Царская жизнь. Откуда взялся миф, что при царе было лучше чем при большевиках

Правда о допетровской Руси. «Золотой век» Русского государства Буровский Андрей Михайлович

Глава 8. Личная жизнь царей

Глава 8. Личная жизнь царей

Алексей Михайлович, царь по заслугам знаменитый, родился в 1629 году, когда Михаилу Федоровичу было уже 33 года и он царствовал уже 1 б лет. По тем временам 33-летний отец - это пожилой отец. Дело в том, что Михаил Федорович долгонько не мог жениться…

Меланхоличный, малограмотный (при вступлении на трон едва умел читать) царь был откровенно слишком молод, чтобы править самостоятельно. Царь очень нуждался в поддержке и долгое время ничего не предпринимал без согласия папеньки и маменьки. Филарет тогда еще был в плену в Речи Посполитой (он вернулся только в 1619 году), и после восшествия его на престол основную роль указующего перста играла его мать, инокиня Марфа, и Салтыковы - родственники его матери.

В 1616 году, когда царю было около 20 лет, он решил жениться и выбрал в жены Марию Ивановну Хлопову, дочь незнатного дворянина.

Салтыковы встревожились: если бы царь женился на Хлоповой, весь род Хлоповых «поднялся» бы, неизбежно оттеснив род Салтыковых. Салтыковы изо всех сил старались опорочить Марию Хлопову перед Марфой, зная ее влияние на царя.

Неожиданно царская невеста заболела. Ее лечение поручено было тоже Салтыковым; а они постарались представить дело царю и Боярской думе так, что Мария неизлечима.

Инокиня Марфа и не подумала проверить слова своего родственника и любимца. Теперь это было уже ее мнение, что Хлопова больна, и больна неизлечимо; раз так, то ведь и ее отец, и ее родня совершили преступление! Скрыли, преступники, что девица больна, пытались подсунуть царю хворую царицу! Инокиня Марфа потребовала удаления Марии Хлоповой, и Боярская дума поддержала ее, придя к выводу, что Мария «к царской радости непрочна». Невесту и ее родственников сослали в Тобольск.

Нельзя допустить женитьбы царя на больной невесте? Нужны здоровые наследники престола? Все правильно с точки зрения государственности? Наверное… Только вот Михаил Федорович (ему 20 лет, не забудем) успел полюбить Марию, загрустил. Но что характерно - ослушаться маменьки, плюнуть на приговор Хлоповым, даже самому проверить, на самом ли деле так тяжело больна Мария, не посмел (вот назидательный пример для всех юношей и на все времена!).

Несколько лет царь и слышать не хотел о женитьбе, наверное, его чувство к Хлоповой было по-настоящему серьезным.

В 1619 году вернулся из плена Филарет, и Салтыковых быстро удалили от двора - Филарет сам правил вместе с сыном. Даже в официальных документах упоминались сразу два государя: Михаил и Филарет, царь и патриарх. Годунову, который некогда велел постричь в монахи Федора Никитича Романова, небось и не снилось, что он фактически так и будет править при сыне до самой своей смерти в 1633 году.

Филарет при своем крутом нраве был человеком справедливым. Он провел расследование и легко выяснил: Салтыковы оговорили Марию Хлопову. На самом-то деле немецкие «дохтура» ни звука не сказали про неизлечимую болезнь Марии, а обещали поставить ее на ноги за две-три недели и уверяли - приступы рвоты и обмороки у Марии больше никогда не повторятся. Есть даже такая версия - Мария на радостях попросту объелась сластями. Жирные и приторно-сладкие пирожные сделаны были из взбитой сметаны; сколько их съела 17-летняя Машенька Хлопова, история умалчивает. Любой человек, переедавший когда-либо жирного, знает: любые желудочные расстройства вызывают сильнейшую слабость, а ведь и в царском дворце форточек не было. В царском дворце было душно - в той же степени, как и в любом доме, в любой избе Московии, не больше и не меньше. Вот Маша Хлопова, объевшись сладостей, и упала в обморок, когда у нее забурчало, закрутило в животе.

Это, конечно, только версия, но версия вполне реальная. А вот что было доказано совершенно точно - что Марию Хлопову и ее родственников оклеветали Салтыковы. Вроде бы большак рода Салтыковых поспорил с отцом Марии о качествах какой-то турецкой сабли, и этот спор оказался роковым - они поссорились, и Салтыков действовал как заклятый враг Хлоповых.

Справедливость торжествует? Не совсем, потому что Марфа по-прежнему и слышать не хотела о Марии Ивановне как невестке. А царь, которому ведь уже 24 года (!) и который вовсе не забыл Марию, опять уступает матери! Мария Хлопова и весь род Хлоповых окончательно сходят с исторической сцены, чтобы никогда больше на ней не появляться, а Михаил Федорович женился на Марии Долгорукой. Вот она уже на самом деле «к царской радости оказалась непрочна» и умерла через три месяца после свадьбы, не принеся царю ни особого счастья, ни наследников.

В январе 1626 года Михаил Федорович женился вторично - на Евдокии Лукьяновне Стрешневой, и от нее-то пошли все остальные Романовы, в том числе и будущий царь Алексей Михайлович, который родился в 1629 году и стал царем в 1645 году.

Исторические источники ничего не сообщают, был ли счастлив Михаил Федорович с Евдокией, вспоминал ли Марию и считал ли он и по прошествии лет свое поведение правильным? У меня же наряду с этими вопросами возникает и еще один - а как, собственно, относилась к царю Мария… 17-летняя, потом 21-летняя Машенька Хлопова? Может быть, и для нее речь шла не только об интриге, о засветившей и пропавшей перспективе стать царицей, о каких-то карьерных делах, но и о потере любимого? Кто знает, не было ли тут еще одной трагедии? Предков, похоже, это совершенно не интересовало, в отличие от здоровья невесты и правдивости Салтыковых. Но вот в этом-то мы с предками не очень сильно совпадаем - нас интересуют и такие стороны жизни, как переживания и чувства людей.

С Алексеем же Михайловичем произошла почти такая история, как и с его отцом, когда в 1647 году 18-летний Алексей затеял жениться и выбрал в жены Евфимию Федоровну Всеволожскую, дочь касимовского помещика. Царю так понравилась девушка, что он тут же вручил ей кольцо и платок - знаки царского избрания. Казалось бы, дело решенное - царицу будут звать Евфимия.

Но в тот же вечер девушка, когда ее ввели в царские хоромы для официального наречения царевной, упала в обморок и надолго потеряла сознание! Тут же ползет, плывет по комнатам дворца поганый слух - мол, царскую невесту «испортили». И даже хуже - отродясь она «порченая», «некрепкая» и что подсунули ее царю «воровским умыслом».

Началось следствие, а у следствия есть такая особенность - если люди, верящие в колдунов, начинают искать колдунов, то эти колдуны и чародеи обязательно находятся. По официальным документам, обвинен в порче царской невесты оказался некий Мишка Иванов, крестьянин двоюродного брата царя, Никиты Ивановича Романова. Обвинен был в чародействе, разводе и тайном оговоре в деле Федора (Рафа) Всеволожского. Сколько ударов кнутом и встрясок потребовалось для этого признания и применялись ли огонь и раскаленные клещи, неизвестно.

За то, что скрыли болезнь и порчу невесты, и саму Евфимию, и ее родных сослали в Тюмень, и только в 1653 году ее с отцом перевели в дальнюю деревню Касимовского уезда. Больше Алексей никогда не видел свою невесту.

Алексей опечалился, даже охота его не развлекала.

По поводу же «порченой невесты» есть русское известие, что царскую невесту испортили матери и сестры тех, кого царь не выбрал. Есть одно иностранное известие, что всю эту интригу затеял Борис Иванович Морозов, который невзлюбил Всеволожских и «метил на сестер Милославских».

Про нелюбовь Морозова к Всеволожским ничего не могу сказать определенного. А вот женить царя на одной из сестер Милославских он намеревался, это вполне достоверно. Дело в том, что был у Морозова такой помощник в делах, Илья Данилович Милославский, и были у него две дочери на выданье, Мария и Анна.

16 января 1648 царь Алексей Михайлович женился на Марии, а пожилой вдовый Морозов, несмотря на серебро в бороде, женился на ее сестре Анне. Вроде бы Морозов добился своей главной цели - стал родственником царя. Но вот незадача… Не могу, хоть убейте, не привести еще одного свидетельства - на этот раз свидетельства одного британского купца: мол, царь с женой жил согласно и дружно, и Мария Милославская родила ему нескольких детей, а вот у Морозовых вместо детей родилась ревность, которая познакомила молодую жену с плетью толщиной в палец.

Поразительно, но точно такая же история повторилась с Алексеем Михайловичем еще раз! После смерти Марии Ильиничны царь снова задумал жениться. В 1669 году ему было уже 40 лет; вроде бы особой зависимости от окружения быть не должно.

Из множества невест царь выбрал Авдотью Ивановну Беляеву, послушницу Вознесенского девичьего монастыря. Видимо, была она сиротой, потому что привел ее и отвечал за нее дядя - Иван Шихирев. И опять невесту оговорили, почти таким же способом! Правда, сознания она не теряла, но были доносы на Шихирева: якобы он вел разговоры с голландским «дохтуром», чтобы «дохтур» помог, не обратил бы внимание на физические изъяны невесты (на «не так» торчащий палец, если быть точным). По дворцу оказались разбросаны подметные письма с непригожими словами, и в этих письмах обвинили почему-то именно Ивана Шихирева… Одним словом, царь и на этот раз не женился на выбранной им девушке.

А царский любимец Артамон Матвеев провел свою кандидатуру - дочку своего подручного, Наталью Кирилловну Нарышкину, свою воспитанницу.

…Комментарии нужны?

Мой же комментарий очень прост - мрачный колорит всех любовных историй, и отца, и сына, свидетельствует о том, до какой степени был зависим даже царь - живое божество Московии.

Кем должна быть женщина, деспотически решающая за сына, на ком ему жениться, - особый вопрос. Но как послушен сам царь! Как легко он соглашается с тем, что его судьбу решают за него другие!

Если уж чувствами самого царя можно было пренебречь до такой степени, если он был зависим до такой степени, то можно себе представить, какое значение имела эмоциональная жизнь любого другого человека в Московии?! И как поступали со всеми остальными, даже формально не обладавшими правом выбирать себе жен.

А если уж мы о торжестве родовых отношений… Глава рода Салтыковых скрыл от царя и Боярской думы мнение немецких врачей и оклеветал Марию Хлопову. Сугубо индивидуальный поступок, и совершенный по отношению к конкретному человеку. Но сослали сначала всех Хлоповых, а потом точно так же и всех Салтыковых. Даже современные историки говорят таким образом: «Салтыковы оклеветали Хлоповых»; «Филарет отстранил от власти Салтыковых». И получается, что люди эти важны не сами по себе, а как глава и как представитель неких родов…

СНОВА О ВЛАСТИ ОБЫЧАЯ

Никто не свободен от власти обычая, и в том числе несвободен и царь. Царь все-таки оказывался выделенным из остального населения, и все же выбирал сам себе невесту… Но и у царей на этом пути, как мы только что убедились, оказывалось множество препон.

А кроме того, сам процесс выбора царем жены был грандиозным ритуальным действием, в который втягивались полчища самого различного народа. Для начала выявлялись потенциальные царские невесты. По всему государству Московскому разъезжались уполномоченные - выяснять, у кого есть «пригожие» и здоровые дочери, по возрасту годящиеся в царицы. Поведение родителей? Оно очень различно. С одной стороны, соблазн велик - ведь родственникам царя обеспечена карьера, а если дочка, выйдя за царя, родит наследника, то уж его-то родственникам, царским, на судьбу обижаться никак не придется. Так уже при Петре I бледной поганкой взрастет некий Тихон Стрешнев - не за какие-то заслуги (их нет и в помине), не за личные качества (их тоже нет), а только за то, что он родственник «тех самых Стрешневых», из рода которых царь Михаил Федорович в 1626 году взял жену.

Но это одна сторона… А вторая состоит в том, что девиц-то соберут со всего государства очень много, а царицей-то станет только одна. А остальные куда? В монастырь. Ведь не может же быть выдана замуж девица, которая хотя бы теоретически могла бы стать царицей?! Даже думать о выдаче замуж за «простого» человека бывшей царской невесты было бы совершенно диким нарушением обычая, чудовищным неуважением к царствующему дому и чуть ли не государственной изменой.

Так что некоторые родители девиц выставляли и пытались сделать так, чтобы царские уполномоченные внесли в списки даже «негодящих» дочерей - хворых, некрасивых, глупых, ленивых. Лишь бы появился этот шанс - стать родственниками царя!

А другие, случалось, дочерей-то как раз прятали… «Сказывали» своих, вполне благополучных доченек больными и некрасивыми, лишь бы девушки избежали рискованной участи одной из сотен выбираемых. Да, из сотен! В 1647 году набралось в общей сложности 200 девиц без малого. Одной из них предстояло стать царицей, остальным - монашками.

И некоторые мамы и папы всеми силами старались увести дочерей от такой судьбы и тем самым совершали государственное преступление. Ведь они ни много ни мало препятствовали «царской радости» и ограничивали выбор царя…

Итак, 200 девиц собрано, кто-то уже сослан и казнен: кто за попытку внести в списки хромую и кривую дочь, кто за попытку не вносить в списки вполне «гожую». Все эти девицы свезены в Москву, осмотрены пожилыми дамами из ближайшего окружения царя. Все, так сказать, проверены на предмет способности составить счастье царя. В любом случае первый этап ритуала совершен, и царь должен сделать собственный выбор.

Тут, правда, есть две версии, и я не знаю, какая из них верна. По одной, царь так и выбирал прямо из 200 девиц. По другой, большая часть «невест» до самого царя не доходили. Окружение выбрало из 200 девиц всего 6, «отбраковав» всех остальных. Царь соответственно и выбирал из 6. По еще одной версии, выбирал царь, но «в два тура»: сначала выбрал шестерых, потом еще раз - и одну.

Какая версия верна, не знаю, но, во всяком случае, царь лично, сам выбирал… С платком, символом замужней женщины, и с кольцом в руках шел он перед шеренгой своих «невест» и выбирал…

Изменить ритуал он не мог; скажем, сказать что-то вроде: девочки, пошли пить чай! И выбирать себе жену уже в процессе чаепития, в ходе неторопливой беседы (в конце концов, даже от современных «мисс чего-то там» требуется хоть какой-то, но интеллект). Тем более царь не мог предложить «невестам» пойти с ним выпить пива или станцевать под оркестр. Царь не мог даже изменить набор предметов, с которыми он шел мимо шеренги перепуганных, напряженных девиц («вот сейчас… вот сейчас… в царицы или в монастырь…»). Сказано мудрыми предками, установлено обычаем, что царь должен идти не с чем-нибудь, а именно с кольцом и с платком?! Сказано! Значит, так он и будет идти.

То же самое касается и свадебного ритуала. Царь Московского царства обладал фантастически обширным диапазоном власти и просто невероятными правами по отношению к отдельному человеку, над его жизнью и смертью. Царь вовсе не «понарошку», а совершенно реально мог отрубить голову, велеть забить батогами или посадить на кол любого жителя Московии. Но он совершенно никак не мог нарушить даже самого маленького, самого завалящего обычая. Например, он никак не мог велеть, чтобы не исполнялись те песни, которые положено исполнять во время обряда, или чтобы молодых осыпали не снопами ржи, а допустим… ну, допустим, осыпали бы их пареной репой. Или моченой брусникой. Или свежими огурцами. Ведь обычай ясно говорил - рожью! И царь оставался бессильным отменить или изменить обряд хотя бы в самой маленькой малости.

НОРМАЛЬНЫЙ УРОВЕНЬ СРЕДНЕВЕКОВОГО ЗВЕРСТВА

Второй чертой общества XVII века, с которой вряд ли способен примириться наш современник, я бы назвал невероятную жестокость. Действительно, каждое общество может быть жестоко в каких-то случаях, но тот уровень насилия, который мы готовы признать «нормальным» или хотя бы «приемлемым», перейден в Московии XVII века многократно. Даже просто находиться в Москве… ну, скажем, в Москве вполне благополучного, 1650 года, нам было бы психологически трудно.

Я уже писал о государственной жестокости - следствии примитивности и общества, и государства. О том, что общество ничего не имеет против этой жестокости и даже считает ее полезной.

Общество само таково - в огромной степени оно стоит на подавлении воли человека, на навязывании ему силой того, что считает нужным для него и от него «обчество» и старшие лица в этом «обчестве» - от собственных родителей до выборных лиц в волостях и посадах.

В семье постоянные истязания жен и детей считаются не только общественной, но и религиозной обязанностью главы семьи. Если наш «путешественник во времени» женится в XVII веке - а для должной конспирации он не сможет долго ходить холостым, - ему придется иметь дело с женщиной, которая вовсе не в шутку, а совершенно серьезно исповедует принцип: «не бьет - не любит». Ему придется или взяться самому за плеть, или подвергнуться общественному осуждению, а то и вызвать подозрение - православный ли он: ведь отказавшись бить жену, человек начинает отличаться от окружающих, вести себя не так, как предписывает обычай. А кроме того, такому «чистоплюю» грозят серьезные проблемы в отношениях с самой женщиной: ведь она ждет, что привязанность к ней муж проявит так, как полагается.

Жена в московитской семье в самом буквальном смысле задавлена самыми крайними формами патриархата. Достаточно сказать - за убийство жены муж подвергается лишь церковному покаянию. Жена за убийство мужа закапывается в землю по шею. Так и стоит, живьем закопанная, пока не умрет, а труп потом вешают за ноги, и он будет висеть, пока совершенно не истлеет.

Любому современному человеку, в том числе самому ярому поклоннику патриархата, это все покажется… ну, скажем так - перебором.

Так же точно истязание детей - необходимость, обязанность отца, ничуть не меньшая, чем обязанность прокормить или обязанность воспитать полезного члена общества.

Тут действует не евангельская мораль «Нового завета», а мораль ветхозаветная, пришедшая из недобрых времен бронзового века - из времен строительства пирамид, создания первых империй с центрами в Вавилоне и Ниневии, войны между Египтом фараонов и Хеттским царством. «Учащай ему раны, ибо не умрет, а здоровее станет», как утверждал поп Сильвестр, автор «Домостроя», или «Наказывай сына своего, пока есть надежда, и не возмущайся криком его».

Это повседневное насилие над человеком, дикое унижение собственного достоинства вовсе не кажется кому-то крайностью или аномалией. Все нормально, все в полном порядке! Крик молодайки, которую муж «учит» плетью, крик ребенка, которому «учащают раны», чтобы он стал здоровее и умнее, - такая же повседневность, как звук колокольчиков на шеях коров, шорох соломы на крышах домов или мурчанье домашнего кота.

Точно так же никому не приходит в голову, что постоянное и наглое подчеркивание подчиненного положения холопов, применение грубого насилия, постоянные расправы сильного со слабым - по всей общественной лестнице, на всех ее ступенях (ведь даже царь пинками выгнал из Боярской думы тестя, Илью Милославского) - это не что-то естественное и само собой разумеющееся, а некое зло.

Такая мысль и не может прийти в голову людям, для которых правеж - обычный и нравственно приемлемый способ выколачивать недоимки. Правеж состоит в том, что ответственных за сбор налогов начинают избивать все время сменяющие друг друга люди. Бьют беспрерывно, час за часом, при необходимости - и день за днем. Устают одни - их заменяют другие, и так пока не будет выплачено все, что висит на этих недоимщиках.

Еще раз подчеркну, что правеж - вовсе не эксцесс, не крайность, а самый обычный, повседневный способ для получения своих денежек и государством с налогоплательщиков, и боярином с крепостных. И никто не оглянется лишний раз; все привыкли без преувеличения, с детства. Пустяки, дело житейское.

В Московии XVII века общество только начинает подходить к той морали, которая известна по одному из «текстов пирамид» - когда некий чиновник Среднего царства, живший примерно за 2200 лет до Рождества Христова, заклинает богов: «Я не бил слабого так, что он падал под моими пальцами». Пока чиновник гордится скорее тем, что бил. Иначе как он возвысится над остальными? И откуда они все увидят, что он - важный чиновник?!

В Московии только начинают понимать, что милосердие - не отвлеченный принцип, реализуемый разве что святыми и лично Господом Богом, а некий нравственный принцип, вполне доступный для любого человека… И даже несущий в себе некоторую выгоду и удобство.

Впрочем, эта жестокость общества и семьи опирается на государственную и даже межгосударственную жестокость. И если очень многие черты законодательства, семейной и общественной жизни в Европе - все же пройденный этап, то не в одной Московии, во многих странах в XVII веке считают войну естественнейшей частью политики.

Война - быт XVII столетия, и все общество признает ее чем-то совершенно обычным, естественным, не вызывающим протеста. Никому не приходит даже в голову, что война - событие само по себе глубоко ненормальное. Что война груба, жестока и все равно не помогает решать самых главных вопросов. Никто и не пытается думать о том, что самой победоносной войны лучше было бы избежать и что гибель людей неприемлема и с нравственной, и с религиозной точки зрения, и даже с точки зрения строительства государства.

Все это сказано не для того, чтобы осудить предков, так сказать, пригвоздить их к позорному столбу истории. Но нужно понимать очень четко: нашему современнику в Московии XVII столетия было бы невыносимо душно, а порой попросту страшно. Если же поймать московита и вывезти его на «машине времени» в наши дни, он долго не сможет понять: как именно, с помощью каких механизмов регулируется жизнь всего нашего общества? Если людей никто не заставляет вести себя должным образом, никто не следит за их поведением, не карает и не наказывает, не награждает собольими шубами и не опаляется на них, почему все еще не развалилось?! Идея того, что люди очень во многих случаях могут управлять сами собой, не нуждаясь в «управлении» вооруженного плеткой большака, ему вряд ли была бы понятна, а скорее всего - и неприятна.

Человеку же XX века, в том числе и россиянину, в Московии XVII века суждено оказаться пришельцами не просто из другой страны, иностранцами. Больше - мы пришельцы из другой Вселенной.

Личная и семейная жизнь Петра I В день Исаакия Далматского, византийского монаха, причисленного к лику святых, 30 мая 1672 года родился четырнадцатый ребенок царя Алексея Михайловича. Наступивший в это время пост заставил отложить крестины. Царевич был крещен только 29 июня