Онлайн чтение книги Незнакомка Александр Александрович Блок. Незнакомка
]
Скрывая снежную тюрьму.
И голубые комсомолочки,
Визжа, купаются в Крыму.
Постепенно нарастающая блоковская линия в стихотворении разрешается видением «блаженной страны» (у Блока в «Незнакомке» – «и вижу берег очарованный / и очарованную даль»).
В стихотворении Блока видение дальнего берега явно противопоставлено картине уродливого мира, тогда как у Иванова о том мире, откуда «блаженная страна» видна, не сказано вообще ничего. То есть сказано в первой строфе, но это взгляд сверху, на некое общеевропейское состояние свободы на все четыре стороны, а вот о своем собственном, конкретном, эмигрантском бытии Иванов не говорит ни слова, так, словно, никакого бытия и нет. Вернее, всё, что есть – это не внешние обстоятельства, а жизнь внутренняя, жизнь души. В этом смысле с новой силой светится блоковское «она садится у окна» – всё дальнейшее видение будет «сквозь тусклое стекло», с акцентом не столько на гадательности нашего видения, сколько на том, что оно – внутреннее, а не внешнее.
Фольклорное «морями-океанами» указывает и на расстояние (далеко-далеко), и на русскость, и на сказочность видения – блаженная страна находится где-то там, «за морем-океаном, в тридесятом царстве, тридевятом государстве. После двоеточия – описание самой блаженной страны, не названной по имени – а имени и не нужно, потому что уже прозвучал голос Блока, уже прозвучал и фольклорный зачин «за морями-океанами».
Из «всеобщей родины», из новоевропейского мира, путь ведет в Россию, и этот путь – внутренний – сродни умному зрению (и тем отлично это видение от блоковского, где до конца не ясно – то ли это прозрение, то ли пьяный бред – у Иванова «пройдя меж трезвыми и пьяными» – не только очаровательная неточность воспоминания, но и указание на некую абсолютность видения).
Эпитет блаженная поясняется в следующих строках:
Стоят рождественские елочки,
Скрывая снежную тюрьму.
И голубые комсомолочки
Визжа, купаются в Крыму.
Они ныряют над могилами,
С одной – стихи, с другой – жених.
Кажется, что в двух первых стихах речь идет о блаженном неведении – не случайно рождественские елочки снежную тюрьму скрывают. В этом смысле зима первых двух стихов может трактоваться и как символ смерти («чистейший саван зимы, заметающей жизнь»). Но не только, ведь почти всегда у Иванова зима – это воспоминание о доме, о русском снеге, в отличие от «благодатного юга».
Стоит обратить внимание на то, что и в отношении «эмигрантской были» Иванов использует эпитет блаженный, который в контексте изгнания отсылает, скорее, к посмертному существованию, нежели к земному раю.
Мне кажется, что «блаженная страна» отсылает и к блаженному неведению, и к блаженному видению, и блаженству в простом смысле счастья (голубые комсомолочки).
Вот и рождественские елочки напоминают о светлом празднике, о том празднике, который, по словам Блока, был воспоминанием о золотом веке, о чувстве домашнего очага.
Праздник Рождества был светел в русских семьях, как елочные свечки, и чист, как смола. На первом плане было большое зеленое дерево и веселые дети; даже взрослые, не умудренные весельем, меньше скучали, ютясь около стен. И всё плясало – и дети и догорающие огоньки свечек.
Именно так чувствуя этот праздник, эту непоколебимость домашнего очага, законность нравов добрых и светлых, – Достоевский писал (в «Дневнике писателя», в 1876 г.) рассказ «Мальчик у Христа на елке». Когда замерзающий мальчик увидел с улицы, сквозь большое стекло, елку и хорошенькую девочку и услышал музыку, – это было для него каким-то райским видением; как будто в смертном сне ему привиделась новая и светлая жизнь.
В стихотворении Иванова райское видение, новая светлая жизнь соседствует со смертью, точно так же, как в первой строфе Греция «цветет могилами». При этом, самих голубых комсомолочек вряд ли можно расценивать, как олицетворение мирового зла.
Получается, что картина блаженной страны противопоставлена картине европейского мира в первой строфе: там свобода «на все четыре стороны», здесь – тюрьма. Но эти картины и похожи: и там, и там – забвение о смерти, о героической гибели («цветение могил» и «ныряют над могилами» – кстати, снова отсылка к Тютчеву – «под вами могилы – молчат и оне»).
В 1949 году Иванов иначе опишет эту «снежную тюрьму»:
Россия тридцать лет живет в тюрьме,
На Соловках или на Колыме.
И лишь на Колыме и Соловках
Россия та, что будет жить в веках.
В стихотворении «Свободен путь под Фермопилами» всё тот же образ «снежной тюрьмы», но «всё остальное» – уже не «планетарный ад», а купающиеся в Крыму комсомолочки. Вряд ли можно согласиться с прямодушным утверждением Кирилла Померанцева: «Русская молодежь неповинна в грехах родителей и не ведает, что живет в тюрьме. Лишенный собственных своих радостей, поэт радовался за нее». Радости в этих строках, на мой взгляд, нет и в помине. Но есть в них нежность. И уменьшительные суффиксы, и сама рифма елочки/комсомолочки вкупе с эпитетом голубые, скорее, указывает на блаженство неведения и невинности, чем на «холод и мрак» наступивших дней.
В заключительной строфе та же картина:
Они ныряют над могилами,
С одной – стихи, с другой – жених…
«Ныряют над могилами» – в том числе, над могилами белогвардейскими, а стихи и жених в следующей строке – это всё то же указание на невинность жизни, на юность, на любовь (точнее – весну, влюбленность). Примечательно, что именно «стихи», а не что-нибудь еще, но ведь «стихи» – это из той самой, невозможной и невозвратимой, русской жизни.
Заключительные строки стихотворения возвращают нас к тому, с чего оно начинается – Фермопильскому сражению:
…И Леонид под Фермопилами,
Конечно, умер и за них.
Круг истории замыкается, и эта кольцевая структура не случайна – взгляд сверху обнимает целое, но само целое – не в отвлеченной идее, а в конкретном, то есть, в личности (и того, кто погиб, и того, кто видит это – «а мы»). Мы можем проследить это движение в самом стихотворении: от «всеобщей родины» и картины послевоенного, европейского мира в первой строфе, к внутренней жизни сумбурных учеников Леонтьева и Тютчева – надежде (третья строфа), которой видится «блаженная страна» – т.е. русская Греция – новая Россия (четвертая строфа) – к личности (Леонид под Фермопилами) и утверждению неслиянности и нераздельности самой истории – личной и всеобщей – «конечно, умер и за них».
Безнадежная борьба под Фермопилами оканчивается поражением и гибелью спартанцев. Сама греко-персидская война будет закончена несколько десятилетий спустя подписанием мирного договора, вполне благоприятного для Эллады, но и дни Эллады сочтены – в современной Греции только развалины напоминают о «золотом веке».
Стихотворение Георгия Иванова – это, в сущности, однозначный и бескомпромиссный ответ на тот вопрос, которым задаются «не сумбурные» ученики Константина Леонтьева: «Нынешняя Россия мне ужасно не нравится. Не знаю, стоит ли за нее или на службе ей умирать?». Нет сомнения, что «нынешняя Россия» – снежная тюрьма – не особенно нравится и Георгию Иванову. Тем сильнее звучит утверждение «конечно, умер и за них».
НЕЗНАКОМКА
По вечерам над ресторанами
Горячий воздух дик и глух,
И правит окриками пьяными
Весенний и тлетворный дух.
Достаточно прислушаться к этим плывущим словам, чтобы ощутить дух Серебряного века. О нем сложено множество легенд и ходит немало мифов. Век луны, век гамлетовского типажа. Это время, несомненно, блестит серебром, но романтизм его кроется отнюдь не в цветах. «Дикий горячий воздух», «тлетворных дух», кабаки и рестораны - кажется, это живописная картина упадка. Блоковские слова передают стиль конца 19 века - fin de si;cle, как его окрестили французы. Не нужно далеко ходить, чтобы почувствовать вкус декаданса. Разумеется, это стиль, но стиль совершенно амбивалентный: он одновременно и прекрасен и пошл. Не то чтобы поэзия серебряного века соприкасается с пошлостью быта - нет, она покоится на других основаниях, - но она, безусловно, с ним соседствует. Причем, это не благотворное соседство, а коммунальное - со всей разрухой, хамством и недовольством. Рядом с пьянством главенствует эстетский аристократизм, с его любовью к Уайльду, Бодлеру и Эдгару По. От американского поэта серебряный век унаследовал удовольствие от страха, другие преподнесли эпатаж. Жизнетворчество стало краегольным камнем биографии писателя. Ты не только пишешь, но и живешь, как пишешь. В этом, собственно, и вся жизнь Александра Блока. Его биография не пестрит звучными фактами, но его жизнь была поистине музыкальна.
Вдали, над пылью переулочной,
Над скукой загородных дач,
Чуть золотится крендель булочной,
И раздается детский плач.
И каждый вечер, за шлагбаумами,
Заламывая котелки,
Среди канав гуляют с дамами
Испытанные остряки.
Над озером скрипят уключины,
И раздается женский визг,
А в небе, ко всему приученный,
Бессмысленно кривится диск.
Еще цепь показательных словосочетаний: «переулочная пыль», «скука дач», «остряки, гуляющие среди канав». Едва ли это картина того Серебряного века, о котором велеречиво глаголят поэты. Скорее в голове создается образ буржуазной среды, надтреснутой провинциальности. И бессмысленно кривящийся диск к этому всему приучен. Куда ж ему деваться? Это балаган, у которого нет правил. И в этом смысле уместно было бы вспомнить пьесу Блока «Балаганчик», написанную, кстати, в тот же год, что и «Незнакомка». Пьеса заимствует сюжет из комедии дель арте: руки прекрасной Коломбины добивается меланхоличный Пьеро, но она в итоге достается авантюрному Арлекину. Заигрывание с этими образами неслучайно, и очень характерно вообще для Серебряного века. Опять же - вокруг женщины сосредоточены две силы: поэтическая в лице Пьеро и уличная в лице Арлекина. Писалась пьеса в период расставания с Любовью Менделеевой, внучкой знаменитого химика. Андрей Белый, когда-то хороший друг Александра Блока, уводит Любовь, чем вызывает чудовищный гнев поэта. Впрочем, какое-то время, прямо скажем, любовный треугольник держался очень прочно - Блок любил жену духовно, а Белый - физически. После разрыва Белый в глазах Блока стал пошляком, этаким Арлекином, что и отразилось в «Балаганчике». Спустя несколько лет Алексей Толстой возьмется за этот же сюжет в «Золотом ключике», где так же выведет в Пьеро Блока, а в Мальвине - неуловимую красоту (за собой, разумеется, застолбив место находчивого Буратино). Александр Александрович и в самом деле напоминал меланхолика: он отдавался поэзии всецело, порой без оглядки на жизнь. Однажды, как гласят свидетели, Блока позвала к себе домой одна очаровательная дама, находившаяся без ума от поэта. Надо признаться, в то время это было совершенно неудивительно - поэты являлись «звездами» для остальных. Блок согласился и провел с ней ночь. Но, судя по всему, ночь случилась не по сценарию дамы: Блок читал ей стихи, а она недоумевала. Почему же не было интимной связи? Дура, она не понимала, что это и была интимная связь.
И каждый вечер друг единственный
В моем стакане отражен
И влагой терпкой и таинственной,
Как я, смирён и оглушен.
А рядом у соседних столиков
Лакеи сонные торчат,
И пьяницы с глазами кроликов
"In vino veritas!"* кричат.
Человек, живя в обществе, не может быть от него свободен, - утверждал Владимир Ленин. О Блоке такого не скажешь. Живя в нем, он был абсолютно свободен. Правда, в конечном счете это напоминало одиночество - но почему же это должно однозначно восприниматься в негативном ключе? «Каждый вечер друг единственный в моем стакане отражен»... Ресторанная образность, напротив, подчеркивает, как сейчас бы сказали, поэтическую натуру. Многие поэты уже 20 века имели обыкновение ходить по кабакам и там искать темы для творчества. Это естественно и совсем небезобразно. Ресторанная лирика наличествует и в его пьесе «Незнакомка». Она написана спустя 2 года и едва ли по сюжету похожа на стихотворение. Но нельзя не согласиться, что параллели здесь должны присутствовать. С неба падает звезда и появляется в городе Незнакомка. Пьеса начинается с ресторана, а заканчивается салонным обсуждением. И там, и там - царит одинаковое настроение и одинаковые мысли. Не нужно ждать от Господа проницательности, чтобы сделать вывод: в общем-то, мысли, они и везде мысли. Незнакомка, познакомившись с Поэтом, исчезает из города, оставляя героя наедине со своими мыслями. А они известны - как известна дихотомия Серебряного века. Низкое и Высокое сражаются между собой, время от времени вступая в союз. Ресторанная брань и алкогольные сентенции - да чем она хуже высокопарных речей?
И каждый вечер, в час назначенный
(Иль это только снится мне?),
Девичий стан, шелками схваченный,
В туманном движется окне.
И медленно, пройдя меж пьяными,
Всегда без спутников, одна,
Дыша духами и туманами,
Она садится у окна.
Александр Блок был символистом и, как каждый символист, многое почерпнул из учения Владимира Соловьева. Соловьев учил о том, что София - премудрость Божья - является связующим звеном между Небом и Землей. Это частичка Бога, разгуливающая среди нас. Она женского рода и каждый раз проявляется в одной из женщин. Символисты тотчас же начали переписывать литературу. Все великие творения, получалось, рождались под влиянием любви к «Софии». Данте воспел Беатриче в своей «Божественной комедии», Дон Кихот в романе Сервантеса грезил о Дульсинее, прекрасной даме отважного средневекового рыцаря (родившегося, впрочем, не в свое время). Символисты аналогичным свособом искали свою Софию. Мережковский признавался: «Я люблю любовь», на что Гиппиус ему ответствовала: «А я хочу, чтобы ты любил меня». «Любить любовь» - это и есть подлинный символизм, попытка дотянуться до Неба. Стихи о Прекрасной даме в исполнении Блока, собственно, есть реализация концепции Соловьева. Некоторые литературоведы считают, что Незнакомка отрывается от Прекрасной дамы, она - роковая женщина, а не светлая. Так или иначе, Незнакомка тоже женский образ, упавшая с неба звезда поэта. Через кого, как не через нее, устремляться человеку в заоблачные высоты?
И веют древними поверьями
Ее упругие шелка,
И шляпа с траурными перьями,
И в кольцах узкая рука.
И странной близостью закованный,
Смотрю за темную вуаль,
И вижу берег очарованный
И очарованную даль.
У Незнакомки не случайно обнаруживается вуаль. Как замечали исследователи символизма, вуаль - важный атрибут образности. Вуаль - это прозрачная оболочка, которая и является вратами в мир мнимостей. Она и сама, в сущности, мнимость, такая легкая и прозрачная. Вуаль Незнакомки только подчеркивает ее нездешнее происхождение и важную поэтическую миссию. В эпиграфе к пьесе «Незнакомка» Блок взял цитату из «Идиота» Достоевского о Настасье Филипповне: «На портрете была изображена действительно необыкновенной красоты женщина. Она была сфотографирована в черном шелковом платье, чрезвычайно простого и изящного фасона; волосы, по-видимому темно-русые, были убраны просто, по-домашнему; глаза темные, глубокие, лоб задумчивый; выражение лица страстное и как бы высокомерное. Она была несколько худа лицом, может быть, и бледна...» Бледность, шелковое платье - опять известные намеки. Настасья Филипповна стала прототипом Незнакомки со всей присущей ей вздорностью и своенравностью. Иной поэзия и музыка не бывает. В другой своей пьесе - самой лучшей, по словам самого Блока, - «Роза и крест» эта мысль достаточно ярко выражается. Рыцарь Бертран влюблен в принцессу, но вынужден стоять на страже ее «спальной», в которой она лихо проводит время с пажом. Другой рыцарь Гаитан - прекрасный музыкант, который увлекает своими песнями принцессу, но так и не появляется. Оба эти рыцаря - это ипостаси подлинного поэта. Он и стоит возле двери Софии, но не притрагивается к ней, он и воспевает ее, чаруя своей музыкой.
Глухие тайны мне поручены,
Мне чье-то солнце вручено,
И все души моей излучины
Пронзило терпкое вино.
И перья страуса склоненные
В моем качаются мозгу,
И очи синие бездонные
Цветут на дальнем берегу.
Музыка, музыкальность - самые популярные слова в статье Блока «Интеллигенция и революция», идущей бок о бок с поэмой «Двенадцать». Он много рассуждает о разрушении, которое несет за собой революция, но, вместе с тем, не может не согласиться, что без него созидание невозможно. Мы подбрасываем дрова в костер, делая это своими руками, иной раз во вред себе, но ради будущего страны. В «Незнакомке» пьянство - тоже разрушение. Но за ним мы видим назревающее созидание, искру творчества. Вот-вот и он ухватится за Незнакомку и обретет музыкальный слух. Поэма «Двенадцать» прежде всего поэма музыкальная. Нет избыточной необходимости искать в ней политику, идеологию и вообще повод для спора. Блок не искал места на баррикадах, он воспевал то, что видел. Причем, старался проецировать своей гений на стихийные события, чем он разительно отличался от Пастернака. Революция была творческим прозрением, и Христос, идущий впереди (несмотря на всю полемичность образа в прессе) - это символ того, что будущее в переменах. Впрочем, не исключен и другой вариант толкования. На то он и символизм, который символ не приклеивает к одному определенному смыслу. Сам Блок писал по этому поводу: «К сожалению, Христос». Он хотел уйти от этого образа, но он пришел к нему сам собой. В поэтическом исступлении, в чистой поэзии. «Если вглядеться в столбы метели на этом пути, то увидишь «Иисуса Христа». Но я иногда сам глубоко ненавижу этот женский призрак». Такой женский, такой НЕЗНАКОМЫЙ призрак.
В моей душе лежит сокровище,
И ключ поручен только мне!
Ты право, пьяное чудовище!
Я знаю: истина в вине.
Александр Блок
Незнакомка
На портрете была изображен на действительно
Необыкновенной красоты женщина. Она была
Сфотографирована в черном шелковом платье,
Чрезвычайно простого и изящного фасона;
Волосы, по-видимому темно-русые, были убраны
Просто, по-домашнему; глаза темные, глубокие,
Лоб задумчивый; выражение лица страстное и как
Бы высокомерное. Она была несколько худа
Лицом, может быть, и бледна...
Достоевский
А как вы узнали, что это я? Где вы меня видели прежде? Что это, в
самом деле, я как будто его где-то видела?
Я вас тоже будто видел где-то?
Где? - Где?
Я ваши глаза точно где-то видел... да этого быть не может! Это я
так... Я здесь никогда и не был. Может быть, во сне...
Достоевский
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Незнакомка.
Голубой.
Звездочет.
Поэт.
Посетители кабачка и гостиной.
Два дворника.
ПЕРВОЕ ВИДЕНИЕ
Уличный кабачок. Подрагивает бело-матовый свет ацетиленового фонаря в смятом
колпачке. На обоях изображены совершенно одинаковые корабли с огромными
флагами. Они взрезают носами голубые воды. За дверью, которая часто
раскрывается, впуская посетителей, и за большими окнами, украшенными плющом,
Идут прохожие в шубах и девушки в платочках - под голубым вечерним снегом.
За прилавком, на котором водружена бочка с гномом и надписью "Кружка-бокал",
Двое совершенно похожих друг на друга: оба с коками и проборами, в зеленых
фартуках; только у хозяина усы вниз, а у брата его, полового, усы вверх. У
одного окна, за столиком, сидит пьяный старик - вылитый Верлэн, у другого -
Безусый бледный человек - вылитый Гауптман. Несколько пьяных компаний.
Разговор в одной компании
Один
Купил я эту шубу за двадцать пять рублей. А тебе, Сашка, меньше
тридцати ни за что не уступлю.
Другой (убедительно и с обидой)
Да врешь ты!.. Да вот поди ж ты... Я тебе...
Третий (усатый, кричит)
Молчать! Не ругаться! Еще бутылочку, любезный.
Половой подбегает. Слышно, как булькает пиво. Молчание. Одинокий посетитель
поднимается из угла и неверной походкой идет к прилавку. Начинает шарить в
Блестящей посудине с вареными раками.
Хозяин
Позвольте, господин. Так нельзя. Вы у нас всех раков руками переберете.
Никто кушать не станет.
Посетитель, мыча, отходит.
Разговор в другой компании
Семинарист
И танцовала она, милый друг ты мой, скажу я тебе, как небесное
создание. Просто взял бы ее за белые ручки и прямо в губки, скажу тебе,
поцеловал...
Собутыльник (визгливо хохочет)
Эка, эка, Васинька-то наш, размечтался, заалел, как маков цвет! А что
она тебе за любовь-то? За любовь-то что?.. А?..
Все визгливо хохочут.
Семинарист (совсем красный)
И, милый друг ты мой, скажу тебе, нехорошо смеяться. Так бы вот взял
ее, и унес бы от нескромных взоров, и на улице плясала бы она передо мной на
белом снегу... как птица, летала бы. И откуда мои крылья взялись, - сам
полетел бы за ней, над белыми снегами...
Все хохочут.
Второй собутыльник
Ты, Васька, смотри, того, по первопутку-то не очень полетишь...
Первый собутыльник
Тебе бы по морозцу-то легче, а то с твоей милой как раз в грязь
угодишь...
Второй собутыльник
Мечтатель.
Семинарист (совсем осоловел)
Эх, милые други, в семинарии не учась, скажу я вам, вы нежных чувств не
понимаете. А впрочем, еще бы пивца...
Верлэн (бормочет громко сам с собою)
Каждому свое. Каждому свое...
Гауптман делает выразительные знаки половому. Входят рыжий мужчина и девушка
В платочке.
Девушка (половому)
Бутылку портеру, Миша. (Продолжает быстро рассказывать мужчине.)
Только она, милый мой, вышла, хвать - забыла хозяйку пивом угостить.
Сейчас - назад, а уж он комод открыл, да и роется, все перерыл, все перерыл,
думал - не скоро вернется... Она, милый мой, кричать, а он, милый мой, ей
рот зажимать. Ну, все-таки хозяйка прибежала, да сама кричать, да дворника
позвала; так его, милый мой, сейчас в участок... (Быстро прерывает.) Дай
Александр Александрович Блок
Незнакомка
(Лирическая драма)
На портрете была изображена действительно необыкновенной красоты женщина. Она была сфотографирована в черном шелковом платье, чрезвычайно простого и изящного фасона; волосы, по-видимому темно-русые, были убраны просто, по-домашнему; глаза темные, глубокие, лоб задумчивый; выражение лица страстное и как бы высокомерное. Она была несколько худа лицом, может быть, и бледна…
Достоевский
А как вы узнали, что это я? Где вы меня видели прежде? Что это, в самом деле, я как будто его где-то видела?
Я вас тоже будто видел где-то?
Где? - Где?
Я ваши глаза точно где-то видел… да этого быть не может!
Это я так… Я здесь никогда и не был. Может быть, во сне…
Достоевский
Незнакомка.
Голубой.
Звездочет.
Поэт.
Посетители кабачка и гостиной.
Два дворника.
Первое видение
Уличный кабачок. Подрагивает бело-матовый свет ацетиленового фонаря в смятом колпачке. На обоях изображены совершенно одинаковые корабли с огромными флагами. Они взрезают носами голубые воды. За дверью, которая часто раскрывается, впуская посетителей, и за большими окнами, украшенными плющом, идут прохожие в шубах и девушки в платочках - под голубым вечерним снегом. За прилавком, на котором водружена бочка с гномом и надписью «Кружка-бокал», - двое совершенно похожих друг на друга: оба с коками и проборами, в зеленых фартуках; только у хозяина усы вниз, а у брата его, полового, усы вверх. У одного окна, за столиком, сидит пьяный старик - вылитый Верлэн, у другого - безусый бледный человек - вылитый Гауптман. Несколько пьяных компаний.
Разговор в одной компании.
Один. Купил я эту шубу за двадцать пять рублей. А тебе, Сашка, меньше тридцати ни за что не уступлю.
Другой (убедительно и с обидой): Да врешь ты!.. Да вот поди ж ты… Я тебе…
Третий усатый (кричит). Молчать! Не ругаться! Еще бутылочку, любезный.
Половой подбегает. Слышно, как булькает пиво. Молчание. Одинокий посетитель поднимается из угла и неверной походкой идет к прилавку. Начинает шарить в блестящей посудине с вареными раками.
Хозяин. Позвольте, господин. Так нельзя. Вы у нас всех раков руками переберете. Никто кушать не станет.
Посетитель , мыча, отходит.
Разговор в другой компании.
Семинарист. И танцовала она, милый друг ты мой, скажу я тебе, как небесное создание. Просто взял бы ее за белые ручки и прямо в губки, скажу тебе, поцеловал…
Собутыльник (визгливо хохочет): Эка, эка, Васинька-то наш, размечтался, заалел, как маков цвет! А что она тебе за любовь-то? За любовь-то что?.. А?..
Все визгливо хохочут.
Семинарист (совсем красный): И, милый друг ты мой, скажу тебе, нехорошо смеяться. Так бы вот взял её, и унес бы от нескромных взоров, и на улице плясала бы она передо мной на белом снегу… как птица, летала бы. И откуда мои крылья взялись, - сам полетел бы за ней, над белыми снегами…
Все хохочут.
Второй собутыльник. Ты, Васька, смотри, того, по первопутку-то не очень полетишь…
Первый собутыльник. Тебе бы по морозцу-то легче, а то с твоей милой как раз в грязь угодишь…
Второй собутыльник. Мечтатель.
Семинарист (совсем осоловел): Эх, милые други, в семинарии не учась, скажу я вам, вы нежных чувств не понимаете. А впрочем, еще бы пивца…
Верлэн (бормочет громко сам с собою): Каждому свое. Каждому свое…
Гауптман делает выразительные знаки половому. Входят рыжий мужчина и девушка в платочке.
Девушка (половому): Бутылку портеру, Миша. (Продолжает быстро рассказывать мужчине.) …только она, милый мой, вышла, хвать - забыла хозяйку пивом угостить. Сейчас - назад, а уж он комод открыл, да и роется, все перерыл, все перерыл, думал - не скоро вернется… Она, милый мой, кричать, а он, милый мой, ей рот зажимать. Ну, все-таки хозяйка прибежала, да сама кричать, да дворника позвала; так его, милый мой, сейчас в участок… (Быстро прерывает.) Дай двугривенный.
По вечерам над ресторанами
Горячий воздух дик и глух,
И правит окриками пьяными
Весенний и тлетворный дух.
Вдали над пылью переулочной,
Над скукой загородных дач,
Чуть золотится крендель булочной,
И раздается детский плач.
И каждый вечер, за шлагбаумами,
Заламывая котелки,
Среди канав гуляют с дамами
Испытанные остряки.
Над озером скрипят уключины
И раздается женский визг,
А в небе, ко всему приученный
Бесмысленно кривится диск.
И каждый вечер друг единственный
В моем стакане отражен
И влагой терпкой и таинственной
Как я, смирен и оглушен.
А рядом у соседних столиков
Лакеи сонные торчат,
И пьяницы с глазами кроликов
«In vino veritas!»* кричат.
И каждый вечер, в час назначенный
(Иль это только снится мне?),
Девичий стан, шелками схваченный,
В туманном движется окне.
И медленно, пройдя меж пьяными,
Всегда без спутников, одна
Дыша духами и туманами,
Она садится у окна.
И веют древними поверьями
Ее упругие шелка,
И шляпа с траурными перьями,
И в кольцах узкая рука.
И странной близостью закованный,
Смотрю за темную вуаль,
И вижу берег очарованный
И очарованную даль.
Глухие тайны мне поручены,
Мне чье-то солнце вручено,
И все души моей излучины
Пронзило терпкое вино.
И перья страуса склоненные
В моем качаются мозгу,
И очи синие бездонные
Цветут на дальнем берегу.
В моей душе лежит сокровище,
И ключ поручен только мне!
Ты право, пьяное чудовище!
Я знаю: истина в вине.
* In vino veritas! - Истина - в вине! (лат.)
Анализ стихотворения «Незнакомка» Александра Блока
Чтобы понять смысл стихотворения «Незнакомка», надо знать историю его создания. Блок написал его в 1906 г. в тяжелый период, когда от него ушла жена. Поэт был просто раздавлен отчаянием и проводил целые дни в беспробудном пьянстве в грязных дешевых заведениях. Жизнь Блока катилась под откос. Он это прекрасно осознавал, но не мог ничего исправить. Измена жены поставила крест на всех надеждах и устремлениях поэта. Он утратил цель и смысл своего существования.
Стихотворение начинается с описания обстановки, в которой сейчас находится лирический герой. Он уже давно привык к мрачной атмосфере грязных ресторанов. Автора окружают постоянно пьяные люди. Вокруг ничего не меняется, сводит с ума своим однообразием и бессмысленностью. Даже источник поэтического вдохновения, луна, - всего лишь «ко всему приученный… диск».
В этой обстановке к лирическому герою приходит надежда на избавление в образе таинственной незнакомки. Из стихотворения непонятно, реальна ли эта женщина, или только плод воображения, искаженного непрерывным употреблением вина. Незнакомка в одно и то же время проходит между пьяными рядами и занимает свое место у окна. Она представляет собой существо из другого, чистого и светлого мира. Глядя на ее величавый облик, ощущая запах духов, автор понимает всю мерзость своего положения. В мечтах он уносится из этого душного зала, начинает совершенно новую жизнь.
Финал стихотворения неоднозначен. Вывод, к которому приходит автор («Истина в вине!»), может трактоваться двояко. С одной стороны, Блок не уподобился окружающим его пьяницам, окончательно утратившим надежду на будущее. Он осознал, что продолжает хранить душевное «сокровище», которым вправе распорядиться. С другой стороны, видение незнакомки и пробуждение веры в лучшее может быть просто пьяным бредом, за которым последует тяжелое похмелье.
Стихотворение написано образным языком. Эпитеты отражают душевную опустошенность автора («тлетворный», «бессмысленно», «сонные»). Мрачность обстановки усилена метафорами («влагой терпкой и таинственной», «с глазами кроликов») и олицетворениями («правит… тлетворный дух»).
Резкий контраст грязному ресторану представляет описание незнакомки. Автор выделяет только отдельные детали, имеющие для него символическое значение («упругие шелка», «узкая рука»). Мимолетность образа подчеркивает нереальность происходящего. В сознании автора стирается грань между мечтой и действительностью.
Стихотворение «Незнакомка» занимает особое место в творчестве Блока. В нем отражены искренние ощущения и размышления автора в период острого душевного и жизненного кризиса. Сделана попытка найти выход из этой губительной ситуации.
