Легион идель урал. Волго-татарский легион — легион «Идель-Урал

Иностранное слово «коллаборационизм» (фр. сollfboration - сотрудничество, совместные действия) до сих пор относится к разряду труднопроизносимых, хотя заимствовано оно для обозначения действительных событий, происшедших более пяти десятков лет назад в годы Второй мировой войны. Да, писать об «изменниках, предателях родины» не просто. Не исключено, и на данную публикацию последует реакция, подобная грому небесному: «Нельзя! Пишите лучше о героях...».

Хотелось бы, чтобы читатель тут учел: газетный текст - не указ о награждении и не судебный приговор. Наша цель - не возвышать, а понять человека, которому в тисках обстоятельств пришлось дать двойную присягу и трижды вместе с другими, кто записался в ряды легиона «Идель-Урал», прокричать «Хайль!».

Известно, подавляющее большинство военнопленных, включая «власовцев» и так называемых легионеров, которые примкнули к немцам под флагом борьбы со сталинизмом в целях создания независимых национальных государств, были «вычислены» и при активном содействии союзников возвращены в СССР и осуждены. Под жернова репрессий попали даже те, кто много лет томился в немецких концентрационных лагерях. Редкие из них, отсидев длительный срок, вышли на свободу. А кто из этих несчастных в условиях колоссального морального давления отважился написать мемуары? Такие случаи единичны. Вот почему мы полагаем, что воспоминания бывшего военнопленного Ивана Скобелева представляют историческую ценность. Несмотря на вполне объяснимую субъективную трактовку событий, нельзя пройти мимо новых сведений о действиях подпольной группы, в состав которой входил и бывший политработник Второй ударной армии, поэт Муса Джалиль, гильотинированный фашистами (впоследствии Герой Советского Союза, лауреат Ленинской премии).

Несколько слов о судьбе мемуаров. Уроженец чувашской деревни Нижний Курмей Оренбургской области Иван Скобелев (1915 г.) их написал по просьбе писателя и журналиста, главного редактора Оренбургской студии телевидения Леонида Большакова, который интересовался чувашской историей (автор брошюры «Чувашские корреспонденты Льва Толстого»). Видимо, после триумфального возвращения в СССР «Моабитских тетрадей» Мусы Джалиля в период кратковременной «оттепели» у автора появилась надежда, что изменится отношение и к другим узникам лагерей, а также ко всем жертвам войны. Еще раз мысленно прошагав по ухабистым дорогам войны, он, безусловно, искал способ приобрести душевную устойчивость (держать колоссальную информацию и впечатления внутри - испытание неимоверное). Рассказать, исповедоваться, оправдаться перед потомками, пожалуй, автор думал и об этом.

Валерий АЛЕКСИН.

Краткая историческая справка

Волжско-татарский легион (легион «Идель-Урал») — подразделение Вермахта, состоявшее из представителей поволжских народов СССР (татары, башкиры, марийцы, мордва, чуваши, удмурты). Волжско-татарские легионеры (всего около 40 тыс. человек) входили в состав 7 усиленных полевых батальонов; 15 хозяйственных, саперных, железнодорожных и дорожно-строительных рот; и 1 боевой группы Восточно-тюркского соединения СС. Организационно подчинялся Штабу командования восточными легионами (нем. Kommando der Ostlegionen).

Легион был создан в Едлино (Польша) 15 августа 1942. Идеологической основой легиона было создание независимой Волго-Уральской Республики (Идель-Урал). Ведущую роль в идеологической подготовке легионеров играли эмигранты — члены национальных комитетов, образованных под эгидой министерства оккупированных восточных территорий.

Волжско-татарский легион использовал вариант нашивки, которая выглядела как сине-серый овал с желтой каймой. В центре эмблемы находился свод с вертикальной стрелой. Сверху желтыми буквами было написано Idel-Ural, а внизу — Tatar Legion. Круглые кокарды на головных уборах имели такую же комбинацию цветов, что и нашивки.

При первых же столкновениях с противником многие легионеры, большая часть которых была завербована против своей воли из числа военнопленных, переходили на сторону Красной Армии и армий союзников. Большой вклад в поддержание духа легионеров и неприятие нацистских взглядов внесла подпольная организация во главе с Мусой Джалилем.

Волжско-татарский легионер "Идель-Урал", 1944 г.

Война

Первый день войны прошел, как и все предыдущие дни, если не считать сообщения о начале вторжения немцев. 23 июня часть воинов приняла присягу. Впервые держали в руках боевые патроны, впервые увидели простые и разрывные пули. А винтовки достались те же - старого образца с трехгранным русским штыком. Война началась, а автоматов мы еще не видели.

О том, что конфликт с Германией неизбежен, народ знал. Рядовой состав встретил войну спокойно. Заключенный пакт о дружбе и ненападении мы рассматривали как абсурд в политике нашего правительства. Только странно было слушать красноармейцам запрет со стороны командиров говорить о Германии как о враждебном для нас государстве.

Вечером снялись с недавно обжитых палаток и землянок и сделали переход километров шестьдесят на Запад. Думали, идем на погрузку для отправки на фронт. Настроение было бодрое, боевое. Первый большой поход нисколько не изнурил, хотя хотелось спать и отдохнуть.

Начали занимать позицию, рыть окопы. Когда все было сделано, поступил приказ: собраться для замены дислокации. На этот раз пошли назад на 25 км. Для чего нужно было такое маневрирование, причем всей дивизии? Почему мы топтались на месте? Командование растерялось, продолжало либеральничать по-академически. О растерянности говорит и то, что командиры забыли практику гражданской войны.

Топтание на месте кончилось 29 или 30 июня, вечером нас погрузили в эшелон и за ночь перебросили до г. Городок Витебской области. По прибытии дивизии поступало пополнение вновь мобилизованных. Обмундировать и вооружить их не могли. Вынуждены были отправить в Витебск.

Первые бои начались 3 или 4 июля, причем кончились удачно. Было подбито несколько бронемашин и танков. Пригнали несколько пленных фашистов. Они вели себя нагло. Орали: «Рус капут».

На рассвете следующего дня началась атака главных сил врага...

При переходе через шоссейную дорогу наскочили на немецкую засаду. Численность врага мы не знали. Чтобы рассредоточить огонь, решили разделиться на несколько групп. Я остался в центре. В установленное время мы поползли вперед и открыли огонь по врагу. Не помню, сколько продолжалась схватка. Патроны в обойме кончились, осталась последняя граната. По команде поднялся в атаку. Дальше ничего не помню.

Вскоре подошли немцы, которые собирали трофеи.

Плен

К вечеру оказались в лагере, построенном прямо в поле. Здесь собрали около двухсот человек, всех с поля боя.

Первые дни я очень мучился от ран. В боку торчал осколок, шея под челюстью прошита пулей. Ни пить, ни говорить не мог.

Скоро выстроили нас для отправки. Пришла спецкоманда на велосипедах и мотоциклах. Как только вышли за ворота, больных и раненых в ногу расстреляли на наших глазах. Та же участь постигала тех, кто падал в пути.

В Витебске был сооружен лагерь на огромной площади, где раньше были склады наркомата обороны. Здесь было очень много пленных. Нас впустили без всякой регистрации по счету. Много было солдат без гимнастерок и пилоток, как я. Тут был и командный состав со знаками различия, выхоленные офицеры, чистые, будто они не видели войны. Эти люди держались особо. Курили, многие уже занимали посты старших по баракам.

Пришли врачи и фельдшеры, начали обрабатывать раны. Нашими перевязочными средствами немцы не пользовались, передавали их в лагеря. Вытащили из меня осколок, очистили бок от раздробленных косточек. Хирург Петров, осмотрев меня, сказал: «Будешь жить, если не погибнешь в этом аду».

Среди франтов-чистюль некоторые на рукаве носили белые повязки с черной буквой «Р» (полицай). Большинство из них говорило между собой по-украински. Вооружены они были ремнями с тяжелой пряжкой, которые пускали в ход при необходимых случаях. Били беспощадно, с наслаждением. Они ловили «ведьм», т. е. разыскивали комиссаров и евреев. Жили в отдельном блоке, отдельно питались.

Евреев и комиссаров сажали в специально отгороженный колючей проволокой ринг и держали, подвесив на груди надпись: «иуда», «комиссар», «флюгер» (беглец), затем вешали на глазах пленных.

Так я познал фашистский порядок в плену.

С клеймом «А» (азиат)

Прошел слух: украинцев и белорусов немцы пускают домой, но только гражданских. Голодав три дня, на три пайка хлеба обменял рваную гражданскую одежду. Хотелось уйти из этого пекла. Так я попал на этап. Нас привезли в г. Борисов. На другой день начали комиссовать. Когда стали раздеваться, на многих обнаружили красноармейское белье, раны. Не дав нам опомниться, отправили в лагерь военнопленных. Здесь водили на работу. Кормили два раза, давали по два литра хорошей кашицы из ячневой крупы на пять человек, еще две буханки хлеба.

Скоро раздали красноармейские формы. После разбили в группы по национальной принадлежности, вывели на спинах шинелей и гимнастерок масляной краской крупные буквы: «р» (русский), «у» (украинец), «б» (белорус), «а» (азиат). В блоках определили полицаями у русских - украинцев, у белорусов - азиатов и т. д.

По данным Интернета.

Советских военнопленных уже в первые недели и месяцы войны Вермахт стал использовать в качестве вспомогательного персонала (повара, шоферы, конюхи, разнорабочие, подносчики патронов, саперы, кухонные помощники, посыльные, связисты) непосредственно в своих боевых частях. Позднее их мобилизовали в охранные и противопартизанские подразделения. К концу 1942 года этих людей свели в так называемые «восточные батальоны».

К последнему периоду войны, когда у Германии иссякли запасы людских резервов, вспомнили о тех, кто пытался с первых же дней войны стать союзником Германии и в будущем получить хотя бы минимум независимости для своего народа. На первом этапе войны от них отмахивались, как от назойливых мух. Еще бы, ведь Германия была сильна, и ее армия стояла у самой Москвы. В критический момент немцы вспомнили о военнопленных. Парадоксальная ситуация сложилась на фронте к концу войны, когда обнаружилось, что немногочисленные немецкие воинские части на 40-50 и более процентов состоят из уроженцев Советского Союза и различных экзотических стран. Так, после штурма рейхсканцелярии советские солдаты с удивлением разглядывали трупы ее погибших защитников с азиатским разрезом глаз.

После окончания войны часть легионеров, пользуясь поддержкой влиятельных друзей из ряда правительств мусульманских стран, укрылись на Ближнем Востоке и в Турции. Те же, кто остался в СССР, были репрессированы.

Солдаты недавно созданного легиона "Идель-Урал", 1942 г.

По кругам ада

Погнали нас в Минск пешим строем. По пути много было расстрелов. Первые жертвы остались на окраине города Борисов, у склада с удобрениями. Больше недели кормили нас без соли. Когда проходили мимо этого склада, изможденные люди приняли удобрения за соль, и передняя колонна бросилась вперед, устроила свалку. Конвой открыл по толпе огонь из автоматов и пулеметов.

…На территории Литвы построен новый лагерь на месте военного городка. Вся площадь покрыта зеленью. Кругом исполинские липы. Шикарные казармы. Но ничто нас не радовало, кроме травы, которая обильно росла на территории лагеря. Голодные набросились на подножный корм. Ели траву сырую, ели с водой и солью. Не наедались! А вкуснее, чем подорожник, не было ничего. Ели и делали запасы. В результате 1500-2000 человек за три дня съели всю траву на огромной площади. А пленные все прибывали и прибывали. Внутри лагеря обглодали даже деревья. Перебили окна, чтобы куском стекла соскабливать волокна деревьев для еды. Роскошные липы теперь стояли совершенно голые.

Погода стояла сырая и холодная. Обитатели лагеря были сконцентрированы в казармах и конюшнях. Кормили плохо. Все рассказы о прошлой жизни, о работе и родных заканчивались воспоминаниями о каком-нибудь памятном обеде. У этой массы, состоящей из взрослых и умно рассуждающих людей, все мысли крутились только вокруг еды. Если бы сказали, что накормим, а потом расстреляем, пожалуй, никто не отказался бы от такой «милости». О жизни не думали. С мечтой о еде засыпали и просыпались.

Тюрьмы всюду одинаковы. К этому выводу пришел позднее. Имею в виду не только внешнее и внутреннее устройство, но и режим, и прочее - сырость, темнота, карцеры, комнаты для следствия с оборудованием для пыток. Такими оказались тюрьмы в Штетине, Гданьске, Бресте, Минске, а после войны - в Чебоксарах. Сколько в них изощренности для большего страдания человека! Как тщательно для этого подбирается персонал!

Люди, не прошедшие по кругам ада, порой рассуждают: вот там хорошо, а тут плохо, а приговоренному перед казнью дают покушать досыта и даже выпить. Это люди - фантазеры, хвастуны, набивают себе цену, будто они многое в жизни видели.

В тюрьмах всюду тяжело и голодно. Но в тюрьмах, где на тебя смотрят, как на врага, и обращаются, как с опасным зверем, еще тяжелее.

Обработка нашей камеры началась в конце января 1942 года. До меня прошли семь литовцев, из них с первого допроса в камеру вернулись трое - избитые до неузнаваемости.

Подошла и моя очередь. Допрос начался мирно и тихо: кто, откуда, как попал в плен? Впервые я назвал свою фамилию, откуда родом и кто по национальности. На предъявленные обвинения, что я оставлен для шпионской работы, что я - коммунист, отвечал категорическим отказом. После чего свалился со стула от удара. Били, чем попало.

По рассказам товарищей, я трое суток пролежал без движения.

Скоро нас погрузили в эшелон. На дорогу дали по 100 г ливерной колбасы и буханку хлеба. Все это каждый съел немедленно, и в течение трех суток ехали голодными.

Выгрузили нас днем на одной из маленьких железнодорожных станций в Саксонии. В штатлагере № 314 пропустили через санобработку, дали немецкие гимнастерки старых времен и обули в деревянные колодки. На шею повесили жестяную табличку с номером. Мой номер - 154155 (вероятно, по числу узников).

Здесь в отдельных зонах жили англичане, американцы, французы и греки. Все они, по сравнению с нами, выглядели, как сытые жеребцы. На работу их не гоняли, кормили хорошо. Одежда и обувь на них была новая армейская, по форме своих стран. Им было разрешено получать через Красный Крест письма, посылки. Они играли в спортивные игры и читали газеты. Немцы с ними обращались, как с равными. В то же время советские пленные умирали от голода, от побоев и адских условий, специально для них созданных.

Генерал восточных войск (General der Osttruppen) генерал лейтенант X . Хельмих инспектирует батальон Волжско-татарского легиона. Лето 1943 г.

Узнику причины перемен неведомы

В штатлагере № 314 нас заточили в блок национальных меньшинств. Грузины и армяне тут занимали отдельные зоны, волжские национальности и среднеазиатские разместились в другом конце. После санобработки нам выдали шинели, ботинки с носками и брюки. Питание здесь было другое.

Истинную причину такой перемены мы не знали. По-своему объясняли, что война затянулась, немцы, боясь за свою шкуру, пытаются сгладить свои преступления и т. д. Для убедительности напоминали, что была ультимативная нота Молотова к Германии об ответственности за нарушения международных правил содержания военнопленных. Словом, каждый что-то выдумывал, доказывал, рассуждал в ожидании хорошего.

Сильные и сытые держались обособленно, повелевали над слабыми, выбирали лучшие места и старались выделиться перед лагерным начальством.

В период 10-летнего пребывания в лагере после войны мне не раз приходилось встречаться с такими «мироедами». Они и тут пристраивались, стали такими же, какими были в фашистских лагерях, - блатными, грабителями и убийцами честных тружеников. Они никогда не осознавали свою вину за погубленные души, во многих случаях по их вине, в фашистском плену. Они брюзжали на Советскую власть, на Сталина, на партию. Они ненавидели народ и жили только ради своего живота.

Привезли в Польшу, в г. Седлицы. Я попал в «слабосильную команду» татарского лагеря. Разбили нас по ротам, взводам и отделениям. Два батальона были сформированы до нас, и уже шли строевые занятия. Оружия не было. Кормили по норме немецкого солдата.

Скоро цель привоза и формирования несколько стала ясной. Особенно меня поразило введение часа намаза (молитвы) и покорное его исполнение узниками. Откуда-то нашлись муллы, причем они были отнюдь не стариками.

В «слабосильный роте», кроме меня и двух мордвинов, все были татары. О том, что я чуваш, не знал никто, ибо я по-татарски говорил прекрасно.

Мулла зовет на богослужение

Когда построили на молитву, я пристроился в хвост. Поступила команда (конечно, по-татарски): «На молитву садись». Внутренний протест держал меня, как истукана. Голос муллы привел в чувство, и я вышел из строя и встал во фланг. Стоял минут 20-30, пока мулла прочел молитву, а затем разглагольствовал о наступлении «счастливого времени».

После молитвы меня поволокли к офицеру: «Почему ты не молился?» Через переводчика ответил, что я христианин и по национальности чуваш.

Этот случай несколько изменил мое положение. Если раньше смотрели как на «доходягу» (страшно худой был, вместо 72 кг весил всего 42). Освободили от нарядов, строевых занятий. Благодаря этому случаю близко познакомился с татарином Янгурази, с которым мы воевали в одной дивизии.

Этот поступок немаловажную роль сыграл в моей дальнейшей жизни в Германии и способствовал встрече с Мусой Джалилем.

Скоро командиров батальонов начали группами с одним сопровождающим водить в город. Посещали они «Солдатенхаймы», «Вуфы» (бардаки), откуда приносили шнапс и бимбры (самогонки). Начали поступать пусть запоздалые, но правдивые вести: Ленинград стоит, попытки немцев добраться до Волги провалились. Но проститутки распространяли и ложную информацию.

В один из нелегких дней в лагерь Седлицы приехали три «джентльмена» в гражданской одежде. Они стали вызывать пленных в штаб лагеря. Со мной беседовал пожилой татарин. Кстати, он своим родным языком владел плохо.

Через несколько дней нас посадили в пассажирский вагон и отправили в специальный лагерь Восточного министерства. Скорее всего, это был фильтрационный (проверочный) пункт: здесь сконцентрировали в основном интеллигенцию всех народностей СССР.

Спустя 2-3 месяца я узнал: генерал Власов собирает миллионную армию для похода против Сталина. Немного позднее пришлось мне встретиться и с самим Власовым.

Казармы

Галстук давит шею, как хомут

В лагере был клуб и библиотека с изданиями на русском языке. Здесь много было книг писателей-эмигрантов. В клубе показывали кино, читали лекции по национал-социалистической программе. Прямо в барак приносили «Майн кампф».

В эти дни прошел слух, что рядом, в карантинном лагере, находится председатель Союза татарских писателей Муса Джалиль. Среди нас оказались люди, которые знали его. Это Алиш (детский писатель, до войны - зав. отделом пионеров Татарского обкома ВЛКСМ), сотрудник редакции газеты «Красная Татария» Сатаров.

Спустя две недели всех вызвали в штаб лагеря, заставили заполнить и подписать бланк такого содержания: «Освобождается военнопленный такой-то, при этом обязуется перед германскими властями работать там, куда пошлют». Под страхом смертной казни взяли обязательство не общаться с немецкими женщинами.

После этого повезли нас в Берлин. Здесь завели на склад одного из магазинов, одели в гражданскую одежду. Выйдя из магазина, я сказал своему другу, что бумажный воротник с натянутым на шею немецким галстуком давит шею, как хомут.

Из воспоминаний военнопленного Рушада Хисамутдинова

…Татары неохотно шли в немецкий легион. Тогда фашисты решили найти человека, который всех пленных мог бы увлечь за собой. Вербовщики были настойчивы. Известно, что вокруг Мусы Джалиля немало в то время хлопотали высокопоставленные лица - и Розенберг, и Унгляубе, и пресловутый «президент» воображаемого государства «Идель-Урал» Шафи Алмаз. Но Муса вначале и слышать не хотел о службе у немцев. Лишь после, осознав, что затея гитлеровцев открывает ему возможность заниматься антифашистской пропагандой в легионах, он дал согласие. Путь, на который стал Муса, был труден и опасен.

…После прибытия нового пополнения была организована музыкальная капелла (культвзвод). В «артисты» были выбраны тринадцать человек. Ни один из них не был профессиональным артистом. Гайнан - учитель, Абдулла - старший политрук и т. д. Впрочем, наши едльнинские «музыканты» - Гариф Маликов, Иван Скобелев, Садыков и другие также не имели специального образования.

Из книги «Воспоминания о Мусе Джалиле», Казань, 1966.

Генерал лейтенант X . Хельмих на очередной инспекции батальона Волжско-татарского легиона. Предположительно - 1943 г.

С какими татарами солидарны чуваши?

Три недели мы жили в гостинице третьего разряда "Анхалтер Байхов". Питались в столовой по карточкам. Языка не знали, поэтому приходилось сидеть в номере. Иногда ходили гулять в город.

За это время близко познакомился с Алишевым, Шабаевым, Булатовым, Сабировым. Особенно хорошие отношения сложились с Алишевым. Я его ценил за откровенность и простоту. От него узнал, что скоро должен прибыть сюда поэт Муса Джалиль - любимец татарского народа.

Группу часто водили на экскурсии, в театры. К нам был прикреплен парень из Донбасса, студент института иностранных языков по фамилии (сомнительной) Султан. Он же выдавал карточки на питание, марки и пфенниги. Иногда некоторых "доходяг", в т. ч. и меня, на экскурсии не брали, так как из-за нашей худобы у немцев могло сложиться неудовлетворительное представление о татарах. В такие дни мы время убивали, изучая немецкий по солдатскому справочнику.

В один из вечеров забрели в "бирнетубе", который помещался в подвале, где собирались бельгийцы и французы. Впервые увидел обстановку, описанную Горьким и другими писателями: пивная, утопающая в дыму и грязи, с накрашенными и растрепанными девками на коленях у мужчин. За стойкой стоял пузатый красномордый хозяин, который аккуратно брал марки и пфенниги, а также контрабандные товары, золотые кольца и прочие сувениры и наливал шнапс или эрзацпиво.

Наше появление не осталось незамеченным. Три француза окружили нас. Мы их не понимали, они нас - тоже, фраза "руссишен гефаген" (русские пленные) объяснила все. Французы нас посадили за стол, предложили пиво, но мы отказались из-за отсутствия денег. Хлопали нас по плечу, называли камрадами, угощали сигаретами. Но скоро подошел полисмен и отвел нас в гостиницу, приказал хозяйке никуда нас одних не выпускать.

Шли дни, полные томления и тревоги. Однажды группе было приказано быть на месте. В 18 часов переводчик Султан повел нас в ресторан "Эксельдцер".

Таких шикарно оформленных залов раньше я не видел: сотни столов, кабинок, блеск люстр, сервировка буфетов, порхание официантов.… Одурманивал запах сигарет высокого сорта. Здесь нет войны, здесь о голоде, боли и лишениях не ведают.

Нас провели через огромный зал, вероятно, с целью показать, как богато живут и уверенно ведут себя фашистские выродки.

В небольшом зале встретили нас несколько мужчин и женщин. Они оказались татарами, которые остались в Германии еще со времен первой мировой войны (женщины - их жены и дочери). Наш приход оживил компанию. Среди пленных они искали своих земляков и близких. Скоро появился старик-татарин, который в Седлицах подбирал нужных ему людей. С ним пришел среднего роста мешковато одетый человек изможденного вида. Он скромно поприветствовал Алишева (обнял) и прошел вперед за стариком. Это был Муса Джалиль (Гумеров, как он представился).

Предложили занять места. Немец и старик объявили об открытии вечера знакомств татар в Берлине с "новоприбывшими господами" (эфенди). Старик-татарин, которого назвали Шафи Алмаз, сообщил, что нас собрали для борьбы с большевизмом, чтобы образовать с помощью фашистов самостоятельные национальные государства. А мы, "цвет нации", должны были возглавить это дело. Было объявлено, что в Берлине при Восточном министерстве создается руководящий центр под названием "Татарское посредничество". Будет издаваться газета на татарском языке "Идель-Урал".

Затем состоялся ужин за счет неиспользованных карточек. Дамы захотели услышать татарские песни. Выступили Назипов и молодой парнишка, фамилию которого не помню. Затем стали просить Мусу Джалиля что-либо прочесть. Тот охотно согласился, прочел юмористические стихи. Один из них, помнится, назывался "Парашют".

Мое знакомство с Джалилем состоялось на этом же вечере. Ко мне он подошел сам. Говорили сначала по-русски, а потом перешли на татарский. Спросил, давно ли я в плену, где воевал, как попал в плен. Не знаю, какое впечатление я произвел на Джалиля, но после этого отношение "сытых" ко мне несколько изменилось.

Последующие дни обживали помещение, выделенное для "Татарского посредничества". Затем были распределены обязанности. Все это происходило без участия Джалиля.

"Татарское посредничество" располагалось по улице Ноенбургер на третьем этаже кирпичного дома. Второй этаж был занят "Туркестанским посредничеством" (узбеки, казахи, киргизы и др.).

Через день состоялось заседание работников посредничества. Присутствовало много немцев, был даже генерал СС (потом узнали, это были представитель Восточного министерства, профессор фон Медсэрих и два секретаря: фрау фон Будберг и фрейлин Деблинг). Были три татарина в военной форме, прибывшие из легиона. На этом заседании объявили: "Татарское посредничество" будет центром борьбы за освобождение татарского народа от большевизма и установление такой независимости, какая была до покорения их русскими.

Выступили Гунафин, Султан, Гилядиев и еще кто-то, призывали бороться за "правое дело", упор делали на фюрера, а в конце кричали: "Хайль Гитлер!"

Когда эти тирады закончились, спросили: "Что скажет наш друг чуваш?" Я ответил: "Было бы тут моих сородичей столько, сколько татар, много можно было бы говорить, но пока могу сказать только одно: я солидарен с татарами". Немцам мои слова перевела фрау фон Будберг. Шафи Алмаз спросил: почему я выступил на русском, когда прекрасно говорю на татарском? "Я не выступил, а ответил на ваш вопрос. Чтобы выступить, надо готовиться", - ответил я.

Во время перерыва ко мне подошел М. Джалиль. Спросил: с какими же татарами солидарны чуваши? Поблизости никого не было, и я смело ответил: мы были и будем солидарны со всеми соседями, независимо от национальности. Он пожал мне руку и обратился к подошедшему Янгурази: "Вы, видать, большие друзья, второй раз вижу вас вместе". Друг ответил: "Да, мы из одной дивизии".

После этого они беседовали по-татарски: где попал в плен, кто еще находится у немцев и т. д. Но тут Джалиля вызвали к "шефу".

Скоро объявили, что от немцев руководить организацией будет Унгляубе, от татар Шафи Алмаз (переводчики Султан и Джалиль). Были созданы отделы организационный и пропаганды, а также редакция (Ишмаев, Гилядиев, Алишев, Сатаров, Сабиров и др.). Мы с Янгурази остались не у дел.

Всем выдали продовольственные карточки, месячное жалование. Предстояло начать жить на частной квартире, мы должны были ежедневно являться на службу.

Скоро нам выдали иностранные паспорта. Прошли комиссию по определению расовой принадлежности (обмеряли голову, разрез глаз и еще бог знает что). И что вы думаете? Я, чуваш, и еще 15 татар получили оценку, сходную с арийской расой. Все сошлось по размерам. Потом мы смеялись, что нас причислили к лику святых.

Муса Джалиль

Скажите пленным живое слово

Первые недели прошли незаметно. Немец и Шафи Алмаз, переводчики Султан и Джалиль постоянно куда-то отлучались. Стало известно о существовании татарского легиона в местечке Сельцы недалеко от г. Радома. Кроме этого, формировались рабочие батальоны. Базой сбора военнопленных всех волжских народностей стала крепость Демблин (Польша).

За это время вышли первые номера газеты "Идель-Урал". Их содержание можно оценить как безграмотно-убогое.

Отношение с татарами-националистами ухудшилось. Придумали мне прозвище "кефер" (иноверец) за то, что при встрече громко говорил "здравствуйте" и на их обращение отвечал только по-русски. Все это бесило моих врагов.

На этой почве состоялось объяснение с Алмазом и Унгляубе. Первый выразил резкое возмущение моим поведением. Если бы не поддержка фрау Будберг, которая отрицательно относилась к игнорированию русского языка, меня отправили бы в концлагерь.

После этой "бани" шли по улице с Янгурази. Нас встретил Джалиль, спросил, можно ли побыть немного вместе с неразлучными друзьями? Разговор пошел о том, как мы устроились, в чем нуждаемся. Когда я рассказал о "бане", он ответил: "Вас, Скобелев, никуда не отправят, вы здесь нужнее". Предложил изменить отношение к "диванам", перестроить характер, взять себя в руки, стать самому "господином". Пусть думают и доложат шефу, что разговор пошел на пользу.

Вы говорите: надоело безделье, - продолжил Джалиль. - Ты, Янгурази, коммунист, а Иван - комсомолец. Считайте, что вы временно отлучены от своих организаций. У вас есть оружие - учение Ленина - Сталина, о котором не имеете права забывать. Посмотрите вокруг: сколько лагерей с советскими людьми! Ведь там абсолютное большинство - наши сверстники. Ищите среди них коммунистов и комсомольцев. Найдите и скажите живое слово, слово надежды. Вселяйте в них веру в победу, что Сталин и партия их не забыли.

Далее Джалиль дал конкретные задания: первое - хорошо изучить Берлин; второе - узнать, сколько лагерей и где они расположены; третье - заводить знакомства, дружить с умными и серьезными людьми. Обещал, что скоро получим дополнительные указания.

После этого он рассказал, что побывал в легионе. Там уже создано 4 батальона, есть одна чувашская рота. Легионеры вооружены и обучаются применению немецкого оружия. Среди командиров - татары и немцы. Есть полковник, окончивший академию им. Фрунзе.

Поговорили о коллегах по несчастью. М. Джалиль дал каждому оценку. Расстались мы, когда стемнело. Он уехал на электропоезде, а мы отправились на трамвае мимо тюрьмы, где впоследствии поэт томился и был казнен.

В эту ночь мы спать не могли, говорили до рассвета: встреча перевернула нашу жизнь.

Из письма И. Скобелева Л. Большакову

Обещаю Вам написать подробно обо всем - о товарищах и недругах, с которыми пришлось работать в Берлине с сентября 1942 года до конца войны. Обидно было мне за Мусу Джалиля, пока его не оценили по достоинству. Лично я, находясь под следствием в советской контрразведке в Германии, а затем в Министерстве госбезопасности в Чебоксарах, рассказывал министру Митрашову, его заместителю Лебедеву и следователю Иванову, но не в целях оправдания себя (ибо я уже не боялся, больше того, что имел - мне дать не могли, расстрел потом заменили десятью годами), а в целях реабилитации сложивших голову товарищей, в целях сохранения их доброго имени. Но, увы, нас не слушали, а наоборот, над нами насмехались, нас наказывали.

А сведения, которые подтвердились по «Моабитским тетрадям», переданным бельгийским товарищем, очень многими арестованными были изложены на допросах. В то время память была свежа. Много, очень много можно было рассказать о коммунистической организации, созданной Мусой Джалилем в Берлине.

Расскажем узникам об авантюризме Власова

Муса Джалиль нам сообщал время от времени о положении на фронтах, о партизанской войне в тылу. Круг наших знакомых расширялся, откуда только не было в Берлине советских людей: из Харькова, Ворошиловграда, Киева, Смоленска и т. д. Нас ждали, просили чаще приезжать. Особенно много пришлось ездить в дни траура фашистов после 11 февраля 1943 года. В наскоро написанной от руки листовке с пометкой «Прочти и передай товарищу» сообщалось о разгроме и пленении немцев под Сталинградом. Люди плакали и смеялись от радости, включая французов, бельгийцев, болгар и др. Целовали любого встречного со значком военнопленного на груди.

Джалиль от души смеялся, когда я ему об этом рассказывал. Подтрунивал: «Ну, Иван, есть теперь куда девать время?» А затем серьезно обобщал: «Вот так куется интернациональная солидарность. Учти, мы с тобой ведем серьезную и опасную работу. Хотя не воюем, но мы - бойцы и находимся на тяжелом участке…».

В «посредничестве» мы появлялись с утра. После 10 часов уходили в университет изучать немецкий язык.

Каждую группу обязательно представляли М. Джалилю. Он уточнял информацию, опираясь на наши наблюдения. Поэт обладал феноменальной памятью, особенно хорошо запоминал лица.

А какой он был поклонник Сталина! Беззаветно верил в его непогрешимость.

Миф о превосходстве арийской расы над другими стал блекнуть. В трамваях сняли плакаты на эту тему. Изменилось отношение к советским военнопленным. Уже не всегда наказывали полицаи и вахтманы за отсутствие нагрудного значка. Сквозь пальцы начали смотреть на лазейки из-под колючей проволоки, через которые без пропуска выходили на волю. Если кого-то при этом останавливали, то уже не наказывали, как прежде, карцером и побоями. Короткий ответ - куда ходил («к цум ферлюбен» - к любимой) - вызывал лишь улыбку у вахтманов.

Трудно было понять причину таких перемен. Муса предупредил, что все это может быть связано с происками генерала Власова. Его принял Гитлер и дал согласие на мобилизацию миллионной армии для борьбы со Сталиным на фашистских харчах. Орган русских эмигрантов «Русское слово» власовские предатели переименовали в «Новое слово». В одном из номеров газеты появился снимок Гитлера с Власовым.

Надо было разъяснять пленным авантюризм Власова. Для реализации этой задачи Джалиль организовал встречу «в том же месте, в тот же час». По тексту, составленному им, необходимо было размножить листовки и «разбросать» по местам явок. И мы с Янгуразовым всю ночь сидели и переписывали листовку, где говорилось: «Власов нанялся прислужником к Гитлеру. Он собирается продать советский народ так же, как в свое время продали империалистам Деникин, Колчак, Врангель и Краснов. Придет время, Власов и его вдохновители понесут наказание. Наше дело правое, Победа будет за нами. Коммунистическая партия большевиков в Берлине».

В один из дней в сопровождении фельдфебеля появился командир татарских легионеров полковник Алкаев. Потом мы узнали: он приехал в Берлин разжалованным за связь с поляками и должен был находиться под надзором.

Полковник привязался к нам с Янгуразовым. Из доверительных бесед мы узнали, что Шакир Алкаев происходил из обрусевших касимовских татар (родился под Москвой). К концу гражданской войны командовал эскадроном, за штурм Перекопа был награжден орденом. В конце 40-х годов окончил академию генштаба, войну встретил в звании полковника.

Власовскую авантюру он рассматривал как хитрый ход, задуманный для разгрома фашизма. Приводил пример из истории прошлых войн: военачальники, будучи в плену, вооружали и поднимали восстания пленных и наносили удар с тыла. Он не хотел верить, что Власов предатель, так как в свое время служил под его началом.

Я рассказал об этих рассуждениях Джалилю. «Это дело частное, - последовал ответ. - Он может думать и фантазировать все, но мы с действиями Власова согласиться не можем».

Волжско-татарский легионер "Идель-Урал"

С удостоверением научного сотрудника

Чуваш Федор Блинов Мусе Джалилю через курьера передал письмо, в котором говорилось, что он рад тому, что татары начали издавать свою газету, просил, нельзя ли организовать вкладыши на чувашском. Поэт посоветовал нам: осторожно, под благовидным предлогом воспрепятствуйте этому.

Наряду с изданием газеты «Идель-Урал» в конце марта при «Посредничестве» начала выходить так называемая «Корреспонденция» на немецком языке для немецких офицеров и солдат, находящихся среди татарских подразделений. Процесс обработки материалов для этого издания происходил так: статьи писались на татарском, затем все это переводили на русский, а потом секретарь переводила на немецкий и перепечатывала на матрицу, после чего размножали на ротомашине.

Однажды перевод на русский предложили выполнить моему другу Янгуразову. Тот долго корпел, но у него не получалось. Тогда он обратился ко мне. Нашу работу секретарь похвалила, после чего нам стали поручать переводы более серьезных вещей.

Мне лично пришлось переводить статью М. Джалиля об основателе современной татарской литературы Г. Тукае, композиторе Н. Жиганове, обзорную статью о развитии татарской литературы. Прежде чем отправить для перевода на немецкий, рукописи просматривал автор и оставался довольным. Статьи были насыщены реальными фактами, взятыми из советской действительности.

Пока Джалиль был в отъезде, трое суток мы находились на даче под Берлином у эмигранта Гильманова (отрабатывали за костюм, взятый у него для полковника). От него мы узнали о жизни Шафи Алмаза, руководителя посредничества. Бывший купец из Петрограда сумел сохранить свой капитал в иностранном банке, стал работать при торговом представительстве в Берлине. В 1928 году он отказался от советского подданства и стал эмигрантом. В Берлине он стал домовладельцем, жил на доходы, получаемые за аренду.

Сам Гильманов - бывший пленный, работал на хозяина и женился на его дочери. По родине тосковал сильно. До Первой мировой войны, пока его не забрали на фронт, даже батрачил.

Гильманов держал продовольственный магазин, и мы через него начали доставать табак или сигареты для полковника.

М. Джалиль посоветовал нам этот контакт по возможности использовать для получения сведений о положении дел на фронтах. Мы знали, что у Гильманова есть приемник.

При этой беседе М. Джалиль сообщил, что нужно послать двух пропагандистов с лекциями в татарские подразделения, находящиеся в Польше. «Тебе, Иван, поручаем такую тему: расскажи сородичам о происхождении чуваш. Хорошая тема, лекцию можно подготовить так, чтобы не касаться современной политики и т. д.»

Я стал возражать: мол, вообще не знаю историю происхождения чуваш, никогда этим не интересовался. Джалиль на это ответил: «Изучи литературу и все будешь знать. Для тебя будет открыт доступ в Берлинскую библиотеку. Первым делом ознакомься с трудами профессора Ашмарина». Затем рассказал, как пользоваться каталогом.

А Янгуразову сказал: «Ты - географ, вот и подготовь лекцию о географическом положении районов, где живут татары и башкиры».

В конце добавил, чтобы мы вечерами заглядывали в русские рестораны в Берлине. От русского там - одна вывеска, но там собираются наши соотечественники. Ваша задача - посидеть, послушать и запомнить, кто там собирается.

Получив удостоверение, мы стали «научными сотрудниками». Небольшую книгу Ашмарина в Берлинской библиотеке я перечитал несколько раз, составил конспект. Рылся в трудах академика Марра. Нашел и прочитал поэму «Нарспи» в переводе Петтоки.

Работали в библиотеке до обеда, затем уходили по своим делам. Чаще всего посещали своих друзей в лагерях. Из новых приятелей мог бы назвать чуваша по фамилии Толстов, работающего на заводе Сименса. Когда не удавалось встретить друга или «ферлобена» (невесту), приходилось вызывать их через вахту. Тогда в ход шли удостоверения «научных сотрудников».

Регулярно посещали русские рестораны. В эти заведения чаще заглядывали эмигранты, власовцы, казаки. Там выступал русский хор, играл русский джаз.

Как-то в ресторане «Тройка» к нам подсела подвыпившая старушка. Стала объяснять, что она - помещица из Самарской губернии. Все спрашивала, вернут ли ей имение, если победят немцы. Мы ехидно ответили, что вернут, даже проценты отвалят. Она начала рыдать.

Однажды мы видели атамана Шкуро - маленького щуплого старика с рыжими усами. Ходил он при всех регалиях с шашкой на боку в сопровождении свиты. Напоминал чем-то задиристого петуха.

В конце мая пришло известие из легиона: спецкорреспондент «Идель-Урала» Сатаров с группой из 5-6 человек бежал. Началось следствие. На место происшествия выехали Алмаз, Султан и другие. Этот случай дал повод для реорганизации в командовании легиона. Все ключевые посты заняли немцы, мы стали помощниками-исполнителями. Легион усилили спецротой, усилили отдел гестапо. Из этого Джалиль сделал вывод: Сатаров поторопился.

Один из вариантов нашивки "Идель-Урал"

Латинизированную азбуку не приняли

В июне 1943 года состоялся первый авианалет союзников на Берлин. По данным немецких газет, в бомбежке участвовали до пятисот бомбардировщиков. Метали, в основном, зажигательные бомбы. Горели прилегающие к центру улицы. Поднялась страшная паника. От фашистской самоуверенности не осталось ничего. Люди молились и проклинали всех, вплоть до Гитлера. Тогда я понял, насколько неустойчив тыл врага.

Лекции наши были готовы, прочитаны и одобрены М. Джалилем. После проверки немец сообщил нам, что скоро будем выступать в доме отдыха перед легионерами. Но выезд не состоялся. В посредничество прибыл молодой чуваш Кадыев (Кадеев - Ред.). Его вызвал откуда-то работник восточного министерства Бенцинг, который в свое время защитил диссертацию на материале чувашского языка. Оказывается, они знакомы давно. Находясь в лагере с 1942 года, Кадыев помогал Бенцингу изучить чувашский разговорный язык. Цель его приезда - начать редактировать чувашский раздел газеты «Идель-Урал».

Спустя несколько дней прибыл еще один парнишка - Василий Изосимов, окончивший факультет иностранных языков. Был он старшиной или писарем роты, в плен попал в 1941 году. Он нам очень пригодился, аккуратно выполнял наши задания.

Нас с Янгуразовым вызвали в Берлин. Перед поездкой М. Джалиль предупредил: после побега Сатарова за всеми установили особый надзор. На следующий день легионеров собрали на площадь, где мы прочитали свои лекции. Затем состоялась церемония принятия присяги третьего и четвертого батальонов в присутствии муллы, который сидел с Кораном. После каждого абзаца он кричал: «Ант итем» (клянусь). Передние ряды повторяли, а в задних орали в рифму похабщину.

После церемонии в честь принявших присягу устроили обед. Затем состоялась встреча в христианской роте - с чувашами, мордвой, удмуртами и марийцами. В роте было 150 человек. Там я познакомился с Федором Дмитриевичем Блиновым, который потом носил фамилию по своей театральной кличке - Паймук. Он происходил из богатой купеческой семьи. По профессии - экономист, окончил в Москве институт им. Плеханова. Страшный националист! Все носился с идеей создания самостоятельного чувашского государства. Терпеть не мог татар. Несмотря на то, что среди них находился больше полугода, не знал ни одного татарского слова. Свое презрение к ним выражал откровенно. Настаивал о переводе христианских рот под власть Власова.

К этому времени в «Идель-Урале» появилась чувашская страница, которую читать было трудно (мы с Кадыевым при участии доктора Бенцинга разработали алфавит на базе латинских букв). По этому поводу Джалиль долго смеялся: «Лучше придумать нельзя, Иван. Пусть тратят бумагу, содержат наборщиков, а результат - дырка от бублика». А Паймук обрушился на меня, обвиняя в издевательстве над народом. Настаивал, чтобы издавали отдельную газету на русском. «Какие же мы националисты, если читать будем по-русски, - ответил я ему. - А что касается алфавита, то этот вопрос не подлежит обсуждению, ибо утвержден самим министром».

Потом я получал немало писем от него с жалобами на газету, на татар, на эмблему, пока он не приехал в Берлин редактировать русскую газету «Свободное слово».

Довелось посмотреть, как вооружены легионеры. Побывали на тактических занятиях, на полигоне. Встретил своего односельчанина Андрея - еще совсем молодого. От него узнал, что все мои братья с первых же дней войны ушли на фронт. Поговорили по душам. На вопрос, что ему делать дальше, посоветовал: по прибытии на фронт поверните оружие против фашистов и перейдите к своим. А он меня предупредил: будь осторожнее «с длинным пожилым чувашом» (речь шла о Паймуке).

Вечером состоялся концерт самодеятельности. Некоторые меня узнавали по первому намазу, подходили, вели непринужденный разговор. Здесь же крутились прислужники гестапо.

Приехали в Берлин, занимая отдельный вагон. Был с легионерами и мой односельчанин Андрей. В конторе посредничества нас ждал Джалиль. Сидел он в соломенной шляпе, в белой рубашке и что-то записывал в блокнот.

Когда рассказали, как принимали присягу, что кричали в задних рядах, он расхохотался: «Вот складно, вот молодцы...»

Затем сообщил, что легионеры будут отдыхать во вновь организованном лагере в Померании. Обслуживать их будут свои, для этого туда направлены 10 человек, среди них - нежелательный тип Гунафин С., назначенный начальником этого лагеря. Еще посоветовал познакомиться со стариком Ягофаровым. С радостью мы узнали, что немецкое наступление в Курском направлении захлебнулось, что многие командующие фронтами и армиями смещены. Велел сообщить об этом лагерным друзьям.

В доме отдыха судьба свела меня с Нафиковым, Анжигитовым, Халитовым. Впоследствии, в июне 1945 года, именно рядом с ними пришлось сидеть на скамье военного трибунала и как главарю отвечать и за себя, и за них, и за всю деятельность националистической организации в Берлине. Потом, находясь в смертной камере в Брест-Литовске, забыв, что приговорен к расстрелу, спорил с ними до хрипоты, защищая Советскую власть и колхозный строй.

Однажды (даты не помню) пришел домой поздно. Хозяйка сообщила, что был гость, ждал меня 20-30 минут, говорил, что мы друзья. По тому, как обрисовала его (плотный, невысокого роста, чернявый), понял: меня ждал Джалиль. Я ему срочно понадобился, но в 10 часов вечера уйти не мог.

Утром Джалиль подошел ко мне, когда я стоял у Темпельного моста и читал утренний выпуск «Берлинер цайтунга». Как всегда, он был в черном костюме, в белой рубашке с отложным воротником на русский манер, без шляпы. Запомнились его живые глаза. Он был весел. Потребовал подробного рассказа о моей поездке в Дрезден. Затем поговорили о том, кого послать туда на постоянную работу. Велел передать Янгуразову, что Берлин при любых случаях остается за нами вместе с полковником. Почему сюда включился полковник? Об этом я не спросил. Думаю, они были в тесном контакте еще раньше, когда были в лагере.

На этот раз говорили с ним на разные темы. Он спросил, знаю ли я чувашских писателей и поэтов. Я рассказал, что в юности лично был знаком с Я. Ухсаем, а Хузангая не видел, но знаю одну его поэму. Признался, что чувашскую литературу знаю плохо.

Из досье легиона

Как же выглядело пленение? Случаев, похожих друг на друга и не очень, множество. Типичный вариант: воины десятками и сотнями тысяч оказывались в огромных котлах окружения и, потеряв всякую возможность сопротивления, голодные, измученные, без боеприпасов, становились толпой. Есть немало фотографий тех лет, изъятых у немцев: наши воины выглядят безликой массой с поднятыми руками или бредут под охраной немногочисленных конвоиров.

Многие попадали в плен в бою, будучи ранеными, контуженными, неспособными сопротивляться, применять свое оружие. Описывается много случаев, когда воины, пытаясь группами прорваться к своим, попадали в плен. Часто обстоятельства заставляли командиров распускать свои части и подразделения, чтобы люди пробивались из окружения.

Было множество случаев, когда войска оказывались лишенными самого необходимого, голодали и под психологическим воздействием врага переходили на его сторону.

По утверждению немецкого историка И. Хоффмана, на сторону Германии перелетело не менее 80 советских летчиков на своих самолетах. Из них сформировали группу под командованием бывшего советского полковника В. Мальцева, которая участвовала в боевых действиях вместе с тремя эстонскими и двумя латышскими авиаэскадрильями.

В ходе войны воины перебегали на сторону врага. Считается, что перебежчиков в плен в первый год войны было не более 1,4-1,5%. В дальнейшем этот показатель уменьшался. Из 38 пересыльных лагерей, действовавших в зоне немецкой группы армий «Центр», два были предназначены специально для перебежчиков.

По данным Интернета.

По имеющимся в архивах данным, формирование так называемых национальных легионов из военнопленных было типичным для всех лагерей. Вначале объявлялась запись добровольцев, но поскольку их было недостаточно, то записывали принудительно, под угрозой смерти.

Вот как формировались «добровольцами» батальоны легиона «Идель-Урал». Немцы разделили лагерь на две части. В одной пленные по-прежнему сотнями гибли от голода и тифа. В другой - так называемом полулегионе - было введено трехразовое питание. Для вступления в полулегион не требовалось ни подписки, ни даже устного согласия. Достаточно было просто перейти из одной половины лагеря в другую. Многие не выдерживали такой «наглядной» агитации.

Убедившись, что формирование легиона идет слишком медленно, немцы просто пригоняли татарских, башкирских и чувашских пленных с места формирования и объявляли, что отныне все они являются «восточными добровольцами». Соблюдая форму, немецкий офицер через переводчика спрашивал, кто не желает служить в легионе. Находились и такие. Их тут же выводили из строя и расстреливали на глазах остальных.

Генерал лейтенант X . Хельмих награждает легионеров

Провал

После четырехдневного пребывания в доме отдыха срочно вызвали в Берлин. Меня должны были встретить, но я решил сойти там, где пассажирские поезда обычно не останавливаются, но на этот раз по какой-то необходимости машинист сделал исключение. Хозяйка квартиры огорчила, сообщив, что у меня был обыск, что ее подвергли допросу.

В конторе, куда я пришел, пришли в недоумение: мол, меня искали, не нашли, а тут я сам явился.

Вскоре меня вызвали на допрос: когда и где я встречался с Джалилем, какие у меня были отношения с Булатовым, Шабаевым. Допрос длился четыре часа. После подписки, что о беседе никому не скажу, велели подождать. Затем вышла секретарша и, тихо поздравив, сообщила, что я вне подозрений. Что же случилось с Джалилем, где он теперь? Эти вопросы роились в моей голове.

Позднее стали известны обстоятельства провала. Джалиль приехал в легион с листовками, вечером созвал подпольное совещание, куда проник провокатор. О совещании узнали в гестапо. Подпольщики были накрыты в полном составе: нашли листовки, напечатанные на нашей ротомашине. Были арестованы 27 человек, включая провокатора.

Признаюсь, мы с Янгуразовым растерялись, не знали, что делать дальше, чтобы развивать начатое дело. А с низов поступали вопросы: что делать, как объяснить людям разгром центра? Надо было направлять работу по налаженному руслу, мы не имели права прекращать борьбу, начатую Джалилем.

На четвертый день после провала мы провели заседание оставшегося центра. Решили: дней десять ждать, как будут развиваться события вокруг арестованных. Все низовые организации получили указание на время прекратить всякую связь. Янгуразову поручили поговорить с полковником Алкаевым, не даст ли он согласие возглавить военный отдел посредничества, а это положение следовало использовать для продолжения дела Джалиля и его друзей.

После ареста Джалиля произошли значительные события. Участились групповые побеги легионеров. На Восточном фронте 4-й батальон полностью перешел к Красной Армии, а 3-й был окружен и разоружен. Еще два батальона пришлось перевести в разряд рабочего подразделения, немцы боялись доверять солдатам оружие. Все это стало результатом кропотливой работы Джалиля.

Эх, Муса, ты научил меня не бояться смерти, говорил: «Миновав несколько смертей, нечего трястись перед последней».

Курултай

На 23 или 25 октября намечено созвать курултай (съезд), где должны утвердить решение о создании Волго-Татарского комитета. По рекомендации профессора Ф. Менде меня там должны избрать членом комитета и поручить возглавить национальный отдел.

От полковника узнали новость: установлена связь с немецкими антифашистами. Правда, они не коммунисты, а социал-демократы. У них имеется печатный орган, с ними много русских! Антифашисты знают о несчастии, постигшем группу М. Джалиля.

В старый университетский Грейфсвальд на курултай приехали десятки военнопленных из Франции, Польши. Все гостиницы заняты командным составом делегатов. Для рядовых отведены места в казарме. Нам с полковником выделили отдельный номер в гостинице.

Один за другим к нам приходят командиры подразделений, многих я уже знаю. Они рады видеть меня и знакомятся с Алкаевым. Полковник очень интересный, высокоэрудированный человек, в то же время простой и доступный. Хорошо знает Ватутина, Конева, Рокоссовского. По окончании академии им. Фрунзе служил начальником штаба дивизии Киевского особого военного округа, когда командовал там Власов, затем его сменил Конев. В плен попал раненным и контуженным.

Курултай состоялся 25 октября 1943 года. С докладом о целях и задачах Волго-Татарского комитета выступил Шафи Алмаз. Других желающих выйти к трибуне не оказалось. Поэтому сразу перешли к выборам членов комитета. По предложению Ш. Алмаза руководящий орган создали из 12 человек, меня избрали начальником финансового отдела.

Мемориал жертвам нацизма на месте военной тюрьмы Плётцензее в Берлине, где 25 августа 1944 г. были казнены Муса Джалиль и другие 10 легионеров за подпольную антинацистскую деятельность

В гостях у старого профессора

В конце марта 1944 года выехали в командировку в Чехословакию - Прагу. Паймук добился аудиенции у профессора Ф. Менде и получил разрешение поехать к профессору-чувашу Семену Николаеву, эмигранту, профессору Пражского университета. Он уже из лагеря написал ему письмо.

В Праге дом профессора разыскали быстро. Семен Николаевич расплакался, когда услышал родную речь. Вечер провели культурно. Посуды на столе было много, но есть было нечего. Шнапс, который я с собой захватил, развязал языки. Тут только я понял, для чего этот сумасбродный Паймук, проработавший до войны на высоких должностях, привез меня сюда. Он хотел согласовать с профессором варианты герба Чувашии.

Рюмка сделала свое дело. Но профессор угадал, что между нами есть разногласия, не дал разгореться спору. Он спросил, как живут чуваши. Я образно расписал, что на полях работают трактора и комбайны, что во всех больших селах открыты школы с 10-летним обучением, что между русскими и чувашами нет никакой разницы. Паймук пытался возразить, но я отрезал, что он среди чувашей вообще не работал.

Профессор эмигрировал задолго до революции. С Лениным лично был знаком, встречался с ним во Франции и Швейцарии. На Пражской конференции поддержал платформу меньшевиков, остался тут и устроился доцентом университета, женился.

Насчет герба он ответил Паймуку: отрадно, что болеешь за чувашей, а герб нужен, когда есть государство. Но ты борись, чтобы этот народ сохранил свою свободу и язык, а культура привьется, тем более, как утверждает господин Скобелев, в этом отношении есть успехи и т. д.

На другой день я заболел. Сказалось употребление шнапса. А Паймук ушел смотреть город.

Профессор и его жена Тесси начали спрашивать о Советском Союзе, Сталине. Не скрою, жизнь в неволе, общение с разными людьми сделали меня политически эрудированным человеком. Я лицом в грязь не ударил, рассказывая о советских людях: мол, как процветала страна, как хорошо и вольготно жилось, как все нации, включая чувашей, были равны. Добавил, что перед вами - типичный представитель нашего народа. Тут я опять увидел, как старый человек, профессор плачет.

На другой день я поднялся с постели. Вместе с профессором и его женой осмотрели достопримечательности Праги.

В Берлин вернулись ни с чем. Паймук был зол на меня за то, что я его опорочил в глазах профессора. Шефам я доложил, что профессор не рекомендовал отказаться от общего герба Идель-Урала, раз чуваши войдут в состав Волго-Татарского государства, нет необходимости иметь свой герб. С моим мнением согласились и Паймуку показали «фигу».

По данным Интернета.

Надо признать, как это ни покажется парадоксальным, известные приказы № 270 (август 1941) и 227 (июль 1942 г.) внесли «ясность» в сознание многих военнопленных. Узнав, что они уже являются «предателями» и мосты их сожжены, а также познав «прелести» фашистских лагерей, они, естественно, стали думать, что делать. Умирать за колючей проволокой или?.. А тут пропагандисты, немецкие и из бывших своих, агитируют вступать в остлегионы, обещают нормальное питание, форменную одежду и освобождение от повседневного изнуряющего лагерного террора.

Известно, что упомянутые приказы были вызваны крайне кризисными ситуациями. Но они, особенно № 270, подтолкнули некоторую часть растерявшихся голодных людей (не без помощи агитаторов) вступать в вооруженные формирования немцев. Надо иметь в виду, что немцы вербуемых кандидатов подвергали какой-то проверке, отдавая предпочтение тем, кто сумел доказать свою нелояльность к советской власти. Находились и такие, кто наговаривал на себя, чтобы выжить.

И, наконец, следует упомянуть о расстрелах военнопленных. При этом полностью игнорировались какие-либо политические соображения. Так, во многих лагерях расстреливали, к примеру, всех «азиатов».

При вступлении в «восточные войска» военнопленные исходили каждый из своих целей. Многие хотели выжить, другие повернуть оружие против сталинского режима, третьи - вырваться из-под власти немцев, перейти к своим и повернуть оружие против немцев.

Жетоны для личного состава восточных формирований изготовлялись по образцу жетонов для немецких солдат. Цифры 4440 обозначают порядковый номер, буквы Frw - звание, в данном случае - Freiwillige - доброволец (т. е. рядовой). 2/828 WOLGATAT. LEG. - 2-я рота 828-го батальона Волжско-татарского легиона.

Среди руин Берлина

Работать стало легче. Тотальная мобилизация забрала всех охранников лагерей на фронт, их места заняли старики и калеки. Остарбайтеры прячут свои нагрудные значки, которые могут пригодиться, когда настанет время разоблачать фашистов. На территории лагерей можно попасть свободно. Сплоченность людей возросла. Люди начали потихоньку вооружаться.

Моральный дух немцев начал падать. Это особенно было заметно после неудачного покушения на Гитлера.

В Варшаве вспыхнуло восстание поляков. Высадились англо-американские войска. После авианалетов остаются руины в жилых кварталах Берлина.

Трудно стало с продовольствием, пайки сократили до минимума. Процветает черный рынок. Все чаще начали появляться на стенах листовки немецких антифашистов.

Но гитлеровская машина продолжала работать.

Татарские националисты начали метать икру. Трое из них перешли в войска СС, получив звания орберштурмфюреров (ст. лейтенантов СС). Другие женятся на немках. Участь последних в какой-то мере пришлось разделить и мне.

Сонию Фазлиахметову, мою основную связную, надо было во что бы то ни стало оставить в Берлине. Гестапо заявило: вот, если бы они были муж с женой... Сония согласна. Скоро оформили брак. После потери пристанища нашли подвал с железной печкой и трубой, устроились там. Так жили до конца марта. Сония хотя и стала женой, но оставалась девушкой.

В начале апреля поступил приказ эвакуировать все учреждения из Берлина, в т. ч. и наш комитет. Янгуразову я заявил, что никуда не поеду. Схватил чемоданы и быстро увел Сонию. Поехали в Шарлотенбург, где раньше была квартира Ш. Алмаза и где раньше жил М. Джалиль. Там было все разрушено, кроме помещения гаража, где стояли кровать и железная печка. При свете горящей печки покушали, постелили постель и после шестимесячной женитьбы впервые легли рядом. С этой ночи Сония фактически стала мне женой.

В Берлин нахлынули войска. Начали строить баррикады и укрепления на улицах.

С наступлением ночи пленные уходят на восток. Советуюсь с Ягофаровым: наиболее опасных легионеров надо запереть.

28 апреля в 10 часов пришла советская разведка, расспросив маршрут, двинулась дальше. Затем стали подходить основные силы, появились штабисты.

Генерал орет благим матом: что за заведение, кто старший? Получив исчерпывающий ответ, построил людей, посмотрел и дал команду: меня отвести в контрразведку, а остальных будет конвоировать комендантский взвод. Так я встретил своих.

Памятник Мусе Джалилю в Казани

Смертный приговор заменили на 10 лет тюрьмы

В контрразведках дивизии и армии начались избиения. Принимали показания только о враждебной деятельности, все остальное - сказки. М. Джалиль и подпольная работа - выдумки.

Затем состоялся скорый суд военного трибунала 65-й армии. Слушалось дело «изменников Родины Скобелева и его группы». Ходатайства не приняли. Единственный вопрос суда: признаете ли себя виновным? Ответ прозвучал - нет. Меня, Нафикова и Измайлова (или Исмаилова) приговорили к расстрелу.

Но не только в трибунале, но и в Министерстве госбезопасности в Чебоксарах не хотели слушать ни о чем другом, как об изменнической деятельности. Приговор был окончательный, обжалованию не подлежал. Помилования просить не стал, хотя за 24 часа вызывали три раза. Устал, надломился. Хотелось умереть. Для борьбы с врагом нашлись бы силы, но тут были свои.

Приговор приводить в исполнение не стали, отправили в тюрьму Брест-Литовска. Давал там показания представителю Верховной военной коллегии, который записал все без всяких возражений. Через пару месяцев пришло решение о замене смертного приговора на 10 лет тюремного заключения.

Из Бреста меня увезли во внутреннюю тюрьму МГБ, где я просидел в одиночке более года. Условия здесь были не лучше, чем в контрразведке армии. После всего, что я пережил, можно сделать вывод: человек очень живуч.

Янгуразова и полковника Алкаева судили вместе. Дали по 10 лет без поражения прав. Первого я встретил в пересыльной тюрьме г. Орши. Он меня не узнал. После нескольких реплик в его памяти все восстановилось и он заплакал.

Сония долго меня ждала. Она вернулась в Краснодон. В репатриационных лагерях к ней приставали офицеры, тормозили ее выезд. Я просил, пусть она меня не ждет, ведь не было уверенности, что переживу этот кошмар. В то время в лагерях был произвол, причем не только со стороны администрации, но и со стороны блатных и проходимцев.

По одному стали собираться в лагерь знакомые ребята из легиона и рабочего батальона: Максимов, Александров, Изосимов и др., которые были осуждены на 25 лет. Я взял себя в руки, собрал 30 человек, стал бригадиром и не позволял никого обижать.

Сония вышла замуж в 1957 году, у нее родились двое детей. Я ей не пишу и не даю о себе знать. Янгуразова искал в Уфе, но не нашел. Ничего не знаю и об Изосимове.

Леонид Наумович, Вы спрашиваете, реабилитировали ли меня? Нет. Не писал я никуда. Боялся, что снова столкнусь с черствыми людьми, которые работают по трафарету. Судьба все же была благосклонна ко мне: я жив и могу рассказать людям о Джалиле, Алишеве, Самаеве и других героях. Из уст в уста передавали люди мои рассказы о М. Джалиле и его товарищах, которые боролись с фашизмом в их логове. Среди чувашей и татар я в почете и уважении. Последние меня называют «Иван эфенди».

Хотелось бы, чтобы такие люди, как Василий Изосимов, Тихон Егоров, Иван Секеев, Алексей Толстов, не говоря уже о любимом друге Сайдулмулюке Гимраиловиче Янгуразове, с которым я породнился, были реабилитированы. Могу сказать, в трудной борьбе в условиях плена были люди, которые рисковали больше, чем я. Где они, мои верные помощницы, - Сония, Рая из Донбасса и Мария из Краснодара, Моряк (имени не помню) со своей бесстрашной командой.

В партию хотелось бы вернуться, но, увы, тернистая теперь туда дорога.

В последние годы под видом нашего подполья многие пишут и ссылаются на меня как на основного организатора работы после Джалиля. Но я себе не прошу ничего.

С возмущением воспринял статью в «Правде Востока» (декабрь 1968 г.), которую написал доцент из Ташкента (фамилию не помню). Нашлись люди, которые примазываются к имени Джалиля.

Сейчас полагаю, что предателем был Мичурин. Он был арестован вместе с группой Джалиля. Попавшие в немецкую тюрьму без предательства не выходили. В конце концов он ушел в ряды французского сопротивления. Подумать только, этот крысиный побег с тонущего корабля в газете «Правда Востока» подают как героический поступок.

Хотелось бы, чтобы татарские товарищи, занимающиеся наследием М. Джалиля, не верили таким версиям. Структура организации подполья составляла пятерочную систему. Ни один человек не знал членов другой пятерки. В низах не знали М. Джалиля как организатора и руководителя подполья.

С трудом мне верится, что, приехав в легион в сопровождении Султана Фахретдинова, он рискнул бы собрать подпольное заседание. И трудно поверить, что листовки, так искусно спрятанные среди материалов, подготовленных для немцев, попали бы в эту же ночь в руки гестаповцев. Я до сих пор склонен думать, что Джалиля сдал один из авторитетных лиц, которому он доверился, надеясь на его образование и армейское звание.

Как подлизывался Мичурин к полковнику Алкаеву, который был нужен нам после казни Мусы. Но тот не очень был рад находиться с ним в близких отношениях. Предупреждал, что у этого человека есть весьма сомнительные черты в характере.

На днях посмотрел художественный фильм «Моабитские тетради». Канва сюжета правдивая. Но есть приукрашивания, много неточных данных о пребывании Джалиля в Берлине. Совсем не показаны его друзья, помогавшие ему работать в логове фашистов, которые составляли ядро подполья. Много внимания уделено быту во время проживания у Ш. Алмаза, а также прекрасной даме, которой не было. Джалиль и Алишов отказались редактировать газету, но с редакцией сотрудничали, иначе их не оставили бы на воле. Абсолютно не показана работа поэта среди остарбайтеров. Поэтому картина получилась куцей, многим даже не понятно, за что его казнили.

Подготовил

Валерий АЛЕКСИН

Началом формирования татарских воинских частей на Восточном фронте можно считать предложение сотрудника МИДа Германии фон Хентига, в котором он обосновал необходимость формирования татарского легиона. В своем послании он также предложил создать кавказский легион из трех национальных батальонов. Штаб формирующегося тюркского легиона был создан в польском г. Рембертове (летом 1942 года переведен в г. Радом). С 23 января 1943 года этот штаб именовался «Штабом командующего Восточными легионами».

Отделение уроженцев Поволжья и Уральского региона от остальной массы советских военнопленных началось в лагерях уже осенью-зимой 1941.1942 гг. Официальный приказ о создании татарского легиона был издан 15 августа 1942 года. Документ предписывал создание легиона из татар, башкир и представителей народов Поволжья, говорящих по-татарски. Татар, зачисленных в Туркестанский легион, надлежало перевести в новое формирование. Других военнопленных татар надлежало срочно отделять от остальных и направлять в сборный лагерь в г. Седлец. Использовать вновь созданный легион планировалось против партизан.

Путь татарских добровольцев проходил через три лагеря.

Первый (предварительный) располагался в Острове-Мазовецком, 2-й. Седлец «А», его комендантом некоторое время был бывший советский полковник Ш. Алкаев, 3-й лагерь. отборочный в Едлине. Еще до выхода в свет приказа в седлецком лагере насчитывалось 2550 человек.

В сентябре 1942 года командующий военным округом Генерал-губернаторства фон Гинант дал указание о правилах непосредственной организации полевых национальных батальонов. В соответствии с этим приказом срок подготовки легионеров на первом этапе насчитывал 4 недели и занятия шли индивидуально и в группах. Второй этап подготовки (6.8 недель) проходил уже в ротах и взводах.

Летом и осенью 1942 года формирование легиона было в основном завершено. В его состав вошли представители поволжских народов. уфимские и казанские татары, башкиры, чуваши, марийцы, удмурты, мордва. Уже 6 сентября 1942 года легиону было торжественно вручено знамя, а через два дня командование над ним принял штаб восточных легионов совместно с командующим военным округом Генерал-губернаторства.

Командиром волжско-татарского легиона был уроженец Москвы, пожилой майор фон Зиккендорф. Майор владел русским, английским, французским и китайским языками. 12 мая 1944 года он был вынужден уступить свой пост ротмистру Келле. Это стало результатом недовольства гитлеровской верхушки политикой, которую Зиккендорф вел по отношению к своим легионерам. После ухода из легиона Зиккендорф служил в штабе восточных легионов, затем был назначен на должность командира школы офицеров и переводчиков восточных соединений в Нойхаммере. После этого он возглавил аналогичную школу в Мюнзингене, куда она была переведена из Франции. В результате интриг противников Зиккендорф уже собирался уйти на пенсию, но неожиданно за него вступился Ольцша и рекомендовал на службу в СС Гауптамт.

В состав Волжско-татарского легиона входили 825-й, 826й, 827-й, 828-й, 829-й, 830-й, 831-й татарские батальоны. 825-й батальон был сформирован к 25 декабря 1942 года и состоял из штаба, штабной и четырех стрелковых рот. Уже 18 февраля 1943 года батальон прибыл в Витебскую область в деревню Белыничи. Здесь часть батальонцев договорилась с партизанами о времени и месте перехода батальона в лес.

За час до планировавшегося восстания 23 февраля 1943 года его руководители были арестованы, тем не менее сигнал к выступлению был подан. Большинство батальонцев с оружием в руках перешли на сторону партизан. Это стало неожиданностью для немецкого командования, возлагавшего надежду на татар при проведении операции «Шаровая молния». Во время восстания была убита большая часть немецкого персонала. Оставшийся верным немцам шофер командира батальона майора Зекса спас своего начальника, вывезя его в багажнике автомашины.

Расследованием причин перехода батальона к партизанам занимался Абвер. Из показаний Зекса следовало, что виной тому было слабое идеологическое воспитание легионеров, наличие сильного противника, ведущего усиленную пропаганду. В отчете о результатах расследования сообщалось, что переход легионеров стал возможен в результате деятельности «отдельных интеллигентных татар». Всего на сторону противника перешло 557 легионеров. Оставшиеся верными немцам татары были отправлены в тыл и влиты в другие части. 2-й батальон легиона (826-й) был сформирован в Едлине 15 января 1943 года. Командиром батальона был капитан Шермули. Батальон действовал на территории Голландии. По свидетельству современника, в батальоне также готовилось восстание. 26 человек из батальона были расстреляны, 200 переведены в штрафные лагеря. 3-й батальон легиона (827-й) был сформирован в Едлине 10 февраля 1943 года. Командир. капитан Прам. Батальон воевал против партизан под Дрогобычем и Станиславом, где из него ушли в лес 50 человек. Во Франции батальон был придан 7-й армии и располагался в районе г. Ланьон.

По информации бывшего военнослужащего Р. Мустафина, в батальоне готовилось восстание, в результате чего два взвода и штрафная рота перешли к партизанам, но немцами был схвачен и убит руководитель выступления старший лейтенант Мифтахов. Во Франции также продолжались переходы. к партизанам ушли командиры штрафной и 2-й рот и с ними 28 легионеров. В конце 1943 года батальон был выведен в распоряжение командира немецкой группы войск в Бельгии и Северной Франции и нес охрану важных объектов. 828-й батальон легиона был сформирован к 1 июня 1943 года в Едлине под командованием капитана Гаулинца и не избежал печальной участи иных татарских частей. На территории Западной Украины в ноябре 1943 года ушли в лес 2 командира рот, 7.9 января 1944 года. 8 легионеров, с 14 по 17 января. 9 легионеров. В конце месяца 30 легионеров, несущих дежурство на таможенном посту, сняли его охрану, убили одного командира отделения, ранили другого и ушли в лес к партизанам. Помимо переходов батальон нес большие потери пленными, не желавшими воевать против партизан и сдававшимися при первой же возможности.

Г. Тессин сообщает, что в 1944.1945 гг. батальон именовался строительно-саперным и дислоцировался в Западной Пруссии. 829-й батальон Волжско-татарского легиона был сформирован к 24 августа 1943 года. Командир батальона. капитан Рауш.

Позднее батальон упоминался в немецких учетных документах в качестве небоеспособного подразделения, приданного 829-й полевой комендатуре. 29 августа 1944 года батальон был расформирован приказом командующего военным округом Генерал-губернаторства, а его личный состав отозван в Краков. 830-й батальон нес охрану объектов на территории Польши и Западной Украины. В июне 1944 года отделом Гестапо в г. Радоме был раскрыт заговор в батальоне и проведены аресты более 20 человек. На заседании военно-полевого суда 17 из них были освобождены из-за отсутствия доказательств. Впоследствии батальон стал именоваться саперно-строительным и в него влили некоторые подразделения 791-го туркестанского батальона. В конце войны присутствие 830-го батальона было отмечено в излучине Вислы, затем в Померании. 831-й батальон был сформирован в Едлине в качестве охранного (Зихерунгс-батальон) для несения охраны татарского лагеря и позднее был переведен на охрану в Легионово.

Осенью 1943 года планировалось формирование 832, 833 и 834-го волжско-татарских батальонов.

После переброски татарского легиона на Западный фронт штаб легиона разместился в г. Ле-Пюи. В начале июня 1944 года татарские военнослужащие действовали против партизан в департаменте Шанталь, затем в районах Иссуар и Рошфор, Клермон-Ферран.

Некоторые восточные и национальные батальоны включали в себя уроженцев Поволжья. Так, в 627-м восточном батальоне, сформированном в конце 1942 года при центральной армейской группировке немецких войск, служили татары, узбеки, киргизы, русские и украинцы. Трое татарских военнослужащих были награждены Железными Крестами 3-й степени.

I/370– й туркестанский батальон имел в своем составе 1 татарскую роту, 2 узбекские и 1 киргизскую роты. 811-й туркестанский батальон имел в своем составе 130 поволжских татар. 14 января 1943 года ОКХ издал приказ № 15285/40 о начале формирования на территории Генерал-губернаторства татарских строительных и снабженческих формирований в Седлецком лагере. Здесь же был создан штаб волжско-татарских строительных рот. 24 мая 1943 года штаб был переведен в Крушину и просуществовал здесь до 30 ноября 1943 года.

Руководство штабом осуществлял специально назначенный командующим восточными частями офицер.

Каждая вспомогательная рота насчитывала в своем составе 3 немецких офицеров, 1 чиновника, 9 унтер-офицеров, 6 рядовых и 2 переводчиков. Роты придавались крупным немецким соединениям.

На 1 сентября 1943 года существовали следующие татарские вспомогательные подразделения: 18-й волжско-татарский строительный батальон майора Деккера. 522-й волжско-татарский батальон снабжения дислоцировался близ Варшавы. В его составе были 3411 человек, из них 1220 туркестанцев, 425 грузин, 1061 волжский татарин, 352 азербайджанца, 242 армянина, 111 уроженцев Северного Кавказа. 2-й тюркский рабочий батальон имел в своем составе 4 роты поволжских татар. 3-й тюркский рабочий батальон во время дислокации в Львове включал в себя 3 роты поволжских татар. Кроме них, в батальоне служили грузины и армяне, всего 6153 чел.

Позднее вышеупомянутые подразделения влились в состав бригады полковника Боллера. Кроме татарских подразделений в ее состав вошли вспомогательные подразделения, сформированные из уроженцев Туркестана, Северного Кавказа, Закавказья.

Осенью 1943 года большинство вспомогательных подразделений было переброшено во Францию. Штаб формирования татарских рот в Польше был распущен, 8 рот были приданы тюркским рабочим батальонам, либо строительным ротам в окрестностях Минска. 15 января 1944 года в Радоме был расформирован 2/IV рабочий батальон, состоявший из 735 уроженцев Поволжья, 120 из которых исповедовали православие.

По состоянию на 10 марта 1945 года комитет «Идель-Урал» располагал информацией о татарских ротах: 3/78, 4/100, 5/3/592, 2/314, 3/314, 2/862, 4/18, 2/14. Несколько сотен татар служили в 35-й полицейской дивизии.

Исследователь татарского коллаборационизма И. Гилязов сообщает, что по состоянию на 10 октября 1944 года в 12 полевых батальонах служило 11 тысяч татарских добровольцев, 4 тысячи в иных соединениях, 8 тысяч в рабочих батальонах, также насчитывалось 5 тысяч восточных рабочих и до 20 тысяч военнопленных. Большое количество татар служило в РОА. 14 декабря 1944 года руководитель отдела «Восток» СС Гауптамта Ф. Арльт сообщил Ольцше, что число татар в РОА составляет 20 тысяч и еще столько же служит в качестве «хиви». 20 марта 1945 года руководитель татарского посредничества граф Стамати располагал информацией о 19 300 татар в составе легионов, боевых и вспомогательных частей, 4 тысячах восточных татарских рабочих и 20 тысячах военнопленных.

Помимо Вермахта, основным «владельцем» инонациональных частей стали войска СС. Контроль за деятельностью татарской эмиграции и воинских формирований помимо Хайнца Унглаубе осуществлял обершарфюрер СС Вольф. руководитель реферата 6 «Восточно-туркестанское боевое соединение СС» подотдела «Политика», входившего, в свою очередь, в состав «Руководящего отдела. Восточные добровольцы. СС Гауптамта».

Как уже было сказано выше, осенью 1944 года было создано Восточно-Туркестанское боевое соединение СС, в которое входила и татарская войсковая группа. Ввиду нехватки командных кадров в январе-феврале 1945 года Х. Унглаубе предпринял попытку организации татарской офицерской школы в лагерях Татарского посредничества на острове Уезедом и в г. Даргибеле. Первая группа выпускников прибыла в ВТБС в конце февраля 1945 года. В середине марта еще 11 татар из числа бывших советских офицеров были направлены в Италию. Несмотря на провал проекта «ВТБС», некоторые татарские подразделения принимали участие в антипартизанских операциях в Словакии и Северной Италии.

Окончание войны для татар-изменников стало таким же трагическим, как и для тысяч коллаборационистов. Лишь некоторые из них, пользуясь поддержкой влиятельных друзей из ряда правительств мусульманских стран, укрылись на Ближнем Востоке и в Турции.

Органами Госбезопасности СССР был задержан Шафи Алмас и впоследствии расстрелян по приговору военного трибунала. Бывший советский военный комендант г. Баку, полковник Шакир Алкаев сфабриковал для КГБ несколько протоколов заседаний тайной подпольной группы легиона. Это не спасло его от тюремного срока. Повторно он был привлечен к уголовной ответственности в конце 1950-х годов.

Федор Паймук сумел присоединиться к наступающим советским частям и принял участие в Берлинской операции, за что был награжден медалью. В феврале 1946 года он был арестован в Чебоксарах и по приговору военного трибунала Приволжского военного округа расстрелян. Аналогично сложилась судьба Ивана Скобелева, захваченного передовыми частями Красной Армии в Даргибеле.

Секретарь Шафи Алмаса С. Файзуллин (Файзи) после войны работал в татарской редакции «Голоса Америки», с 1952 года занимался геологоразведкой, преподавал в Бостонском университете, работал в Министерстве торговли США. Умер в США в 1980-х годах.

Гариф Султан долгое время работал руководителем татарско-башкирской редакции радио «Свободная Европа» и жил в Мюнхене.

Массовые репрессии обрушились на крымских татар. В вину им, а также проживавшим в Крыму армянам, болгарам, немцам было вменено сотрудничество с оккупационными немецкими властями, участие в массовых расстрелах военнопленных и партизан.

После окончания Гражданской войны на Юге России некоторое количество калмыков эвакуировалось за границу вместе с Русской Армией генерала Врангеля и осела в Европе и США. При этом калмыцкую эмиграцию можно было условно разделить на два политических лагеря: «националисты» и «казакоманы».

Националисты (астраханские калмыки) вели работу по объединению всех калмыков, их «политическому пробуждению». Врагами были объявлены русские.

Казакоманы в основном состояли из представителей калмыков-донцов и не мыслили себе жизни без объединения с казачеством. Мысли казакоманов простирались до идеи равноправного объединения с казаками в рамках федерации «Казакия». Казакоманы были тесно связаны с «самостийниками», провозглашавшими своей целью обособление казачества и его развитие как отдельного этноса.

Существовала своя националистическая организация «Хальм Тангалин Тук» (ХТТ) почетным председателем которой была вдова князя Тундутова, главы калмыков во время Гражданской войны. Лидерами ХТТ были Санджи Балыков и Шамба Балинов. ХТТ имел свой печатный орган «Ковыльные Волны» («Улан Залат»), выходивший в свет на русском и калмыцком языках.

После начала Великой Отечественной войны калмыками заинтересовалась «теплица» по выращиванию «пятых колонн». ведомство Розенберга. Тогда же были востребованы калмыцкие эмигрантские лидеры. Шамба Балинов, Санжи Балыков и др. Под контролем Восточного министерства и спецслужб был создан Калмыцкий Национальный Комитет, руководителем которого был назначен Шамба Ба511 линов. Одновременно шла работа по созданию калмыцких подразделений и частей на Восточном фронте.

Первым калмыцким формированием можно назвать спецподразделение Абвергруппы-103. Оно было создано из добровольцев-военнопленных для ведения разведки на территории Калмыцкой АССР. Возглавлял его зондерфюрер Отто Рудольфович Верба (он же доктор Долль). Позывной радиостанции. «Краних» («Журавль»). Первоначально отряд дислоцировался в г. Степном (Элиста), впоследствии на базе отряда было развернуто так называемое «Спецподразделение доктора Долля». В конце 1942 года Верба командовал уже «Калмыцким воинским соединением» (Kalmuken Verband dr. Doll).

Отрывочные данные о самом докторе Долле свидетельствуют о том, что он происходил из судетских немцев и имел русские корни, долгое время жил в России, служил в Белой Армии, работал в немецкой военной миссии в Одессе, в эмиграции стал сотрудником Абвера.

В августе 1942 года немецкое командование поручило Доллю завязать контакт с калмыцкими националистическими лидерами, пообещав им создать после войны самостоятельное государство под протекторатом Германии. Долль устремился в калмыцкие степи на легковом автомобиле в сопровождении шофера и радиста. Его миссия увенчалась успехом, и цель была достигнута.

В середине сентября 1942 года в 16-й немецкой моторизованной дивизии из числа бывших красноармейцев-калмыков 110-й Отдельной калмыцкой кавалерийской дивизии и местного населения был сформирован первый кавалерийский калмыцкий эскадрон. Он вел разведку и партизанскую борьбу, как и многие другие казачьи подразделения немецкой армии. Вооружен был советским трофейным оружием, униформа у калмыков была немецкая.

Одну из боевых калмыцких групп сформировал Азда Болдырев. Дезертировав из Красной Армии, он прибыл в родное село Кетченеры, где организовал свой отряд, который впоследствии влился в Калмыцкий Кавалерийский Корпус.

Болдырев до декабря 1943 года служил помощником начальника штаба, после чего в чине обер-лейтенанта командовал вторым дивизионом Корпуса.

Некто Арбаков после оккупации Элисты работал начальником уголовного розыска, затем вступил в Корпус, где занимал должность коменданта штаба, помощника начальника штаба по вооружению, с сентября 1944 года. начальник штаба Корпуса. После окончания войны Арбаков и Болдырев очутились в лагере для перемещенных лиц в Германии, после чего эмигрировали в США.

Врожденные наездники, калмыки зарекомендовали себя как храбрые солдаты и разведчики. Военное руководство, поддержав инициативу создания калмыцких частей, разрешило создавать аналогичные боевые единицы. В то же время калмыки первыми из всех восточных союзников Германии официально получили признание и немцы придали калмыцким формированиям статус союзной армии.

К ноябрю 1942 года в Калмыкии действовали уже 4 кавэскадрона, к концу августа 1943 года был сформирован Калмыцкий Корпус, в который вошли следующие подразделения: 1-й дивизион: 1, 4, 7, 8 и 18 эскадроны; 2-й дивизион: 5, 6, 12, 20 и 23 эскадроны; 3-й дивизион: 3, 14, 17, 21 и 25 эскадроны; 4 дивизион: 2, 13, 19, 22 и 24 эскадроны; 9, 10, 11, 15, 16 эскадроны партизанили за линией фронта.

Это калмыцкое формирование именовалось также «Калмыцким легионом», «Калмыцким Кавкорпусом доктора Долля» и пр. Соединение входило в состав 4-й танковой армии и оперировало в районах Ростова и Таганрога. К маю 1943 года под руководством генерал-майора Неринга в Новопетровске и Таганроге были организованы еще несколько эскадронов из числа бывших перебежчиков и военнопленных.

Партизанившие за линией фронта эскадроны находились под опекой Абвера, их снабжение оружием и боеприпасами осуществлялось воздушным путем. Так, 23 мая 1944 года в районе калмыцкого поселка Утта. в районе действия партизанской калмыцкой группы Огдонова. были десантированы 24 диверсанта под командованием гауптмана фон Шеллера («Кваст»). В задачу группы входило создание мини-плацдарма для приема других самолетов с доллевцами, которые впоследствии должны были развернуть мощную партизанскую войну в советском тылу. вся операция Абвера именовалась «Римская цифра II». Советские силы ПВО засекли пролет вражеского самолета в тыл, и через некоторое время группа была нейтрализована. Далее события развивались по уже хорошо отработанному СМЕРШем сценарию. Захваченный радист самолета и сам Кваст согласились передать сигнал о прибытии, и дальнейшее существование группы проходило под контролем советской контрразведки. Был оборудован ложный аэродром для приема самолетов. Второй самолет с тридцатью десантниками был уничтожен в ночь на 12 июня 1944 года на посадочной площадке, никому из его пассажиров скрыться не удалось. Некоторое время советская контрразведка вела радиоигру со свои противником, и постепенно ей удалось убедить Абвер в полном разгроме группы в боях с войсками НКВД.

В сентябре 1943 года ККК находился на Днепре, а в мае 1944 года был включен в 6-ю армию как 531-й полк. Летом 1944 года в Корпусе насчитывалось 3,6 тыс. бойцов, из них 92 человека. немецкий персонал. Дивизионы состояли из четырех эскадронов, каждый из них, в свою очередь, насчитывал 150 человек. Существенное отличие калмыцких подразделений от других восточных формирований состояло в том, что командирами подразделений были свои, а не немецкие офицеры.

Вооружение Корпуса составляли 6 минометов, 15 ручных и 15 станковых минометов, 33 немецких и 135 советских автоматов, советские, немецкие и голландские винтовки. Униформа калмыков не имела собственных знаков различия и ничем не регламентировалась. Зачастую в обмундировании калмыков присутствовали элементы народного костюма. меховые шапки, халаты и пр. По неподтвержденной информации, у немецкого офицерского состава ККК существовала своя круглая нарукавная нашивка с надписью на немецком и калмыцком языках «Калмыцкое подразделение д-ра Долля».

Зимой 1944.1945 гг. Корпус (не менее 5 тыс. чел.) находился в Польше, где воевал против советских партизан и Украинской Повстанческой Армии, а затем вел тяжелые бои с передовыми советскими частями под Радомом.

После кровопролитных боев Корпус был переведен в учебный лагерь СС в Нойхаммер. «кузницу» восточных формирований СС. Вновь сформированный полк калмыков отправили в Хорватию, где он органично влился в 15-й Казачий Кавалерийский Корпус Хельмута фон Паннвица и впоследствии формально вошел в состав Вооруженных сил Комитета по Освобождению Народов России. Калмыки стали единственными инонациональными представителями в КОНРе.

Впоследствии калмыки разделили общую участь казаков, большая часть их была выдана в СССР.

Легион «Идель-Урал» Гилязов Искандер Аязович

Волго-татарский легион - легион «Идель-Урал»

Как было показано выше, определенный интерес к поволжским татарам в Германии намечался еще в довоенные годы. После начала войны против СССР татарских военнопленных начали отделять в специальные лагеря почти одновременно с военнопленными из других тюркских народов. Тем не менее Волго-татарский легион (или легион «Идель-Урал») был создан позже всех остальных.

Фактически представителей народов Поволжья отделяли в специальные сборные лагеря уже осенью-зимой 1941/42 г. Впервые же в имеющихся в нашем распоряжении документах о создании Волго-татарского легиона речь идет 1 июля 1942 г. - в этот день были разосланы в разные инстанции сведения о формирующихся легионах, среди которых упоминался и Волго-татарский. 1 августа 1942 г. из штаб-квартиры Гитлера был дан приказ, подписанный начальником штаба Кейтелем, о создании в дополнение к существующим легиона, состоящего из поволжских(казанских) татар, башкир, говорящих по-татарски чувашей, марийцев, удмуртов и мордвы. Приказом предписывалось отделить представителей названных народов в специальные лагеря, активизировать работу с вербовкой военнопленных. Отмечалось, что статус Волго-татарского легиона точно такой же, как и у прежде созданных подобных соединений, что применение легиона предусмотрено в областях военных действий, но особенно в районах действия партизан.

Легионер на посту

Приказ Кейтеля явился как бы указанием сверху, а практический приказ ОКХ был подписан 15 августа 1942 г. (с него было изготовлено 110 копий, разосланных по всем инстанциям). В нем уже содержались более конкретные указания:

«1. Создать легион из татар, башкир и говорящих по-татарски народов Поволжья;

2. Татар, приписанных к Туркестанскому легиону, перевести в Волго-татарский легион;

3. Военнопленных татар срочно отделять от остальных и направлять в лагерь Седльце (на железнодорожной линии Варшава-Брест). Передать их в распоряжение Военного командующего в генерал-губернаторстве (Milit?rbefehlshaber im General-Gouveniemerit);

4. Созданный легион использовать прежде всего в борьбе против партизан».

Практическая работа по созданию Волго-татарского легиона началась 21 августа 1942 г.: местом его формирования был избран лагерь в Едлино под Радомом, куда поступали обмундирование и оружие для легиона. Сюда же прибывал немецкий ответственный персонал. Лагерь Седльце, расположенный близ Едлино, уже раньше стал сборным пунктом для военнопленных из тюркских народов. Он был разделен на две части: Седльце-А и Седльце-Б - именно первая часть была предназначена для сбора татарских военнопленных. Известно, что к концу июля 1942 г., т.е. еще до появления приказа о создании легиона, татар в лагере было уже 2550 человек.

Знамя Волго-татарскому легиону было вручено 6 сентября 1942 г., поэтому сами легионеры считали именно этот день датой окончательного формирования соединения.

Построение волго-уральских легионеров

8 сентября 1942 г. Волго-татарский легион был передан под командование штаба Восточных легионов и командующего военным округом в «генерал-губернаторстве».

Военнопленные татары концентрировались в основном в лагере Седльце-А, откуда их и направляли для подготовки в легион в Едлино. Впоследствии роль предварительного лагеря играл также лагерь в Демблине (шталаг-307), где, например, на 1 сентября 1943 г. находилось 1800 татарских военнопленных. Кроме татар здесь собирались также азербайджанцы и представители северокавказских народов. А в начале 1944 г., уже после перевода Восточных легионов во Францию, общий предварительный лагерь был в Легионово под Варшавой, с марта 1944 г. - вновь и в Седльце-Б (шталаг-366), и в лагере Нехрыбка (шталаг-327).

Нарукавная нашивка легиона «Идель-Урал». Первый вариант

Первые статистические сведения от командующего военным округом в «генерал-губернаторстве» о Волго-татарском легионе поступили в середине сентября. Сведения эти были следующими: на 8 сентября 1942 г. «изъявили желание» записаться в легион в туркестанском лагере Беньяминов - 135 татар, Бяла Подляска - 27, Заезерце - 152, Седльце - 2315, всего - 2629 человек (из общего числа заявившихся в Восточные легионы 12 130 чел.). Кроме того, из оперативных районов в Польшу было направлено 7370 военнопленных татар. Всего же, по официальным данным, в пути находилось до 100 транспортов с представителями разных народов СССР. На 11 сентября 1942 г. к легиону были приписаны первые немецкие представители: один офицер, двое служащих, 54 унтер-офицера, 18 солдат. С 15 сентября начали функционировать курсы переводчиков для легионеров. Начиная с 1 октября 1942 по 1 января 1943 г. планировалось полностью сформировать два первых татарских батальона (этот план был выполнен с небольшим опозданием).

Командиром Волго-татарского легиона был назначен уже довольно пожилой и опытный военный, майор Оскар фон Зеккендорф. Родился он 12 июня 1875 г. в Москве, хорошо говорил на русском, английском, французском, китайском; похуже владел украинским и испанским языками. Позднее он был произведен в подполковники. Конкретных документов об его деятельности в архивах сохранилось немного. Трудно даже сказать, как долго он оставался в должности командира легиона. Сведения об этом не совсем ясны. 12 мая 1944 г. фон Зеккендорф дал приказ по легиону, поясняя, что его переводят в штаб Восточных легионов и он передает командование легионом ротмистру Келле. В то время фон Зеккендорф был назначен командиром школ восточных соединений - тюркской школы офицеров и переводчиков (находилась вначале в Рорбахе, затем - в Ордруфе, в конце войны - в Нойхаммере); школы офицеров и переводчиков для восточных народов (сначала в Конфлане и Сен-Минеле, затем - в Графенвёре, в конце войны - в Мюнзингене). Известно также, что 17 ноября 1944 г. представитель Главного управления СС Р. Ольша выступил с поддержкой фон Зеккендорфа, которого, судя по его данным, командование вермахта с 1 января 1945 г. собиралось отправить в отставку со ссылкой на его возраст. Однако в справке не указано, с какой должности хотели убирать подполковника Зеккендорфа. Р. Ольша, ссылаясь на опыт, знания и желания самого Зеккендорфа, рекомендовал не отправлять его в отставку, а перевести в Главное управление СС, в Восточный отдел. 9 декабря 1944 г. в справке штандартенфюрера Шпаармана вновь упоминалась перспектива перевода фон Зеккендорфа в СС: «Дня боевой группы „Идель-Урал“ (о ней будет говориться ниже. - И. Г. ), которая состоит из татар и финно-угров, имеется лишь один специалист, знающий Восток, а также понимающий язык и менталитет людей. Речь идет в данном случае о подполковнике фон Зеккендорфе, который с 1 января 1945 г. согласно календарю будет уволен из вермахта и который прекрасно подошел бы для организационной работы в боевой группе». Сведений о дальнейшей судьбе первого командира Волго-татарского легиона найти не удалось.

По имеющимся документам можно судить, что Зеккендорф, несмотря на свой возраст, довольно энергично взялся за дело, более всего уделяя внимание вопросам боевой подготовки легионеров. Пожалуй, одной из самых серьезных проблем для него (как и для прочих немецких организаторов Восточных легионов) стала проблема подготовки национальных офицерских кадров, которая, кстати говоря, так и не была решена до конца войны, хотя не раз поднималась. Поэтому представляет интерес подробный аналитический документ, подготовленный фон Зеккендорфом 25 января 1943 г., в котором рассматривается эта проблема. Она фактически являлась общей для всех Восточных легионов, но идеи фон Зеккендорфом реализовывались именно в Волго-татарском легионе.

Вначале командир легиона ставит вопрос: из кого могут быть выбраны будущие офицеры? И сам же отвечает: из бывших офицеров Красной армии, из рядов простых легионеров или из интеллигенции. Для перевоспитания в немецком духе самым трудным «материалом» являлся, по Зеккендорфу, простой легионер: на него легко оказать политическое влияние, но он «приносит с собой так мало интеллигентности и образованности, что его переформирование в офицеры сопровождается неимоверными сложностями: или же он оказывается полностью неспособным, или же он превращается в невежественного кровавого деспота, который наносит гораздо больше вреда, чем приносит пользы». Немногим «лучше» были кандидатуры интеллигента и бывшего советского офицера, так как они «в силу своего возвышенного в СССР положения подавлены в мировоззренческом отношении». Но все же бывший офицер имеет преимущество: он имеет военный опыт, тактические знания, какое-то образование. Поэтому, считал фон Зеккендорф, оставалось «наименьшее зло», с которым и надо было работать, - бывшие офицеры Красной армии. Для их «перевоспитания» были сделаны вполне конкретные предложения, которые, очевидно, учитывались в реальной практике Волго-татарского легиона:

«1. Офицеры, от лейтенанта до капитана, приходящие из предварительного лагеря, в легионе с самого начала размещаются отдельно от солдат и даже в служебном отношении не имеют с ними ничего общего.

2. Офицерский взвод подчиняется более опытному и старшему по возрасту офицеру легиона, отвечавшему за воспитание под контролем командира легиона.

3. Подготовка проводится по следующим направлениям: осторожное мировоззренческое воздействие; тактическая перепроверка и дальнейшая переподготовка; тесный личный контакт между офицерами; ежедневное интенсивное обучение на немецком языке; при возможности - знакомство со страной, поездки в Германию».

Офицеры, признанные «непригодными», отправлялись обратно в лагеря. После окончания школы унтер-офицеров (т.е. низшего офицерского состава) при легионе офицеры командировались в Легионово, где существовала общая офицерская школа. Фон Зеккендорф обращал особое внимание на психологический момент в подготовке будущих офицеров легиона: на сохранение дистанции между солдатами и офицерами, на развитие их честолюбия и уверенности в себе. Он сетовал, что способных офицеров в Волго-татарском легионе не хватает, поэтому считал необходимым работу эту активизировать.

Нарукавная нашивка легиона «Идель-Урал». Второй, наиболее распространенный вариант

Мне представляется, что этот документ не только показывает остроту проблемы подготовки офицерских кадров в конкретном легионе, но позволяет примерно представить внутреннюю психологическую атмосферу этого соединения. Фон Зеккендорф - человек старой, прусской выучки - пытался по-своему распространить свой опыт среди поволжских татар, в конкретном деле подготовки пригодных для вермахта военных кадров. Попытки эти явно закончились неудачей, так как даже в конце войны почти все командиры легионов постоянно жаловались на отсутствие «пригодных» офицеров. К чему это приводило? К тому, что на место отсутствующих назначались офицеры немецкие, что означало отступление от первоначальных принципов комплектования Восточных легионов. Немецкие офицеры ни русского, ни тем более других языков народов СССР не знали, психологии своих подчиненных зачастую вообще не понимали. В итоге получался совсем неожиданный для немцев эффект: даже те представители восточных народов, которые действительно добровольно перешли на сторону Германии, начинали от этого испытывать психологический дискомфорт, замечая в факте назначения немецких офицеров проявление недоверия к легионерам. И из этого замкнутого круга германскому военному руководству также не удалось найти выхода.

Нарукавная нашивка легиона «Идель-Урал». Последний вариант нашивки для легиона по приказу от 1 июля 1944 г. Практически не употреблялся легионерами

Согласно плану, первый из батальонов Волго-татарского легиона, получивший номер 825, должен был быть создан к 1 декабря 1942 г., но его сформировали даже чуть раньше - 25 ноября. Сроком формирования 826-го батальона было установлено 15 декабря 1942 г., 827-го - 1 января 1943 г. Фактически же это произошло, соответственно, 15 января и 10 февраля 1943 г. Впервые же все три первых номера батальонов в сохранившихся документах упоминаются 3 ноября 1942 г. в качестве создающихся.

Татарские батальоны, которые создавались в Польше, в Едлино, под контролем и юрисдикцией командования Восточных легионов в германских вооруженных силах, и о которых подробно рассказывается на основании имеющихся документов, не были единственными. Вероятнее всего, при отдельных армиях или группах армий параллельно или же позднее, например, в течение 1944 г., создавались и другие татарские соединения. Среди них были и боевые, и строительные, и снабженческие подразделения. О них в источниках мы можем найти только отрывочные сведения, которые все-таки дополняют наши представления.