Ала ад дин. Мухаммед ii ала ад - дин

Введение

Помимо законов материалистической диалектики человеческое мышление подчиняется еще законам логики. Вот основные законы логики: закон тождества, закон непротиворечия, закон исключенного третьего, закон достаточного основания и т.д. Они используются при оперировании понятиями и суждениями, применяются в умозаключениях, доказательствах и опровержениях.

Первые три были открыты Аристотелем, четвертый - В. Г. Лейбницем. Логические законы отражают в сознании человека определенные отношения, существующие между объектами, или отражают такие обычные свойства предметов, как их относительная устойчивость, определенность, несовместимость в одном и том же предмете одновременного наличия и отсутствия одних и тех же признаков.

Законы логики отражают объективное в субъективном сознании человека, поэтому их нельзя отменить или заменить другими. имеют общечеловеческий характер, т. к. они едины для людей всех рас, наций, профессий. Основные логические законы сложились исторически в результате многовековой практики познания. Они отражают такие важные свойства правильного мышления, как его определенность, непротиворечивость, обоснованность, четкость мышления, выбор "или-или" в определенных "жестких" ситуациях. Кроме основных, существует много неосновных законов логики, которые надо выполнять при оперировании понятиями, или суждениями, или умозаключениями.

Закон тождества.

Первый и наиболее важный закон логики -- это закон тождества, который был сформулирован Аристотелем в трактате "Метафизика" следующим образом: "…иметь не одно значение -- значит не иметь ни одного значения; если же у слов нет значений, тогда утрачена всякая возможность рассуждать друг с другом, а в действительности -- и с самим собой; ибо невозможно ничего мыслить, если не мыслить что-нибудь одно". Можно было бы добавить к этим словам Аристотеля известное утверждение о том, что мыслить (говорить) обо всем -- значит не мыслить (не говорить) ни о чем.

Закон тождества утверждает, что любая мысль (любое рассуждение) обязательно должна быть равна (тождественна) самой себе, т. е. она должна быть ясной, точной, простой, определенной. Говоря иначе, этот закон запрещает путать и подменять понятия в рассуждении (т. е. употреблять одно и то же слово в разных значениях или вкладывать одно и то же значение в разные слова), создавать двусмысленность, уклоняться от темы и т п. Например, непонятен смысл фразы: "Из-за рассеянности на турнирах шахматист неоднократно терял очки". Очевидно, что по причине нарушения закона тождества появляются неясные высказывания (суждения). Символическая запись этого закона выглядит так: а >а (читается: "Если а, то а"), где а -- это любое понятие, высказывание или целое рассуждение.

Когда закон тождества нарушается непроизвольно, по незнанию, тогда возникают просто логические ошибки; но когда этот закон нарушается преднамеренно, с целью запутать собеседника и доказать ему какую-нибудь ложную мысль, тогда появляются не просто ошибки, а софизмы. Таким образом, софизм -- это внешне правильное доказательство ложной мысли с помощью преднамеренного нарушения логических законов.

Однако на нарушениях закона тождества строятся не только неясные суждения и софизмы. С помощью нарушения этого закона можно создать какой-нибудь комический эффект. Например, Николай Bacильeвич Гоголь в поэме "Мертвые души", описывая помещика Ноздрева, говорит, что тот был "историческим человеком", потому что где бы он ни появлялся, с ним обязательно случалась какая-нибудь "история". На нарушении закона тождества построены многие комические афоризмы. Например: "Не стой где попало, а то еще попадет".

Нарушение этого закона также лежит в основе многих известных нам с детства задач и головоломок. Например, мы спрашиваем собеседника: "За чем (зачем) находится вода в стеклянном стакане?" -- преднамеренно создавая двусмысленность в этом вопросе (зачем -- для чего и за чем -- за каким предметом, где). Собеседник отвечает на один вопрос, например он говорит: "Чтобы пить, поливать цветы", а мы подразумеваем другой вопрос и, соответственно, другой ответ: "За стеклом".

В основе всех фокусов также лежит нарушение закона тождества. Эффект любого фокуса заключается в том, что фокусник делает что-то одно, а зрители думают совершенно другое, т. е. то, что делает фокусник, не равно (не тождественно) тому, что думают зрители, отчего и кажется, что фокусник совершает что-то необычное и загадочное. При раскрытии фокуса нас, как правило, посещает недоумение и досада: это было так просто, как же мы вовремя этого не заметили.

Почти все сведения о предках Ала ад-Дина и о его жизни до 1256 года заимствованы из Та’рих-и джахангушай . Семья Джувейни происходила из упоминавшегося ещё в X веке маленького местечка Азадвар в округе Джувейн, в западной части Хорасана , в одном дне пути на север от города Бехменабад. Согласно Китаб аль-Фахри Ибн ат-Тиктака Ала ад-Дин позднее будто бы утверждал, что происходит от Фадла ибн Раби", визиря Харуна ар-Рашида . Баха ад-Дин Мухаммед ибн Али в 1192 году принёс присягу хорезмшаху Текешу .

Его внук Баха ад-Дин Мухаммед ибн Мухаммед, отец Ала ад-Дина, появляется у Даулетшаха в рассказе, заимствованном якобы из Та’рих-и джахангушай , как приближённый (мукарраб ) хорезмшаха Мухаммеда ибн Текеша . Однако это место, как и некоторые другие цитаты у Даулетшаха, по-видимому, отсутствует в цитированном труде. Ала ад-Дин, по-видимому, упоминает своего отца в первый раз в рассказе о последних сражениях между монголами и султаном Джелал ад-Дином Манкбурны . Баха ад-Дин в то время находился в Нишапуре . Город был занят двумя военачальниками султана, Туган-Сункаром и Караджой, которые, однако, вскоре после этого были вытеснены монгольским полководцем Кюль-Булатом. Баха ад-Дин с несколькими спутниками отправился в Тус и там нашёл убежище в одной крепости, но позднее начальник крепости выдал его монголам по их требованию. Благосклонно принятый Кюль-Булатом, он поступил на монгольскую службу и в течение последующих десятилетий занимал при нескольких наместниках пост сахиб-дивана (министра финансов) Хорасана. С последним из этих наместников, Аргун-ака, он несколько раз проделал путешествие в монгольскую столицу Каракорум . Во второй половине 1253 года он, будучи в возрасте 60 лет, хотел отойти от дел, однако по желанию монголов должен был отказаться от своего намерения и умер еще в том же году в Исфахане .

Политическая карьера

По рассказу самого Ала ад-Дина, ещё в юности, не успев приобрести основательного литературного образования, он вопреки желанию отца выбрал карьеру чиновника и был взят на службу в диван. Дважды, в 1249-1251 и 1251-1253 годах, он вместе с Аргун-ака совершал путешествие в Монголию и обратно. Когда царевич Хулагу во главе войска вторгся в Персию , Ала ад-Дин в начале 1256 года был оставлен в Хорасане, чтобы управлять этой областью с сыном Аргун-ака, Гирей-Меликом. В том же году он отличился восстановлением разрушенного монголами города Хабушан (ныне Кучан). По его побуждению Хулагу приказал при взятии Аламута защитить от уничтожения знаменитую библиотеку низаритских имамов . Книги были переданы Ала ад-Дину, который приказал сжечь всё, связанное с исмаилитской догматикой, а остальное сохранить. Позднее большая часть книг перешла недавно основанной обсерватории в Мераге .

В 661 г. х./1262-1263 гг. Ала ад-Дин был назначен наместником (маликом) Багдада , Нижней Месопотамии и Хузистана . Вероятно, этим назначением он был обязан влиянию своего брата Шамс ад-Дина Мухаммеда , назначенного в том же году сахиб-диваном. С тех пор Ала ад-Дин управлял, как говорит Хамдаллах Казвини , «на месте халифа» (бар джа-йи халифа ) страной арабов . Сообщается, что он приобрёл большие заслуги в восстановлении благосостояния Багдада и спокойствия в этой провинции. Он приказал выдать 100 000 динаров золотом, чтобы провести канал из Евфрата до Куфы и Неджефа и этим освоить для культуры новые области (Вассаф). Работами руководил Тадж ад-Дин Али ибн Мухаммед, отец автора Китаб аль-Фахри . Позднее, при Абаке , Тадж ад-Дин пытался добиться отставки наместника, и потому, по наущению последнего, был ночью убит, за что Ала ад-Дин приговорил убийц к смертной казни, но также приказал конфисковать имущество убитого. У гробницы Али была построена обитель дервишей (ханака). Однако наместник старался и иноверцев защитить от фанатизма мусульман. В 1268 году несторианский патриарх Денха нашёл убежище в его доме. В 1271 году ассасины предприняли покушение на Ала ад-Дина и тяжело ранили его. Христиане обвинялись мусульманским населением в том, что они действовали в согласии с убийцами. Несмотря на свою терпимость, Ала ад-Дин был вынужден посадить в тюрьму нескольких епископов, священников и монахов.

Файл:Tegüder et Shams al-Dîn Djuvaynî.jpeg

Шамс ад-Дин Джувейни и ильхан Текудер

Нападки, которым подверглись оба брата при ильхане Абаке ( -), особенно в последние годы его царствования, имели для Ала ад-Дина ещё более тяжелые последствия, чем для его брата. Уже в 669 г. х./1270-1271 гг. Абака приказал подвергнуть ревизии баланс доходов и расходов провинции Багдад, и при этом обнаружилась недостача в размере 250 томанов (1 томан составлял 10 000 серебряных динаров по 6 дирхемов). Ала ад-Дину удалось доказать, что причиной этой недостачи является тяжёлое экономическое положение сельского населения и что от взыскания денег жители были бы полностью разорены. Абака признал эти доводы и освободил провинцию от неуплаченных налогов; Ала ад-дин получил разрешение вернуться в Багдад. С бо́льшим успехом те же обвинения были снова выдвинуты в 1281 году . Кроме того, утверждали, будто Ала ад-Дин поддерживает связи с египетскими мамлюками . Чтобы избежать пытки, он принял обязательство выплатить казне 300 томанов, но, после продажи всего своего имущества, смог собрать только 170 томанов. По приказу Абаки он 17 декабря был освобожден, вскоре после того снова арестован из-за не хватавших ещё 130 томанов, подвергнут пыткам и проведён голым по Багдаду. Когда сахиб-дивану Шамс ад-Дину, благодаря покровительству нового государя, Ахмеда Текудера (1282-), удалось уничтожить своих врагов, Ала ад-Дину также вернули свободу и его имущество, и он был опять назначен наместником Багдада. Однако ещё в том же году (681 г. х./1282-1283) царевич Аргун собственной властью приказал возобновить против него следствие и конфисковать всё его имущество. Когда Ала ад-Дин в Арране получил это известие, с ним случился удар, и он умер 6 марта 1283 года . Согласно Вассафу, он умер в Мугани и был похоронен в Тебризе .

Исторический труд

Джувейни написал свой исторический труд ещё в молодости и, по-видимому, не обращался больше к этому занятию. По его собственным словам, ему уже в 650 г. х./1252-1253 г. в Монголии предложили написать историю монгольских завоеваний. В предисловии к труду сказано, что автору во время его написания было 27 лет. В рассказе об осаде Бухары и Самарканда приведён 658 г. х./1260 год как время составления этой главы, в поздней рукописи приведён месяц раби" I (15 февраля - 15 марта) как время окончания всего труда.

Сочинение состоит из трёх основных частей:

1. История монголов и их завоеваний до событий после смерти хана Гуюка , там же и о потомках Джучи и Чагатая ;
2. История династии хорезмшахов , частично по письменным источникам, таким как Машариб ат-таджариб Абу-ль-Хасана Бейхаки и Джавами" аль-"улум Фахр ад-Дина Рази, здесь же история монгольских наместников Хорасана до 656 г. х./1258 года;
3. Продолжение истории монголов до победы над ассасинами; здесь же известия об этой секте, преимущественно по найденным в Аламуте сочинениям, как Саргузашт-и Саййидна (Сергузешт-и сейидна - «Повествование о господине нашем», посвящённое деяниям Хассана ибн Саббаха); кроме того, цитируются и другие, с тех пор утерянные сочинения, например написанная для Буида Фахр ад-Дауля (ум. в 387 г. х./997 г.) Та’рих-и джанг-и Дайлам и Та’рих-и Селлами .

В некоторых рукописях Тарих-и джахангушай содержится также глава о завоевания Багдада, приписываемая авторству Насир ад-Дина ат-Туси .

То, что Джувейни говорит о своем недостаточном литературном образовании, следует рассматривать, вероятно, только как традиционную скромность. Его современники, в том числе и автор Китаб аль-Фахри Ибн ат-Тиктака, сын его врага, превозносят его как высокообразованного человека и покровителя поэтов и учёных. Ему посвящен "Аджа’иб ал-махлукат Закарии Казвини. Исторический труд Ала ад-Дина Джувейни благодаря своему стилю считался недостижимым образцом.

Труд, который оказал значительное влияние на историческую традицию на Востоке , остаётся первостепенного значения. Автор является, вероятно, единственным персидским историком, совершившим путешествие в Монголию, и описавшим восточноазиатские страны по собственным наблюдениям. Наряду с путевыми записками Рубрука , мы обязаны Джувейни, пожалуй, всем, что знаем о постройках в монгольской столице Каракоруме. Известия о завоеваниях Чингис-хана нигде больше не собраны с такой же подробностью. Некоторые эпизоды, такие как военные действия на Сырдарье ниже и выше Отрара с знаменитой осадой Ходженда , вообще известны нам только из Та’рих-и джахангушай . К сожалению, Джувейни здесь передаёт не непосредственные впечатления современников, а представления следующего поколения, вследствие чего детали его рассказа, в особенности сведения о числе бойцов и убитых, должны приниматься с большой осторожностью. Например, ещё д’Оссоном отмечен факт, что цитадель Бухары у Джувейни защищается 30 000 человек, которые все убиваются при взятии, а у Ибн аль-Асира , который здесь ссылается на рассказ очевидца, - только 400 всадников. Известия о событиях в Мавераннахре до монгольского завоевания, особенно о войнах между кара-китаями и хорезмшахом Мухаммедом , приводятся в разных главах, причём случается, что автор рассказывает о тех же самых событиях в более поздних главах книги, очевидно по другим (письменным или устным) источникам, совершенно иначе, чем в предыдущих. Только поздние компиляторы, такие как Мирхонд, переработали эти противоречивые сообщения в единый рассказ, разумеется, не в соответствии с принципами современной критики. Из-за таких обработок европейская наука, которой эти компиляторы были доступнее, чем оригинальный труд, неоднократно бывала введена в заблуждение.

Во время преследований, которым он подвергался при Абаке, Джувейни написал на арабском языке послание утешения для своего брата (Таслийат аль-ихван ). Одной касыде из этого сочинения, согласно Вассафу, подражали, путём добавления стихов с той же рифмой (тауших ), 70 поэтов.

Литература

• Бартольд В. В. Джувейни, Ала ад-Дин // Бартольд В. В. Сочинения. - М.: Наука, 1973. - Т. VIII: Работы по источниковедению. - С. 591-595.
• История Ирана с древнейших времен до конца XVIII века . - Л.: Издательство Ленинградского университета, 1958. - 390 с.

ИСТОРИЯ ЗАВОЕВАТЕЛЯ МИРА

ТАРИХ-И ДЖЕХАНГУША

ИЗВЛЕЧЕНИЯ ИЗ “ТАРИХ-И-ДЖЕХАНГУША” АЛА-АД-ДИНА АТА-МЕЛИКА ДЖУВЕЙНИ,

по изданию мирзы Мухаммеда Казвини (GMS, XVI, Leyden, 1912).

* Завоевание монголами Мавераннахра

[ После взятия Дженда ] на Шахркент (По всем данным, Шахркент - то же, что Янгикент - Новое селение (выше, стр. 150, прим. 9); у Рашид-ад-дина в соответствующем месте (ниже, стр. 503) Янгикент.) пошел один военачальник |69 | с 10 000 войска. Он взял его, оставил (в нем) коменданта (шихне) Улуш |70 | Иди (Вариант: Улус-Иди, как у Рашид-ад-дина (ниже, стр. 503).) и направился в Каракорум. (Местность Каракорум упоминается несколько раз (кроме настоящего места, еще Джувейни, I, стр. 69 и II, стр. 101; Рашид-ад-дин, ниже, стр. 503) в описании событий начала XIII в., происходивших в низовьях Сыр-дарьи, где-то по соседству с Джендом. По Джувейни (II, стр. 101; ср. «Туркестан», стр. 447), это была ставка тюркского племени канглы, части народа кипчаков, занимавшего в то время низовья Сыр-дарьи (ср. о нем: Marquart. Uber das Vlkstum der Khomanen, SS. 163 - 172). По мнению издателя Джувейни, мирзы Мухаммеда, следует читать Кара-кум; это название распространяется не только на современную Туркменскую пустыню, но и на пустыню к северу от Аральского моря. Однако такому предположению противоречит то, что названия Крыма и Каракорума, как крайних пределов государства Джучидов, рифмуют в одном месте Вассафа (Бомб, изд., стр. 398); речь идет, конечно, не о ставке великих ханов в Монголии.) (Отряд) из кочевников туркмен в количестве 10 000 человек был назначен, чтобы отправиться в Хорезм. Таинал-нойон (Вариант: Байнал-нойон, ср. ниже, стр. 503.) во главе их шел несколько дней. Злополучие побудило и подстрекнуло их убить монгола, которого Тайнал назначил для них своим заместителем, и сдать бунтовщиками. Тайнал шел в авангарде. Он вернулся, чтобы подавить их смуту и бунт. Он большую часть их перебил. Остальные едва спаслись и с другим отрядом ушли в сторону Мерва и Амуйе и там собрались в большом числе, как это будет отмечено в своем месте.

|77 | Проводник из туркмен тех местностей, (Т. е. Зернука, взятого Чингиз-ханом в 1220 г. Зернук - селение или город на левом берегу Сыр-дарьи, ниже Сюткенда (ср. выше, стр. 178, прим. 1), на дороге через степь из Самарканда в Отрар (Орошение, стр. 146).) хорошо знавший пути и дороги, |78 | вывел (монгольское) войско на дорогу, которой (обыкновенно) не ходили, и с тех пор эту дорогу также называют «ханской».

Рассказ о событиях в Хорезме

|96 | Это есть название страны, ее первоначальное название - Джурджания, сами же владетели называют Ургенч. . . Прежде (Хорезм) был столицей султанов мира и местопребыванием знаменитых сынов человечества.

В его областях и окрестностях жили благородные эпохи, и почитаемые судьбы. . . освещали различным светом мысли. Жилища и страны его были местом следов обладателей цветника могущества из собрания великих |97 | шейхов с султанами времени, согласно положению его он был местом, в котором можно было получить желательное для веры и земных дсл.

Когда Чингиз-хан покончил с завоеванием Самарканда, то все области Мавераннахра оказались завоеванными, и противники непрерывно перемалывались на мельницах несчастия.

С другой стороны, границы Дженда и Барчлыккента (Барчлыккент, Барчынлыгкенд или Барчкенд, лежал между Джендом и Сыгнаком в бассейне Сыр-дарьи; туркмены здесь упоминаются еще у автора XIII в., Джемаля Карши, посетившего город в 672 (= 1273/74) г. (В. В. Бартольд. Очерк истории туркменского народа, стр. 42).) оказались охраняемыми, и Хорезм остался среди стран, как палатка с обрезанными у нее веревками.

Когда Чингиз-хан пожелал лично преследовать султана и очистить области Хорасана от противников, то он назначил в Хорезм своих старших сыновей, Чагатая и Угедея, с войском, бесконечным как события времени, от числа которого наполнились горы и пустыни; он приказал, чтобы Туши со стороны Дженда прислал на помощь людей хашари (ополчение).

Они двигались через Бухару. В авангарде, в виде дозора, послали войско, которое двигалось как злая судьба и летело как молния.

В это время в Хорезме не было султана. Из военачальников там был тюрк Хумар, один из родственников Туркан-хатун, из знатных эмиров Огул- |98 | хаджиб, (В издании: Могул-хаджиб. Ср. варианты к изданию и «Туркестан», стр. 467.) Эрбука-пехлеван, сипехсалар Али Даругини и еще другие в этом же роде, перечислять и подробно приводить имена каждого - бесполезная задержка. Из выдающихся в городе лиц и превосходнейших того времени было столько, что они не поддаются исчислению и счету, а число жителей города превосходило число песчинок и камней. Так как в этом большом городе и сборище людей не было никакого определенного главы, к которому можно было бы обратиться при событиях за устройством нужд и важных дел народа, чтобы вместе с ним оказать сопротивление нападению судьбы, то вследствие родства (с султаном) все вместе провозгласили Хумара султаном, сделав его новым правителем. Они были беспечны к тому, что в мире такое волнение и смута, что такие удары переносят знать и простой народ от судьбы.

Вдруг они увидели несколько всадников, как дым, которые подъехали к воротам и стали угонять скот. Группа недальновидных обрадовалась и подумала, что они пришли по глупости в таком числе, чтобы поиграть и проявить такую смелость. Они не знали, что за этим следует бедствие, за ним возмездие и за ним мучение.

Обезумев, множество людей, конных и пеших, через ворота бросилось на ту небольшую группу всадников. Те то показывались, как дичь, то оборачивались назад и бежали, пока не достигли Баг-и-Хуррам, находящегося в 1 фарсахе от города. (Тогда) из-за засад за стенами выехали татарские всадники, мужественные люди, отрезали им путь спереди и сзади и набросились на них, как голодные волки на растерявшееся без пастуха стадо. Они (монголы) стали обстреливать их сначала стрелами, а затем крепко взялись за мечи и копья и погнали их. К заходу солнца они перебили около 100 000 человек воинов. С тем же жаром и кипением, с криками и воплями они (монголы) бросились вслед за ними в город через ворота Кабилан и, |99 | как огонь, прошли до места, называемого Танура. (О чтении этих названий ср. «Туркестан», стр. 468.) Когда солнце склонилось к закату, чужое войско из осторожности вернулось обратно.

На другой день, когда тюрк, поражающий мечом, поднял голову из-за засады горизонта, (Т. е. когда взошло солнце.) бесстрашные меченосцы из числа смелых тюрок, разгорячив коней, бросились на город.

Феридун Гури, предводитель (сарвар), из числа офицеров (каид) султана, с 500 человек наблюдали за воротами и, приготовившись к борьбе, защищались от этих дьяволов. Весь тот день они провели в борьбе и сражении. Затем прибыли Чагатай и Угедей с армией, подобной низвергающемуся потоку, чередующемуся с ураганом песка. Они обошли город для того, чтобы осмотреть его, и отправили послов, призывая жителей к подчинению и повиновению. Все войско окружило столицу, как круг (окружает) центр, и, как смертпый час, расположилось вокруг него. (Войско монголов) занялось приготовлением принадлежностей боя - дерева, осадных машин и камней; а так как по соседству с Хорезмом не было камня, то (ядра) делали из тутового дерева. Как у них в обычае, они каждый день занимали жителей города обещаниями и угрозами, привлечением и устрашением, а иногда обстреливали друг друга стрелами. Когда (монголы) закончили (приготовления) оружия и военных орудий и прибыла помощь и войска со стороны Дженда и других мест, они сразу со всех сторон города принялись за битву и сражение, и поднялся шум, подобный грозе. Они (монголы) сыпали на них стрелами, как градом, приказали собрать мусор и засыпать им каналы с водой, после чего двинули в круг людей хашари, чтобы они прорвали склон (городского) вала.

Когда ложный султан, начальник армии и войска - Хумар, опьяненный вином несчастия, увидел их (монголов) храбрость, сердце его от низкого |100 | страха раскололось пополам. С его тайной мыслью совпали признаки победы татарского войска. Уловки исчезли в его уме, и от него скрылось лицо суждения и мнения перед появлением предопределения. Он вышел из ворот вниз, и вследствие этого растерянность и расстроенность жителей города увеличилась. Татарское войско водрузило на стене знамя, бойцы взобрались (на стену), и сердце земли наполнилось криком, воплями, ревом и волнением. Жители города укрепились в улицах и кварталах; на каждой улице начинали бой и около каждого прохода устраивали заграждение. Войско (монголов) сосудами с нефтью сжигало их дома и кварталы и стрелами и ядрами сшивало друг с другом людей. Когда же завеса света солнца свернулась от насилия вечернего мрака, (Т. е. когда наступил вечер.) они вернулись в места расположения палаток, а наутро (снова) принялись за дело. Таким порядком жители города некоторое время сопротивлялись и сражались мечами, стрелами и копьями.

Большая часть города была разрушена, дома и жилища с имуществом стали холмами земли; войско разочаровалось и отчаялось в (возможности) воспользоваться сокровищами. (Тогда монголы) решили оставить огонь и отвести воду Джейхуна, через который в городе был переброшен мост. 3000 человек из армии монголов приготовились и снарядились и напали на середину моста. Жители города окружили их так, что ни один человек не смог спастись. По этой причине горожане стали более усердными в бою и более выносливыми в сражении. Снаружи также горы боя стали свирепее и море войны стало более бурным, а ветер смуты все сильнее бушевал над землей и временем. (Монголы) брали квартал за кварталом, дом за домом, срывали (их) и убивали всех людей, пока весь город не был захвачен. Тогда они погнали людей в поле. Ремесленников (арбаб-и-хирфат ва сан"ат) - |101 | более 100 000 - они отделили; детей и молодых женщин обратили в рабство и отвели в плен, а остальных людей разделили (чтобы убить) между войском, так что на каждого воина пришлось 24 человека убитых. Войско занялось разграблением и грабежом и разрушило остатки домов и кварталов. . .

Рассказ о Мерве и взятии его монголами

|119 | Мерв был столицей султана Санджара и местом, куда стекались и низшие и высшие. Площадь его была значительнее, чем у (других) городов Хорасана, и птица безопасности и благополучия могла летать во все его концы. Численность их голов (населения) равнялась каплям дождя в месяце нисане (апреле). . . Дехканы (Термин «дехканы» здесь употреблен, повидимому, в значении земледельцы, ибо несколько ниже говорится, что хорезмшах Мухаммед предложил дехканам и тем, которые не могут пред лицом монгольской опасности сняться и покинуть насиженные места, остаться в своих селениях. Что же касается сравнения дехкан с царями и эмирами по обилию богатства, то это, очевидно, фигуральное выражение.) по обилию богатств были наравне с тогдашними царями и эмирами и ни в чем не уступали великим мира сего.

Султан Мухаммед, отставив от должности везира Муджир-ал-мулька Шереф-ад-дина Музаффара по причине преступления совершенного его дядей, поручил эту должность сыну Наджиб-ад-дина, кыссэ-дара, (Кыссэ-дар - «держатель рассказа», повидимому, какой-то придворный чин, более нигде не встречающийся.) который назывался Беха-ал-мульк. Муджир-ал-мульк находился в свите султана |120 | до того времени, как султан, разбитый, бежал из Термеза. Куш-тегин-пехлеван (У ан-Несеви (выше, стр. 479) он назван Куч-тегин-пехлеван.) отправился за советом к придворным (ахл-и-сарай), которые находились в Мерве, и передал сведения о смуте, раздоре и выступлении иноземного войска. Вслед за тем пришел указ султана, украшенный подписью и печатью и обрамленный трусостью и бессилием такого содержания, что военачальники, солдаты и ремесленники должны укрыться в крепости Марга, а дехканы, которые не имеют возможности сняться с места, пусть останутся на месте и, как только появится татарское войско, пусть выйдут для приветственной встречи, (чтобы) сохранить жизнь и имущество, примут коменданта (шихне) и повинуются приказам монголов. Когда падишах, которого можно сравнить с сердцем, слабеет, как может остаться у конечностей какая-нибудь сила? По этой причине положение (мервцев) пошатнулось, страх охватил людей, чувство растерянности и сомнения овладело ими.

Беха-ал-мульк со множеством начальников и солдат сделал все, что возможно по части снаряжения. Когда он прибыл в крепость (Марга), он не счел благоразумным оставаться в ней и ушел с некоторым числом людей в крепость Так Язырский. (Развалины этой крепости, позднее называвшейся просто Языр и еще позже Дурун, лежат около ст. Бахарден (Орошение, стр. 41. - В. В.Бартольд. Очерк истории туркменского народа, стр. 38. - Материалы, т. II, стр. 40).) Другие же, всяк по своему желанию, разошлись в разные места. А те, которых отметил смертный рок, возвратились в Мерв. Заместителем своим Беха-ал-мульк оставил одного человека, который был накибом. Он склонялся к тому, чтобы подчиниться. Шейх-ал-ислам Шемс-ад-дин Хариси способствовал ему в этом намерении, но кази и Сейид Аджаль уклонились и отстранились. Когда выяснилось, что войско Джебе и Субутая достигло Меручака, они послали к ним посла с изъявлением подчинения и приверженности.

Между тем один туркмен, который был проводником и путеводителем |120 | султана и которого звали Бука, выскочил из какого-то угла; группа туркмен пристала к нему. Он неожиданно пробрался в город. Те, которые |121 | противодействовали подчинению войску татар, с ним поладили. Накиб снял с себя власть, и туркмены тех стран направились к нему (Буке). Прибывшая группа джендцев, которая бежала из ополчения (хашар) и направились в Мерв по причине его благосостояния, прибегла к покровительству Буки. Его войско (хашам) стало многочисленным.

Когда султан (Мухаммед) нашел (вечный) покой на островах Абаскуна, Муджир-ал-мульк, повернув обратно, (поехал) на одном осле. Он то шел пешком, то садился на осла и проехал через крепость Су"люк. Эмир Шемс-ад-дин Али устроил ему почетную встречу. Оттуда Муджир-ал-мульк приехал в Мерв и остановился в саду Махиабад, у Сармаджанских ворот. (Вариант: Сарраджанских. Жуковский (Развалины Старого Мерва, стр. 49) читал, «Дарвазе-и-Сар-и-Маджан» и перевел «у ворот, выходивших на канал Маджан», что, может быть, верно.) Несколько мервских военачальников (сарханг), которые были его подчиненными, один за другим стали приходить к нему. Бука не пускал его в город и боялся натиска простого народа. Когда к нему собралось некоторое число людей, они вдруг среди дня открыли свои замыслы и вошли в город. Мервские воины тотчас же выразили желание ему служить. Бука один пришел к нему и просил у него прощения. Туркмены и воины города, (М. б. слово *** (город) лишнее в тексте и следует переводить: джендцы.) хотя численность их превосходила 70 000 человек, подчинились ему. Сам он считал себя больше чем на положении везира и замыслы его заносились к султанству; он утверждал, что родительница его принадлежала к гарему султана, ее пожаловали его отцу и во время передачи она была беременной.

[ Так как слух об успехах Муджир-ал-мулька распространился по всему Хорасану, то к нему стали стекаться бродяги (авбаш), тем самым усиливая его власть. В это время хозяева (арбаб) Серахса (Повидимому, речь идет о городской знати.) подчинились монголам и приняли назначенного коменданта (шихне). Мервский шейх-ал-ислам, сторонник монголов, под влиянием своего родственника - серахского кази, позволил себе однажды в соборной мервской мечети во время проповеди |122 | пожелать гибели врагам монголов. Так как он намекал на Муджир-ал-мулька, то присутствовавшие в мечети возмутились. Испуганный шейх-ал-ислам поспешил привести в свое оправдание то, что он сказал без всякого умысла: «В мыслях и сердце его было как раз противоположное этому». Муджир-ал-мульк был убежден в своих подозрениях относительно шейх-ал-ислама, но пока оставил его в покое, желая дать окружающим вещественные доказательства его измены. Случай представился вскоре. На дороге был схвачен посланник шейх-ал-ислама с письмом к серахскому кази. Приведенный к Муджир-ал-мульку, он был уличен и на этот раз ничего не мог сказать в свое оправдание. Он был изрублен на куски, которые демонстрировались на базарном перекрестке (чахар-су). Что же касается Серахса, который подчинился монголам, то Муджир-ал-мульк посылал туда войска и беспокоил хозяев (арбаб) Серахса.

Между тем бывший везир Мерва, Беха-ал-мульк, убежавший из крепости Так, укрылся в Мазандеране. Он явился к монголам и ополчению (хашари) и вызвался пойти в Мерв, сделать город покорным и собирать «каждый год с каждого дома по холщевому платью (джаме-и-карбас) для |123 | казны». Получив согласие монголов, он отправился в Мерв во главе отряда из семи тысяч монголов. К своему удивлению, прибывши в Шахрастану, он узнал, что город давным-давно захвачен Муджир-ал-мульком. Тогда он отправил одного офицера (сарханг) с письмом к Муджир-ал-мульку для переговоров, предлагая последнему воздержаться от военных действий и добровольно сдать Мерв, так как «силе монгольского войска сопротивляться невозможно, можно только подчиниться. 7000 монголов и 10 000 ополченцев (хашари) идут туда (на Мерв), и я с ними; Несу и Баверд они уничтожили в один момент». Но Муджир-ал-мульк посланных умертвил и выслал в Серахс против Беха-ал-мулька конницу в две с половиной тысячи султанских тюрок, (Т. е. войск хорезмшахов, состоявших из наемников - тюрок (главным образом кипчаков и туркмен). находившихся в Мерве. Удрученный неудачей Беха-ал-мульк возвратился назад, его офицеры разбежались, а сам он был закован монголами в цепи, уведен в Тус и там умерщвлен. Серахский казн Шемс-ад-диy в свое время сдал Джебе-нойону г. Серахс и снабдил его |124 | продовольствием (тургу), стал меликом и правителем Серахса и получил от Чингиз-хана деревянную пайзу. (Пайза при монголах - знак власти с надписью; пайзы бывали золотые, серебряные и деревянные.) Теперь за это он был схвачен военачальниками Муджир-ал-мулька, отдан в руки сына пехлевана Абу-Бекра Диване и предан смерти. ]

Молва о монгольском войске в это время несколько затихла. Муджир-ал-мульк и мервская знать предались развлечениям и удовольствиям и все вечера проводили за вином. Вдобавок к этому прибыл Ихтияр-ад-дин, мелик Амуйе, и сообщил: «Войско татар занято осадой крепости Келат (Очевидно, эта крепость отлична от известного Келата в Хорасане.) и крепости Hay. Некоторая часть их войска пришла в Амуйе. Они гонятся за мной».

Муджир-ал-мульк встретил его с почетом. Ихтияр-ад-дин соединился с другими туркменами и остановился у них. Прибыло монгольского войска 800 человек и бросилось на них. Подоспели Шейх-хан и Огул-хаджиб из Хорезма приблизительно с 2000 войска. Они бросились на монголов сзади и разгромили их. Большинство монголов положили на месте. Некоторая же часть, имевшая сильных коней, ускакала. Отряд туркмен и султанских тюрок пустился в погоню за ними и 60 человек взял в плен. После того, как пленников провели по кварталам и базарам, их умертвили. Шейх-хан и Огул-хаджиб остановились в Дастаджирде. Туркмены сделали Ихтияр-ад-дина своим предводителем и военачальником и друг с другом заключили союз, а от Муджир-ал-мулька отступились. И они подняли такую смуту, волнение, погромы и беспорядки, что лицо мира стало черным, подобно сердцам врагов-лицемеров. (Когда) они задумали захватить город, Муджир-ал-мульк, получивший сведения об (их) намерении произвести ночное нападение, принял необходимые предосторожности. Не добившись успеха и очутившись в опасности, туркмены ушли на берег реки и (оттуда) начали производить грабежи. Они доходили до городских ворот и грабили волости (рустак), таща все, что попадало на глаза.

В это время, когда Чингиз-хан дал Тули (Тули или Тулуй - младший сын Чингиз-хана.) поручение завоевать города |125 | Хорасана с опытными и смелыми войсками, он собрал ополчение (хашар) из области, которая подчинилась и лежала на его пути - Абиверда, Серахса и прочего. Собралось 70 000 войска. Когда монголы очутились невдалеке от Мерва, они с того места, где находились, выслали в качестве авангарда 400 всадников. Ночью они (незаметно) подошли к отрядам (хейль) туркмен и наблюдали их положение. Собравшихся туркмен было 12 000 всадников. Утром они отправились к воротам (с целью) сделать нападение на город. Монголы. . . устроили засаду в том месте, где они должны были проходить, и притаились. Туркмены не имели сведений друг о друге Отряд за отрядом, которые прибывали, монголы (опрокидывали) в воду и предавали гибели. Когда монголы сокрушили силу туркмен, они походили на ветер, ворвавшийся в дом, имели вид волка, бросившегося на стадо. Туркмены, число которых превосходило 70 000, оказались бессильными против ничтожного числа (неприятелей). Большинство из них бросалось в воду и тонуло, остальные обращались в бегство. С войском монголов, которым покровительствовало счастье и содействовали обстоятельства, никто не мог бороться. Те, чей смертный час был отсрочен, бежали и бросали оружие. Так они (монголы) действовали до ночи и собрали в степи 60 000 лошадей, не считая баранов, угнанных туркменами из-под (городских) ворот, и того, что еще те имели (сами) и что исчислить немыслимо.

На другой день, который был первым днем мухаррама 618 г. (=25 II 1221) и последним днем жизни для большинства жителей Мерва, прибыл Тули. . . с многочисленным, как волны моря и песок пустыни, войском. |126 | Он лично в сопровождении около 600 всадников подъехал к воротам Фирузи (Ворота Фирузи - западные ворота Мерва, теперь городища Султан-кала (В. В. Бартольд. К истории Мерва, стр. 138).) и объезжал город кругом. В течение 6 дней он осматривал передовые укрепления крепости (фасил), стены (баре), рвы (хандак) и башни (манаре) города и думал о том, что численность их (мервцев) будет достаточно значительной и что стены, являвшиеся сильным укреплением, окажут сопротивление.

На седьмой день, когда взошло солнце, войска были собраны. (Тули) разбил лагерь у Шахристанских ворот. (Шахристанские ворота - восточные ворота Мерва, по мнению В. В. Бартольда, так как они были обращены в сторону нихристана, лежавшего на восток (теперь городище Гяур-кала) (там же, стр. 125 и 133). В. Тизенгаузен (ЗВО, XI, стр. 329) считал, что Шахристанские ворота получили свое название от города Шахрастаны и лежали в западной стороне городища Султан-кала.) Начали воевать. Приблизительно 200 человек (мервцев) вышли из ворот и произвели атаку. Тули лично спешился и преградил дорогу (нападавшим); монголы вместе с ним двинулись в атаку и всех (мервцев) прогнали в город. Из других ворот (тоже) вышел отряд; люди, находившиеся там, ту атаку отразили. Он (Тули) ни с одной стороны не мог ничего сделать и мервцам нельзя было высунуть голову из ворот.

[ Вокруг городских стен монголы поставили сторожевые цепи и всю ночь стерегли неусыпно. Вылазки осажденных прекратились. Никто более не осмеливался выходить из города. Муджир-ал-мульк не мог придумать никакого средства к спасению, кроме как сдаться неприятелю. На утро он послал мервского имама Джемал-ад-дина для переговоров с монголами, получил обещание пощады и вышел, захватив многочисленные подарки, навьюченные на четвероногих, имевшихся в городе. Тули расспрашивал его о состоянии города и потребовал составить список всех богатых и известных лиц. Он потребовал их к себе и заставил выдать сокровища. Монгольское войско вошло в город. Все население без различия имущественного положения было выведено за город, и женщины были отделены от мужчин.

|127 | «Сколько прекрасных (женщин) вырвали они из объятий мужей, сестер разлучили с братьями и детей отняли у матерей». За исключением 400 ремесленников и некоторой части детей обоего пола, которые были уведены в плен, все мервское население вместе с женщинами и детьми было разделено между воинами и ополченцами (хашари) и перебито. Чтобы отомстить за своего казия, серахсцы усердствовали в убийствах. Стены были разрушены, укрепления сравнены с землей и сожжена ханефитская соборная мечеть, построенная при Шемс-ад-дине Мас"уде Хереви, везире хорезмшаха Текеша. После расправы с мервскими жителями Тули назначил эмира Зия-ад-дина Али, мервского вельможу, которого монголы пощадили как безвредного, правителем разрушенного города и тех оставшихся жителей, которым удалось укрыться в потайных местах во время погрома. Для наблюдения за ним в Мерве был оставлен монгольский военачальник Бармас |128 | в качестве шихне. Уцелевших жителей Мерва оказалось около 5000. Из них, однако, многие погибли впоследствии, когда в Мерв прибыли другие отряды монголов, также потребовавшие своей доли в убийствах.

Находясь в Мерве, эмир Зия-ад-дин и Бармас услыхали, что сын Шемс-ад-дин-пехлевана, Абу-Бекр Диване, поднял восстание в Серахсе. Из Мерва были посланы отряды для усмирения под начальством самого Зия-ад-дина. Бармас собрал всех мервских ремесленников и, помимо их, еще других |129 | жителей, чтобы перевести их в Бухару. В дороге переселепцы подняли бунт (последний день рамазана 618 г. = 17 XI 1221). Бармас, прибывший с остальными в Бухару, вскоре умер там. Возвратившийся из Серахса Зия-ад-дин приказал восстановить мервские стены и вал. ]

В это время прибыл отряд монгольского войска. Зия-ад-дин нашел необходимым оказать им почет и некоторое время держал (их) у себя, пока не пришел с многочисленным войском Куш тегин-пехлеван из войск (хашам) султана и не начал осады города. Некоторые из городских бездельников (рунуд) пошли против (Зия-ад-дина) и отправились к Куш-тегину. Когда Зия-ад-дин понял, что при расхождении (общего) желания из дела ничего, не выйдет, он с тем отрядом монголов, которые находились при нем, отправился в крепость Марга, а Куш-тегин вошел в город.

[ Куш-тегин задался целью восстановить городские стены, постройки и земледельческое хозяйство. Между тем, сторонники Зия-ад-дина тайно послали последнему письмо с приглашением воротиться обратно и добиться утраченной власти. Зия-ад-дин имел неосторожность послушаться. Когда он находился невдалеке от Мервских ворот, предупрежденный Куш-тегин |130 | приказал схватить его. После допроса и резких ответов Куш-тегину Зия-ад-дин был умерщвлен. Устранив соперника, Куш-тегин деятельно принялся за восстановление города и земледельческого хозяйства. Им была вновь отстроена разрушенная плотина.

Однако дальнейшие меры к восстановлению города вскоре должны были прекратиться. Монгольский военачальник Карача-нойон был уже в Серахсе. Получив сведения о приближении монгольских отрядов, Куш-тегин бежал ночью из Мерва в сопровождении тысячи всадников. Монгольские отряды настигли Куш-тегина в Санг-басте (В издании: Санг-пушт.) и перебили большую часть его войска. Несколько дней спустя к Мерву, в котором остались заместители Куш-тегина, подъехал отряд монголов человек в 200, направлявшийся к Кутуку-нойону. Половина отряда отправилась выполнять порученное ей дело, а половина осталась осаждать Мерв и сообщила об этом Турбаю и Кабару, находившимся в Нахшебе. К этому времени из разных мест люди собирались в Мерв, так как в нем было лучше. ]

Пять дней спустя (прибыл) Турбай с 5000 войска и сипехсаларом |131 | Хумаюном, который носил прозвание Ак-мелик и служил им (монголам). Достигнув Мервских ворот, они тотчас же взяли город и, взнуздав правоверных, словно верблюдов, связывали веревкой по десять, по двадцать в одну цепь и бросали в кровавый чан. Более 100 000 приняли мученическую смерть. Кварталы были разделены между воинами, и большинство домов, замков, мечетей и мест поклонения было разрушено. Военачальники с войском монголов удалились, оставив Ак-мелика с несколькими людьми, чтобы словить тех, кто, оказавшись предусмотрительным, спрятался в укромном уголке и ускользнул от меча. Все хитрости, какие было возможно сделать для розыска, были сделаны, и так как других хитростей уже не оставалось, то один человек из Нахшеба, бывший с ними, начал кричать азан и читать призыв к намазу. Всякого, кто на его голос вылезал наружу из убежища, хватали, заключали в медресе Шихаби и потом сбрасывали с крыши вниз. Таким образом погибло еще много людей. 41 день они проявляли такое усердие, пока не удалились оттуда. Во всем городе уцелело не более 4 человек.

Когда в Мерве и его окрестностях уже не осталось никаких войск, все те (жители), которые находились в деревнях или ушли в пустыню, направились в Мерв. Был один сын эмира по имени Аре лап. Он стал управлять (в Мерве), и к нему собрался народ. Когда слух о Мерве дошел до Несы, один туркмен, собрав шайку, пришел в Мерв. Он приобрел расположение влиятельных лиц (в городе), и около него собралось тысяч 10 человек. Он управлял (Мервом) в течение 6 месяцев и посылал (отряды) в окрестности Мерверуда, Пендждех и Талькана нападать исподтишка на монгольские обозы и приводить лошадей. В это время туркмен, намереваясь напасть на Несу, направился туда с большею частью (своих) людей и (уже) начал осаду города, которым правил Нусрет, как вдруг на него напал Пехлеван |132 | из Языра. Он обратился в бегство. В дороге на туркмена напал комендант (кутвал) крепости и убил его.

[ Далее рассказывается, что на Мерв напал сперва монгольский военачальник Карача-нойон, находившийся в это время в Талькане. Он перебил всех жителей, которые попались ему на глаза, и использовал их запасы пшеницы. Потом, следом за ним, пришел другой монгольский военачальник, Кутуку-нойон, с войском в 100 000 человек. Халаджи, газнийцы и афганцы, входившие в состав этого войска в качестве ополчения (хашари), довершили разрушение города и истребление его жителей. В течение 40 дней они производили такие насилия, «подобных которым никто не видел», и такое опустошение среди населения, что «в городе и окрестных деревнях не оставалось и 100 человек и не находилось количества пищи, достаточного для нескольких несчастных». Затем говорится еще о каком-то грабителе, по имени Шах, который пришел с шайкою «бездельников» на смену халаджам и афганцам и окончательно превратил город в пустыню, отыскивая и убивая тех, кто случайно уцелел от погромов. ]

Текст воспроизведен по изданию: Материалы по истории туркмен и Туркмении. Т. 1. М. Институт Востоковедения. 1939

Биография

Правление Мухаммеда II началось с войны с Гуридами , которые захватили крупный город Мерв , почти без боя заняли Абиверд , Серахс и Нису , взяли Нишапур и пленили брата хорезмшаха , которого отправили в Герат . Осадив Герат , войска Мухаммеда в течение месяца пытались прорвать его оборону. Лишь после получения откупа хорезмшах снял осаду. К этому времени на помощь правителю Гуридов из Индии подошли войска его брата - Шихаб ад-Дина . После достаточно кровопролитной битвы хорезмийцам пришлось отступить. Преследуя отступающие войска Мухаммеда II, Шихаб ад-Дин окружил хорезмийскую столицу Гургандж , обороной которой руководила мать шаха - царица Теркен-хатун , дочь одного из ханов кипчаков . При поддержке каракитаев Мухаммеду удалось вытеснить Гуридов за пределы Хорезма и заключить мир, однако они не оставляли попыток развязать войну. Только после убийства Шихаб ад-Дина в 1206 году эта опасность исчезла. Гуридское государство распалось на части, которые вскоре попали в зависимость от Хорезма .

После победы над Гуридами Мухаммед стал готовиться к войне с каракитаями . Но в первом же сражении каракитаи, подкупившие правителей Хорасана и Самарканда , разгромили армию хорезмшаха, после чего Мухаммед на некоторое время пропал из поля зрения своих приближенных. Только весной 1208 года Мухаммед вернулся в Хорезм . Укрепив своё государство, он приступил к решительной борьбе с каракитаями, опираясь при этом на поддержку мусульман каракитайского государства, воспринимавших его как освободителя. В сентябре при битве на равнине Иламиш за Сырдарьёй каракитайские войска потерпели поражение. В мусульманском мире победа Мухаммеда была расценена как победа ислама над «неверными» и тем самым значительно вырос авторитет хорезмшаха. В официальных документах Мухаммеда стали именовать «вторым Искандером » и «султаном Санджаром ». На его перстне появилась надпись «тень Аллаха на земле» - один из главных титулов сельджукских государей.

Война с Монгольской империей

В 1218 году Чингисхан отправил к Мухаммеду посольство с предложением заключить союз для совместной борьбы с конкурентами на востоке и взаимовыгодной торговли. Однако, на самом деле он вынашивал планы завоевания государства Хорезмшахов. Хорезмшах отказался идти на сделку с «неверными» и по предложению правителя Отрара Иналчука Кайыр-хана казнил послов-купцов, и сто монгольских офицеров-шпионов. Чингисхан потребовал выдачи Кайыр-хана, но в ответ Мухаммед вновь казнил одного из участников следующего монгольского посольства. После победы над Кучлуком монгольское войско во главе с Субэдэй -багатуром и Тохучар-нойоном приблизилось к границам Хорезма и столкнулось с войсками хорезмшаха. Правое крыло хорезмского войска под командованием сына Мухаммеда Джелал ад-Дина добилось успеха на своём фланге и помогло центру и левому крылу своего войска. К наступлению темноты ни одна из сторон не добилась решающих результатов. Ночью монголы разожгли костры и покинули место битвы. Весной 1219 года, не окончив завоевания Китая, Чингисхан отправил 200-тысячную армию в Хорезм. В 1219 году при наступлении войск Чингисхана на Хорезм Мухаммед II не решился дать генеральное сражение, оставив свою армию разбросанной отдельными отрядами по городам и крепостям всего государства. Один за другим под натиском монголов пали Отрар , Ходжент , Ташкент (Чач), Бухара , Самарканд , Балх , Мерв , Нишапур , Герат , Ургенч и остальные крупные хорезмские города. По свидетельству самих хорезмийцев, все они были подвергнуты разрушению, а их жители - поголовно убиты (источники сообщают о гибели 500 тысяч чел. в Ургенче, 200 тысяч в Герате, 500 тыс. чел. в Мерве). Хорезмшах с остатками армии вначале отступил в свои персидские владения, после чего бежал с небольшим отрядом в прикаспийскую область, а затем на небольшой остров Ашурада , в Каспийском море , где находилась резервация для прокажённых. Здесь он в крайней нищете умер от пневмонии. Предания гласят, что у детей некогда самого могущественного хорезмшаха даже не нашлось куска ткани ему для савана . Государство Хорезмшахов прекратило существование, несмотря на то, что сын и наследник Мухаммеда Джелал ад-Дин Манкбурны ещё около десяти лет продолжал оказывать сопротивление монголам, находясь при этом в Дели и Малой Азии.

В современной культуре

В художественной литературе

• Отношения Мухаммеда и Чингисхана описаны в историческом романе Василия Яна «Чингисхан» .

В документальном кино

• Тайны древности. Варвары. Часть 2. Монголы (США ; ).

Напишите отзыв о статье "Ала ад-Дин Мухаммед II"

Примечания

Литература

• Историко-культурное наследие Туркменистана: Энциклопедический словарь / Под ред. О.А. Гундогдыева, Р.Г. Мурадова. - Стамбул: UNDP, 2000. - 381 с. - ISBN 975-97256-0-6 .

Отрывок, характеризующий Ала ад-Дин Мухаммед II

С этого дня, во время всего дальнейшего путешествия Ростовых, на всех отдыхах и ночлегах, Наташа не отходила от раненого Болконского, и доктор должен был признаться, что он не ожидал от девицы ни такой твердости, ни такого искусства ходить за раненым.
Как ни страшна казалась для графини мысль, что князь Андрей мог (весьма вероятно, по словам доктора) умереть во время дороги на руках ее дочери, она не могла противиться Наташе. Хотя вследствие теперь установившегося сближения между раненым князем Андреем и Наташей приходило в голову, что в случае выздоровления прежние отношения жениха и невесты будут возобновлены, никто, еще менее Наташа и князь Андрей, не говорил об этом: нерешенный, висящий вопрос жизни или смерти не только над Болконским, но над Россией заслонял все другие предположения.

Пьер проснулся 3 го сентября поздно. Голова его болела, платье, в котором он спал не раздеваясь, тяготило его тело, и на душе было смутное сознание чего то постыдного, совершенного накануне; это постыдное был вчерашний разговор с капитаном Рамбалем.
Часы показывали одиннадцать, но на дворе казалось особенно пасмурно. Пьер встал, протер глаза и, увидав пистолет с вырезным ложем, который Герасим положил опять на письменный стол, Пьер вспомнил то, где он находился и что ему предстояло именно в нынешний день.
«Уж не опоздал ли я? – подумал Пьер. – Нет, вероятно, он сделает свой въезд в Москву не ранее двенадцати». Пьер не позволял себе размышлять о том, что ему предстояло, но торопился поскорее действовать.
Оправив на себе платье, Пьер взял в руки пистолет и сбирался уже идти. Но тут ему в первый раз пришла мысль о том, каким образом, не в руке же, по улице нести ему это оружие. Даже и под широким кафтаном трудно было спрятать большой пистолет. Ни за поясом, ни под мышкой нельзя было поместить его незаметным. Кроме того, пистолет был разряжен, а Пьер не успел зарядить его. «Все равно, кинжал», – сказал себе Пьер, хотя он не раз, обсуживая исполнение своего намерения, решал сам с собою, что главная ошибка студента в 1809 году состояла в том, что он хотел убить Наполеона кинжалом. Но, как будто главная цель Пьера состояла не в том, чтобы исполнить задуманное дело, а в том, чтобы показать самому себе, что не отрекается от своего намерения и делает все для исполнения его, Пьер поспешно взял купленный им у Сухаревой башни вместе с пистолетом тупой зазубренный кинжал в зеленых ножнах и спрятал его под жилет.

«Говорят, о счастливый царь, будто был в одном городе из городов Китая портной, живший в бедности, и был у него сын по имени Ала ад-Дин. И был этот сын шалый, непутевый с самого малолетства, и когда исполнилось ему десять лет, отец захотел научить его ремеслу. Но так как жил он в бедности, то не мог отдать сына какому-нибудь мастеру, чтобы тот научил его ремеслу, ибо это потребовало бы расходов на учителя, и он взял мальчика1 в свою лавку с целью обучить его портняжному делу. А Ала ад-Дин был непутевый мальчишка, он привык целый день шляться с уличными ребятами, такими же беспутными, как он сам, и не мог ни часа, ни минутки высидеть в лавке; он только и ждал, когда отец уйдет к какому-нибудь заказчику, и сейчас же бросал лавку и уходил играть с другими озорниками.

Вот каковы были его привычки, и нельзя было его заставить слушаться отца, и сидеть в лавке, и учиться ремеслу. Отец выбился из сил, наставляя его, но ничего не мог с ним поделать, и от великой печали и огорчения он заболел тяжелой болезнью и умер. А Ала ад-Дин продолжал вести себя как шалопай, и когда мать Ала ад-Дина увидела, что ее муж преставился к милости великого Аллаха, а сын повесничает и не знает ни ремесла, ни другого какого дела, которым можно было бы добыть пропитание, она продала все, что было у мужа в лавке, и стала прясть хлопок, и кормилась трудами рук своих, и кормила своего сына, непутевого Ала ад-Дина.

А Ала ад-Дин, увидев, что он избавился от сурового своего отца, стал еще больше озорничать и повесничать и приходил домой только в час еды, тогда как его бедная мать пряла и трудилась сверх сил, чтобы добыть пропитание для себя и для сына, и жила она так, пока не стало ее сыну Ала ад-Дину пятнадцать лет.

И вот однажды, когда Ала ад-Дин играл на улице с другими непутевыми мальчишками, вдруг остановился неподалеку от них какой-то человек, чужеземец, и стал смотреть на Ала ад-Дина и наблюдать за ним, не обращая внимания ни на кого из его товарищей. А этот человек был магрибин-ской породы, колдун, который учинял своим колдовством одну хитрость за другой, и знал он всякие философии и все науки, и хорошо разбирался в науке о положении звезд. И когда он бросил взгляд на Ала ад-Дина и хорошо всмотрелся в него, он сказал про себя: «Поистине, этот мальчишка -тот, кто мне нужен, и ради того я ушел из своей страны, чтобы его сыскать!»

Он отвел одного из мальчишек подальше и начал его спрашивать про Ала ад-Дина - чей он сын, как зовут его отца, и выспросил обо всех его обстоятельствах, а потом подошел к Ала ад-Дину, отвел его в сторону и спросил: «Мальчик, ты такой-то сын такого-то портного?» - «Да, господин паломник,- отвечал Ала ад-Дин,-но мой отец уже давно мертвый».

И когда магрибинец услышал это, он тотчас же бросился Ала ад-Дину на шею, обнял и стал целовать, а сам плакал, а Ала ад-Дин, увидав, что магрибинец в таком состоянии, очень удивился: «По какой причине ты плачешь и откуда ты знаешь про моего отца?»

И магрибинец ответил слабым, печальным голосом: «О дитя мое, как ты можешь мне задавать такой вопрос? Я плачу потому, что ты сказал о смерти твоего отца, а ведь он мне брат по матери и отцу. Я утомился, идя из далеких стран, но радовался, надеясь его увидеть и повеселить мои взоры лицезрением его, а ты, племянник, говоришь, что он умер! Потому я о нем и плачу, и еще я плачу о своей злой судьбе - ведь он умер раньше, чем я его повидал. И едва я увидел тебя, дитя мое, от меня не укрылось, клянусь Аллахом, что ты сын моего брата, и я узнал тебя среди мальчиков, с которыми ты играл, а ведь мой брат, твой отец, когда мы расстались, еще не женился. И клянусь Аллахом, дитя мое, мне лучше бы повидать брата и умереть вместо него, ибо я надеялся после долгих скитаний еще раз взглянуть на него, но поразила меня разлука. От того, что будет, не убежишь, и нет ухищрения против власти Аллаха над его тварями, но ты, сынок, заменишь мне его, поскольку ты его сын, и я буду утешаться тобою: кто оставил подобного тебе, тот не умер».

Потом магрибинец сунул руку в карман, вынул десять динаров, протянул их Ала ад-Дину и сказал: «О дитя мое, где вы живете и где твоя мать, жена моего брата?» И Ала ад-Дин взял магрибинца за руку и провел его к их дому, и магрибинец сказал ему: «Возьми, сынок, эти деньги, отнеси их матери, передай ей от меня привет и скажи: «Мой дядя, брат моего отца, вернулся с чужбины». А я, если позволит Аллах, завтрашний день приду к вам, чтобы поздороваться с твоей матерью, и посмотрю на тот дом, где жил мой брат, и погляжу на его могилу».

И потом магрибинец поцеловал Ала ад-Дина, и оставил его, и пошел своей дорогой, а Ала ад-Дин, радуясь деньгам, побежал поскорей домой. Он пришел в необычное время, так как обыкновенно заходил домой только в час обеда и ужина, и, полный радости, вбежал в комнату и закричал: «Матушка, я тебя порадую: мой дядя, брат отца, вернулся с чужбины и передает тебе множество приветов!» - «Ты как будто смеешься надо мной, сынок! Где у тебя дядя и откуда ему взяться? Нет у тебя никакого дяди!» - сказала ему мать.

И Ала ад-Дин воскликнул: «Как это ты, матушка, говоришь, что у меня нет дяди и нет в живых никаких родственников, когда я только что видел своего дядю и он меня обнимал и целовал, а сам плакал! Он узнал меня, и он знает всю нашу семью, а если ты не веришь, посмотри: вот десять динаров. Он мне их дал и сказал: «Отнеси их матери»,- и, если позволит Аллах, он завтрашний день придет к нам, чтобы с тобой поздороваться. И он велел тебе передать эти слова».

«Да, сынок,- сказала мать Ала ад-Дина,- я знаю, что у тебя был дядя, но он умер задолго до твоего отца, а другого твоего дяди я не знаю».

И она всю ночь раздумывала об этом событии, а колдун-магрибинец, когда настало утро, поднялся, надел свою одежду и отправился на ту улицу искать Ала ад-Дина, потому что его душа не терпела разлуки с мальчиком. Он до тех пор искал его, пока не нашел, а Ала ад-Дин, как всегда, играл с детьми. Магрибинец подошел к Ала ад-Дину, обнял его и поцеловал, потом вынул из кошелька два динара и сказал: «Возьми их, сынок, отдай твоей матери и скажи: «Мой дядя хочет прийти к нам сегодня вечером и поужинать у нас; возьми эти деньги и сделай на них хороший ужин». Но прежде чем мы расстанемся, проведи меня еще раз к твоему дому, чтобы я не ошибся и нашел его».- «Слушаюсь!»-сказал Ала ад-Дин, и пошел впереди магрибинца, и привел его к своему дому, и тогда магрибинец оставил его и ушел, куда хотел, а Ала ад-Дин вбежал к матери, передал ей слова своего дяди, и отдал те два динара, и сказал: «Мой дядя хочет сегодня вечером у нас поужинать».

И мать Ала ад-Дина пошла на рынок, купила всего, что ей было нужно, и вернулась домой, и стала готовить ужин, а блюда и другую посуду она заняла у соседей. Когда же пришло время ужина, она сказала своему сыну: «Сыночек, ужин готов. Может быть, твой дядя не знает дорогу к нашему дому, пойти встреть его!» - «Слушаю и повинуюсь!» - ответил Ала ад-Дин, и когда он выходил из дома, в ворота вдруг постучали. Он тотчас же вышел и открыл ворота, и оказалось, что это магрибинский колдун и с ним раб, который несет кувшин с набизом, плоды, сласти и прочее.

И Ала ад-Дин взял все это у раба, и раб ушел своей Дорогой, а Ала ад-Дин пошел впереди магрибинца, и когда они оказались посреди комнаты, магрибинец выступил вперед и поздоровался, плача, с матерью мальчика и спросил ее, где обычно сидел его брат. Она показала магрибинцу место ее мужа, и магрибинец подошел и начал целовать там землю, восклицая: «Увы, как печальна моя судьба! Как это я лишился тебя, о брат мой, о слезинка моего глаза, о мой любимый!»

И он до тех пор говорил такие слова, плакал и причитал, хлопая себя по щекам, пока мать Ала ад-Дина не испугалась, что ему станет дурно от столь большого усердия. Она подошла к магрибинцу, взяла его за руку, подняла его и сказала: «Что толку, о деверь, от всего этого! Ты только сам себя убиваешь!» Она усадила магрибинца и принялась его утешать, и когда магрибинец пришел в себя, он начал с ней разговаривать и сказал: «О жена моего брата, не удивляйся, что ты меня не знаешь и что при жизни моего брата ты меня ни разу не видела. Это потому, что я покинул наш город и расстался с братом сорок лет назад, и я обошел Хинд, Синд и все города Магриба, и вступил в Каир, и жил я в светозарной Медине - да пребудут над ее господином наилучшие благословения и приветы Аллаха! Оттуда я отправился в страны нечестивых и пробыл там четырнадцать лет, а потом, после этого, о жена моего брата, я стал думать в один из дней о моем брате, моем городе и родной земле, и поднялись во мне тоска и желание увидеть брата. И начал я плакать, и непрестанно побуждала меня тоска направиться сюда, в этот город, чтобы взглянуть на брата, и наконец я сказал себе: «О человек, сколько времени ты на чужбине, вдали от родной страны! Есть у тебя один-единственный брат и никого больше, пойди же, посмотри на него. Кто знает, каковы удары судьбы и превратности времени? Великая печаль будет, если ты умрешь, не повидав брата. Ведь ты, слава Аллаху, обладаешь богатствами и обильными благами и у тебя много денег, а твой брат, может быть, живет стесненною жизнью. Пойди же и взгляни на него, и если увидишь, что он пребывает в бедности,- помоги ему». И я подумал обо всем этом и, когда наступило утро, собрался в путешествие. Я пошел на пятничную молитву, а потом сел на своего чистокровного коня, и пустился в дорогу, и претерпел много трудностей и страшных опасностей, но Аллах судил мне благополучие, и я прибыл в ваш город. И когда я ходил по его улицам, я увидел твоего сына Ала ад-Дина, который играл с уличными мальчишками, и, клянусь великим Аллахом, о жена моего брата, с той минуты, как я его увидел, мое сердце раскрылось для него,- кровь ведь стремится к родной крови,- и я узнал его по наружности. И забыл я, когда увидел его, все тяготы и заботы, которые перенес и испытал, и велика стала моя радость. Но Ала ад-Дин рассказал мне, что мой покойный брат умер, и, увы, о жена моего брата, когда я услышал это, я опечалился, и, может быть, Ала ад-Дин тебе говорил, какая великая скорбь и горесть охватили меня. Но я утешаюсь Ала ад-Дином и надеюсь, что по воле Аллаха он мне заменит покойного, а кто оставил себе замену, тот не умер».

Потом он посмотрел и увидел, что мать Ала ад-Дина стала плакать от таких слов, и обратился к Ала ад-Дину, чтобы тот подтвердил, что он действительно брат ее мужа, и утешил ее, и чтобы удалить его хитрость и обман, сказал: «О дитя мое, каким ремеслам ты научился? Скажи мне, научился ли ты ремеслу, на которое ты бы мог жить вместе с матерью?»

Ала ад-Дин застыдился, смутился, повесил голову и уставился в землю, а мать его сказала: «Откуда у него ремесло! Нет у него ремесла! Он только и знает, что озорничает целый день и шляется с уличными мальчишками. Ведь отец его - отчего умер, бедняга?.. Оттого он умер, что из-за него заболел, а я, горе мне, день и ночь тружусь и пряду хлопок, чтобы заработать на две лепешки хлеба, которыми мы живем целый день. Вот он какой, деверь, а у меня не осталось силы, чтобы содержать такого взрослого парня, и я едва могу добыть пропитание. Мне самой нужен кто-нибудь, чтобы меня содержать».

И тут магрибинец обратился к Ала ад-Дину и сказал ему: «Почему это ты, племянник, все беспутничаешь? Стыдись, так не годится! Ты стал мужчиной и умным человеком, и к тому же ты сын добрых людей. Стыдно тебе, что твоя мать, женщина, вдова, бьется, чтобы тебя прокормить, а ты, мужчина, бездельничаешь. Нужно тебе научиться ремеслу, чтобы добывать пропитание себе и матери. Погляди, сынок, у вас в городе много всяких мастеров. Посмотри, какое ремесло тебе нравится, и я определю тебя к мастеру, чтобы ты у него учился и чтобы у тебя, когда вырастешь, было ремесло, на которое можно прожить. Может быть, тебе не любо ремесло твоего отца? Ты выбери ремесло, которое тебе нравится, и скажи мне, а я помогу тебе всем, чем могу».

Но магрибинец увидел, что Ала ад-Дин молчит и не отвечает, и понял, что мальчику это неприятно и что он не желает учиться никакому ремеслу, ибо он так воспитан, что привык бездельничать. «О сын моего брата,- сказал магрибинец,- не печалься из-за меня. Если ты не согласен учиться ремеслу, я открою для тебя купеческую лавку и наполню ее самыми дорогими тканями. Ты узнаешь людей, и будешь торговать с ними, и станешь купцом, известным в городе». Услышав слова магрибинца и обещание, что он станет купцом, Ала ад-Дин обрадовался, так как был уверен, что купцы всегда ходят в чистой и нарядной одежде и что все они - большие люди. Он посмотрел на магрибинца, и засмеялся, и закивал головой, показывая, что он согласен, и магрибинец понял, что мальчику хочется стать купцом. «О сын моего брата,- сказал он,- будь только мужчиной, и я завтра утром возьму тебя с собой на рынок п скрою тебе нарядную одежду, а потом я присмотрю для тебя у купцов лавку и положу туда всяких дорогих тканей, и ты будешь там сидеть, продавать и покупать».

И когда мать Ала ад-Дина услыхала эти слова,- она все еще была в сомнении насчет магрибинца,- она твердо решила про себя, что магрибинец и вправду брат ее мужа,- ведь невозможно, чтобы чужой человек все это сделал для ее сына! - и принялась наставлять и учить мальчика, чтобы он выбросил глупости из головы и всегда слушался дядю, никогда не прекословил ему,- ведь дядя ему все равно что отец. Пора ему наверстать то время, которое прошло в шалостях! Потом мать Ала ад-Дина, дав сыну такие наставления, поднялась и подала ужин, и все сели за трапезу и ели, пока не насытились, а затем вымыли руки и сидели, беседуя о торговых делах, о купле, продаже и прочем.

И Ала ад-Дин всю ночь не спал и словно летал от радости, а магрибинец, увидев, что ночь дошла до половины, встал и ушел к себе домой, обещая, что к утру придет и возьмет Ала ад-Дина с собой на рынок. Когда наступило утро, магрибинец постучался в ворота, и мать Ала ад-Дина встала и открыла ему, но он не захотел войти и потребовал Ала ад-Дина, чтобы взять его с собой, и Ала ад-Дин тотчас же, быстрее молнии, оделся и вышел. Он пожелал магри-бинцу доброго утра и поцеловал ему руку, а магрибинец взял его за руку и пошел с ним на рынок. Там он вошел в лавку одного из больших торговцев и потребовал перемену платья - разноцветного, нарядного, дорогого, и торговец принес ему то, что он хотел: роскошные, полные перемены платья, уже все сшитые.

«О сын моего брата,- сказал магрибинец,- выбирай то, что тебе нравится». Мальчик обрадовался и развеселился, видя, что магрибинец дает ему выбрать самому. Он выбрал нарядную перемену платья себе по душе, и магрибинец отдал торговцу за нее плату и вышел из лавки. Потом они отправились в баню, вместе вымылись и надушились, а выйдя из воды, попили сладкого питья, и Ала ад-Дин оделся в свое новое платье, и ум его улетел от радости. Он подошел к магрибинцу, поцеловал ему руку и сказал: «Да сохранит тебя Аллах, о дядюшка!» И потом они вышли из бани, и магрибинец повел его на рынок торговцев, и погулял с ним по рынку, и показал ему, как производится купля и продажа. «О племянник,-сказал он,-тебе следует глядеть на купцов - как они продают и покупают, чтобы научиться раз бираться в вещах и товарах,- это ведь будет твое ремесло».

Потом он повел Ала ад-Дина по городу и показал ему городские мечети, постоялые дворы и странноприимные дома, а затем они зашли к великолепному повару, и тот подал им роскошный обед на серебряной посуде, и они пообедали, и насладились, и выпили. Затем магрибинец стал показывать Ала ад-Дину местности для прогулок и для развлечений и игр и показал ему дворец султана, а потом пошел с ним на постоялый двор для чужеземцев, в то помещение, в котором он жил. А магрибинец пригласил к себе некоторых купцов, своих соседей, и когда те пришли, он поставил перед ними столик с кушаньями и рассказал им, что этот мальчик сын его брата.

Потом, когда все поели, попили и насытились, магриби нец поднялся, взял Ала ад-Дина за руку и доставил его домой. Он привел мальчика к матери, и когда мать увидела его в такой одежде, в роскошном наряде,- а он был похож на какого-нибудь царевича,- она чуть не улетела от радости и принялась благодарить магрибинца. «О деверь,- воскликнула она,- клянусь Аллахом, мои мысли все спутались, и я не знаю, каким языком мне благодарить тебя за твои милости и как тебя восхвалять за добро и благодеяние, которое ты сделал моему сыну!» - «О жена моего брата,- отвечал магрибинец,- никакого я не сделал благодеяния! Ведь Ала ад-Дин - сын моего брата, а значит, и мой сын, и я обязан заменить ему отца. Будь же спокойна».- «Прошу Аллаха именем его святых и пророков, пусть сохранит и оставит тебя в живых и продлит тебе жизнь, чтобы был ты этому мальчику покровителем!-воскликнула мать Ала ад-Дина.-А он всегда будет тебе повиноваться и никогда не ослушается тебя».- «О жена моего брата, не думай об этом,- сказал магрибинец,- Ала ад-Дин - умный мужчина, и я надеюсь, что, с соизволения великого Аллаха, он заменит тебе своего отца, и порадуются на него твои глаза, и, если захочет Аллах, он станет величайшим купцом в этом городе. Мне тяжело, что завтра день пятницы и я не могу открыть для него лавку, так как все купцы после молитвы уйдут в сады и на прогулки, но в субботу, если пожелает Аллах, я сделаю так, как хочется Ала ад-Дину, и открою для него лавку, а завтра я приду к вам, и возьму его с собой, и покажу ему сады и места для прогулок за городом,- может быть, он их еще не видал. Завтра там будут все купцы, и я хочу, чтобы он познакомился с ними, а они познакомились с ним».

Потом магрибинец попрощался и ушел в свое жилище, а утром он пришел и постучался в ворота. А Ала ад-Дин всю ночь не спал от радости, и, лишь только зачирикали воробьи и наступил день, он поднялся, надел свою одежду и сидел, ожидая дядю. И когда постучали в ворота, он, словно искра огня, быстро поднялся, и отпер ворота, и увидел магрибинца. Он подошел и поцеловал ему руку, и магрибинец взял его и пошел с ним.

«Сегодня, о Сын моего брата,- сказал магрибинец,- я покажу тебе кое-что такое, чего ты никогда в жизни не видал». И он ласково разговаривал и беседовал с мальчиком, пока они не вышли из города, и они шли по загородным садам, и магрибинец показывал Ала ад-Дину находившиеся там дворцы и замки, и всякий раз, когда они подходили к какому-нибудь саду, замку или дворцу, магрибинец останавливался, и показывал его Ала ад-Дину, и спрашивал: «Нравится тебе этот сад? - я куплю его для тебя! Нравится ли тебе этот дворец?» А Ала ад-Дин был ведь маленький мальчик и, слыша ласковые слова магрибинца, верил ему, и ум его улетал от радости.

И так они шли, пока не устали, и тогда зашли они в великолепный сад, от вида которого расширялось сердце и светлело в глазах, и фонтаны поливали там цветы водой, извергавшейся из пасти медных львов. Они сели отдохнуть у пруда с водой, и сердце Ала ад-Дина расширилось, и магрибинец начал с ним шутить и беседовать, словно он и вправду был ему дядей. Потом он поднялся, и вынул из-за пояса кулек с разной снедью и плодами, и сказал: «Ты, наверно, проголодался, о сын моего брата, садись, поешь!»

И магрибинец с Ала ад-Дином ели, пока не насытились, и потом магрибинец сказал: «Если ты отдохнул, вставай, походим и посмотрим еще немного». И Ала ад-Дин встал, и они ходили из сада в сад, пока не обошли все сады и не пришли к одной высокой горе. А Ала ад-Дин в жизни не выходил из города и не ходил столько, и он прямо умирал от усталости. «О дядя, а куда мы идем? - спросил он магри-бинца.- Мы оставили сады позади и пришли к этой горе, и если путь еще долгий, то я не могу идти, так как я умираю от усталости. Дальше уже нет больше садов, вернемся же в город!» - «Нет, племянник,- ответил магрибинец,- эта дорога ведет в роскошные сады. Идем, я покажу тебе такой сад, какого не видывал ни один царь. Соберись же с силами, и пойдем! Ты ведь мужчина!» И магрибинец принялся улещать Ала ад-Дина и развлекать его и шел с ним рядом, рассказывая всякие истории, лживые и правдивые, пока они не дошли до того места, к которому стремился магрибинский колдун и ради которого он пришел из земель внутреннего Китая.

И когда они пришли, магрибинец сказал Ала ад-Дину: «Садись, отдохни, о сын моего брата, вот то место, куда мы направляемся. Если захочет Аллах, племянник, я покажу тебе такие чудеса, каких никто не видел, и никто не любовался тем, на что ты полюбуешься. Но после того как ты отдохнешь, встань и поищи нам немного хвороста, кусков дерева, высохших древесных корней и прочего: я хочу развести огонь и показать тебе эту диковинную вещь».

Когда Ала ад-Дин услышал это, ему так захотелось посмотреть, что хочет сделать дядя, что он забыл усталость и утомление и принялся искать и собирать мелкий хворост. Он собирал его до тех пор, пока магрибинец не сказал: «Хватит!» - и тогда колдун тотчас же встал, вынул из-за пазухи кремень и огниво и запалил бывшую при нем серную лучинку. Потом он вынул из-за пазухи свечу и зажег ее, а Ала ад-Дин пододвинул к нему собранную им кучку хвороста, и магрибинец разжег в ней огонь. Он подождал, пока хворост перестал пылать, сунул руку за пазуху, вынул коробочку, открыл ее, взял оттуда немного порошку и бросил его в огонь, и из огня пошел дым, а магрибинец начал колдовать, произносить заклинания и говорить непонятные слова. И вдруг мир потемнел, и загремел гром, и земля затряслась и разверзлась; и Ала ад-Дин испугался, и устрашился, и хотел убежать. И когда магрибинец увидел, что мальчик хочет бежать, он пришел в великую ярость, так как он видел в своем гороскопе, что из его дела без Ала ад-Дина не будет проку,- ведь он хотел добыть сокровище, которое не откроется иначе как при помощи Ала ад-Дина. И вот, увидав, что тот намерен бежать, он поднял руку и так ударил Ала ад-Дина по щеке, что едва не вышиб у него изо рта все зубы, и Ала ад-Дин упал без сознания и немного пролежал на земле вниз лицом, а потом очнулся и спросил: «Дядя, что я тебе сделал и чем заслужил от тебя это?» И магрибинец принялся его уговаривать и сказал: «О дитя мое, я хочу, чтобы ты стал мужчиной! Не прекословь мне, я ведь тебе дядя, взамен отца, и, если захочет Аллах, ты скоро забудешь все эти тяготы, так как увидишь диковинную вещь».

А когда земля разверзлась, из-под нее показался мраморный камень, в котором было кольцо из меди, и магрибинец сказал Ала ад-Дину: «О сын моего брата, если ты сделаешь так, как я тебе скажу, ты станешь богаче всех царей в мире, и по этой причине я и ударил тебя. В этом месте лежит огромное сокровище, и оно положено на твое имя, а ты хотел бежать и упустить его. Но теперь одумайся и посмотри, как я заставил землю раздвинуться своими заклинаниями и заклятьями, и послушай слова, которые я скажу. Взгляни на этот камень с кольцом - под ним то сокровище, о котором я тебе говорил. Возьмись рукой за кольцо и приподними его, и мраморная плита поднимется. Никто, кроме тебя, дитя мое, не может ее поднять, и никто, кроме тебя, не может ступить ногой в эту сокровищницу, так как клад охраняется твоим именем. Но ты должен слушаться того, что я говорю, и не отступать от этого ни на одну букву: это все для твоего блага, так как здесь лежит великое сокровище; все цари мира не добыли даже части его и оно твое и мое&rquo;.

Услышав эти слова, Ала ад-Дин забыл про боль, усталость и тяготы, и охватило его удивление от слов магрибинца: как это он станет богатым до такой степени, что даже цари мира будут не богаче его! «О дядя,-сказал он магрибинцу,- скажи мне, чего ты хочешь. Я покорен твоему приказанию и никогда не стану прекословить тебе»,- и магрибинец промолвил: «О дитя мое, Ала ад-Дин, я хочу для тебя всяко го блага, и нет у меня наследников, кроме тебя одного. Ты - мой наследник и преемник».

И он подошел к Ала ад-Дину, поцеловал его между глаз и сказал: «Ведь все мои труды - для кого они? Все эти труды - для тебя, чтобы сделать тебя богатым до такой степени. Не перечь же мне в том, что я тебе говорю: подойди к этому кольцу и подними его, как я уже говорил».- «О дядя,- сказал Ала ад-Дин,- эта плита тяжелая, и я один не смогуе" поднять. Нужно, чтобы ты подошел и помог мне поднять ее,- я ведь маленький».- «О дитя мое,-молвил магрибинец,- я не могу к ней прикасаться, но положи руку на кольцо, и плита сейчас же поднимется. Я же тебе говорил, что никто не может ее коснуться, кроме тебя. А когда будешь ее поднимать, назови свое имя, имя твоего отца и отца твоего отца, а также имя твоей матери и отца твоей матери».

И тогда Ала ад-Дин выступил вперед и сделал так, как научил его магрибинец. Он потянул плиту - и плита поднялась с полной легкостью, когда он назвал свое имя, имя своего отца и матери и другие имена, о которых говорил магрибинец, и он сдвинул плиту с места и отбросил в сторону, и когда он поднял плиту, под ней оказалось подземелье с лестницей в двенадцать ступенек.

«О Ала ад-Дин,- сказал магрибинец,- соберись с мыслями, сын моего брата, прислушайся к моим словам и сделай все, что я тебе скажу, ничего не упуская. Спустись со всей осторожностью в это подземелье, и когда ты достигнешь его дна, то найдешь там помещение, разделенное на четыре четверти. В каждой четверти ты найдешь четыре кувшина с червонным золотом, серебром, золотыми слитками и другими драгоценностями, но берегись, о дитя мое, дотронуться до которого-нибудь из них, и не приближайся к ним, и не бери ничего. Иди вперед, пока не дойдешь до четвертой, последней четверти помещения, и проходя мимо каждой четверти, ты увидишь, что она подобна целому дому, и найдешь в ней, как и в первой четверти, кувшины с золотом, серебром, золотыми слитками и другими драгоценностями. Но иди мимо всего этого и не давай твоей одежде или подолу коснуться какого-нибудь кувшина или даже стен - иначе ты погибнешь. Берегись и еще раз берегись, дитя мое, и не давай твоей одежде коснуться чего-нибудь в этом помещении. Входи туда побыстрей и остерегайся останавливаться, чтобы посмотреть; берегись и еще раз берегись задержаться хоть на одной ступеньке! Если ты сделаешь не так, как я говорю, то будешь сейчас же заколдован и превратишься в кусок черного камня.

А когда ты достигнешь четвертого помещения, то увидишь там дверь. Положи руку на дверь и назови твое имя и имя твоего отца, как ты только что назвал их над плитой,- и дверь тотчас же откроется. Из этой двери ты пройдешь в сад и увидишь, что он весь украшен деревьями и плодами; выйди через сад на дорогу, которую ты увидишь перед собой, и пройди по ней расстояние в пятьдесят локтей; ты увидишь там портик с лестницей - около тридцати ступенек - и увидишь, что вверху портика висит зажженный светильник. Поднимись по лестнице, возьми светильник, погаси его и вылей масло, которое в нем есть, а потом положи светильник в карман и не бойся и не опасайся, что масло запачкает тебе платье. А когда будешь возвращаться, не страшись сорвать с дерева что-нибудь, что тебе понравится, ибо все. что есть в саду и в сокровищнице, станет твое, раз светильник в твоих руках».

Потом колдун-магрибинец, окончив говорить, снял с пальца перстень, надел его на палец Ала ад-Дину и сказал: «О дитя мое, этот перстень избавит тебя от всякого вреда или бедствия, которое сможет тебя поразить, при условии, если ты запомнишь все то, что я тебе сказал. Вставай же теперь и спускайся вниз. Наберись храбрости, и не бойся ничего, и будь человеком с сильным, смелым сердцем, ты ведь не малый ребенок, ты мужчина. И если ты сделаешь все, что я тебе сказал, то через короткое время добудешь огромное богатство, так что не будет в мире никого богаче тебя».

И тогда Ала ад-Дин встал, и спустился по лестнице в подземелье, и увидел там помещение, разделенное на четыре четверти, и в каждой четверти стояло четыре кувшина, полных золота, серебра и других драгоценностей, как и говорил ему магрибинец. И он подобрал полы одежды и прошел по этому помещению со всей осторожностью, чтобы его одежда не коснулась стен или чего-нибудь другого, что было там, и миновал все прочие комнаты, и оказался посреди сада. а из сада он прошел к портику и увидел подвешенный светильник. Тогда он поднялся по ступенькам, взял светильник и вылил из него масло, а потом положил светильник в карман, спустился в сад и начал рассматривать находившиеся там деревья и птиц, прославлявших единого, всепокоряюще-го, на которых и не взглянул, когда входил в сад. Он принялся ходить среди деревьев, а они все были обременены плодами из драгоценных камней, и на каждом дереве камни были иной окраски, чем на другом, и были они всех цветов - белые, зеленые, желтые, красные, лиловые и всякого другого цвета, и блеск их побеждал лучи солнца, и по величине каждый камень превосходил всякое описание. Не найдется ни одного такого у величайшего царя в мире, и нет у него даже камня величиной в половину малейшего из них!

И Ала ад-Дин стоял среди деревьев, уставившись на них, и любовался этими диковинками, исполнившись удивления ибо он видел, что деревья вместо съедобных плодов несут на себе драгоценные камни, отнимающие у человека рассудок,- жемчуга, изумруды, алмазы, яхонты, топазы и другие ценные самоцветы, повергающие умы в смятение. И он стоял и смотрел на эти вещи, которых в жизни никогда не видал, и не знал он, что такое драгоценные камни, как их продают и какая им цена, ибо он, во-первых, был маленький и, во-вторых, сын бедных людей. И он принялся их рассматривать, и дивился на них, и думал, как бы ему нарвать всего этого - винограда, винных ягод и прочих плодов, которые он принимал за настоящие, съедобные,- так ведь обычно думают дети, которые не знают драгоценных камней и не ведают, какая им цена и что это такое. Но когда Ала ад-Дин сорвал немного этих плодов и увидел, что они сухие и несъедобные, твердые, как камень, он решил, что это стекляшки. Он нарвал камней каждого сорта и набил ими все свои карманы, потом снял с себя пояс, наполнил его камнями и снова затянул, и в общем набрал уйму этих плодов, сколько мог снести, думая про себя: «Я украшу этими стекляшками наш дом и буду играть в них с мальчишками».

Потом он вышел из сада и пошел, поспешая, так как боялся своего дяди-магрибинца. Он миновал все четыре отделения и, проходя по ним, даже и не взглянул на кувшины с золотом, которые увидел, когда входил, и достиг лестницы, и поднимался по ней, пока не дошел доверху, и ему осталось только взойти на последнюю ступеньку, но она была высокая, выше остальных, и Ала ад-Дин не мог на нее подняться из-за тяжести ноши, которую нес. И он сказал магри-бинцу: «О дядя, дай мне руку и помоги взойти на эту ступеньку»,- и магрибинец ответил: «Дай мне сначала светильник, сынок, чтобы я мог облегчить тебя,- может быть, это он тебя обременяет».- «Светильник ничуть меня не обременяет! - сказал Ала ад-Дин.- Дай мне только руку, чтобы я мог подняться на ступеньку, а когда я поднимусь, я отдам тебе светильник».

А у магрибинца не было другой цели и нужды, кроме светильника, и он начал приставать и настаивать, чтобы Ала ад-Дин отдал ему светильник раньше, чем выйдет из подземелья, но так как Ала ад-Дин положил светильник в карман, а потом набил все свои карманы драгоценностями, он не мог до него добраться. К тому же всемилостивый вразумил его, и он не соглашался отдать магрибинцу светильник и хотел посмотреть, какие у того намерения и почему тот не дает руку раньше, чем Ала ад-Дин отдаст ему светильник.

«О дядя,- сказал он магрибинцу,- дай мне руку и вытащи меня, а потом бери светильник».

И магрибинец рассердился и начал приставать, чтобы Ала ад-Дин сначала отдал ему светильник, но Ала ад-Дин обещал ему это без дурного намерения - он находился в Глубине кармана. И когда магрибинец увидел, что у Ала ад-Дина нет желания отдать ему светильник и он обещает это сделать только после того, как выйдет из подземелья, его гнев усилился. А Ала ад-Дин обещал ему это без дурного намерения - он и вправду не мог достать светильник, как мы уже говорили.

Что же касается магрибинца, то, когда он увидел, что Ала ад-Дин его не слушается и отказывается дать ему светильник, ум улетел у него из головы от досады и усилилась его ярость. Он тотчас же начал колдовать и произносить заклинанья, и зашептал какие-то слова, и бросил в огонь много порошку, и тогда земля затряслась и подземелье закрылось, как было, и плита легла на него, а Ала ад-Дин остался под землей, внутри подземелья, и не мог выйти, и не было для него прохода, чтобы оттуда выбраться.

А этот магрибинец, колдун, увидал, читая по звездам, что именем Ала ад-Дина заколдовано сокровище, и прикинулся его дядей, чтобы добыть желаемое. Он учился наукам в своей стране, в стране Ифракии, и среди прочих указаний увидел, что в некоей земле, а именно в городе Калкасе, хранится огромный клад и в нем - светильник, и кто добудет этот светильник, тот станет страшно богат, богаче всех царей земли. И он обнаружил, гадая на песке, что эта сокровищница откроется только через мальчика, имя которому Ала ад-Дин, происходящего из дома бедных людей, и тогда он еще раз рассыпал песок, и вывел гороскоп мальчика, и проверял и уточнял, пока не узнал, каков образ Ала ад-Дина и какова его внешность.

И тогда магрибинец снарядился и направился в китайские земли, как мы уже говорили. Он хитростью сошелся с Ала ад-Дином и надеялся получить желаемое, но когда Ала ад-Дин отказался отдать ему светильник, чаяния его пошли прахом, и надежды пресеклись, и пропали все труды его даром. И тут он захотел убить Ала ад-Дина и закрыл над ним землю, чтобы ни он, ни светильник не могли выйти, и пустился в дорогу удрученный, и вернулся в свою страну. Вот что было с магрибинцем.

Что же касается Ала ад-Дина, то, когда он увидел, что подземелье над ним закрылось, он принялся кричать: «Дядя, дядя!» - но никто не дал ему ответа, и он понял, какое коварство учинил с ним магрибинец, и догадался, что это вовсе не его дядя.

И Ала ад-Дин потерял надежду жить и убедился, что нет ему выхода из-под земли, и начал рыдать и плакать из-за того, что с ним случилось, а потом он поднялся, чтобы посмотреть, не найдется ли прохода из подземелья, через который он мог бы выйти. Он повернулся направо и налево, но ничего не увидел, кроме глубокой тьмы и четырех стен, ибо магрибинец замкнул своим колдовством все двери, которые были в подземелье, и даже дверь в сад, чтобы Ала ад-Дин поскорее умер.

И когда Ала ад-Дин увидел это, рассудок его исчез от сильного горя. Он вернулся к лестнице, ведущей в подземелье, и сел там, плача о своем положении, но великий Аллах,- да возвысится величие его! - когда он чего-нибудь захочет, говорит: «Будь!» - и это бывает, и по сокрытой своей благости судил он Ала ад-Дину спасение.

И Ала ад-Дин сидел на лестнице, плача, рыдая и ударяя себя по щекам, и усилилась его печаль, и просил он Аллаха о милости и спасении. А раньше мы говорили, что магрибинец, спуская Ала ад-Дина в подземелье, дал ему перстень, и надел его мальчику на палец и сказал: «Этот перстень вызволит тебя из всякой беды, в которую ты попадешь»,- и вот, когда Ала ад-Дин плакал и бил себя по щекам от горя, он начал потирать себе руки и, потирая их, задел за тот перстень. И тотчас же вырос перед ним марид, один из рабов господина нашего Сулеймана,- да почиют над ним благословения Аллаха! - и воскликнул: «К твоим услугам, к твоим услугам! Гвой раб перед тобой! Гребуй от меня чего хочешь, ибо я позорный раб того, в чьих руках находится этот перстень».