Переписка курбского с иваном грозным. Переписка Ивана IV Грозного с Василием Грязным и русско-крымские взаимоотношения второй четверти XVI в

Три послания бежавшего от гнева грозного царя Ивана Васильевича к польскому королю Сигизмунду II Августу видного русского военачальника, князя Андрея Михайловича Курбского и два ответа на первое из них Ивана IV давно стали объектами изысканий ученых разных стран и разных гуманитарных специальностей. Историки отыскивали в них факты русской действительности 60-70-х годов XVI века, видели в посланиях двух исторических деятелей XVI столетия целые политические программы усиливающегося самодержавия и оппозиционного ему крупного боярства. Филологи подчеркивали высокое публицистическое звучание писем, использование в них разнообразных литературных источников, среди которых немалое место занимали античные.

Схваченный слуга Андрея Курбского Василий Шибанов сообщает Ивану Грозному об «изменных делах» Курбского. (Миниатюра из Синодального списка Лицевого свода XVI в., хранящегося в Отделе рукописей ГИМ.)

Первое послание Грозного Курбскому (Погодинский список).

И вот два года назад появилась книга, которая поставила под сомнение все наблюдения и выводы, относящиеся к переписке Курбского с Грозным. Написал ее американский специалист по русской истории профессор Эдвард Л. Кинан. Содержание книги отражает ее название: «Апокриф о Курбском и Грозном. История составления в XVII в. «корреспонденции», приписываемой князю Курбскому и царю Ивану IV».

Книга вызвала сенсацию. То, что ранее принимали за памятник XVI века, теперь оказывалось подделкой, измышлением талантливого мистификатора XVII века, Впечатление от книги было столь сильным, что один из канадских историков сравнил Э. Кинана со знаменитым Лоренцо Валла, итальянским гуманистом XV века, доказавшим подложность так называемой «грамоты Константина» римской церкви. А Гарвардский университет в США присудил Э. Кинану премию Т. Вильсона первой степени.

На чем же построил американский историк свои выводы? Центральным пунктом в исследовании Э. Кинана явилось его утверждение поддельности первого из посланий князя Курбского. Отправная точка выбрана Э. Кинаном не случайно. Ведь если первый памятник поддельный, - а именно он дал начало переписке,- то и все другие памятники надо признать поддельными, С точки зрения логики такая посылка безупречна.

Э. Кинану удалось обнаружить, что в первом послании Курбского процитированы два редких источника: так называемый «Плач» монаха Исайи и его же «Жалоба». «Плач» был написан в 1566 году. Что касается первого послания Курбского царю Ивану, то оно даты не имеет. Однако из содержания письма видно, что составлено оно было в Вольмаре, лифляндском городке, куда бежал в 1564 году, изменив своим, князь Курбский, Ответное послание Ивана Грозного было написано 5 июля 1564 года, Значит, Курбский обратился к царю в первой половине 1564 года. Каким же образом он мог использовать в послании к царю сочинения Исайи, созданные в 1566 году? Отсюда вывод Кинана о недостоверности послания, его явно позднейшем происхождении.

Э. Кинан обратил внимание и на другое обстоятельство. Рукописей XVI века, содержащих переписку царя с его бывшим воеводой, нет. Переписка сохранилась только в сборниках XVII века - в поздних списках. Коллега Э. Кинана Даниэль К. Уоо еще раз и довольно тщательно проверил время написания этих сборников, Датировка проводилась визуально по филиграням - бумажным водяным знакам, которые ставились бумажными фабрикантами или бумажных дел мастерами на своей продукции. Выяснилось, что самые ранние сборники, содержащие переписку Грозного и Курбского, относятся к 20-м годам XVII столетия. Даже древнейший сборник из собрания русского историка М. П. Погодина (№ 1567), который раньше относили к 10-м годам XVII века, оказался на 10 лет моложе.

В свете доказательств позднего происхождения первого послания Курбского факт отсутствия ранних списков переписки становился симптоматичным. Он также обличал подделку. Что же касается жанра подделки, то Э. Кинан обратил внимание на параллели, такие русские памятники «документальной беллетристики» XVII века, как «Переписка Грозного с турецким султаном», «Рассказ о двух посольствах» и т. п., вымышленность которых в науке общепризнанна. По мнению Э. Кинана, творцом переписки Курбского и Ивана Грозного был довольно талантливый поэт XVII века князь С. И. Шаховской, который в 20-х годах XVII столетия составил письмо царю Ивану от имени изменившего ему князя, потом сочинил ответ царя, а далее и все остальное. Такова, если отвлечься от ряда неточностей, некоторых натяжек и погрешностей в исследовании, основная концепция американского историка.

Но безупречна ли она в своем существе? Любое изобличение подлога, даже трехсотлетней давности, требует необычайно тщательной, кропотливой работы. Каждый факт должен быть взвешен, каждый шаг в исследовании продуман, каждый вывод проверен и перепроверен. Доказательства историка в подобного рода работах должны быть сродни расчетам теоретика, имеющего дело с ракетой. Малейшая ошибка в расчете - и ракета не взлетит или же отклонится от намеченной траектории. Небольшое упущение в текстологическом анализе историка - и его исследование из научной работы превратится хотя и в увлекательный, но роман на текстологический сюжет.

Проверку доказательств Э. Кинана предложил советский исследователь Р. Г. Скрынников. Наибольший интерес, естественно, возбудил отправной пункт всех заключений американского профессора. Сопоставив еще раз первое послание Курбского с писаниями монаха Исайи, Р. Г. Скрынников обнаружил любопытные вещи. Прежде всего оказалось, что степени текстологического сходства между «Плачем» и посланием, между «Жалобой» и посланием различны. Если в «Жалобе» и послании можно найти несколько общих, довольно значительных по объему кусков текста, что явно свидетельствует об их текстологической близости, то «Плач» и послание сближает единственная фраза из 12 слов, к тому же разбитая в обоих памятниках другими, несхожими словами. Сама фраза - религиозно-назидательного содержания. Выражения, подобные этой фразе, встречаются и в других произведениях. Становится очевидным, что американский ученый нашел фразу-стереотип, общее место, наличие которой в разных произведениях вовсе не означает их текстологической зависимости друг от друга. Поэтому нельзя говорить о влиянии «Плача» на первое послание Курбского. Зато «Жалоба» Исайи использована Курбским довольно широко. Но когда же она была написана?

В отличие от «Плача», точно датированного 1566 годом, «Жалоба» даты не имеет. Э. Кинан посчитал, что «Жалоба» написана в один год с «Плачем». Р. Г. Скрынников обратился к тому рукописному сборнику, где были помещены писания монаха Исайи.

Этот монах прибыл на Русь из литовского города Каменец-Подольска. Прибыл он в 1561 году вместе с греческим митрополитом Иоасафом. И сразу же написал на Иоасафа политический донос. Но первый кнут достался доносчику. Слово митрополита оказалось весомее, и каменец-подольского монаха отправили в тюрьму сначала в Вологду, а потом в Ростов Великий. В тюрьме Исайя просидел 20 лет. Там он и писал свои послания. В сборнике сохранилось 5 произведений Исайи: «Послание» 1567 года, «Плач» 1566 года, «Жалоба», «Объяснение» и «Предсказание». Р. Г. Скрынников обратил внимание на то, что последние три произведения имеют в рукописи общий заголовок (то есть заголовок, стоящий перед «Жалобой»), а традиционная концовка «аминь» заканчивает только «Предсказание», иными словами, и она является общей.

Обнаружился и признак, свидетельствующий о том, что «Объяснение» - непосредственное продолжение «Жалобы». Стало очевидным, что «Жалоба» - это только часть единого послания Исайи, заключающего в себе три части - три последних его сочинения в сборнике. Вопрос о времени написания «Жалобы» превратился в вопрос о времени создания всего послания. Эту проблему Р. Г, Скрынников решил следующим образом.

В сборнике сохранился еще один памятник - «Лист», безымянное письмо от некоего доброхота к заточенному Исайе. Аноним извещал Исайю о тайном прибытии к арестанту доверенного человека, которому Исайя должен был поведать о своих злоключениях. Трехчастное послание монаха и содержит такой рассказ. Причем оно обнаруживает текстологическую связь с «Листом». Сам «Лист» был написан в июле 1562 года, когда на русско-литовской границе вовсю шли боевые действия. «Лист» писал иноземец, подданный Польши или Литвы, а доставило его в Вологду какое-то законспирированное лицо. Исайе надо было спешить с ответом. Отсюда легко вывести дату его послания - вскоре после июля 1562 года. Но если послание Исайи (и как часть его - «Жалоба») написано в 1562 году, то нет ничего удивительного в том, что Курбский использовал его в своем сочинении 1564 года.

Так разрешается основное противоречие в объяснении обнаруженного Э. Кинаном текстологического сходства между «Жалобой» Исайи и первым посланием Курбского. Основной аргумент американского историка о поддельности переписки Грозного и Курбского теряет силу.

Есть и другие данные, противоречащие концепции Э. Кинана. Князь Курбский был тесно связан с Псковско-Печорским монастырем. Сохранились два его послания старцу этого монастыря Васьяну, написанные еще до бегства князя в Вольмар. Когда Курбский оказался в Вольмаре, он отправил Васьяну новое письмо, третье по счету. Письмо это помещается в тех же рукописях, что и переписка Курбского с Грозным. И вот оказывается, что вольмарские писания Курбского сохраняют ту же стилистическую манеру, что и его более ранние послания в Псковско-Печорский монастырь. Это говорит в пользу авторства Курбского и подлинности оспариваемых у него произведений.

Правда, можно было бы объявить и первые два послания Курбского Васьяну более поздними фальсификациями. Э. Кинан не избегает такого соблазна. Однако, как выяснил Р. Г. Скрынников, наиболее древний сборник, где сохранились первые два послания Курбского в Псковско-Печорский монастырь, относится к 90-м годам XVI века, и его уже никак не перетянешь в 20-е годы XVII столетия, когда забавлялся своим пером князь С. И. Шаховской.

Наконец, в «Описи царского архива», составленной в 60-70-е годы XVI века, отмечен ящик 191, в котором хранились бумаги, касавшиеся укрывшегося у польского короля князя Курбского, и среди этих бумаг упомянута грамота «Курбъского..., а грамота у государя». Следовательно, А. М. Курбский писал царю Ивану.

Текст их переписки не дошел до нас в оригинале или ранних копиях. И хотя сборники с посланиями Андрея Курбского и Ивана Грозного относятся к XVII-XVIII векам, в самом этом факте нет ничего парадоксального, как нет ничего удивительного в том, что многочисленнейшие произведения мировой античной литературы, литературы и публицистики средневековья и даже наших дней нам известны только по позднейшим копиям.

Р. Г. Скрынников. Подложна ли переписка Грозного и Курбского! «Вопросы истории» № 6, 1973 год.

От драматической и таинственной эпохи Ивана Грозного до нашего времени сохранилось не много письменных свидетельств. Многочисленные пожары XVI-XVII вв., небрежение к старинным документам в XVIII и даже XIX столетиях привели к потере множества ценнейших источников, хранившихся в государственных архивах. От частных архивов того времени до нас дошли лишь крупицы. Многие документы, летописи, повествования иностранцев искажены позднейшими переписчиками, изданы по неисправным или неполным спискам, что сильно затрудняет работу с ними. Тем большую ценность представляют источники, сохранившиеся если не в первозданном виде, то в близком к подлиннику и представляющие связный текст, а не обрывки или пересказ позднейшего автора. К ним принадлежит уникальная по своему характеру переписка царя Ивана Грозного с опричным думным дворянином Василием Григорьевичем Грязным. Она представляет собой три письма. Первое - это письмо Ивана Грозного В.Г. Грязному, находившемуся в крымском плену. Оно является ответом на несохранившееся первое письмо Грязного царю, но по содержанию царского ответа можно, в целом, судить о том, что же писал в первый раз "полоняник Васюк". Два других - письма Василия Грязного - ответное на царское послание и "вестовое", с сообщением о событиях, происходящих в Крыму и своей роли в этих событиях. Переписка сохранилась в составе Крымских посольских книг и была впервые введена в научный оборот еще Н.М. Карамзиным. Однако полное и единственное на настоящее время издание было осуществлено только в 1922 г. П.А. Садиковым .

В отличие от знаменитой переписки Ивана Грозного с князем Андреем Михайловичем Курбским, рассчитанной на широкую аудиторию, переписка с Василием Грязным носит частный характер. Это и привлекало ученых, искавших в писаниях обоих авторов отражение их взглядов и позиций, высказанных в приватном диалоге государя и подданного. При этом основное внимание уделялось восприятию царем и опричником абсолютистской идеологии Грозного. Внимательно рассматривали и стилистику произведений, в первую очередь, царского послания, рисующую многообразие Ивана Грозного как писателя. В то же время, письма Грязного оставались как бы в тени. Если послание Ивана Грозного к Василию Грязному после публикации П.А. Садикова неоднократно переиздавалось , то первое письмо В.Г. Грязного было переиздано дважды, а второе - один раз . Соответственно, крымская тематика при разборе этой переписки практически не изучалась, и здесь еще остаются большие возможности.

Опричник Василий Григорьевич Грязной - хорошо известная фигура в политической истории России XVI в. Согласно родословной росписи Грязных, поданной 18 мая 1686 г. в Палату родословных дел при Разрядном приказе, их предок "Стеня" выехал на Русь из Венеции. Подобное начало характерно для подавляющего большинства дворянских родословных, поданных в Разряд. Далее поколенная роспись, начиная с XV в., уже излагает вполне правдоподобные сведения. Внуком легендарного "Стени" показан ростовский боярин Илья Борисович, деятельность которого прослеживается по документам семейного архива Грязных, поданных ими в Разряд. Вероятнее всего, еще его отец Борис перешел со службы ростовским князьям на службу Василию I Дмитриевичу. Илья Борисович служил великим князьям Василию II и Ивану III и неоднократно получал от них жалованные грамоты на вотчины и пошлины в Ростовской и других землях. В 1480 г. он участвовал в посольстве ростовского архиепископа Вассиана к мятежным братьям Ивана III Андрею Углицкому и Борису Волоцкому. Потомки боярина Ильи Борисовича служили в уделах. Его внук Григорий Васильевич Грязной-Ильин служил первоначально Дмитрию Ивановичу Углицкому, затем Василию III, а в 1519 г. был уже на службе у князя Андрея Ивановича Старицкого. Таким образом, Иван Грозный сильно преувеличивал, говоря о худородстве Грязных и называя таких, как Василий Грязной, "страдниками". Род Грязных-Ильиных принадлежал к числу потомков достаточно крупных феодалов, оттесненных от власти службой в уделах .

На службе у старицких князей начал свою карьеру и молодой Василий Григорьевич, сын Григория Васильевича . На это прямо указывает в своем послании Иван Грозный: "А помянул бы ти свое величество и отца своего отечество в Олексине - ино таковы и в станицах езживали, а ты в станице у Пенинского был мало что не в охотниках с собаками". Алексин до 1566 г. находился в уделе князя Владимира Андреевича Старицкого. Судя по словам царя, молодой Василий Грязной был "мало что не в псарях" у боярина и дворецкого старицких князей князя Ю.А. Пенинского, ведавшего станичной службой. Вместе с Алексиным на царскую службу перешел и В.Г. Грязной и, по-видимому, сразу был зачислен в опричники. В 1566 г. он выступает в числе поручителей по опричным воеводам кн. И.П. Охлябинину и З.И. Очину-Плещееву. В ливонском походе 1567 г. Василий Грязной был одним из голов в государевом полку. Вместе с ним, в головах служили будущие выдающиеся деятели опричнины - М. Скуратов и Р.В. Алферьев . Вскоре Грязной вошел в ближайшее опричное окружение царя. 19 июня 1568 г. вместе с оружничим кн. А.И. Вяземским и Малютой Скуратовым Грязной был послан царем забрать жен и дочерей у служилых людей и купцов земщины . Многочисленные описания современниками-иностранцами насилия и разврата, царивших при дворе Ивана Грозного, не оставляют сомнения в том, что и сам царь, и исполнители его воли приняли участие в разыгравшейся далее оргии. В том же году Василий Грязной, как и другие "угодницы царевы", выступил против митрополита Филиппа, требовавшего отмены опричнины, "тщахуся с престола его изгнати". В 1569 г. вместе с Малютой Скуратовым Грязной принял деятельное участие в "суде" и расправе над князем Владимиром Старицким и его семьей.

К 1570 г. В.Г. Грязной и М. Скуратов заняли первенствующее положение в опричном руководстве. Им удалось свалить прежнее опричное руководство в лице А.Д. и Ф.А. Басмановых и кн. А.И. Вяземского. В 1570 г. Василий Грязной упоминается в чине думного дворянина "из опричнины". Шутник, балагур, человек отчаянный и не гнушавшийся ничем в исполнении царских приказаний, Грязной пришелся ко двору Ивана Грозного. Переписка царя и опричника воскрешает перед нами атмосферу веселья и своеобразного "черного" юмора, царившую в опричнине, хорошо известную по другим источникам. Однако фавор В.Г. Грязного был недолгим. В сентябре 1571 г. он упоминается в числе дворян в государевом стану в царском походе к Серпухову. Но в ноябре 1571 г. он не был приглашен на царскую свадьбу с Марфой Собакиной. В походе на Пайду весной 1572 г. Грязной, как и Скуратов, был в числе дворян "з бояры". Но после смерти Малюты, погибшего под стенами Пайды, Грязной и его родственники были изгнаны из опричной думы. В.Ф. Ошанин-Ильин был назначен на воеводство в Пайду, затем арестован, увезен в Москву и казнен. Г.Б. Грязной и Н.Г. Грязной были казнены, причем последний был сожжен живым . Василий Грязной получил назначение в Нарву, а оттуда был послан на воеводство на Донец с головой Василием Александровичем Степановым . На этой службе, во время разведки в степи, В.Г. Грязной и был пленен татарами.

Узнав, что к ним попал в плен думный дворянин и приближенный царя, татары решили обменять его на знаменитого крымского полководца Дивей-мурзу, взятого в плен в битве при Молодях 30 июля 1572 г., либо отдать за огромный выкуп - в 100 000 рублей. Содержание этих требований и передал Василий Грязной в своем первом послании. Это письмо вызвало отповедь царя, написанную, по словам Грязного, "жестоко и милостиво". Н.М. Карамзин считал, что в этом письме царь издевается над бывшим любимцем. По мнению П.А. Садикова, в письме Грозного не было ничего издевательского. Царь бранил и поучал Грязного, как дитя, но в то же время позаботился о нем: прислал жалование и через гонца И. Мясоедова велел передать пленнику, "что сына его государь пожаловал поместьем и денежным жалованием устроить велел; а за Васю государь пожалует окупу дати велит до тысячи и до полуторы и до дву тысяч рублев, а больши (б) того Вася окупу на себя не дава, а в ту версту, как Вася, полоняника на Москве нет..." . Этой же точки зрения придерживался С.Б. Веселовский, указывая на деловой характер письма и на то, что обещание дать за Грязного 2000 рублей было большой милостью .

Другие исследователи обращали большое внимание на стиль Грозного, подмечая скрытый диалог в царском послании и типичную для него манеру иронических вопросов. В письме к Грязному отразилась способность Ивана Грозного подстраиваться под стиль адресата; из всех царских писаний оно содержит наибольшее число просторечных оборотов. Согласно Д.С. Лихачеву, стиль царского послания к Грязному "воскрешает тот тон веселой шутки, который был принят между ними за столом, но в совершенно иной для Грязного обстановке, ... благодаря которой шутливый тон Ивана Грозного обращается в зловещую иронию" . Присутствие злой иронии в царском послании к Грязному несомненно. Однако не следует забывать отмеченный П.А. Садиковым факт того, что Иван Грозный одновременно и ободрял своего бывшего фаворита, сообщая, что позаботился о его семье, и посылая ему жалование. Беспрецедентное требование "страдника" Васюшки Грязного обменять его на одного из лучших крымских полководцев Дивей-мурзу в сочетании с тем, что к моменту пленения Грязной фактически находился в опале, могло привести к иным последствиям. Так, в 1566 г. Иван Грозный отправил обратно в Литву полоняников детей боярских В.Ржевского и И.Нороватого за то, что "те страдники сулили обмену на себе не по своей версте, а назывались... бояры..." .

Стиль и содержание письма Василия Грязного не менее интересны, чем послание Грозного. Письмо опричника является пространным ответом на все обвинения царя, чем сходно с традициями переписки царя с Курбским, в которой авторы поддерживали постоянный диалог. Кроме того, что В.Г. Грязной твердо отводит все обвинения царя и показывает себя верным и усердным его слугой, не щадящим своей жизни за государя, примечательно, что он пользуется для своих ответов предложенными Грозным метафорами. Так, ехидному сравнению Грозного с заячьей охотой, напоминающему опричнику его раннюю службу в ловчих ("ты чаял, что в объезд поехал с собаками за зайцы - ажно крымцы самого тебя в торок ввязали"), Василий Грязной противопоставляет свое отчаянное сопротивление: "да заец, государь, не укусит ни одное собаки, а яз, холоп твой, над собою укусил шти человек до смерти, а двадцать да дву ранил". Другой иронический укол царского послания: "Али ты чаял, что таково же в Крыму, как у меня стоячи за кушаньем шутити?", опричник преобразует совершенно в иную плоскость, сравнивая свою службу шутника и балагура со службой воина и страданиями пленника: "шутил яз, холоп твой, у тебя, государя, за столом тешил тебя, государя, - а ныне и умираю за Бога да за тебя ж, государя, да за твои царевичи". Это обстоятельство отмечено Д.С. Лихачевым, писавшим: "читая переписку "Васютки" Грязного и Ивана Грозного, забываешь, что оба были разобщены огромным по тому времени расстоянием, что письма доставлялись с трудом и доходили через многие месяцы. Перед нами свободная беседа, словно записанный разговор: мастера лихой потехи, шутника и балагура, "веременного" человека - и царя, ядовитого, жестоко ироничного, умевшего играть роль и разыгрывать человека простого и справедливого" .

Особое внимание всегда привлекала апология абсолютизма Ивана Грозного, содержащаяся в послании Грязного: "Ты, государь, аки Бог и мала и велика чинишь". Прямую перекличку несут эти слова с грозненским: "а жаловати есмя своих холопей вольны, а и казнити вольны же..." . В этих словах Грязного видели и низость его души (Н.М. Карамзин), и идеологию основной массы дворянства, целиком зависевшего от государя и стремившегося выдвинуться на смену изменникам-боярам (В.О. Ключевский), и внешнюю почтительность, сочетающуюся с чувством собственного достоинства (В.Б. Кобрин) , и раболепную выходку впавшего в немилость фаворита (Р.Г. Скрынников) . Вряд ли следует оценивать эти слова, как нечто особенное. Подобный взгляд был типичен для служилой массы второй половины XVI в. Многие местнические формулы (напомним, что местничество долгое время благодаря В.О. Ключевскому считалось опорой устремлений и идеологии родовитого боярства) XVI-XVII вв. чуть ли не текстологически повторяют слова Грязного. "В том волен Бог, да государь: кого велика, да мала учинит", - говорил в 1584 г. знатнейший Гедиминович боярин кн. Т.Р. Трубецкой .

В первом письме Грязного содержится небольшое количество известий относительно Крыма. Едва ли не самым важным из них является сообщение о голоде в Крыму: "а хлеб дорог - по три тысячи батман (мера веса - С.Ш.) - да и не добудут купити, а животина вымерла и лошади повымерли и мертвова ести не добудут".

Второе, "вестовое", письмо В.Г. Грязного, полученное в Москве одновременно с первым, - 24 марта 1576 г. - содержит уже больше сведений, касающихся истории Крымского ханства и русско-крымских отношений. Однако прежде чем перейти к их рассмотрению, следует обратить внимание на положение Василия Грязного в Крыму. Сам Грязной неоднократно писал, что находится в очень тяжелых условиях - в "кадамах" (оковах), голоде и наготе. Это не вполне соответствовало действительности. Высокий ранг Грязного способствовал тому, что крымцы содержали его не как простого пленника. Мало того, хан Девлет-Гирей, связывая определенные надежды с пребыванием Грязного в Крыму, его выгодным обменом или выкупом, допускал полоняника к дипломатическим переговорам с московскими посланниками и гонцами. Это совпадало и с планами самого Грязного, из всех сил старавшегося показать "прямая службишко". В 1577 г. неожиданно для московских гонцов Е.Л. Ржевского и И. Мясоедова, Василий Грязной оказался вместе с ними на приеме у хана и был наряду со всеми пожалован "атласом золотым". Полоняник стремился играть роль сверхштатного дипломата, в чем его поддерживал крымский двор. В "вестовом" письме Грязной сообщал о том, что хан советовался с ним об условиях заключения мира между Москвой и Крымом: "на поминках ли, деи, или, деи, на Казани и на Астрахани?". На что Грязной, по его словам, решительно отверг мысль об отдаче Казани и Астрахани и подтвердил, что царь "хачивал на поминках миритца". Вероятно, описанным случаем дипломатическая деятельность Грязного не ограничивалась. Она получила одобрение хана, который собирался отпустить полоняника, "пожаловав платьем... потому, что был он взял доброе дело на себя" .

В Москве самовольное вмешательство В.Г. Грязного в дипломатическую сферу напротив вызывало глубокое неудовольствие. Иван Грозный писал в 1578 г. хану, что "Вася Грязной - полоняник и молодой человек, а меж нас ему у таких великих дел делати и быти у такова дела непригоже". В наказе посланнику в Крым кн. В. Мосальскому царь велел говорить Грязному, если тот попробует вмешаться в ход переговоров, "что он дурует - хто ему у того дела быти велел" .

Помимо этого, Грязной стремился играть роль царского информатора и поддерживал контакты с московскими дипломатами в Крыму. Не вполне ясно упоминание в его первом письме о том, что он прежде этого послал царю три грамоты. П.А. Садиков считал это вымыслом автора, указывая на то, что сохранившееся письмо является подробным ответом на царское послание. Еще одной стороной деятельности Грязного в Крыму было налаживание контактов с другими русскими полоняниками. Он дважды упоминает о полоняниках детях боярских, которые "были у него". Другой полоняник, холоп кн. И.Ф. Мстиславского Костя, жил у Грязного пять недель. Через полоняников Василий Грязной также старался передавать царю крымские вести, однако, не совсем удачно. Переданное им известие о грядущем набеге хана "на государевы украйны по синему льду" оказалось ложным. Царь велел посадить передавших это известие полоняников в тюрьму "за воровство". Известно, что Грязной способствовал выкупу полоняников. В 1578 г. князь Мустафа писал в Москву, что В.Г. Грязной поручился по четырем детям боярским в 440 рублей и просил выплатить эти деньги, но получил отказ .

В конечном итоге самовольная дипломатическая деятельность Василия Грязного не только вредила ему в глазах московского правительства, но и послужила причиной его задержания в плену уже после достижения принципиальной договоренности о его выкупе за 2000 рублей 10 марта 1577 г.

В свете этого и следует рассматривать "вестовое" письмо Грязного. Выше упоминалось о ценном свидетельстве Грязного относительно требований ханом Казани и Астрахани. С российской стороны этот пункт мирных условий был решительно отвергнут после разгрома Девлет-Гирея при Молодях в 1572 г., однако крымский хан не желал расставаться с мыслью установления своего господства в Казани и Астрахани. Другое важное свидетельство Грязного - о желании Мурада III сместить Девлет-Гирея и утвердить в Крыму своего тестя из династии астраханских ханов. Однако известная склонность Грязного к преувеличениям и способность к передаче дезинформации заставляют с осторожностью относиться к этому известию. Историку Крымского ханства В.Д. Смирнову этот факт остался неизвестным. В своем труде он писал, что у Девлет-Гирея с Мурадом III сложились дружественные Отношения .

Своеобразное положение полоняника-дипломата, которое пытался занять В.Г. Грязной в Крыму, не было чем-то исключительным. Практика русско-крымских дипломатических отношений XVI-XVII вв. знает немало примеров, когда послы подвергались ограблению, заточению и даже пыткам. Вместе с тем, Крым не был для русских чуждой, неизвестной землей. Торговые связи с Крымом и Турцией были налажены уже во второй половине XV в. Большое количество русских попадало в Крым в плен. Положение полоняников было различным - одних продавали на галеры в Турцию и другие страны, других использовали как рабочую силу, истязали, содержали в тюрьмах. Но были и те, которые добивались лучшего положения и не хотели возвращаться в Россию. Многие из них "бусурманились" - принимали ислам. Специальные договоренности (правда, не всегда соблюдавшиеся) между московским государем и крымским ханом гарантировали неприкосновенность купцам и людям, приезжавшим в Крым для поиска и выкупа своих родственников .

Василию Грязному, вероятнее всего, так и не было суждено возвратиться на родину. Хан сообщал, что собирался после выкупа отпустить Грязного, одарив его, но решил задержать до тех пор, "как ваши послы большие будут" . Возможно, хан в последний момент решил извлечь какую-либо пользу из дальнейшего пребывания Грязного в Крыму. С этого момента известия о Василии Грязном исчезают из документов и дальнейшая его судьба неясна . Однако, его живой голос доносят до нас архивные документы, хранящие свидетельства о многих драматических судьбах людей далекого XVI в.

С.Ю.Шокарев

Примечания

1. РГДА. Ф.123 (Сношения с Крымом) №14. Лл.214об-217об.
2. Садиков П.А. Царь и опричник (Иван Грозный и Василий Грязной и их переписка 1574-1576//Века. Ч.1. Пг.1922. С.73-78.
3. Садиков П.А. Очерки по истории опричнины. М;Л,1950.С.530,531; Послания Ивана Грозного/Подг. текста Д.С. Лихачева и Я.С. Лурье. Под ред. чл.-корр АН СССР В.П. Андриановой-Перетц. М;Л, 1950. С. 193, 194, 370, 371; Послание Ивана Грозного Василию Грязному/Подг. текста и примечания Я.С. Лурье.
4. Садиков П.А. Очерки по истории опричнины. С.532-539; Послания Ивана Грозного... С.566-569
5. Баранов К.В. Новое свидетельство о мятеже удельных князей и роль Ростова в событиях 1480г.//История и культура ростовской земли. 1992. Ростов 1993. С.119-128; Баранов К.В. Ростовские предки опричника//История и культура Ростовской земли. 1993. Ростов, 1994. С.80-85; Антонов А.В. Родословные росписи конца XVII в. М., 1996. С. 139, 140.
6. Биографические сведения о Грязном содержатся в следующих работах: Садиков П.А. Царь и опричник. С.43-57; Веселовский С.Б. Исследования по истории опричнины. М., 1963. С.214,215; Скрынников Р.Г. Царство террора СПб., 1992 С. 377, 438; Баранов К.В. Грязной Василий Григорьевич// Отечественная история. История России с древнейших времен до 1917г. Т.1 С.648, 649.
7. Разрядная книга 1475-1598 гг./Подг. текста ввод. ст. и ред. В.И. Булганова. Отв. ред. академик М.Н. Тихомиров. М. 1966. С.228 (далее РК 1475-1598).
8. Рогинский М.Г. Послание Иоганна Таубе и Элерта Крузе//Русский исторический журнал. Пг. 1922.Кн.8. С.41,42.
9. Штаден Г. О Москве Ивана Грозного. Записки немца-опричника/Пер. и вступ.ст. И.И. Полосина. М., 1925. С.97.
10. РК 1475-1598. С.250.
11. Садиков П.А. Указ.соч. С.54
12. Веселовский С.Б. Указ.соч. С.215.
13. Шмидт С.О. Заметки о языке посланий Ивана Грозного//Труды отдела древнерусской литературы. Т.XIV. М.;Л., 1958. С.260; Лихачев Д.С., Панченко А.М., Понырко Н.В. Смех Древней Руси. Л., 1984. С.34,35.
14. Сборник Русского исторического общества. Т.71. С.460, 461.
15. Лихачев Д.С. Стиль произведений Грозного и стиль произведений Курбского(царь и "государев изменник"//Переписка Ивана Грозного и Андрея Курбского/ Текст подг. Я.С. Лурье и Ю.Д. Рыков. М., 1993. С. 195.
16. Переписка Иван Грозного и Андрея Курбского. С.26.
17. Ключевский В.О. Боярская Дума Древней Руси. М.,1994. С.377,338
18. Кобрин В.Г. Иван Грозный. С. 153.
19. Скрынников Р.Г. Указ. соч. С. 439.
20. Шмидт С.О. У истоков российского абсолютизма. Исследование социально-политической истории времени Ивана Грозного. М.,1996. С.361.
21. Садиков П.А. Указ.соч. С.54-56.
22. Садиков П.А. Указ.соч. С.72.
23. Садиков П.А. Указ.соч. С.69,70.
24. Смирнов В.Д. Крымское ханство под верховенством Оттоманской порты до начала XVIII века. СПб., 1887. С.436.
25. Бережков М.Н. Русские пленники и невольники в Крыму/Труды VI археологического съезда в Одессе (1884). Т.II. Одесса. 1888. С.355-359; Шмидт С.О. Русские полоняники в Крыму и система их выкупа в середине XVIв.//Вопросы социально-экономической истории и источниковедения периода феодализма в России: Сборник к семидесятилетию А.А. Новосельского. М., 1961. С.30-34.
26. Садиков П.А. Указ.соч. С.56
27. Сын В.Г. Грязного - Тимофей Васильевич - был одним из выдающихся деятелей Смуты. В 1600г. был приставом при опальном кн. И.В. Свицком. В 1609г. участвовал в неудачной попытке свергнуть царя Василия Шуйского с престола, затем бежал в Тушино. Присягнул королевичу Владиславу и получил от него чин окольничего, но после освобождения Москвы от поляков был лишен окольничества и земель, пожалованных ему Лжедмитрием II и королевичем Владиславом. Не менее известен и четвероюродный племянник Т.В. Грязного - Михаил Молчанов - чернокнижник и фаворит Лжедмитрия I; один из авторов интриги Лжедмитрия II. В 1609г. получил чин окольничего от Лжедмитрия II, затем служил полякам и был убит восставшими москвичами в 1611г. С.Б. Веселовский указывает на живучесть традиций политического авантюризма в роду Грязных - в 1634г. сын Т.В. Грязного Борис изменил и бежал из-под Смоленска в Литву (Веселовский С.Б. Указ.соч. С.216). Род В.Г. Грязного по-видимому пресекся со смертью его правнука Ивана Васильевича, сестра которого Степанида была замужем за окольничим кн. Ю.Н. Барятинским, отличившемся в подавлении восстания Степана Разина. Другая линия рода - потомки опричника Г.Б. Грязного - в 1824г. были внесены в шестую часть родословной книги Тверской губернии.

Переписка Ивана IV Грозного с Василием Грязным и русско-крымские взаимоотношения второй четверти XVI в.

1574. Письмо царя Ивана IV Васильевича Грозного думному дворянину Василию Григорьевичу Грязному

От царя и великого князя Ивана Васильевича всеа Русии Василью Григорьевичю Грязному Ильину. Что писал еси, что по грехом взяли тебя в полон, - ино было Васюшка, без путя середи крымских улусов не заезжати: а уж заехано - ино было не по объезному спати: ты чаял, что в объезд приехал с собаками за заицы - ажно крымцы самого тебя в торок ввязали. Али ты чаял, что таково ж в Крыму, как у меня стоячи за кушеньем шутити? Крымцы так не спят, как вы, да вас дрочон, умеют ловити да так не говорят, дошедши до чюжей земли, да пора домов. Только б таковы крымцы были, как вы жонки - ино было и за реку не бывать, не токмо что к Москве. А что сказываешься великой человек - ино что по грехом моим учинилось (и нам того как утаити?), что отца нашего и наши князи и бояре нам учали изменяти, и мы вас, страдников, приближали, хотячи от вас службы и правды. А помянул бы ти свое величество и отца своего в Олексине - ино таковы и в станицах езживали, а ты в станице у Пенинского был мало что не в охотниках с собаками, и прежние твои были у ростовских владык служили. И мы того не запираемся, что ты у нас в приближении был. И мы для приближенья твоего тысячи две рублев дадим, а доселева такие по пятидесят рублев бывали; а ста тысяч опричь государей ни на ком окупу не емлют, а опричь государей таких окупов ни на ком не дают. А коли б ты сказывался молодой человек - ино б на тебе Дивея не просили. А Дивея сказывает царь, что он молодой человек, а ста тысячь рублев не хочет на тебе мимо Дивея: Дивеи ему ста тысяч рублей лутчи, а за сына за Дивеева дочь свою дал, а ногайской князь и мурзы ему все братья; у Дивея и своих таких полно было, как ты, Вася. Оприч было князя Семена Пункова не на кого менять Дивея; ано и князя Михаила Васильевича Глинского нечто для присвоенья меняти было; а то в нынешнее время неково на Дивея меняти. Тебе, вышедчи ис полону, столко не привесть татар ни поимать, сколко Дивей кристьян пленит. И тебя, ведь, на Дивея выменити не для кристьянства - на кристьянство: ты один свободен будешь, да приехав по своему увечью лежать станешь, а Дивей приехав учнет воевати да несколко сот кристьян лутчи тебя пленит. Что в том будет прибыток? Коли еси сулил мену не по себе и писал и что не в меру, и то как дати? То кристьянству не пособити - разорить кристьянство, что неподобною мерою зделать. А что будет по твоей мере мена или окуп и мы тебя пожалуем. А будет станешь за гордость на кристьянство - ино Христос тебе противник.

1576. Первое письмо думного дворянина Василия Григорьевича Грязного царю Ивану IV Васильевичу Грозному из крымского плена

Государю царю и великому князю Ивану Васильевичю всеа Русии бедной холоп твой полоняник Васюк Грязной плачетца. Писал еси, государь ко мне, холопу своему, кое было мне бес путя середи крымских улусов не заезжати, а заехано - ино было не по объездному спати; да яз же, деи, чаял, что в объезде с собаками гоняти за заицы, ажно меня самово в торока как заица ввязали; да також, деи, яз чаял каково за кушеньем стоячи у тебя, государя, шутити; да яз же, деи, говорил, кое, деи пора моя. Да в твоеи ж государеве грамоте писано, что яз за себя Дивея сулил, а сам ся сказывал великим человеком, и мне б памятовать свое величество. И яз, холоп твои, ходил по твоему государеву наказу, велено мне, государь, было и на Миюс ходити и на Молочные Воды языков добывати, которые бы ведали царево умышленье, кое бы тебе, государю, безвестну не быти, толко вестей не будет ни от которых посылок. И мне было, холопу твоему, посылати неково; а ково ни пошлю, и тот не доедет да воротитца, да приехав солжет: где ни увидит какой зверь, да приехав скажет - "люди". И мне было, холопу твоему, как с ложною вестью к тебе, ко государю, посылати, а солгав да к тебе, ко государю, мне было, холопу твоему, с чем появитца? А того слова не говаривал, кое пора, деи, моя; а которые говорили, те и бегали с Молочных Вод, да потеряв государево дело, да опять воротились. А толко б яз, холоп твои, по объездному спал, ино было, государь, до Молочных Вод не доити; да и назад уж был сходил, уж был того дни на Кмолшу на стан, коего дни меня, холопа твоего, взяли татареве, а подстерегли тут таки, государь: моя ж была. Да послал Василья Олександрова с товарыщи сторожей гоняти, а яз стал в долу с полком, а Василью приказал "Любо, реку, учнут тебя гоняти, и ты, реку, к нам побежи". И как Василей учал гоняти сторожей - ино Василья встретили татарове да почали гоняти. И Василей побежал мимо меня, и яз, холоп твой, и молыл Василью так: "Пора напустить?" и, кинувшись встречю, Василья отнял, надеючись на полк, да сцепился с мужиком. А полк весь побежал, и рук не подняли. Да чтоб, милостивый государь, от многих людей - ино толко было двесте восемьдесят человек татар и с мурзами, от больших людеи на Карачекре отбились да еще у них побили и поранили многих. А тут и рук не подняли, а было сто пятнадцать ручниц, а меня, холопа твоего, выдали. И меня, холопа твоего, взяли нолны з двемя седлы защитясь, уж мертвого взяли; да заец, государь, не укусит ни одное собаки, а яз, холоп твои, над собою укусил шти человек до смерти, а двадцать да дву ранил; и тех, государь, и ко царю принесли вместе со мною. А в Крыме что было твоих государевых собак изменников, и Божиим милосердьем за твоим государевым счастием, яз, холоп твои, всех перекусал же, все вдруг перепропали, одна собака остался - Кудеяр, и тот по моим грехом маленко свернулся, а впред начаюс на милость Божию, толк Бог грехов не помянет, и того ту не будет же. А коли меня, холопа твоего, ко царю принесла только чють жива, о чем меня царь спрашивал, и яз что говорил лежа перед царем, и яз, холоп твой, написав да х тебе, ко государю, послал с Офанасьем, а иные речи Офанасей сам да и все слышели, а Нагай толмачил, твои государев толмачь. А шутил яз, холоп твой, у тебя, государя, за столом тешил тебя, государя, - а ныне и умираю за Бога да за тебя ж, государя, да за твои царевичи, за своих государеи. И за тех изменников царь хотел казнити. Да ещо Бог дал на свет маленко зрети да твое государево имя слышети, да опять царь разгодал, да молыл: "Тот, деи, свое чинит, своему государю служит", да меня, холопа твоего, отослал в Манкуп город, да велел крепити да мало велел ести давати; толко б не твоя государьская милость застала душу в теле - ино было з голоду и с наготы умерети. А нынече молю Бога за твое государево здоровье и за твои царевичи, за свои государи; да ещо хочю у владыки Христа нашего Бога, чтоб шутить за столом у тебя, государя, да не ведаю, мне за мое окаянство видат ли то: аще не Бог да не ты поможешь - ино некому. Да в твоей ж государеве грамоте написано, кое ты пожалуешь выменишь мене, холопа своего, и мне, приехав к Москве да по своему увечью лежать, - ино мы, холопи, Бога молим, чтобы нам за Бога и за тебя, государя, и за твои царевичи, а за наши государи, голова положити: то наша надежа и от Бога без греха, а ныне в чом Бог да ты, государь, поставишь. А яз, холоп твой, не у браги увечья добыл ни с печи убился, да в чом Бог да ты, государь, поставишь. А величество, государь, што мне памятоват? - Не твоя б государскоя милость, и яз бы што за человек? Ты, государь, аки Бог - и мала и велика чинишь. И царю есми сказывал: "Яз молодой человек". А Дивея, государь, яз за себя не суливал, хотя б и по моей мене была мена, и яз бы так молвил: кое даст государь, за меня мену, то, государь, в Божие воле да в твоей государеве. А писал, государь, яз холоп твой, о Дивее того для, чтобы тебе, государю, известно было царево умышление, при послах; и он мурзу прислал да велел был мне, холопу твоему, писати и приказывати о чем ум весть не подъимет, а про Дивея молвил: "Велел, деи, был царь тебе о Дивее писати; а ныне Дивей царю не нужен: у Дивея, деи, три сыны и меншои Дивей лутчи - вот, деи, послы их знают". И яз, холоп твой, говорил сколко Бог вразумил: милостивый государь, спроси послов, как ся что деяло, а Нагай толмачил. Да как, государь, отпустя послов, а меня, холопа твоего, велел повести в село в то ж, где яз тогда сидел, да как против царева двора, и царь выслал Зелдала-агу с саблею да и с чернилы и з бумагою да говорил тогды так: "Пиши, деи, о Дивее: царь велел тебе говорити: Толко, деи, не станешь писать, и тебе, деи, уж же быти кажнену; то, деи, уже ты меж нас ссору чинишь; а толко, деи, напишешь, а брат, деи, нашь, а вашь государь, так учинит, Дивея нам даст, а тебя к себе возмет - ино, деи, меж нас и доброе дело сстанетца". И яз, холоп твой, о том плакал и бил челом и под саблю ложился, а говорил: "Коли царю надобен Дивей, и царь о нем о чом сам не пишет? А мне как холопу писати ко государю о таком великом деле: яз волоса Дивеева не стоен". И он, государь, опять ко царю ходил да вышедши молвил так: "Царь, деи, тебе велел говорити: Не станешь писати, и тебе уж жо быти кажнену. И ты, деи, которое любишь: то ли, кое уж жо умерети, или то, кое меж нас будет доброе дело? А мне, деи, о том писати сором потому, кое ево у меня ис полку взяли; яз, деи, потому перед послы не велел о том говорити". И толко б не было такова слова, и яз бы не дерзнул так писати для своеи головы, хотя б и умерети. А то, государь, яз, холоп твои, писал для того, кое бы тебе, государю, было известно царево умышление, а не для того, кое бы ты, государь, дал за меня Дивея; хоти б, государь, яз, холоп твой, сам того не разумел, и яз то помню: которые из Литвы сулили за себе мену, ино каково с им сставало. А о своей голове яз, холоп твои, тебе государю, бил челом, чтобы ты государь, милость показал, промыслил моею бедною головою, как тебе, государю, Бог известит для кристьянские веры, а не для того, кое бы за мене Дивея дал. Да ко мне ж, холопу твоему, писано: толко стану на кристьянство за гордость - ино мне Христос противник. Ино мне, холопу твоему, то ли видети, кое от тебя, от государя, писано жестоко и милостиво да так учинить: ино дана душа Богу да тебе, государю, да твоим царевичам, а нашим государем, а буди воля Божия да твоя государева отныне и до века, да и сподобил бы Бог умерети за вас, государей. Да ещо вдунул душу Бог в мертвеное тело, ино бы, государь, и на конец показати прямая службишко. Да покажи милость бедному своему полонянику и богомольцу, пришли милостыню, не дай умерети з голоду, а хлеб дорог - по три тысячи батман30 - да и не добудут купити, а животина вымерла и лошади повымерли и мертвова ести не добудут. А сижю в пустом городе в кадомах - выработат нельзя и не у кого. А твое государево жалованье - и яз долг платил, а иное кое чего для отдал добра для. А царь мало кормит; а взять, государь, есть кому, а кормит некому; толко б не твоя государева милость, ино умерети з голоду и с наготы. А тогды потому, милостивый государь, писмо писано неисправно: яз был тогды при смерти, а не писать яз, холоп твой, не смел такова слова. А в милости и во всем ты, государь, волен: яз ведь, холоп твой, телом ныне в Крыму у крымского царя сижю, а душею у Бога да у тебя, государя, и мне что слыша, как тово не писати? А в том волен Бог да ты, государь: делаешь так, как годно Богу да тебе, государю. А ныне вести х тебе, ко государю, потому не писал - скажет тебе, государю, Иван Мясоедов; а преж того есми послал к тебе, ко государю, две грамоты сего лета о Вознесеньеве дни, а третюю грамоту - о Покрове. А вперед, государь, надеюс на милость Божию, кое ты государь, безвестен не будешь, хотя мне и умерети за Бога да за, тебя, государя, и за твоих царевичеи. И мне то не страшит, а страшно мне твоя государева опала. И яз, холоп твой, о том тебе, государю, плачюсь, чтоб ты милость показал свой царской сыск учинил то ся как деяло и чего для: хоти мне, холопу, и умерети случитца, ино бы тебе, государю, известно было в правду.

1576. Второе письмо думного дворянина Василия Григорьевича Грязного царю Ивану IV Васильевичу Грозному из крымского плена

Государю царю и великому князю Ивану Васильевичю всеа Русии холоп твои бедной полоняник Васюк Грязной челом бьет. Присылал, государь, ко мне, холопу твоему, царь чеуша Крылова, и чеушь, государь, мне говорил: "Царь, да, велел сказати: Яз, деи, не посылаю к брату своему своего гонца да толмача великого князя, а гонца, деи, великого князя, здеся оставливаю, потому, кое князь велики моево татарина Шигая оставил. А хочет послать з добром: хочет, деи, з братом своим помиритца". И яз, холоп твой, говорил так: "Дасподи, государи здоровы были на многие лета, а междю б их, государей, была любовь и братство. Мы, холопи, о том Бога молим". И он молыл так: "Царь, деи, был и хотел отпустити Ивана, ино, деи, те били челом о том, которых царь посылает своих, штоб царь не отпущал Ивана, блюдась того, что вашь государь засаживает у себя. А царь, деи, всех отпущает - и послов и гонцов". И яз, холоп твой, говорил: "То, реку, ведает Бог да государи, межю собою как хотят, так делают, а нам бы, их холопем, видеть такое б меж их, государей, любовь и братство". И он говорил так: "Царь тебя велел спросити: Ты, деи, коли жил у своего государя, и тогды слыхал у государя, на чем брат нашь хотел помиритца со мною?". И яз, холоп твой, говорил: "Коли, реку, яз и у государя был, и яз, реку, и тогды не ведал ничего, а ныне, реку, сижю у царя в полону уж три годы в кадамах - вовсе уже в Манкупе два года - и мне, реку, почему ведати государево умышление?". И он учал говорити: "Царь, деи, тебя велел того для спросити, что царь хочет миритца со государем с вашим. И ты, деи, того для скажи, на поминках ли, деи, или, деи, на Казани и на Асторохани? Скажи, деи, ты таки правду царю". И яз, холоп твои, говорил: "Волон Бог, а царь в моей голове, а мне, реку, царю как солгати? Слыхал, реку, есми от людей: государь хачивал на поминках помиритца. А о Казани и о Асторохани яз, реку, и дотолева царю сказывал, кое и поминать нечего, тому как сстатись, кое государю поступитца Казани или Асторохани?". И он, государь, с тем и поехал к царю. А в те поры, государь, был у меня твои государев орлянин сын боярскои полоняник, Ондраганом зовут, Сопрыкин сын Труфонова. И яз ево с тем словом к Ивану послал. Мне, холопу твоему, что слыша и с чем ко мне царь присылает - тово к тебе, государю, как не писать тово для, чтоб тебе, государь, известно было? Да здесь, государь, говорят люди: царю, деи, самому никуды не хаживать, потому блудетца, деи, турского нынешнего царя - хочет, деи, на ево место прислати иново царя турской царь, тестя своего астороханского царевича, а прямых и вестей ещо нет. Да прислал, государь, ко мне, холопу твоему, в Манкуп царь изменника твоего Кудеяра спрашивать о том: "Велел, де, яз, тобе писать к своему государю о своем деле. И ныне гонец здес; тебе государь что отписал?". И яз, холоп твой, Кудеяру ничего не сказал, ни грамоты, ни слова, а говорил есми: "Те, реку, Кудеяр - изменник Божей и государев: тобе мне как сказать? Але, реку, у царя оприче тебя людей нет?". И Кудеяр ко мне приступал накрепко, а говорил так: "Царь, деи, не хочет гонца отпустити, коли, деи, ты не скажешь ничево". И яз, холоп твой, таки одно ему говорил: "Ты, - реку, изменник; как мне с тобою говорить?". А в те поры, государь, был у меня твой государев сын боярскои Федор Толочанов - при нем ся деяло. Да после тово, государь, яз посылал ко царю челобитную, а написал так в челобитнои: "Государю царю волному человеку бедной полоняник твой Васюк челом бьет. Присылал еси, государь, ко мне изменника государева спрашивать о своем деле - и мне, государь, с-ызменником как говорить? А о чем еси мне велел писат ко государю - и сказывают о том на меня, на холопа своего, государь опалу свою положил, что яз, холоп ево, писал о таком о великом деле, а не против своее меры. А то, реку, есми слышел же, что государь царь православныи меня, холопа своего, велел окупати денгами, толко ты, волной человек, меня пожалуешь не уморишь в кадамах, дашь на окуп. Да говорил, реку, мне, волной человек, от тебя Кудеяр: Толко, деи, ты не скажешь ничево, и царь, де, не хочет гонца отпустити великово князя". И царь, де, государь, про то слово Кудеяру с кручиною посмеялся, а говорил: "Деи, яз, деи, тебя, Кудеяр, не хотел послать и ты, де, ся сам назвал. А яз, деи, хотел послать чеуша Крылова". А к Ивану посылал тое челобитную, и Иван ее смотрил же, государь, тое челобитную толды, коли ко царю несли. И царь, государь, сказывают велел перед собою тое челобитную прочесть да мне велел отказать: "Яз, деи, к тебе Кудеяра не хотел послать - послал, де, был чеуша Крылова, и Кудеяр, деи, сам назвался. А то, деи, тебе Кудеяр неподелно говорил, кое мне гонца не отпустити: коли, деи, меж нас ссылки не будет - как межь нас доброму делу быти?". Коли ты, милостивыи государь, меня, холопа своего, послал на свою царскую службу, и яз, холоп твой, перед тобою, государем, Бога молил и Пречистую Богородицу, чтобы мне за тебя, за государя, и за твои царевичи, за свои государи, голова положити, а ты б, государь, и с своими царевичи на своих государствах здоров был на многие лета, а недруг бы твой на твою государеву землю не шол - ино, милостивый государь, Божиим милосердием и твоим государским счастьем по се время недруг твой не бывал. А вперед, государь, о том плачюсь перед Создателем, чтоб твоего недруга Бог не допустил, а ты б государь, и з своими царевичи здоров был на многие лета.

Комментарии

1. Намек Ивана Грозного на службу В. Г. Грязного в охотниках (псарях) у князя Пенинского еще раз показывает, сколь памятлив был царь на различные эпизоды и обстоятельства жизни своих приближенных. Немало подобных указаний содержится в переписке царя с кн. А.М. Курбским. Описание великокняжеской охоты, сделанное С. Герберштейном, показывает какую роль играл В.Г. Грязной в этой потехе (Герберштейн С. Записки о Московии / Пер. с нем. А.И. Малеина и А.В. Назаренко. Вступ. ст. А.Л. Хорошкевич. Под ред. В.Л. Янина. М. 1988. С.220-222).
2. Торок (тороко, торока) - ремни позади седла; приторачивать - привязывать к седлу у задней луки (Даль В.И. Словарь живого великорусского языка. Т.IV. М., 1956. С.420).
3. Слова "стоячи за кушеньем" свидетельствуют, что В.Г. Грязному часто приходилось исполнять обязанности стольника, т.е., стоя за царским столом, наливать вино.
4. Неженок (Словарь русского языка. XI-XVII вв. Вып. 4. М., 1977. С.359)
5. П.А. Садиков полагал, что в этих словах содержится намек на небоеспособность опричников, выявившуюся во время набега Девлет-Гирея на Москву в 1572 г. (Садиков П.А. Указ. соч. С.64).
6. Имеется в виду сожжение Москвы татарами во время набега хана Девлет-Гирея в мае 1572 г.
7. Традиционный для Ивана IV Грозного рефрен о боярской измене здесь сочетается с общей оценкой опричников как худородных людей, "страдников". Это, а также показания А. Шлихтинга, Э. Крузе и И. Таубе, Г. Штадена и Д. Горсея о "мужичьем" происхождении опричников долгое время служили для формирования представлений о том, что большинство опричников набирались из мелкой дворянской массы. П.А. Садиков, не принимая этой оценки для В.Г. Грязного, поддерживал общее представление о худородстве опричников: "Те же из "знатных", которые все-таки были приняты в опричнину, должны были встретиться там с такими "страдниками", по выражению Грозного в его письме к опричнику Василию Грязному, каковые в земщине на них "и смотрети не смели"... Дорога для мелкого феодала, дворянина или сына боярского в опричнине открывалась широкая" (Садиков П.А. Из истории опричнины XVI в. // Исторический Архив. Т.III. М-Л. 1940. С.138, 139). Однако на основании других источников С.Б. Веселовский, В.Б. Кобрин и А.А. Зимин доказали близость социального состава земских и опричных войск. В противоположность этому Р.Г. Скрынников придерживается мнения о худородстве опричников, набиравшихся из провинциальных дворян (Веселовский С.Б. Указ. соч. С.68-70, 143; Кобрин В.Б. Состав опричного двора Ивана Грозного. С.16-91; Зимин А.А. Опричнина Ивана Грозного. М., 1964. С.343-353; Кобрин В.Б. Иван Грозный. С.110, 111; Скрынников Р.Г. Указ. соч. С. 219, 220).
8. Вероятнее всего, имеется в виду князь Юрий Андреевич Пенинский Младший - боярин и дворецкий князя Андрея Ивановича, затем боярин князя Владимира Андреевича Старицких. Потомок оболенских князей. В 1537 г. участвовал в мятеже кн. Андрея Ивановича Старицкого и подвергся торговой казни. В 1541 г. воевода, преследовал хана Сафа-Гирея, подступавшего к Пронску. В 1550 г. упомянут в разряде свадьбы кн. Владимира Андреевича с Евдокией Нагой. В 1552 г. один из воевод, годовавших в Свияжске, участвовал в Казанском взятии. В 1553 г. воевода в Серпухове с детьми боярскими, служившими Владимиру Старицкому (Власьев Г.А. Потомство Рюрика. Т.I. Ч.2. С.446). Духовная кн. Ю.А. Пенинского показывает его любителем охоты, среди предметов, которые были ему должны разные лица, дважды упоминается - "пищаль зверина" (Акты феодального землевладения и хозяйства. Т.II. М., 1966. С.209).
9. В свете имеющихся данных о службе предков Грязного в начале XV в. у ростовских князей, а затем у великих князей московских это сообщение Ивана Грозного кажется преувеличением.
10. Дипломатическая переписка показывает преувеличение в этих словах царя. Московские гонцы Е.Л. Ржевский и С. Кобяков в начале переговоров о выкупе В.Г. Грязного говорили, что такие люди выкупаются за 200 рублей, но царь велел для "его приближения" добавить до 2000 рублей (П.А. Садиков. Царь и опричник. С.56). О выкупе пленных и о размерах выкупов см.: Стоглав. СПб., 1863. С.224; Соборное уложение 1649 года. Текст. Комментарии / Подг. текста Л.И. Ивиной. Комм. Г.В. Абрамовича и др. Руководит. авторского коллектива А.Г.Маньков. Л., 1987. С.27, 28.
11. Эти слова Грозного заставляют думать, что В.Г. Грязной в первом письме сообщал о требовании обменять его на Дивей-мурзу или выкупить за 100 000 рублей - сумма, действительно невероятная для окупа русского полоняника. Единственным случаем окупа государя является окуп, обещанный Василием II казанским царевичам после своего пленения в битве под Суздалем в 1445 г. Летописные сообщения о размерах окупа за Василия II разнятся. Согласно новгородскому летописцу, великий князь дал за себя 200 000 рублей; согласно псковскому он пообещал только 25 000 рублей. Московские летописцы о размерах окупа умалчивали, сообщая, что Василий II обещал дать, "сколько может" (Зимин А.А. Витязь на распутье. Феодальная война в России XV в. М., 1991. С.107).
12. Дивей-мурза - ногайский мурза, по выражению кн. А.М. Курбского, "кровопийца христианский". Происходил из знатного бейского рода Мансур. В 1560 г. "приходил к Рыльску на посад". Взят в плен 30 июля 1572 г. в сражении при Молодях суздальским сыном боярским Темиром (Иваном Шибаевым) Алалыкиным. Попытка татар отбить Дивей-мурзу во время приступа к гуляй-городу 2.08. закончилась поражением, после которого хан отступил. 9 августа 1572 г. был привезен в Новгород, и царь указал поставить его на дворе на улице Рогатинце и отдал "на брежение" кн. Б.Д. Тулупову. В 1573 г. татары предлагали обменять на Дивей-мурзу В.Г. Грязного, но царь отверг это предложение, а впоследствии на неоднократные просьбы татар об обмене Дивея отвечал, что тот умер. Другие источники свидетельствуют, что Дивей-мурза вступил в русскую службу и в 1581 г. находился при царе в Старице в чине постельника (стольника?). В том же году во время набега Х. Радзивилла перебежал на сторону поляков и вступил в службу к Стефану Баторию (РК 1475-1598. С.188; Русская историческая библиотека (далее: РИБ). Т.XXXI. С.286; Документы о сражении при Молодях в 1572 г. / Подготовил В.И.Буганов // Исторический архив. № 4. 1959. С.180; Новгородские летописи. СПб., 1879. С.120; Штаден Г. О Москве Ивана Грозного. Записки немца-опричника. Л., 1925. С.111-112; Staden Heinrich von. Aufzeichnungen uber den Moskauer Staat / Hgb. von Fr. Epstein. Hamburg. 1964. S.78). Любопытное описание пленения и допроса Дивей-мурзы содержится в мемуарах Г.Штадена и в "Московском летописце". Дивей-мурза, как и В.Г.Грязной (по его собственным словам) отвечал: "...Я мурза невеликий!" (Штаден Г. Указ. соч. С.111; в "Московском летописце": "и он сказался простым татарином, и отдали его держать как простых языков" (ПСРЛ. Т.34. С.225)).
13. Князь Семен Иванович Пунков-Микулинский (ум. 1559), в монашестве Сергий - боярин, воевода. Потомок тверских князей. В 1533 г. воевода правой руки на Туле. В 1537 г. воевода передового полка в походе на Казань. Боярин с 1550 г., в том же году воевода в походе на Коломну и на Мещерские места. Один из главных воевод в Казанском взятии 1552 г. В 1559 второй воевода большого полка в походе на Ливонию; в том же году дворовый воевода в походе против Девлет-Гирея (РК 1475-1598. С.81, 94, 128, 137, 175, 182). По словам кн. А.М. Курбского, "муж храбрый, в богатырских вещах искусный". Сравнение Дивей-мурзы с С.И. Пунковым-Микулинским показывает, что Иван Грозный высоко оценивал этого воеводу. Показательно, что С.И. Пунков-Микулинский к тому времени был уже давно мертв, что делало это сопоставление еще более далеким от действительности.
14. Князь Михаил Васильевич Глинский - боярин, дядя царя по матери. В 1542 г. воевода на Сенкине. В 1543 г. воевода во Владимире. В 1544 г. воевода на Туле. Боярин с 1547 г. В 1550 г. находился в свите царя в казанском походе. В 1552 г. послан к Казани во главе судовой рати по р. Каме. В 1553 г. участвовал в церемонии свадьбы царя Семена Касаевича. В 1555 г. воевода передового полка на "берегу" для защиты от внезапного нападения татар. В 1558 г. воевода большого полка в походе на Ливонию. В 1559 г. воевода передового полка в росписи для "брежения" от прихода крымцев (РК 1475-1598. С.12, 103, 108, 127, 135, 153, 170, 178). Кн. М.В.Глинский особыми военными заслугами не отличался, но благодаря своему родству с царем, непременно занимал высшие воеводские должности. Выражение - "нечто для присвоенья" (т.е. из-за свойства) свидетельствует о том, что Иван Грозный был невысокого мнения о полководческих способностях кн. М.В. Глинского. Общий строй фразы показывает, что царь не считал среди своих воевод кого-либо равным Дивей-муре по знатности и военным талантам.
15. В.Г. Грязной начал свое письмо с традиционного формуляра челобитных. По мнению П.А. Садикова, форма имени, в которой Грязной употребил свое имя - "Васюк", свидетельствует об осознании им принадлежности к значительным людям, поскольку, подобная форма свойственна для челобитных знати. Это неверно. В отписке от 1580 г. воевода князь В.Д. Хилков (потомок князей стародубских) подписался: "Васька Хилков", а в челобитной 1578 г. незначительный "улезский помещик" В.Н. Терпигорев написал свое имя: "Васюк Никитин сын Терпигорев" (Памятники истории Восточной Европы. Источники XV-XVII вв. Т.III. Документы Ливонской войны (подлинное делопроизводство приказов и воевод). 1571-1580. М.-Варшава, 1998. С.157, 231).
16. Миюс и Молочные Воды - реки на "Диком поле". Согласно "Книге Большому Чертежу" от р. Донца до Миюса надо было ехать, "перевесчися на Крымскую сторону" к Белому Колодцу, затем, к речке Крымке, а от нее - к Миюсу. Молочные Воды находились еще дальше в сторону Крыма. Согласно разным показаниям "Книги Большому Чертежу", от Молочных Вод до Перекопа было "верст со 100"; в другом месте названы цифры - 60 и 120 (Книга Большому Чертежу / Подг. к печ. и редакция К.Н. Сербиной. М.-Л., 1950. С. 65, 68, 69).
17. На "Кмолшу" была переведена Обышкинская станица в 1571 г. По мнению П.А.Садикова, она располагалась в вверховьях рек Мжа и Коломак (Садиков П.А. Указ. соч. С.51). Однако "Книга Большому Чертежу" упоминает о реке Комолше - "а река Комолша пала в Донец, ниже Змеева кургана" (Книга Большому Чертежу. С.64).
18. Место неясное. Возможен пропуск слова или слов.
19. Имеется в виду голова Василий Александрович Степанов. В 1559 г. он был воеводой в Чернигове, а в 1573 г. получил назначение на Донец под командование В.Г.Грязного (РК 1475-1598. С.179, 250; Садиков П.А. Указ. соч. С.47).
20. По мнению П.А. Садикова, это название может быть искаженными при переписке словами "на Караче реке" (Садиков П.А. Указ. соч. С.52).
21. Т.е. ручных пищалей. Отличием ручниц от самопалов, упоминающихся на вооружении у значительного числа провинциальных дворян с 90-х гг. XVI в., было наличие у последних замка. У ручниц порох в канале ствола воспламенялся раскаленным жгутом, а затем стал применяться фитиль, пропитанный селитрой. Эти слова В.Г. Грязнова свидетельствуют о солидном боевом потенциале его отряда. Первые отряды конных пищальников были сформированы в 1547 г. из новгородских детей боярских. Ручницы неоднократно упоминаются как вооружение опричных войск. Княгиню Евдокию Старицкую, по сообщению кн. А.М. Курбского, опричники расстреляли из ручниц. Во время новгородского похода опричные стрельцы расстреляли из пищалей 15 пленных татар в Торжке, оказавших сопротивление отряду М. Скуратова (Епифанов П.П. Оружие и снаряжение // Очерки русской культуры XVI века. Ч. 1. М., 1977. С.305-307; РИБ. Т. XXXI. СПб. 285, 286; Скрынников Р.Г. Царство террора. С.383, 384).
22. "Нолны" - усилительная и ограничительная частица (Словарь русского языка XI-XVII вв. Вып. 11. М., 1986. С.421). Общий смысл фразы: "лишь двумя седлами защитясь".
23. Возможно, следует читать: "да твоим государевым счастием".
24. Белевский сын боярский Кудеяр Тишенков в апреле 1571 г. перебежал к хану Девлет-Гирею, двигавшемуся на Москву; сообщил ему сведения об обстановке в России и расположении русских войск и был главным проводником татар к Москве. Он провел хана по Свиной дороге, в обход русских войск, стоявших на р. Оке. После сожжения Москвы и ухода хана в Крым, К.Тишенков последовал за ним. Иван Грозный считал Тишенкова агентом бояр-изменников, которые "навели" на него крымского хана. Как видно из писем В.Г.Грязного, К.Тишенков занимал в Крыму важное положение, но в 1578 г. он решил получить прощение и вступил в переписку с царем. Ответ Грозного от 13 марта 1578 г. был благосклонным к изменнику: "и будет на наше имя ехати похочешь, и ты бы свои вины покрыл правдою, на наше имя ехал, а мы тебя пожалуем, вины твои тебе отдадим и сумнения бы еси себе не держал" (Садиков П.А. Указ. соч. С.71; Зимин А.А. Указ. соч. С.452; Скрын­ников Р.Г. Указ. соч. С.425, 426, 429). По всей видимости, именно Кудеяр Тишенков послужил прототипом легендарного волжского разбойника Кудеяра, которого предание отождествляет с "Георгием Васильевичем", "сыном" Соломониды Сабуровой и Василия III. Достаточно обширная библиография этого вопроса вызвана стремлением Г.Л. Григорьева и А.Л. Никитина доказать существование потаенного "брата" Ивана Грозного (см.: Никитин А.Л. Невидимка XVI века // Знание-сила. 1971. № 6. С.45-48; № 7. С.45-48; Зимин А.А. Существовал ли "Невидимка" XVI века // Знание-сила. 1971. № 8. С. 45-48; Никитин А.Л. Точка зрения. Документальная повесть. М. 1985; Лурье Я.С. Возрождение домыслов о сыне Соломонии Сабуровой и опричнине // Русская литература. 1986. № 6. С. 114-119; Гри­горьев Г.Л. Кого боялся Иван Грозный. М. 1998).
25. Имеется в виду Афанасий Федорович Нагой (ум. около 1593) - думный дворянин, видный дипломат. В 1559 г. рында с рогатиной в царском походе к Дедилову. В течение десяти лет (1563-73 гг.) он находился с дипломатической миссией в Крыму. Еще находясь в Крыму, он был зачислен в опричники (в 1571). По возвращении получил титул думного дворянина, а в разрядах называется дворовым воеводой. В 1575-76 гг. он вел переговоры с австрийскими, датскими, литовскими, польскими и крымскими послами и гонцами. Д. Горсей называет А.Ф. Нагово "благородным и умным дворянином" (РК 1475-1598. С.182; Горсей Д. Записки о России. XVI-начало XVII вв. / Под. ред. В.Л. Янина; Пер. и сост. А.А. Севастьяновой. М. 1990. С.58, 59; Кобрин В.Б. Состав опричного двора Ивана Грозного. С.49; Зимин А.А. В канун грозных потрясений: Предпосылки первой Крестьянской войны в России. М., 1986. С.19).
26. Имеется в виду толмач по имени Нагай (Ногай, т.е. ногаец). В середине XVI в. прозвище Нагай носили князья Василий Семенович Ромодановский и Андрей Федорович Вислоухов-Сабуров (Веселовский С.Б. Ономастикон. М., 1974. С.211).
27. Устойчивость и неразрывность сочетания "Бог и государь" в сознании русских XVI в. отмечена многими источниками, в том числе описаниями путешествий С. Герберштейна, Г. Штадена и А. Поссевино, приводящих, независимо друг от друга русскую пословицу: "Ведает Бог, да великий государь" (Герберштейн С. Указ. соч. С.74; Штаден Г. Указ. соч. С.100; Поссевино А. Исторические сочинения о России XVI в. М. 1983. С.23, 207). Обоснование этой идеи дано св. Иосифом Волоцким, писавшим: "Царь убо естеством подобен есть всем человеком, а властию же подобен вышняму Богу". Сама эта мысль восходит к византийскому писателю VI в. Агапиту (Послания Иосифа Волоцкого / Подг. текста А.А. Зимина и Я.С. Лурье. М.-Л., 1959. С.184, 262).
28. Имеются в виду сыновья Ивана IV Грозного - царевич Иван Иванович (1554-1581), смертельно раненный отцом в припадке гнева, и царевич Федор Иванович (1557-1598), с 1584 г. царь, со смертью которого пресеклась династия Рюриковичей.
29. См. выше о местнических формулах, текстуально совпадающих с этими словами, а также прим. 27.
30. Батман - мера веса. В 1561 г. был "в Крыму голод великой, купят батман пшеницы в семьдесят рублев московских денег..." (Словарь русского языка. XI-XVII вв. Вып.1. М., 1975. С.79).
31. Кадамы (кадомы) - кандалы, оковы; вероятно, от осетинского слова qadama (Добродомов И.Г. Язык исчез - слова остались // Русская речь. 1978. № 1. С.89-91; Словарь русского языка. XI-XVII вв. Вып. 7. М., 1980. С.13).
32. Иван Мясоедов - русский гонец в Крым. Отбыл из Москвы 8.8.1574 г., поехал из Путивля 8 августа 1574 г., прибыл в Перекоп 24 сентября, получил аудиенцию у хана 11 октября (Садиков П.А. Указ. соч. С.53). О возвращении из Крыма И. Мясоедова с крымским гонцом Бакшей Халил Челибеем "с товарыщи" упоминается в "крымской книге" за 7086-7087 гг. (1577/78 - 1578/79 гг.) (Описи Царского архива XVI века и архива Посольского приказа 1614 года / Под ред. С.О.Шмидта. М., 1960. С.103).
33. По мнению П.А. Садикова, существование этих грамот вымышлено В.Г. Грязным с тем, чтобы преувеличить свое значение как царского информатора в Крыму. Это подтверждается тем, что первое известное письмо Грязного является пространным ответом на послание Ивана IV Грозного (Садиков П.А. Указ. соч. С.64).
34. Чеуш - младший офицер. По-видимому, чеуш Крылов был по происхождению русским, но не перебежчиком, а, возможно, ранее таким же полонянником, достигшим столь высокого звания.
35. Весьма своеобразная форма традиционного: "Дай, Господи!" ("Подай, Господи!").
36. Имеется в виду посланник Иван Мясоедов.
37. Поминки выплачивались Москвой крымским ханам, начиная со времен союза Ивана III с Менгли-Гиреем. В июне 1564 г. после заключения А.Ф. Нагим мирного договора с Девлет-Гиреем в Крым поминки были присланы с А. Мясным, затем, в том же году, в июле, с послом Ф. Писемским. С этого времени до сожжения Москвы в 1571 г. поминки не выплачивались. Московское правительство никогда не отказывалось от выплаты поминок, однако стоял вопрос об их размере. Хан обычно требовал поминки в том размере, в котором они выплачивались Магмет-Гирею (1513-1523 гг). Кроме того, крымцы всегда указывали на то, что польский король обычно платит большие поминки. После сожжения Москвы Иван IV предписывал А.Ф. Нагому обещать не только Магмет-Гиреевские поминки, но и вместе с ними поминки в размере королевских. Это было вызвано тем, что Девлет-Гирей настоятельно требовал отдать ему Казань и Астрахань. Это требование возникло в "большой думе" хана в 1564 г. и с тех пор постоянно повторялось на русско-крымских переговорах. В грамоте 1571 года Девлет-Гирей писал царю: "захочешь казною и деньгами всесветное богатство нам давать - ненадобно; желание наше - Казань и Астрахань..." Это побудило Ивана IV после Молодинской битвы так отвечать хану: "поминки я послал тебе легкие, добрых поминков не послал: ты писал, что тебе ненадобны деньги, что богатство для тебя с прахом равно". Требование Казани и Астрахани было решительно отвергнуто, а поминки продолжали высылаться крымским ханам и в XVII в., возрастая с 7 тысяч рублей в 1614 г. до 12 тысяч в 1650 г. (Соловьев С.М. Сочинения. Кн. 3. М., 1989. С.388-390; Новосельский А.А. Борьба Московского государства с татарами в XVI - первой половине XVII века. М.-Л., 1948. С.18-21, 437, 438).
38. Толочанов Федор - сын боярский. В 1581-1582 осадный голова в Путивле, в следующем году - в Почепе (РК 1475-1598. С.331, 348).

Андрея Курбского принято называть «первым русским диссидентом», а его эмиграцию - вынужденной. Князь «жег глаголом» и обличал самого Ивана IV, но сам при этом не отличался добродетелями.

Двойной агент

Интересно, что некоторые люди по-прежнему считают Андрея Курбского «жертвой» в его конфронтации с Иваном IV, якобы Курбскому пришлось бежать из России из-за того, что он боялся царской опалы. В каком-то отношении это верно, только скорее не опалы, а разоблачения, поскольку Курбскому было, чего опасаться.

Его измена началась задолго до того, как он бежал в Литву. Об этом свидетельствует переписка короля Сигизмунда II Августа с витебским воеводой от 13 января 1563 года, то есть задолго до того, как Андрей Курбский покинул «божью землю».
В письме король Сигизмунд просит витебского воеводу, то есть князя Радзивилла, переслать московскому воеводе, то есть Курбскому послание, которое по его словам, могло стать началом некоего «приятного начинания».

Этим «приятным начинанием» стали секретные переговоры Курбского с литовцами. Не стоит забывать при этом, что Курбский был не только «особой приближенной», но и был в курсе всех военно-стратегических дел Москвы, знал все о дислокации войск, составе, вооружении русской армии. Для Польско-литовского государства Курбский был чрезвычайно ценным агентом.

Когда Курбский приехал в Ливонию, то сразу же выдал литовцам ливонских сторонников Москвы, а также рассекретил московских агентов при королевском дворе.

«Защитник крестьян»

Обличительная риторика Курбского в его переписке с Иваном Грозным очень эффектна, что неудивительно: в своих письмах Курбский в огромном количестве использовал цитаты и аллюзии. Однако относиться к ней с полным доверием не стоит, поскольку «защитник малых мира сего», «поборник русского крестьянства» сам в своих методах взаимодействия с различными социальными группами никогда не выказывал демократизма и либерализма. Более того, ни в одном из своих произведений Курбский и словом не упоминает землепашцев, по той простой причине, что дела ему до них не было, а в переписке с Грозным он использовал сетования о их тяжелых судьбах только в качестве риторического приема.

Из литовского периода жизни Курбского известно, что боярин не отличался мягкостью нравов и гуманизмом ни по отношению к ближним, ни по отношению к дальним. Своих соседей он нередко бил,отбирал у них земли, а купцов даже сажал в чаны с пиявками и вымогал у них деньги.

Денежный вопрос

Переход Курбского через границу напоминает по своей драматичности пересечение границы Остапом Бендером в конце романа «Золотой теленок». Курбский прибыл на границу богатым человеком. При нем было 30 дукатов, 300 золотых, 500 серебряных талеров и 44 московских рубля. Интересно, что деньги эти были получены не от продажи земель, поскольку имения боярина конфисковала казна. Также известно, что деньги эти были не из воеводской казны; будь это так, этот факт непременно бы «всплыл» в переписке с Иваном IV. Откуда тогда были деньги? Очевидно, что это было королевское золото, «30 серебренников» Курбского.

Впрочем, судьба этих денег была предрешена. При переходе границы в районе ливонского замка Гельмета, Курбский был попросту ограблен пограничниками. Он прибыл в Гельмет в надежде найти там проводника до Вольмара, но вместо этого боярин-предатель был арестован и в качестве пленника отправлен в замок Армус, где у когда-то грозного воеводы отобрали ещё лошадь и лисью шапку.
В Вольмар Курбский прибыл нищим. Впрочем, вскоре его жизнь снова наладилась.

Переписка

Интересна и показательна переписка Ивана IV со своих бывшим фаворитом и другом. Курбский старательно ищет оправдания своему предателству, но при этом не забывает нападать и обличать царя, церковь (иосифлян), государственный строй.
Иван IV, однако, непреклонен и измену прощать не намерен. Ответное письмо царя в двадцать раз больше того, с каким обратился Курбский. Грозный так обстоятельно отвечает на обвинения, что порой начинает почти что оправдываться. Царь соглашается, что, мол, его «благочестие» было поколеблено еще в юности. Грозный даже соглашается, что допускал какие-то «игры» (возможно, речь идет о зрелищах для народа, зачастую заканчивавшихся чей-либо смертью), но делал всё это, чтобы подданные признали его власть в качестве наместника божьего, а «не вас, изменников».

Цель такого тона (как и всей эмоциональной окраски речи Грозного) вовсе не доказательство чего-либо (хотя это именно то, к чему прибегает Курбский, вставляя в письма цитаты из Цицерона и структурируя ответ по всем правилам риторики). Скорее, Грозный говорит Курбскому то, чего не успели сказать печерские старцы, а именно заставить беглеца взглянуть на совершенное преступление и привести к покаянию. Грозный восклицает:
«Если же ты добр и праведен, то почему, видя, как в царском совете разгорелся огонь, не погасив его, но еще сильнее разжег? […] Разве не сходен ты с Иудой предателем?».

Грозный отмечает даже не то, что Курбский не может покаяться, а то, что и раньше не смог. Отсутствие смирения перед наместной божьей властью (царем) и привело его к измене – вот «задняя» мысль всех его ответов.

Но Курбский остается непреклонен. Интересно заметить, как из состояния нерешительности и колебания воевода приходит к надменности, утверждаясь в своей правоте. Даже исходя из текста писем видно, что Курбский отбрасывает покаяние, заменяя его пространными рассуждениями. Чем дальше, тем рассуждений больше.

Грозный же потихоньку отступается перед этой непреклонностью. Царь своим вторым письмом (которое уже на порядок меньше первого) делает последнее предупреждение:
«Со смирением напоминаю тебе, о князь: посмотри, как к нашим согрешениям и особенно к моему беззаконию…снисходительно божье величество…» «Рассуди сам, как и что ты наделал…» «Взгляни внутрь себя и сам перед собой раскройся!»

На это уже князь Ковельский отвечает самым длинным своим письмом, упражняясь в риторических приемах. Грозный же третьим ответом изменника больше не удостаивает.

Предатель

Роль Курбского была бы не такой роковой, если бы его предательство ограничивалась словами. Но и делами боярин Курбский смог серьезно «насолить» своему Отечеству. Он участвовал в литовском вторжении в марте 1565 года.

По записям, оставленным в дневнике рижского дипломата, победой в том бою литовцы были обязаны именно Курбскому, который хорошо знал местность и специфику русского войска. По словам дипломата, Курбский опрокинул оборону русского войска, разорил четыре воеводства и увел много пленных. После этого он даже просил Сигизмунда дать ему 30-тысячную армию и разрешить пойти с ней на Москву. В доказательство своей преданности, Курбский заявил, что «согласен, чтобы в походе его приковали цепями к телеге, спереди и сзади окружили стрельцами с заряженными ружьями, чтобы те тотчас же застрелили его, если заметят в нем неверность». Что и говорить, языком Курбский владел лучше, чем собственной честью

25 августа 1530 года на свет появился первый царь всея Руси — Иван IV Грозный. Он был крайне мнительным и доверял немногим из своего ближайшего окружения. Андрей Курбский был одним из таких людей, но как только он получил вести о начале опричнины, то бежал в Литву, откуда написал Грозному первое письмо в 1564 году. Вся переписка между русским царем и Курбским составляет пять посланий. О чем переписывались Иван Грозный и Андрей Курбский?

Первое послание Курбского:

«Зачем, царь, сильных во Израиле истребил и воевод, дарованных тебе богом для борьбы с врагами, различным казням предал, и святую кровь их победоносную в церквах божьих пролил, и кровью мученическою обагрил церковные пороги, и на доброхотов твоих, душу свою за тебя положивших, неслыханные от начала мира муки, и смерти, и притеснения измыслил, обвиняя невинных православных в изменах, и чародействе, и в ином непотребстве и с усердием тщась свет во тьму обратить и сладкое назвать горьким? В чем же провинились перед тобой и чем прогневали тебя христиане — соратники твои? Не они ли разгромили прегордые царства и обратили их в покорные тебе во всем, а у них же прежде в рабстве были предки наши? Не сдались ли тебе крепости немецкие, по мудрости их, им от бога дарованной?».

«И еще, царь, говорю тебе при этом: уже не увидишь, думаю, лица моего до дня Страшного суда. И не надейся, что буду я молчать обо всем: до последнего дня жизни моей буду беспрестанно со слезами обличать тебя перед безначальной Троицей, в которую я верую, и призываю на помощь херувимского владыки мать, надежду мою и заступницу, владычицу богородицу, и всех святых, избранников божьих, и государя моего князя Федора Ростиславича».

Ответ Ивана Грозного и первое его послание:

«Ты же ради тела погубил душу, презрел нетленную славу ради быстротекущей и, на человека разъярившись, против бога восстал. Пойми же, несчастный, с какой высоты в какую пропасть ты низвергся душой и телом! Сбылись на тебе пророческие слова: «Кто думает, что он имеет, всего лишится». В том ли твое благочестие, что ты погубил себя из-за своего себялюбия, а не ради бога?».

«Если же ты праведен и благочестив, почему не пожелал от меня, строптивого владыки, пострадать и заслужить венец вечной жизни».

Второе послание Андрея Курбского:

«И уже не знаю, что ты от меня хочешь. Уже не только единоплеменных княжат, восходящих к роду великого Владимира, различными смертями погубил и богатство их, движимое и недвижимое, чего не разграбили еще дед твой и отец твой, до последних рубах отнял, и могу сказать с дерзостью, евангельскими словами, твоему прегордому царскому величеству ни в чем не воспрепятствовали. А хотел, царь, ответить на каждое твое слово и мог бы написать не хуже тебя, ибо по благодати Христа моего овладел по мере способностей своих слогом древних, уже на старости здесь обучился ему: но удержал руку свою с пером, потому что, как и в прежнем своем послании, писал тебе, возлагаю все на божий суд: и размыслил я и решил, что лучше здесь промолчать, а там дерзнуть возгласить перед престолом Христа».

«Лучше, подумал я, возложить надежду свою на всемогущего бога, в трех лицах прославляемого, ибо ему открыта моя душа и видит он, что чувствую я себя ни в чем перед тобой не виноватым. А посему подождем немного, так как верую, что мы с тобой близко, у самого порога ожидаем пришествия надежды нашей христианской — господа бога, Спаса нашего Иисуса Христа. Аминь».

Второе послание Ивана Грозного:

«А с женой моей зачем вы меня разлучили? Не отняли бы вы у меня моей юной жены, не было бы и Кроновых жертв. А если скажешь, что я после этого не стерпел и не соблюл чистоты, так ведь все мы люди. А ты для чего взял стрелецкую жену? А если бы вы с попом не восстали на меня, ничего бы этого не случилось: все это случилось из-за вашего самовольства».

Третье послание Курбского:

«А мог бы ты и о том вспомнить, как во времена благочестивой жизни твоей все дела у тебя шли хорошо по молитвам святых и по наставлениям Избранной рады, достойнейших советников твоих, и как потом, когда прельстили тебя жестокие и лукавые льстецы, губители и твои и отечества своего, как и что случилось: и какие язвы были богом посланы — говорю я о голоде и стрелах, летящих по ветру, а напоследок и о мече варварском, отомстителе за поругание закона божьего, и внезапное сожжение славного града Москвы, и опустошение всей земли Русской, и, что всего горше и позорнее, царской души падение, и позорное бегство войск царских, прежде бывших храбрыми; как некие здесь нам говорят — будто бы тогда, хоронясь от татар по лесам, с кромешниками своими, едва и ты от голода не погиб!».

«А еще посылаю тебе две главы, выписанные из книги премудрого Цицерона, известнейшего римского советника, жившего еще в те времена, когда римляне владели всей вселенной. А писал он, отвечая недругам своим, которые укоряли его как изгнанника и изменника, подобно тому, как твое величество, не в силах сдержать ярости своего преследования, стреляет в пас, убогих, издалека огненными стрелами угроз своих понапрасну и попусту».

Послания царя Ивана Грозного и князя Андрея Курбского – один из самых известных памятников древнерусской литературы, отразивший переломный характер своей эпохи. Переписка началась после отъезда опасавшегося гонений Курбского в Литву, откуда в 1564 году он отправил монарху свое первое послание. В нем князь обрушился с жесткой критикой на несправедливую политику царя, обвинив того в неслыханных репрессиях против лучших людей страны. Грозный ответил гневным трактатом, обвинив оппонента в преступлении не только против земной власти, но и против Бога. Впервые в российской истории бывший подданный решился написать государю. Между ними завязалась полемика, длившаяся 15 лет.
Участники переписки ставили перед собой публицистические задачи и обращались не только друг к другу, но и к образованным читателям в России и за рубежом. Царь и боярин касались обширного круга политических, культурных и религиозных тем − устройства государства, Божьего суда, литературного стиля. Их полемика предвосхитила расцвет индивидуальной манеры в российской литературе, на тот момент еще не знавшей самого понятия авторского стиля.

Переписка царя Ивана Грозного и князя Андрея Михайловича Курбского длилась с большими перерывами с 1564 по 1579 год. Монарху и его бывшему подданному было о чем спорить. Опасавшийся гонений боярин вместе со слугами и группой приверженцев бежал из России и перешел под знамена одного из главных противников Москвы − короля Польши и Литвы Сигизмунда II Августа. Тем самым Курбский поменял сторону в ключевом военном конфликте эпохи – Ливонской войне. Бывший воевода Ивана IV ранее одержал целый ряд побед над войсками Великого княжества Литовского, теперь же ему предстояло сражаться против российских сил. Беглый боярин чувствовал необходимость оправдаться. Для этого Курбский дерзнул написать тому, в ком видел причину побудивших его к бегству бед и опасений. Впервые в российской истории бывший подданный обратился к правителю с личным письмом.
Завязалась переписка, целью которой стало не только повлиять на адресата, но и отстоять свою точку зрения в глазах грамотной части российского и западного общества. Не даром царь уже в заглавии адресует свое первое послание против нарушителей клятвы, «крестопреступников», во все Российское государство, а Курбский подчеркивает, что тексты, подобные письмам царя, стыдно посылать в другие страны − там есть немало людей, искушенных в риторике и философии. Личные письма обратились в острые публицистические памфлеты.
Жесткая политика Грозного, направленная на укрепление власти монарха, ущемление интересов боярской знати, замена значительного числа приближенных из ее числа на служилых дворян, а позже опричнина не могли не вызвать возмущение представителей терявшей власть элиты. В этом историческом контексте и возникла знаменитая полемика.
Курбский происходил из рода ярославских князей, который он возводил к князю Владимиру Святославичу (крестителю Руси), участвовал в Казанских походах Грозного, до своего отъезда входил в число наиболее приближенных к царю лиц, которое сам боярин позже назвал «избранной радой». С апреля 1563 года Курбский был назначен воеводой в новоприсоединенный ливонский город Юрьев (современный Тарту), что, судя по всему, воспринял как опалу. В начале 60-х гг. XVI в. многие из бывших сподвижников царя были подвергнуты репрессиям, некоторые − казнены. В таких условиях назначение в удалённые от столицы земли могло вызвать понятные опасения. В конце 1563 года князь бежал в ливонский город Вольмар, занятый войсками Сигизмунда II Августа, откуда и послал в 1564 году свое первое обличительное письмо.
В нем Курбский обвинил царя в гонениях, против лучших из его подданных, казнях и муках. Он также перечислил нанесенные ему Грозным обиды и свои ратные подвиги, не оценённые царем по достоинству. В судьи между ними боярин призвал Бога, пообещав монарху «судиться» с ним не в этой жизни, а перед лицом Христа.
Ответом ему стало написанное в том же году пространное письмо, фактически, трактат против «изменников». В нем Иван IV обосновывает и защищает неограниченные права самодержца. Бегство Курбского в этом тексте превращается в религиозное преступление. В традиции идеи иосифлян о божественном происхождении монархии, Грозный настаивает, что всякий противящейся его власти, тем самым выступает против Бога. Напоминает он боярину и о клятве верно служить государю, скрепленной целованием креста.
Царь пытается устыдить оппонента, ставя Курбскому в пример его собственного слугу Василия Шибанова, до последнего остававшегося верным господину. Именно Шибанов вручил царю уязвившее его письмо. По легенде, Грозный пронзил посланцу ногу жезлом и выслушал послание от начала до конца, опершись на него. Умер слуга Курбского под пытками – царь надеялся узнать через него планы беглого боярина, но успеха не добился.
Не Курбского, а себя самого царь считает претерпевшим множество несправедливых обид. Поведение адресата в его глазах укладывается в некую сложившуюся практику в отношениях между царем и теми, кого князь пытается представить опорой Руси. Грозный вспоминает, как в его юные годы боярами-«изменниками» были истреблены приближенные его отца, расхищена казна, как непочтительно и невнимательно к ним с братом в детстве относились перехватившие бразды правления Василий и Иван Шуйские, как бояре во время московского пожара 1547 года распустили слух, что город колдовством спалила бабка царя Анна Глинская, в результате чего восставшие москвичи чуть ее не убили. Упрек в мучительстве и напрасных смертях он также переадресует знати – преступления совершались как раз в те времена, когда в стране «правили» священник Сильвестр (в миру Симеон Медведев) и боярин Алексей Адашев, столь «угодные» Курбскому, а Грозный был в своей власти ограничен. По мысли Иван IV, он вынужден был прервать эту «традицию», чтобы под тяжестью междоусобиц и раздоров не погибло государство. Царь уверен: правитель должен быть не только милостивым, но и жестким. Грозный, как и его оппонент, уверен, что Бог на его стороне.
Через 13 лет после начала переписки Иван IV еще раз вспоминает о письме бывшего подданного. Причиной этому служат успехи в Ливонской войне. Удается царю захватить и Вольмар, в котором Курбский написал свое первое письмо. В 1577 году царь посылает несколько писем адресатам в Литве и Польше − главнокомандующему польскими силами в Ливонии Яну Ходкевичу, Новогрудскому воеводе Александру Полубенскому, польскому королю Стефану Баторию, ливонским дворянам Таубе и Крузе, принятым на русскую службу, но позже бежавшим в Речь Посполитую, и еще одному эмигранту − боярскому сыну Тимофею Тетерину. Пишет он и Курбскому. Причина проста. В глазах царя военные успехи – мощный аргумент, доказывающий расположение Бога. Кроме того, они дают ему основания поглумиться над боярином, надеявшимся на «утешение» от своего нового государя.
Царь пародирует жалобы противника, насмехаясь над приписанным Курбскому желанием «успокоиться от всех трудов». Он с удовольствием подчеркивает − появление войск царя в землях, еще недавно принадлежавших польскому королю, не даст осуществиться надеждам князя. Чтобы избежать возможного упрека в гордыне, Иван IV не без иронии мотивирует свое письмо заботой об адресате – он хочет напомнить ему о необходимости «думать о душе» и стремиться к исправлению.
Свои новые письма Курбскому удается отправить лишь в 1579 году. К ответу на второе послание царя он прикладывает свое предыдущее сочинение – отправить его раньше он не смог, потому что царь, «затворил» страну «словно в адовой твердыне». К моменту составления этого текста военная удача изменила Грозному, и вот уже боярин обращает против него его собственное оружие, прямо призывая монарха искать причину поражений в допущенных и поощряемых им грехах. Он советует царю слушать достойных советников, покаяться и отказаться от губительных пороков, на которые его толкают «маньяки» из ближайшего окружения. Третье послание, Курбский, судя по постскриптумам, писал в несколько этапов. Одна из обширных приписок появляется в тексте 3 сентября 1579 года – на третий день после взятия польско-литовскими войсками Полоцка, другая – на четвертый день после победы войск Батория под городом Сокол (15 сентября 1579 года).
В переписке Грозный и Курбский касаются широкого круга политических, культурных и религиозных тем. Среди них устройство государства и место в нем знати, права и обязанности монарха, Божий суд, покаяние и прощение, полученная под давлением клятва и право на отъезд, литературный стиль.
Непримиримы царь и боярин оказываются не только в политических вопроса, но и в эстетических. Изучивший в эмиграции латынь Курбский ориентируется на западную риторическую традицию. Его послания лаконичны, стилистически выдержаны, в отличие от царя он цитирует не только отцов церкви и Библию, но и античных авторов. К своему третьему письму он даже прикладывает в качестве риторического образца переводы нескольких фрагментов сочинений Цицерона. Его возмущает невыдержанность литературной марены Грозного, неумеренное хаотичное цитирование из священных книг, смешение стилей – вкрапление бытовых деталей в рассуждения о делах духовных. В свою очередь неистовый нрав Ивана IV находит полное отражение в его посланиях. Речь Грозного изобилует ядовитыми насмешками над оппонентом, эмоциональные взрывы контрастируют в его письмах с краткими афористичными выводами, брань перемежается с торжественным библейским стилем.
Послания формально представляют собой произведения эпистолярного жанра, однако местами они сближаются с дипломатической документацией и полемическими трактатами. От первой царь заимствует форму писем: обширное вступление с обязательным перечислением титулов, пересказ ключевых доводов оппонента со следующим непосредственно за каждым из них ответом. С полемическим трактатом сочинения Ивана IV сближают, в том числе, стремление к максимальной обоснованности каждого тезиса и обширная богословская аргументация с привлечением значительного числа цитат из религиозных сочинений.
Послания противников сохранились до нашего времени в рукописной традиции в нескольких редакциях. Переписка Ивана Грозного с Курбским не сохранилась в современных ей списках, что не является редкостью для древнерусских памятников. Основные списки сочинений царя и боярина принадлежат к XVII веку. Это обстоятельство, однако, дало основание профессору Эдварду Кинану усомниться в подлинности писем, предположив, что они представляют собой апокриф времен Смуты. Теория вызвала широкую научную полемику, но в настоящий момент большинство ученых считают доказанной аутентичность переписки. Упоминания о ней встречаются в подлинных документах XVI века, недавно был найден наиболее ранний список Первого послания Курбского, датируемый концом XVI века. Причин для отсутствия более ранних списков много. Очевидно, с распространением посланий Курбского могли бороться, тогда как Первое послание Ивана Грозного, созданное в противовес сочинению боярина, очень быстро потеряло актуальность. В частности, в 1569 году царем был казнен Никита Фуников-Курцев, тот самый «казначей наш Никита Афанасьевич», за преследования которого Иван IV укорял Курбского и его соратников в своем первом письме. Не могло долго бытовать и второе послание монарха – торжество Грозного по поводу доказывающих Божье благоволение военных побед вскоре обратилось против него − русская армия стала терпеть поражение за поражением практически до самого конца Ливонской войны.
Основные идеи своих посланий царю Курбский затем развил в историческом сочинение, по сути представляющем памфлет против Грозного − «Истории о великом князе Московском». Он также является автором целого ряда писем, переводов с латыни, предисловия к составленному им «Новому Маргариту». Литературное наследие Ивана IV также не ограничивается перепиской с Курбским. Он создал значительное число ярких самобытных писем, включающих послания английской королеве Елизавете I, польскому монарху Стефану Баторию, шведскому королю Иоганну III, послание монахам Кирилло-Белозерского монастыря, завещание потомкам − духовную грамоту, а также ряд произведений религиозной тематики − Канон и Молитву Ангелу Грозному воеводе (под псевдонимом Парфений Уродивый), несколько стихир.

Калугин В. В. Андрей Курбский и Иван Грозный (Теоретические взгляды и литературная техника древнерусского писателя). М., 1998.

Каравашкин А.В. Русская средневековая публицистика: Иван Пересветов, Иван Грозный, Андрей Курбский. М., 2000.

Лихачев Д. С. Стиль произведений Грозного и стиль произведений Курбского // Переписка Ивана Грозного с Андреем Курбским. М., 1993.

Лурье Я. С. Переписка Ивана Грозного с Курбским в общественной мысли древней Руси // Переписка Ивана Грозного с Андреем Курбским. – М., 1993.

Скрынников Р.Г. Переписка Грозного и Курбского: Парадоксы Эдварда Кинана. Л., 1973.

Шмидт С.О. Заметки о языке посланий Ивана Грозного // Труды отдела древнерусской литературы. – М.; Л., 1958.

Бачинский А.А. Дипломатические послания Ивана Грозного как публицистический текст: Дис... канд. фил. наук / А.А. Бачинский; РГГУ. - М., 2011. - 201 с.

Что побудило князя Андрея Курбского вступить в переписку с Иваном Грозным, а царя – ответить ему?

О чем спорили царь и его бывший подданный?

Что общего в их позициях, чем отличаются их взгляды на оптимальное устройство государства?

Почему Иван IV обвиняет Курбского в религиозном преступлении?

Чем отличаются литературные манеры Ивана Грозного и Андрея Курбского?

На какие литературные образцы ориентировался Курбский при составлении своих текстов?