Самые известные ораторы. Искусство говорить: cамые известные ораторские выступления в мире

Гипотеза лингвистической относительности Сепира - Уорфа

Блинов А.К.

Итак, каково же соотношение детерминированности, конвенциональности каузальности значений - или каков характер их детерминированности или каузальности? Где пределы их альтернативности? Чем они определяются?

Гипотеза лингвистической относительности Сепира - Уорфа представляет - здесь следует согласиться с Дэвидсоном - один из наиболее ярких примеров теорий конвенциональности значения, исходящих из противопоставления концептуальной схемы, на использовании которой основано описание, и наполняющего схему содержания "внешнего" мира, трансцендентного описанию.

1. Эпистемологические основания концепции лингвистической относительности

Гипотеза Сепира - Уорфа непосредственно связана с этнолингвистическими исследованиями американской антропологической школы. Формы культуры, обычаи, этнические и религиозные представления, с одной стороны, и структура языка - с другой, имели у американских индейцев чрезвычайно своеобразный характер и резко отличались от всего того, с чем до знакомства с ними приходилось сталкиваться исследователям в подобных областях. Это обстоятельство, по общепринятому мнению, и вызвало к жизни в американском структурализме представления о прямой связи между формами языка, культуры и мышления.

В основу гипотезы лингвистической относительности легли две мысли Эдварда Сепира:

Язык, будучи общественным продуктом, представляет собой такую лингвистическую систему, в которой мы воспитываемся и мыслим с детства. В силу этого мы не можем полностью осознать действительность, не прибегая к помощи языка, причем язык является не только побочным средством разрешения некоторых частных проблем общения и мышления, но наш "мир" строится нами бессознательно на основе языковых норм. Мы видим, слышим и воспринимаем так или иначе, те или другие явления в зависимости от языковых навыков и норм своего общества.

В зависимости от условий жизни, от общественной и культурной среды различные группы могут иметь разные языковые системы. Не существует двух настолько похожих языков, о которых можно было бы утверждать, что они выражают такую же общественную действительность. Миры, в которых живут различные общества, - это различные миры, а не просто один и тот же мир, которому приклеены разные этикетки. Другими словами, в каждом языке содержится своеобразный взгляд на мир, и различие между картинами мира тем больше, чем больше различаются между собой языки.

Речь здесь идет об активной роли языка в процессе познания, о его эвристической функции, о его влиянии на восприятие действительности и, следовательно, на наш опыт: общественно сформировавшийся язык в свою очередь влияет на способ понимания действительности обществом. Поэтому для Сепира язык представляет собой символическую систему, которая не просто относится к опыту, полученному в значительной степени независимо от этой системы, а некоторым образом определяет наш опыт. Сепир, по наблюдению Дэвидсона, следует в направлении, хорошо известном по изложению Т. Куна, согласно которому различные наблюдатели одного и того же мира подходят к нему с несоизмеримыми системами понятий. Сепир находит много общего между языком и математической системой, которая, по его мнению, также регистрирует наш опыт, но только в самом начале своего развития, а со временем оформляется в независимую понятийную систему, предусматривающую всякий возможный опыт в соответствии с некоторыми принятыми формальными ограничениями... (Значения) не столько обнаруживаются в опыте, сколько навязываются ему, в силу тиранического влияния, оказываемого языковой формой на нашу ориентацию в мире .

Развивая и конкретизируя идеи Сепира, Уорф проверяет их на конкретном материале языка и культуры хопи и в результате формулирует принцип лингвистической относительности.

Мы расчленяем природу в направлении, подсказанном нашим родным языком. Мы выделяем в мире явлений те или иные категориями и типы совсем не потому, что они (эти категории и типы) самоочевидны; напротив, мир предстает перед нами как калейдоскопический поток впечатлений, который должен быть организован нашим сознанием, а это значит в основном – языковой системой, хранящейся в нашем сознании. Мы расчленяем мир, организуем его в понятия и распределяем значения так, а не иначе в основном потому, что мы участники соглашения, предписывающего подобную систематизацию...

Это обстоятельство имеет исключительно важное значение для современной науки, поскольку из него следует, что никто не волен описывать природу абсолютно независимо, но все мы связаны с определенными способами интерпретации даже тогда, когда считаем себя наиболее свободными... Мы сталкиваемся, таким образом, с новым принципом относительности, который гласит, что сходные физические явления позволяют создать сходную картину вселенной только при сходстве или, по крайней мере, при соотносительности языковых систем .

Уорф придал более радикальную формулировку мыслям Сепира, полагая, что мир представляет собой калейдоскопический поток впечатлений, который должен быть организован нашей языковой системой. Так, условия жизни, культура и прочие общественные факторы воздействовали на языковые структуры хопи, формировали их и в свою очередь подвергались их влиянию, в результате чего оформлялось мировоззрение племени.

Между культурными нормами и языковыми моделями существуют связи, но не корреляции или прямые соответствия... Эти связи обнаруживаются не столько тогда, когда мы концентрируем внимание на чисто лингвистических, этнографических или социологических данных, сколько тогда, когда мы изучаем культуру и язык... как нечто целое, в котором можно предполагать взаимозависимость между отдельными областями .

Но главное внимание Уорф уделяет влиянию языка на нормы мышления и поведения людей. Он отмечает принципиальное единство мышления и языка и критикует точку зрения "естественной логики", согласно которой речь – это лишь внешний процесс, связанный только с сообщением мыслей, но не с их формированием, а различные языки - это в основном параллельные способы выражения одного и того же понятийного содержания и поэтому они различаются лишь незначительными деталями, которые только кажутся важными .

Согласно Уорфу, языки различаются не только тем, как они строят предложения, но также и тем, как они членят окружающий мир на элементы, которые являются единицами словаря и становятся материалом для построения предложений. Для современных европейских языков, которые представляют собой одну языковую семью и сложились на основе общей культуры (Уорф объединяет их в понятии "общеевропейский стандарт" - S АЕ), характерно деление слов на две большие группы - существительное и глагол, подлежащее и сказуемое. Это обусловливает членение мира на предметы и их действия, но сама природа так не делится. Мы говорим: "молния блеснула"; в языке хопи то же событие изображается одним глаголом r е h р i - "сверкнуло", без деления на субъект и предикат.

В языках SAE одни слова, обозначающие временные и кратковременные явления, являются глаголами, а другие - существительными. В отличие от них в языке хопи существует классификация явлений, исходящая из их длительности. Поэтому слова "молния", "волна", "пламя" являются глаголами, так как все это события краткой длительности, а слова "облако", "буря" – существительные, так как они обладают продолжительностью, достаточной, хотя и наименьшей, для существительных.

В то же время в языке племени нутка нет деления на существительные и глаголы, а есть только один класс слов для всех видов явлений. Таким образом, определить явление, вещь, предмет, отношение и т. п. исходя из природы невозможно; их определение всегда подразумевает обращение к грамматическим категориям того или иного конкретного языка .

Языки SAE обеспечивают искусственную изоляцию отдельных сторон непрерывно меняющихся явлений природы в ее развитии. Вследствие этого мы рассматриваем отдельные стороны и моменты развивающейся природы как собрание отдельных предметов. "Небо", "холм", "болото" приобретают для нас такое же значение, как "стол", "стул" и др. Вопрос, таким образом, заключается в следующем:

от чего зависит тип деления?

почему мы классифицируем мир именно таким, а не иным способом?

Уорф утверждает не то, что членение явлений мира свойственно лишь языкам S АЕ, а то, что у языков, сильно отличающихся друг от друга, различна также система анализа окружающего мира, различен тип деления на изолированные участки. Он усиливает свой тезис тем, что подчеркивает влияние языковых норм не только на процесс мышления, но и на восприятие людьми внешнего мира. Это положение явно сформулировано Сепиром и взято в качестве эпиграфа в одной из работ Уорфа:

Мы видим, слышим и воспринимаем так или иначе те или другие явления главным образом благодаря тому, что языковые нормы нашего общества предполагают данную форму выражения .

Уорф исследует, каким образом категории пространства и времени фиксируются в языках S АЕ и хопи, и приходит к выводу, что хопи не знает такой категории времени, которая свойственна нашим языкам, тогда как категория пространства сходна в обоих случаях. Наш язык не склонен проводить различия между выражениями "десять человек" и "десять дней", хотя такое различие есть: мы можем непосредственно воспринимать десять человек, но сразу воспринимать десять дней мы не можем. Это воображаемая группа, в отличие от "реальной" группы, которую образуют десять человек. Такие термины, как "лето", "зима", "сентябрь", "утро", "рассвет", также образуют множественное число и исчисляются подобно тем существительным, которые обозначают предметы материального мира. Уорф считает, что в этом отражаются особенности нашей языковой системы, и называет такое явление "объективацией", поскольку здесь временные понятия утрачивают связь с субъективным восприятием времени как "становящегося все более и более поздним" и объективируются как исчисляемые количества, т.е. отрезки, состоящие из отдельных величин, в частности длины, так как длина может быть реально разделена на дюймы. "Длина", "отрезок" времени мыслятся в виде одинаковых единиц, подобно, скажем, такой актуальности, как ряд бутылок .

Сравнивая выражение времени в языках S АЕ с хопи, Уорф отмечает, что множественное число и количественные.числительные в языке племени хопи употребляются только для обозначения тех предметов, которые образуют или могут образовать реальную группу. Такое выражение, как "десять дней", не употребляют. Эквивалентом его может служить выражение, указывающее на процесс счета, а счет ведется с помощью порядковых числительных. Выражение "они пробыли десять дней" превращается в языке хопи в "они прожили до одиннадцатого дня" или "они уехали после десятого дня". Этот способ счета не может применяться к группе различных предметов, даже если они следуют друг за другом, ибо и в таком случае они могут объединяться в группу. Однако он применяется по отношению к последовательному появлению одного и того же человека или предмета, не способных объединиться в группу. "Несколько дней" воспринимается не как несколько людей, к чему склонны, по мнению Уорфа, наши языки, а как последовательное появление одного и того же человека . Уорф считает необоснованным тот взгляд, согласно которому хопи, знающий только свой язык и идеи, порожденные культурой своего общества, должен иметь те же самые понятия времени и пространства, которые имеем мы и которые вообще считаются универсальными.

Понятие "времени", свойственное языкам S АЕ, и понятие "длительности" у хопи, по мнению Уорфа, различны. Вместе с тем он настойчиво подчеркивает, что особенности языка хопи нисколько не препятствуют им правильно ориентироваться в окружающем мире. Более того, по его мнению, этот язык ближе к современной науке - теории относительности и квантовой механике, - чем индоевропейские языки, которые дают возможность воспринимать вселенную как собрание отдельных предметов, что наиболее характерно для классической физики и астрономии.

В работах Уорфа рассматриваются главным образом фундаментальные представления - категории субстанции, времени, пространства, т.е. как раз те, которые, как можно предположить без привлечения дополнительных допущений, с наибольшей вероятностью должны были бы являться общими для всех людей. Поэтому, когда языки фиксируют в своих элементах понятия субстанции, времени и пространства, то в этих элементах исследователь с наибольшей вероятностью может обнаружить общее содержание.

Уместный здесь вопрос может быть сформулирован так: о чем идет речь в таком обсуждении - о категориальной структуре человеческого мышления или о конкретном содержании соответствующих понятий? Если мы считаем, что категории являются формами мышления, то должны будем признать, что у нас нет оснований считать возможным "непредметное" мышление, не связанное с представлениями о предмете и его свойствах (которые навязываются нам категориями субстанции и акциденции). Точно так же вряд ли возможен естественный язык, лишенный всяких выразительных средств, позволяющих мыслить в немкачественно-количественные или пространственно-временные характеристики предметов. Единственный пункт в работах Уорфа, ставящий под сомнение "предметность" мышления, - утверждение, что в языке племени нутка нет деления на существительные и глаголы, а есть только один класс слов для всех видов явлений, - оставляет много неясностей. Сепир, напротив, настаивал на универсальности этого деления:

Какой бы неуловимый характер ни носило в отдельных случаях различение имени (существительного) и глагола, нет такого языка, который вовсе бы пренебрегал этим различением. Иначе обстоит дело с другими частями речи. Ни одна из них для жизни языка не является абсолютно необходимой .

Итак, исследования Уорфа ставят под вопрос всеобщность категорий мышления как форм связинекоторого мыслительного содержания.

2. Конвенциональность грамматики

Грамматические значения языковых единиц оказываются, с такой точки зрения, связаны с "членением" мира с помощью грамматических категорий. Например, в английском языке слово "волна" - существительное, а в языке хопи - глагол. Оно принадлежит к разным грамматическим категориям, и тем самым язык в первом случае "принуждает" нас рассматривать волну как предмет, а во втором - как действие. Ответить на вопрос "что такое волна - предмет или действие?" без обращения к грамматическим категориям того или иного конкретного языка, по мнению Уорфа, невозможно. В этом выводе, который он обобщает до значения принципа, и заключается, очевидно, суть всей концепции.

Рассмотрим вопрос о роли грамматических категорий и связанных с ними грамматических значений.

В лингвистике принято различать грамматические и неграмматические значения, например, следующим образом. Значение называется грамматическим, если в данном языке оно выражается обязательно, т. е. всякий раз, когда в высказывании появляется элемент, значение которого может сочетаться с данным грамматическим значением; причем такие элементы образуют в языке большие классы и поэтому появляются в текстах достаточно часто. Если же некоторое значение выражается не обязательно и не появляется в текстах достаточно часто, то оно считается неграмматическим. С этой точки зрения значение числа в русском языке является грамматическим, так как всякое существительное обязательно имеет показатель числа - единственного или множественного. Грамматические правила русского языка вынуждают нас выражать это значение, независимо от того, считаем ли мы его существенным для сообщения или нет. Напротив, в китайском языке значение числа является неграмматическим: оно остается невыраженным, если нет нужды специально указывать число предметов, о которых идет речь. Значения, являющиеся грамматическими в одном языке, могут быть неграмматическими в другом. Более того, в соответствии с правилами того или ингого языка может происходить принудительная категоризация грамматических значений.

Можно предположить, что не всякое значение может быть грамматическим, так как трудно представить себе язык, в котором, скажем, различие между иволгой и сойкой выражалось бы грамматически. Обычно в качестве грамматических, т.е. подлежащих обязательному выражению, выступают более или менее абстрактные значения (времени, числа, деятеля, объекта, причины, цели, контакта, обладания, знания, ощущения, модальности, реальности, потенциальности, возможности, умения и т. п.). С лингвистической точки зрения представляют интерес те значения, которые хотя бы в некоторых языках являются грамматическими: именно они "входят" в структуру языка (правила кодирования сообщений), независимо от того, являются ли они в данном языке грамматическими или нет .

Считается, что язык тем совершеннее, чем меньше доля выражаемой в высказывании обязательной информации, вынуждаемой исключительно правилами кодирования, а не существом сообщаемого. Разбирая латинскую фразу illa alba femina quae venit ("та белая женщина, которая приходит"), Э. Сепир указывает, что логически только падеж требует в ней выражения; остальные грамматические категории или совершенно не нужны (род, число в указательных и относительных словах, в прилагательном и глаголе), или же не относятся к существу синтаксической формы предложения (число в существительном, лицо и время) . Еще менее совершенен в этом отношении язык нутка. Грамматический строй этого языка вынуждает говорящего каждый раз, когда он упоминает кого-либо или обращается к кому-либо, указывать, является ли это лицо левшой, лысым, низкорослым, обладает ли оно астигматизмом и большим аппетитом. Язык нутка заставляет говорящего мыслить все эти свойства совершенно независимо от того, считает ли он соответствующую информацию существенной для своего сообщения или нет.

Глагольная система языка навахо резко отличается от обычной в европейских языках системы обилием категорий, описывающих все аспекты движения и действия. Грамматические категории навахского глагола заставляют классифицировать в качестве разных объектов движение одного тела, двух тел, более чем двух тел, а также движение тел, различных по форме и распределению в пространстве. Даже предметные понятия выражаются не прямо, но через глагольную основу, и поэтому предметы мыслятся не как таковые, а как связанные с определенным видом движения или действия .

В этой связи можно допустить, что различие между иволгой и сойкой могло бы выражаться и с помощью грамматических значений. Если бы какое-нибудь племя знало только эти два вида птиц (или, по крайней мере, не очень большое их число), то в системе языка этого племени могли бы существовать такие глагольные окончания, одно из которых относило бы глагол ("летит", "сидит", "клюет") к иволге, другое – к сойке, а третье – ко всем остальным птичкам или вообще предметам. В этом случае говорящий не мог бы сказать "летит", не указывая в то же время, что летит: иволга, сойка или что-либо третье - так же, как в русском языке мы не можем сказать "читал", не указывая одновременно, относится ли данное сообщение к существу мужского, женского или среднего рода: читал – читала – читало.

Рассмотренный пример свидетельствует в пользу того, что в принципе любые лексические различия могут быть выражены с помощью грамматических категорий и тем самым представлены в качестве грамматических значений в каком-либо - пусть лишь возможном - языке. Безотносительно к языку нельзя указать никакой границы между лексическими и грамматическими значениями.

Итак, язык, которым мы пользуемся и из круга которого можем выйти, лишь попадая в другой круг, предписывает нам соответствующую систематизацию и категоризацию мира. С такой точки зрения, языковая система априорна: она призвана организовать "калейдоскопический поток впечатлений"; синтез этого "чувственного многообразия" с языковой формой дает нам картину мира, которая может быть сходна с другими картинами только при сходстве или, по крайней мере, при соотносительности языковых систем:

Определить явление, вещь, предмет, отношение и т. п., исходя из [их] природы, невозможно; их определение всегда подразумевает обращение к грамматическим категориям того или иного конкретного языка .

Грамматические категории и соответствующие им значения более консервативны и изменяются гораздо медленнее, чем лексика. Это приводит к тому, что новое содержание, зафиксированное в лексических значениях языковых единиц, начинает противоречить грамматическим значениям с которыми оно оказывается связанным. Мы, например, знаем, что молния - это не предмет, подобно столу, стулу и т. д., и тем более сама по себе она не имеет никаких родовых признаков, хотя слово "молния" в русском языке - существительное женского рода. Так, одни грамматические категории кажутся нам совершенно "искусственными", не соответствующими ничему в реальности, как, например, категория рода имен существительных для неодушевленных предметов в русском языке, другие же - "естественными", указывающими на способы существования внешней реальности: категория числа, категория времени для глагольных форм и т. д.

Современному обыденному сознанию свойственно отличать реальную действительность от мыслимой и параллельно этому - лексические значения (понятийный состав мышления) от грамматических форм их выражения. Но таким обыденное сознание было не всегда. Например, древний грек еще почти не отличал своего мышления от реального существования, самого себя от природы вообще: миф был для него целостной, окончательной, реально существующей действительностью. Что же касается понятия и слова, то даже в гораздо более поздние времена их неразличимость, единство, доходящее до полного тождества, находило свое выражение в термине????? , не имеющем точного аналога в современных европейских языках. Грамматические характеристики слова не отличались от его понятийного содержания и вместе с этим последним переносились на реальную вещь. В определенном отношении можно сказать, что некоторые грамматические категории современных языков являются памятниками минувших эпох в развитии человеческого сознания. Так, например, категория рода имен существительных может рассматриваться, по-видимому, как рудимент анимистического сознания наших предков, которым физические предметы представлялись одушевленными существами. Лексические и грамматические значения дополняют друг друга и только в своем единстве образуют картину мира, фиксируемую в данном языке. С этой "дополнительностью" мы сталкиваемся при переводах с одного языка на другой: одна и та же информация в одних языках фиксируется в лексических, а в других - в грамматических значениях (например, перевод с русского языка на китайский влечет трансформацию грамматических значения числа в лексические).

3. Конвенциональность лексики

Наибольшее внимание конвенциональности лексики уделяют представители современного неогумбольдтианства, сторонники так называемой теории семантических полей - Л.Вайсгербер, Й.Трир и др.; с их точки зрения, лексический состав языка представляет собой классификационную систему, сквозь призму которой мы только и можем воспринимать окружающий мир, несмотря на то, что в природе самой по себе соответствующие подразделения отсутствуют. Содержащаяся в языке классификационная система вынуждает нас выделять в окружающем мире такие предметы, как "плод", "злак", и противопоставлять их "сорняку" с точки зрения их пригодности для человека. Мы выделяем "плод" и "злак" и противопоставляем их "сорняку" не потому, что сама природа так делится, а потому, что в этих понятиях зафиксированы различные способы, правила нашего поведения. Ведь по отношению к сорняку мы поступаем отнюдь не так, как к злаку. Это различие в способах нашего действия, зафиксированное словом, определяет и наше видение мира, и наше будущее поведение. Например, Уорф приводит ситуацию, в которой слово "пустой", примененное к порожним бензиновым цистернам, определяло неосторожное обращение с огнем работавших поблизости людей, хотя эти цистерны более огнеопасны из-за скопления в них паров бензина, чем наполненные.

Тезис о существовании в языке более или менее специфической классификационной системы обычно не вызывает возражений; вопрос в том, насколько велико влияние языка и содержащейся в нем классификационной системы на восприятие мира. Где доказательства тому, что от той или иной терминологии зависит, например, восприятие цвета? Как показали исследования самых разнообразных языков, спектр "распределяется" различными языками по-разному.

Проблема влияния лексики на восприятие содержит в себе минимум два вопроса:

может ли человек воспринимать те явления, свойства - например, цвета - для которых в его родном языке нет специальных слов?

оказывает ли лексика языка влияние на восприятие этих явлений на практике, в повседневной жизни?

Количество названий цветов, а также их распределение по различным частям спектра в различных языках зависит в первую очередь от практической заинтересованности в различении цветов и в их обозначении, от частоты, с которой те или иные цвета встречаются во внешнем мире. Если, например, разбить цвета на три группы (ахроматические, красно-желтые и зелено-синие), то окажется, что в русском (как и в немецком, английском, французском языках) названий для хроматических цветов больше, чем для ахроматических, а для красно-желтой группы больше, чем для зелено-синей, в ненецком же языке названия распределены по всем этим группам равномерно. Одно из объяснений сравнительно высокого уровня развития в ненецком языке названий для ахроматических, а также для зеленых и синих цветов можно искать в практической значимости различения соответственных окрасок в условиях жизни на Крайнем Севере. И наоборот, объясняя причину отсутствия в языке африканского племени аранта особого слова для обозначения синего цвета, указывают, что в окружающей людей этого племени природе, за исключением неба, нет синего цвета. Слово, обозначающее желтый и зеленый цвет, может быть использовано людьми этого племени также для обозначения синего; однако из этого использования слов не следует, будто аранта смешивают эти цвета на деле, зрительно .

Количество цветов, которые человеческий глаз способен различить в предметах, определяется в пределах примерно от пятисот тысяч до двух с половиной миллионов. Между тем число простых названий цвета (красный, лимонный), зарегистрированных в толковых словарях европейских языков, как правило, колеблется около сотни, а число составных названий (кроваво-красный, лимонно-желтый) равняется нескольким сотням. Налицо диспропорция между количеством цветов, различаемых глазом, и количеством их названий. Таким образом, человеческий глаз может воспринимать и те цвета и цветовые оттенки, для которых в языке нет названий, но человек быстрее и легче воспринимает и дифференцирует то, на что наталкивает его родной язык.

Рассмотрение языка как динамической системы указывает на необходимость генетического подхода к анализу лексических значений: в самом деле, человеческое познание всегда обусловлено мышлением предшествующих поколений, зафиксированным в языке, в его лексическом составе. Многовековая практика языкового сообщества, сложившаяся система мышления аккумулировали и преобразовали коллективный эмпирический опыт, вследствие чего результаты восприятия всегда содержат в себе в большей или меньшей степени момент рациональной обработки. Мысль, опирающаяся на базу готовой языковой формы, возникает при прочих равных условиях быстрее и легче, чем мысль, не имеющая такой опоры в родном языке говорящего. Язык влияет на формирование новых мыслей через значения терминов, в которых так или иначе отразились и закрепились познавательная деятельность предыдущих поколений и их опыт; он сообщает возникающей мысли устойчивость и необходимую определенность. Уже в силу этого можно говорить о том, что значения терминов, определемые внешней действительностью, формируются не независимо от данного языка, а под влиянием эмпирического и рационального опыта предыдущих поколений, зафиксированного в системе языка.

Язык не в одинаковой степени влияет на оформление мысли в разных случаях: так, можно предположить, что его роль здесь тем важнее, чем менее прямой и непосредственной является связь с соответствующим предметом внешней языку действительности. Например, хотя русский и английский языки по-разному формируют мысль о таких предметах, как рука и нога (русский язык направляет внимание на эти конечности как целое, без необходимости не отмечая, какая из их частей имеется в виду, а английский или французский выделяет ту или другую часть руки или ноги, даже когда в этом нет необходимости), все же сами эти предметы таковы, что легко усмотреть различие их частей и можно скоро приучиться к оформлению мысли о них как о двух различных частях, или, напротив, привыкнуть думать о них как о целом.

Точно так же по-разному оформляют мысль русский и английский языки, с одной стороны, и французский и немецкий – с другой, когда речь идет о знании. Знать можно самые разные вещи: математику, правила уличного движения, немецкий язык, определенное лицо, номер его телефона и т. д., не задумываясь о том, что все эти виды знания существенно различны. Русский язык, так же как английский, ничего не "подсказывает" в этом отношении, не наталкивает на классификацию видов и разновидностей знания. Напротив, французский язык требует от пользующихся им, чтобы они обязательно различали знание как "понятие о чем-либо, или научное (теоретическое) знание" и знание как "практическое знание, умение", и обозначали эти два вида знания соответственно словами со nna i tr е и savoir .

В первом случае такие объекты мысли, как нога и рука, вполне понятны, определенны и без обозначения их словами: они доступны для непосредственного сенсорного восприятия и т. п. Поэтому особенности языкового оформления отходят на второй план, не имея существенного значения для самой мысли. Во втором же случае влияние языка (т.е. образование мысли под воздействием предшествующего общественного опыта, отложившегося в семантике языка) имеет большей частью решающее значение длявозникновения именно такой, а не иной мысли. Различать два вида знания, помимо отдельных частных случаев, и распределять по ним эти частные случаи, пользуясь такими широко обобщающими словами, как русское знать и английское to know , можно, лишь привлекая дополнительные лингвистические средства. И наоборот, усвоив вместе с языком привычку постоянно дифференцировать два вида знания посредством таких слов, как французские со nna i tr е и savoir , трудно отвлечься от соответствующих различий и мыслить "знание вообще". Здесь оформление мысли оказывается неотделимым от создания самой мысли, от ее содержания. Язык уже настойчиво навязывает то или иное обобщение и различение в осознании отдельных фактов действительности.

В результате того, что каждый язык представляет собой индивидуальную, неповторимую систему языковых значений, отдельные значения, входящие в систему данного языка, часто оказываются несоизмеримыми со значениями другого языка, и в силу этого перевод теоретически кажется невозможным. Однако можно предположить, что при теоретической непереводимости перевод существует практически вследствие того, что значения того и другого языка обозначают одну и ту же действительность, и поэтому имеется возможность с помощью сочетаний значений дать на любом языке приблизительный эквивалент данному значению любого другого языка. Чем более простое значение мы берем, тем с большим основанием можем говорить о непереводимости и отсутствии адекватности. Чем более сложным является значение, тем более близкий возможен перевод, так как в определенном пределе совокупность значений одного и другого языка отражает одну и ту же внешнюю действительность. Но каким образом все же мы могли бы быть уверены в том, что система значений языка хопи в целом совпадает с системой английского? Ссылка на одну и ту же внешнюю действительность ничего не доказывает, потому что в лексических значениях первого языка могли отразиться (в силу специфических условий жизни и деятельности) одни стороны этой действительности, а в лексике второго языка - другие ее стороны и аспекты.

Наше восприятие внешнего мира всегда понятийно направлено. Направленность зрения проявляется уже в том, например, что мы способны рассматривать фотографию как образ, вид дома. При этом мы не видим самой фотографии - бумаги с черно-белыми пятнами. Наоборот, шестимесячный ребенок, который уже очень хорошо узнает мать, не может "увидеть" ее на фотографии. Таким образом, то, что мы способны увидеть в окружающем нас мире, какие "предметы" мы выделяем в нем, - зависит от разработанности наших понятий или (что в данном случае одно и то же) от содержания лексического состава языка.

Вопрос, возникающий в этой связи, возвращает нас к понятию "замкнутого языка" Айдукевича: итак, накладывает ли структура языка какие-либо ограничения на его лексический состав или же лексика (понятийный аппарат) может безгранично расширяться?

Так, в работах противников гипотезы лингвистической относительности (например, Макса Блэка) предполагается, что структура языка не накладывает каких-либо существенных ограничений на лексику и соответствующий ей понятийный аппарат. С такой точки зрения различия между языками в лексике интерпретируются как эмпирический факт, а не как логическая необходимость . Из этого обстоятельства следует отсутствие принципиальных ограничений круга понятий у носителей данного языка, поскольку он может быть пополнен, а следовательно, и картина мира, сложившаяся на базе их языка и соответствующей понятийной системы, может быть тождественной другим картинам мира, связанным с иными языковыми системами.

В самом деле, естественный язык представляет собой открытую систему в том отношении, что если в языке нет слова для выражения какого-либо нового понятия, то последнее может быть передано словосочетанием, заимствованным из другого языка, или специально придуманным словом. Отсюда различия в структуре языка определяются экстралингвистическими факторами: характером и историей культуры сообщества носителей данного языка и т.д.; язык же является открытой системой, с такой точки зрения, прежде всего по двум обстоятельствам:

Язык стремится зафиксировать все явления внешнего мира и все отношения между ними, при том, что существует неограниченное количество фиксируемых явлений, которые к тому же постоянно изменяются.

Язык стремится зафиксировать явления в соответствии с максимально эффективной системой правил действия (метаязыком). Но и эти правила тоже постоянно меняются в связи с изменениями лексики языка и непрекращающимися попытками улучшить сами правила.

Однако в такой форме язык может быть описан только в идеале. Чем ближе описание языка к реальным практическим целям, тем оно конкретнее и замкнутее. Прикладные исследователи изначально определяют, какие ограничения они устанавливают при описании, какие цели ставят перед собой, каков будет состав отобранной лексики и грамматики и как придется работать над отобранным материалом. Результатом их усилий всегда будет замкнутая языковая система, более или менее отличная от своего открытого идеала. Овладение рядом замкнутых систем позволяет изучающим ту или иную языковую систему выработать навыки работы с материалом и приближает его к максимальному овладению системой. Постижение естественного языка продолжается для человека всю жизнь; сама система этого языка находится при этом в состоянии постоянного изменения, и попытки полностью постичь ее поэтому никогда не могут быть завершены.

Поэтому когда мы говорим об описании естественного языка как открытой системы, в действительности мы говорим скорее о его описании как системы замкнутых систем. Отвлекаясь от некоторого технического различия в определении замкнутого языка у Айдукевича и Тарского, можно сказать, что выделение последним отдельного языка, в котором формулируются утверждения о семантических свойствах исходного объектного языка, в определенном смысле призвано именно преодолеть дихотомию открытого и замкнутого языков путем представления открытого языка в виде системы замкнутых языков. Такой подход соответствует результатам, описанным в § 2.2.2 в связи с идентификацией значений в референциально непрозрачных контекстах. Поэтому при обращении к эпистемологическим основаниям дистинкции концептуальной схемы vs . содержания мира оказывается, что основания верификации значений обнаруживаются в ее первой части. Иными словами, истинность выражения может быть описана как истинность относительно некоторой концептуальной структуры.

В самом деле, относительность истины представляется непременной предпосылкой, если мы пытаемся говорить о конвенциональности значения, удерживая при этом представления о связи значения языкового выражения с условиями его истинности.

Сепир Э. Грамматист и его язык. - Сепир Э. Избранные труды по языкознанию и культурологии. М., 1993. С. 248-258.

Sapir E . Conceptual Categories in Primitive Languages . - Science , 1931. Vol . 74. P . 578.

Уорф Б. Л. Наука и языкознание. – В кн.: Новое в лингвистике. Вып.I. М., 1960. С. 174 – 175.

Уорф Б. Л. Отношение норм поведения и мышления к языку. - В кн.: Новое в лингвистике. Вып.I. С. 168.

Уорф Б. Л. Наука и языкознание. С. 170.

Уорф Б. Л. Лингвистика и логика. – В кн.: Новое в лингвистике. Вып.I. С. 187.

Уорф Б. Л. Отношение норм поведения и мышления к языку. – В кн.: Новое в лингвистике. Вып.I.

Уорф Б. Л. Отношение норм поведения и мышления к языку. С. 142.

Там же. С. 154.

Сепир Э. Язык. Введение в изучение речи. - Сепир Э. Избранные труды по языкознанию и культурологии. С. 116.

Апресян Ю. Д. Идеи и методы современной структурной лингвистики. М., 1966. С. 105-106.

Сепир Э. Язык. Введение в изучение речи. С. 97.

Сепир Э. Аномальные речевые приемы в нутка. - Сепир Э. Избранные труды по языкознанию и культурологии. С. 437-454.

Hoijer H. Cultural Implication of Some Navaho Linguistic Categories. - Language, v.27, #2, 1951.

Уорф Б. Л. Наука и языкознание. С. 177.

Nida E . Language Structure and Translation . Stanford , 1975. Pp . 185-188.

Блэк М. Лингвистическая относительность (теоретические воззрения Бенджамена Л. Уорфа). - В кн.: Новое в лингвистике. Вып. 1. С. 212.

Рады вас приветствовать на блоге, уважаемые читатели! Сегодня хотелось бы рассказать вам об одной интересной теории, которая известна как гипотеза Сепира-Уорфа. Она касается взаимосвязи нашего языка, культуры и познавательных процессов. Предлагаю вам разобраться, в чем состоит эта связь и почему ее так стремятся понять ученые.

Понятие «гипотеза Сепира-Уорфа»

Прежде всего, следует отметить, что существует 2 варианта, как кратко донести смысл гипотезы.

Строгая формулировка . Язык определяет мышление, в результате чего лингвистические категории определяют и ограничивают когнитивные (то есть, познавательные).
Мягкая формулировка . Мышление совместно с категориями лингвистики являются определяющими факторами воздействия влияния традиций и некоторых форм .

Важно учесть тот факт, что понятие «гипотеза Сепира-Уорфа» не является истинным. Это связано с тем, что американские лингвисты Эдвард Сепир и Бенджамин Уорф не работали вместе над вопросами взаимосвязи речи, мышления и неречевого поведения. Кроме того, оба они не выдвигали свои идеи в качестве научных гипотез.

Немного истории

Истоки идей о лингвистической относительности уходят корнями в далекий XIX век. Еще тогда немецкий философ Вильгельм фон Гумбольдт считал, что язык - это дух нации.
Но уже в начале XX столетия американские исследователи-антропологи пытались приблизиться к этой теории. Группу ученых возглавляли Эдвард Сепир и Франц Боас. Сепир в ту пору относился весьма критически к лингвистическому детерминизму. Его точка зрения прослеживается, естественно, в его научных трудах.

В то время у ученого был студент, который его всячески поддерживал. Имя его впоследствии стало известным, это Бенджамин Уорф. На тот момент он, кроме того, что являлся сторонником теории релятивизма, еще изучал языки американских индейцев. Уорф успешно публиковал свои работы, где речь шла о воздействии лингвистических различий на когнитивные способности и особенности поведения разных людей. Другой же студент Сепира, Гарри Хойджер, ввел в научное общество понятие «гипотеза Сепира-Уорфа».

И только в начале второго десятилетия ХХ столетия языковед из Германии Лео Вайсгерберг четко сформулировал суть гипотезы преподавателя Сепира и студента Уорфа.

Суть гипотезы

Давайте с вами разберемся, в чем суть данной гипотезы. А суть ее состоит в следующем: на мышление и способность познавать мир вокруг оказывает влияние структура человеческой речи. То есть, исходя из языка, на котором мы говорим, формируется наше восприятие реальности. Соответственно, окружающий мир по-разному воспринимают и оценивают носители разных языков.

Отличительной чертой этой гипотезы является идея о том, что если человек знает два или более языка, он способен мыслить разными способами.

Исходя из теории лингвистической относительности, о которой мы говорим, уникальная классификация мира вокруг того или иного человека будет определена системой речи, которой он владеет. Ведь все, что попадает в наше сознание извне, - это образы и впечатления, находящиеся в постоянно переменчивом потоке.

Исходя из всего вышеописанного, можем определить следующие основные объекты гипотезы. Итак, в этот перечень входят:

осознание времени;
мыслительный потенциал;
когнитивные процессы;
восприятие формы и цвета;
осознание причинно-следственных связей.

Теория Сепира-Уорфа в примерах

В реальной жизни, естественно, нашлось подтверждение лингвистической теории американских ученых. Прежде всего, хочу привести два очень ярких примера, как гипотеза работает на практике.

Пример 1

Гипотеза лингвистической относительности была применена к восприятию реального мира носителями английского языка и индейцами из американского племени навахо. В результате выяснилась разница, как трактуют реальность эти люди.

Изучая классификацию языковых форм, ученые выяснили, что дети из навахо гораздо чаще использовали категорию форм, когда говорилось о тех или иных предметах. Дети из англоговорящих семей прибегали к категоризации предметов в разы реже.

Лингвисты толкуют этот факт следующим образом. Они утверждают, что лингвистическая система навахо содержит уникальную грамматическую зависимость глаголов и форм предметов, о которых идет речь либо с какими проводится действие.

Пример 2

В качестве подтверждения гипотезы лингвистической относительности Сепира и Уорфа послужил результат эксперимента. Лингвисты работали с детьми из двух групп. Первая - это афроамериканцы, вторая - европейцы. Важно учесть тот факт, что все дети в жизни использовали английский язык.

Суть задания заключалась в том, что испытуемые должны были составить геометрические фигуры. Дети справились с поставленной задачей удовлетворительно. Однако были и такие, кому тяжело удавалось понять, что делать с кубиками. Сложности возникали у детей-афроамериканцев, семьи которых имеют низкий уровень дохода.Нашлись и такие гениальные умы, которые смогли опровергнуть теорию релятивизма языка.

Изучив 78 языков, лингвисты и другие ученые подтвердили факт, что носители разных языков и, соответственно, разных культур, очень близки по такой характеристике, как восприятие цвета. Этот процесс у них происходит практически идентично.

Хочется отметить, что существует ряд ученых, которые не воспринимают результат этого исследования как абсолютное опровержение гипотезы. Это связано с тем, что восприятие цветов зависит от особенностей зрения. С биологической точки зрения, все люди воспринимают цвета одинаково (или почти одинаково).

Важные моменты теории

Обращаем ваше внимание на то, что теория, о которой сегодня идет речь, поддается проверке через логический анализ или любыми другими эмпирическими методами. Все методы, которые применяются для подтверждения или опровержения данной гипотезы, разделены на 2 группы:

прямые (используются в этнолингвистике - исследуется взаимосвязь языка, мышления и национальной культуры);
косвенные (работа в сфере психолингвистики - исследуется взаимосвязь языка и поведения человека).

Важно учесть, что все основные положения гипотезы Сепира-Уорфа имеют в своем основании 2 основные идеи:

Язык человека - это особая система, в которой человек растет и мыслит с самого рождения. Кроме того, осознание нами окружающего мира происходит на основе речи. Она является как средством, так и способом познания, которое на подсознательном уровне происходит на базе речевых навыков. Общество, в котором вырос человек, и язык определяют то, как этот человек будет воспринимать свое окружение.
Языковая система в обществе тесно связана с условиями жизни и особенностями культурного развития социума. В реальности просто не существует настолько близких по своей структуре языков, чтобы можно было утверждать, что они используются в такой же социальной действительности. Каждый социум - это отдельный мир, а в языках каждого из этих социумов отображено особое восприятие этого мира. То есть, чем больше различаются языки, тем больше у людей разница в восприятии действительности.

Сепир проводит аналогию между языковой и математической системами. Он утверждал, что речевая форма навязывает нам ориентацию в действительности. Речь, по словам ученого, влияет на восприятие реальности, на наш опыт, выполняет эвристическую функцию.

Уорф проверял идеи Сепира, основываясь на конкретных источниках. Результатом исследований ученого стала формулировка, которая в конечном итоге воплотила в себе всю суть гипотезы. А сводился его вывод к тому, что люди принимают мир как поток впечатлений. Соответственно, сознание человека должно его воспринять и организовать. Происходит этот процесс за счет языковой системы, которая имеется в нашем сознании.

Согласно работам Уорфа, лингвисты получили определенный принцип, по которому функционирует теория лингвистической относительности или гипотеза Сепира-Уорфа: похожие физические явления дают возможность воспроизвести похожую картину мира при условии, что похожими (или, соотносительными) будут языковые системы.

Судьба гипотезы сегодня

Ученые, питающие интерес к теории лингвистической относительности, до сих пор не могут прийти к единому мнению относительно правдивости гипотезы Сепира-Уорфа. Также на сегодняшний момент не существует доказательств, способных эту гипотезу подтвердить или опровергнуть на 100%.

Было проведено множество исследований по данному вопросу. Однако результаты этих работ могут иметь множество трактовок и восприниматься с разных точек зрения. Этот факт может объяснить, почему у данной теории нет постоянных последователей, являющихся профессионалами в своем деле.

Теория Сепира и Уорфа так же, как и взаимодействие языка и мышления, довольно часто становилась объектом интереса для представителей всевозможных направлений науки. Над проблемой, помимо лингвистов, работали философы, антропологи, психологи и другие ученые. Итоги этих исследований послужили базой для создания искусственных языков, а многие писатели черпали здесь вдохновение для работы над своими произведениями.

Заключение

Благодарю вас, уважаемые читатели, что посетили этот блог. Искренне надеюсь, что моя статья вызвала у вас неподдельный интерес.

Если вас интересует тема психологии, вопросы личной эффективности и саморазвития, подписывайтесь на обновления. Здесь много интересного для вас. Всего доброго!

Материал для статьи приготовила Юлия Гинцевич.

Детерминизм (от лат, determine - определяю) - признание причинной обусловленности всех явлений; согласно лингвистическому детерминизму, язык определяет (детерминирует) структуру мышления и способ познания мира.

Убеждение в том, что люди видят мир по-разному - сквозь призму своего родного языка, лежит в основе теории "лингвистической относительности" Эдварда Сепира и Бенджамина Уорфа. Они стремились доказать, что различия между "среднеевропейской" (западной) культурой и иными культурными мирами (в частности, культурой североамериканских индейцев) обусловлены различиями в языках.

Например, в европейских языках некоторое количество вещества невозможно назвать одним словом - нужна двучленная конструкция, где одно слово указывает на количество (форму, вместилище), а второе - на само вещество (содержание): стакан воды, ведро воды, лужа воды. Уорф считает, что в данном случае сам язык заставляет говорящих различать форму и содержание, таким образом навязывая им особое видение мира. По Уорфу, это обусловило такую характерную для западной культуры категорию, как противопоставление формы и содержания.

В отличие от "среднеевропейского стандарта", в языке индейцев хопи названия вещества являются вместе с тем и названиями сосудов, вместилищ различных форм, в которых эти вещества пребывают; таким образом, двучленной конструкции европейских языков здесь соответствует однословное обозначение. С этим связана неактуальность противопоставления "форма - содержание" в культуре хопи.

Уорф, далее, находил связь между тем, как передается объективное время в системах глагольных времен в европейских языках, и такими чертами европейской культуры, как датировка, календари, летописи, хроники, дневники, часы, а также исчисление зарплаты по затраченному времени, физические представления о времени. Очевидность ньютоновских понятий пространства, времени, материи Уорф объяснял тем, что они д а н ы "среднеевропейской" культурой и языком (Новое в лингвистике. Вып.1, I960, 135 - 168).

Однако доказать вполне эту "удивительно красивую" гипотезу, как писал о теории лингвистической относительности Ю. Д. Апресян, трудно. Об экспериментальном подходе к гипотезе см. ниже.

Экспериментальные проверки лингвистического детерминизма*. В поисках доказательств гипотезы Сепира - Уорфа часто пишут о различиях между языками в членении цветового континуума: в одних языках есть семь основных (однословных) названий цветов радуги (например, русский, белорусский), в других - шесть (английский, немецкий), где-то - пять, в языке шона (Родезия) - четыре, в языке басса (Либерия) - два.

Сравнить эти членения спектра можно так:

В одном из экспериментов испытуемым, говорящим на шона, и носителям английского языка предлагалось подбирать названия для различно окрашенных полосок бумаги. Выяснилось, что цвета, имеющие в родном языке однословные обозначения, воспринимаются испытуемыми как "чистые", и названия для них отыскиваются быстрее, чем для цветов, переходных между "чистыми" красками.

Так, для желто-зеленой зоны спектра говорящие на шона подыскивали нужна?

обозначение Шсепа) быстрее, чем говорящие на английском, которые были вынуждены составить сложное обозначение - yellow-green.

Однако считать такие результаты доказательством зависимости познавательных процессов от лексической структуры языка все же трудно. В лучшем случае такие опыты интерпретируют как подтверждение "слабого варианта" гипотезы Сепира - Уорфа: "носителям одних языков л е г ч е говорить и думать об определенных вещах потому, что сам язык облегчает им эту задачу" (Слобин, Грин 1976, 203 - 204). Однако в других экспериментах с цветообозначениями даже и такие зависимости не подтверждались. Психологи приходили к выводу, что в познавательных процессах в отношениях между языком и мыслительной деятельностью р е ш а ю щ е й промежуточной переменной является активность познающего человека (Коул, Скрибнер 1977, 65).

Высказывались предположения, что зависимость мышления от языка может быть обнаружена скорее в грамматике, чем в лексике, поскольку грамматика - это сфера обязательных значений, "принудительно" и достаточно рано известных всем говорящим (на данном языке).

В языке навахо (Северная Америка) глаголы, обозначающие разные виды манипуляции (Врать 1, "держать в руках 1, передавать", "перекладыватб, "перебирать руками 1 и т. п.), по-разному спрягаются в зависимости от формы объекта действия.

Допустим, говорящий просит передать ему какой-то предмет. Бели это гибкий и длинный предмет, например кусок веревки, то глагол должен быть в форме А; если предмет длинный и твердый, например палка, то глагол ставится в форму В; а если предмет плоский и гибкий, вроде ткани или бумаги, то нужна форма С. Это интересное грамматическое различие привело исследователей к предположению, что дети навахо должны научиться различать признаки "формы" предмета раньше, чем дети, говорящие на английском*.

В эксперименте детям предъявлялись тройки предметов разного цвета или формы, и ребенок должен был выбрать из этих трех предметов два наиболее, по его мнению, "подходящих" друг другу. Вот некоторые из таких троек: 1) синяя веревка, желтая веревка, синяя палочка; 2)желтая палочка, синяя палочка, синий кубик; 3) желтый кубик, желтая ткань, синий кубик и т. д. Дети, говорящие на

навахо, группировали предметы по форме чаще, чем дети, говорящие на английском.

По-видимому, это позволяет признать какое-то влияние языка на развитие познавательных процессов. Однако и в группе навахо, и в английской группе с возрастом наблюдалось увеличение перцептивной значимости формы по сравнению с цветом. Если же в занятиях и играх детей постоянно использовались игрушки или предметы, предполагающие учет их формы, то умение различать форму

складывалось достаточно рано и независимо от языка. Исследователи приходят к выводу, что "язык - это лишь о д и н из нескольких путей, которыми ребенок может постичь определенные свойства мира" (Слобин, Грин 1976, 214).

В экспериментах гипотеза Сепира - Уорфа теряет свою обобщенно-философскую внушительность. Речь идет уже не о разных картинах мира, увиденных сквозь призму разных языков, а об участии языка в процессах восприятия, запоминания, воспроизведения. Остается не ясным, как результаты таких

частных исследований соотнести с гипотезой Сепира - Уорфа в целом (подробно см.: Фрумкина 1980, 198 - 204). Тем не менее вопрос о степени и характере влияния языка народа на его культуру продолжает волновать человеческий ум. Высокий уровень содержательности языка, участие языка в основных познавательных процессах, тесная связь языка и различных форм общественного сознания (связь, которая в отдельных случаях кажется совершенным сплавом, как, например, в искусстве слова) - вот объективная основа этих непрекращающихся поисков.

В поисках лингвокультурных соответствий. Современная лингвистика, обращаясь к проблеме "язык и культура", стремится уйти от одностороннего детерминизма и не решать, "что первично и что вторично" - язык или культура.

Детерминизм языка и культуры скорее всего взаимный. По-видимому, надежнее искать те или иные корреляции (соответствия) между структурами языка и культуры, причем на широком географическом и историческом пространстве. В русле таких поисков Б. М. Гаспаров предложил понятие "лингвокультурного типа", который может быть выявлен на пересечении фактов социальной структуры, бытового поведения, искусства и особенностей языка (Гаспаров 1977).

В духе терминологии Уорфа два таких типа названы автором западноевропейский стандарт (ЗЕС) и восточноевропейский стандарт (ВЕС). Языки ЗЕС определяются Гаспаровым как "реляционные"; для них характерна четкая граница между грамматикой и лексикой и более абстрактное представление информации в высказывании. Языки ВЕС (в том числе русский) - это языки "дескриптивные" (описательные); здесь грамматика ближе к лексике; обилие промежуточных лексико-грамматических категорий способствует более конкретной передаче информации (ср.изобразительность славянского глагольного вида). По Гаспаропу, особенности ВЕС согласуются с его срединным положением между посточным (азиатским) и западным лингвокультурными типами. Для культур западного типа характерны легкость овладения письмом, доступность восприятия любых текстов и создания новых текстов. Это связано с тем, что строй западных языков хорошо приспособлен к абстрактному типу передачи сообщения, для которого несуществен контакт говорящего с адресатом. Грамматика здесь как бы моделирует ситуацию написания текста. Речь строится таким образом, чтобы ее можно было понять без опоры на конкретную, непосредственно воспринимаемую ситуацию общения, она не ориентирована на конкретного адресата. Абстрактный характер передачи сообщения выражается в том, что в таких языках ослаблены грамматические категории социальной ориентации (например, категория вежливости), категории глагольного вида и способа действия. Зато грамматически развиты категории, указывающие на внешние (временные, пространственные) координаты сообщаемого события (категории времени, лица). Восточноазиатскому ("традициональному") типу культуры, для которого характерно ограниченное распространение письменности, соответствует строй языка, в котором каждое предложение содержит грамматическую характеристику ситуации у с т н о г о общения, где важны все слагаемые коммуникативного акта: характер контакта говорящих, их социальный статус и взаимоотношения, конкретные детали

протекания действия, модальный план и актуальное членение предложения.

Зависимость между определенными чертами структуры языка и характером письменной культуры Гаспаров видит так: обилие звуковых чередовании в морфемах (типа друг - друзья - дружеский) облегчает вычленение фонем, а это способствует раннему созданию буквенного письма, которое в силу своей простоты (в сравнении с иероглифическим письмом) приводит к широкому распространению письменной культуры.

37 ответ: Социолингвистика: задачи, цели и методы .

СОЦИОЛИНГВИСТИКА, отрасль языкознания, изучающая язык в связи с социальными условиями его существования.

Под социальными условиями имеется в виду комплекс внешних обстоятельств, в которых реально функционирует и развивается язык: общество людей, использующих данный язык, социальная структура этого общества, различия между носителями языка в возрасте, социальном статусе, уровне культуры и образования, месте проживания, а также различия в их речевом поведении в зависимости от ситуации общения.

Задача социолингвистики состоит не только в исследовании отражении в языке различных социальных явлений и процессов, но и в изучении роли языка среди соц. факторов, обусловливающих функционирование и эволюцию общества. Таким образом, социолингвистика изучает весь комплекс проблем, отражающих двусторонний характер связей между языком и обществом.

Проблемы социолингвистики. Главные цели социолингвистики – изучение того, как используют язык люди, составляющие то или иное общество, и как влияют на развитие языка изменения в обществе, в котором существует данный язык. Эти цели соответствуют двум кардинальным социолингвистическим проблемам – проблеме социальной дифференциации языка и проблеме социальной обусловленности развития языка.

Исходная мотивировка социолингвистики была отчетливо сформулирована более десяти лет назад: «...показать систематическую ковариацию языковой и социальной структуры, а возможно, и причинную связь в том или другом направлении». Такая задача привела, как увидим, к корреляционному подходу, предполагающему, что языковая и социальная структура являются отдельными выделимыми сущностями, частично уже описанными дисциплинами-«родительницами» - лингвистикой и социологией. Вскоре, однако, стало ясным, что первоначальное определение было гораздо более двусмысленным, чем это вначале казалось, и что имеются по крайней мере два существенно различных подхода к описанию социально обусловленного использования языка.

Первый из них, собственно именуемый социолингвистикой, имеет своей целью включение таких социальных данных, которые бы усилили модели дескриптивной лингвистики и придали им более общий характер, т.е. этот подход является в основе своей лингвистическим и связан с расширением сферы лингвистики за пределы предложения в направлении к грамматикам интеракции «говорящего-слушающего». Мы увидим ниже, что строго социолингвистический подход оказывается, как ни парадоксально, «самоликвидирующимся», поскольку его удачи будут абсолютными, когда он будет принят как норма всеми лингвистами.

Второй подход - социология языка - ставит более широкие междисциплинарные цели: интеграция языковых и социальных структур в форме некоторой знаковой теории, объединяющей лингвистику с социальными науками через изучение того, каким образом знаки используются в контексте социальной жизни. Такое понимание самой лингвистики предвосхищено еще соссюровской семиологией, а позже - попыткой К. Пайка создать «интегрированную теорию человеческого поведения». Весьма широкое определение предложено Р. Кьолсетом: «Социология языка может рассматриваться как интегрированный, междисциплинарный, основанный на множестве методов и многоуровневый подход к изучению естественного, развивающегося в. определенной последовательности и обусловленного социальной ситуацией языкового поведения».

1. Э.СЕПИР. Б.Л.УОРФ. ВОЗНИКНОВЕНИЕ ТЕОРИИ ЛИНГВИСТИЧЕСКОЙ ОТНОСИТЕЛЬНОСТИ.

Гипотеза Сепира-Уорфа (гипотеза лингвистической относительности) - разработанная в 30-х годах ХХ века концепция, согласно которой структура языка определяет мышление и способ познания реальности. Возникла в этнолингвистике США под влиянием трудов Э. Сепира и Б. Л. Уорфа.

СЕПИР (Сэпир) (Sapir) Эдвард (1884-1939) - американский лингвист и антрополог. Родился в Германии. Окончил в 1904 Колумбийский университет, в дальнейшем занимался научной деятельностью. В 1927-31 - профессор Чикагского, с 1931 - Йельского университетов. Член Американской академии искусств и наук (1930), президент Американского лингвистического (1933) и Антропологического(1938) обществ.

На формирование Сепира как ученого значит, влияние оказали традиции американской культурной антропологии 19 - начале 20 в., занимавшейся описательными исследованиями традиционных обществ Американского континента на базе сравнительно-исторического и топологического методов. Значительная часть работ Сепира посвящена анализу индейских культур. Однако к этнографическому материалу он подходил как лингвист, его интересовали проблемы формирования и функционирования индейских языков и диалектов, их роль и влияние на общий характер индейской культуры. Как лингвист Сепир был приверженцем формирующейся в тот период структурной лингвистики, одним из основоположников которой он стал. Пафосом этого направления было стремление перейти в анализе языка от историко-описательных построений к использованию методов точных наук, дать систематическое описание языка, подобное математическому. Особое значение для Сепира имели семиологические теории де Соссюра.

Результаты применения структурных методов к анализу индейских языков позволили ему обратиться к общей теории языка, где при исследовании социального функционирования языка, понимание исключительной важности языка в социализации человека привело его к построению гипотезы о решающей роли языка в формировании индивидуальных представлений об окружающем мире, лингвистической детерминированности понимания явлений реальности. Существующие в языке наименования предметов, явлений, событий - суть “звуковые паттерны”, стереотипные формы восприятия, которые, сохраняя устойчивость в культуре, оказывают решающее воздействие на сам процесс формирования человеческих представлений об этих явлениях и событиях и их оценку. Эта теория, развитая последователем Сепира Бенджамином Ли Уорфом (1897-1941), получила название гипотезы лингвистической относительности или “гипотезы Сепира - Уорфа ” и легла в основу т.н. этнолингвистики - этнически ориентированного синхронного анализа языка, выявляющего его роль в культурном формообразовании. Уорф родился 24 апреля 1897 в Уинтропе (шт. Массачусетс). Учился в Массачусетском технологическом институте, получил специальность химика-технолога. В 1919 поступил на службу в Хартфордскую компанию страхования от пожаров, где в конце концов получил должность заместителя директора. И хотя Уорф проработал в компании всю жизнь, посвящая научным занятиям лишь свободное время, им опубликовано немало работ по проблемам лингвистики. Многие из них вошли в сборник Язык, мышление и действительность (Language, Thought, and Reality; Selected Writings of Benjamin Lee Whorf, 1956). Умер он в Уэтерсфилде (шт. Коннектикут) 26 июля 1941.

Интерес Уорфа к языкам американских индейцев сформировался в 1931 под воздействием прослушанного курса америндской лингвистики, который читал в Йельском университете Эдвард Сепир - один из наиболее значительных лингвистов того времени. В дальнейшем Уорф занимался языком хопи (юто-ацтекская ветвь тано-ацтекских языков), и именно на его материале формулировал основы теории лингвистической относительности.

Согласно этой теории имеющаяся у человека картина мира в значительной степени определяется системой языка, на котором он говорит. По Уорфу, грамматические и семантические категории языка служат не только инструментами для передачи мыслей говорящего, они также формируют его идеи и управляют его мыслительной деятельностью. Тем самым люди, говорящие на разных языках, будут иметь разные представления о мире, а в случае значительных структурных расхождений между их языками при обсуждении некоторых тем у них могут возникать трудности с пониманием. Поскольку языки по-разному классифицируют окружающую действительность, то и их носители различаются по способу отношения к ней: "Мы расчленяем природу в направлении, подсказанном нашим родным языком. Мы выделяем в мире явлений те или иные категории и типы совсем не потому, что они (эти категории и типы) самоочевидны; напротив, мир предстает перед нами как калейдоскопический поток впечатлений, который должен быть организован нашим сознанием, а это значит в основном - языковой системой, хранящейся в нашем сознании" . Эта гипотеза также предполагает, что люди, владеющие более чем одним языком, могут в действительности руководствоваться разными структурами мышления, когда говорят на разных языках.

В своей сильной форме теория лингвистической относительности утверждает, что индивиды членят мир на фрагменты, предопределяемые структурой их родного языка. Например, если для обозначения ряда близких объектов в одном языке имеется несколько различных слов, а другой язык обозначает эти объекты одним словом, то носитель первого языка должен в своем сознании вычленять характеристики, различающие эти объекты, тогда как носитель другого языка не обязан это делать. Таким образом, у носителей разных языков ментальные образы одного и того же объекта неодинаковы. В английском языке есть только одно слово для обозначения снега, в эскимосском их несколько, так что от носителя эскимосского языка требуется различать, о каком снеге идет речь: падающем или лежащем на земле. Аналогично Уорф доказывает, что грамматические категории, такие, как время или число, также вынуждают говорящих воспринимать мир определенным образом. В английском языке любой глагол в личной форме обязательно должен содержать показатель времени: например, I sang "Я пел (прошедшее время)", I sing "Я пою (настоящее время)", I will sing "Я буду петь (будущее время)". Носители английского языка вынуждены обозначать и временные различия в каждом предложении; носители других языков, возможно, не должны отмечать эти различия, зато им придется указывать, скажем, видимы или невидимы объекты, упоминаемые в разговоре.

Теория лингвистической относительности вызвала споры с момента своего появления. Большинство лингвистов и психологов доказывали, что носители тех языков, в которых те или иные разграничения не проводятся, тем не менее в состоянии их делать, если возникает такая необходимость, хотя, возможно, не столь легко и быстро. Теория Сепира - Уорфа стимулировала серьезные дискуссии и эксперименты, касающиеся взаимоотношения языка и мышления, и его работа проложила путь для дальнейших исследований в этом направлении.

Хотя имеется много свидетельств, подтверждающих эту гипотезу, некоторые другие данные все еще поднимают вопрос о ее достоверности.

1.1. РАННИЕ ПОДТВЕРЖДЕНИЯ ГИПОТЕЗЫ СЕПИРА-УОРФА

Классификация объектов

В одном из самых первых исследований, посвященных языку, Кэрол и Касагранде сравнивали, с точки зрения подхода к вещам, людей, говорящих на языке навахо и на английском. Они изучали связь между системой классификации форм в языке навахо и тем, какое внимание обращают дети на форму объектов, стараясь их классифицировать. Так же как и японский язык, о котором мы говорили выше, язык навахо имеет интересную грамматическую особенность, состоящую в том, что определенные глаголы, означающие обращение с предметами (например, «подбирать», «бросать»), преобразуются в разные лингвистические формы в зависимости от того, с какого типа предметами обращаются. Всего существует 11 таких лингвистических форм для предметов различных очертаний и свойств: округлых сферических предметов, тонких округлых предметов, длинных гибких вещей и т. д.

Обратив внимание на то, насколько в языке навахо эта лингвистическая система сложнее, чем в английском, Кэрол и Касагранде предположили, что такие лингвистические особенности могут оказывать влияние на когнитивные процессы. В своем эксперименте они сравнивали, как часто дети, основным языком которых был навахо или английский, использовали при классификации объектов их форму, внешний вид или тип материала. Дети, основным языком которых был язык навахо, значительно чаще, чем англоязычные дети, классифицировали предметы согласно их форме. Кроме того, по результатам этого же исследования Кэрол и Касагранде сообщают, что дети из англоговорящих афро-американских семей с низким доходом выполняли задачу очень похоже на то, как это делали дети из семей американцев европейского происхождения. Это открытие в особенности важно, потому что дети из бедных афро-американских семей, в отличие от детей евроамериканцев, не были хорошо знакомы с кубиками или с играми на подбор и составление форм.

Результаты этих экспериментов, вместе с наблюдениями, касающимися связи между культурой и лексикой языка или культурой и прагматикой языка, о которых мы рассказывали выше, дали первое подтверждение идее о том, что язык, на котором мы говорим, влияет на то, какие мысли приходят нам в голову. Язык, таким образом, может играть роль посредника, помогая определить способы понимания детьми некоторых сторон окружающего их мира. По-видимому, язык является одним из факторов, влияющих на то, как мы думаем.

Язык цвета

Еще одна подборка научных исследований, проверяющих достоверность гипотезы Сепира-Уорфа, - это работы в сфере изучения восприятия цвета. Одно из первых заявлений на эту тему было сделано Глисоном: «Непрерывная шкала цветовых оттенков, существующая в природе, в языке представлена серией дискретных категорий... Ни собственно в свойствах спектра, ни в свойствах его восприятия человеком нет ничего, что бы вынуждало разделять его таким способом. Этот специфический метод разделения является частью структуры английского языка».

Мы уже успели рассмотреть немало интересного, касающегося лингвистики. Но, чем глубже мы погружаемся в эту тему, тем больше полезного и очень интересного мы узнаём. Так, совсем недавно мы обнаружили ещё одну любопытную, так сказать, лингвистическую тему – гипотезу лингвистической относительности.

Гипотеза лингвистической относительности подразумевает то, что языковая структура воздействует на мировоззрение и мировосприятие носителей языка, а также на их когнитивные процессы. Нередко эту гипотезу называют ещё гипотезой Сепира-Уорфа, и о ней мы и хотим поговорить далее.

Гипотеза Сепира-Уорфа

Для начала отметим, что всего существует две различных формулировки гипотезы Сепира-Уорфа (строгая и мягкая):

Суть строгой формулировки сводится к тому, что мышление определяется языком, а значит, когнитивные категории определяются и ограничиваются лингвистическими категориями
Суть мягкой формулировки сводится к тому, что мышление, вместе с лингвистическими категориями, оказывает определяющее воздействие на влияние традиций и некоторые формы неязыкового поведения

Однако само понятие «гипотеза Сепира-Уорфа», по большому счёту, является ошибочным, поскольку американские лингвисты Эдвард Сепир и Бенджамин Уорф не являлись соавторами гипотезы и даже никогда не говорили о том, чтобы представить свои идеи как научные гипотезы.

Кроме того, возникновение двух вышеописанных формулировок тоже относится к более позднему периоду и считается нововведением: несмотря на то, что оба учёных никогда не прибегали к подобному разделению, в их трудах некоторые смогли отыскать и мягкое и строгое описание гипотезы лингвистической относительности.

Краткая история гипотезы Сепира-Уорфа

Основные черты идеи лингвистического релятивизма (идеи о лингвистической относительности) были сформулированы уже в работах философов XIX столетия, таких, к примеру, как немецкий мыслитель Вильгельм фон Гумбольдт, воспринимавший язык как дух нации.

В начале XX столетия американские антропологи, лидером которых были Эдвард Сепир и Франц Боас также делали попытки приблизиться к этой гипотезе, однако именно Сепиром наиболее всего критиковался лингвистический детерминизм, что прослеживалось в его работах. А Бенджамин Уорф, являвшийся студентом Сепира, активно поддерживал как своего наставника, так и других сторонников теории релятивизма. Уорф, занимавшийся изучением языков индейцев Американского континента, смог опубликовать свои работы, в которых рассказывалось о том, какое воздействие оказывают лингвистические различия на познавательные и поведенческие структуры людей. А уже другим студентом Сепира по имени Гарри Хойджер было введено само понятие «гипотеза Сепира-Уорфа». Строгая же формулировка вообще была введена лишь в начале 20-х годов XX века немецким лингвистом Лео Вайсгербергом.

В научную гипотезу как таковую принцип лингвистического релятивизма переформулировали лингвист Эрик Леннеберг и психолог Роджер Браун, когда проводили свои по выяснению зависимости цветового восприятия людей от классификации цветов в родных им языках.

Когда же исследования в области универсальной природы языка и познания оказались в 60-х годах самым актуальным направлением, интерес к идее лингвистической относительности со стороны лингвистов был утрачен. Но в конце 80-х годов сторонники новой школы лингвистического релятивизма, занятые исследованием последствий, возникающих из-за различий в языковой категоризации познания, предоставили неоценимую поддержку в плане экспериментальной базы для релятивистских версий гипотезы Сепира-Уорфа.

Суть гипотезы Сепира-Уорфа

Смысл гипотезы Сепира-Уорфа сводится к тому, что структура языка оказывает формирующее воздействие на человеческое мышление и то, как он познаёт окружающий мир. Согласно базовым её предпосылкам, народы, которые говорят на различных языках, обладают различиями при восприятии основных категорий окружающего мира, таких как понятие собственности, количество, число, пространство, время и т.д. Не менее значительна и разница в том, как оценивают носители разных языков реальные события и явления. А главным отличием самой гипотезы является идея, исходя из которой, люди, способные говорить на нескольких языках, способны применять и несколько способов мышления.

Система языка, соответствуя рассматриваемой нами теории лингвистической относительности, определяет уникальную классификацию окружающего мира, где реальная действительность предстаёт перед человеком в образе постоянно меняющегося потока образов и впечатлений.

Таким образом, среди главных объектов гипотезы можно выделить:

Познавательный и мыслительный потенциал
Осознание времени
Осознание причинно-следственных связей
Цветовое восприятие
Восприятие форм

По мере изучения, отдельные эффекты гипотезы Сепира-Уорфа сумели проявиться только в нескольких областях семантики, но, по сути, показали себя достаточно слабыми. И на сегодняшний день основная часть специалистов по лингвистике принимает более сдержанную позицию относительно лингвистического релятивизма: они, в большей степени, поддерживают идею о том, что язык оказывает влияние на некоторые виды познавательных процессов, пусть это и не столь очевидно, однако другие процессы уже сами по себе являются субъективными, касаемо универсальных факторов. И научные исследования ставят своей целью сформулировать пути такого влияния, а также определить, в какой мере вообще язык воздействует на мыслительный процесс.

«За» и «Против» теории Сепира-Уорфа

Одно из первых подтверждений гипотезы лингвистической относительности основывалось на выяснении разницы между тем, как воспринимают окружающую действительность носители английского языка и индейцы американского племени навахо. Посредством изучения классификации языковых форм удалось обнаружить, что индейские дети использовали категоризацию предметов, исходя из их формы, намного чаще, нежели дети англичан. И объясняли это учёные тем, что в языке племени навахо существует уникальная зависимость глаголов и форм предметов, с которыми производится какая-либо манипуляция.

Кроме того, теорию Сепира-Уорфа подтвердило также исследование, которое было проведено с группами детей из семей афроамериканцев, говорящих по-английски, и детей из европейских семей, также англоговорящих. Дети и из первой, и из второй группы хорошо выполнили задание, где нужно было составлять геометрические фигуры, хотя афроамериканские дети принадлежали к семьям с низким уровнем дохода и довольно-таки смутно представляли себе, как играть с кубиками.

Но релятивистская теория получила также и опровержение. Учёные провели исследование 78 языков, которое показало, что люди, которые относятся к разным культурам и говорят на разных языках, практически одним и тем же образом воспринимают цвета. Однако, невзирая на это, некоторые учёные предполагают, что представленные результаты не могут быть интерпретированы в качестве опровержения гипотеза Сепира-Уорфа, ведь цветовое восприятие людей обусловлено, преимущественно, биологической структурой зрения человека, а это означает, что оно идентично у всех людей.

Гипотеза Сепира-Уорфа сегодня

Даже в наше время продолжаются споры на тему правдивости гипотезы Сепира-Уорфа между специалистами, заинтересованными в теории лингвистической относительности. И в огромнейшей мере этому способствует то, что нет никаких однозначно убедительных доказательств, которые бы могли эту теорию подтвердить или же опровергнуть.

Результаты, которые были получены в ходе многократных исследований, можно воспринимать с разных сторон. Наверное, именно по этой причине у идей лингвистического релятивизма сегодня нет ярых приверженцев или последователей-профессионалов.

Но, как бы то ни было, гипотеза Сепира-Уорфа, наряду с взаимодействием языка и мышления, на протяжении многих лет становилась объектом интереса самых разных научных направлений, начиная философией и заканчивая антропологией и . Кроме того, вместе они стали исходным материалом для создания искусственных языков, а также послужили источником вдохновения для множества произведений литературы.

А если вам интересная не только языкознание и лингвистика, и вы хотите подтянуть свою грамотность, обратите внимание на наш .