Оккупация белоруссии немцами. Оккупация белоруссии немецкими войсками в начале великой отечественной войны
В 1917 году развалилась Российская империя. Это событие дало беларускому народу шанс на создание своего национального государства. Однако два соседних государства – Россия (РСФСР) и Польша – считали Беларусь частью своей территории». Они провозгласили себя «освободителями» беларуских земель, хотя в действительности стремились оккупировать их и установить здесь свою власть.
Благодаря работам советских историков хорошо известно, как жители Беларуси встретили польских оккупантов. Многое написано о партизанском и подпольном движении на занятых поляками территориях. Но очень мало известно о сопротивлении большевистскому оккупационному режиму, который был гораздо более жестоким, чем польский. Если советские историки и обращали внимание на это антибольшевистское движение, то всегда рисовали его в черных красках, а причины видели в «происках польской шляхты и мирового империализма», или во «влиянии эсеров и кулаков на несознательную часть крестьянства».
На самом деле «крестьянская масса» неплохо ориентировалась в «текущем моменте». Например, вот что сообщил в январе 1919 года в своем докладе «начальству» партийный инструктор Г. Шевкун, побывавший на крестьянском собрании в деревне Боровое, в районе Койданово (ныне Дзержинск):
«Некоторые крестьяне стали заявлять, что в России все дорого стало от того, что стали вводить коммуну, и что благодаря последней все становятся лентяями и не хотят работать».
Шевкун пытался доказать им, что главные причины голода в Pосcии – война, контрреволюция, империалисты, которые ее поддерживают, а также кулаки и спекулянты. Но крестьяне с ним не согласились:
«По окончании разъяснения вновь посыпались возражения, в коих главным образом указывалось, что мол воевали 4 года и теперь еще приходится воевать, что с Россией другие державы не хотят считаться, потому что в ней нет ответственного лица, которое стояло бы во главе государства, например, президента. А потому надлежало бы созвать Учредительное Собрание».
Оказалось, что крестьян не видят нужды не только в коммуне, но и в советской власти:
«Незадолго до закрытия собрания я предложил крестьянам принять резолюцию о поддержании советской власти всеми силами и материальными средствами. Резолюция была выслушана с недоверием, поднялись споры, посыпались протесты, в результате коих резолюция принята не была из боязни, что если, мол, примут, то тогда погонят всех их на войну и заберут весь хлеб, скот и проч. имущество. Я объяснил, что значит резолюция и т.д., но несмотря ни на что крестьяне упорно отстаивали свои позиции и резолюцию не приняли. Мало того, когда я спросил, желают ли они вообще советскую власть и дать ответ на это поднятием рук, никто не поднял руки».
Конечно, не все беларуские крестьяне были настолько политически грамотными, как жители деревни Боровое, но все же этот пример весьма показателен. Тем более, что ни о каком «кулацком влиянии» в данном случае не могло быть и речи. Шевкун писал:
«Одновременно с этим должен отметить, что д. Боровое сравнительно небогата. Кулаков почти нет. Почти все крестьяне владеют незначительными участками земли, в размере от одной до пяти десятин» (1). /1 Национальный архив Беларуси (далее НАБ), ф. 4, о. 1, д. 19, л. 38–39./
Весной 1920 года гражданская война в европейской части России в основном завершилась. Войска барона Врангеля, заблокированные в Крыму, не представляли серьезной угрозы большевистскому режиму. Относительная стабилизация внутреннего положения позволила большевикам вернуться к проекту классовой войны против империализма, впервые возникшему в связи с немецкой революцией в конце 1918 – начале 1919 года. Польша, которая, по словам Сталина, была «контрреволюционным барьером между революционным Западом и социалистической Россией», стала врагом номер один для РСФСР. Именно через ее «труп» должна была пройти Красная Армия, чтобы принести на своих штыках «мир» и «счастье» народам Европы (слова из приказа командующего Западным фронтом М.Н. Тухачевского).
Являлось ли стремление «осчастливить» Европу искренним, или же за ним, как за ширмой, скрывались другие, более прагматические планы? Ответ на этот вопрос можно найти в работе В.И. Ленина, где он касался событий Французской революции XVIII века. Вождь российских большевиков писал, что «из национальных французских войн получились империалистические, породившие в свою очередь национально-освободительные войны против Наполеона» (2). /2 Ленин В.И. Полн. собр. соч. (ПСС) Том 30, с. 5-6./
Примерно такую же эволюцию можно увидеть во внешней политике советской России. Стремясь распространить «власть советов» на всю Европу, большевики объективно создавали основы для тоталитарной имперской системы. Реально, «война за независимость России, за её союз с социалистической Польшей и с пролетариями Европы и всего мира» (3) стала началом имперской экспансии России на Запад, так же, как когда-то началом имперской экспансии Франции стал поход в Италию тогда еще революционного генерала Наполеона Бонапарта. /3 Директивы командования фронтов Красной Армии. М., 1974. Том 3, с. 13./
Однако международная ситуация была не столь благоприятной для большевиков, как для французских революционеров, которым противостояли одряхлевшие европейские монархии. Идея мировой социалистической революции не вызывала восторга среди пролетариев Запада. А полководцев, столь гениальных как Бонопарт, у большевиков не было. В результате Россия потерпела поражение в первой же серьезной битве «за Европу».
События войны между Россией и Польшей в 1919-1920 годах, как утверждал польский писатель и публицист Збигнев Залуский, «…создали новую реальность бытия России, Беларуси и Украины, а в определенной степени и Польши» (4). Не случайно эта война всегда вызывала интерес историков*. Однако советская историография всегда изображала ее как «борьбу за освобождение беларуского и украинского народов от польской оккупации». Действительно ли это было так? /4 Залуский З. Пути к достоверности. В книге: Наленч Д., Наленч Т. Юзеф Пилсудский. М., 1990, с. 226./
/* Принято называть ее «советско-польской», но Советского Союза тогда еще не было. Война шла именно между «красной» Россией и «белой» Польшей, но на территории формально независимых Беларуской и Украинской республик. – Прим. ред ./
В грандиозных планах ЦК РКП(б) и созданной им международной подрывной организации Коминтерн «освобождение» Беларуси не было ни главной целью, ни второстепенной. Советская Беларусь, провозглашенная большевиками в январе 1919 года, а потом как бы забытая в связи с отступлением под натиском поляков, и вторично созданная в июле 1920 года, автоматически входила в будущую социалистическую Европу. А пока эта новая Европа еще не возникла, большевики планировали использовать Беларусь в своих стратегических интересах.
Прежде всего, военно-политическое руководство РСФСР рассматривало Беларусь как плацдарм для операций против Польши. По планам большевиков, беларуские земли должны были стать главным театром военных действий, ибо ее местность и дороги более способствовали наступлению на Варшаву, чем в Украине (5). /5 Тухачевский М.Н. Поход за Вислу. М., 1992, с. 36./
Правда, поначалу у них вызывала некоторое беспокойство позиция Литвы, которая могла угрожать правому флангу наступающих войск. Но большевики решили эту проблему, «купив» нейтралитет Литовской республики частью беларуских земель. По условиям мирного договора, подписанного между РСФСР и Литвой в июле 1920 года, к последней должна была отойти почти вся северно-западная часть нынешней Беларуси, включая Сморгонь, Ошмяны, Лиду и Гродно. Более того, большевики обязались заплатить Литве 3 миллиона рублей золотом (6). /6 Документы внешней политики СССР. М., 1959. Том 3, с. 38./
Впрочем, беларуских крестьян (80% населения) вопросы «высокой политики» не интересовали. А в буржуазной Литве никто не мешал крестьянам заниматься хозяйством и торговлей. Недоверие и враждебность нашего крестьянства к большевикам было вызвано в первую очередь действиями последних. Можно указать три наиболее характерные особенности «власти советов», ставшие причинами враждебного настроения к ней весьма значительной части беларусов – это массовый террор, ограбление сельского населения и принудительная мобилизация в армию.
Красный террор
«Красный террор» большевики развязали в советской Беларуси с первых дней ее существования. Но своего апогея он достиг в марионеточном псевдогосударстве – Литовско-Белорусской ССР (Лит-Бел), созданной в марте 1919 года.
Формы и методы террора были разные, начиная с принудительных работ и заключения в концентрационные лагеря до смертной казни. Чрезвычайная комиссия Лит-Бел (ЧК), орган внесудебной расправы, жестоко карала как виновных в «контрреволюционной деятельности», так и безвинных. Это были вынуждены признать даже сами большевики, причем занимавшие высокие посты в правительстве Лит-Бел.
Ясное представление о сущности «красного террора» дает письмо председателя ЦК компартии Лит-Бел Викентия Мицкевича (Капсускаса) и председателя ЦИК Казимира Циховского, направленное ими в августе 1919 года председателю ВЧК РСФСР Ф.Э. Дзержинскому:
Председателю ВЧК
Тов. Дзержинскому
…Для иллюстрации бесконтрольного поведения ЧК Литбел считаем нужным привести ряд фактов, о которых известно широким кругам партийных товарищей Литбел.
Еще раньше мы сообщали о расстреле в Минске без уведомления организации двух польских коммунистов: т. Квека и т. Занко, относительно виновности которых нам ничего не могли сказать представители ЧК Литбел. С их делом до сих пор нам не дали возможности познакомиться, несмотря на наше неоднократное обращение.
Расстрел этих двух коммунистов - это только наглядный пример того, как работала наша ЧК и как выполнялись там смертные приговоры. Относительно последнего у нас имеются некоторые сведения. Случайно член ЦК Мицкевич был один раз на заседании «Тройки» (т. Тарашкевич и два тт. из Особого Отдела Запфронта), где выносились смертные приговоры. При этом совершенно не рассматривались дела приговариваемых, не было их дел даже на столе, а по памяти выносились приговоры. Были случаи, когда никто из присутствующих не знал, в чем обвиняется такой-то. Тогда спрашивали об этом одного или другого сотрудника и заносили фамилию арестованного в список подлежащих расстрелу. Мицкевич сначала думал, что это какое-нибудь предварительное совещание, но потом выяснилось, что это было официальное заседание «Тройки». Было ли и больше таких заседаний, нам не известно.
Однако со слов сотрудников ЧК известно, что иногда члены «Тройки» и представители Особого Отдела прямо-таки заходили в камеру, опрашивали арестованных, в чем они обвиняются, и тут же отводили одних направо, других налево. Одна из этих партий немедленно отводилась на расстрел. Некоторые спасались тем, что скрывались за дверью. Между прочим, это имело место в Минской ЧК в ночь с 28 на 29 июля /1919 г./. Подлежащие расстрелу иногда тут же в камере разувались и раздевались. Потом служащие ЧК в присутствии арестованных шумно делили между собой их имущество.
Был случай, когда отправляемого на расстрел шофера случайно опознали сотрудники Особого Отдела, засвидетельствовали его непричастность к контрреволюции, и он был освобожден и, кажется, стал работать в Особом Отделе. (Подробные сведения у тов. Дронгошевского из Особого Отдела ЧК).
Сколько было таких расстрелов, где какая-нибудь случайность не могла спасти жизни ни в чем не виновных, трудно сказать, но, судя по приемам «Тройки» и по расстрелу упомянутых коммунистов, можно утверждать, что это были не единственные случаи.
Приговоренные к расстрелу иногда могли выкупаться. Это делалось официальным путем. Назначалась определенная сумма - в 40 или сколько там тысяч. В случае взноса - освобождался, в случае невзноса - расстреливался. Так был расстрелян некий Футер, за которого был назначен выкуп в 40 или 60 тысяч, но эта сумма своевременно не была внесена.
В Минске упорно циркулировали слухи, что на почве выкупа образовалась «спекуляция». Рабочие возмущались, что таким образом спекулянты могут освобождаться, а бедные подлежат расстрелу.
Заложники брались направо и налево без всякого толка. Среди них есть много дряхлых старух и молодых девушек, никакой цены как заложники не представляющих. Часто арестованные, к которым нельзя применить никаких обвинений, без всякого разбора зачисляются в число заложников. Их больше сотни находится в Смоленской тюрьме. Проконтролировать заложников ЧК Литбел нам не дала возможности.
При обысках отнимались без разбора ценные вещи, платье, одежда, продукты, деньги без установления определенных норм. Все это не сдавалось согласно состоявшемуся решению в продком и народный банк, а хранилось в ЧК, причем имущество хранилось в беспорядочном состоянии.
При эвакуации ЧК больше, чем другие учреждения, поддавалась панике. В Минске еще в первых числах июля она погрузилась и лишь усилиями Совета Обороны Литбел была часть ее снята с колес и опять водворена на свое место.
/Обратите внимание на указываемую дату попытки бегства чекистов: «первые числа июля». Авангард конницы Пилсудского появился в окрестностях города 5 августа, а Минск был оккупирован лишь 8 августа 1919 г. – Прим. ред ./
В Бобруйске случилось то же самое. Когда был дан приказ о том, чтобы учреждения в течение 24 часов эвакуировали свое ценное имущество и дела, ЧК поспешила вся бежать из города на вокзал. При этом отдельные сотрудники ЧК выскакивали на улицу с револьверами в руках и насильно, без всякого разбора, забирали для себя лошадей и подводы (таким образом была задержана лошадь, на которой ехал и. об. Минского Губвоенкома Совобороны Бобруйского узла т. Муклович). Несмотря на категорическое запрещение Центра и на неоднократный протест местных органов, заведующих эвакуацией, ЧК все-таки вывозила мебель, кровати и проч. Председатель ЧК т. Тарашкевич вместе с представителями Особого Отдела Запфронта и большинством сотрудников сейчас же уехал, меньшинство осталось на колесах и этим создало паническое настроение и среди некоторых других учреждений. Это сделало ЧК, несмотря на то, что ЦК Литбел, Президиум Губревкома, Совет Обороны Бобруйского узла и другие советские органы остались в городе и продолжали работать.
Очевидно, в паническом состоянии перед своим бегством председатель ЧК Литбел вместе с представителем Особого Отдела Запфронта Антоновым, как утверждали некоторые сотрудники ЧК, в пьяном виде произвели безобразную экзекуцию над приговоренными к расстрелу. Прежде чем расстрелять их, они издевались над ними настолько, что некоторые сотрудники по этому поводу даже выразили протест перед ЦК Литбел. Когда ничего не удалось выпытать, семь человек были расстреляны; в живых оставлен только Глуховский, мать и отец которого на его глазах были расстреляны. Трупы расстрелянных были оставлены на дворе ЧК, в подвале, не зарытыми в землю. Вся ЧК уехала на вокзал. Если бы на следующий день пришли легионеры, они нашли бы эти обезображенные трупы. Так как среди расстрелянных были видные члены польской организации, польские контрреволюционеры использовали бы превосходно эти трупы в своих целях и на всю Европу кричали бы о «новом зверстве» как доказательстве морального растления большевиков.
/А разве не так? Так поступают бандиты и садисты, отнюдь не люди «с холодной головой и чистыми руками». – Прим. ред ./
Учитывая это, ЦК Литбел поручил Мицкевичу добиться, чтобы трупы были похоронены. Об этом Мицкевич говорил с т. Эйдукевичем, временным заместителем Тарашкевича, и в следующую ночь трупы были вывезены за город и зарыты.
По пути в Смоленск 10 человек арестованных бежало. В ответ на это было расстреляно на различных вокзалах на глазах публики 7 человек. Расстреливались без разбора. В числе расстрелянных имеется агроном Жаба, о котором ЦК Литбел слышал очень хорошие отзывы. Расстрелы эти вызывали большое возмущение видевших это наших товарищей.
Потом Тарашкевич с удовлетворением заявил, что им расстреляно у нас 167 человек. Это должно служить доказательством того, что таким образом искоренена в Белоруссии контрреволюция. На самом деле бессистемными расстрелами направо и налево при той обстановке, какую мы видели, было лишь усилено враждебное отношение населения к советской власти, и не только среди буржуазии, но и среди рабочих. До глубины души были возмущены поведением ЧК даже многие партийные товарищи. Нам стоило немалых усилий, чтобы успокоить Минский Рабочий Полк, который готов был разнести ЧК.
…Копию доклада направляем в ЦК РКП с просьбою рассмотреть затронутые вопросы.
По поручению ЦК КП Литвы и Белоруссии
В. Мицкевич-Капсукас, К. Циховский
Москва 21.VIII.1919» (7). /7 НАБ, Ф. 4, о. 1, д. 34, л. 1./
Ограбление населения
Другим значительным фактором, влиявшим на отношение беларусов к большевикам, была политика продразвёрстки, с помощью которой они стремились обеспечить продовольствием свои войска. Крестьяне, чье хозяйство сильно пострадало во время мировой войны, не могли понять, отчего они должны отдать последнее и умереть от голода. О том, что на деле так и было, свидетельствуют многочисленные документы, в том числе опубликованные в советский период. Например, описывая положение в Серокаротнянской волости представитель Витебского ревкома в феврале 1920 года говорил в докладе:
«Экономическое положение волости самое критическое. О каких либо излишках хлеба не может быть и речи, а у многих граждан уже нет хлеба на ежедневное пропитание, в чем удостоверился присланный агент упродкома» (8). /8 Революционные комитеты БССР, ноябрь 1918 - июль 1920. Мн., 1961 (далее: Ревкомы), с. 322./
Помимо продразвёрстки – то есть, принудительного безвозмездного изъятия якобы «излишков продовольствия» уполномоченными на то лицами, получили широкое распространение самочинные реквизиции воинских частей. Разумеется, это вызывало возмущение крестьян. Так, командир дивизии В.К. Путна отметил в своих мемуарах:
«Ярко ощущавшиеся в Минском районе симпатии населения к красным, в районах ближе к Бугу начинали тускнеть. Немало этому способствовало и то обстоятельство, что мы, оторванные от баз, не имея подвоза для армии по железным дорогам, использовали несметное количество крестьянских подвод. Крестьянин считал, что проповедуемое нами освобождение от ига помещиков - дело хорошее, но все это - пока вещь гадательная, а вот что он вынужден неделями мотаться с подводами, когда хлеба переспевают в поле, это плохо, это вещь более ощутительная и реальная» (9). /9 Путна В. К Висле и обратно. М., 1927, с. 73./
Однако дело не только в недовольстве крестьян необходимостью «мотаться с конями и подводами». Симпатии к советской власти, о которых писал Путна, успели «потускнеть» значительно раньше, чем его дивизия появилась в Беларуси. Проходя через беларуские земли, красные части отбирали у крестьян последнее продовольствие, которое они уберегли от продотрядов. Уже в 1919 – начале 1920 года представители советской власти констатировали:
Взаимоотношения между частями войск, населением и волревкомами в некоторых местах враждебные ввиду бестактных реквизиций, требований подвод для личных поездок, вымогательства непосильных угощений, грубых обращений красноармейцев» (10). /10 Ревкомы…, с. 305./
Своего апогея ограбление крестьянства достигло во время наступления Западного фронта в летом 1920 года. Большевики рассматривали и без того сильно пострадавшие беларуские земли в качестве базы для обеспечения своих войск не только продовольствием и фуражом, но и гужевым транспортом. Военные «мобилизовали» свыше 48 тысяч лошадей с телегами*. Командующий 4-й армией Е.С. Сергеев писал позже о тыловых службах:
«Любые их переброски не особенно стесняли войска, возложившие все свои упования почти исключительно на местные средства» (11). /11 Сергеев Е. От Двины к Висле. Смоленск, 1923, с. 39./
/* По данным А.П. Грицкевича, 4-я армия мобилизовала у населения свыше 8 тысяч подвод, 15-я и 3-я армии – около 15 тысяч каждая, 16-я армия – более 10 тысяч. В основном, это были одноконные телеги, способные везти не более 300-400 кг. Они часто ломались, загнанные лошади падали. Приходилось снова «мобилизовать» лошадей и повозки в ближайших к дорогам деревнях, что вызывало негодование крестьян. – Прим. ред ./
Сбором продуктов для Красной Армии занимались специальные органы – опродкомы. Обычно они требовали от той или иной волости выполнения определенных норм по поставке хлеба, реквизируемого для армии. Сроки их выполнения были весьма жесткие, а если деревня или волость запаздывали, то опродкомы реквизировали все:
«100 % без учёта каких-либо остатков по нормам; в случае же сознательного скрытия излишков наряду с продуктами конфискуется весь скот и лошади» (12). /12 Сборник приказов опродкомам Западного фронта. Смоленск, 1921, с. 123-14 (Далее «Сборник приказов…»)/
Но и в том случае, если местные жители выполняли нормы опродкомов в указанный им срок, или по разверстке, они все равно не были застрахованы от повторного посещения реквизиционных отрядов. Опродкомы могли провести реквизиции даже в тех деревнях, где уже проводилась продразверстка. Деятельность опродкомов быстро вышла из-под всякого контроля. Организованное ограбление стало неорганизованным и достигло таких размеров, что командование красных было вынужденно констатировать в специальном приказе:
«Красноармейцы, прикомандированные к опродкомам и агентам последних, чинят над населением безобразные насилия и забывают дисциплину, обязательную для каждого солдата Красной Армии» (13). /13 Приказание полевому управлению Запасной армии Западного военного округа. Смоленск, 1920 (Далее: Приказание полевому управлению…) Приказ армиям Западного фронта № 25./
Активно грабили местное население и обычные армейские части. В свое время об этом писали даже командиры Красной Армии, правда, они называли грабеж более мягко – «самоснабжением». Особенно отличались в этом отношении красные конники:
«Они вели войну несколько по заветам средних веков, чередуя лихие удары по противнику с излишне внимательным отношением к пожиткам местного населения» (14). /14 Сергеев Е. От Двины к Висле, с. 55./
Новоиспеченные советские хозяйства (совхозы) тоже не избежали разгрома, как, например, в Лепельском уезде Витебской губернии (15). Но больше всего не повезло бывшим поместьям. Сергеев писал: /15 Приказание полевому управлению… Приказ армиям Западного фронта № 1741./
«Трудная задача предстояла агитаторам, убедить батрацкие группы принять в свои руки помещичьи хозяйства, от которых часто оставались одни головешки и рога убитого на мясо «животного инвентаря». (16) /16 Сергеев Е. От Двины к Висле, с. 82./
Кто-то может сказать, что «самоснабжение» войск – явление вполне обычное для случаев, когда централизованное обеспечение продуктами недостаточно, или вообще отсутствует. Но красные занимались грабежом вовсе не по причине тяжелого положения с питанием. Опродкомы хорошо делали свое дело и поставляли войскам даже больше, чем того требовалось. По данным штаба Красной Армии, во время летних операций 1920 года 707.700 человек личного состава войск Западного фронта были обеспечены: мясом и рыбой – на 137,8 %; мукой – на 111,07 %; крупами – на 96,3 %; фуражным зерном – на 80,6 %; жирами – на 61 % (17). /17 Какурин Н.Е., Меликов В.А. Война с белополяками 1920 г. Москва, 1925, с. 52./
Так что дело в другом. Бандитские обычаи гражданской войны настолько глубоко укоренились в Красной Армии, что были автоматически перенесены и на советско-польский фронт. Командование большевиков, состоявшее в основном из профессионалов бывшей царской армии, хорошо понимало, что в грабежах армия разлагается, и пыталось если не прекратить, то хотя бы ограничить насильственные реквизиции. Но такие меры почти не имели успеха. Специальная телеграмма командармам 15-й и 16-и армий констатировала:
«Несмотря на приказ армиям Западного фронта от 17 марта № 77, всё ещё продолжают поступать сведения о вмешательстве войск и войсковых начальников в работу местных продорганов, а также самочинных реквизициях и незаконных насильственных приёмах самоснабжения помимо продорганов за счёт ресурсов местного населения» (18). /18 Сборник приказов… с. 91-92./
В результате беларуские деревни были настолько опустошены, что во время отступления своих войск после поражения под Варшавой большевики уже не смогли получить от них никаких продуктов. Как сообщил в Москву Тухачевский, «ввиду бедности населения заготовок вести нельзя» (19). /19 Директивы командования фронтов Красной Армии. Том 3, с. 100./
Как видим, для беларуских крестьян поход Красной Армии стал не освобождением от польской оккупации, а нашествием бандитов.
«Налог кровью»
Третьим негативным фактором во взаимоотношениях беларуского населения с большевикамив был «налог кровью», который последние заставляли платить жителей нашей страны.
После заключения военно-политического союза РСФСР, УССР и Лит-Бел в марте 1919 года с целью получения материальных и человеческих ресурсов от формально независимых советских республик, большевики неоднократно проводили мобилизацию беларусов на военную службу.
Эти мобилизации проходили в разных районах в разное время. В армию призывали мужчин из числа крестьян и рабочих. Но даже классовый подход не давал большевикам нужных им результатов, а некоторые из призывов оказались вообще безуспешными. Например, 25 апреля 1919 года был издан декрет «О призыве среднего и беднейшего крестьянства к борьбе с контрреволюцией», по которому в каждой волости мобилизовались от 10 до 20 человек. Однако организаторы мобилизации столкнулись с непреодолимыми трудностями, о чем свидетельствует, например, отчет Климовичского уездного комитета РКП(б) за июнь 1919 года:
«Что касается мобилизации 20 человек от волости, то такая проходит туго. Наметить кандидатов сходом не представляется возможным, назначать исполкомом также затруднительно. Население на сходах высказывается за добровольную запись. Заметных результатов мобилизации 20, таким образом, не имеется» (20). /20 Селиванов П.А. Укрепление тыла Красной Армии: Деятельность Советов и ревкомов Белоруссии (1918–1920 гг.). Мн., 1987, с. 108./
Возможно, что крестьяне в 1919 году отнеслись бы к мобилизации с большим энтузиазмом, если бы их направляли против поляков. Вместо этого большевистские власти формировали части Западного фронта из русских, латышей, литовцев, эстонцев и даже китайцев, а беларусов посылали воевать с Деникиным и Колчаком. Так, из 200 тысяч мобилизованных летом 1919 года жителей Беларуси только 40 тысяч (20 %) попали на Западный фронт (21). /21 Latyszonek O. Bиaloruskиe formacje wojskowe 1917-1923. Bialystok, 1995, s. 114./
Естественной реакцией беларуских крестьян и рабочих, которых принуждали ехать за тысячи километров от места жительства и умирать там неизвестно за что, явилось уклонение от призыва и дезертирство. И первое, и второе были широко распространены и, по сути, стали одной из форм борьбы жителей Беларуси против большевиков.
Уже в 1919 году бегство из войск и с мобилизационных пунктов приобрели значительные размеры. Борьбой с дезертирством занимались как военные, так и гражданские власти. При каждом ревкоме (волостном, уездном или губернском) существовали специальные комиссии по борьбе с дезертирством.
Однако ни местные жители призывного возраста, ни дезертиры, прятавшиеся по деревням, не спешили идти на фронт воевать за дело, которое они не поддерживали. Поэтому командование Западного фронта пошло на жестокие меры. В местах, где происходил набор пополнения, с 15 мая до 1 июня 1920 года проводилась специальная кампания по борьбе с дезертирством, которая по существу явилась одним из множества актов большевистского террора и грабежа населения. Специальные временные чрезвычайные комиссии, с помощью особых вооруженных отрядов (по 300 штыков и 50 сабель в каждом) устроили настоящую охоту, охватившую Смоленскую, Гомельскую и частично Витебскую губернии. Волость, где происходила операция, объявлялась на военном положении, и вооруженные группы проводили облавы. Тех, кто отказывался идти на фронт, безжалостно расстреливали, а их семьи бросали в концлагеря (22). /22 Приказание полевому управлению… Приказ армиям Запфронта от 13.07.1920 г. Приказ армиям Запфронта от 16.11.1920 г./
Других заставляли идти в армию угрозой конфискации имущества, что обрекало семью на голодную смерть. Имущество отбирали и у тех, кто прятал дезертиров. Так, в Гомеле по приказу Л.Д. Троцкого в семьях так называемых «укрывателей» отбирали лошадей, домашнюю скотину и личное имущество – даже «независимо от предания трибуналу» (23). /23 Приказание полевому управлению… Приказ по Западному военному округу № 957./
Наиболее эффективными (согласно резолюции 2-й конференции ревкомов прифронтовой полосы и представителей дивизий XVI-й армии Западного фронта 26-27 апреля 1920 г.) считались «применение репрессивных мер путем полной и частичной конфискации как у самого дезертира, так и у его укрывателей и предания последних суду».
Но, несмотря на всю свою жестокость, большевики не смогли справиться с дезертирством до самого конца войны. В 1920 году, когда пополнение из Беларуси направлялось уже против поляков, мобилизованные все равно убегали с мобилизационных пунктов либо из воинских частей. В связи с этим 1 сентября 1920 года Комиссариат по военным делам ССРБ издал специальный приказ:
«Из имеющегося в Следственно-Судебной части материала видно, что некоторые Уездвоенкомы ставят в известность мобилизованных, часто не сознавая о недопустимости такого явления, места назначения того или иного наряда, последствием чего мобилизованные, не желая следовать в то или иное место назначения, дезертируют» (24). /24 Ревкомы… С. 350./
Дезертирство достигла огромных масштабов. Еще в мае 1920 года Троцкий писал: «Борьба с дезертирством в Западном округе является сейчас вопросом жизни и смерти для Запфронта» (25). Тем не мене, победить в этой борьбе большевики не смогли, потому вопрос «жизни и смерти» решился не на пользу Западного фронта. Именно дезертирство сыграло значительную роль в результатах Варшавской битвы, ибо в решающий момент у большевиков не хватило сил. /25 Польско-советская война (ранее не опубликованные документы и материалы). Часть 1. М., 1994, с. 89./
Во время отступления большевиков на восток они снова пытались восполнить потери своих разбитых войск за счет беларусов. Ленин писал 12 августа 1920 году в письме к Эфраиму Склянскому, заместителю председателя Реввоенсовета РСФСР:
«Не надо ли указать Смилге, что надо поголовно (после сбора хлеба) брать в войско всех взрослых мужчин? Надо. Раз Будённый на юг, надо усилить север» (26). /26 Ленин В.И. ПСС. Том 51, с. 258./
Ленин имел в виду призыв в армию всех взрослых мужчин именно в Беларуси. Чтобы не оставалось никаких сомнений, приведем текст еще одного письма, написанного 19 августа типично «ленинским» стилем:
«Необходимо налечь изо всех сил, чтобы белорусские рабочие и крестьяне, хотя бы в лаптях и купальных костюмах, но с немедленной и революционной быстротой дали вам пополнение в тройном и четверном количестве» (27). /27 Ленин В.И. ПСС. Том 51, с. 261./
Однако «белорусские рабочие и крестьяне», не только «в лаптях и купальных костюмах», но даже в мундирах и сапогах, не стремились воевать за советскую власть. Саботаж призывов и дезертирство были значительны даже во время побед Красной Армии, а когда разбитые под Варшавой большевистские войска отступали на восток, то они приобрели катастрофические масштабы. Советские военные и гражданские власти делали все возможное, начиная с запрета призывникам уезжать в другие районы и кончая расстрелами беглецов, но так и не смогли исправить положение.
В ноябре 1920 года военные власти ССРБ вообще были вынуждены пойти на отчаянный шаг, объявив «неделю явки с повинной» и обещав прощение всем, кто явится добровольно до 25 ноября (28), но особого успеха эта мера не принесла. /28 НАРБ, ф. 32, о. 2, д. 22, л. 181./
Впрочем, те беларусы, что остались в армии, сражались с поляками весьма неохотно. Вообще, дух войск Западного фронта в той войне был далеко не лучшим, поэтому командование «подбадривало» своих солдат так называемыми заградотрядами. Перед началом первого наступления главком С. Каменев передал Тухачевскому пять таких формирований, состоявших из «воинов-интернационалистов», т.е. из иностранных наемников (29). /29 Директивы командования фронтов Красной Армии. Том 3, с. 39./
Однако и заградотряды не прибавили красноармейцам решительности. Почти все польские командиры отмечали неуверенность, топтание на места крупных частей Красной Армии, особенно в начальные периоды первого и второго наступлений. Например, весь день 4 июля 1920 года 4-ю армию красных сдерживал один 33-й польский полк с десятью полевыми пушками! (30) И в дальнейшем, пока сопротивление поляков не было сломлено и их отступление не приобрело характера бегства, красные войска действовали чрезвычайно нерешительно. Командарм Е. Сергеев в одном из приказов писал: /30 Пилсудский Ю. Война 1920 г. М., 1992, с. 146./
«Требую прекратить постоянное опасение за фланги и учитывать моральное состояние противника; совершенно недопустимо, чтобы отдельные роты расстроенного противника, случайно не успевшие удрать, принимались бы за свежие полки, под угрозой удара которых задерживалось бы продвижение целых дивизий» (31). /31 Сергеев Е. От Двины к Висле, с. 122./
Его войска за время гражданской войны приобрели достаточный боевой опыт. Причина их «неуверенности» – недостаток боевого духа, что в свою очередь вызывалось непониманием целей этой войны. Ни призывы ЦК РКП(б), ни вдохновенное обращение Тухачевского не затронули души красных солдат.
Активное сопротивление большевикам
Известны и другие формы сопротивления местных жителей большевикам, более активные, чем дезертирство и саботаж призыва в армию. К их числу принадлежали поджоги военных складов, повреждение железнодорожных путей и телеграфных линий. Так, 2 мая 1920 года Троцкий писал:
«На железных дорогах вспыхивают уже пожары. В отдельных пунктах (запасная армия) констатированы поджоги… Среди железнодорожников много до последней степени ожесточенного элемента» (32). /32 Польско–советская война, с. 118./
Разъяренные большевики пошли на жестокие меры. В разное время и в разных местах они делали местное население ответственным за состояние железнодорожных путей, а также телеграфных линий. Так, согласно приказу армиям Западного фронта, все местные жители, проживавшие в пределах 15 верст от железной дороги, несли ответственность за ее состояние (33). /33 Приказание полевому управлению… Приказ армиям Западного фронта № 865.
Ответственность населения за повреждение коммуникаций большевики сохранили и после войны, во время борьбы с так называемым бандитизмом. Например, в приказе № 2 Бобруйской политической комиссии по борьбе с бандитизмом говорилось: «…за порчу или недосмотр лица, на участке коих это произойдет, будут привлекаться к строжайшей ответственности (вплоть до расстрела)» (34). /34 НАБ, ф. 4, опись 1, дело 287, лист 53. /
Но ни угрозы, ни даже террор не могли остановить сопротивление беларусов большевистской оккупации. Оно приобретало все более активные формы, и быстро достигло своей высшей ступени – вооруженной борьбы. Во времена советско-польской войны для этой борьбы имелись несколько возможностей.
Вооруженная борьба против большевиков
Первой из них было вступление в польские части – на добровольной основе, ибо в отличие от большевиков поляки не мобилизовали беларусов в свою армию.
В 1919 году была сформирована 1-я Беларуско-Литовская дивизия (ЛБД), практически полностью – из уроженцев Беларуси. К лету 1920 года удалось сформировать и 2-ю ЛБД. Обе они действовали на польском Северном фронте. Во время битвы под Варшавой в августе 1920 года 1-я ЛБД была последним резервом защитников города. Командование ввело ее в бой под Радзимином, а когда началось контрнаступление польских войск, Пилсудский направил ее в авангард, чтобы она могла принять участие в освобождении своей Отчизны (35). /35 Пилсудский Ю. Война 1920 г., с. 246./
Уроженцы Беларуси составили также значительную часть Беларуского отряда знаменитого Станислава Булак-Балаховича, воевавшего на стороне поляков. Этот отряд 26 сентября 1920 года провался через линию фронта у Невельской переправы, подорвал железнодорожный мост возле станции Молодковичи, а потом захватил Пинск. Линия обороны 4-й армии красных оказалась разрезанной на две половины, ее войскам пришлось отступить далеко на восток. Этот дерзкий налет встревожил даже Ленина. В своей телеграмме он потребовал:
«Запросить условия потери Пинска. Была ли опасность известна раньше?» (36). /36 Ленин В.И. ПСС. Том 51, с. 291./
Но основу вооруженной борьбы населения против большевиков составляло не участие его представителей в регулярных формированиях польской армии, а восстания в тылу Красной армии и партизанское движение.
Хорошо известны такие крупные выступления, как восстания в Старокопытове и Велиже. В Речице 25-26 марта 1919 года восстала караульная рота, быстро захватившая власть в городе. Всех местных большевиков избили и посадили в тюрьму, их квартиры разгромили. Повстанцы разгромили также ревком, чрезвычком и отдел юстиции (37). /37 Ревкомы…, с. 133./
В том же марте 1919 года произошли восстания в Слуцке и Борисове, где тоже громили советские учреждения. Восстания происходили и позже как в 1919, так и в 1920 годах. Фактически не было месяца, чтобы в какой-нибудь деревне, волости или даже городе не происходило вооруженного выступления.
Например, в марте 1920 года в Быховском уезде произошла серия восстаний. Крестьяне деревень Кулежи, Уречье, Заполянная, Приволь, Лебедевка, Рябиновка разгромили советские учреждения, уничтожили документы, произвели обыски в квартирах советских сотрудников. 10 марта повстанцы напали на Пропойск (ныне Славгород), разоружили там отдел по борьбе с дезертирством, захватили телеграф (38). /38 Селиванов П.А. Цит. соч, с. 219./
Большевики объявляли эти восстания «кулацкими». Между тем против них выступали как зажиточные, так и бедные крестьяне. Например, реагируя на доклад о восстании в Белоручской волости, нарком внутренних дел Лит-Бел писал:
«Делая доклад о «кулацком» восстании в Белоручской волости, член Исполкома указывает на таких кулаков как сапожник и т.д., что заставляет нас думать о том, что Минскому Уисполкому совершенно непонятны определения слова «кулак» и им подводятся под эту рубрику не только рядовые крестьяне, но и рабочие. Неумелое, нетактичное поведение самого Исполкома зачастую и бывает виновником восстания, которое потом называют кулацким, но которые имеют под собой совершенно иную почву» (39). /39 НАБ, ф. 4, о. 1, д. 25, л. 12./
Восстания вызывали, разумеется, не столько «нетактичное поведение» руководителей разного уровня, сколько политика «военного коммунизма». Доведенные до отчаяния продразвёрсткой и грабежами красноармейцев крестьяне, у которых отбирали последние запасы зерна, лошадей и домашний скот поднимались с вилами и топорами против пулеметов ЧОНов и продотрядов на неравную борьбу.
В результате массового сопротивления в тылу красных сложилась напряженная обстановка. Еще 19 марта 1919 года на заседании Минского губревкома констатировалось:
«Внешний фронт для нас не страшен. Необходимо более обращать внимание на внутренний фронт и все меры принимать на борьбу с контрреволюцией, на борьбу с открытием заговора внутри» (40). /40 Ревкомы…, с. 127. /
Более того, в 1920 году большевики столкнулись с новыми проблемами. Официально было объявлено, что рабоче-крестьянская Красная армия освобождает рабочих Беларуси от ига буржуазной Польши. Однако местные жители не спешили встречать «освободителей» цветами. В лучшем случае они относились к советской власти безразлично. Например, в приказе, который 14 ноября 1920 года издал военный комиссар ССРБ Адамович, сказано:
«Даже рабочие и беднейшее крестьянство в некоторых местностях остались пассивными к советской власти. Запись добровольцев происходила крайне вяло» (41). /41 НАБ, ф. 32, о. 2, д. 22, л. 178./
Дело, конечно, не ограничивалось «пассивностью к советской власти». Чем дальше на Запад двигались красные части, тем более враждебным было настроение населения, тем чаще встречались они со скрытым, а иногда и открытым сопротивлением. В тылу Западного фронта нередкими были диверсии, поджоги военных объектов, нападения на мелкие подразделения. В этой связи по гарнизону Минска 22 июля 1920 года был издан специальный приказ:
«…Польская шляхта, бежавшая из Минска после разгрома их белогвардейских банд, оставила в пределах Минской губернии и города шпионов и поджигателей для уничтожения особо важных складов и государственных учреждений, доказательством чего служит поджог лесопильного завода по Борисовскому тракту 18-го июля и ряд других пожаров за время нахождения советской власти в г. Минске» (42). /42 НАБ, ф. 32, о. 2, д. 4А, л. 8./
Понятно, что диверсии и поджоги были не только и не столько заслугой шпионов и диверсантов, которых якобы оставила на советской территории пресловутая «польская шляхта». Беларуское население, особенно крестьяне, которые раньше пострадали от польской оккупации, а теперь опять столкнулись с реквизициями и откровенным грабежом, имели достаточно оснований, чтобы выступить против «освободителей». Познакомившись с большевиками поближе, они быстро поняли, что советский режим не только не лучше, но гораздо хуже польского. Население даже тех мест, которые не были затронуты войной в 1919 году, быстро поняло суть «освобождения», которое несли на своих штыках войска большевиков.
Характерен пример Белостока. Сначала жители этого города и его округа относились к большевикам вполне лояльно, особенно беднейшая часть населения, которой лозунги об избавлении от «панов и капиталистов» казались привлекательными. Однако большевики сразу ввели здесь свои порядки, которые не могли понравиться даже «классово близким» социальным элементам. Например, вот что гласил § 4 Приказа № 101 от 9 августа 1920 года по Белостоку и его округу:
«Местному населению разрешается иметь запас продовольствия в количестве не более месячной потребности по следующей норме: муки на едока - 25 фунтов /11,35 кг/, мяса - 7½ фунта /3,4 кг/, картофель - 3 пуда /48 кг/, сахару - 2 фунта /0,9 кг/, соли - 3 фунта /1,36 кг/, рыбы или консервов - 7½ фунта /3,4 кг/, жиров - 3 фунта, крупы - 7½ фунта. Излишек запасов против указанной нормы должен быть немедленно зарегистрирован в Райпродкоме. Обнаруженные скрытые, незарегистрированные запасы продовольствия будут конфисковываться, а укрыватели предаваться суду Реввоентрибунала» (43). /43 Польско-советская война. Часть 1, с. 149./
Еще меньше нравились крестьянам Белостокского округа те методы, которыми добывали продукты специальные отряды для проведения продразвёрстки в прифронтовой полосе – так называемые опродкомы. На заседании представителей Позапа, отдела ревкомов фронта, Поармов и Ревармов* 3-й и 15-й армий, где обсуждались причины поражения красных в войне с «белополяками», говорилось:
«…Опродкомы не считались ни с чем, резали двухмесячных телят, оставляли одну корову на три семьи. Имения признавались панскими, даже если они были фактически разбиты между крестьянами. Особый отдел боролся со спекуляцией «по-московскому» (44). /44 Польско-советская война. Часть 2, с. 35./
/* Позап – Продовольственный отдел Западного фронта, Поарм – Продовольственный отдел армии, Реварм – Революционный отдел армии./
В результате лояльное настроение жителей Белостока сменилось резко враждебным. Они ждали только повода, чтобы выступить против большевиков с оружием в руках, и быстро его дождались. Войска Западного фронта, разбитые под Варшавой, отходили через районы, сильно от них пострадавшие раньше, в том числе через Белосток, население которого воспользовалось этой возможностью для мести. 28 августа член РВС 16-й армии Пятаков послал в Москву телеграмму, в которой сообщил как встретили в Белостоке отходящие красные войска:
«В Белостоке, по докладу начдива 27, пробившегося с бригадой через занятый уже город, ему пришлось вести бой больше с населением Белостока, чем с польскими войсками, причем во враждебных действиях деятельное участие принимало также еврейское население» (45). /45 Польско-советская война. Часть 2, с. 24./
Партизаны в 1919-1920 гг.
Местные жители, в первую очередь крестьяне, образовывали антибольшевистские партизанские отряды, которые на языке красных назывались «бандами». Они не имели ничего общего с организованными криминальными структурами. Сам Тухачевский определял термин «банда» следующим образом: «Самоорганизующаяся местная крестьянская власть опирается на местные вооруженные крестьянские формирования, обычно называемые у нас бандами» (46). /46 Тухачевский М.Н. Борьба с контрреволюционными восстаниями /Журнал «Война и революция». 1926, № 7-8, с. 7./
Таким образом, любые крестьянские вооруженные отряды, выступавшие против большевизма, получали название «банды», хотя их деятельность носила не уголовный, а военно-политический характер. Партизанских отрядов было много в лесах Беларуси во время советско-польской войны.
Характер их действий зависел от числа бойцов, от вооружения и от командиров. Главным образом они нападали на продотряды, отдельные воинские части и отряды чекистов. Например, 24 августа 1919 года в районе станции Заольша в Витебской губернии партизаны атаковали отряд губернской ЧК, убили ее командира. На помощь чекистам был направлен еще один отряд из 70 человек, но партизаны разогнали и его, захватили пулемёт (47). Еще более решительно действовали партизаны в Быховском уезде в марте 1920 г. Они захватили обоз 8-й стрелковой дивизии (48). Иногда партизанские отряды взаимодействовали с польскими частями. Так, под Борисовом отряд капитана Семянника, состоявший из местных жителей, объединился с 3-м уланским полком и прошел с ним рейдом по тылам красных, что принудило большевиков летом 1919 года оставить Борисов (49). /47 Ревкомы…, с. 193./ /48 Селиванов П.А. Цит. соч., с. 219./ /49 Latyszonek O. Цит. соч., c. 123./
Большевики ответили на партизанское движение новой волной красного террора. Согласно с постановлениями органов советской власти разного уровня лица, замешанные в «бандитизме» и поджогах, подлежали расстрелу на месте, а лиц, не имевших документов, или документы которых казались «подозрительными», предписывалось передавать в милицию или ЧК (50). /50 Селиванов П.А. Указ. соч. С. 146./
Но остановить террором сопротивление населения во время войны было невозможно.
Уже в мае 1920 года, в ответ на кампанию по борьбе с дезертирством, в Витебской, Смоленской, Гомельской и Псковской губерниях наблюдался рост местного «бандитизма», что вынудило Тухачевского оставить войска ВОХР в тылу и не доверять им боевых задач (51). /51 Какурин Н.Е., Меликов В.А. Война с белополяками, с. 90./
После заключения перемирия
Разгром под Варшавой, затем поражения на Немане и Щаре определили дальнейший ход советско-польской войны. Большевикам пришлось отдать полякам занятые ими районы. Однако к осени 1920 года обе стороны понесли значительные потери, сильно устали и вынуждены были заключить перемирие.
Боевые действия на Западном фронте окончились, но антибольшевистская борьба в Беларуси продолжалась и после 12 октября 1920 года. Казалось, что в конце 1920 — начале 1921 г. она еще более усилилась.
Положение беларуской деревни, опустошенной продразвёрсткой, грабежами и военными разрушениями, было ужасным. Так, в сводке Председателя СНК ССРБ за 1-3 мая 1921 г. отмечено:
«В продовольственном отношении в настоящее время положение крестьянства самое критическое. Во многих местностях они голодают и питаются хлебом, содержащим в себе примеси трав и корней до 70%» (52). /52 НАБ, ф. 4, о. 1, д. 282, л. 19./
В этой ситуации продолжение сбора продразвёрстки вызывало уже не просто возмущение крестьян, но открытые восстания. Председатель ЧК ССРБ докладывал:
«В отношении госразвёрстки, как сообщалось в предыдущих сводках, положение крайне неудовлетворительное. Были случаи выступления граждан, вооруженных кольями и вилами с криком: «Нас все грабят, а нам не дают ни соли, ни железа» (53). /53 НАБ, ф. 4, о. 1, д. 282, л. 11./
Неспокойно было и в городах. Пролетариат, который коммунисты считали своей естественной социальной базой, начал роптать. Председатель ЧК докладывал:
«В связи с тарифной политикой положение рабочих в Белоруссии становится катастрофическим, Заработная плата рабочих от двести пятьдесят до триста шестьдесят тысяч рублей. Отсутствие денежных знаков делает невозможным выплачивать рабочим заработанной суммы, что вызывает недовольство с их стороны, и на этой почве имеют место частичные забастовки» (54). /54 НАБ, ф. 4, о. 1, д. 282, л. 10./
Даже среди красноармейцев ощущалось недовольство. В очередной сводке Борисовского Политбюро от 10 июля 1921 года сказано:
«Настроение красноармейцев за период сводки не улучшилось. Питание в войсковых частях самое скверное, результатом чего недовольство среди красноармейцев разрастается, открытого роптания еще не замечено. Политработа в частях ведется усиленно, но желательных результатов не приносит, как то красноармейцы пассивно относятся ко всем усилиям политработников поднять настроение среди красноармейских масс. Отовсюду во время проведения лекций, бесед и т.п. слышатся возгласы «не кормят» (55). /55 НАБ, ф. 4, о. 1, д. 287, л. 37./
Впрочем, красноармейцы нередко решали проблем питания самочинными реквизициями и грабежами, как и во время войны. Доклад специальной комиссии Реввоенсовета Минского района от 23 июля 1921 года констатировал:
/отдельные красные части/ «…позволяли себе устраивать над населением всевозможные эксперименты, вроде врывания в амбары и расхищения продуктов, и даже в некоторых случаях избиения населения. Особенно отличалась в этом отношении 32-я кавалерийская бригада» (56). /56 НАБ, ф. 4, о. 1, д. 287, л. 50./
Такие «эксперименты» еще более осложняли и без того тяжелое положение крестьянства, показывали ему, что Красная Армия – его враг. В той же сводке сказано:
«Взаимоотношения крестьян с красноармейцами обостряется на этой же почве общей голодовки, так как воровство съестных продуктов красноармейцами у крестьян усиливается» (57). /57 НАБ, ф. 4, о. 1, д. 287, л. 37./
Ответом крестьянства стало партизанское движение. К началу 1921 года оно достигло значительных размеров. Если в 1919-1920 годы численность «банд» колебалась от нескольких десятков до нескольких сотен человек, то в 1921 году имелись отряды по две и даже по три тысячи бойцов. Так, в конце 1920 года в Борисовском уезде действовала «зеленая армия» в несколько тысяч. На несколько дней она заняла местечко Плещеницы. Борисовский гарнизон таял от дезертирства, а кавалерийский отряд Борисовского военного комиссариата дезертировал в полном составе. За ним направились около половины борисовских милиционеров (58). /58 Latyszonek O. Цит. соч., c. 174.
Борисовский уезд не был в этом смысле исключением. Например, в Игуменском уезде действовал партизанский отряд, насчитывавший 3 тысячи человек, он даже имел две 6-дюймовых пушки и 160 снарядов к ним (59). /59 НАБ, ф. 4, о. 1, д. 282, л. 17.
Были отряды поменьше. Например, в Борисовском уезде действовал отряд капитана Короткевича до 800 человек, в Минском – отряд Коласа – 100 человек, в Игуменским уезде отряд Орлова – до 500 человек (60). /60 НАБ, ф. 4, о. 1, д. 282, л. 45./
Партизанские отряды различались не только численностью. Среди них были вооруженные формирования местного происхождения и созданные на территории Западной Беларуси с помощью польских властей, а затем перешедшие границу. Последние создавал «Народный Союз Защиты Родины и Свободы» во главе с Борисом Савинковым, из людей, завербованных в разных городах и местечках на занятой поляками территории. Подпольные пункты вербовки были также и на советской территории (в Койданово и Минске) (61). /61 НАБ, ф. 4, о. 1, д. 289, л. 8./
Булак-Балахович создал группу войск под названием Беларуская Народная Армия и попытался освободить Беларусь от большевиков. Этот его поход хорошо известен. Несмотря на поражение в ноябре 1920 года, он не прекратил своей деятельности, подразделения его армии активно участвовали в партизанской борьбе на территории ССРБ в 1921 году. Они переходили границу и пополнялись добровольцами из местного населения.
Местные жители обеспечивали партизан продовольствием и боеприпасами (обычно продукты не реквизировались, а покупали у крестьян). Как свидетельствует разведсводка ЧК ССРБ о бандитизме за период с 5 до 20 августа 1921 года, «следует отметить, что банды имеют строгое запрещение обижать местное население») (62). /62 НАБ, фонд 4, опись 1, дело 289, лист 12./
Как доносили большевистские агенты, командиры отрядов, среди которых было много офицеров бывшей российской армии, обучали своих бойцов стрельбе и тактике действий на поле боя. В результате антибольшевистские партизанские отряды своей боеспособностью не уступали регулярным частям Красной армии.
Первая половина 1921 года определялась чрезвычайной активностью партизан, которая даже превышала активность «банд», действовавших в Беларуси в 1919-1920 г. Председатель ЧК ССРБ в каждой сводке в Москву сообщал об усилении «бандитизма». В марте – апреле 1921 года он писал:
«Несмотря на принимаемые решительные меры по борьбе с бандитизмом, который в Белоруссии сильно развит, таковой с каждым днем все усиливается» (63). «Бандитизм в Белоруссии принял колоссальные размеры» (64). /63 НАБ, фонд 4, опись 1, дело 282, лист 2./ /64 Там же, лист 8./
Ему вторили начальники низшего уровня. В сводке за апрель – май 1921 года заведующий Бобруйским политбюро докладывал:
«В общем, бандитизм развит по всему уезду, нет тех волостей, где бы его не было» (65). /65 Там же, лист 40./
У большевиков были причины для тревоги. Изменилось не только число и организация «банд», но и их тактика. Если раньше партизаны нападали на небольшие тыловые части и местечки, где были органы советской власти, либо ограничивались диверсиями на железной дороге и поджогами складов и военных объектов, то теперь они решительно атаковали крупные отряды красных, даже в тех случаях, когда последние имели численный перевес. На одном из заседаний комиссии ССРБ по борьбе с бандитизмом констатировалось:
«Был случай, когда отряд, превосходящий численностью шайку бандитов, при встрече с последней после перестрелки разбежался, оставив врагу пулемет» (66). /66 НАБ, ф. 4, о. 1, д. 119, л. 27./
Этот случай, который члены Комиссии сочли возмутительным, на самом деле не являлся исключением. Не раз и не два красные части становились жертвами партизан. Не повезло, например, дивизиону легкой артиллерии № 21, стоявшему в местечке Погорелое (в Игуменским уезде). В ночь с 17 на 18 мая 1921 года партизаны совершили нападение на него, разоружили и раздели красноармейцев (67). /67 НАБ, там же, д. 282, л. 45./
Партизанские отряды атаковали также крупные местечки, свергали в них большевистскую власть и ставили свою. Так произошло, например, в Лясковичской волости Бобруйского повета (68). В Могилёвской губернии они заблокировали местечко Глуск, так что без их разрешения нельзя было ни выехать из него, ни въехать. Посланный против них 8-й отряд ЧОН был разбит, а его пулемет достался партизанам (69). /68 НАБ, там же, лист 31./ /69 НАБ, там же, лист 40./
У партизан были свои люди во вражеском лагере, даже среди тех, кто занимал довольно значимые должности. Так, в Игуменском уезде с партизанами сотрудничали военный комиссар Жилинский и военный руководитель Конопацкий. Среди документов, которые они передали в штаб отряда полковника Павловича, были «…планы работ Комбанда, Политбюро и дислокация войск Белоруссии, пропуска хождения по городу Игумену включительно по 10/VI и еще другие документы» (70). /70 НАБ, фонд 4, опись 1, дело 288, лист 24./
Но главная причина успеха партизан была не в этом, и не в том, что леса и пущи препятствовали боевым операциям большевиков, как жаловались командиры частей особого назначения. Партизанское движение в Беларуси в 1921 году никогда бы не достигло таких размеров, если бы оно не опиралось на поддержку крестьянства. Крестьяне держали связь с партизанами, сообщали им о действиях красных частей, прятали у себя бойцов партизанских отрядов, обеспечивали их оружием и продовольствием, сами принимали участие в диверсиях и боевых операциях (71). /71 НАБ, фонд 4, опись 1, дело 282, листы 39, 58./
Доведенные до отчаянного положения продразвёрсткой и грабежами местные жители настолько отрицательно относились к большевикам, что охотно помогали всем, кто с ними боролся, и особенно своим же братьям-крестьянам, составлявшим основу всех партизанских отрядов. Председатель ЧК ССРБ Ротенберг в сводке за 1-5 мая 1921 г. писал:
«Отношение крестьян к Соввласти в некоторых местностях удовлетворительное, в некоторых пассивное, к компартии враждебное, вызванное недостатком продуктов первой необходимости, отсутствием соли, мануфактуры и других незаменимых в хозяйстве вещей и госразверсткой, которую с таким трудом и неохотой они выполняют. На этой почве каждая контрреволюция находит себе место. Особенно влияет на настроение крестьян - это бандитизм, принявший колоссальные размеры. Ими, т.е. бандитами, разбрасываются белогвардейские разного рода прокламации, разжигается население на почве антисемитизма, в особенности зажиточное крестьянство и шляхта, чем отличаются даже целые волости, относящиеся очень сочувственно; да и как не относиться, ведь большая часть бандитов - местное население. Они очень близки к крестьянским массам, а белорусские крестьяне издавна отличались недоверием» (72). /72 НАБ, фонд 4, опись 1, дело 282, лист 21./
Не менее значимым было и то, что крестьяне хорошо видели разницу между красными частями и отрядами партизан. Если первые позволяли себе грабеж и насилие, то другие, как уже сказано, имели категорический запрет «задевать» крестьянское хозяйство. Очевидно, что этот запрет практически не нарушался, да и странно было бы, если бы крестьяне, из которых в основном состояли «банды», стали бы грабить своих. В результате, как писал тот самый председатель ЧК Ротенберг, «отношение крестьян к бандитам очень хорошее, к красноармейцам – враждебное» (73). /73 НАБ, фонд 4, опись 1, дело 282, лист 27./
Карательные действия большевико в
Большевики быстро поняли, в какой степени успехи партизан зависят от поддержки местного населения. Все свои силы они направили на то, чтобы лишить «бандитов» социальной базы. Но вместо того, чтобы улучшить материальное положение крестьянства и этим изменить его отношение к советской власти, большевики опять обратились к террору.
Одним из первых шагов в этом направлении стало образование губернских комиссий по борьбе с бандитизмом («губкомбанд»), получивших чрезвычайно широкие полномочия. Они подчинялись только ВЧК. В специальной инструкции сказано:
«Приказания и распоряжения губкомбанд не могут быть приостановлены в действии на местах распоряжением местных органов власти, каковые могут лишь в случае несогласия с таковыми обжаловать их в следующую по инстанции комиссию» (74). /74 НАБ, фонд 4, опись 1, дело 282, лист 20./
Инструкция определяла также и основные методы работы комиссий:
«…широкое применение выселения за пределы фронта семей бандитов и прочего населения, скомпрометированного содействием бандитам» (75). /75 НАБ, там же, лист 21.
Впрочем, комбанды не ограничивались этими рекомендациями и шли дальше. Так, Бобруйская политическая комиссия по борьбе с бандитизмом в первом же своем приказе высказалась за то, чтобы
«оповестить все население уезда, что ко всем пособникам и укрывателям (таковыми являются не только те, кто укрывает и кормит бандитов, но и те, кто их видит, знает их месторасположение и не доносит ближним волисполкомам и командирам частей) будет применяться самая суровая мера наказания вплоть до конфискации имущества, выселения из пределов Белоруссии и расстрела» (76). /76 НАБ, там же, дело 287, лист. 52./
Как видим, расстрелять могли и за недонесение. Доносы вообще были сделаны обязанностью всех лояльных граждан, даже если доносить надо было на своего соседа или друга. в приказе № 2 Бобруйской комбанды заявлено:
«Каждому гражданину, знающему, у кого есть оружие или где оно спрятано, вменяется в обязанность сообщить об этом военному командованию или органам ЧК» (77). /77 Там же, лист 53./
А что ждало тех, кто прятал у себя оружие и на кого был обязан донести сосед по деревне? Приказ № 2 дает недвусмысленный ответ на этот вопрос:
«Жители по истечение трехдневного срока, не сдавшие оружия, по обнаружению такового у них, будут считаться врагами трудящихся и расстреливаться без суда и следствия, семьи их выселяться за пределы Белоруссии, имущество конфисковываться и распределяться советами между честными гражданами» (78). /78 Там же, лист 53./
Обращают на себя внимание последние строки. Не надо особой проницательности, чтобы догадаться, что «честными гражданами» считались прежде всего те, кто доносил на «врагов трудового народа». Большевики, таким образом, заимствовали приемы древнего Рима, где доносы являлись не только обязанностью, но и прибыльным делом.
Одновременно с комбандами действовали ревтрибуналы, созданнные на каждом боевом участке. Эти органы были скорее карательными, чем судебными. Во всяком случае инструкция, которая была дана военным отделам ревтрибунала, больше подходила для карательного, чем юридического учреждения:
«При установлении виновности в бандитизме, укрывательстве и пособничестве бандитизму, в дезертирстве и невыполнении продналога, трибунал боеучастка при назначении наказаний: тюремного заключения, заключения в концлагерь, выселения из пределов Белоруссии и расстрела обязательно соединяют эти наказания с конфискацией имущества лиц, признанных виновными и с ограничением прав избирательных» (79). /79 Там же, лист 42/
Несмотря на завершение войны, большевики сохранили на территории Беларуси Западный фронт. Советские историки писали:
«Командующему фронтом ещё не раз приходилось разрабатывать и проводить военные операции по ликвидации в Западной Белоруссии (?) эсеро-кулацких мятежей и уничтожению бесчинствующих белогвардейских банд, подстрекаемых и поддерживаемых белополяками» (80). /80 Иванов В.М. Маршал М.Н.Тухачевский. Москва, 1990, с. 185./
Эта «ликвидация» осуществлялась чрезвычайно жестоким способом. Тухачевский сам свидетельствовал, что методы борьбы с «бандитизмом» в Беларуси были в основном «тамбовские». Что такое «тамбовские методы» Тухачевского – теперь уже хорошо известно. Их суть в широком использовании концентрационных лагерей, куда свозили семьи, мужчины из которых подозревались в участии в борьбе против советской власти. Если в указанный срок «бандит» не сдавался – семью ссылали. Вот что писал Тухачевский:
«Из репрессий наиболее действительными являются: выселение семей бандитов, укрывающих своих членов, конфискация их имущества и передача советски настроенным крестьянам. Если выселение трудно организовать сразу, то необходимо устройство широких концентрационных лагерей. За укрывательство, за несообщение о местонахождении и действиях бандитов должна быть установлена круговая порука» (82). /81 Тухачевский М.Н. Борьба с контрреволюционными восстаниями /Журнал «Война и революция». 1926. № 9, с. 16./
Очевидно, что в Беларуси пользовались «тамбовскими» методами Тухачевского. Для полного сходства не хватало только авиации и химического оружия, которые будущий красный маршал тоже успешно применял против тамбовских крестьян. Карательные меры, сработавшие против «антоновщины», доказали свою эффективность и в Беларуси. Путем кровавого безжалостного террора большевики смогли переломить ситуацию в свою пользу. Во второй половине 1921 года партизанское движение сократилось.
Это не значит, однако, что оно совсем пошло на спад. Еще очень долго положение в Беларуси оставалось неспокойным для большевиков, поэтому они ликвидировали Западный фронт только в 1924 году.
Советско-польская война стала еще одной из многих трагедией Беларуси. Именно в результате событий 1920-21 гг. сначала половина, а потом и вся Беларусь оказалась под советской оккупацией, что и определило ее сложную и трудную судьбу в следующие 70 лет.
Москва смотрела на Беларусь как на свою собственность, где она могла делать все, что захочет. Организованное и неорганизованное ограбление, массовые репрессии вызывало соответствующую реакцию населения, в своем большинстве видевшее в большевиках захватчиков и врагов.
Факты не оставляют никаких сомнений в том, что в Беларуси существовало сильное антибольшевистское движение, и что это движение было действительно народным. Большевики, начавшие в 1920 году поход за мировую революцию, столкнулись в Беларуси с отчаянным сопротивлением, и отчасти благодаря этому сопротивлению были разбиты под Варшавой, на Немане и Щаре. В любой войне положение в тылу играет не меньшую роль, чем ситуация на фронте, а как отметил в своем приказе военный комиссар ССРБ Адамович, «прочного тыла, способного в нужный момент оказать должное содействие фронту, армия за собой не чувствовала».
Таким образом, хотя антибольшевистская борьба в Беларуси не имела шансов на окончательную победу, она стала важным фактором, повлиявшим на результаты советско-польской войны.
Кирилл Маркович Маль (19.. г.р.) – профессиональный историк, научный сотрудник Института истории Национальной Академии Наук Беларуси. Автор книги «Гражданская война в США 1861-1865» (Минск, 2000).
Кирилл Маль, /* По статьям в журнале «Беларускі гістарычны агляд»: том 4, сшытак 1-2 (1997), с. 61-70; том 6, сшытак 1-2 (1999), с. 49-71/
"В июне 1915 года, в ходе массированного наступления германо-австрийских войск российские силы покинули большую часть Польши. Фронт войны приблизился к Западу Беларуси. Под угрозой окружения российские войска вынуждены были оставить неприятелю Вильно, Гродно, Лиду, Брест, Минск и другие города Беларуси.
В середине сентября 1915 года 12-я немецкая армия заняла Гродно и близлежащие города. Вся власть перешла в руки военных. Гродненская губерния получила название "Цесарско-немецкая гродненская губерния".
В городах и уездах были созданы управления и назначены начальники (бургомистры) городов и уездов. 15 сентября немцы заняли Слоним. Для города началось время оккупации, длившееся почти 40 месяцев.
В ходе последующих боев, в октябре 1915 года, линия фронта стабилизировалась по участку Двинск - Поставы - Барановичи - Пинск. Таким образом, территория Гродненской губернии вместе с некоторыми другими белорусскими землями оказалась в зоне германской оккупации. На сегодня этот район составляет примерно 25 % от современной территории Республики Беларусь (50 тыс. кв. км).
Осенью 1915 года на занятых германскими войсками восточных землях (в том числе и белорусских) было создано военно-административное образование "Обер Ост", делившееся на 3 округи. Его возглавил шеф генерального штаба Эрих фон Людендорф. Город Слоним вошел в состав созданной немцами округи "Литва".
На подчиненных Германии в ходе военных действий территориях устанавливался так называемый "Новый порядок". Он сводился к следующему: "Все народы не немецкой национальности лишались всех имущественных и политических прав, а их движимая и недвижимая собственность передавалась безвозмездно немцам". В общем, целью оккупантов было превратить наши земли в источник сырья и дешевой рабочей силы.
Большую часть белорусских земель (33 тыс. кв. км от округи "Литва"), в том числе и Слонимщину, немцы рассматривали как временно оккупированную территорию и предполагали использовать ее в качестве разменной монеты на предстоящих мирных переговорах с Россией.
Тем не менее, это обстоятельство не помешало им более чем на 3 года установить на западных белорусских землях режим оккупации, сопровождавшийся террором и грабежами.
Итак, в оккупированных Германией городах Беларуси, также и в Слониме, установился жесткий оккупационный режим. Поддерживать порядок и спокойствие на захваченной территории должны были этапные коменданты, в распоряжении которых имелись специальные войска, а в борьбе со шпионажем им помогала полевая полиция. Широко были распространены военно-полевые суды.
За владение оружием, взрывчатыми веществами, боеприпасами сразу предусматривалась смертная казнь. Случалось так, что людей нередко обвиняли в шпионаже и расстреливали. Немало жителей Слонимщины арестовывалось и заключалось в лагерь, находившийся в Альбертине.
Многочисленные приказы и распоряжения регламентировали жизнь населения оккупированной территории. Военные чины распространяли их среди местного населения через созданную администрацию и путем вывешивания в видных местах объявлений на немецком, еврейском, русском, польском языках. Строго контролировалось перемещение.
Ночью действовал комендантский час. Передвигаться было разрешено пешком в границах повета и со специальным разрешением. Запрещалось продавать мясо и продукты нового урожая, охотиться и ловить рыбу.
За нарушением правил следовали наказания в виде штрафов, тюрьмы, а порой и смертной казни. Населению запрещалось получать посылки, журналы, газеты, организовывать собрания и т. д.
Оккупанты ввели для населения множество налогов. Жители облагались личным налогом, налогом на животных, в том числе и на собак, целым рядом косвенных налогов.
Распространенным явлением в деревне стали безграничные и непосильные для крестьян реквизиции животных и продуктов питания. Часто доходило до того, что забиралось все, вплоть до "последнего куска хлеба".
Несмотря на то что за изъятое полагалась оплата, она была очень невелика. Вместе с тем практиковалась мобилизация в рабочие батальоны на различные работы, строительство укреплений и т. д.
При этом людей содержали в нечеловеческих условиях и недостаточно кормили. Осуществлялся вывоз молодежи на работы в Германию. С оккупированных белорусских земель, в том числе и со Слонима, регулярно и в больших количествах вывозились материальные ценности, скот, продукты питания.
Во время немецкой оккупации 1915 - 1918 гг. Слоним напоминал большую полуразрушенную деревню, которая возвращалась к примитивному сельскому хозяйству.
После установления здесь оккупационного режима в сентябре 1915 года население города сократилось примерно в два раза и составляло около 10 тысяч, так как еще в результате приближения фронта большое количество жителей покинуло Слоним и эвакуировалось.
Многие из них уже больше не вернулись к себе на родину. Некоторые горожане погибли во время 4-х дневных боев за город. Оставшиеся люди испытывали нехватку продовольствия и других средств первой необходимости: мыла, лекарств и т. п., страдали от болезней, гибли от эпидемий.
Хлеб, который в Слониме и в других городах распределялся по карточкам, был насыщен различными заменителями, из-за чего люди часто отравлялись. Для того чтобы как-то прокормиться, слонимчане начали обрабатывать землю, выращивать сельскохозяйственную продукцию.
Подобное положение наблюдалось и во всем уезде. Правда, отдаленные деревни жили немного лучше, так как туда реже приходили немцы. Для оккупированного населения вводились немецкие паспорта, которые были сначала на немецком языке, а затем, с декабря 1915 года, на немецком и белорусском языках.
Муж известной белорусской писательницы Э. Пашкевич (Тетки), С. Кайрыса по поводу первой германской оккупации Беларуси вспоминал: "Немецкая оккупация сразу парализовала общественную жизнь, остановила выход прессы, не допускала организаторской деятельности, через военно-административный аппарат сковала весь край, и начала безжалостно его очищать".
Население оккупированных немцами территорий с каждым днем все острее испытывало голод и нехватку самых необходимых продуктов. В большом дефиците оказались мясо, хлеб, мука.
К примеру, зимой 1917 года в округе "Литва", в том числе и на Слонимщине, оккупационными властями в сутки выдавалось на человека 225 граммов суррогатного хлеба, 300 граммов картошки, 50 граммов пищевого концентрата.
Один раз в неделю взрослые получали 125 граммов мяса. Вместе с тем, германские оккупанты все более усиливали свою грабительскую и опустошительную экономическую политику. Как отмечал генерал Э. Людендорф, экономическая эксплуатация осуществлялась основательно.
14 января 1919 года в Слоним вошли части Красной Армии. Население города к тому времени составляло примерно 9 тысяч человек, для сравнения, в 1911 году в Слониме проживало 22 тысячи человек. Большинство жилых и промышленных строений было разрушено, вывезено большое количество промышленного оборудования и различных ценностей.
Вскоре для белорусов началось новое бедствие - польско-большевистская война. Слоним два раза переходил из рук в руки противоборствующих сторон, и, наконец, в марте 1921 года, согласно Рижскому мирному договору, он оказался под польской оккупацией вплоть до 1939 года. А в 1941 году город был вновь оккупирован Германией чуть более чем на три года.
По приходе немцев в Белоруссию преимущественное большинство населения встречало немцев радостно и было довольно тем, что рухнул колхозный строй и советская власть . Еще немецкая армия не входила в деревню, а Красная армия уже отступила из деревни, как крестьяне начали разбирать колхозное и общественное имущество. При занятии немецкой армией данной территории имущество, которое не успело население разобрать, было забрано немецкой армией, как-то: магазины, склады, базы, мельницы и другое общественное богатство. Крестьяне начали заниматься разделом колхозного имущества, то есть [брать] инвентарь, скот и землю. (Скот - который не успели большевики угнать.) Раздел происходил неодинаково в каждом колхозе. В некоторых колхозах раздел земли происходил просто на душу, то есть бывший колхозный урожай, а после уборки урожая еще раз делилась земля уже на постоянно. В других колхозах уборка урожая происходила совместно, то есть как в колхозе, и собранный хлеб делили по трудодням, а уже осенью, после зимовых, и вообще вся земля делилась по хозяйствам (единоличным).
В тех деревнях, где люди были высланы на Урал в 1929–1931 годах , земля которых по приходе немцев оставалась свободной, там крестьяне брали земли больше, чем он имел до колхоза, но для формальности нужно было писать заявление в земельное управление и просить, что я, член общины такой-то, прошу [о] начислении меня землей в количестве таком-то (при немецкой оккупации деревню называли общиной). В тех деревнях, где крестьяне не высылались на Урал и запасной земли не было, там крестьяне получили свою землю, которую имели до коллективизации. Раздел земли происходил более-менее спокойнее, чем раздел скота и инвентаря. Раздел скота и инвентаря происходил в большинстве случаев скандально лишь только потому, что советская армия угнала скот, машины и другой сельскохозяйственный инвентарь. Но, несмотря на отсутствие мужских рабочих рук, машин и рабочего скота, с неожиданной быстротой возродилось единоличное хозяйство, и, несмотря на большие налоги немецких оккупационных властей, крестьянство подняло свой жизненный уровень и показало преимущество над рабским колхозным трудом. Но этот расцвет единоличного хозяйства был недолгим. Немецкие оккупационные власти стали убивать население, забирать на работы в Германию и проводить другие репрессии, что привело к созданию партизанского движения. Немецкая сельскохозяйственная комендатура старалась организовывать так называемые МТС. Но эта помощь могла быть только до организации партизанского движения. При появлении партизанского движения ни один трактор уже не мог работать, ибо будет уничтожен.
Участие немцев в разделе земли, инвентаря, рабочего скота было пассивным. Приезжали в деревню немецкие представители военных комендатур, где собирали общие собрания и слушали мнения крестьян, как лучше поступить с уборкой урожая. Немцев интересовало главное - чтобы крестьяне своевременно убрали урожай и сдали им военные поставки, то есть продналоги всех видов. По приезде немецкой сельскохозяйственной комендатуры были даны планы, сколько и какая община должна сдать военные поставки.
Немецкое сельскохозяйственное управление работало при помощи работников местного населения, преимущественно бывших работников советского земельного управления. Управление имело данные, сколько в какой общине земли, скота, птиц; исходя из этого спускался посевной план и план военных поставок в общем на общину. Главная работа сельхозуправления сводилась к тому, чтобы доведенные планы военных поставок выполнялись точно в срок. Там, где добровольно крестьяне не выполняли или мешали партизаны, туда посылались отряды милиции. Это были первые времена немецкой оккупации, когда партизаны не имели больших сил. Но когда партизанское движение было в больших масштабах, тогда военные поставки населением не выполнялись. После чего работа сельхозуправлений встала в тупик. Они не могли контролировать, какая община и какой член общины и чего не выполнил. Тогда работа управления свелась к тому, что [крестьяне] давали сведения военным властям, какая община и какое количество имеет задолженность в целом.
Военные власти мобилизовали большое количество подвод, то есть транспорт, и выезжали отрядом войск, окружали деревню и занимались выкачиванием необходимого количества военных поставок. В последние времена немецкой оккупации, когда вообще целые районы были заняты партизанами, малые военные немецкие отряды [были] не в состоянии выполнять прежнюю работу. Тогда сельхозкомендатура вместе с крупными соединениями немецких войск выезжала на операцию [против] партизан. И если последним [немцам] удавалось занять оккупированную территорию партизан, то на этой территории забирали весь скот, хлеб, картошку, сено, последние женские тряпки и все возможное и нужное для немцев, казачьих войск и французских легионов СС.
Операции [против] партизан, которые они [иностранные добровольцы] производили, для них были лакомым кусочком. При появлении казачьих частей в районе, оккупированном партизанами, все местное население убегало в леса и все [имущество] оставляли [на месте], боясь, чтобы [его] не забрали на работу в Германию. И все брошенное населением было для них [казаков] военной добычей . После такой операции, возвращаясь обратно, казаки пьянствовали, продавали или меняли на водку привезенные разные вещи. Одни казаки продавали и потом рассказывали другим казакам, кому они продавали. Последние шли [к покупателям] и, угрожая тем, что это [купленные] партизанские вещи, забирали [имущество] обратно.
Поведение партизан было еще хуже. В тех местах, где временно пребывали немецкие войска или их сообщники и позже уезжали на фронт или другое место, а население оставалось одно, после чего приходили партизаны и жестоко расправлялись с населением за то, что они работали у немцев, или даже за то, что немцы стояли в их квартирах, выполняя лозунг «кто работал для немцев два часа, тот наш враг». [Партизаны] убивали невинное население, грабили все основательно, дома и даже целые деревни. Те деревни и местечки, которые находились недалеко от железных дорог, автомагистралей и станций, партизаны выпаливали начисто, для того чтобы немцы не могли там расположить свои воинские части или сделать опорный пункт. В населенных пунктах, которые были далеко расположены от немецких войск и оккупировались партизанами, или местах, которые служили для укрытия партизанам, немецкие войска с большими силами разбивали партизан, а с населением поступали еще жестче , чем партизаны: грабили, убивали, забирали на работы, вылавливая целые районы. Это делалось для того, чтобы партизаны не могли иметь места пристанища и извлекать пользу из населения.
Были партизаны, которые боролись против немцев и так жестоко с населением не поступали. Они были убеждены, что после войны колхозов не будет и законы советской власти изменятся. К таким партизанам относился отряд Кошелева . Были еще партизаны такие, которые не хотели воевать ни за Гитлера, ни за Сталина, а просто избегали немцев, чтобы их не забрали на работы или [в] лагеря военнопленных, но не помогали и Сталину, и называли себя «самосохранение» , и надеялись на какую-то третью силу извне.
Обращение немцев с населением
С первых дней немецкой оккупации можно было наблюдать недовольство населения: одни были униженные, а другие обиженные, третьи оскорбленные, четвертые расстреляны. Чем дальше продолжалась немецкая оккупация, тем больше создавалось недовольство у населения. Немецкие солдаты и офицеры брали последние продукты питания, насиловали молодых девушек и престарелых женщин, отправляли людей в Германию на работы, [происходили] массовые убийства невинных детей, женщин и стариков еврейского происхождения. Вот что служило [причинами для] создания большого партизанского движения.
Некоторые примеры немецкого обращения [с местным населением]. Недалеко от местечка N. была расположена одна немецкая компания , которая отдыхала после [анти]партизанских операций. Два немецких солдата или подофицера в пьяном виде пришли в рядом расположенную деревню, где зашли к одному крестьянину в дом, семья которого состояла из двух подростков, мужа и жены. Дети, видя появление немецких солдат, спрятались под печку, мужу предложили удалиться с квартиры. Последний, не понимая разговора, не уходил с квартиры, после чего солдаты применили насилие, сперва избили, потом прострелили руку и выбросили в зимнее время голого на улицу. Оставшаяся в хате бедная 40-летняя женщина и двое подростков подняли крик, но бедным никто не пришел на помощь. Сила оружия заставила молчать, после чего кровожадные немецкие изверги начали использовать отбивающуюся женщину. Было заявлено в ближайшую немецкую комендатуру, но там ответили: мы не знаем, из какой компании были эти солдаты .
В одной деревне партизаны убили старосту деревни . Этот староста имел два сына, одному [исполнилось] 17, а другому - 20 [лет]. Вскоре после убийства отца старшего сына забрали немцы на работу на один лесопильный завод, где работали военнопленные - 200–300 человек. В одно прекрасное время военнопленные убили часового, и 15 военнопленных бежали. Тогда немецкие власти построили всех военнопленных и работающих там гражданских и расстреливали каждого десятого, где [и] пал жертвой гитлеризма сын старосты. Отца убили партизаны, брата - немцы, и 17-летнего юношу ждала участь брата, который после [его гибели] решил пойти в партизаны.
Потерпевшая поражение от партизан одна немецкая компания возвращалась назад и проезжала через одну из деревень, в которой в эту ночь одна молодая девушка отказалась поехать в Германию и ушла в партизаны, но семья ее оставалась в данной деревне. Узнав об этом, немцы избили прикладами винтовок всю семью (трех человек) и бросили полуживыми в колодец.
В одной немецкой сельхозкомендатуре, где мне приходилось ежедневно бывать, работала переводчицей одна молодая девушка 16–17 лет. Один из офицеров комендатуры неоднократно пытался использовать эту переводчицу, несмотря на его 45-50-летний возраст. Последняя не хотела быть жертвой [его домогательств] и заявила в военную комендатуру. Узнав об этом, офицер сельхозкомендатуры написал ложное заявление в Гестапо, что эта переводчица имеет связь с партизанами. Гестапо арестовало [девушку] и после жестоких пыток отправило [ее] на работу в Германию.
В одну деревню приехал верховой немецкий солдат, чтобы достать яиц, но не успел собрать и двух десятков, как партизаны были уже в деревне… Солдат, заметив партизан, начал удирать, но пуля была быстрее лошади, и солдат упал убитым. Узнав об этом происшествии, недалеко стоявшая немецкая военная часть приехала на расправу с партизанами. Партизаны были уже в лесу, куда немцы малыми силами боялись ехать, и обозленные немцы решили отомстить мирному населению. Люди, зная свою участь, прятались, кто куда мог. Тогда немцы решили запалить деревню. Из горящих домов и сараев стали выскакивать люди, по которым немцы открыли огонь. Тем самым немцы выполнили свой приказ [уничтожить] за одного [убитого] солдата 100 мирных жителей.
Подобных случаев были сотни.
Поведение французских СС легионов
Стоявшие в местечке N. французские легионы часто грабили население. Однажды группа солдат пошла в деревню, расположенную в полукилометре от местечка, где [они] забрали у крестьянина лошадь с повозкой и убили свинью-матку, а сами скрылись. Крестьянин обратился за помощью в сельхозкомендатуру. Сельхозкомендатура была заинтересована в развитии свиноводства, тем более деревня находилась вне угрозы нападения со стороны партизан. Сельхозкомендатура при помощи ортскомендатуры нашли свинью на кухне у французов и отдали [ее] снова крестьянину. Но крестьянин не успел выехать за местечко, как группы французских солдат снова забрали свинью, а крестьянина избили и бросили в речку. Проходящие люди, видя совершившееся, заявили первостоящему полицейскому посту, который подал сигнал тревоги, по которому пришла полицейская группа. В результате стычки французских солдат с полицейской группой был убит один французский солдат и ранен один полицейский.
Поведение немецких чиновников было крайне грубым. Гражданское население, не зная [немецкого] языка, не могло правильно поступать, а в ответ на это можно было слышать со стороны чиновника: «Вон, свиньи!». Обиженный служащий или рабочий, получавший во время немецкой оккупации в месяц 6 кг муки, 160 гр. соли и две коробки спичек, уходил униженный и оскорбленный.
Обращение немцев с евреями
По приходе немцев в Белоруссию немцы с евреями не везде поступали одинаково. В одних местечках [евреи] были расстреляны сразу, в других [их] сгоняли в несколько домов или квартир, где они охранялись, и оттуда гоняли их на разного вида работы. Но были и такие места, где евреев было небольшое количество (30–40 человек), они жили без охраны до момента их убийства или перевозились в другие места, где их было больше, то есть [шла] подготовка для уничтожения. Все евреи носили на спине желтый кусок полотна круглого вида и шестиконечную желтую звезду.
Примеры некоторых жестокостей и убийств евреев. В одно из местечек, где жило преимущественное количество евреев, приехал один СС отряд. Окружили местечко, согнали всех евреев в одно место, собрали мужчин и погнали недалеко от местечка рыть яму. После окончания рытья ямы евреями СС отряды начали свою бандитскую работу. Поубивали сперва тех, которые копали ямы, а потом начали пригонять к яме женщин и детей, старух и стариков, партиями 10–15 человек, ставили над ямой у трупов павших отцов и сыновей и повторяли свое злодеяние. Крики детей, стоны женщин, мольбы молодых девушек - ничто не могло остановить разъяренных палачей.
Одна молодая девушка упала на колени и просила пощадить ее жизнь. Но ни ее мольба, ни одаренная красота не могли смягчить сердца пиратов. Некоторые [евреи], не прося пощады, просто покорно ожидали своей смерти. Спасались лишь только те, которые или бежали каким-либо образом, или просто при расстрелах были ранены и притаились, что они убиты, и, имея большую силу воли и терпение, ожидали, пока убийцы не уедут, если только ямы сразу не засыпались, а просто присыпались.
В других местах, где немецкие войска и Гестапо находились постоянно, производились одиночные расстрелы. Постепенно забирали людей и сажали в тюрьмы, пытками вымогали золото и другие драгоценности, и потом Гестапо и СД [их] расстреливали. Те семьи, которые были смешанные, то есть муж белорус, жена еврейка и наоборот, - с теми поступали по-другому. Сперва забирался член еврейского происхождения и уничтожался. Детей и взрослых забирали и отправляли на работы или тоже уничтожали, были [и такие] случаи. Член семьи не еврейского происхождения в последнюю очередь арестовывался и исчезал в неизвестность.
Были еще и другие методы уничтожения евреев. Недалеко от города Вильно был большой еврейский лагерь, из которого гоняли на работы и частично расстреливали. К 1943 году в данной местности появилось много партизан, которые имели связи с лагерем, что угрожало немцам. Немцы, видя опасное положение, решили лагерь уничтожить, вызвали самолеты и бомбили лагерь, а со стороны охраны СС обстреливали минами из минометов. Таким образом, лагерь был уничтожен. Были сотни случаев разного вида убийства евреев, но на паре страниц описать [все] невозможно.
Как немцы забирали людей на работы
С первого времени немецкой оккупации военные власти назначили нужное им количество людей. Районные управления и биржа труда назначали [людей] на каждую волость. Волость назначала на каждую общину, где староста общины назначал персонально. [Если] люди добровольно не являлись, высылалась волостная полиция, и забирали [на работы] насильно. Но это было до появления партизан, при появлении партизан волостная полиция не могла выполнить первой роли, после чего высылались немецкие войска и вместе с полицией окружали деревню. И [немцы] забирали всех трудоспособных людей, пригоняли в район и запирали в школу или церковь и потом молодых отправляли в Германию, а старших летами посылали на местные работы или брали в воинские части рыть окопы.
Когда и почему изменилось отношение населения к немцам
С первых дней немецкой оккупации население относилось [к немцам] относительно хорошо и считало их освободителями . Но, узнав дальнейшее их поведение, хамское отношение, посылание на работу в Германию, раздевание населения среди улицы (снимали валенки и полушубки), непосильные военные налоги, репрессии и расстрелы, [белорусы] изменили отношение к немцам. Некоторые крестьяне выражались, что лучше колхоз, чем немецкое освобождение. К концу 1943 и началу 1944 года в деревне исчезло все, начиная с курицы и кончая коровой, кроме картошки и кое у кого [оставшегося] хлеба. В 1941 году, по приходе немцев, в районе насчитывалось 6 тыс. коров; к началу 1944 года в районе осталось 400–450 голов и [только] те, которые находились в самом районе или на опорных пунктах.
По приходе немцев в Белоруссию первые полтора года были открыты церкви, молодежь женилась, венчалась в церквях, устраивали гуляния, вечеринки, устраивали пьянки. Но время быстро сменилось: из церквей сделали сараи, куда постилали солому и загоняли людей полно, как скот, после чего отправляли на работы разного вида. В селах и местечках молодежь исчезла, все закрылось, никаких гулянок-вечеринок не устраивали. От большинства сел остался только пепел [в итоге их] обоюдного уничтожения немцами и партизанами.
Как отступали и кто отходил
Начиная с осени 1943 года, когда немцам пришлось отступать, население эвакуировали подчистую, конечно, где это им удавалось. [Немцы] посылали [местных жителей] в глубокий тыл, размещали в оккупационных зонах или отправляли в Германию. Чем дольше немцам приходилось пребывать на Восточном фронте, тем реже удавалась массовая эвакуация. Весной 1944 года немецкий фронт в Белоруссии находился по линии Витебск - Орша Могилев. И когда советская армия пошла в наступление по всему фронту, [то советские войска] разрезали немецкий фронт на несколько частей и перерезали главную автомагистраль Москва-Минск, по которой немцы могли бы легко отступать. Немецким армиям пришлось отступать по узкой шоссейной дороге, которая проходила через белорусские леса и болота. Армии с оршинского и могилевского направлений отступали по этой единственной дороге, по которой впереди [на] 100–120 км на реке Березине советскими самолетами был разбит мост. Немецкая армия подвергалась уничтожению как со стороны самолетов, десанта, так и со стороны партизан.
Республика Зуева была формой старообрядческого самоуправления на оккупированной немцами территории. Зуевцы отбивались и от партизан, и от фашистов, и от эстонской полиции, но потом пошли на сотрудничество с Рейхом.
Оккупация Белоруссии
П. Ильинский в своих воспоминаниях «Три года под немецкой оккупацией в Белоруссии» описывает, как белорусы сотрудничали с немецким правительством. Была ли оккупация всегда такой, как ее представляли советские учебники истории – вопрос неоднозначный.
Историк А. Кравцов считает, что «та оккупация была разной. Бывало так, что к немцам шли за подмогой. За хлебом, за кровом. Иной раз даже за оружием. Кого-то из тех мы вправе называть коллаборационистами. Но вправе ли осуждать?».
В Белоруссии, как и в других регионах СССР, возникали различные партизанские образования, выступающие как за, так и против Красной Армии.
Республика Зуева
Описывая партизанское движение в оккупированной Белоруссии, Ильинский повествует об одной из новообразованных в ходе войны республике – Республике Зуева. Из исследований Д. Карова и М. Глазка еще в советское время стало широко известно о других республиках – демократической Республике Россоно, состоящей из красноармейцев-дезертиров, и воевавшей как против немцев, так и против РККА, а также о так называемом – республике размером с Бельгию, располагавшаяся на Брянщине и на частях современных Курской и Орловской областей, с населением в 600 тысяч человек. Однако о загадочной Республике Зуева писали куда меньше. Откуда же она возникла и как долго просуществовала?
Мотивы Зуева
В книге «Партизанщина: мифы и реалии» В. Батшев описывает, что так как Полоцк, Витебск и Смоленск были заняты немцами в самом начале войны, им потребовались свои люди в новообразованном правительстве захваченных территорий.
Бургомистром в деревне Заскорка под Полоцком стал старообрядец Михаил Зуев, недавно сидевший в тюрьме за антисоветскую деятельность. Он был лоялен немецким оккупантам – двое его сыновей были сосланы НКВД в Сибирь, и давно имел счеты с советской властью, потому немцев он встретил с большим воодушевлением: «В 1930-х годах он два раза сидел в тюрьме за антисоветскую деятельность (5 и 3 года соответственно), и только в 1940 году вернулся из застенков НКВД в свою деревню. Два его сына тоже были арестованы НКВД за вооружённую борьбу против советской власти. Один сын в итоге погиб в сталинских лагерях, второму удалось в начале 1960-х уехать в Австралию».
Ильинский рассказывает, что в деревне на тот момент жило около трех тысяч староверов, а расположена она была на болотах и лесах, далеко от всякой дороги. Согласно Д. Карову (написавшему книгу «Партизанское движение в СССР в 1941-1945 гг»), под управлением Зуева и при поддержке немецкого правительства старообрядцы жили довольно спокойно, наслаждаясь самоуправлением, возвращением частной собственности и открытием старообрядческих церквей – но затем кое-что произошло.
Война Зуева
В ноябре 1941 года в Заскорку пришли семеро партизан и попросили содержание. Среди них был известный Зуеву работник НКВД, прославившийся своей жестокостью. Дав для маскировки партизанам кров и еду, деревенский совет вскоре тайком убил их и забрал оружие: «Зуев поместил вновь прибывших в одну избу, снабдил их продовольствием, а сам пошёл советоваться со стариками, как быть. На совете старики приняли решение убить всех партизан, а оружие их спрятать». Когда вскоре в деревню пришла новая группа партизан, Зуев дал им еды и попросил покинуть свою территорию. Когда партизаны пришли еще раз, Зуев послал им навстречу старообрядцев, вооруженных винтовками. Ночью партизаны вновь вернулись – лишь с тем, чтобы отступить, наткнувшись на неожиданно мощное сопротивление неспящих и вооруженных зуевцев.
После этих нападений Михаил Зуев решил организовать в своей и соседних деревнях специальные военизированные отряды. Они были вооружены трофейным партизанским оружием, ночью организовывали дежурство и отбивали нападения. До 1942 года зуевцы, по сведениям Ильинского, отбили 15 атак партизан. Самые главные проблемы начались после – в конце декабря у староверов кончились патроны. Зуеву пришлось пойти к немецкому коменданту – и после Нового года один из немецких генералов, воспользовавшись разногласиями между старообрядцами и советским правительством, решает вооружить белорусские деревни, подконтрольные Зуеву, пятьюдесятью русскими винтовками и патронами. Зуеву было велено не говорить, откуда он достал оружие, и было отказано в автоматах – видимо, из соображений безопасности. Соседние деревни сами присылали своих представителей к Зуеву, прося о защите – так его «республика» расширялась.
Контрнаступление
В 1942 году Зуев со своими отрядами идет в контрнаступление и прогоняет партизан из окрестных деревень, а затем включает их в состав своей республики. Весной он достает еще четыре пулемета (по разным версиям – покупает у венгров, у немцев, достает в боях с партизанами) и вводит жесточайшую дисциплину: за серьезные правонарушения расстреливали на основе голосования вече старообрядцев.
Зимой 1942-1943 Зуев отбил серьезные атаки партизан, и те стали держаться подальше от его республики. Прогнал он из своих краев и эстонскую полицию, которая искала партизан и хотела на основании этого пожить в его деревне: «Зуев ответил эстонскому офицеру, что никаких партизан в районе нет. А следовательно, и полиции здесь делать нечего. Пока дело ограничивалось словами, эстонец настаивал, но как только к дому подошел собственный отряд Зуева и Михаил Евсеевич решительно заявил, что применит силу, в случае, если полиция не уйдет - эстонцы подчинились и ушли». Зуев снабжал Полоцк ресурсами – дичью, дровами, сеном, и был очень удобен для немецкого правительства, так как он исправно платил продовольственный налог. Они даже не заглядывали в Республику Зуева и никак не влияли на внутреннее самоуправление.
Конец Республики староверов
Вскоре немецкая армия отступила на запад. Зуев отступал вслед за ними: как пишет историк Б. Соколов, «Зуев с частью своих людей ушёл на Запад. Другие староверы остались и начали партизанскую борьбу против Красной Армии. Для этой цели немцы снабдили их оружием и продовольствием. Партизанские группы держались в лесах под Полоцком вплоть до 1947 года».
Ильинский пишет, что все люди плакали, уезжая из родных деревень, везли на телегах самое ценное, спасали старинные книги и припасы. Немецкий комендант, уходя из окруженного Полоцка, решил пробиться к Зуеву, чтобы уйти вместе с ним из окружения – только его люди знали лес как свои пять пальцев. С помощью Зуева немецким войскам и идущим вместе с ними старообрядцам (от одной до двух тысяч – сведения разнятся) удалось выйти в Польшу, а оттуда – в Восточную Пруссию. Часть людей действительно остались в родных краях и стали воевать с РККА. Несколько сотен оставшихся вывозятся в лагеря, тем временем как уехавшие вместе с немцами старообрядцы уезжают в Южную Америку из Гамбурга в 1946 (часть из них потом, в шестидесятых, переедет в США – где жил и Ильинский, автор воспоминаний).
В Пруссии группа Зуева распалась. Сам он пошел к А. Власову и стал воевать в Русской Освободительной Армии. Далее следы его теряются – по разным данным, Зуев или поехал во Францию, а оттуда в 1949 году отбыл в Бразилию, или сдался в 1944 англичанам. Что с ним случилось дальше – никто не знает. Не осталось достоверных сведений о нем, и нет даже фотографии управителя республики староверов. Так кончился век Республики Зуева.
Казалось бы что за чушь, кто посмеет? Однако Лукашенко уже второй раз за короткий срок делает паническое заявление - нас скоро захватят и пора всем раздать ! Первый раз нечто аналогичное прозвучало8-го октября . И теперь вчера,29-го октября . «Скажу вам впервые и откровенно то, о чем я говорил в самом узком кругу. Я всегда говорю прагматично: а если завтра с ружьем придется встать на защиту своей Родины? Я как главнокомандующий обойдусь, что ли, только той структурой и системой, которая создана в Вооруженных Силах и милиции? Нет. Нам придется раздать каждому, прежде всего мужику, да и девчонке, оружие, чтобы защитить, ладно, не Родину, себя и свою семью, своих детей... Вдруг, не дай бог, конфликт, война - какие ты структуры задействуешь? Как было в Великую Отечественную войну? Коммунисты, комсомольцы вперед. Потому что была мощная партийная организация, государственная власть в ней была сосредоточена, и молодежная организация. Люди жили, воевали, погибали и принесли нам победу. - Эту структуру в трудную, пусть даже не военную минуту глава государства (не будет меня, будет кто-то другой
[в этом месте у президента навернулась слеза - авт]), правительство смогут задействовать. Это колоссальный резерв, который сегодня создан
». Когда Лукашенко находится в эмоциональном стрессе, а это происходит нередко (молочные, газовые и нефтяные войны многократно это демонстрировали), он, грубо говоря не в состоянии молчать и, тем более, "фильтровать базар". В приведённой выше цитате просто море информации, которая, если её очистить от эмоций и врождённого косноязычия, выглядит так. 1. Готовится оккупация Белоруссии. 3. Нам остаётся только попробовать запугать потенциального оккупанта раздачей оружия всему населению. 4. Разумеется, население не станет защищать меня, поскольку я его за долгие годы своего правления вогнал в нищету и лишил света в конце туннеля. Но какая то его часть попытается защитить себя сама и, тем самым, окажет оккупанту хоть какое-то сопротивление, даже если меня сбросят с президентского трона. Эти неудобства и сложности для оккупанта - единственное, чем я могу его пугать. Факт подготовки нападения на Белоруссию косвенно подтверждает и посол России в Белоруссии - Бабич, который посчитал необходимым заявить21 октября , что нападение на Белоруссию будет рассмотрено как нападение на Россию. "... Мы - Союзное государство, у нас союзнические отношения, здесь единая военная политика, которая гарантирует абсолютную безопасность для наших граждан". И здесь возникает самый интригующий вопрос. Почему Лукашенко игнорирует недвусмысленное заявление Бабича, которое, казалось бы, должно его успокоить? Значит, он не считает слова Бабича гарантией. Но почему? Ведь ещё совсем недавно, за несколько дней до своих панических заявлений о раздаче оружия, Лукашенко при осмотре белорусских образцов вооружений говорил: "... Ну, кроме России, наверное, нам рассчитывать не на кого. И даже на Россию мы не можем на 100% положиться...". Это было 5-го октября и тогда он ещё расчитывал и на свою армию и на Россию, хотя и не на 100%. А уже 8-го октября последовало первое заявление о раздаче оружия... Итак, в период с 5-го по 8-е октября Лукашенко получил некую, убедительную для него, информацию, что Россия во время нападения на Белоруссию, точно не поможет и рассчитывать на неё нельзя! А это возможно только в одном случае - Россия к моменту, когда нападут на Белоруссию, уже будет оккупирована! Разумеется, оккупация России не будет классической. Единственно возможным вариантом оккупации России является прозападный переворот. Майдан. Именно о майдане в России, как о решенном деле, надо полагать, и получил "надёжную" информацию Лукашенко! Однажды подобным образом был оккупирован СССР и тогдашний майдан, начавшийся перестройкой, оказался успешным. Одним из многочисленных следствий этой катастрофы явилось разрушение Югославии, помочь которой оккупационный режим Ельцина не пожелал. Убитый Западом Милошевич неотступно стоит перед глазами Лукашенко. Ситуация осложняется тем, что Лукашенко безоговорочно верит во всесилие Запада и в его представлении России уже практически нет. Запад разрушил СССР, тем более, по его мнению, разрушит и Россию. Поэтому Бабич его успокоить не может. И куда ему тогда бежать? Некуда ему бежать. Остаётся раздавать оружие... А майдан в России и вправду готовится либеральным правительством России. Повышение цен на бензин, повышение НДС, пенсионная реформа и пр. - пока это не привело к массовым выступлениям. Но работа продолжается. Из последних действий правительства для организации майдана: снова повышаются цены на бензин. Цены на пропан за год выросли на 50% и продолжают расти. Вводятся драконовские налоги на индивидуалов (фрилансеров)... Правительством не делается буквально ничего для облегчения положения народа и развития экономики. Всё что делается - ведёт только к ухудшению положения, что и является целью. Расчет на то, что озверевшие массы начнут бессмысленный и беспощадный бунт, в котором сметут и правительство и президента. Но Запад своим поможет - рассчитывают майданщики!... Но это совсем другая история, конец которой пока не написан. Лукашенко слишком долго вертел вектором и ему, точно, никто помогать не будет!
