дипломатия, уважаемый Скобарь, штука тонкая, хитрая. Руководители каких-то стран могут ненавидеть друг друга, но при встрече улыбаются, пожимают друг другу руки, подписывают какие-то документы. Что поделать, такова международная жизнь!
Вот поэтому и приходилось Советскому правительству маневрировать. Посылать ноты, заключать соглашения, торговать, ловить на нарушениях соглашений, снова посылать ноты. И в то же самое время вести тяжелые бои с белогвардейцами и интервентами. Однако, какие-такие бои с интервентами? Официально-то войны как бы и не было.
Ну да, ни одна из стран-интервентов не признавалась открыто, что воюет в России за свои интересы. Те откровения Черчилля, которые я уже приводила, были сделаны им через много лет. А тогда, в 18-22 годах, он помалкивал, как помалкивали и все остальные интервенты.
Англия, Франция, Италия, США - никто из них не трубил на весь мир о том, какие грузы регулярно отправляют они в Россию белогвардейцам.
Зато, когда Красная Армия разгромила деникинцев, картина открылась прелюбопытная. С Запада все шли и шли эшелоны с "подарками" белогвардейцам. Вагоны с новенькими английскими пулеметами, с новенькими французскими патронами. Присылали все, вплоть до обуви и нижнего белья. Ленин на одном из собраний с иронией рассказывал:
"Кончилось это тем, что Колчак, Деникин были разбиты наголову... И к нам теперь один за другим подходят поезда с великолепным английским снаряжением, часто встречаются русские красноармейцы целыми дивизиями, одетые в великолепную английскую одежду, а на днях мне рассказывал один товарищ с Кавказа, что целая дивизия красноармейцев одета в итальянское берсалье. Я очень жалею, что не имею возможности показать вам на фотографическом снимке этих русских красноармейцев, одетых в берсалье".
Разумеется, рассказ Ленина сопровождался смехом слушателей. Для тех, кто не знает, объясню, в чем здесь юмор. Берсалье - это экипировка итальянских мотоциклистов. Вот и представьте себе русского мужика в таком экстравагантном одеянии. И еще подумайте: это ли не доказательство того, что белогвардейцы воевали на деньги Антанты и, следовательно, в интересах Антанты!
Однако, война 1918 - 1922 годов со стороны интервентов была
тайной не только в части помощи белогвардейцам. Она была тайной и в деле самой интервенции. Но как, спросите вы, можно скрыть факт вторжения войск на территорию другой страны? Отвечаю. Факт вторжения, конечно, скрыть нельзя. Но можно обставить все таким образом, что это якобы уже и не вторжение, а чуть ли не благодеяние для оккупируемой страны.
Весьма изобретательно была разыграна чешская карта. Советское правительство выполняло все договоренности по проезду эшелонов с чехами, но так называемые союзники совместно с чешскими генералами организовали мятеж чехословацкого корпуса, совершили переворот во Вдадивостоке.
На улицах были расклеены прокламации, подписанные адмиралом американского флота Найтом, вице-адмиралом японского флота Като, французским полковником Понсом и капитаном чехословацкой армии Бадюрой. Население извещалось, что интервенция союзных держав предпринята "в духе дружественного сочувствия к русскому народу". Вот так!
Итак, союзные державы вторглись в Сибирь летом 1918 года. Повод был самый что ни на есть "гуманный": надо было срочно спасать чехов от коварных большевиков. Ну как же, французские, американские и английские газеты рассказывали всему миру о том, как бессовестные большевики привезли в Сибирь десятки тысяч немецких и австрийских военнопленных, вооружили их и вместе с ними стали нападать на чехов.
С разрешения советских властей в Сибирь приехали капитан Хикс из английской службы разведки, капитан Уэбстер из американской миссии Красного Креста и майор Дрисдэйль - американский военный атташе в Пекине. После тщательного расследования все трое пришли к выводу: немецких и австрийских пленных в Сибири нет! Доклад трех честных офицеров госдепартамент США положил под сукно.
Не правда ли, очень похоже на поведение Буша, который начал агрессию против Ирака под надуманным предлогом якобы имеющегося там оружия массового поражения. И тоже пытался положить под сукно результаты комиссии, которая не нашла в Ираке ничего подобного. Правда, сейчас не начало ХХ века, сейчас есть телевидение, спутниковая связь. Да и журналисты стали дотошными и технически оснащенными. Так что нынче ничего не утаишь.
Кстати, в докладе проверяющих офицеров были и такие слова:
"Приведенные обвинения - сплошной вымысел, имеющий целью вовлечь союзников в интервенцию против Соетской России".
О, простодушные офицеры! Да этих "союзников" особенно-то и вовлекать не надо было, они и сами по себе быстренько вовлеклись.
Из обращения к русскому народу: "Мы пришли, чтобы помочь вам спасти вашу страну от расчленения и разорения, которым вам угрожает Германия. Мы торжественно заверяем вас, что не оставим себе ни пяди вашей территории".
16 августа высадились первые американские десанты. Из заявления правительства США: "Военные действия в России допустимы сейчас лишь для того, чтобы оказать посильную защиту и помощь чехословакам против вооруженных австро-немецких военнопленных, которые нападают на них".
У японцев на Дальнем Востоке было больше всего войск, поэтому точной даты нет, он высаживались весь август. Из обращения японского правительства: "Принимая это решение, японское правительство по-прежнему исполнено желания развивать прочные дружественные отношения и остается верным своей политике уважать территориальную целостность России и воздерживаться от какого бы то ни было вмешательства в ее внутренние дела".
Над подобными выкрутасами можно было бы посмеяться, если бы мы не знали, каких жертв, каких страданий России и ее народу стоило вмешательство интервентов-доброхотов во внутренние дела нашей страны.
В предыдущих статьях я, согласившись с Александром Орловым, предложила считать войну 1918 - 1922 годов Отечественной войной. Но все же тогда в моих утверждениях была какая-то доля неуверенности. Теперь же, ознакомившись с мнениями участников форума и прочитав по этой теме немало дополнительной литературы, я твердо и окончательно убедилась:
Да, это была именно Отечественная война. И, тоже вслед за Орловым, я считаю, что проживи Ленин дольше, он, конечно же, уточнил бы название войны. Ведь в его выступлениях, письмах, статьях предвоенного и военного периода нередко звучали слова Отечественнная война . Но тогда ему было не до теоретических изысков: страна стонала от ига интервентов и их прислуги - российской белогвардейщины. Надо было спасать страну.
Ну, перевели дух, и хватит. Пора вернуться к заявленной теме статьи и посмотреть, чем занимались на просторах России благородные белые генералы и не менее благородные поручики и корнеты. Причем, примеры, которые я буду приводить, взяты отнюдь не из коммунистических источников.
Начнем с Сибири и Дальнего Востока . Я уже говорила о том, что союзники восторгались Колчаком за то, как он расправлялся с большевиками и со всеми, кто им сочувствовал. Генерал Гревс, командующий американскими экспедиционными силами в Сибири, этих восторгов не разделял. Дальше цитирую книгу американцев М.Сейерса и А.Кана "Тайная война против Советской России".
"Каждый день офицеры его (Гревса) разведки снабжали его новыми сведениями о царстве террора, которое учредил Колчак. В армии адмирала было 100 тысяч солдат, и новые тысячи людей вербовались в нее под угрозой расстрела. Тюрьмы и концентрационные лагеря были набиты до отказа.
Сотни русских, осмелившихся не подчиниться новому диктатору, висели на деревьях и телеграфных столбах вдоль Сибирской железной дороги. Многие покоились в общих могилах, которые им приказывали копать перед тем, как колчаковские палачи уничтожали их пулеметным огнем. Убийства и грабежи стали повседневным явлением".
"Генерал Гревс не скрывал отвращения, которое вызывали у него злодеяния антисоветских войск в Сибири, чем заслужил враждебное отношение со стороны белогвардейского, английского, французского и японского командования. Агенты Колчака начали против Гревса травлю, чтобы подорвать престиж и добиться его отозвания из Сибири.
В самый разгар клеветнической кампании в штаб генерала Гревса явился посланный от генерала Иванова-Рынова, командовавшего колчаковскими частями в Восточной Сибири. Он сообщил Гревсу, что если тот обязуется ежемесячно давать армии Колчака 20 тысяч долларов, генерал Иванов-Рынов позаботится о том, чтобы агитация против Гревса и его войск прекратилась.
Этот Иванов-Рынов даже среди генералов Колчака выделялся как изверг и садист. В Восточной Сибири его солдаты истребляли все мужское население в деревнях, где, по их подозрениям, укрывали большевиков. Женщин насиловали и избивали шомполами. Убивали без разбора - стариков, женщин, детей.
Один молодой американский офицер, посланный расследовать зверства Иванова-Рынова, был так потрясен, что, закончив свой доклад Гревсу, воскликнул: "Ради бога, генерал, не посылайте меня больше с такими поручениями! Еще бы немножко - и я сорвал бы с себя мундир и стал бы спасать этих несчастных".
Кажется, с Колчаком и его подручными все ясно. Если кто-то все еще продолжает считать Колчака благородным рыцарем белой идеи и честным офицером... Что ж, значит, у нас просто разное понимание понятий благородство и честность.
Теперь перенесемся на Запад страны. Там орудовала банда Балаховича. Кто это такой? Он - офицер старой армии, в феврале 1918 года добровольно вступил в Красную армию, командовал полком. В ноябре того же года перешел к белым и в 1919 году в составе армии Юденича участвовал в наступлении на Петроград. После разгрома армии Юденича он перешел на службу в армию Эстонии, а позднее - Польши.
В 1920 году Советская Россия заключила мирные договоры с Польшей, Эстонией, Латвией и Литвой. Однако, на территории этих государств было немало белогвардейцев, скрывшихся сюда после разгрома их армий Красными частями. Вот из этих-то белогвардейских недобитков Балахович и сформировал несколько хорошо вооруженных отрядов, в чем ему помог Б.Савинков.
С этими отрядами Балахович стал переходить государственную границу, совершать набеги на мирных жителей Белоруссии. Что балаховцы там вытворяли, сейчас узнаете. Не раз части Красной Армии направлялись к месту вторжения банд Балаховича, но тот переходил границу в обратном направлении и скрывался на своих базах, находящихся на территории указанных стран. Вот что сообщали об этих набегах зарубежные пресса и радио.
"Балахович вступил в Плотницу 2 октября, немедленно собрал всех евреев и потребовал денег. После того как евреи отдали все свои вещи, начались самые дикие убийства и пытки. У Моисея Плотника оторвали нос, а затем повесили его. Путерман, у которого изрубили шашками все семейство, сошел с ума и начал танцевать, а потом был расстрелян.
Ефрему Поляку сначала отрубили руку, а потом с него живого содрали кожу. Илья Финкельштейн сожжен живым. Всех женщин и девушек в городе, вплоть до 9-летних детей, изнасиловали.
Подобный же погром произошел в Кремне Волынской губернии. Там в квартире Сокачева собрали 30 молодых женщин, которых после изнасилования перестреляли, мужчин же погнали к реке, где их бросали в воду и по плавающим стреляли до тех пор, пока всех не потопили.
В деревне Инево, на границе Пинского и Ковельского уездов, добровольцы ограбили еврея, затем обмотали его колючей проволокой и катали по земле. Растерзанного и окровавленного его размотали и медленно жгли на огне...
Может, хватит? Список подобных зверств можно продолжать до бесконечности. Но не пора ли некоторым людям понять, что любое проявление национализма, в том числе и антисемитизма, - это ненормальное состояние человеческого общества? Пусть каждый, кто ненавидит евреев просто за то, что они евреи, после прочтения этих строк задумается: а не ставит ли он себя в один ряд с чудовищами из банд Балаховича?
А теперь заглянем на Юг России, туда, где орудовали бравые ребята благороднейшего из благороднейших - генерала Деникина. О подвигах деникинцев поведал нам в своих воспоминаниях участник и свидетель - русский литератор Виллиам. Правда, о своих личных свершениях он распространяется не очень охотно, зато в подробностях передает рассказы своих соучастников по борьбе за единую и неделимую. Почитаем?
"Прогнали красных - и сколько же их положили, страсть господня! И стали свои порядки наводить. Освобождение началось. Сначала матросов постращали. Те с дуру-то остались, "наше дело, говорят, на воде, мы и с кадетами жить станем"...Ну, все как следует, по-хорошему: выгнали их за мол, заставили канаву для себя выкопать, а потом подведут к краю и из револьверов поодиночке. Так, верите ли, как раки они в этой канаве шевелились, пока не засыпали. Да и потом на этом месте вся земля шевелилась: потому не добивали, чтобы другим неповадно было".
"Застукали его на слове "товарищ"...Добились, что он - организатор ихних шаек. Правда, чтобы получить сознание, пришлось его пожарить на вольном духу... Сначала молчал: только скулы ворочаются. Ну, потом, само собой сознался, когда пятки у него подрумянились на мангале. Посередине станицы врыли столб, привязали его повыше, обвили вокруг черепа веревку, сквозь веревку просунули кол и- кругообразное движение! Под конец солдаты отказались крутить, господа офицеры взялись. И вдруг слышим: крак! --черепная коробка хряснула...Зрелище поучительное".
Зрелище и правда поучительное. Это кто там у нас на Форуме собирался склонить голову у могилы Деникина? Не забудьте ленточку для веночка заказать с надписью: "От любителя поджариаваться на мангале, висеть на столбе и прочих острых ощущений".
Наталья Морозова
Однажды, читая сборник воспоминаний участников борьбы подполья в декинском тылу,я натолкнулся на воспоминания большевика, принимавшего непосредственное участие в сборе данных о "преступления харьковской конрразведки". Это меня заинтересовало, так как ныне гораздо большую извесность имеют данные о "преступлениях харьковской чрезвычайки", собранные деникинским Освагом.
П. И. Долгин
Кровавый путь деникинщины
11 декабря 1919 года. День выдался пасмурный, сыроватый. Но радость, огромная радость заполняет сердца горожан. В Харьков вступает Красная Армия. Сначала показались конные разведчики начдива-41 Ю. Саблина. Они спустились с Холодной горы, проскакали по Екатеринославской улице, свернули на Павловскую площадь и дальше направились к центру. Их встречали харьковчане, простые рабочие люди. «Наши! Наши! Наконец-то!» — раздавались возгласы.
Усталые лица всадников светились радостью, и кони, забрызганные по брюхо грязью, проходили перед собравшимся народом, как на торжественном параде.
Кончился для харьковчан кошмар деникинщины. Закончилось подполье. Четвертый подпольный ревком, ставший сразу после гибели третьего на боевой пост, привел подпольную группу бойцов к победе, несмотря на провокации, провалы.
И вот вместе с Саблиным собрались члены ревкома Иван Козлов, Иван Савельев, Иван Гончарук, Зиновий Тобаков, подпольные работники. Среди них Анна Янова, разведчица Стася Слинько. Сколько радости! Совсем иными кажутся знакомые лица. Но радость освобождения не может заглушить боль тяжелых утрат — гибели многих товарищей, близких, дорогих...
Сразу же после образования временного губернского ревкома было решено создать комиссию для расследования зверств деникинцев.
Это решение возникло как-то само собой, как естественная необходимость, как одно из первоочередных мероприятий Советской власти. И хотя в гражданской войне такой практики еще не было, хотя военных и всяких иных дел после освобождения от врага возникало бесчисленное множество, кровавый разгул деникинщины на Украине, их зверские расправы над рабочим и крестьянским людом были настолько отчетливо выраженным актом классовой мести, что показать истинный лик палачей народа и запечатлеть его для истории было делом огромной политической важности. Этим определялись направление деятельности комиссии и ее состав.
Во главе комиссии ревком поставил участников подполья. Председателем назначили автора этих строк, секретарем — Ирину Шевченко. Сама же комиссия состояла из многочисленных представителей профсоюзных организаций, кооперации, различных других общественных организаций. Харьковское медицинское общество делегировало в медицинскую экспертную подкомиссию видных своих деятелей.
В ходе работы было выпущено четыре номера бюллетеня Харьковской губернской комиссии по расследованию зверств, учиненных Добрармией.
В них были помещены протоколы экспертной подкомиссии с подробным описанием патологоанатомических обследований трупов, показания людей, пострадавших от деникинского террора, списки угнанных белогвардейцами при их бегстве из Харькова и многие другие материалы. Эти бюллетени являются важными документами, обвиняющими одного из «верховных» палачей — Деникина и его офицерскую свору насильников.
В Григоровском бору
С большим внутренним волнением приступили мы к обследованию мест расстрелов в Григоровском бору. Сюда водили белогвардейцы на казнь наших товарищей по подполью. Мы знали, как терзали их в застенках контрразведки изверги-палачи, и все же не могли примириться с мыслью, что увидим их, еще так недавно горевших страстью борьбы, мертвыми, изуродованными до неузнаваемости.
Здесь же уничтожались пленные красноармейцы, жители, заподозренные в сочувствии Советской власти.
Внезапно ударивший в начале зимы суровый мороз и выпавший снег скрыли все, что таилось в бору. Помогли нам жители харьковского предместья Холодная гора, знавшие места казни подпольщиков. Они делали зарубки на деревьях. По ним мы и отыскали могилы.
К приезду экспертной группы в бору собрались сотни рабочих, их жен и детей, жители окраин.
Молча стояли они, стараясь не мешать врачам. Нарушали порой тишину лишь порывы ветра, пробегавшего по шапкам старых сосен, да вскрики родных и друзей, опознававших своих родственников, своих близких. Никогда мне не забыть лицо старика отца, увидевшего на дне разрытой ямы свою юную дочь и повалившегося как сноп на край могилы...
Картина, представившаяся нашим глазам, когда были раскопаны могилы,— вид обезображенных трупов, привязанных друг к другу толстыми веревками,— превзошла все наши мрачные предчувствия. Почти все трупы были раздеты до нижнего белья, без обуви. В результате подробного освидетельствования экспертно-медицинская подкомиссия констатировала мученическую смерть сотен людей, приводила в своем протоколе описания многих чудовищных способов уничтожения людей, применявшихся деникинцами.
Здесь происходила настоящая сеча. Исступленные в своем бешенстве, палачи стреляли, рубили, кололи, били прикладами, топтали сапогами, добивали безоружных, притом связанных друг с другом людей.
Без слез и глубокой сердечной боли нельзя было смотреть на обнаруженные трупы наших подпольщиков.
Среди них были:
Петр Слинько, двадцати четырех лет, член ЦК КП(б)У. На теле многочисленные следы от ударов тупым орудием и три огнестрельных раны...
Михаил Черный, член ЦК КП(б)У, руководитель харьковской подпольной организации. Руки связаны веревкой. Многочисленные кровоподтеки, происшедшие от ударов тупым орудием. Огнестрельное ранение с деформацией лица и черепа.
Иван Минайленко, семнадцати лет, активный работник подпольного Красного Креста, один из руководителей подпольного комсомола. Смерть последовала от паралича сердца после удара в область сердца.
И еще многие и многие. Далеко не всех удалось опознать, настолько изуродованы и обезображены были их лица...
Очевидцы свидетельствуют
Мы опубликовали в бюллетене комиссии 47 показаний. Написанные под свежим впечатлением пережитого, они отразили действительную картину жизни при белых, полный произвол властей, бесконтрольность и ненаказуемость деникинского офицерства, его полное моральное разложение: беззастенчивая продажность, взяточничество, коррупция, шантаж.
Одно за другим свидетельствуют показания о страшной работе карательных органов деникинщины. Весь город был охвачен сетью этих учреждений, куда тащили арестованных: контрразведка в «Палас-отеле» на Кацарской, 5, сыскное отделение в гостинице «Харьков» на Рыбной улице, комендатура, полицейские участки, гауптвахта, штабы отдельных воинских частей и тюрьма.
Контрразведка в «Палас-отеле»
занималась наиболее важными делами, главным образом большевистским подпольем. Она засылала провокаторов в нашу подпольную организацию, громила подпольные явки, оставляла там засады, арестовывала наших товарищей.
Страшный застенок представляла контрразведка в «Палас-отеле». Методы ее работы — избиение шомполами, пытки, насилия, бесчеловечные издевательства.
Несмотря на то что контрразведка хорошо информировалась о подполье — три состава ревкома были выданы провокаторами,— офицеры контрразведки на допросах пытали каждого арестованного, добиваясь новых и новых данных, новых фамилий.
О «Палас-отеле» рассказывает на страницах бюллетеня один из харьковских жителей, Не участвовавший в подпольной работе и арестованный только лишь по подозрению:
«— Ну что, подумал? — начал допрос штаб-ротмистр.
— Мне не о чем думать. Я ничего не знаю.
— Врешь, знаешь! — вдруг приходя в ярость, крикнул штаб-ротмистр. — Капитан, начинайте!
Капитан с шомполом в руке подошел ко мне, дав подножку, бросил меня на пол и начал бить. После 20 ударов капитан остановился передохнуть и в это время начал мне описывать последующие пытки, если я не сознаюсь.
— Это, — говорил он,— я тебя только погладил; погоди еще, если этого мало, будем бить по нервным узлам. Это уже немногие выносят, а будешь еще упрямиться, запустим штук пять холодных клизм. Это еще меньше выносят. Если и тогда не поможет, сделаем из тебя шомполом мясо, посыплем солью и оставим на пару часов размышлять. Это еще никто не вынес, не сознавшись.
После этого допроса я вернулся в камеру разбитый более от рассказа палача, что меня ожидает, чем от перенесенных ударов...
...Прошло несколько дней, и в «Палас» привели арестованных членов ревкома... Тут-то настало страдное время контрразведки. Беспрерывные, в течение суток, допросы с «пристрастием», то есть с самыми жестокими пытками.
Нечеловеческим мукам подвергались арестованные женщины».
Вот что рассказала в одном из бюллетеней бывшая подпольщица Евгения Кринская: «Около 10 часов утра стали вызывать на допрос к главному заплечных дел мастеру Собинову в страшную, как оказалось после, 64-ю комнату. Первой позвали Мусю Телешевскую. Когда она вошла, на нее с нагайкой и кулаками, обдавая площадной бранью, набросились казак и Собинов. Били за то, что коммунистка, и требовали выдачи товарищей. Позвали меня. Когда я вошла, увидела Мусю, то почувствовала, что силы меня оставляют, так был ужасен ее вид: все лицо в кровоподтеках от нагайки и кулаков офицера».
Одну из активных работниц подпольного Красного Креста — Мандрацкую, продолжает свои показания Кринская, «пороли в течение суток три раза. Когда теряла сознание, ее отпаивали водой, отводили в камеру, а через некоторое время опять принимались бить, думая таким образом выпытать показания о работавших в подполье товарищах...»
Приведем еще один рассказ Германа Михайловича. При наступлении Деникина он был командиром повстанческого батальона Савинской волости Изюмского уезда. Его арестовали в Белгороде при попытке перейти фронт, где содержали в заключении при комендантском управлении, а 31 июля перевезли в Харьков в «Палас-отель». Г. Михайлович свидетельствует:
«...При контрразведке я просидел 12 дней, в течение которых пищи как мне, так и остальным арестованным совершенно не давали; при мне увели двух арестованных, почерневших и в беспамятном состоянии от голода. Каждый день были слышны крики избиваемых при допросах, которые производились большей частью, как я заметил, по вечерам, а то и совсем ночью, причем избиваемых запирали в отдельные комнаты. Помещение, которое занимали арестованные, состояло из четырех маленьких комнат; арестованных содержалось до 150 человек; теснота и грязь были ужасные; спали на полу вповалку женщины и мужчины... Много арестованных выпускалось за взятки, о чем в контрразведке говорили не стесняясь; с меня лично следователь просил 15 тысяч... У арестованных отбирали деньги и драгоценные вещи, на них пьянствовали офицеры контрразведки...»
Гостиница «Харьков»
, политический сыск, фактически филиал контрразведки... Если контрразведка в «Палас-отеле» занималась большей частью подпольем, то в «Харьков» попадали подозреваемые в сочувствии большевикам. Впрочем, строгого разделения не было. Арестовывали по любому поводу, а часто и без повода, просто с целью вымогательства, получения денег за освобождение. Методы «работы» те же, что и в контрразведке. Вот показания одного из товарищей о своем пребывании в гостинице «Харьков»:
«Я подвергся трем пыткам в контрразведке на Рыбной улице в гостинице «Харьков».
16 ноября меня вывели в помещение, где офицеры подвергли меня допросу и после приказали раздеться и стали избивать шомполами и плетьми. Вечером, в семь часов, здесь же, после нового допроса меня подвергли пыткам. Сначала накинули мне на шею веревку с петлей и, потянув кверху, так что я должен был стоять в вытянутом положении, начали избивать руками и рукоятками револьверов; били преимущественно по бокам и лицу. Через несколько минут я потерял сознание и повис на веревке. Когда меня привели в чувство, опять подвергли допросу и после третьего допроса опять подвесили веревкой за челюсти и подтянули кверху, так что я вновь оказался в вытянутом положении и с вытянутой шеей, и меня начали избивать по горлу и по бокам, я опять потерял сознание.
Когда меня привели в чувство, то подвергли новому допросу и, поставив к стенке, сказали, что сейчас расстреляют...
После этого меня поставили на колени перед портретом Деникина и заставили петь «Боже, царя храни», во время пения избивали плетьми по плечам и бокам».
Каторжная тюрьма
. Здесь царили такие же порядки, как в «Палас-отеле» и гостинице «Харьков». Об этом свидетельствует находившийся в тюрьме Илья Морозов:
«...На поверке политических заставляли петь молитву... На каждую законную просьбу отвечали бранью и криком. За малейшее нарушение каторжного устава сажали в темный сырой карцер на хлеб и воду.
Карцеры помещались в нижнем этаже, в полуподвале, размером не более двух аршин на два. Небольшая голая кровать на железных прутьях, параша. Вот вся обстановка камеры. Небольшое окно, плотно закрывающееся чугунной ставней, дверь тоже чугунная, насекомых — клопов и вшей — там были миллионы, холод страшный, а теплой одежды брать не разрешалось. Просидеть 72 часа в этой адской яме было не шутка.
После вечерней поверки наступала длинная мучительная осенняя ночь. Спать размещались рано, кто как мог. Вдоль низких стен были приделаны железные рамы, обтянутые грязными мешками,— это были кровати. Ни подушек, ни одеял не полагалось. Но не все счастливцы могли спать на таких кроватях, камеры были переполнены, и большинство размещалось прямо на голом полу, вповалку. Спали и на столах, под кроватями и вокруг вонючей параши. Ночью было холодно и сыро, наступили морозы, в окнах не было стекол, был отчаянный сквозняк. Топить и не думали... Многие, раздетые, тряслись как в лихорадке. Здоровых было мало. Появились болезни — бронхит, лихорадка, головные боли, наконец, и тиф...»
В тюрьме происходил и так называемый военно-полевой суд. Сюда приезжали офицеры контрразведки и в конторе вершили свои дела.
«При допросах, — свидетельствует тот же И. Морозов, — давались откровенные намеки на взятку. За десять — двадцать — сто тысяч, смотря по делу, можно было получить свободу. Взяточничество с арестованных достигло громадных размеров. Это была свободная торговля человеческими душами.
А душ этих было немало. В одной только каторжной тюрьме около двух тысяч, затем губернская тюрьма, сыскное отделение, многочисленные участки и арестные дома — все было переполнено, битком набито разного рода людьми. Но не все, конечно, имели возможность дать выкуп за себя, большинство не имело ни копейки, голодало на черном хлебе и терпеливо ждало решения своей участи. А решения эти были просты и ясны.
По выражению одного старого сыщика, «сто плетей за шкуру и на вешалку — вот наш суд». Этот страшный суд решал свои дела по ночам, в глухом застенке, в составе двух-трех полупьяных офицеров. Приговор составлялся заранее, в коротких словах: «Расстрелять!», «Повесить!» Подсудимого вводили только для того, чтобы объявить ему эти страшные слова. Часто решения выносились заочно и объявлялись подсудимому перед стволом винтовки или под петлей веревки».
Однако широко применялся белогвардейцами и старый метод, простой и безотказный, избавлявший даже от такой пустой формальности, как военно-полевой суд,— убить «при попытке к бегству».
Побывал в этой страшной тюрьме и председатель организационной комиссии по созыву международного съезда инвалидов первой мировой войны А. П. Дорофеев.
Он рассказал нашей комиссии, как инсценировались такие «попытки к бегству»:
«Нас было девять человек. Вывели из тюрьмы. Двое, будучи больными тифом, не могли идти и опирались на других товарищей. Только что завели за угол тюрьмы по Семинарской улице, конвой, идущий впереди и по сторонам, зашел сзади нас и построился развернутым фронтом. Нас же построили в два ряда по четыре человека, а я, девятый, был на правом фланге. Скомандовав нам: шагом марш, в то же время сами зарядили винтовки и после пяти-шести шагов в упор, на расстоянии четырех-пяти шагов, в спину раздался первый залп, от которого упало шесть человек; вторично зарядили винтовки. Трое, оставшиеся в живых, бросились бежать, пользуясь темнотой, но, помню, один еще упал. Мы двое продолжали бежать по Семинарской улице... Закоченевший, я направился в домики, и вот в одном меня приняли, где я и скрывался до прихода Советской власти.
В газете же от 18 ноября 1919 г. появилась заметка, что при попытке к бегству расстреляны семь уголовных бандитов, двое из них бежали. Заявляю, что в нашей группе не было ни одного уголовного, все девять — политические».
Этап
Конец деникинщины уже недалек. Все ближе и ближе Красная Армия. На улицах расклеены объявления о поголовной мобилизации в белогвардейские войска. Газеты печатают интервью с генералом Май-Маевским. Генерал говорит об уклоняющихся от мобилизации, об отсутствии патриотизма у многих граждан: объявленный командованием сбор теплой одежды для «доблестных воинов» срывается. Генерал угрожает. Обещанные угрозы приводятся в исполнение. На Павловской и Николаевской площадях жители видят повешенных с прикрепленными надписями на груди: «Дезертир», «Бандит». Они хорошо узнали повадки «грабьармии» — так теперь в народе называют деникинскую армию — и сыты по горло «единой неделимой». С нетерпением ждут прихода Красной Армии — освободительницы.
По опустевшим улицам мечутся белогвардейцы, устраивая облавы на дезертиров. Они шарят по квартирам — нужно побольше награбить на черный день.
Контрразведка ускорила завершение своих кровавых дел. 4 декабря вывела на расстрел в Григоровский бор большую группу подпольщиков — 38 человек.
А в каторжной тюрьме — свыше 2 тысяч заключенных, обвиняемых в большевизме. Большинство — рабочие и крестьяне, рядовые работники сельских и городских советских учреждений, много бывших бойцов Красной Армии... Но не осмелилось, видно, деникинское командование поднять кровавую руку на глазах у харьковского населения и разделаться сразу с такой массой. И вот нашли выход — погнать с собой, а там...
Переполненная тюрьма глухо волновалась. Что будет?..
6 декабря, суббота. День передач. Еще с раннего утра у ворот каторжной тюрьмы толпится народ — родственники, близкие заключенных. Все ждут. Но вот к двум часам дня в тюрьму прибыл большой отряд корниловцев с пулеметами, с походной кухней. Среди них много офицеров. Из губернской тюрьмы пригнали 65 женщин.
К пяти часам вывели из камер 2100 заключенных, и всех 2165 человек быстро построили в колонну, окружили цепью караульных с ружьями наперевес и погнали в путь.
Со страшными криками и стенаниями бросились родственники к своим. Но конвой их грубо оттеснил прикладами. Подгоняемые стражей, арестованные прошли по темным улицам города и вышли на Змиевское шоссе. Так начался этап Харьков — Змиев — Изюм — Бахмут — Ростов, беспримерный по жестокости, варварскому обращению, издевательствам, рассчитанный на медленную мучительную смерть многих сотен людей. Этап — это сплошная цепь злодеяний агонизирующего врага, который знает, что он обречен; но у него еще власть, и в безумии он расправляется, мстит.
Он гонит массу полураздетых и полуразутых людей, которых он же раздел и разул, по полям по снегу, по грязи, голодных, сутками не давая ни куска хлеба, ни глотка воды.
Он требует порядка в рядах, отстающих подгоняет прикладами, падающих готов прикончить штыком, если товарищи быстро не подымут его и, поддерживая, не поведут с собою.
Он размещает их на ночь в тесных помещениях, где ни лечь, ни сесть, можно только стоять, тесно прижавшись друг к другу, гибнуть от голода, жажды, отсутствия воздуха. А когда задыхающиеся начинают требовать воздуха, конвой открывает стрельбу в окна, наполняя помещение пороховым дымом.
На каждом привале он осматривает свои жертвы: на ком еще сохранилось что-либо из одежды, может быть, деньги или другие ценности — под угрозой смерти забирает.
В Змиеве отбирается по списку партия в 250 человек — «в расход».
И так изо дня в день тянется мучительный этап, теряя по пути обессиленных, нашедших смерть от руки палачей...
На станции Шебелинка заключенных погрузили в специальные вагоны-ледники, по 130—140 человек в каждый. Притиснутые друг к другу, они могли только стоять. В таком положении люди находились несколько суток езды до Изюма. На ночь и в пути двери вагонов запирались. Вагоны превращались в душегубки.
Один из арестованных, товарищ Яковлевич, дал комиссии такие показания:
«Настала кошмарная ночь. Наши силы таяли, и не было возможности удержаться на ногах, но сесть места не было, воздуха не хватало, мучила страшная жажда. И вот люди стали умирать стоя на ногах. Умирающие падали тут же под ноги и топтались другими... Вагон наполнился запахом трупов... и, чувствуя под собой мертвые человеческие тела, живые сходили с ума... В вагоне поднялся неимоверный шум, стучали в двери, пытаясь сломать их. Но тщетно. Наутро выбросили из вагонов трупы, их оказалось несколько десятков. Шум не прекращался и днем. Требовали воды, хлеба. На вопросы, почему нам ничего не дают, почему нас истязают постепенно, последовал ответ: «А вам не все равно умирать, что сегодня, что немного погодя». И кровожадные скоты издевались еще больше».
Положение было таково, продолжает этот свидетель, «что чувствующие в себе достаточно силы сломали решетку... подняли люк на крыше вагона и с идущего поезда бросались вниз. Корниловцы заметили бегство. Наутро были выведены из каждого вагона по нескольку человек и расстреляны за то, что некоторые бежали. Из вагонов вывалили новую груду трупов. На остановках фельдфебель обходил вагоны, стрелял в шумную толпу. Люди падали, но никто не обращал внимания на выстрелы, на смерть товарищей. Что смерть против этой адской муки? Смерть — освобождение. И, чем скорее, тем лучше...»
В последнюю ночь перед прибытием в Изюм произошло крушение: порожняк наскочил на поезд с заключенными.
В Изюме снова расстрелы. Через пять суток этап прибыл в Бахмут — всего около восьмисот человек. Почти две трети погибли в дороге. Да и среди оставшихся много тяжелобольных, часть слабых, с трудом передвигающихся.
В Бахмуте комиссия из трех офицеров учинила оставшимся допрос, после чего вынесла решение: к воинскому начальнику для отправки на фронт под строгим контролем.
Наступавшая по пятам Красная Армия перечеркнула это решение. Многим удалось скрыться еще в Бахмуте, где царил хаос лихорадочной эвакуации. Более крепкие были захвачены белыми с собой в Ростов. По дороге и в самом Ростове некоторым удалось бежать.
Так закончился этот этап, покрывший несмываемым позором Деникина, деникинских офицеров, деникинщину...
27 марта 1920 года народным комиссариатом юстиции было издано постановление о создании при НКЮ УССР Центральной комиссии по расследованию зверств белогвардейцев. В связи с этим наша комиссия была ликвидирована. Материалы, документы мы передали Наркомюсту УССР...
Героическое подполье. В тылу деникинской армии. Воспоминания. М., Политиздат, 1975
К. В. Сахаров (1881–1941), генерал, участник мировой и гражданской войн, эмигрировал в Германию, автор нескольких работ, в том числе «Белая Сибирь» (Мюнхен, 1923). Полагал - что белое движение в России являлось прообразом германского фашизма. Он писал: «Белое движение в самой сущности своей являлось первым проявлением фашизма… Белое движение было даже не предтечей фашизма, а чистым проявлением его». Сахаров К. В. Белая Сибирь. С. 314. Судя по приказам самого Сахарова в 1919 г., его роднили с фашизмом беспощадность к людям, презрение к «недочеловекам» по его мнению.
"... И ХРУСТ ФРАНЦУЗСКОЙ БУЛКИ"
«Год тому назад, - население видело в нас избавителей от тяжкого комиссарского плена, а ныне оно нас ненавидит так же, как ненавидело комиссаров, если не больше; и, что еще хуже ненависти, оно нам уже не верит, от нас не ждет ничего доброго… Мальчики думают, - продолжал он, - что если они убили и замучили несколько сотен и тысяч большевиков и замордовали некоторое количество комиссаров, то сделали этим великое дело, нанесли большевизму решительный удар и приблизили восстановление старого порядка вещей… Мальчики не понимают, что если они без разбора и удержа насильничают, порют, грабят, мучают и убивают, то этим они насаждают такую ненависть к представляемой ими власти, что большевики могут только радоваться наличию столь старательных, ценных и благодетельных для них сотрудников»
Из дневника Будберга, 4 августа 1919 г.
Лариса Рейснер, участница боев с народоармейцами, оставила описание о налете офицеров Каппеля на станцию Шихраны под Казанью. «Защищавший Шихраны малочисленный заслон был поголовно вырезан. Мало того, переловили и уничтожили все живое, населявшее полустанок. Мне пришлось видеть Шихраны через несколько часов после набега. Все носило черты того совершенно бессмысленного, погромного насилия, которым отмечены все победы этих господ. Во дворе валялась зверски убитая (именно убитая, а не зарезанная) корова, курятник был полон нелепо перебитых кур. С колодцем, небольшим огородом, водокачкой и жилыми помещениями было поступлено так, как если бы это были пойманные люди, и притом большевики. Из всего были выпущены кишки. Животные валялись выпотрошенные, безобразно мертвые. Рядом с этой исковерканностью всего, что было раньше человеческим поселком, неописуемая, непроизносимая смерть нескольких застигнутых врасплох железнодорожных служащих и красноармейцев казалась совершенно естественной. Только у Гойи в его иллюстрациях испанского похода и Герильи можно найти подобную гармонию деревьев, согнутых на сторону темным ветром и тяжестью повешенных, придорожной пыли, крови и камней». Рейснер Л. Свияжск (август - сентябрь 1918 г.) // Пролетарская революция. 1923. № 6–7. С. 183–184.
«При нападении на караулы и порчи ж. д. производить круговые аресты всего мужского населения в возрасте от 17 лет. При задержке в выдаче злоумышленников расстреливать всех без пощады как сообщников-укрывателей… Немедленно открыть огонь из всех орудий и уничтожить барачную часть селения как возмездие за нападение в ночь на 2 июля на караул неизвестных лиц, скрывшихся в барачной части».
Командир ижевской дивизии генерал В. М. Молчанов
Беспощадное отношение карателей Колчака к рабочим и крестьянам спровоцировало массовые восстания. Как отмечает про режим Колчака А. Л. Литвин, «трудно говорить о поддержке его политики в Сибири и на Урале, если из примерно 400 тыс. красных партизан того времени 150 тыс. действовали против него, а среди них 4-5 % было зажиточных крестьян, или, как их тогда называли, кулаков»
О белом терроре говорил во время слушаний комиссии американского сенатора Овермэна 22 февраля 1919 г. сочувствующий большевикам журналист Альберт Рис Вильямс: «Белый террор - это тот, который существует в местах, где советская власть свергнута. Вспомните рассказ м-ра Аккермана в „Нью-Йорк таймсе“. В одной из своих корреспонденции он приводит эпизод, когда поезд, отошедший с Урала с 2100 пленными большевиками, прибыл в Николаевск с 1300. Он спросил, что стало с остальными, и узнал, что в поезде отсутствовали какие бы то ни было гигиенические условия, а также продовольствие, и эти люди либо умерли от голода, либо покончили с собою, либо были убиты при попытке к бегству. Он сообщил, что пленные умирали на руках работников американского Красного Креста, когда последние снимали их с поезда. Это преступление, как и многие другие, лежит на совести врагов советской власти. Тот же корреспондент Аккерман рассказывал, что Калмыкову было разрешено идти впереди наступающих союзников, причем он действовал с такой беспощадной жестокостью, что люди не осмеливались даже убирать трупы расстрелянных им жертв. Трупы оставались лежать на улицах, покинутые на съедение собакам. В Хабаровске 16 советских учителей, которые преподавали детям по новому методу… были скошены пулеметами, и кровь учителей обагрила цветочные грядки, которые они сделали со своими учениками… Я знаю, что мы живем в очень неспокойное время. Но призовите на суд истории с одной стороны большевиков, обвиняемых в красном терроре, а с другой стороны - белогвардейцев и черносотенцев, обвиняемых в белом терроре, и предложите им поднять руки, мозолистые и загрубелые от работы руки крестьян и рабочих будут сиять белизной по сравнению с обагренными кровью руками этих привилегированных леди и джентльменов». Октябрьская революция перед судом американских сенаторов. M. -Л., 1927. С. 111–112. Калмыков И. М. (? -1920), в 1919 г. - начальник Уссурийской отдельной бригады.
М. Г. Александров, комиссар красногвардейского отряда в Томске. Был арестован колчаковцами, заключен в томскую тюрьму. В середине июня 1919 г., вспоминал он, из камеры ночью увели 11 рабочих. Никто не спал. «Тишину нарушали слабые стоны, которые доносились со двора тюрьмы, слышны были мольбы и проклятья… но через некоторое время все стихло. Утром уголовные нам передали, что выведенных заключенных казаки рубили шашками и кололи штыками на заднем прогулочном дворе, а потом нагрузили подводы и куда-то увезли». Александров сообщил, что затем был отправлен в Александровский централ под Иркутском и из более тысячи там заключенных красноармейцы в январе 1920 г. освободили только 368 человек. В 1921–1923 гг. Александров работал в уездной ЧК Томской области. РГАСПИ, ф. 71, оп. 15, д. 71, л. 83-102.
Американский генерал В. Грэвс вспоминал: «Солдаты Семенова и Калмыкова, находясь под защитой японских войск, наводняли страну подобно диким животным, убивали и грабили народ, тогда как японцы при желании могли бы в любой момент прекратить эти убийства. Если в то время спрашивали, к чему были все эти жестокие убийства, то обычно получали в ответ, что убитые были большевиками, и такое объяснение, очевидно, всех удовлетворяло. События в Восточной Сибири обычно представлялись в самых мрачных красках и жизнь человеческая там не стоила ни гроша.
В Восточной Сибири совершались ужасные убийства, но совершались они не большевиками, как это обычно думали. Я не ошибусь, если скажу, что в Восточной Сибири на каждого человека, убитого большевиками, приходилось сто человек, убитых антибольшевистскими элементами
». Грэвс сомневался в том, чтобы можно было указать за последнее пятидесятилетие какую-либо страну в мире, где убийство могло бы совершаться с такой легкостью и с наименьшей боязнью ответственности, как в Сибири во время правления адмирала Колчака. Заключая свои воспоминания, Грэвс отмечал, что интервенты и белогвардейцы были обречены на поражение, так как «количество большевиков в Сибири ко времени Колчака увеличилось во много раз в сравнении с количеством их к моменту нашего прихода»
«Прокурор: Какие конкретные меры вы принимали против населения?
Семенов: Меры принудительного характера.
Прокурор: Расстрелы применялись?
Семенов: Применялись.
Прокурор: Вешали?
Семенов: Расстреливали.
Прокурор: Много расстреливали?
Семенов: Я не могу сейчас сказать, какое количество было расстреляно, так как непосредственно не всегда присутствовал при казнях.
Прокурор: Много или мало?
Семенов: Да, много.
Прокурор: А другие формы репрессий вы применяли?
Семенов: Сжигали деревни, если население оказывало нам сопротивление».
Из протоколов допроса атамана Семенова.
ПО ТРУПАМ
Просматривая фотографии периода Гражданской я наткнулся на жуткий снимок повешенного рабочего в Ростове и охотно позирующего около него белогвардейца. Снимок датируется 1919 годом и пояснительная записка к нему сообщает, что это казнь произошла по указанию генерала Кутепова. Подобные снимки есть и в коллекции фотоматериалов Центра документации новейшей истории Ростовской области (бывший архив обкома КПСС), как молчаливые свидетели массового террора в Ростове в отношении сторонников большевиков, во время пребывания Добровольческой армии в городе.
Путь Добровольческой армии был густо отмечен виселицами и грудами расстрелянных. А.И. Деникин писал позднее в «Очерках русской смуты»: «В Первом (Кубанском - Д.Г.)
Роман Гуль, участник Ледового похода корниловцев, рассказал о бое под станицей Лежанка на Дону, о том, как отнеслись офицеры к пленным красноармейцам: "Из-за хат ведут человек 50–60 пестро одетых людей, многие в защитном, без шапок, без поясов, головы и руки у всех опущены. Пленные. Их обгоняет подполковник Нешенцев, скачет к нам, остановился - под ним танцует мышиного цвета кобыла.
- Желающие на расправу! - кричит он.
- Что такое? - думаю я. - Расстрел? Неужели?
Да, я понял: расстрел вот этих 50–60 человек с опущенными головами и руками. Я оглянулся на своих офицеров. Вдруг никто не пойдет, пронеслось у меня. Нет, выходят из рядов. Некоторые смущенно улыбаясь, некоторые с ожесточенными лицами. Вышли человек пятнадцать. Идут к стоящим кучкой незнакомым людям и щелкают затворами. Прошла минута. Долетело: пли!.. Сухой треск выстрелов, крики, стоны… Люди падали друг на друга, а шагов с десяти, плотно вжавшись в винтовку и расставив ноги, по ним стреляли, торопливо щелкая затворами. Упали все. Смолкли стоны. Смолкли выстрелы. Некоторые расстреливавшие отходили. Некоторые добивали прикладами и штыками еще живых. Вот она, гражданская война: то, что мы шли цепью по полю, веселые и радостные чему-то, - это не война… Вот она, подлинная гражданская война… "
Один офицер, показывая Р. Гулю нагайку с запёкшейся кровью, со смехом хвастался, как порол пленных: «Здорово, прямо руки отнялись, кричат, сволочи». Молодым красноармейцам дали по 50 плетей, а затем всё равно расстреляли.
Добровольцы в 1918 году зачастую убивали всех, включая раненых и женщин-санитаров. Женщины подвергались насилию. Даже среди офицеров процветало мародёрство. В Белой Глине полковник Михаил Дроздовский приказал расстрелять много пленных красноармейцев, из мести за жуткую расправу над пленными белогвардейцами. Тогда красные, захватив пленных и раненых, долго издевались над ними, отрезая им конечности и коля штыками. Даже известный своими высокими нравственными качествами А.И. Деникин приказывал поджигать дома большевиков, казнивших пленных раненых белогвардейцев, со скарбом, и расстреливать активистов.
ВИСЕЛИЦЫ НА Б. САДОВОЙ
Исследователь А. Локерман сообщает, что после освобождения города от Красной армии в 1918-1919 годах на улицах города появилась масса белогвардейцев в вызывающе яркой, опереточной форме, принявшихся с невиданной яростью зверски расправляться с заподозренными в большевизме. Кроме белогвардейцев в расправах участвовали и казачьи отряды, сформированные из людей, лично пострадавших от рук большевиков.
«И теперь они свирепствовали не с меньшей дикостью, чем большевики. Людей схватывали и расстреливали, некоторых предварительно жестоко пороли. Каждый день за городом, преимущественно в районе Балабановских рощ, находили трупы расстрелянных. Как и в дни большевизма, среди расстрелянных было много случайных, ни в чем не повинных лиц. Захваченных рабочих огульно зачисляли в красногвардейцы, выстраивали в ряд и скашивали пулеметным огнем», - свидетельствует Локерман.
Очевидец со стороны большевиков М. Жаков подтверждает эти факты: «В Балабановской роще оказалось еще 52 расстрелянных белыми».
Во время нахождения белой армии в Ростове–на-Дону епископ Арсений (Смоленец) просил убрать с центральных улиц города трупы повешенных на столбах большевиков, мотивируя это скорым празднованием Рождества Христова. Для этого он лично звонил коменданту города по телефону. По некоторым данным в качестве виселиц использовались столбы на Большой Садовой, густо увешанные рабочими.
Одна очевидица рассказывала о казни рабочего в районе вокзала. Добровольцы, перекинув веревку через ветвь дерева, медленно тянули её к себе, а рабочий медленно умирал, болтая в воздухе связанными руками и ногами. Вдоволь потешившись, добровольцы пошли ловить новую жертву. Кто был автором приказа о массовых казнях в Ростове-на-Дону: Кутепов или Дроздовский, мне пока выяснить не удалось.
Известно также, что епископ Арсений (Смоленец) отказался отпевать М.Г. Дроздовского (уже в чине генерала он умер в госпитале в Ростове-на-Дону 1 января 1919 года от гангрены, полученной вследствие пулевого ранения) за массовые казни сторонников большевиков в Ростове и Области Войска Донского. В ряде мемуаров также есть упоминания о виселицах в Ростове. Об этом совершенно уверенно говорит известный историк С.П. Мельгунов в работе «Красный террор в России».
Расправы белых над большевиками были многочисленны и повсеместны. А. Локерман описал, как казаки и иногородние соревновались в жестокости: «захватывая в плен крестьянина, казаки «наделяли его землей»: набивали пленнику в горло комья сухой земли до тех пор, пока несчастный не задыхался и не умирал в нестерпимых муках. Со своей стороны, крестьяне «метили» захваченных в плен казаков: на ногах вырезали «лампасы», то есть широкие полосы кожи от пояса до ступни, на плечах вырезали эполеты».
В Таганроге, по воспоминаниям большевика Г.В. Шаблиевского, юнкера растерзали двенадцать рабочих, оказывающих им упорное сопротивление: «Отрезали уши, нос, половые органы, выкололи глаза и полуживыми закопали, положив сверху убитую собаку».
Наводившие порядок в Ростове военные патрули расстреливали людей по малейшему подозрению. Так, по воспоминанию Деникина, один 17-летний «доброволец» при задержании правонарушителей на улице Ростова, сразу же выстрелил одному из них из винтовки в упор в глаз. Это жестокое убийство стало впоследствии предметом его гордости.
" ... Помню, один офицер из отряда Шкуро, из так называемой «волчьей сотни», отличавшийся чудовищной свирепостью, сообщая мне подробности победы над бандами Махно, захватившими, кажется, Мариуполь, даже поперхнулся, когда назвал цифру расстрелянных безоружных уже противников:
- Четыре тысячи!"
Г. Я. Виллиам
Генерал В. М. Краснов называл результаты боевых действий белых: «В Святокрестовском уезде безнаказанно буйствовала „дикая дивизия“, способствуя превращению лояльных до того времени крестьян в „зеленых камышанников“… Во главе уезда стоял полковник Л., признававшийся начальнику особого агитационного отряда, что он не сторонник судебного преследования преступников и предпочитает вместо этой „волокиты“ просто „ликвидировать“ преступника на месте». Краснов В. М. Из воспоминаний о 1917–1920 гг. // Архив русской революции. Берлин, 1923. Т. 8. С. 133.
«С пленными наши войска расправлялись с большой жестокостью». Из воспоминаний генерала А. Лукомского. // Архив русской революции. Берлин, 1922. Т. 6. С. 109.
Приказом № 7 от 14 (27) августа 1918 г. Деникин распорядился «всех лиц, обвиняемых в способствовании или благоприятствовании войскам или властям советской республики в их военных или в иных враждебных действиях против Добровольческой армии, а равно за умышленное убийство, изнасилование, разбои, грабежи, умышленное зажигательство или потопление чужого имущества» предавать «военно-полевым судам войсковой части Добровольческой армии, распоряжением военного губернатора». Данный приказ, как правило, передавал дела на представителей советской власти и пленных судам тех воинских частей, с которыми они сражались - что рассчитывать на снисхождения по отношению к виновным не позволяло.
«Трудно было власти… Миловать не приходилось… Каждое распоряжение - если не наказание, то предупреждение о нем… Лиц, уличенных в сотрудничестве с большевиками, надо было без всякого милосердия истреблять. Временно надо было исповедовать правило: „Лучше наказать десять невиновных, нежели оправдать одного виноватого“. Только твердость и жестокость могли дать необходимые и скорые результаты»
генерал С. В. Денисов
23 июля 1919 г. Особым совещанием при главнокомандующем Вооруженными силами Юга России Деникине, был утвержден «Закон в отношении участников установления в Российском государстве советской власти, а равно сознательно содействовавших её распространению и упрочению», разработанный под руководством ученого-правоведа, председателя Московской судебной палаты В. Н. Челищева. Согласно этому закону (с поправками от 15 ноября 1919 г.) все, кто был виновен «в подготовлении захвата государственной власти Советом народных комиссаров, во вступлении в состав означенного Совета, в подготовлении захвата власти на местах советами солдатских и рабочих депутатов и иными подобного рода организациями (комбедами, ревкомами и др. - В.Ц), в сознательном осуществлении в своей деятельности основных задач советской власти», а также те, кто участвовал «в сообществе, именующимся партией коммунистов (большевиков), или ином обществе, установившем власть советов», подвергались смертной казни с конфискацией имущества.
Данных мер казалось мало для наказания «преступных деяний» большевиков и советской власти. 15 ноября 1919 года, Особое совещание № 112 рассмотрела закон от 23 июля, усилив репрессии. В категорию «участников установления советской власти» были включены члены «сообщества, именующегося партией коммунистов (большевиков) или иного сообщества, установившего власть советов», или «иных подобных организаций». Наказуемыми действиями стали: «Лишение жизни, покушение на оное, причинение истязаний или тяжких телесных повреждений, или изнасилование». Санкция была оставлена без изменений - смертная казнь с конфискацией.
Пункт «Опасение возможного принуждения» было исключено Деникиным из раздела «освобождения от ответственности», поскольку, согласно его резолюции, он «трудноуловим для суда».
«Был ли вообще суд? Если вешались по суду, то почему трупы висели по всему городу?.. Творились ли зверства в Добр. армии? Конечно, да. Трудно, почти невозможно облагородить и регулярную войну, и так называемые правила войны редко соблюдаются. Тем труднее облагородить гражданско-партизанскую, худшую из войн».
Князь П. Д. Долгоруков
«Все плохо, а хуже нет казацкой плети. Она никого не щадит - ни старого, ни малого. Казаки не дали нам никакого продовольствия, а отнимали одежду, мало того, что грабили, но приходилось самому отнести без одной копейки (оплаты), если не отнесешь, то к полевому суду. Много расстреляно мирных жителей, не только мужчин, но и женщин, а также ребятишек. Отрезали ноги, руки, выкалывали глаза»
Из письма отправленного из Новоузенского уезда Самарской губернии 20 июля 1919 г.
Генерал Слащов написал в своих воспоминаниях: «На смертную казнь я смотрю, как на устрашение живых, чтобы не мешали работе». Он обвинял контрразведку в беззаконии, грабежах и убийствах, о себе же говорил, что ни одного тайного приговора к смертной казни никогда своей подписью не утверждал. Может быть. Но подписывал приказы о расстрелах сплошь и рядом. Д. Фурманов, помогавший Слащову писать воспоминания и редактировавший их, в предисловии отмечал, как по распоряжениям генерала в Вознесенске было расстреляно 18, а в Николаеве - 61 человек. В Севастополе 22 марта 1920 г. слушалось в суде дело «десяти» «о предполагаемом восстании». Военно-полевой суд оправдал пятерых. Узнав об этом, Слащов примчался в город, ночью взял с собой оправданных и расстрелял их в Джанкое. Отвечая на запрос об этом, сообщил: «Десять прохвостов расстреляны по приговору военно-полевого суда… Я только что вернулся с фронта и считаю, что только потому в России у нас остался один Крым, что я мало расстреливаю подлецов, о которых идет речь».
В бывшем партийном архиве Крымского OK КПСС хранится множество документов - свидетельств зверств и террора белогвардейцев. Вот некоторые из них: в ночь на 17 марта 1919 г. в Симферополе расстреляны 25 политзаключенных; 2 апреля 1919 г. в Севастополе ежедневно контрразведка уничтожала 10–15 человек; в апреле 1920 г. только в одной симферопольской тюрьме было около 500 заключенных, и т. д.
«Нужно вешать направо и налево»
атаман А. М. Каледин.
Только на Украине в 1918–1920 гг. было убито 200 тысяч евреев и еще около миллиона избито и ограблено. Погромы охватили 1300 местечек и городов Украины и около 200 Белоруссии. Француз Бернал Лекаш был одним из защитников ремесленника Шварцбарда, убившего в 1926 г. в Париже С. Петлюру из мести за многочисленные еврейские погромы на Украине в 1918–1920 гг. С целью собрать свидетельства пострадавших Лекаш в августе - октябре 1926 г. объехал ряд городов и местечек Украины и по возвращении опубликовал книгу, вышедшую с предисловием Р. Роллана. По подсчетам Лекаша, в годы гражданской войны на Украине было совершено 1295 еврейских погромов, а все они (приплюсуем погромы в Белоруссии и России, совершенные и белыми, и красными) вылились в 306 тыс. погибших.
Лекаш не объяснял причин случившегося. Он приводил показания свидетелей, фотографии погибших, похорон, документы. В Умани бандиты, сменявшие друг друга в марте, апреле и мае 1919 г., грабили, насиловали, убивали. «Погром 13 и 15 мая принимает невиданный размах, - писал он со слов очевидцев. - Расстреливают беспрерывно, в домах и на улицах. У Фуреров одиннадцать человек семьи: сперва убивают стариков; женщин бросили на землю и камнями раздробили головы, у детей и мужчин отрубили половые органы. Из одиннадцати человек - девять убитых. На другой день ловят и отводят в комендатуру 28 евреев и евреек. Там их избивают и отводят на площадь, покрытую уже трупами и залитую кровью. В свою очередь, их расстреливают не без того, чтобы отказать себе при этом в удовольствии „сыграть в мяч“ их головами. После, при розыске и разборке трупов, их можно опознать только по одежде».
В мае 1919 г. в Пскове появились отряды генерала С. Н. Булак-Балаховича (1883–1940), и тут же в городе стали вешать людей всенародно, и не только большевиков. В. Горн, очевидец, писал: «Вешали людей во все время управления „белых“ псковским краем. Долгое время этой процедурой распоряжался сам Балахович, доходя в издевательстве над обреченной жертвой почти до садизма. Казнимого он заставлял самого себе делать петлю и самому вешаться, а когда человек начинал сильно мучиться в петле и болтать ногами, приказывал солдатам тянуть его за ноги вниз». Горн сообщал, что подобные жуткие нравы были в Ямбурге и других местах пребывания войск Юденича.
Не менее жесток был и генерал Миллер. Это он подписал 26 июня 1919 г. приказ о большевиках-заложниках, которые расстреливались за покушение на офицерскую жизнь, заведомо зная, что среди нескольких сот арестованных большевиков не так уж и много. Это он ввел сверхурочные работы на предприятиях, жестоко карая за «саботаж». По приказу генерала с 30 августа 1919 г. аресту подвергались не только большевистские пропагандисты, но и члены их семей, конфисковывалось имущество и земельные наделы. По распоряжению Миллера в непригодной для человеческого жилья Иоханге была создана каторжная тюрьма для политических преступников. Вскоре из 1200 арестантов 23 были расстреляны за непослушание, 310 умерли от цинги и тифа, через восемь месяцев там осталось здоровых не более ста заключенных.
Генерал В. В. Марушевский, одно время командовавший армией Северной области, вспоминал, как однажды в декабре 1918 г. солдаты заявили о нежелании идти на фронт. Он писал: «Мне сообщили, что зачинщики в числе 13 человек выданы и находятся под охраной караула. Я отдал приказ зачинщиков расстрелять, взяв для этого первую полуроту первой роты, а ротам, назначенным в поход, выступить в таковой немедленно… Других средств в борьбе, которую я взял на свои плечи, я не мог применить, а потому совесть моя была спокойна». Когда об этом узнал Чайковский, то вскрикнул: «Как, без суда?» Марушевский ответил, что действовал по уставу и потому правительство признало его действия правильными и отвечающими обстановке. Марушевский В. В. Год на Севере (август 1918 - август 1919 г.)
«НАС ОТПЕВАЛИ НЕ В ЦЕРКВИ»
Встречались случаи, когда донские священники отказывались совершать службу над покойными большевиками в силу церковных постановлений. Ростовский священник Коваленко написал отношение архиерею о разрешении вопроса о погребении большевиков от 2 августа 1918 года: «Почтеннейше прошу доложить его Высокопреосвященству, что, по мнению консистории, священники могут совершать христианское погребение только над теми умершими или убитыми большевиками, которые при жизни всегда бывали на исповеди и святом причастии и вообще были искренними православными христианами».
В итоге тела убитых либо закапывались наскоро в братские могилы, либо вообще не предавались земле.
Моральный облик Белой армии также был не на высоком уровне. Слишком многие представители белого движения были заражены ядом материализма, безверия и циничного равнодушия к религиозной жизни. М. Жаков приводит данные перехваченной секретной сводки о состоянии белогвардейских войск на Дону в 1918 году:
«Женщин насилуют, командный состав не борется с бандитизмом, а иногда и сам принимает участие в нем. Офицеры вообще разлагаются, спекулируют, играют в карты на громадные суммы, занимаются грабежом. В большинстве полков отмечается дикое пьянство. Например, в Донском конном полку, из которого дезертировали луганцы, офицеры устроили праздник, отправившись в дом священника, где учинили такой дебош с диким ревом, с взвизгиванием, оглушительным стуком и т.д., что хозяин дома, священник, принужден был стоять всю ночь у забора своего дома, боясь войти в него».
ВСЕ РАВНО С КЕМ ГРАБИТЬ
А.И. Деникин в книге «Поход на Москву» откровенно описал нелицеприятные поступки бойцов-добровольцев Белой армии: «И совсем уж похоронным звоном прозвучала вызвавшая на Дону ликование телеграмма генерала Мамонтова, возвращающегося из Тамбовского рейда: «Посылаю привет. Везем родным и друзьям богатые подарки, Донской казне 60 миллионов рублей на украшение церквей – дорогие иконы и церковную утварь». Здесь речь явно идет о грабеже белогвардейцами церквей и храмов за пределами Донского края.
А.И. Деникин в «Очерках русской смуты» писал о Добровольческой армии: «Четыре года войны и кошмар революции не прошли бесследно. Они обнажили людей от внешних культурных покровов и довели до высокого напряжения все их низменные стороны».
Роман Гуль в «Ледяном походе» вторит Деникину в том, что среди добровольцев было много таких: «что ему совершенно все равно, где служить: у «белых» ли, «красных» ли, - грабить и убивать везде было можно».
Из письма отправленного из Вятской губернии, 13 августа 1919 г.: «Белые нас очень обидели, все отобрали, что только было: корову, телегу и деньги до копейки. Деньги не отдавала, как стали бить, я и отдала все. Сапоги тоже утащили и все твои рубахи, брюки, пиджаки и фуражку».
Барон А. Будберг в своем «Дневнике» 24 сентября 1919 года записал: «Я имел случай беседовать с несколькими старшими священниками фронта, и они в один голос жалуются на пошатнувшиеся нравственные основы офицерства. Из восьми случаев насилия над населением семь приходится на долю офицеров».
Все армии Деникина не избежали активного участия в грабежах населения, участия в еврейских погромах, казнях без суда и следствия. Ярким свидетельством этого является дневник участника деникинской эпопеи А. А. фон Лампе. 20 июля 1919 г. он записал, что белые из Добровольческой армии насиловали крестьянских девушек, грабили крестьян. 13 ноября 1919 г.: «…Ликвидировано несколько большевистских гнезд, найдены запасы оружия, пойманы и ликвидированы 150 коммунистов по приговору военно-полевого суда». 15 декабря Лампе сообщал о приказе командующего киевской группой белых войск, который публично отказался благодарить «терцов, находившихся в сентябре в районе Белой Церкви - Фастов, покрывших себя несмываемым позором своими погромами, грабежами, насилиями и показавшими себя подлыми трусами… 2) Волганскому отряду… опозорившему себя нарушением торжественно данного мне слова прекратить систематические грабежи и насилия над мирными жителями… 3) Осетинскому полку, обратившемуся в банду одиночных разбойников…». О подобном же - в частных письмах: «Деникинские банды страшно зверствуют над оставшимися в тылу жителями, а в особенности над рабочими и крестьянами. Сначала избивают шомполами или отрезают части тела у человека, как то: ухо, нос, выкалывают глаза или же на спине или груди вырезают крест» (Курск, 14 августа 1919 г.). «Никогда не представляла, чтобы армия Деникина занималась грабежами. Грабили не только солдаты, но и офицеры. Если бы я могла себе представить, как ведут себя белые победители, то несомненно спрятала бы белье и одежду, а то ничего не осталось» (Орел, 17 ноября 1919 г.)
М. Жаков приводит факты злодеяний вешенских и хоперских казаков: «Грабеж идет повальный. Казаки верхних округов, занятых теперь красными, говорят: «Грабят нас там, грабить мы будем здесь».
Деникин вспоминал, что вслед за войсками шла контрразведка. Отделы контрразведки создавали не только воинские части, но и губернаторы. Контрразведки, по его признанию, были «очагами провокации и организованного грабежа». Он сообщал об огромной роли пропаганды - Осведомительного агентства (Освага), созданного в конце 1918 года. Его основными деятелями были кадеты H. Е. Парамонов, К. Н. Соколов и др. Осваг ставил задачей «постоянное искоренение злых семян, посеянных большевистскими учениями в незрелых умах широких масс» и разгром «цитадели, построенной большевиками в мозгах населения».
Осваг выпускал газеты и журналы, к осени 1919 г. в его составе было более 10 тыс. штатных сотрудников и сотни местных отделений. Работники отдела пропаганды также вели слежку за «всеми», вплоть до Деникина, составляли секретные досье на лиц и партии.
Характерными документами являются отчеты Освага. Призванные прославлять белое воинство, сотрудники отдела должны были не забывать и реалии. 8 мая 1919 г., в период успехов Деникина, Осваг докладывал, что «к будущему государственному строительству массы относятся совершенно безразлично, стремясь лишь к прекращению гражданской войны и к уравнению всех слоев населения в отношении их прав». В сводке отмечалось, что взаимоотношения жителей и воинских частей «напряженно-враждебные». Солдаты отбирают лошадей, скот, повозки, пьянствуют и бесчинствуют. 10 мая: «Успеху нашей агитации во многом вредит плохое поведение воинских чинов», которые грабят и жестоко расправляются с населением. Предполагалось оповещать о следствии за незаконными действиями, выплачивать компенсации ограбленным и т. д. 20 мая: грабеж приводит к тому, что крестьяне районов, где была Добровольческая армия, «совершенно не сочувствующие „коммуне“, все же ждут большевиков как меньшее зло, в сравнении с добровольцами „казаками“»
А. А. Валентинов, очевидец и участник крымской эпопеи Врангеля, опубликовал в 1922 г. дневник. Он записал 2 июня 1920 г., что из-за грабежей население называло Добрармию - «грабьармией». Запись 24 августа: «После обеда узнал любопытные подробности из биографии кн. М. - адъютанта ген. Д. Знаменит тем, что в прошлом году ухитрился повесить в течение двух часов 168 евреев. Мстит за своих родных, которые все были вырезаны или расстреляны по приказанию какого-то еврея-комиссара. Яркий образец для рассуждения на тему о необходимости гражданской войны». Бывший председатель Таврической губернской земской управы В. Оболенский пришел к выводу о том, что при Врангеле «по-прежнему производились массовые аресты не только виновных, но и невиновных, по-прежнему над виновными и невиновными совершало свою расправу упрощенное военное правосудие». Он сообщил, что приглашенный Кривошеевым бывший полицейский генерал Е. К. Климович был полон злобы, ненависти и личной мстительности, и для Оболенского не было сомнений в том, что в полицейской работе в Крыму «все останется по-старому». В его рассказе возмущение жестокостями той поры. «Однажды утром, - вспоминал он, - дети, идущие в школы и гимназии, увидели висящих на фонарях Симферополя страшных мертвецов с высунутыми языками… Этого Симферополь еще не видывал за все время гражданской войны. Даже большевики творили свои кровавые дела без такого доказательства. Выяснилось, что это генерал Кутепов распорядился таким способом терроризировать симферопольских большевиков»
ЭПИЛОГ
С той поры уже минуло почти сто лет, но, к большому сожалению, наше общество до сих пор делится на красных и белых, своих и чужих. Всем тем, кто пытается ввергнуть Россию в новые революции и братоубийственную войну, посвящаются эти строки.
Кратковременное хозяйничанье на форту Красная Горка неклюдовских бандитов - наемников иностранных генеральных штабов - полностью показало их звериный облик, их лютую ненависть к трудящимся социалистической родины. Много фактов свидетельствовало о пытках, которые применялись неклюдовскими палачами к арестованным коммунистам. Прежде чем расстрелять, каждого коммуниста пытали, издевались над ним. Трупы расстрелянных товарищей были настолько обезображены (выколоты глаза, отрезаны уши, исколоты и изрублены лица и тело и т, д.), что их нельзя было распознать. Подвергавшиеся пыткам и жестокой казни коммунисты и беспартийные товарищи умирали как подлинные герои - преданные сыны своей социалистической родины. 13 июня 1919 г. по распоряжению Неклюдова было расстреляно 12 комиссаров и ответственных работников, в том числе т. Мартынов, председатель Кронштадтского Совета.
Тов. Мартынов, приведенный на место казни вместе со своими товарищами, поставленный под дуло ружей, запел «Интернационал».
В предсмертной агонии он крикнул: «Да здравствует коммунизм!»
Его товарищи умерли так же геройски.
Тов. Мартынов - потомственный почетный рабочий Кронштадтского морского завода, прошел суровую школу царского флота. Он - участник революционного движения в 1905 г. Отбыл пятимесячное заключение в военно-морской тюрьме. С октября 1917 г. т. Мартынов - член Кронштадтского Совета и с шестого созыва Совета он являлся бессменным председателем его до своей героической смерти. Славное имя героя Мартынова присвоено Кронштадтскому морскому заводу и кораблю Военно-Морского флота СССР. Тов. Мартынов приехал в район Красной Горки с коммунистическим отрядом, чтобы распропагандировать обманутых бойцов 1-го Кронштадтского стрелкового полка и не допустить их позорного перехода на сторону белых. Белые бандиты зверски расправились с Мартыновым и его товарищами.
Один из арестованных рассказывал, что он с двадцатью одним, товарищем были приведены с Красной Горки в село Коваши:
«Здесь мы были помещены в риге, где нас разули и раздели. Затем нас повели в деревню.
Начали по одному выводить и строить в шеренгу по дороге, причем я был выведен третьим. Против каждого выведенного ставился стрелок.
После окончания построения начальник из финнов, командовавший этим подлым убийством, отъехал на правый фланг и скомандовал: «пли!» Раздался залп. Я почувствовал удар по руке и бросился бежать. Летел как ветер. Слышу - сзади раздаются выстрелы и пули жужжат вокруг меня. Бешеная погоня за мной продолжалась около часу... Очнулся я около Лубенского озера, не веря своим глазам, что я жив.
Было очень холодно, ведь я был в одной рубашке и в кальсонах»{35}.
Другой арестованный тогда моряк в своих воспоминаниях писал, что «в 6 часов утра пришел караульный начальник и крикнул: «Выходи! Весь форт будет взорван». Все знали, что под нашим казематом погреб 12-дюймовых снарядов. Бросились к дверям. Я остался стоять на подоконнике. Высунул голову и увидел, что трое конвойных выводили коммунаров.
Обстрел продолжался. Около каземата разорвался снаряд. Я заметил суматоху и вылез из окна. Упал около стенки на мешки с песком, приподнялся и, ничего не чувствуя, полез вверх направо по дерну. Выбравшись, я ползком прополз по траверзу башни и стал спускаться вниз к проволочным заграждениям. Оглянувшись, я увидел, что за мной ползет несколько человек. Вдруг я услышал треск пулемета... Наконец, за проводочными заграждениями. Впереди болото и лес. Я бросился бежать и, пробежав с полчаса, остановился. Сзади меня никого не было... Тело болит. Руки в крови. Вместо брюк и гимнастерки висят клочья. Страшная жажда, но восторга не описать - я на свободе»{36}.
С Красной Горки бежало около 50 арестованных коммунистов, большинство же было зверски расстреляно белыми, в том числе 14 славных чекистов, красная медицинская сестра Таскаева и другие.
Один из моряков, удачно бежавший из-под расстрела бандитов-неклюдовцев, рассказывал:
«Следовать по сухопутью было нельзя. Пришлось взять первую попавшуюся на берегу шлюпку и держать курс на Кронштадт... 15-го на море вечером поднялся большой шторм. Тогда я решил отплыть на середину залива и привязаться к вехе, чтобы не попасть на другую сторону к белым (к форту Ино). Я был без сознания, когда проходившее мимо в дозор наше сторожевое судна приняло меня на борт»{37}.
Изменник Неклюдов и его сообщники рассчитывали на помощь английского флота. Они ожидали прибытия к Красной Горке 23 английских кораблей. Вместо кораблей адмирал английской эскадры прислал 16 июня 1919 г. в 18 ч. 55 м. радиограмму следующего содержания: «Всем. Настоящим сообщаю, что жизни команд всех выходящих из Кронштадта судов, которые добровольно сдадутся моим силам, будут гарантированы. Все переходящие суда должны выкинуть белый флаг. Орудия должны быть направлены к носу и корме и закреплены по-походному. Скорость 10 узлов. Адмирал, командующий морскими силами»{38}.
Личный состав Балтики, в ответ на адмиральскую радиограмму, на всех судах флота вынес резолюцию, в которой моряки клялись уничтожить всех интервентов и белогвардейцев.
ПЫТКИ
В воспоминаниях сообщается о фактах применения в Белой армии пыток:
К нам иногда заходил член военно-полевого суда, офицер-петербуржец… Этот даже с известной гордостью повествовал о своих подвигах: когда выносили у него в суде смертный приговор, потирал от удовольствия свои выхоленные руки. Раз, когда приговорил к петле женщину, он прибежал ко мне, пьяный от радости.
- Наследство получили?
- Какое там! Первую. Вы понимаете, первую сегодня!.. Ночью вешать в тюрьме будут…
Помню его рассказ об интеллегенте-зеленом. Среди них попадались доктора, учителя, инженеры…
- Застукали его на слове "товарищ".
Это он, милашка, мне говорит, когда пришли к нему с обыском. Товарищ, говорит, вам что тут надо? Добились, что он - организатор ихних шаек.
Самый опасный тип. Правда, чтобы получить сознание, пришлось его слегка пожарить на вольном духу, как выражался когда-то мой повар. Сначала молчал: только скулы ворочаются; ну, потом, само собой сознался, когда пятки у него подрумянились на мангале... Удивительный аппарат этот самый мангал! Распорядились с ним после этого по историческому образцу, по системе английских кавалеров. Посреди станицы врыли столб; привязали его повыше; обвили вокруг черепа веревку, сквозь веревку просунули кол и - кругообразное вращение! Долго пришлось крутить. Сначала он не понимал, что с ним делают; но скоро догадался и вырваться пробовал. Не тут-то было.
А толпа, - я приказал всю станицу согнать, для назидания, - смотрит и не понимает, то же самое. Однако и эти раскусили было - в бега, их в нагайки, остановили. Под конец солдаты отказались крутить; господа офицеры взялись. И вдруг слышим: кряк! - черепная коробка хряснула, и повис он, как тряпка. Зрелище поучительное
Само убийство представляет картину настолько дикую и страшную, что трудно о ней говорить даже людям, видавшим немало ужасов и в прошлом, и в настоящем. Несчастных раздели, оставили лишь в одном белье: убийцам, очевидно, понадобились их одежды. Били всеми родами оружия, за исключением артиллерии: били прикладами, кололи штыками, рубили шашками, стреляли в них из винтовок и револьверов
. При казни присутствовали не только исполнители, но также и зрители. На глазах этой публики Н.Фомину нанесли 13 ран, из которых лишь 2 огнестрельные. Ему, еще живому, шашками пытались отрубить руки, но шашки, по-видимому, были тупые, получились глубокие раны на плечах и под мышками.
Мне трудно, тяжело теперь описывать, как мучили, издевались, пытали наших товарищей.
Министр правительства Колчака барон Будберг в своём дневнике писал:
Приехавшие из отрядов дегенераты похваляются, что во время карательных экспедиций они отдавали большевиков на расправу китайцам, предварительно перерезав пленным сухожилия под коленями (“чтобы не убежали”); хвастаются также, что закапывали большевиков живыми, с устилом дна ямы внутренностями, выпущенными из закапываемых (“чтобы мягче было лежать”).
На Урале и в Сибири шли массовые аресты. В конце 1918 г. в сибирских концлагерях находилось 914 тысяч заключенных, 75 тысяч - в тюрьмах. Были еще тюрьмы и концлагерия других белых правительств. Для сравнения: в Советской России в это время было чуть более 42 тысяч заключенных, из них 2 тысячи - в концлагерях.
Колчаковцы начали грабеж сибирских крестьян, сопротивление жестоко подавляли. Как вели себя белые каратели? «Развесив на воротах Кустаная несколько сот человек, постреляв немного, мы перекинулись в деревню , -повествовал штаб-ротмистр драгунского эскадрона из корпуса Каппеля Фролов, - ...деревни Жаровка и Каргалинск были разделаны под орех, где за сочувствие большевизму пришлось расстрелять всех мужиков от 18 до 55 лет, после чего пустить «петуха» . Далее ротмистр сообщал о расстреле двух-трех десятков мужиков в селе Боровом, в котором крестьяне встретили карателей хлебом-солью, и сожжении части этого села... Колчаковцы своими зверствами так настроили против себя сибирское крестьянство, что здесь возникло мощное партизанское движение. 150 тысяч партизан помогли Красной Армии изгнать колчаковцев и интервентов из Сибири. Так же жестоко вели себя другие белогвардейские правительства. Террор против сторонников красных и Советов применяли интервенты, кулаки, зеленые, националисты.
Вот неплохая иллюстрация политики японских оккупантов по отношению к населению оккупированных территорий. Коллективная ответственность и массовые убийства без суда и следствия были просто нормальным ходом боевых действий для японской армии.
II. Отношение японцев к русскому населению в Амурской области
При рассмотрении этого вопроса получается весьма мрачная картина - населению приходится переносить много неприятностей и даже насилий со стороны японцев, созданных условиями текущего момента борьбы с большевиками.
Даже офицерство не гарантировано от оскорблений со стороны японских войск. На моих глазах на ст. Благовещенск комендант станции, уже пожилой подполковник, раненный в ногу на войне, был бесцеремонно толкаем японскими солдатами, которые чуть его не били, чтобы остановить при проходе его на вокзал. А между тем комендант имел белую повязку с надписью на яп[онском] языке, указывающую на его должность. Вообще японцы с русскими офицерами мало церемонятся, так же как и со всем населением. При проезде в г. Алексеевск из Благовещенска 3-4 японских штабных офицера занимали громадный вагон международного о[бщест]ва. Но тут же рядом более 20 русских офицеров Амурского пех[отного] полка должны были мучаться и не спать, скученные в одной теплушке. Военная форма не спасает от оскорблений и даже иногда побоев. Так, какого-то военного чиновника нещадно избили японские солдаты в поезде за то, что он осмелился им возражать.
Японцы с пассажирами, приехавшими на ст. Благовещенск, обращались как со скотом, грубо загоняя их на вокзал, то обратно в вагоны.
Крестьяне страшно страдают при теперешнем положении в области. С одной стороны, большевики делают у них реквизиции и поборы, когда же приходят японцы, то тоже сжигают деревни и имущество крестьян, при этом страдают даже женщины и дети.
В отношении японцев приходится держаться чрезвычайно осторожно: малейшая шутка или неосторожное слово грозят серьезными последствиями. Примеров тому масса. В одной из теплушек ехала компания русских, человека четыре, и громко обсуждала грубое поведение японцев, с ними случайно находилась одна японка, [про] которую считали, что она не знает русского языка; на следующей станции эти четыре человека были расстреляны по доносу японки. В отношении женщин они так же грубы как с мужчинами, употребляя ругань, а также приставая к ним с похабными словами. Шутки японцев весьма мрачного характера: например, в нашем вагоне ехал один зауряд-прапорщик, который начал примерно прицеливаться, все женщины моментально убежали из вагона. Подобные шутки иногда кончаются весьма печально, но все проходит безнаказанно. В отношении расстрелов японцы тоже не церемонятся. В Благовещенске около станции был расстрелян один русский военнопленный, затем - бывший милиционер за то, что вышли ночью с вокзала (японцы не позволяют пассажирам уходить с вокзала ранее шести час[ов] утра).
Японская жандармерия и охранные войска, благодаря незнанию русского языка, часто руководствуются только внешними признаками при определении лиц, причастных к большевизму. Так, один японский фельдфебель на ст. Завитая был очень ценим своим начальством за способность только по одному выражению лица находить большевиков. Ему было достаточно пройти два раза по поезду или перрону станции, чтобы определить большевиков и арестовать их. Подобных случаев было повсюду немало.
Таково отношение японцев здесь, в Амурской области, где они уже представляются населению в роли завоевателей, и даже наши офицерские и казачьи отряды не смеют иметь свой национальный флаг, а всегда носят японские значки и подчиняются японскому командованию, что должно быть очень обидно для нашего национального самолюбия. Фактически вся власть, как военная, так и гражданская, находится в руках японцев.
Не стоит оставлять в стороне и вопрос о карательных действиях собственно белых карательных отрядов, которым ничего приписано в принципе не было, кроме того, что было в реальности:
Отношение казаков к населению во время карательных экспедиций ужасно. Так, говорят казаки: "Если деревня, в которую мы приходим, встречает нас хлебом-солью, то мы все же для острастки всыпаем небольшую порцию шомполов (вместо розог казаки употребляют ружейный шомпол) крестьянам по нашему выбору. Если же деревня встречает казаков без знаков внешнего почтения, то порка производится почти чуть ли не поголовно".
Кроме казаков в Благовещенске существует так называемый Амурский пехотный полк, который под давлением японского командования превращен после ухода полковника Шемелина (Семеновский отряд), просто в батальон (вероятно, японцы не доверяли атаману Гамову).
Офицерский состав этого полка невозможен - вечное пьянство, кутежи, драки, стрельба. Городское население возбуждено против офицеров, которые даже дошли в своем поведении до того, что выпороли старшин общественного собрания. Начальник гарнизона г. Благовещенска слезно молит о замене и присылке кадровых офицеров для занятия ответственных должностей в этом полку. Офицерский вопрос здесь, действительно, требует самого серьезного отношения к себе.
В заключение нельзя не упомянуть о роли семеновских карательных отрядов, посылаемых из Читы в Амурскую область. Газета "Амурская жизнь" № 63 от 28 марта говорит: "Вместо живого слова в деревне начали применяться карательные отряды (начало положил полк[овник] Шемелин), которые начали выпускать живую кровь из первопопавшихся…" Кроме безобразных расстрелов и порок начались безобразия и насилия над женщинами и девушками, которые ни в чем не повинны. А уже этого достаточно, чтобы возмутилось все население. Это я говорю про чистые факты.
При мне на станции Бочкарево находился казачий отряд из Читы смешанного состава (офицеры и солдаты), человек около 20, который должен был проследовать в Благовещенск. Офицеры этого отряда заранее хвастались, что они займут все выгодные штабные вакансии в Благовещенске, сместив местных офицеров. Все офицеры указанного отряда уже побывали в Благовещенске вместе с полк[овником] Шемелиным и теперь снова туда возвращались, все повышенные на один чин атаманом Семеновым за заслуги, которые они проявили в Амурской области, участвуя в карательных экспедициях. После отражения большевиков на Бочкарево этот отряд отправился в соседнюю деревню, находящуюся в пяти верстах, и казаки начали там производить расстрелы и порки, попутно ограбивши несколько домов и изнасиловавши женщин (по указанному делу ведет расследование комендант ст. Бочкарево). Тот же самый отряд, попавши затем в Благовещенск, устроил в первую же ночь крупный дебош. Японцы хотели арестовать их, но они воспротивились, после чего даже японское командование хотело их расстрелять, но русские власти их спасли, выслав обратно всех в 24 часа из Благовещенска. За время короткого пути до г. Алексеевска они успели кое-кого тоже ограбить (все указанное сообщил комендант ст. Бочкарево).
Видим, что "белые каратели" на Дальнем Востоке тоже вполне участвовали в коллективном истреблении населения и изнасилованиях. Заметим, что самого белого офицера каратели, что японские, что атамановские, совершенно не радуют. Более того, он пишет вполне ясно:
Так, большевизм здесь внешне успокоен, но готов с новой страшной силой затопить область, если бы представилась к тому малейшая возможность. Отдельные вспышки и выступления против японцев как нельзя более характеризуют это настроение. В Благовещенске все предместья и слободки затаили ненависть против теперешнего положения вещей.
Чтобы "все предместья и слободки" затаили ненависть - оккупанты очень хорошо постарались.
Возникают вопросы: но если общий факт карательного истребления населения и сожжения деревень не оставляет вопросов, то возможно, конкретное изображение этого в "Волочаевских днях" чем-то грешит? Например, крестный ход и сожжение заживо в амбарах? А также то, что это были деревенские жители, склонные к поддержке большевиков? Тут несколько моментов, ни в одном из которых ничего "нереального" нет.
1) Крестный ход. Православие в России было широко распространено, в сельской местности - практически повсеместно. В некоторых деревнях крестный ход проходил раз в неделю. Допустимо ли изобразить нападение карателей в момент крестного хода - обычного для крестьян действия, застав жителей врасплох? Да, вполне, особенно учитывая, что реальное событие, с которого срисован кино-образ - уничтожение деревни Ивановка - было именно внезапным нападением японцев, карательная акция застала население деревни врасплох.
2) Сожжение заживо в амбарах и домах. В известных исторических источниках об этом говорится вполне четко.
3) Население деревни во многом состояло из зажиточных фермеров. Сумма ущерба от уничтоженного, оцененная правительством Дальневосточной Республики, говорит о многом.
В марте 1919 года командующий 12 бригадой японской оккупационной армии в Приамурье генерал-майор Сиро Ямада издал приказ об уничтожении всех тех сел и деревень, жители которых поддерживали связь с партизанами. Во исполнение этого приказа, как подтверждают японские историки, в марте 1919 года были подвергнуты “чистке” следующие села и деревни Приамурской области: Круглое, Разливка, Черновская, Красный яр, Павловка, Андреевка, Васильевка, Ивановка и Рождественская. [ 7 ]
А о том, что творили в этих деревнях и селах в ходе чистки японские оккупанты, можно судить по приведенным ниже сведениям о зверствах японских карателей в селе Ивановке. Село это, как сообщается в японских источниках, было неожиданно для его жителей окружено японскими карателями 22 марта 1919 года. Сначала японская артиллерия обрушила на село шквальный огонь, в результате чего в ряде домов начались пожары. Затем, на улицы, где метались с плачем и криками женщины и дети, ворвались японские солдаты. Сначала каратели выискивали мужчин и там же на улицах расстреливали их или закалывали штыками. А далее оставшиеся живыми были заперты в нескольких амбарах и сараях и сожжены заживо. Как показало проведенное впоследствии расследование, после этой резни было опознано и захоронено в могилах 216 жителей села, но кроме этого большое число обуглившихся в огне пожаров трупов так и осталось неопознанными. Сгорело дотла в общей сложности 130 домов. Ссылаясь на изданную под редакцией Генерального штаба Японии “Историю экспедиции в Сибири в 1917-1922 годах” японский исследователь Тэруюки Хара писал по тому же поводу следующее: “из всех случаев “полной ликвидации деревень” наиболее крупным по своим масштабам и наиболее жестоким стало сожжение деревни Ивановки. В официальной истории об этом сожжении пишется, что это было точное исполнение приказа командира бригады Ямады, звучавшего так: “приказываю предельно последовательно наказать эту деревню”. А о том, как это наказание выглядело в реальной действительности, говорилось в нарочито туманной форме: “Спустя некоторое время пожары возникли во всех концах деревни”. [ 8 ]
Зверские расправы с жителями Ивановки, как и других сел, должны были по замыслу японских интервентов посеять страх среди населения оккупированных ими районов Советской России и таким образом заставить русских людей прекратить всякое сопротивление непрошенным гостям из “Страны восходящего солнца”. В заявлении, опубликованном на следующий день в местной печати генерал-майором Ямадой без обиняков писалось о том, что всех “врагов Японии” из числа местного населения “постигнет та же участь, что и жителей Идановки”. [ 9 ]
Как характерный пример их [японцев]отношения, мы можем упомянуть факт, подтвержденный в официальном докладе японскому генеральному штабу, о сожжении, в марте 1919г., японскими солдатами деревни Ивановка, самого крупного и богатого поселения в Амурской области. В этом случае, за якобы поддержку большевиков 196 домохозяйств были полностью уничтожены, и 232 мирных жителя истреблены, среди них большое количество богатейших фермеров. Большое количество женщин и детей были убиты когда японцы сжигали дома, а их солдаты расстреливали жителей, пытавшихся выбежать из горящих зданий
Восемьдесят шесть домов и более 200 других зданий были сожжены, а также крупные объемы зерна, сельхозинвентаря и другой собственности, в сумме стоящей сотни тысяч долларов; уничтоженная техника одна лишь оценивается более чем в $100,000.
Это событие привело к волнениям крестьянского населения во всей области и глубоко отложилось в памяти людей. (перевод мой)
"Кто сеет ветер - пожнёт бурю. И буря эта может пройтись по вашей, японской земле" (c)
Неужели ответных действий против японцев со стороны большевиков не последовало? Да нет, почему же. Даже википедрия достаточно полно их описывает.
Николаевский инцидент (яп. 尼港事件) - вооружённое столкновение между красными партизанами, белогвардейцами и частями японской армии, произошедшее в 1920 году в Николаевске-на-Амуре, в ходе которого погибло несколько сот человек гражданского населения.
В сентябре 1918 года Николаевск был оккупирован японскими войсками в ходе интервенции Антанты на Дальнем Востоке. В начале 1920 в городе, кроме русского населения и белых отрядов (ок. 300 человек), был размещён гарнизон численностью 350 человек из состава 14-й пехотной дивизии японской императорской армии под командованием майора Исикавы и проживало около 450 человек японского гражданского населения. В январе 1920 город осадил крупный красный партизанский отряд численностью 4 тысячи человек под командованием анархиста Якова Тряпицына. 24 февраля японцы заключили с партизанами перемирие, по которому партизаны могли войти в город. Некоторое время после входа партизан в город перемирие сохранялось, но Тряпицын начал вылавливать и расстреливать белых. 12 марта японцы неожиданно напали на партизан. Бои продолжались несколько дней и закончились победой партизан. К вечеру 14 марта главные силы японцев были разгромлены, а 15 марта в 12 часов капитулировала их последняя группа. Большая часть японцев погибла в бою, взяты в плен около 100 человек.
Когда в конце мая стало известно, что из Хабаровска в Николаевск отправлены японские войска, Тряпицын велел отступить и расстрелял оставшихся в городе японцев и белогвардейцев, а город поджёг.
Вслед за отступающей армией Тряпицын выехал со своей любовницей, 22-летней эсеркой Ниной Лебедевой (она же − начальник штаба Красной Армии в Николаевске-на-Амуре). У таёжного поселка Керби по постановлению областного исполкома Тряпицын был арестован и предан суду. За массовые расстрелы гражданского населения приговорён к высшей мере. Вместе с ним была расстреляна и Нина Лебедева.
Штаб Красной Армии передислоцировал на Сахалин лыжный отряд Фомина-Востокова, ранее сыгравший ключевую роль в окружении Николаевска. На Сахалине также была провозглашена власть Советов. Японское правительство использовало Николаевский инцидент для обоснования дальнейшей оккупации Сахалина, оправдывая её необходимостью защитить живущих на Сахалине японцев от того, что произошло в Николаевске. Сахалин был занят японцами 22 апреля 1920. Вопрос об отводе японских войск из северной части Сахалина был разрешён в результате переговоров, начавшихся в 1924 и завершившихся подписанием советско-японской конвенции 1925.
Показательно отношение советского правительства к "подвигам" Тряпицына и его расстрел за убийство гражданских. Ни Маэда, ни Ямада, ни Семенов ответственности перед своими вышестоящими не понесли никакой.
Какие можно выводы сделать?
Первое, образ японцев как врага в фильме "Волочаевские дни" относительно достоверен, во всяком случае для художественного произведения.
Второе: убийство японских солдат как причина истребления деревень и их жителей японцами легитимность этим действиям не добавляет. В ответ на убийство солдат противника не допускается начать массовое истребление гражданского населения. Японские солдаты сами приняли решение об участии в оккупации. Они являлись легитимными военными целями.
Третье: партизанское возмездие было не менее жестоким. Убийство японских военнопленных и гражданских, разумеется, не является легитимным актом. Реакция советского правительства на такие действия одного из партизанских командиров (Тряпицина) была жесткой и быстрой, но это не означает, что советское правительство всегда эффективно пресекало такие действия и наказывало военных преступников. Советую помнить об этом.
Тут речь не о безгрешности или "грешности" той или иной стороны, а о том, что политика японских оккупантов вполне могла быть источником образа очень жестокого врага и карателя, которым они и являлись в реальности.
Проф. Казанского университета А.Литвин. Красный и белый террор 1918-1922. М., Эксмо, 2004. -
Генерал В.С. Денисов : "Лиц, уличенных в сотрудничестве с большевиками, надо было без всякого милосердия истреблять. Временно надо было исповедовать правило: "Лучше наказать десять невиновных, нежели оправдать одного виновного" (с.180).
Генерал Кутепов прямо говорил, что "нечего заводить судебную канитель, расстрелять и... все" (с.189).
Штаб-ротмистр Фролов : "За сочувствие большевизму пришлось расстрелять всех мужиков от 18-ти до 55-летнего возраста, после чего пустить "петуха". Убедившись, что от Каргалинска осталось пепелище, мы пошли в церковь" (с.168).
Американский генерал Грэвс : "В Восточной Сибири совершались ужасные убийства, но совершались они не большевиками, как это обычно думали. Я не ошибусь, если скажу, что в Восточной Сибири на каждого человека, убитого большевиками, приходилось сто человек, убитых антибольшевистскими элементами" (с.174).
Американцы и свидетельствуют:
Американский генерал Грэвс : "В Восточной Сибири совершались ужасные убийства, но совершались они не большевиками, как это обычно думали . Я не ошибусь, если скажу, что в Восточной Сибири на каждого человека, убитого большевиками, приходилось сто человек, убитых антибольшевистскими элементами "
Американские офицеры разведки М.Сейерс и А.Каннв своей книге «Тайная война против Советской России» писали: «Тюрьмы и концентрационные лагеря были набиты до отказа. Сотни русских, осмелившихся не подчиниться новому диктатору, висели на деревьях и телеграфных столбах вдоль Сибирской железной дороги. Многие покоились в общих могилах, которые им приказывали копать перед тем, как колчаковские палачи уничтожали их пулеметным огнем. Убийства и грабежи стали повседневным явлением».
Упоминавшийсягенерал У.Гревс предсказывал: «Жестокости были такого рода, что они, несомненно, будут вспоминаться и пересказываться среди русского народа и через 50 лет после их совершения». (У.Гревс. «Американская авантюра в Сибири. (1918–1920 гг.)». Москва, 1932, стр. 238).
